Сдачу последнего экзамена отмечали всем курсом. Ресторан в гостинице «Космос» гудел от десятков лужёных глоток будущих разведчиков. В этот день респектабельные завсегдатаи заведения, разного рода цеховики, кидалы, цыганские бароны, а также авторитеты набирающих силу инородных диаспор, взревев моторами чёрных «Волг», словно тараканы от потравы, спешили покинуть оккупированную территорию. Стуча каменьями перстней и нервно перебирая чётки в полутьме салонов своих машин, они ещё долго строили догадки, кто эти наглые молодые люди, потеснившие их с привычных мест обитания. Офицерам же было не до мрази. Они гуляли основательно. Вскоре, наслышанные о небывалом скоплении крепкой мужской плоти в одном зале, со всех потаённых мест гостиницы «на огонёк» потянулись проститутки, но их услуги так и остались невостребованными. Будучи осведомлёнными в их сотрудничестве с органами КГБ, подвыпившие первокурсники решительно рвали силки, расставляемые профессионалками своего дела.

К ночи партнабор, в отличие от кадровых чекистов, отмеченный несомненными талантами, зашёлся в творческом экстазе. Посланцы партийной и советской номенклатуры, буквально измываясь над оркестром, заказывая то «Комаринскую», то украинский «Гопак», а то искромётную «Лезгинку». Их ноги, вставленные в номенклатурные тела, без устали месили танцевальную площадку. Изойдя потом, посланцы партийной элиты, стали исходить стихами. Лишённые лирических начал, самодеятельные поэты закручивали институтскую злободневность в невнятные рифмы, достойные украсить стены довоенных комитетов бедноты где-нибудь под Тамбовом.

Проникновенно декламировал бывший секретарь горкома КПСС. Сорвав овации, он тут же схватил салфетку и, лизнув «Паркер», принялся карябать на ней очередную нетленку. Воспользовавшись паузой над бранным полем советского общепита взвился звонкий голос комсомольского вожака из Полтавы. Поскотин, не предполагавший у бывших партийных и комсомольских работников наличия трепетных чувства, не без удовольствия слушал солиста, который, поддержанный мужским хором, выводил украинскую песню «Дивлюсь я на небо та й думку гадаю: Чому я не сок╕л, чому не л╕таю…» Разомлевший Герман с удовольствием впрягал свой голос в могучий рёв своих товарищей, ощущая непередаваемую радость собственного бытия.

Возвращаясь в метро домой, Поскотин, изредка возвышая голос над перестуком вагонных колёс, замешивал непослушными губами врезавшиеся в его память слова из песни: «Чому мен╕, Боже, ти крилець не дав? Я б землю покинув ╕ в небо зл╕тав». Но ни взлететь в небо, тем более вернуться домой ему не было суждено. За две остановки до своей, он уснул.

Загулявший слушатель проснулся от тряски. Его голова болталась в разные стороны, а плечо тормошила чья-то когтистая лапа. «Не надо… больно!» — простонал он, открывая опухшие веки. На него смотрело строгое лицо мужчины в летах и в форменной фуражке. «Конечная! — видимо, не в первый раз произнёс это слово сотрудник метрополитена. — Вставай, алкаш, поезд отправляется в депо». Молодой человек повиновался и покорно направился к выходу, попутно размышляя, почему современная молодёжь слушает западную музыку, а на пьянках горланит народные песни. Машинально повернув направо, пассажир проследовал на автопилоте с десяток метров, пока не ступил на широкую лестницу. «Куда они дели эскалатор? — задал он себе резонный вопрос и, остановившись в раздумье, столь же логично на него ответил, — Снесли к чёртовой матери, канальи». «Осторожно, двери закрываются, — пропел механический женский голос, — следующая станция метро „Калужская“». Поскотин вновь спустился вниз и, наморщив лоб, проводил взглядом грохочущий состав с пустыми вагонами. «Одна-а-ако!..» — собирая в кучу расползшийся по мозговым извилинам остатки интеллекта, прокричал он в темноту туннеля. Словно услыхав его замечание, с противоположной стороны загрохотал встречный состав. «Станция метро „Беляево“, — вновь прозвучал механический голос, — Поезд дальше не идёт. Просьба освободить вагоны». «Та-а-ак… Выходит, это не „Бабушкинская“, — сделал первое открытие приходящий в себя пассажир. — И-и-ха! А куда делся мой пиджак?!» Это было его второе большое открытие. На всякий случай он оглянулся назад в надежде увидеть верхнюю часть костюма, но унылое шахматное однообразие мраморного пола не было потревожено ни одним посторонним предметом. Герман засунул руки в карманы брюк. Сигареты и спички на месте. Вот и мелочь даже оставили. Выходит, не совсем пропащий народ. «Ну как можно жить в этой стране! — в отчаянии воскликнула жертва ограбления. — В ней не ворует только ленивый». Смирившись с действительностью, он подошёл к краю платформы и стал ожидать поезда. «Похоже, обчистили ещё в депо, — вместе с чувством раскаяния, стали формироваться его первые здравые мысли. — Обобрали, и тем же поездом отправили в обратном направлении… Боже, но как болит голова!» «Молодой человек, покиньте помещение, станция закрывается!» — послышалось сзади. «Как же так? Я только что видел поезд, направлявшийся в центр». «Это последний, — равнодушно сообщила уборщица с огромной шваброй в руках, — Шёл бы по добру — по здорову, пока милицию не позвала».