Проведя пять часов в движении, посетив семь магазинов и две выставки, сменив все виды городского транспорта, взмокший от напряжения Поскотин прибыл к входу в гостиницу «Байкал», где у него была запланирована встреча с агентом. В руках в качестве опознавательного реквизита он держал свёрнутый в трубочку журнал «The American Journal of Proctology», который он позаимствовал в секретной библиотеке среди прочих изданий, подготовленных к списанию. Со своей стороны его агент по предварительной договорённости обязан был обозначить себя журналом «Селекция и семеноводство».

Заняв место за пять минут до урочного времени, Герман спешно повторял сценарий и смысловое содержание беседы, а также задание, которое надлежало передать секретному помощнику. Периодически он вынимал шпаргалку и шёпотом проговаривал мудрёные названия корпораций военно-промышленного комплекса США, а также номенклатуру оборонных разработок, якобы интересующих советскую разведку. «Мартин Мариэтта, Нортроп Корпорэйшен, Роквелл Коллинз, Пратт энд Уитни», — бубнил про себя Поскотин, шмыгая носом. Время шло, но среди посетителей гостиницы лиц, интересующихся успехами советской селекции и семеноводства не отмечалось. По прошествии четверти часа, оперработник изрядно продрог. Опасаясь, что в толпе его не сможет узнать иностранный агент, Герман принялся вызывающе фланировать на виду каждого проходящего мужчины среднего и старшего возраста. Через полчаса, трясясь от холода, он уже стоял у входа в гостиницу с видом попрошайки у храма, который вместо иконы держал на груди американских журнал для специалистов-проктологов. На улице темнело. Из окон гостиничного ресторана грянули свингующие звуки местного джазового коллектива. «Не пришёл!» — стуча зубами в такт оркестровым синкопам, раздражённо произнёс разведчик, когда в полумраке апрельского вечера он заметил две слившиеся в долгом поцелуе одинокие фигуры. Интуиция подсказывала, что в их облике присутствовал какой-то неестественный драматизм. Действительно, при подходе к ним обе фигуры волшебным образом слились в одну и перед опешившим слушателем предстал обрюзгший пожилой гражданин с двумя всклокоченными половинками седой шевелюры, обрамляющими отполированную годами лысину. Внешне он напоминал располневшего Альберта Эйншнейна с тем же носом-баклажаном и мочалкой усов под ним. В руках гражданин держал авоську, сквозь которую проглядывал детский журнал «Мурзилка».

— Мистер Смит?! — не сомневаясь ни секунды в личности странного субъекта, прошелестел замёрзшими губами майор Поскотин, помахивая перед его лицом изданием общества американских проктологов.

— Оу, еа! — подтвердил догадку приват-агент, просемафориф в ответ журналом «Мурзилка».

— В газетах писали, будто бы вы финишировали вторым после Анри Ва?танена в ралли «Сафари» под Найроби, — произнёс ключевую фразу советский разведчик.

— О, да! Об этом на прошлой неделе писали даже в большевистской «Правде»! — продекламировал отзыв старый агент, озираясь по сторонам, словно озаботившись поиском инвалидной коляски. — Генри Уоткинс, если не ошибаюсь?

— Ес, ес, мистер Смит! — подтвердил свою личность майор КГБ, трубно сморкаясь в платок. — Но почему, товарищ Смит вы не воспользовались для опознания журналом «Селекция и семеноводство»?

— Жена последний коту в лоток нарезала.

— А-а-а… — скрывая смех, отреагировал Герман. — Но теперь позвольте пригласить вас в ресторан.

— Этот?

— Ну да…

— А вы какую оценку планируете получить?

— Не хочу показаться нескромным, товарищ Смит, но я, как бы отличник и к тому же член партбюро курса…

— Похвально, молодой человек, но выбранное вами место встречи тянет разве что на «удовлетворительно».

Разведчик опешил.

— Так, может, в гостиницу «Турист»? Она рядом.

— Три с минусом! — разочарованно произнёс клон Альберта Эйнштейна.

— Тогда — «Охотничий», ресторан на Вильгельма Пика! Пара минут — и мы на месте!

— Мне импонирует ваш утончённый вкус, мистер Уоткинс. Однако ж давайте продолжим беседу в терминах, приближённых к «Краткому курсу», пока во-о-он те граждане не вызвали карету скорой психиатрической помощи.

Действительно, церемониальные жесты и обрывки идейно-ущербных высказываний в стиле диалогов в Театре на Таганке уже привлекли внимание группы пролетариев, кучковавшихся напротив с небогатым набором пивных бутылок.

В ресторане «Охотничий» Герман ожил и вновь вернулся к роли советского разведчика. Его робкие попытки выяснить тактико-технические данные палубного истребителя «F-14 Tomcat» производства фирмы «Грумман» натолкнулись на пожелание мистера Смита, в миру — Ефима Моисеевича, отведать седло косули, запечённое в тесте. Поскотин приуныл и молча начал ковыряться в гусиных потрошках с брусникой. Его «приват», напротив, оживился и погрузился в череду спорадических монологов, относительно судеб мирового разведывательного сообщества.

— История — ложь! — безапелляционно заявил он, осушая вторую рюмку «Столичной», — без учёта сведений из разведархивов всякая попытка реконструкции прошлого несостоятельна. Казалось бы такая простая деталь — Московское метро. Когда бы его запустили, кабы наши не спёрли чертежи эскалатора?.. Вот то-то и оно! Про атомную бомбу я уже не говорю. А насколько бы потускнела мировая литература, не возвеличь её такие мастера тайных операций, как Бомарше, Дефо, Сомерсет Моэм, и Ян Флеминг. Да что там говорить, если Герберт Уэллс и Джон Голсуорси в узких кругах известны больше как разведчики, нежели писатели!

— А наши?.. — полюбопытствовал начинающий шпион, наполняя из запотевшего графина очередную стопку всё более воодушевляющемуся маэстро.

— Наши — все!

— Как все?!

— А вот так! Не чекист, так агент! У нас в Союзе вербуют всех, кто Богом отмечен, или… или Чёртом, Леший их всех подрал!.. Ты погляди вокруг себя. Видишь умные лица?

Герман честно принялся вертеть головой.

— Вижу.

— Клянусь всеми святыми — это агенты КГБ!

— Не может быть!

— Хорошо — две трети… И половина из них — инициативники! Наши интеллигенты, при всём их показном вольнолюбии, в потаённых глубинах своих испорченных душ, просто грезят сотрудничеством с органами. Только тупые, убогие и хилые духом не имеют права носить гордое звание советских агентов!.. И перестаньте, пожалуйста, таращить на меня глаза! То ж люди кругом! Гляди, как притихли.

Поскотин, словно уличённый в выковыривании изюма из булки в хлебном магазине, сноровисто опустил голову к тарелке и принялся мякишем вымазывать подливу.

— Боже праведный! Мистер Уоткинс! Кто вас учил этим отвратительным манерам?

— Ефим Моисеевич, кушать хочется, сил моих нет! Какие уж тут манеры!

— Этим своим чавканьем вы и хороните советскую разведку! Кому сказать, — правой рукой держит вилку!.. А ведь я, милейший мой, хорошим манерам, почитай, сызмальства обучен. Кто мог предположить, что Фима, худенький мальчонка, что у отца в шинке под Черниговым полы драил и посуду мыл, вскорости фокстроты с вальсами закрутит, щипчиками да вилочкой с крючочком омаров разделывать будет. Всему учили на курсах, да-с! За селёдку к аперитиву по рукам били! К примеру, чем бы вы изволили закусывать «Шато Мутон Ротшильд»?

— М-м-м…

— Вот именно — «М-м-м»!.. Вы Александра Орлова знаете?

— Это тот, что был режиссёром фильма «Женщина, которая поёт» про Пугачёву?

— Доннер веттер!.. Я о Лейбе Лазаревиче…

— Троцком?

Старик заломил руки, потом начал сдуваться, словно упавший на гору монгольфьер. Его чудные кудри на обоих полушариях поникли. Наконец он поднял глаза с отвисшими как у Дего Ривьеры нижними веками и устало спросил.

— У вас там все такие?

— Нет… Но я — из лучших!

— Заметно… Ты что-нибудь о «Кембриджской пятёрке» слышал? — переходя на «ты», спросил хмелеющий старик.

— Это которой Ким Филби руководил?

— Орлов ими руководил! Александр Орлов, один из лучших советских разведчиков. Он этих юношей там в университете и завербовал. Его настоящее имя Лейба Лазаревич Фельдбинг и не смей его путать со Львом Давидовичем Троцким!

— Я постараюсь…

— То-то же!.. Но я не об этом… Вот уж кто джентльменом был. Ему бы в Букингемском дворце придворным этикетом заведовать… Барин! Слуг держал, два раза на дню сорочки менял… И кто бы мог подумать, что этот аристократ духа родился в бедной семье раввина на окраине Бобруйска!

— Да-а-а, уж!.. А где ж он сейчас? Поди, в генерал-лейтенантах ходит?

— Не довелось. Сбежал!

— Как сбежал?! Выходит — предатель?!

— Выходит, когда не туда входит! — в приступе раздражения съязвил ветеран разведки. — В нашей профессии всё не так, как в привычной жизни. Мы, выражаясь образным языком, существа из параллельного мира, где даже честность и порядочность — явления относительные. Ты можешь представить перебежчика, который не сдал ни одного агента, не передал ни одного секрета противнику?.. Предал не предав! В этом и состоит парадокс профессиональной разведки!

Наступила пауза. Старик тяжело дышал, а Герман лихорадочно перебирал варианты выхода на темы, в которых он мог, не опасаясь проявить некомпетентность, озвучить тройку-другую логически связанных предложений.

— Ефим Моисеевич, а Орлов не мог стать жертвой сионистских козней? — сомкнув над переносицей брови, выбросил пробный шар слушатель, но, заметив устремлённые на себя глаза с отпавшими от склер веками, в очередной раз осёкся.

— О чём вы говорите, юноша?! — вновь начал оживать старик. — Начитались резолюций Антисионистского комитета, этого сброда, что собрал выживший из ума Драгунский? Уясните же, наконец, что до тридцать седьмого года в разведке ВЧК-НКВД работали одни евреи. О каких сионистских кознях может идти речь? Эти люди составляли элиту ленинской гвардии. Если бы не Сталин, они подняли бы на дыбы весь мир! Весь мир был бы нашим! И этим миром правил Коммунизм!

Герману, несмотря на возвышенный пафос его собеседника вдруг стало жутко. Он совершенно не возражал против светлого будущего, но в рамках собственной страны. Ему было в ней уютно и он не имел ничего против со временем понежиться в ожидаемом коммунистическом раю. Но как быть с Битлз? Или с тем же Фредди Меркьюри из «Квин»? Они бы и при социализме зачахли… А про Коммунизм и говорить не приходится. В нём бы не было места ни Сальвадору Дали, ни Майклу Джексону, ни диснеевской Белоснежке, ни его любимой «Аббе». Нет уж, пусть себе гниют потихоньку, лишь бы нас не трогали. Увлечённый своими мыслями, молодой человек пропустил начало очередного монолога странного «привата».

— …без них не было бы ни прогресса в науке, ни революций. Бунты, восстания черни — пожалуйста, но не революции. Только им доступны компромиссы между добром и злом. Их гениальность, попирая плебейскую мораль, даёт направление эволюционному развитию…

Герман, уже ничего не воспринимая, со страхом наблюдал за одержимым соседом. А того всё несло.

— …наш загнивающий мир спасёт новая революция! Революция под знаменем Маркса и Ленина! Революция, взлелеянная ядром нашей сознательной агентуры под знаменем свободы, равенства и братства! — исходил лозунгами окосевший старик, отбивая такт своим восклицаниям ударами кулака по столу. Вдруг он затих и снова уставился воспалённым взором в оробевшего напарника. — И запомните, молодой человек, революция неизбежна! К сожалению, не сейчас, и даже не скоро…

— А когда стоит ожидать, простите? — искренне полюбопытствовал оперработник.

— Когда у людей бороды отрастут!.. Особенно у студентов!.. Что вы на меня уставились? Студенты — те же дельфины. Кто рыбкой поманит, за тем и поплывут. Мозгов-то нет, одни гормоны. Так, что, батенька, всякая революция затевается обросшими интеллигентами и агентами спецслужб, как я уже упоминал. Пока народ бо?сым на лицо ходит, перемен не жди, а как патлы отпустит, тогда всё и завертится!..

Ефим Моисеевич все ещё бормотал, но уже заметно клевал носом. Его глаза стекленели и он всё больше походил на старую нахохлившуюся сову, спрятавшуюся в ветвях перед ночной охотой. Чтобы привести «привата» в чувства, Герман вежливо покашлял.

— У тебя любовница есть? — не поднимая головы, внезапно отозвался старик.

— Как?

— Любовница, спрашиваю, у тебя есть?

Застигнутый врасплох, Поскотин зарделся.

— Нет ещё…

— Плохо!

— Но я работаю над этим.

— А врать умеешь?

— Не без этого?! Приходится иногда…

— Значит не безнадёжен!

— В смысле?

— На агента-нелегала не потянешь, однако где-нибудь в Найроби третьим секретарём посольства работать сможешь.

Герман обиделся и даже отдёрнул руку, потянувшуюся к графину.

— Почему это нелегалом не могу?

— Гнильцы не хватает… Нелегал обязан овладеть всеми пороками, выработанными человечеством!

— Не много на одного будет?

— В самый раз. Фуршетились мы тут с одним руководителем нашей нелегальной разведки. Всё бы хорошо, да сцепились на принципах. Тот дурень, всё хвастал, мол, лучших из лучших в нелегалы подбираем: вожаков комсомольских, отличников, да ленинских стипендиатов. И чтоб в спорте — разрядник, и в музыке — лауреат. Баб, значит, чтоб не портил и классиков с полуоборота цитировал.

— Так и впрямь лучшие из лучших…

— Дерьмо это, а не кадровый подбор. Разведчик, как и святой, обретают силу, лишь познав в полной мере от добра и зла. Отличники и передовики производства спалят себя и агента на выполнении первого же задания. Да, кстати, а тебя на кого готовят?

— На советника.

— Советника посольства?.. Шутишь!

— Советника органов безопасности Афганистана.

— Тогда что я перед тобой бисер мечу?

— Вам лучше знать.

Старик откинулся и, накатывая полушариями седых волос на горизонт, бережно уронил голову на грудь. Герман подозвал официанта; добавив к казённым деньгам, выделенным на мероприятие, свои кровные, расплатился, после чего приготовился внимать очередным откровениям «привата», но тот уже спал.