Вскоре Институт накрыла лихорадка экзаменационной сессии. Осунувшиеся слушатели бесплотными тенями слонялись по бесконечным коридорам шпионского гнездовья, вполголоса спрягая заморские глаголы или перечисляя штаб-квартиры зарубежных разведывательных центров. Герман, сославшись на авральные работы накануне запуска очередного химического реактора, извинился перед Ольгой за своё отсутствие и всецело отдался подготовке к экзаменам. Его супругу тоже лихорадило. Совсем некстати она вдруг стала завзятой театралкой. Кочуя из одного рассадника культуры в другой, Татьяна просила присмотреть за сыном то супруга, то соседей, а то и просто оставляла его одного. Герман негодовал, не единожды призывал усмирить потребности в духовной пище, пока случай не подсказал ему более приемлемое решение.

Сдав экзамены по международному праву, обессиленный Поскотин вызвался провести выходной день вместе с сыном в ботаническом саду. Утомившись в многочисленных павильонах ВДНХ, посетив детские площадки и насладившись холодным пивом с тонизирующим «Байкалом», отец и сын, под скрип уключин десятка лодок с отдыхающими, обошли пруды и углубились в тенистые аллеи столичного природного оазиса. Они бесцельно гуляли по тропинкам, почти на равных обмениваясь впечатлениями о перипетиях текущей жизни, пока не набрели на поляну, где в обрамлении раскидистых дерев, отдыхали семейные пары с детьми. Отправив сына играть со сверстниками, его отец, закусив травинку, откинулся на тёплый дёрн под густой кроной ясеня. Вскоре он задремал. Поблуждав в дебрях тревожащих его впечатлений от ещё не закончившейся сессии, его подсознание сформировало образ Ольги, которая, легко протянув руку, словно вывела из тумана свою дочерь и, наконец, к ним присоединился его собственный сын. Вскоре набежавшая тень потревожила летний сон режимного студента, и он, всё ещё пытаясь вернуться в покидающий его призрачный мир, яростно жмурился, но тщетно. Чем яростнее он смыкал веки, тем настойчивей реальность вторгалась в его мысли. Вдруг, где-то рядом послышался звонкий детский голос: «Дядя Гельман!». Над ним, взявшись за руку стояли трое: Ольга в красном, в белый горошек платье, её дочь Лена с неизменным бантом и его ухмыляющийся отпрыск. Некоторое время все четверо таращили друг на друга глаза, пока совершенно счастливый Герман не произнёс: «Так не бывает!». Все дружно рассмеялись, а Пашка, подчиняясь интуиции, подхватил за руку свою новую маленькую подружку и они побежали на поляну.

Всё объяснялось просто. Ольга, смотрела за резвившейся на траве дочерью, когда заметила встревоженного мальчика, который в отчаянии крутил головой и был готов вот-вот разрыдаться. Она немедленно подошла к нему и, выяснив, что он потерялся, повела вместе с дочерью искать его папу. Узнав в нерадивом отце человека, разбудившего в ней чувства, она внезапно ощутила внутренний холодок и, проникаясь мистическим ощущением предопределённости, некоторое время сдерживала детей, пока не обрела душевное равновесие.

Когда дети вернулись, Герман держал Ольгу за руку, глупо улыбаясь. Пашка внимательно посмотрел на отца и, завершив немудрёный мыслительный процесс, вдруг рассмеялся. «Папа, ты светишься!» — с восторгом сообщил результаты своих наблюдений смышлёный отрок. «Ты тоже», — ответил отец и ему вдруг захотелось, чтобы этот день не кончался, чтобы так было всегда, чтобы все, кто его сейчас окружали, стали его новой семьёй. «Ты хочешь?» — рассказав о пришедших ему на ум мыслей, спросил он у Ольги. «Да!» — тихо, но твёрдо ответила подруга.

На обратном пути, расставшись с Ольгой и её дочерью, отец и сын долгое время шли молча. Что думал ребёнок, можно было лишь предполагать. Его отец думал о Боге. В случай он не верил, в бога, про которого он читал в Библии — тоже. Оставалось Нечто. Нечто, что двигает этими миллиардами фигурок на бесконечной шахматной доске, иногда играя с ними в поддавки, но чаще — безжалостно рубя ферзями, топча слонами, утюжа ладьями и добивая пешками. Поразмышляв на эту тему, он решительно отверг несостоятельную гипотезу и, за отсутствием вменяемого Бога мысленно обратился с благодарностью к членам Политбюро, которые в этот солнечный день казались добрыми, но постаревшими обитателями Олимпа, ласково окормляющими свою всё более и более неуправляемую паству. Конечно, теория вероятностей, которую он ещё недавно штудировал, допускала подобное нереальное стечение обстоятельств, но если бы патриархи Кремля не поддерживали бы томную негу, охватившую их расслабленных подданных, то и о любви можно было говорить лишь в сослагательном наклонении.

Уставший за день мальчишка наконец не выдержал.

— Папа, а мне говорить об этом маме?

— О чём?

— Ну, об этом…

— Почему бы нет. Случайно встретили жену моего старого приятеля.

— Ты маму так за руку никогда не держал.

— Так она жена. Что её попусту за руку держать!

— А Борис Борисович держал…

— Этот «Спартак» из театра?

— Ну, да… Только ты об этом маме не говори!

Герман, начинавший догадываться о содержании тёмных закоулков своей семейной жизни, лишь тяжело вздохнул. «Ладно, не буду… Пускай ему, — держит».

С этого дня они оба стали без опаски встречаться с Ольгой, а иногда, когда даже соседи не могли присмотреть за ребёнком, отец, по согласованию с женой, отводил сына в её детский сад, где под бдительным присмотром их сын играл с детьми из старшей группы. Растроганная вниманием к своему сыну, Татьяна купила в подарок доброй воспитательнице модную блузку из «жёваной марлёвки». «Подаришь как-нибудь ей к восьмому марта или на день рождения» — напутствовала супруга, передавая ему плоскую коробку с женской одеждой. «Носила бы сама, что семейные деньги переводить», — притворно ворчал супруг, предвкушая счастливые минуты вручения подарка.