Странное чувство… Я держу в руках книжку, свою книжку… Красивая книжка! С суперобложкой!.Яркой,цветной… Джунгли.Лианы змеями.Пятна орхидей. Причудливо изогнутый ствол дерева. В листве спряталась обезьяна с человечьими глазами. Как только художник передал такое выражение? Ведь я совсем об этом не писал. Что она говорит этим взглядом? За стволом видна даль. И на горизонте на вскипевшей красной ножке зловещий черный гриб… Взгляд у обезьяны чуть насмешлив и дерзок. Уж не думает ли это отвратительное животное, что оно останется после нас?Начнет все сначала, породит новую расу разумных, которые в тяжких страданиях пройдут путь от дубины и первого костра до ракеты и черного гриба!.А на другой стороне супера- огромное медное солнце, на нем отливают словно золотом покрытые более жаркие места.Можно различить оранжевый узор. Оно уже начало опускаться за горизонт, угрюмый, красноватый от его лучей и… ледяной. Лед… Всюду лед.И где-то сбоку обрушенные, обледенелые здания бывшего города бывшего человечества.
И название! Его подсказал мне Рыжий Майк: «ЛЬДЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ».
Нет! Льды уже не вернутся. Не должны вернуться. Теперь это понял каждый человек. Все видели, как они возвращались. Я лишь хотел рассказать, почему они стали возвращаться…
Рыжий Майк хотел, чтобы американцы узнали «своего Роя». Я перелистываю страницы и ощущаю себя натурщицей,которая вместе с посетителями художественной выставки стоит перед полотном, где она изображена нагая. Люди вслух обсуждают стати ее тела. И вдруг узнают ее…
Я тоже не знаю, куда деваться…
Меня останавливают незнакомые люди на улице.Они видели мою нагую душу. И они крепко пожимают мне руку. Часто молча, порой говоря несколько слов, иногда даже хлопая по плечу или по затылку:
— Ай да Рой, наш Рой!…
И все сделала эта книжка. И газеты, конечно, в которых Рьйжий Майк печатал дневник отрывками по цене объявлений.
У Рыжего Майка со мной теперь полно хлопот.
Ему я показал и телеграмму от профессора Терми, присланную из Москвы. Он просил меня прибыть в Африку для участия в хирургической операции, которой подвергнут мистера Джорджа Никсона.
Я не хотел ехать.Я не переношу вида крови. Из операционной меня тоже нужно будет выносить на носилках.Но Рыжий Майк настоял на моей поездке. Оказывается, это тоже будет важно для американцев, которым нужно получше узнать своего Роя.
И вот я снова в Африке, в знакомом благословенном и проклятом мною месте. До прилета воздушного лайнера из Москвы осталось еще много времени. Не могу отказать себе в том, чтобы не навестить бывшего босса, жившего теперь в той самой вилле, где пытали голодом Леонарда Терми.
Да, бывшего босса, бывшего человека… если вообще его когда-либо можно было так называть.
— Хэлло, мой мальчик,- зловеще приветствовал меня его труп с жадными обезьяньими глазами.
Миссис Амелия, исхудавшая, заплаканная и не подкрашенная, печально улыбнулась мне, поправляя подушки, в которых утонуло жалкое, иссохшее тело больного.
— Хэлло,мистер Никсон!- бодро приветствовал я.- Оказывается, ученые держат свое слово.
— А какого черта нужно вам? — осведомился Джордж Никсон.
— Профессор Терми вызвал меня для участия в операции. Очевидно, я буду поддерживать медсестер, чтобы они не падали в обморок, если раньше не упаду сам.
— Падать вы все начнете, когда я встану на ноги,- пообещал босс.
— Рассчитываете вернуться на ринг, сэр?
— Да. На тот самый, на который лезете вы, сложив ступеньками экземпляры своей дурацкой книжки.
— Да, сэр. Но вы ведь сами заказывали эту дурацкую книжку, обещали за нее миллион.
— Я всегда говорил,что из вас выйдет делец.Вы хотите получить куда больше.
— Я отказался от гонорара, сэр.
— И от денег жены?
— Да, сэр. Мы расстались с Лиз. Я не знаю более изумительной женщины, чем она, сэр.
— Никогда не пойму эту развращенную молодежь. Я бы вас выкинул из Малого человечества.
— Пожалуй,сейчас лучше говорить о тех, кто останется в Большом человечестве.
— Недурно вы обрисовали меня в своем лживом дневнике.
— Вы заказывали мне искренность, сэр. Я старался.
— Интересно, какой бизнес вы рассчитываете сделать на этой операции? Вы в самом деле верите в чудо, которое он сделал там, в России?
— Верьте, сэр, никто больше меня не хотел бы посмотреть на это чудо.
— Вам еще представится эта возможность. Вам еще она представится!…- с угрозой произнес он.
Я отправился на аэродром,размышляя о причудах человеческого характера. Зачем только старому ученому с глазами, вместившими всю мировую скорбь, понадобилось ставить на ноги это чудовище? Мне вспомнился роман о докторе Франкенштейне, этом монстре, порожденном наукой, искусственном человеке, лишенном всех человеческих чувств, замененных всепоглощающим стремлением к уничтожению. Уж так ли неправа была супруга поэта Шелли, создавшая это произведение?Не символизирует ли оно в наши дни что-то большее, чем создание живого чудовища разрушения,порожденного уже,по существу говоря, нашим веком?
Я волновался, ожидая профессора Терми. Я, пожалуй, могу объяснить сам себе это волнение. А что, если Лиз права, если она не придумала то, что облегчило мне наш разрыв?Если правда, что Терми спас Прекраснейшую Солнца? Я давно уже решил, что это со стороны моей умной Лиз было лишь женской уловкой. Она была горда.Нужно было или не читать мой дневник, или поступать, как она. Конечно, профессор Терми, вероятно, никогда и не видел моей Эллен, все еще ведущей жалкое существование тайного агента…
И, конечно, меньше всего я думал о телепатии, о том, что переданное на расстояние внушение оживляет во мне образ той, которую я больше всего хотел увидеть сейчас выходящей из самолета. Или прав гадальный автомат, который за десять центов отвечает,что «ваше желание исполнится, если вы очень пожелаете этого и если никто в мире не пожелает сильнее обратного». Ну, это было невозможно, пожелать сильнее, чем желал того я!
Я видел, как опускался на бетонную дорожку огромный самолет, видел, как коснулись баллоны его. колес земли.
Самолет выруливал, и я бежал двести ярдов ему навстречу, Как бывало в колледже на соревновании.
Мне не хватало воздуху, и сердце мое бешено стучало…Но почему?
К самолету бесконечно долго подкатывали лестницу, мучительно долго не открывали в нем дверцу…Остановилось само время, словно мое существо помчалось кому-то навстречу со скоростью света и действителен был для меня парадокс времени Эйнштейна.
Первым из самолета показался друг Эйнштейна Леонард Терми. Он весело огляделся, бодрый, подвижный, совсем не такой,каким я провожал его в Россию.
За ним вышли его помощники,профессор Стайн и доктор Шенли. Потом появилась высокая седая красивая женщина.
А потом…
Я знал, что она появится, я знал! И пусть лопнут от возмущения все враги теории о внушении на расстоянии! Я знал…
Мне опять померещилась моя Прекраснейшая Солнца… Может быть, уже пора лечиться? Ведь та темноволосая женщина, спускавшаяся последней, была слишком молода для Эллен.Но что это? Легко сбежав по стуйенькам, она пробивается… ко мне… и грустно улыбается своими темными глазами.
Подождите!… Почему темными? Галлюцинация?
Я невольно попятился.
— Хэлло,Рой!- тихо сказала она, добравшись до меня.-Куда же вы? Отремонтировали ли вы наш банановый небоскреб?1
Боже мой! Почему здесь не было художника, который в одно мгновение мог бы создать шедевр «торжества глупости», если бы запечатлел выражение моего лица! Я даже не почувствовал горького тона ее бодрых слов.
Непостижимо, но это была она!…
Мы шли с ней через аэродром в джунгли, совсем как прежде, хотя все вокруг и мы сами были иными…
Мы шли по сцепившимся узлами, перевитым змеями-корнями, шли, раздвигая руками то мягкие,то сухие лианы,спустившиеся с бородатых или голых стволов, среди сумасшедших африканских цветов, пожаром красок охвативших еще не воспрявшие после стужи джунгли,среди цветов пряных,душных,пьянящих орхидей, этих символов непобедимой жизни, висящих и даже парящих в воздухе в виде исполинских бабочек,так жаждущих прожить хоть один день!… И даже обезьяны, где-то переждав суровую зиму,перебегали теперь нам дорогу, мудрыми человеческими глазами поглядывая на нас, взволнованных и так хотевших быть счастливыми…
Но что-то лежало между нами, незримое,разделяющее.Но ведь так и должно было быть! Нам суждено было встретиться как врагам! Кем она была для меня? Диверсанткой, засланной моими предшественниками, всю политику которых я отвергал? Кем я был для нее? Продажным писакой желтых газетенок, вызубрившим наизусть все, чем полагалось забивать головы читателей? Ведь мы же должны были с презрением отнестись друг к другу.
Я пытался убедить себя в этом,чтобы не заподозрить чего-то другого, самого важного и непоправимого…
Уже несколько позже,сидя на просеке,которую расчищали чернокожие работяги, приветливо обнажавшие нам полоски белых зубов, мы стали говорить о себе. Казалось таким необходимым убедить самих себя в чем-то, чего нельзя было понять…
Она рассказала мне о себе, о своей работе и жизни, о своем мнимом и безрассудном подвиге. Я был ошеломлен… И я жалел, что она не смотрит мне в глаза.
Я рассказал ей о смерти старого князя Шаховского, освободившего ее от клятвы…
Оказывается, она уже освободилась от нее сама.
Но как ее не раскрыли, как не уничтожили?
— Все было очень просто,Рой,- чуть печально говорила она.- Они с самого начала разгадали все. Но сочли невыгодным разоблачать нас с Мартой. Ведь работы, о которых я могла сообщать, были не только не секретными, но предназначались для самой широкой огласки. Они предпочли дезориентировать боссов, пославших меня и Марту…
— Но как же они выпустили вас из России?- настороженно спросил я.
— Они отпустили на родину уже другую,не ту, которую заслали к ним.Разве вы сами не почувствовали этого,Рой?-и она пытливо посмотрела на меня.-Не потому, что у меня теперь темные тлаза, как у моего маленького прелестного побратима, а потому, что они поняли, кем я была на самом деле… Я не знаю, Рой, милый Рой, поймете ли вы это когда-нибудь…
Может быть, я не хотел понимать всего полностью!…
Потом она читала мой дневник.Я следил за выражением ее лица. Слишком привыкло оно быть скованным!… Только легкую печаль мог я уловить на нем…
— Вы лучше меня, Рой,- вдруг сказал она, недочитав рукописи, задумчиво глядя в чащу.
Такого приговора я, признаться, не ждал. Ведь я же изменил ей с Лиз!…
— Я не изменила… но я не знаю, что лучше…- оказала она, словно читая мои мысли.
Она снова взяла книжку, отодвинулась от меня. Она продолжала читать.
Мне было жарко, и меня бросало в холод. Преступник хоть не видит лиц своих судей,когда они пишут ему приговор.А я не мог оторвать взгляда от столь дорогого для меня, чем-то изменившегося,но,быть может, еще более прекрасного лица моего безжалостного судьи.
Я старался прочесть на ее лице то,что читала она в дневнике… Мне казалось, что я вижу ее смущение, удивление, гнев, радость… Но чаще я видел на нем грусть… Почему она так грустила? О ком думала? Кажется, не обо мне…
В одном месте Эллен отложила книжку и, задумчиво глядя в чащу, сказала:
— Как сложна жизнь… Можно ли в судьбе отдельных людей увидеть судьбу человечества? Всегда ли счастье одних совпадает со счастьем всех?
Я ей ответил, что касается меня, то я сейчас один счастлив за весь мир.
Она улыбнулась. Мне показалось, что она может простить меня.
Быстро просмотрев окончание книги, Эллен внимательно прочла последние страницы и обеспокоенно спросила:
— Она в самом деле улетает на космическом корабле к Юпитеру?
— Да. Она назвала его «Петрарка»,
— Но ведь у нее же нет подготовки.
— Она с этим не посчитается…
— Рой…
— Да, Эль!…
— Я теперь понимаю, за что вас можно любить.
Едва ли у меня было выражение лица мыслителя.
— Я прежде думала, что любить можно только вопреки всему.
— Любить по-яастоящему, это, наверное, не думая как,- пробормотал я.
— Может быть, и так, Рой, но…Но разве вы имели право все это публиковать?- печально спросила она.
— Они настояли на этом. И Рыжий Майк… Он руководит предвыборной борьбой…
— Ах, боже мой! Какое отношение могут иметь эти интимные подробности к предвыборной борьбе!.- почти гневно воскликнула Эллен.
Я не стал ей возражать. Я рискнул поцеловать ей руку. Неужели она простила мне «Монну Лизу»?… Или у нее было еще что-то на сердце?
Когда я смогу понять ее во всем? И должен ли я это делать?…
Мы и не заметили, как нас окружили негры. Оказывается, они узнали во мне «ядерного комиссара» и выражали сейчас свои чувства.Они принесли Эллен букет орхидей.Это был букет огня,словно пляшущего, как в пылающем костре,с бегущими оттенками пламени, с мерцающими бликами раскаленных углей. Это были пьянящие огни орхидей,от которых,как от счастья, кружилась голова. Вернее сказать, могла бы кружиться моя бедная голова…
Эллен обрадовалась цветам.Если бы она так же обрадовалась мне!… Она обняла чернокожего,который принес ей цветы. Остальные радостно загалдели. Я хлопал их по голым лоснящимся плечам и расспрашивал о своем старом приятеле, эбеновом Геракле.Но они не понимали.Они были возбуждены и веселы. У них ведь тоже произошли большие события.Старое двоедушное правительство, распродававшее свою страну организации «SOS»,было свергнуто. Сейчас к руководству пришли новые люди.Нам с Эллен уже было пора. Давно прошло время, которое отпустил нам добряк Терми.
Симпатичные негры вывели нас короткой тропой к ожидавшему автомобилю.
Мы мчались по великолепному шоссе, разгороженному по средней линии кактусами, и молчали. Как важно было для нас растопить лед, разделивший нас…
И снова я оказался у босса. Нас уже ждали там Терми, его помощники и седая русская,оказавшаяся знаменитым хирургом,спасшим Сербурга и Эллен. В самолете они привезли и свою диковинную аппаратуру, хирургический пантограф с кибернетическим управлением, нейтршшвый микроскоп…
Я подумал, что мой бывший босс велик даже в своем смертельном недуге, если ради него из коммунистической России доставили все это! Мы ждали на веранде.
Миссис Амелия выкатила кресло с мистером Джорджем Никсоном.
При солнечном свете он был еще страшнее.Он смотрел на всех остановившимися, подозрительными глазами.
— Хэлло, сэр! — сказал профессор Терми.- Как видите, я держу свое слово.
— А эти зачем?^~ прохрипел Никсон.
— Я хочу, чтобы вы убедились, что вас ждет.
— Я жду только здоровья.
— Вот больная, бывшая в вашем положении. Это мисс Эллен Сэхевс, работавшая вместе с советским физиком Буровым.
— Еще бы мне не знать ее!- скривился Никсон.
— Я попросил ее показаться вам, сэр. Она была трупом не в меньшей мере, чем вы, сор.
— Я сам помещал ее фотографии в тунике и без туники.
Эллен отвернулась.
— Да, сэр,-сказал Терми, потирая руки, словно для того, чтобы приступить к делу.- Я должен обратить внимание… у мисс Сэхевс переменился цвет глаз.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что задуманная мной операция, если вы согласитесь ей подвергнуться, изменит и у вас выражение глаз.
— Может быть, вы сделаете меня еще и черномазым?
— Я гуманный человек,сэр.Я против казни на электрическом стуле, но в вашем случае казнь необходима. Я берусь совместить ее с вашим спасением.
Профессор Терми уселся на стул против кресла онемевшего больного, расставив ноги и упершись руками в колени, по-профеСсорски обстоятельно стал объяснять:
— Такой человек, как вы, совершивший против человечества преступления, известные ныне всем, не имеет права на существование. Для своих злодеяний вы воспользовались достижениями науки, и от имени Науки я приговариваю вас к смерти.
— Уберите от меня этого сумасшедшего!- взвизгнул Никсон.
Но Амелия,стоявшая за его креслом, не шевельнулась, испуганными, широко открытыми глазами смотрела она на Леонарда Терми, глазами, полными ужаса и… надежды.
— Я приговариваю вас к смерти, как античеловеческое чудовище, порожденное вашим патологическим организмом. Этот организм, быть может, впервые за все существование ужасной болезни, справедливо поражен раком. Но я излечу вас от него, как обещал…
Джордж Никсон, вцепившись в ручки кресла костяшками пальцев, обтянутых сморщенной кожей, в ужасе смотрел на ученого.
— Я излечу вас от рака, перестрою вашу нуклеиновую основу,- методично продолжал тот.- Вы станете телом так же здоровы, как мистер Буров или как эта прекрасная леди.Но… я казню вас пр этом без электрического стула. Я так перестрою ванту нуклеиновую основу, что вы перестанете быть ненавистным всем Джорджем Никсоном.Лучше будет, если вы даже возьмете себе другое имя. Я даже готов вам дать свое… Я изменю не только цвет ваших глаз, не только некоторые черты вашего лица,но и ваш преступный строй мысли. Я пригласил сюда приехать мистера Роя Бредли.Я нахожу, что строй его мыслей мог бы послужить образцом для хорошего американца. Я переделаю вашу нуклеиновую основу с помощью величайшего хирурга наших дней миссис Полевой.Вы будете жить, но перестанете быть самим собой.
— К дьяволу! Заткните ему его зловонную пасть! Выбросите его вон отсюда!… Я не хочу походить на захудалого репортеришку который был у меня на побегушках.Гнойная пакость, жалкий колдун!.Да я таких,как он,нанимал пачками,чтобы они гнули спину и угодливо ворочали своими просвещенными мозгами.
В кресле сидел бесноватый. Припадок гнева поднял его.Он уже не лежал, а сидел.Кровь прилила к лицу. Глаза лихорадочно блестели:
— Кто вы, несчастные,кто вы, берущиеся меня судить?Всего лишь плод моего воображения!Вы хотите уничтожить меня?Это я уничтожу вас, стоит лишь мне так подумать.Ведь никого на самом деле нет вокруг. Нет,не считайте меня сумасшедшим.Я всю жизнь играл с вами,выдумывал вас,порождение моего осознания! И я ненавидел всех вас.Мне ничего не стоило приговаривать к смерти все человечество, тушить Солнце, сковывать льдом Землю! Разве мог бы это сделать кто-нибудь из вас? Это могу только я, вас породивший в своем воображении. Я отвергаю вашу операцию.Я ни в чем не изменюсь.Я излечу себя сам!. Я сейчас воображу,что вас нет, нет этого мира, я останусь один в черной космической тьме! И вас нет больше!.Нет!. Я один… один…
И он упал на спинку кресла,захрипел,забился в агонии.
Амелия рыдала над ним.Непонятна все-таки женская любовь.Оказывается, можно любить и чудовище вроде доктора Франкенштейна,который,однако,и не помышлял об уничтожении всего человечества,как этот, с позволения сказать, человек…
Мистер Джордж Никсон остался один в космической тьме.
Он умер.
Профессор Терми захлопотал.Он волновался, требовал, кричал…
Клиническая смерть. Наука может еще вернуть человека к жизни.
На веранде находились местные врачи,в том читсл два чернокожих, получивших образование в Париже и Лондоне.
Они знали,как оживлять, у них была привезена вся аппаратура, которая могла понадобиться при задуманной Терми операции и для которой Никсон специально переоборудовал одну из комнат виллы в операционную.
Врачи обследовали труп.
Да,смерть. Если хотите, клиническая, то есть прекращение жизненных функций организма,но пока еще без распада его тканей,в частности,мозговых и нервных… Однако при здешней жаре…
Терми умолял оживить преступника.
Но врачи были неумолимы. Они отказались оживлять его труп.