Я всегда думала, что когда окажусь в Москве, то буду жить плохо и туго.

Что приеду, выйду на перроне – на самолет у меня, конечно, денег не хватит – и стану озираться по сторонам. Поставлю ноги упрямо, воткнусь пятками в землю и сожму губы. Для пущей острастки еще сощурю глаза. Я сразу захочу почувствовать, что этот город на меня смотрит. И будет намного легче, если он посмотрит недружелюбно. Это драматичнее, так лучше для сюжета.

На вокзале никто не встретит и совершенно некуда будет идти. Конечно, первое, что я увижу, – одна из московских высоток. Сразу захочу в метро. Срочно захочу. Потому что струшу моментально и надо будет спрятаться. Еще мне резко захочется к маме. Хотя всего три дня назад я отдирала ее от себя на перроне в другом городе и считала назойливой. Мне мама не нравилась в тот момент совершенно. И, конечно, я об этом очень пожалею.

В тех городах, где нет метро, люди многое теряют. Потому что ничто так не пахнет, как метро. Даже вокзальные станции и курица в фольге на купейном столике, которую сварили в дорогу. Нюхать метро надо растопыренными ноздрями, медленно вдыхать и чувствовать себя счастливой. Запах метро – это пот больших городов. В больших городах душатся дорогими духами, полощут волосы кондиционерами, а мужчины мажут бритые подмышки дезодорантами. Но все равно все потеют, потому что в больших городах люди много работают. Для них даже рекламу придумали: дезодорант защищает 24 часа. Ни одному нормальному человеку в голову не придет защищаться 24 часа, потому что а зачем? Дома-то можно расслабиться. В большом городе никогда не знаешь, сколько тебе придется попотеть.

Я выйду на станции, потому что вышло полвагона. Стану идти вместе с полвагоном одинаково – так же уверенно и безразлично. Пусть не думают, что только что приехала. Жутко буду бояться проходить через турникет. Потому что как щелкнет! У турникетов такой вид, что они просто не успевают, а так бы цапнули за задницу парочку граждан. Сделаю вид, что роюсь в карманах, ищу телефон или пачку сигарет. А сама стану наблюдать, как люди ловко маневрируют между железных тумбочек. У меня не будет ни телефона, ни пачки сигарет. И уж тем более ключей от квартиры, которой тоже нет.

На фонарном столбе ветер ест объявление, что сдается комната.

Ее будут звать Ада Исааковна Попова. Обязательно Попова. Иванова для такого имени – это слишком. Она будет одинокой старой еврейкой с акцентом, которая сдает комнату, но никто не соглашается. Потому что комната маленькая, с протекшим потолком и всеми проводами наружу. Ада Исааковна будет жить в квартире с запахом. Ее кошку будут звать Маиса. Белая, полморды рыжие. Худая, с тонким хвостом и истошным голосом. Такая кошка – это обязательно. Я не люблю, когда полморды разные, просто теряюсь и не знаю, в какую часть смотреть. Такая кошка – плохо. Так драматичнее, лучше для сюжета.

Ада Исааковна будет поздно ложиться и громко смотреть телевизор. Я найду себе работу журналистом в справочнике про строительные материалы. Ничего не понимаю в стройматериалах, но почему-то стану там работать. Это будет обшарпанная конторка, справочник арендует помещение в бывшем НИИ. У меня будут странные коллеги. Когда наступит зима и я буду говорить своему соседу по кабинету «С Новым годом!», то он ответит мне «Спасибо». Пусть меня никто не любит, так лучше для сюжета.

В своем городе я была с хорошими перспективами. Мне пророчили как минимум место в самом крупом еженедельнике края и максимум место редактора отдела новостей. А здесь мне нравится, что никто и не подозревает, какой я самородок. Чувствуешь даже превосходство над людьми – тебе ведома тайна, которая не доступна им.

…Мне ужасно горько, что никто не знает о моем самородстве.

Я сбежала из своего маленького города только потому, что там было хорошо. А мне надо, чтобы плохо. Так лучше для сюжета.

Ада Исааковна будет часто делать болтанку из яиц с батоном и солью. Она расскажет, что сидела в лагерях. Что когда из Москвы эвакуировали, то потеряла родителей на вокзале и с десяти лет по детским домам. До войны она жила в доме на Остоженке. У нее была няня. Отца посадили еще за подозрение в шпионаже. А зима в 38 была холодная. У нее будет фотография, где она совершенно неузнаваемый черно-белый пупс в пышном платье в чепце. У нее будет старый комод, на котором спит ее облезлая кошка. Мы будем болтать и она расскажет мне как-нибудь про свою первую любовь. По ее морщинам побегут слезы, я положу свою руку на ее желтую руку с синими венами, Ада Исааковна скажет, что скоро «Поле чудес» и уйдет к себе. Кошка спрыгнет и поплетется следом.

Однажды в Макдоналдсе я не доем гамбургер и картошку. И тогда вдруг пойму – я москвичка. А то ведь высасывала кока-колу, как дети затягивают сопли. И слизывала соус для картошки с крышечки.

А в тот день, когда не доем гамбургер до конца, то пойму – всё. Это больше не деликатес.

Я познакомлюсь с ним случайно. Он будет из Владивостока. Я сразу почувствую, что мы на одной волне. К тому времени за статью про Аду Исааковну меня пригласят в хороший журнал, и я возьму интервью у актера Константина Хабенского. Когда наступит зима и я буду говорить своему соседу по кабинету «С Новым годом!», то он ответит мне «И тебя тож, Алесь! Ты куда едешь отдыхать?» Пусть меня к тому времени уже полюбят, должно же быть какое-то признание.

Когда я выйду получать премию Союза журналистов, то на церемонии мне станет плохо. За кулисами принесут стакан воды, я буду смущаться, что упала перед микрофоном в своем красивом платье, но пойму точно – беременная…

Он, который из Владивостока, будет кружить меня по аллее… я схвачу его за шею… люди будут смотреть, как платье красиво развевается…

И на этом месте я обычно засыпала. Лежа в кровати в городе Барнауле в 1998 году, будучи студенткой первого курса Алтайского государственного университета, слушая, как мама и собака храпят в соседней комнате, раздражаясь от этого, вертясь в постели, я часто думала, что будет, если я поеду в Москву.

Я оказалась здесь раньше, чем предполагала. У меня были деньги на самолет. Не встретила Аду Исааковну. Вообще я сразу жила хорошо и никогда не работала в строительном справочнике. Не узнала о беременности в день получения премии от Союза журналистов. У меня нет красивого платья. И я не знаю ни одного парня из Владивостока. Я работаю в кинокомпании. Ни разу не жила с кошкой, у которой разные полморды.

Пожалуй, единственное… Я действительно очень боюсь турникетов.