Ровное течение студенческой жизни закрытого Института вновь споткнулось о всесоюзные похороны. Страна прощалась с Андроповым. Прощалась буднично, словно истратив скорбный кураж на пышные проводы предыдущего генсека. Как и год с небольшим назад личный состав был переведён на казарменное положение. Слушатели, формально включённые в группу усиления подразделений правопорядка, все выходные маялись от безделья, строя предположения, кто станет преемником усопшего вождя. И лишь в понедельник их любопытство было удовлетворено. Сообщение о назначении Черненко повергло будущих разведчиков в депрессию. Поскотин, пользуясь особым расположением куратора, счёл возможным посетить кабинет руководителя и высказать всё, что он думал о «старом пердуне». Его сообщение было выслушано с лёгкой улыбкой и прищуром умных глаз старого разведчика. Нарочито окинув взглядом помещение, полковник Геворкян строгим голосом изрёк: «Герман Николаевич, я категорически не согласен с вами в оценке нашего Генерального Секретаря», и, взяв в руки газету, нудным голосом начал зачитывать перечень несомненных добродетелей высокопоставленного сменщика.

— Ну, как, убедился? — оторвавшись от текста, весело спросил Вазген Григорьевич.

— Несомненно, — торжественно откликнулся мгновенно посуровевший майор. — Я в корне изменил свою точку зрения и готов её отстаивать перед трудящимися массами!

— То-то же! А ещё, как мне доподлинно известно, он, в отличие от некоторых, прекрасный семьянин и ни разу не волочился за дочерьми своих начальников.

— Помилуйте, товарищ полковник, я с вашими дочерьми даже не знаком!

— У меня сын.

— Тем более!

— Слушай, Герман, изы?ди с глаз моих! Выйди, не доводи до греха!

Вернувшись с аудиенции, Поскотин присоединился к друзьям, сидевшим в фойе спального корпуса вокруг единственного цветного телевизора. «Гляди, опять его показывают, — комментировал происходящее на экране пограничник Скоблинцев. — Мороз-то какой… Над мавзолеем пар стоит, будто на трибуны не Политбюро, а лошадей загнали… Ты посмотри, у нашего генсека вроде как сопля под носом повисла… Точно, смотри-смотри!.. За платком полез… А теперь к Устинову наклонился, мол, Дима, как ты смотришь, если я высморкаюсь?.. Всё, „добро“ получил… Сморкается… Чудны?е они у нас, и в цирк ходить не надо». Германа так и подмывало вклиниться со своим мнением по текущему моменту, но, немного поразмыслив, он ограничился нейтральным: «Жалко старика! Сгорит на работе! Через год опять на казарменном положении сидеть будем… Эх, не могли Горбачёва избрать! Вон он, как наливная антоновка среди конских яблок по трибуне катается…» «Дерьмо, твой Горбачёв, — парировал Скоблинцев, окидывая отличника презрительным взглядом. — Кореш мой из ставропольской „девятки“ мне про этого балабола и подкаблучника много что рассказывал». Поскотин не стал спорить, но про себя подумал: «Надо бы в учёбе поостыть… Не любит наш народ выскочек».