Герман был редким гостем в доме своей двоюродной сестры Ирины, однако он испытывал к ней самые нежные чувства. Будучи на пять лет старше, сестра была защитницей его безмятежного детства. Она ревностно следила за развитием брата, регулярно снабжала книгами, которые нельзя было найти в обычных библиотеках. Наконец, она просто любила брата. За любовь прощают всё. И Герман прощал. Прощал дидактический тон, вечные придирки к его внешнему виду, нелестные эпитеты и это дурацкое прозвище «Малыш», которым она его величала с нежного возраста. К тому же она была властной, умной и, что немаловажно, красивой. Вдобавок ко всему Ирина была убеждённым коммунистом!

— Господи, это ты, Малыш! — воскликнула сестра, открывая ему дверь и отгоняя породистого мастифа, — Но на кого ты похож?!

— На члена Политбюро, — отшучивался брат, снимая «пирожок».

— Не обольщайся! Нынче они все в норковых ушанках щеголяют, — сестра перевела взгляд на собачьи унты, которые, уже нюхал хозяйский пёс, ощетинившись в загривке, — Господи! — вновь запричитала она, — да в таком виде даже в войну по Москве не ходили!

Герман, только улыбался, прислушиваясь к гомону за дверьми и улавливая ароматы, доносящиеся из кухни.

— Немедленно в ванну, от тебя псиной воняет! «Кальман», фу! Уйди от Малыша! — шумела Ирина, отгоняя слюнявое животное от младшего брата. — А это что?

— Бердслей, Али-баба!.. Оригинал, — пояснял гость, протягивая сестре рисунок, купленный на рынке. — В тридцать рублей обошёлся!.. Мне нравится.

— Мне тоже, однако ж, Малыш, Бердслея в Союзе не продают, классик, понимаешь, не нашего жанра…

— А я не в комиссионке, — краснея, оправдывался брат.

— Для советских людей Бердслея нет и не существует. Табу! Его нет и не может быть ни в комиссионках, ни у антикваров, ни у коллекционеров и стоит он тысячи долларов. Ты в курсе, что стиль «модерн» пошёл от него?

— Нет.

— Малыш, чему вас только в разведшколе учат! Это же гений! В двадцать лет его не стало, а дело его живёт.

— Как у Ленина?

— Прекрати ёрничать, марш в ванну!

Пристыженный Герман, включив воду и, снимая офицерские кальсоны, с прискорбием размышлял о том, что даже в свои тридцать лет не может вспомнить ничего, чем мог бы по-настоящему гордиться.

Приведя себя в порядок, Поскотин появился на кухне, где сестра разогревала ему ужин. «Перекусишь — пойдёшь к гостям! У нас сегодня вся элита Москвы собралась, — похвасталась хозяйка, — а пока, Малыш, прочти автореферат моей кандидатской». Герман принял тоненькую брошюру. «Гражданская война в Королевстве Камбоджа — как фактор обострения политической обстановки в государстве Монако» с благоговением прочёл он заголовок. На кухню вошёл Аркадий, муж Ирины.

— Ну-с, молодой человек, — прервал он осмотр научной статьи, — что читаем?

— Да вот, — гость доверчиво протянул ему реферат.

— Полноте, Герман Николаевич, это же диссертация. Их никто и никогда не читает… Да и что в этом княжестве может быть интересным? Лакированная скука в европейском напёрстке.

— Понятно, — радостно согласился гость, избавленный от необходимости вникать в бурную политическую жизнь Монако.

— Хотя, занятное, конечно, государство…, однако ж на любителя. А вот Княжество Лихтенштейн пофактурней будет, — мечтательно произнёс хозяин гостеприимной квартиры. — Бывал там однажды…

— Как это? — удивился Герман.

— Проездом… На пару деньков… С тамошними коммунистами общался.

— Ничего не понимаю, — обескуражено произнёс гость. — Какие коммунисты? А как же «Круглый стол»?

— «Круглый стол» был в Испании за год до этого…

— Да нет же — В Англии, куда наведывался славный рыцарь Лихтенштейн.

Настал черёд удивиться хозяину дома.

— Какой рыцарь? К кому он наведывался?

— Известно к кому — к королю Артуру, председателю «Круглого стола»! — блуждая в потёмках европейского исторического эпоса, неуверенно ответил Герман, — по нему ещё Вагнер «Тангейзера» сочинил!

Грянули раскаты смеха, под которые хозяйский мастиф, роняя слюну, стянул жареную курицу, разогретую для гостя. Герман испытал очередной конфуз, но быстро пришёл в себя. Аркадий легко закачал недостающую информацию в его голову, которая в тот момент была занята поглощением ужина.

Ирин муж, как и положено у позднесоветской интеллигенции, был у сестры третьим по счету. Первый, с которым она познакомилась, будучи студенткой Щукинского театрального училища, окончив его, стал озвучивать злодеев в передаче «Театр у микрофона», второй, — работал программистом в Центре управления космическими полётами в Подлипках. Последним и наиболее удачным её приобретением стал Аркадий — сын работников Коминтерна, бывший разведчик, а ныне — теоретик рабочего движения. Сама Ирина, так и не окончив «Щуку», где, по её словам вся интрига учебного процесса вертелась исключительно вокруг интимных мест студенток, поступила на «исторический» в МГУ. В МГУ же подготовила диссертацию, а на защите познакомилась с моложавым профессором Аркадием. Роман был пылким и драматичным. Забытый муж с космическим уклоном, едва справившись с болью утраты страной приоритета в освоении Луны, с потерей жены никак не хотел мириться. Подкараулив профессора у подъезда собственного дома, он замахнулся на него разводным ключом и уже вскоре ехал в карете скорой помощи с черепно-мозговой травмой. Аркадий был заядлым спортсменом, специалистом по рукопашному бою и необычайно романтичным человеком. Он свято верил в Коммунизм и несколько раз на пальцах объяснял Герману его неоспоримое преимущество перед капитализмом.

Чуть ли не каждый выходной в квартиру далеко не молодой четы слетался цвет столичной номенклатуры: генералы разведки, сыновья и дочери героев революции, редакторы политических изданий, а также известные представители богемы из числа творческой интеллигенции. Галдёж стоял невообразимый. Складывалось впечатление, что в этой трёхкомнатной квартире собрались легкомысленные заговорщики, или, в крайнем случае, матёрые диссиденты, а не элита советского общества. Наибольшая фронда исходила от женщин. Именно их услышал Поскотин, когда входил в гостиную.

«…милочка, Андропов — еврей! Это я вам говорю, не верите — спросите Адольфа Шаевича… Не знаете такого? Только Адольфа Гитлера?.. Помилуйте, вы же интеллигентная женщина!.. Какой смысл Андропову стрелять в Цвигуна?.. Из оптической винтовки? Но это же бред!.. А про Тарковского слышали? Ну вот, не угодно ли! Остаётся во Франции! Как не может быть? Закончит „Ностальгию“ и запросит политического убежища! Я вам говорю… И вы им верите?! Высоцкого убили агенты КГБ! Мой муж Чазова третьего дня за коньяком пытал. И вторую не допили, как тот раскололся, мол самолично насчитал у Володеньки семь ножевых ранений! Из них — три колотых!.. И не смешите меня вашей Вангой! Какая провидица? Та же шарлатанка, что был и наш Вольф Мессинг. Кстати, вы знаете, кто его убил? Так я вам скажу…»

Аркадий, обходя с бокалом кьянти распалившихся гостей, только тихо вздыхал и, отставив итальянское вино, присаживался к мужской компании единомышленников. В ней пили скотч-виски или кукурузный бурбон, но каждый раз заканчивали водкой.

Ирина, ведя за руку брата, быстро представила его гостям, после чего усадила за стол к мужчинам. По правую руку от него сидел главный редактор журнала «Ленинец» Ричард Костомаров, по левую — сын крупного партийного и советского лидера, Арсен Галустян, напротив — никогда не хмелеющий генерал разведки Николай Приоров. Сестра вручила брату широкий бокал, плеснула в него что-то, напоминающее самогон, настоянный на испитом чае, и доверху набросала кубиков льда. Германа передёрнуло. Некоторое время «избранные» косились на пришельца, но вскоре забыли о нём и вернулись к прерванному спору. «Пришелец» с наслаждением грыз лёд, стараясь не пропустить ни одного слова.

— … отец трижды звонил х-х-Хозяину, — заикаясь от волнения, рассказывал Галустян. — Уже бомбили Львов, Брест, Гродно, а Сталин словно растворился…

— Брешет твой папаша, — начинал хрипеть и кипятиться Ричард, — Они с Никитой первыми в штаны наложили, а Сталин все дни работал в кабинете. Почитай журнал приёмов, что вёл генерал Власик!

— Власик — мерзавец и пёс смердячий! — возмутился армянин. — Когда у Хозяина при входе сторожил, моего отца по часу мурыжил. Этого бульбаша слушать, — так покажется будто бы Грузин всю войну и выиграл! А он и армию развалил, и экономику чуть не загубил. Война на пороге, а этот недоучка чуть ли ни всех высших офицеров — под нож!

Теперь уже грыз лёд обиженный за кумира редактор журнала «Ленинец». Герман вертел головой, не зная кого поддержать. В разговор вступил генерал Приоров. Немного щурясь и, пряча за усмешкой свои эмоции, генерал с необычным для его сана птичьим голосом, вбросил неожиданный аргумент.

— Мало их, проходимцев, под нож пускал! Довоенные инспекции в приграничной полосе свидетельствовали о многочисленных фактах саботажа и даже диверсий! Немецкой агентурой были наводнены Западная Украина, Белоруссия.

— П-п-п-полноте! — вскипел Арсен, но захлебнулся в собственном клёкоте.

— Да уж, куда там «полноте», — и четверти не сказал, — перебил его генерал. — Скажите, как это мы умудрились сдать немцам крупнейшие военный склады под Львовом? А то, что рядом располагался штаб Власова, вам ни о чём не говорит?

Генерал тоже начал распаляться, взглядом призывая Ричарда Костомарова поддержать его точку зрения. Редактор никак не мог справиться с очками, которые только что лизнула хозяйская собака. Высокопоставленному разведчику поневоле пришлось противостоять доброму Арсену в одиночку. Арсен Галустян был действительно добрейшим и честнейшим человеком. Он мог излагать только то, что знал, читал или слышал и не терпел никакой отсебятины. Вся его огромная армянская семья был рождена и выпестована революцией. Его брат погиб на фронте. Второй испытывал новейшие самолёты, и лишь третий, презрев семейные традиции, предпочёл эстраду политике.

— Как Сталин мог загубить экономику, если в 1940-м году уровень производства превосходил…

Но закончить фразу генералу было не суждено. Из-за его спины огромным пасхальным яйцом возник «Весельчак У» из мультфильма «Тайна третьей планеты».

— Евлампий! — воскликнул главный редактор, — быстренько присаживайся и помоги своему шефу отбить набеги троцкистов!

Быстро сесть Евлампию мешал кокон из жира и атрофированных мышц, небрежно накинутый на скелет ископаемого гоминида. Герман таращил глаза на персонаж любимого мультфильма. «Весельчак У» грузно осаживался на поскрипывающий стул, отбиваясь от слюнявого Кальмана, норовящего облизнуть толстые сосиски его пухлых рук. Наконец, он сел и тут же улыбнулся, будто младенец, секундой назад отпавший от материнской гуди. «Вот это фактура!» — мысленно возликовал молодой человек. И вдруг все участники застолья в одно мгновенье превратились в действующих лиц экранизации повести Кира Булычёва. Аркадий — стал доктором Верховцевым, Арсен Галустян — бортмехаником Зелёным, редактор Ричард Костомаров — роботом с планеты Шелесяка, а генерал Приоров — капитаном Кимом. Молодой человек так увлёкся образными сравнениями, что пропустил начало второго этапа беседы и очнулся лишь, когда Аркадий назвал его имя.

— Герман!

— Я!

— Ты где витаешь?.. Николай Витальевич тебя второй раз спрашивает.

— Да я… Я всё про Сталина думаю.

— Ну, и?.. — подался вперёд генерал, так и не получив ответ на вопрос, кто читает Герману курс лекций по разведсообществу США, — Что вам в «Сто первой школе» рассказывают про Иосифа Виссарионовича?

— Тиран! — выпалил Герман, — Душегуб и коварный интриган!

Генерал в изнеможении откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Галустян немедленно наполнил оратору фужер. Поскотин осознал, что сказал нечто предельно глупое и тут же его осушил.

— И это будущий разведчик! — придя в себя, произнёс Приоров. — Наша смена!

— Думающий молодой человек, — оживился сын армянского народа, — совестливый и начитанный.

Герман благодарно посмотрел на спасителя, закусывая водку бутербродом с форшмаком. Спаситель, лучезарно улыбаясь, вновь освежал ему опустевший фужер. «Ч-ч-ч-чтоб н-н-не последний!».

Тем временем Аркадий завёл разговор о «новых левых» и еврокоммунистах с «Весельчаком У», который, блестя маленькими глазками, бегло перечислял американских сторонников передовых идей, пророча им большое будущее, вплоть до победы на выборах президента США. Ричард Костомаров влюблёнными глазами смотрел на витийствующего подчинённого.

— Как вам наша смена? — спросил он, наклонившись к Герману.

— Умё-о-о-он, — протянул молодой человек.

— Боец! — подтвердил редактор «Ленинца». — В корень пошёл Евлампий!

— Как это в корень?

— В отца и деда. Отец — адмирал, а дед — герой Гражданской войны и писатель!

— Неужели тот самый?

— Он, собственной персоной! Лучший экономист в нашем журнале! Широкая русская душа! Западным учёным спуску не даёт! Громит их монетаризмы с глобализмами. Они нам — макроэкономику, а он их Марксом! Марксом! Да так по сусалам отделает, что камня на камне не оставит от их теорий. Эмоциональное упоминание классика привлекло внимание Аркадия, оставившего беседу с сыном адмирала.

— Маркс послабее Ленина будет, уважаемый Ричард. Ленин несравненно глубже понимал революционные процессы! Маркс лишь заложил фундамент, а Владимир Ильич выстроил храм!

— Даже сарая не построил! — вместо Ричарда ответил профессору генерал.

— Коля, ну это уже слишком! — возмутился Аркадий. — Я понимаю, вы там, в разведке все циники, но не до такой же степени!

— Эх, Аркаша, святой ты человек! Вы, теоретики смотрите миру в лицо, а мы — в задницу, в которую ваш светлый ум никогда не заглядывал… Сталин построил дом. Крепкий, надёжный, а мы его сейчас по кирпичикам разбираем.

Бывшие коллеги немедленно сшиблись в очередном споре.

«…Сталин совершил предательство, разогнав Коминтерн… Эти пламенные интернационалисты готовы были кинуть Россию в топку мировой революции… Вся нынешняя разведка вышла из Коминтерна, наши агенты работали исключительно за идею!.. Как вы знаете, сейчас мы привлекаем к сотрудничеству, хорошенько покопавшись в грязном белье кандидата, и платим, представляете, платим!».

Незаметно подошла Ирина, неся изящный поднос с канапе и бутербродами. «Мальчики, мальчики, уймитесь! Победа мировой революции неизбежна, а ссориться по пустякам недостойно звания коммуниста» Высокий стиль её слов остудил спорщиков и вызвал ответный велеречивый спич недавних оппонентов — Арсена и Ричарда. Перебивая друг друга, они замешивали в революционной патоке несомненные женские добродетели просвещённой хозяйки, пересыпая и без того приторное блюдо пикантными остротами. Пока оба витийствовали, Евлампий, внук героя уснул, сидя за столом. Он, насколько ему позволяла короткая шея, склонил лысеющую голову пляжного дауна и мерно сопел. Рядом, положив плюшевую морду на стол, расползся в складках собачьей улыбки породистый пёс. Общая картина застолья никак не вязалась с марксистско-лениским пафосом, который не далее как четверть часа назад витал над полем словесной брани.

Вечер закончился. Советский бомонд был пьян. Генерал, слегка покачиваясь, уводил под уздцы редакцию «Ленинца» в свою служебную «Волгу». Женщины перебрались на кухню, где помогали хозяйке приводить в порядок посуду, а Герман с почтением внимал Арсену Галустяну, который приводил неопровержимые доказательства армянского происхождения прославленного мушкетёра Д'Аратаньяна. «Баргамян, Кароян, Шаумян, Акопян, Микоян, Погосян…» — бубнил он, загибая пальцы. «Кальян, Куприян, смутьян, Пхеньян…» — вторил ему засыпающий Поскотин, выуживая из памяти слова с армянскими окончаниями.