Никто не организовывал этот поход, в этом можно положиться на меня! Меньше всего здесь виноваты коммунисты, на которых пытались потом возложить всю ответственность.
Я стоял на панели в очереди за проклятой бобовой похлебкой. Голодные и промокшие, мы дрожали под проливным дождем. Я не мог спрятаться в своем кадиллаке,он пристроен был у тротуара где-то на 58-м стрите, а пригонять его к очереди было неловко: слишком он был великолепен для жалкого и голодного безработного, ожидающего своей миски супа.
А тут еще объявили, что похлебки на всех не хватит. Вчера случилось то же самое.Многие из нас не ели более суток. У меня от голода кружилась голова. В кармане не было ни цента. Надежды выручить что-нибудь за пиджак, автомобиль или его запасное колесо не было никакой.Никто не хотел расставаться с деньгами.Нужно было родиться таким олухом,как я, чтобы рискнуть это сделать…
Голодные, узнав,что суп кончился,начали кричать. На панели собралось много народа.Даже счастливчики, которым досталось пойло, не уходили и кричали вместе с нами. Они заботились о том,что будут есть завтра.Да и сегодня своей порцией они насытиться не могли и тоже были голодными.
И мы двинулась по улице.
Поток людей рос, стихийно превращаясь в демонстрацию. В окна нижних этажей на нас смотрели прильнувщие к стеклам клерки,которых еще не успели выгнать с работы.
Хозяева магазинов закрывали двери и опускали жалюзи на витрины. Боялись.
Мы незлобиво разгромили несколько магазинов и аптек. Конфервы передавали из рук в руки. Их тут же раскрывали и жадно пожирали, обходясь без предметов сервировки.
Полиция держалась от нас подальше.
Мы беспрепятственно двигались сначала по 48-му стриту, потом вышли на Пятое авеню.
Толпа гудела и катилась вниз к Даун-тауяу. Кто-то с горькой иронией потребовал открыть подвалы Уолл-стрита, где хранятся уже не консервы… Эту идею повторяли громко, насмешливо и даже злобно.
Мне не хотелось принимать участие в таком деле даже в шутку, но нечего было думать о том, чтобы выбраться ив «голодного потока».
Кто-то запел «Янки-дудль».
Это было здорово!
Толпа подхватила. Мы сияли шлдаы и шли под моросящим дождем, вылизывая украденные банки из-под свиной тушенки и распевая американский гимн.
А что нам оставалось делать?
Беспокойная толпа жалких, голодных и промокших людей подходила к Уолл-стриту.
В узенькой улочке банков стояли полицейские броневики, очевидно вызванные «в шутку». Полицейские дружелюбно перемигивализсь с нами.
Недалеко от закрытой сейчас Фондовой биржи мы остановились.
Толпа сзади напирала, она заполнила все прилегающие улицы.
Магазинов больше не громили, да их и не было в деловой части города. Люди просто стояли и чего-то издали,словно пред нами мог предстать сам президент.
Тогда-то и стали появляться ораторы.- Они говорили с полицейского броневика, превращенного в трибуну,
Полисмены оказались на редкость славными парнями. Они помогали ораторам взбираться наверх, любезно подсаживали их.
Сначала туда поднялись джентльмены, указывавшие рукой на церковь, которой славно запиралась улочка Уолл-стрит.Это была черная церковь с острым контуром.Проповедники что-то бубнили о боге и терпении. Но собравшиеся здесь люда хотели есть. Молиться они предпочитали на сытый желудок.
Потом на машину взобрались молодчики с хриплыми голосами. Они требовали еды и денег, предлагали взломать подвалы банков, около которых мы стояли.
Может быть,полисмены ждали,когда мы наконец цослушаем этих подстрекателей, чтобы начать действовать по инструкции…
Но тут на машине оказался рыжий парень, который попросту столкнул вниз провокаторов, их поймали на руки и выкинули на тротуар.
Рыжего Майка узнали, приветствуя криками и свистками. Это был красный сенатор Майкл Никсон, восстановленный в своих правах нащумевшим решением Верховного Суда США. Полисмены хотели было стащить его за ноги,но им не дали этого сделать.
— Ну, что ж, ребята,-запросто начал Майк.- Один старый и лукавый мыслитель сказал, что всякий народ заслуживает своего правительства.Но дело не в правительстве, а в том строе, который оно представляет. Выходит дело, мы с вами «заслуживаем» капиталистический строй, который выкинул всех,здесь собіравшихся, на улицу и который мы все же терпим.А что это за строй?Это мир частной инициативы! Это мир свободного предпринимательства,это мир свободной конкуренции,это мир свободного угнетения,это мир страха.Да,это мир страха и стихии.Мы живем всегда под страхом потерять работу,под страхом конкуренции и разорения, даже под страхом потери прибылей. Получается, у нас страх- главная действующая сила, подгоняющая плетью рабочего, заставляющего напрягаться инженера, принуждающая коммерсанта лучше торговать и хитрее обманывать, промышленвика лучше организовывать работу и крепче выжимать из рабочих пот.Все мы в «свободном мире» живем и работаем, как говорят в народе,«за страх». Никому у нас в голову не придет, что можно работать «за совесть»!… Какая совесть? У кого есть совесть во время бизнеса? Один только страх есть! И вот случилось самое ужасное…Страна парализована. Вчерашние капиталисты оказываются вашими сегодняшними товарищами по несчастью. Разорение- и они или кончают с собой,или идут в очередь за бобовой похлебкой. Это и есть лицо страха. Вчера еще страх был организующим началом, направлял стихийную жизнь общества, создавал видимость рациональной организации и благоденствия. А сегодня,превратившись из пугала в действительность, он из направляющей стихию силы становится сам силой стихии.И эта стихия ураганом пронеслась по всей стране!…
Я слушал Рыжего Майка и не мог подобрать возражений. Чертовски ловко пользуются коммунисты положением. Да, я всю жизнь боялся потерять место. Я хотел заработать миллион,чтобы избавиться от страха, потому и старался работать лучше. И мне никогда не приходила мысль, что можно работать за совесть. Это что же? Без выгоды? Не так устроен человек!.И, словно отвечая мне, Рыжий Майк продолжал:
— Теоретики и защитники «свободного мира» твердили, что наш отрой(который мы терпим,а потому и заслуживаем) более соответствует существу человека, чем строй коммунистов. Если разобраться, то выходит, что наш строй рассчитан на худшие черты человека,на лень и непорядочность,на волчью злобу и ненависть к другому,каждый член общества считается наделенным самыми плохими качествами, которые и компенсируются только страхом.Таким же страхом,по существу говоря, удерживались в повиновении и древние рабы…А ведь можно строить жизнь совсем на иных основах. Не на страхе, а на совести, то есть на высоком самосознании людей, готовых отдать обществу все, что они могут, получая взамен все необходимое,но не больше необходимого.Разве нельзя представить себе общество, которое рассчитывало бы не на худшие стороны характера людей, а воспитывало бы в людях лучшие стороны. Совесть- это ведь проявление всего того хорошего, что может и должно быть в человеке, это любовь и долг, это справедливость и милосердие и это- Разум. В таком обществе не случай и слепая стихия будут главными вождями, а Разум и научный Расчет. Mнe кричат сейчас: «В чем выход?» Выход в том, чтобы сменить в нашей стране Страх на Совесть,Стихию на Разум и Расчет! Чтобы справиться с болезнью, охватившей страну, нужно уничтожить микробы,ее породившие,- микробы капитализма.Выход — в социальных изменениях, в перемене устоев нашего общества, в изменении принципа его управления.Поймите,что беда не в том, что не будет больше войн, из-за того что коммунисты придумали «Б-субстанцию», а в том, что благо для всего человечества становится несчастьем для страны с уродливой экономикой, работавшей на войну и не могущей существовать без войны.Ведь не было бы этого страшного кризиса, если бы планомерно переключили силы страны с удовлетворения военных нужд на строительство домов и школ, если бы в конечном итоге позволили людям меньше работать, больше отдыхать…
Больше Майку не дали говорить. Сенатора, несмотря на парламентскую неприкосновенность, арестовали бравые парни из полиции, арестовали за «призыв к свержению власти»…
Мы сами заслуживаем своего правительства: мы молча смотрели, как увезли Майка в полицейском автомобиле. Но его дерзкие мысли остались, их уже нельзя было увезти в броневике.
После Майка выступил правительственный чиновник, который сообщил, что благодаря щедрому пожертвованию семьи Морганов и Ральфа Рипплайна, в свази с предстоящим бракосочетанием мисс Элизабет Моргай с мистером Ральфом Рилплайном, выдача похлебки будет увеличена…
Итак, благодаря Лиз, которую я сам же толкнул в объятия ее жениха, я смогу снова хлебать на панели свою порцию пойла.
Стадо голодных людей, слушавших правительственного чиновника, выло. Газеты потом писали, что правительственное сообщение о заботе финансовых магнатов о народе было встречено восхищенным гулом. Нет! Воем…
Во всяком случае,я выл… Выл от отчаяния,от унижения, оттого, что проклятый Майк разбередил мне ум и душу.
Мы расходились после голодного похода на Уолл-стрит, как побитые собаки.
Майк отравил меня…
Да одного ли меня?
Мне теперь действительно казалось, что я жил всегда в Мире Страха. А я не хотел быть трусом,рабом,извивающимся под ударами бича Страха… Страх-надсмотрщик, Страх-каратель, Страх-учитель…
Проклятый Майк!
Не может быть, чтобы из создавшегося в стране положения не было иного выхода, кроме капитуляции перед коммунизмом…
Есть же у нас прогрессивные умы! Есть!
И тогда я решил взять напрокат свое былое имя репортера,получить «последнее интервью» у прогрессивного капиталиста, которого уважали даже коммунисты, у мистера Игнэса.
Но я не мог явиться к мистеру Ишэсу в таком жалком виде, в котором околачивался по улицам. Мне пришлось заехать к себе домой…
Я мечтал проскользнуть незаметно, переодеться и отправиться в свое последнее репортерское плавание. Но случилось так, что домовладелец тоже околачивался на улице, только у своего дома.
Я снимал квартирку во втором этаже его небольшого коттеджа во Фляшинге.Мой кадиллак произвел на него ошеломляющее впечатление. Он подскочил к машине, подобострастно улыбаясь, едва увидев меня, сидящего за рулем.
— Хэлло!-небрежно помахал я ему рукой.- Я прямо из Африки. Вот купил себе еще одну таратайку на радостях, что вернулся домой.
Домовладелец завздыхал, открывая мне дверцу машины. Это был кругленький плешивый человек с грустными глазами.
— О, мистер Бредли! Уж лучше бы мне быть в Африке вместе с вами, чем терпеть то, что происходит вокруг.
Я вышел из машины. Лицо домовладельца вытянулось. Должно быть, слишком ощипанный у меня был вид.
Я стал выгружать из багажника свои вещи. Они так и болтались там со дня моего возвращения.Но не мог же я напялить на себя тропический шотюм или, что еще хуже, «марсианское одеяние», чтобы тащиться в таком виде к миллионеру за интервью.
Домохозяин подозрительно наблюдал за мной, не помогая. Это был плохой признак.
Он проводил меня до дверей. Я увидал на своей квартире добавочный наружный замш.
Я посмотрел на хозяина. Он без улыбки протянул мне счет. Я не глядя взял бумажку.
— О'кэй,- сказал я,- переоденусь, съезжу за деньгами, я мы с вами выпьем.
Домовладелец кивнул и трясущимися руками стал открывать замок.
У меня кружилась голова.Смертельно хотелось не столько есть, сколько курить.
Я обшаривал все углы комнат, как детектив.
И я был счастлив. Я нашел две пачки сигарет, начатую бутылку виски и сыр…
Я пожирал этот сыр,как изголодавшийся тигр отшельника. Потом выпил бутылку обжигающего зелья до дна и на минуту забыл все невагоды.
Побрившись, переодевшись, свежий и бодрый я сбежал с лестницы, угостив домовладельца сигарой,-завалялась с хороших дней в ящике стола,- и вскочил в свой великолепный автомобиль.
Хозяин семенил рядом с тронувшейся с места машиной. Я отправился в свой рейс. Бензин был лишь на дне бака. Я боялся, доеду ли…
Но я доехал до оффиса мистера Игнэса и остановился у тротуара.
С сигарой в зубах, великолепно одетый и чуть пьяный, я вбежал в вестибюль, похлопав по плечу открывшего мне дверь негра-швейцара.Тот расплылся в улыбке.
Я угостил быстроглазую и белокурую секретаршу леденцами- тоже остались от прежних дней,- и она, обещающе опуская ресницы, скрылась за пластмассовой дверью своего 6qaca.
Мое имя еще действовало. Мистер Игнэс принял журналиста Роя Бредли, которого недавно поминали в ООН.
Я сразу узнал Боба Игнэса,крепкого, уже седого, худого и лощеного человека, поднявшегося навстречу:
— Хэлло, мистер Бредли!-протянул он мне руку.
Но я узнал и другого человека. Он сидел в кресле, выставив острые колени и огромную челюсть,когда-то прозванную лошадиной.Это был знаменитый строитель подводного плавающего туннеля,Арктического моста, соединившего коммунистический мир с Америкой через Северный полюс, инженер Герберт Кандербль. Он кивнул мне головой.
Я вынул блокнот и автоматическую ручку,пристроившись у журнального столика. Мистер Ипнэс прохаживался по кабинету.
— Итак? Вы не будете рассматривать сигарный дым, мистер Бредли, как газовую атаку на вас в нарушение женевских соглашений?- сказал мистер Игнэс, предлагая мне сигару.
Я мог бы многое ответить мистеру Игнэсу по поводу дикарских стрел и дикарских атомных бомб, но отшутился:
— Если отравленные стрелы дикарей вызвали атомный взрыв, то «антиядерный взрыв» в Америке вызван стратами пропаганды, мистер Игнэс.
— «Антиядерный взрыв»?- повторил мистер Игнэс.- А вы по-прежнему изобретательны! Очень здорово сказано!
— Не так здорово сказано,как здорово сделано,- отозвался я.- Я пришел к вам узнать, что вы по этому поводу думаете. В чем выход из этой антиядерной катастрофы?
— Выход?-переспросил мистер Игнэс и прошелся по кабинету.- Выход диктуется законам выгоды, который я открыл и который управляет миром…
— Но разве выгодно закрывать фирмы,выпекающие хлеб,прекращать жизнь страны даже в областях, не имеющих к военным никакого отношения?
— Э, мой мальчик! Не мне вас учить, вы стреляный зверь. Несчастье человечества в том, что оно не понимает своей выгоды. Наш свободный мир настолько богат…
— Богат?-быстро переспросил я.
— …Настолько богат возможностями,силами, средствами, что вопрос лишь в том, куда их приложить, чтобы вернуть стране преуспеяние.
— И что же думаете вы, как промышленный магнат и как философ, открывший закон, управляющий человеческим обществом?
— Лучше спросим сперва, что думает об этом инженер Кандербль. Он пришел ко мне с кучей проектов. Будет полезно написать о них.
Я повернулся к старому инженеру. Кандербль заговорил отрывисто, резко, как бы выплевывая слова.
— Мир не может быть рассечен.Это не яблоко.Каменные стены строили в древнем Китае,а железные занавесы — в воображении политиканов. Человечество едино и если погибнет,то от смертельной дозы радиации в атмосфере.К счастью, атомные бомбы уже не будут больше взрываться.
— К счастью ли, мистер Кандербль?- перебил я.- Ведь для американского народа это стало несчастьем.
— Потому что вместо бомб, ракет и атомных заводов нужно строить другое.
— Что же?
Кандербль поднялся.Он был худ и тощ, как Дон-Кихот. И проекты его показались мне дон-кихотскими.
Он расстелил на столе карту мира. Океаны на ней пересекались прямыми линиями проектируемых им трасс.
— Плавающий туннель,прямое железнодорожное сообщение на примере Арктического моста зарекомендовало себя. Мир нуждается в дешевой и надежной связи между всеми континентами. Можно в первую очередь проложить такие трубы-туннели под водой между Америкой и Европой, между Америкой и Африкой. Мир сжимается. Города становятся пригородами один другого. Темп жизни возрастает. Быстрота, скорость, взаимообмен товарами, идеями, людьми! Две тысячи миль в час по безвоздушному пространству внутри труб. Это лучше, надежнее, дешевле ракет! К черту ракеты…
— Нет, нет, не торопитесь, Кандербль,- остановил его Игнэс.- Ракеты нам с вами еще пригодятся.
Инженер Кандербль развивал свои фантастические проекты.Континенты сдвинутся вплотную,океаны перестанут существовать как разделяющее препятствие. На стройках будут заняты десятки, сотня миллионов человек, они будут работать на сближение разрозненных частей человечества. Огромные выгоды, прибыли, перспективы…
Я с удивлением смотрел на него. Он уже не казался мне Дон-Кихотом, он говорил, как поэт, вдохновенно, возвышенно, искренне…
Можно ли это напечатать?
В трубах,погруженных на сто метров под воду, где всегда царит покой морей, и удерживаемых от всплытия системой канатов и якорей, без сопротивления воздуха, в вакууме, несутся электрические снаряды-поезда, пересекающие океаны за считанные минуты.
И никакой безработицы! Никаких очередей за людским пойлом…
— Вы фантазер, Кандербль,-сказал Ипнэс.- Это великолепно!Подлинный инженер — это строитель своей фантазии.Но я практический деятель. Я поддерживал, как мог, строительство Арктического моста. Я готов пюддержать все предлагаемые вами трассы, чтобы крепко связать разваливающиеся части мира. Слава богу! Больше нет опасности атомных взрывов. А с «антиядерными взрывами» можно справиться…
— Красный сенатор Майкл Никсон арестован за требование социальных преобразований, он хотел воспользоваться «антиядерным взрывом» и сделать Америку коммунистической.
— Майкл славный парень,с умной головой.Я его знаю давно. Мы с ним никогда не сходились в убеждениях, но всегда находили общность действий. Я отнюдь не за то,чтобы у меня отобрали все мои заводы и деньги.Можете этому поверить,но я согласен с его критикой нашего строя.Да,страх- наш двигатель. Это вытекает из моей теории закона выгоды. Майкл ошибается, что мой закон можно обойти социальными преобразованиями. Совесть не может быть двигателем выгоды. Поэтому бесполезно пытаться спрятаться от страха. Выгода будет существовать всегда,и только она будет направлять действия людей. Поверьте, нутро каждого человека таково,что он никогда не поступит вопреки выгоде, даже если совесть его будет ему это твердить.Так что славный нарень Рыжий Майк просто утопист. Его нечего брать в расчет. В расчет надо класть тюлько выгоду. Приемлемы ли планы мистера Кандербля? Они станут приемлемы, когда будут выгодны. А что нужно для этого? Прежде чем сблизить разъединенные часта мира физически с помощью сети плавающих туннелей, надо сблизить сперва их интересы. И здесь нам пригодяться ракеты, джентльмены. Надо их все скупить у правительства! Надо продолжать их строить…
— Зачем?- удивился Кандербль.
Игнэс расхаживал по кабинету, жестикулируя:
— Мажете написать в газетах, Рой, что у всех частей мира сейчас есть одна общая цель- это выход в космос.Он требует огромных усилий,и это великолепно! Это даст занятость всем тем,кто оказался сейчас за бортом деловой жизни.Надо строить корабли, организовывать дерзкие экспедиции на другие планеты,для этой цели приобрести все баллистические ракеты обанкротившихся генералов, переоборудовать их для космических целей.Для этого направить все освободившиеся и замороженные сейчас средства! Оживить труп, восстановить дыхание, снова перейти на бег! Любая цель бизнеса хороша. В этом выгода.
Я смотрел на «прогрессивного капиталиста» восторженно. У меня было ощущение,что я сытно пообедал в хорошем ресторане, я смотрел в будущее бодро.
Нет, все что здесь говорилось, не могло остаться втуне. Я должен был это опубликовать.Найден выход для деловой инициативы, найден выход из ужасающего тупика.
На последних каплях бензина я мчался к боссу. Он должен понять все, он должен опубликовать мое интервью. Мной руководил уже не только страх, меня вела сейчас совесть. Ведь я любил свою страну, свой несчастный народ, я хотел выхода не только себе, но и ему…
…Мистер Джордж Никсон допустил меня до своей особы. Его оффис интенсивно работал, хотя газеты и не выходили.
Он внимательно выслушал меня, иногда вскидывал казавшиеся всегда сонными, но сейчас жадные глаза.
— О'кэй, мой мальчик! Я знал, что из вас выйдет толк. Тут что-то есть… тут что-то есть…- проговорил он, встав из-за стола и расхаживая по кабинету почти точно так, как делал это мистер Игнэс.
Сердце у меня застучало, лицу стало жарко:
— Вы напечатаете это? Я могу это интервью сделать заключительной главой дневника. Дневник расскажет, как мы попали в тупик, и в то же время покажет выход из него.
— Идите к дьяволу, приятель!Мы никогда не опубликуем ни вашей стряпни, ни этих бредней выжившего из ума идиота…
Из жары меня бросило в холод.
Босс остановился передо мной, чуть наклонив голову, как, вероятно, прешде делал на ринге, посмотрел исподлобья:
— А вот мысль скупить все баллистические ракеты у правительства… Тут кое-что есть…
Что он задумал,этот человек, так недавно называвшийся сверхгосударственным секретарем? Пытается ли он восстановить свое пошатнувшееся положение… и что у него на уме? Что он задумал?
Он дал мне чек. Мне противно было его брать, но я взял. Мной владел страх. Была ли совесть у босса?