Разведывательная подготовка, словно горная река, сошедшая на равнину, всё ещё вертела слушателей в водовороте шпионских премудростей, но уже не могла сбить с ног или выбросить на заболоченный берег «гражданки». Герман, наконец познавший прелести семейной жизни в любви, охладел к учёбе и быстро скатился в разряд условно успевающих, чем не мало порадовал своего недоброжелателя — троечника Виктора Скоблинцева, который, исторгнув последние капли желчи, начал мироточить, приняв бывшего отличника в круг своих друзей. Несколько неожиданно для всех в знатоки шпионских наук выбился Мочалин. Как-то незаметно он подтянул язык. У Поскотина влажнели глаза, когда его товарищ в институтском кинозале баловал друзей синхронным переводом какой-нибудь индийской мелодрамы. С тем же успехом он выступал на семинарах, ровным глухим голосом докладывая о тактике работы спецслужб евроатлантического блока против СССР. «Когда ты только успеваешь готовиться?» — с оттенком зависти спрашивал его бывший отличник. «Вечерами… — отвечал Вениамин. — Моя супруга ни до телевизора, ни до кровати не допустит, пока я ей на ночь про ЦРУ не расскажу. Я, Герочка, в отличие от некоторых, жену не по экстерьеру выбирал, а по сумме полезных качеств. Она мне и курсовые пишет, и репетитора по хинди подыскала, и домашние задания по спецпредметам проверяет». Действительно, после воссоединения с семьёй, Венечка преобразился. Его и без того благородное лицо покрылось лёгким налётом молочной спелости, черты округлились, придавая к его монументальному образу респектабельность провинциального доцента. На его фоне исхудавший Герман выглядел дворовым псом, без надежды на успех кочующим с одной собачьей свадьбы на другую.

Меж тем семья Мочалиных переехала со съёмной квартиры в хоромы их благодетеля Вадима Парамоновича в Астраханском переулке, в дом, где располагался престижный магазин «Берёзка». Генерал-полковник, или Дядя Вадя, как величал его племянник, вернувшись на неделю с Дальнего Востока, снёс лишние вещи в одну комнату, а три остальных передал в распоряжение родственников. Вечерами чета Мочалиных в сопровождении сына и любимой болонки по кличке Сесиль совершала моцион, прогуливаясь по Грохольскому переулку до Ботанического сада МГУ, где сделав пару кругов, чинно возвращалась в свой милый дом. Вскоре Эльвира забеременела вторым ребёнком, отчего Вениамину изредка приходилось выгуливать собаку в одиночку. Его другу, который одновременно искрился от счастья и в то же время изнывал от невозможности открыто им наслаждаться, оставалось только завидовать. «Ты не поверишь, Гера, как замечательно гулять с семьёй по вечерней Москве! — терзал ему душу Вениамин, описывая свою семейную идиллию. — По правую руку — Эльвира, по левую — Дениска, а впереди Сесиль в комбинезончике трусит». «Да-а-а! — вздыхал Поскотин, — твоя правда. Вот вернусь из командировки, разведусь, переживу выговор с понижением в должности, а уж затем по твоему примеру начну наслаждаться семейной жизнью». «Про собаку не забудь! Поверь, стоит завести пса, жена гавкать перестаёт». «Непременно, Веничка!» — отвечал Поскотин.

После очередных зимних каникул третий курс пребывал в томлении от предчувствий скорого окончания Института. Слушатели персидского отделения с завистью смотрели, как в гости к их коллегам — будущим разведчикам — потянулись «покупатели». Они шерстили личные дела офицеров партнабора, проводили с ними собеседования, предлагая руководящие должности в разведке. О персах-афганцах, казалось, все забыли. За все два с небольшим года им не прочли ни единого вводного курса об оперативной обстановке в Афганистане. Они не услышали ни одной лекции по Исламу или истории этой страны. Зато тратили десятки, если не сотни часов на разработку учебных планов разведывательного проникновения в парламенты и правительства западных стран, изучали структуры международных организаций, зубрили уставы ООН или того хуже — Международного почтового союза.

Однажды Германа прорвало. Прорвало на лабораторной работе по микрофильмированию. Причиной послужила банальная простуда. На занятиях его лихорадило, носовой платок был мокрым, а лёгкие разрывал утробный кашель. Раньше всех подготовив на целлофане из-под сигарет микроточку с условным донесением в Центр, он был готов отдать её на оценку преподавателю. Оставалось аккуратно вырезать скальпелем проявленный квадратик размером с мушиный глаз, отбелить его, чтобы скрыть неразличимый для глаза текст, высушить и, наконец, вложить в специальный контейнер. Все операции, вплоть до сушки прошли безупречно. Миниатюрный квадратик целлофана уже был помещён в одну из половинок фрезерованной изнутри копеечной монеты, но закрыть её Герман не успел. Внезапно у него засвербело в носу, лицо перекосила гримаса и он чихнул! Когда он открыл глаза, контейнер был пуст. Расстроенный слушатель, вооружившись лупой, полез под стол. Вскоре к поискам потеряной микрограммы присоединились остальные члены «Бермудского треугольника». «Левее ищи! — свесив голову под стол, руководил поисковой операцией Шурик Дятлов. — Веник, подними ноги! А ты Гера осмотри его подошвы, вдруг к ним прилипла…» «Нашёл! — вдруг радостно воскликнул Поскотин. — В щель между паркетинами залетела». Выбравшись из-под стола, он водрузил находку на предметное стекло микроскопа, и прильнул к окуляру, чтобы оценить сохранность текста. Через минуту его озадаченная физиономия всплыла над оптическим прибором. «Чудеса, другого слова не подберу! — сдерживая кашель, прошептал слушатель, обращаясь к друзьям. — Я переснял июньский доклад Черненко „Актуальные вопросы идеологической и массово-политической работы партии“, а пока искал микрограмму, он превратился в речь Патриарха Пимена на заседании Советского комитета защиты мира». «Чудес не бывает! — возразил Веник, — Ты чужую микроточку нашёл. Похоже, ей лет пять уже. Ищи свою, а мне эту отдай, а то я со своими пальцами-сосисками уже вторую запорол». «И мне поищи, — попросил Дятлов, — из меня тоже ювелир никудышный!.. — и через мгновение в сердцах добавил, — Что они над нами издеваются? И года не пройдёт, как мы ничего миниатюрнее автомата Калашникова в руках держать не будем!» «Как же! — возразил Герман, — снова залезая под стол, — А ложку?!..»

Не прошло и пяти минут, как он выудил из расщелин рассохшегося паркета ещё три микрограммы. «Бермудский треугольник» ликовал. Распределив находки по контейнерам, друзья не стали спешить сдавать работы, а, спрятавшись за лабораторным оборудованием предались отвлечённой беседе «за жизнь». Тон задавал Герман.

— Я уже сыт по горло этой учёбой! — распалялся он. — Ничего, что мы здесь проходили, за исключением языка, в Афганистане нам не пригодится!.. Здесь такой же бардак, как и во всей стране! Тебе Веничка, повезло. Поедешь в Индию, будешь жить с Эльвирой и детьми где-нибудь в бунгало, по вечерней прохладе выгуливать Сесиль, вербовать аборигенов, а нам с Шуриком предстоит два года мыкаться по афганским клоповникам, мыться в эмалированном тазу и разводить глистов в своих утробах!

— Гера, я не виноват, — стал оправдываться Мочалин, — у меня карма такая.

— Карма! — саркастически отреагировал Поскотин. — Рука у тебя волосатая, а не карма!

— Ошибаешься! «Рука» — это вначале, а потом, извини, своим трудом, в поте лица добывал… Не еду я, Герочка, в Индию!

— Это как же?

— В Калифорнийскую резидентуру определили…

— Даже так? И за что это тебя в райские кущи направляют?

— Потребность в настоящих специалистах… Ты о Кремниевой долине что-нибудь слыхал?

— Нет.

— Это центр новейших американских технологий!

— А ты-то тут причём со своим хинди?

— Да, притом, что там каждый пятый индус!.. Это мы всё по старинке Индию за родину слонов и йогов принимаем, а там, между прочим, наука семимильными шагами развивается и все учёные прут в Штаты… Вот я их там и вербовать буду!

— Бог в помощь!.. Однако ж не думаю, что после убийства Индиры Ганди у них там всё так гладко будет. Ты видел, что в Индии сикхи творят?!

— Гера, не заедайся! — оборвал его Дятлов, — Ну, повезло Балимукхе, — радуйся! Это же твой друг.

— Я уже который год радуюсь!.. Ты посмотри, Шурик, что за окном творится! Ты телевизор смотришь? Видел, к нам король испанский приехал.

— Видел… Хуаном, кажется, назвался…

— Хуан Карлос!.. А ты смотрел, когда его с генсеком рядом усадили?.. То-то! Наш — вылитая мумия последнего Рамзеса, а их — элегантный, как рояль! Наш серенький и убогий, да ещё кашляет постоянно, как я сейчас.

— Это его астма доняла, — вступился за генсека человеколюбивый Шурик, — а по молодости орлом был! В бытность секретарём обкома в Пензе первым выпивохой и бабником значился.

— Саша, даже не говори мне о нём. Нами руководит ничтожество! Ты в курсе, что Андропов прикрыл охотничьи угодья в Завидово? Так Черненко их вновь расконсервировал. На ногах стоять не может, а туда же — ружьецо за плечо, водку по карманам, и айда на охоту! Ты его кортеж видел?! Брежнев такого не имел! Дальше рассказывать?.. Ты смотрел, как он голосовал на выборах. Дешевле было покойника нарядить, чем этого к урне подвести. Мне рассказывали, — его больничную палату в избирательный участок перестроили… Жуть берёт от подобных историй! Народ уже смеяться устал!

— Ну и что? Зато жить лучше стали. У всякого труженика по даче. Машины штампуют как пирожки, вот и кортеж генсековский разросся… У меня свояк в деревне под Ярославлем живёт, так уже вторым «Запорожцем» обзавёлся. Что в том плохого?

— А то… А то… — Герман в волнении потерял мысль… — А то, что вся надежда на Горбачёва! Помнишь, в Италии он был, так сзади тысячи «макаронников» орали «Вива Горбачёв!». Опять же под Новый год в Англию к Маргарет Тэтчер в гости ездил. Принимали как принца крови. Сама «Железная леди», поговаривают, чуть ли не голову потеряла от нашего генсека! Поверь, этот бы Советский Союз на ноги быстро поставил! Не даром его Андропов с собой привёл.

— Гера, да не распаляй ты себя! — стал успокаивать друга Мочалин. — Будет твой Горбачёв генсеком! Успокойся уже! Потерпи пару месяцев и нашего «Кучера» на лафете по Красной площади прокатят. Мы же теперь чуть ли не каждый месяц кого-нибудь из Политбюро хороним. Вспомни, ещё в декабре Министр обороны дуба дал, а год назад Луи де Фюнеса схоронили…

— Тот актёром был, а не членом Политбюро!

— Не важно. Главное — все они умели смешить людей!.. Кстати, аналогичный случай у меня приключился?

— Что, тоже кто-то умер?

— Нет, полковника Фикусова возле дома встретил.

— А почему этот случай аналогичный?

— Потому, что смешной. Сейчас расскажу, но сперва давай в сторонку отойдём. Почём нам знать — где тут начальство микрофоны понатыкало… А ты молотишь языком, будто к Сахарову в Горький в гости набиваешься. Уймись уже!.. Так вот, встречаю Фикусова, «здрасьте» говорю, а он не отвечает, меж тем как моя собачка лаем исходит.

— Что это она? Начальства не признала? — иронично переспросил Герман.

— Нет же… Её всё норовил покусать, как его…

— Фикусов?!!

— Да нет же! Лабрадор его! Здоровенный такой, и цвета лисьего…

— Ты бы второй раз поздоровкался…

— Хотел было, да лицо у него какое-то отрешённое было, будто грибы на минном поле искал.

— Что ж во всём этом смешного?

— А разве нет? Хорошо, — не смешно, зато — странно, как-то. Погулял туда-обратно по Грохольскому, сгрёб лабрадора, запихал в автобус и уехал.

— Ну и что тут странного: секретарь парткома прогулялся с собакой? — вмешался в диалог Дятлов.

— Я и сам не знаю… Но что-то здесь не так. Второй раз его встречаю. Выйдет с автобуса, прогуляется со своим кобелём и тем же номером назад уезжает.

— У всех свои причуды…, - начал было Герман.

— Согласен, — глубокомысленно ответил Мочалин, — но там посольство…

Собеседники замолчали, пытаясь вникнуть в загадку странного поведения партийного руководителя. Вскоре их позвали представить свои отчёты по лабораторным занятиям. «Может, он своего агента на связь вызывал? — сделал предположение Дятлов. — Посольство-то хоть чьё?» «Португальское», — ответил Веник, раскрывая контейнер с микроточкой перед преподавателем. «Мда-а-а, — продолжил Дятлов, — Однако, Португалия — член НАТО…» На этой фразе прения сторон в «Бермудском треугольнике» были прерваны замечанием заведующего лабораторией, оторвавшегося от микроскопа: «Вениамин Вениаминович, вы не могли бы пояснить, почему в качестве объекта для микроточки вы избрали титульный лист брошюры издательства „Москвошвея“ „Эволюция нижнего белья пролетариата в начальный период строительства социализма“?» Взрыв смеха избавил Мочалина от необходимости отвечать на вопрос.