Когда-нибудь этот проект закончится. У нас случается все, что не может случаться.

Например, я вызвала на площадку дублера по рукам. Нужно было доснять кадр к сцене, где герой берет из принтера листок бумаги. Сама сцена была снята давно, а сейчас требовалось сделать только крупный план: правая рука и листок. Нужно для монтажа, забыли сразу снять. Вызывать для съемки одной руки целого настоящего актера, который стоит, как самолет, нет смысла. Поэтому для таких деталей всегда берут дублеров.

Вот что может быть легче? Я специально дала задание ассистенту, чтобы нашли хорошие мужские руки и точно описала: не волосатые, с ровными пальцами, гладкой кожей и аккуратными розовыми ногтевыми пластинами. Без вздутых вен. Вот как еще описывать? Готовим кадр, ставим свет, приходит на площадку тот самый дублер по рукам. Уже в костюме персонажа (край пиджака мог попасть в кадр), с нужными перстнями и часами (чтобы потом зрители не говорили, что в одном кадре есть перстни, а в другом нет) и даже в правильных ботинках (пусть они не в кадре, ну и что?). То есть полный фарш. На всякий случай прошу: «А покажите мне свои ручки». И дальше, как в замедленной съемке, этот человек разворачивает веер пальцев, и я вижу, что одного пальца нет. А у нас крупный план. Ну, конечно же, это не катастрофа, нет. Это – просто КОНЕЦ. Потому что идет съемка, потому что нет времени искать кого-то, потому что режиссер спросит меня «Алеся, какого?», потому что он меня всегда так спрашивает.

Если бы я попросила когда-нибудь найти для крупного плана человека без пальца, мне бы сказали: «Алеееся, ну где мы такого найдем?» А тут сам пришел. На тебе, бери.

Я звоню ассистенту и как бы спрашиваю: «Это злая ирония?» А он молчит, а потом говорит: «Алеся. Ну всего же одного пальца нет». Это как если бы вы пришли в детсад забирать сына, а вам выводят девочку. Вы говорите: «Так, стоп. У меня же сын, мальчик!» А вам отвечают: «Нуу… какая разница? Девочка тоже ребенок». А вы говорите: «Это злая ирония?» А вам отвечают: «Послушайте. Она тоже ест и играет, как и все дети». И одновременно вы чувствуете несправедливость, непонимание происходящего и желание разорвать на куски.

Или надо было снять кадр, как герой стоит и треплет в зубах кошку. Естественно, настоящее животное нельзя трепать зубами, поэтому реквизитора попросили сделать чучело кота. Он приносит рысь. Ну то есть попросили чучело кота, а он приносит рысь. Я как бы спрашиваю: «Это злая ирония?» А он говорит: «Понимаешь, была шкурка рыси. Нам ее жалко стало портить и резать под кота, поэтому – вот. Но это же небольшая рысь, Алеся». То есть в самом начале сцены герой появляется с кошкой, ее видно крупным планом. Она ходит туда-сюда, и все зрители видят – это кошка, и без вариантов. А потом раз – и рысь. Ну вот такое кино.

А потом нам надо было снять, как бросают с моста человека. Живого человека бросать с моста тоже можно, но если план общий, то достаточно бросить чучело в костюме героя. И нам приносят чучело. Я прямо помню, как его несут, я это вижу и встаю за спину режиссера, чтобы он не смог в меня плюнуть. Режиссер смотрит. Смотрит, смотрит… И говорит: «А чью шкурку им жалко было испортить в этот раз? Гигантского баскетболиста?»

Один раз мы вышли на смену и начали готовиться к съемке. Приехали милиционеры и сказали, что им плевать на все официальные разрешения, потому что сейчас по этой дороге поедет Уго Чавес, президент Венесуэлы, который посетил Москву с дружественным визитом. А по технике безопасности нельзя зажигать световые приборы, если кто-то такой едет. И восемьдесят человек группы ходили полночи и ждали, когда проедет президент. А потом стало понятно, что все равно уже не успеем снять, и смену отменили. Вероятность, что именно по этой дороге, и именно в нашу смену, и именно сегодня проедет именно президент настолько мала, что так не бывает. Но так было.

А потом каскадер, который дублировал главного героя в трюковых съемках, прыгал с моста. Запутал руку в страховочных тросах и сорвал себе фалангу пальца. Осталась торчать только косточка, а остальное наполнение пальца слетело, как наперсток. Вместо пострадавшего каскадера, которого увезли на скорой, срочно пришел другой. И оказалось, что у того другого нет ровно той же самой фаланги на точно таком же пальце. Давно уже нет, так получилось. А у нас (ну естественно) укрупнение на эту руку.

Был запланирован один эпизод. Мы видим, что один человек (мужчина) сидит к нам спиной и по движению его руки понятно, что он занимается онанизмом. Никаких деталей не показываем, но всем понятно, что он делает. Такая вот эпизодическая роль: онанист. По сценарию это должен был быть не совсем русский мужчина, а обязательно восточный. Ассистент по актерам (привет тебе, козел) сказал, что вот вам фотографии актеров, согласных на роль. Режиссер выбрал актера и утвердил. А потом оказалось, что ассистент не объяснил актеру, какая именно это роль. И выбранный человек отказался за день до съемки. Режиссер спрашивает: «Алеся, какого?»

И вот вечер, у нас нет актера. Перенести съемку нельзя, такие обстоятельства. Я глотала горячий комок ужаса. Всю ночь вместе со всеми знакомыми кастингдиректорами искала человека, который согласился бы онанировать в кадре. Один кастинг-директор сказал, что сейчас выходные, он на даче под Якутией, актерская база в компе дома, но срочно выезжает. Я позвонила по всем номерам, разве что не набирала случайные цифры. Актеры-азиаты либо сразу бросали трубку, либо крутили пальцем у виска: «Вы в своем уме? Это стыд! Мы же восточные мужчины!» В четыре часа ночи нашелся один, который сказал: «Внучка, я бы тебе помог. Но сейчас Рамадан, а в Рамадан нам нельзя это делать». Через каждые десять минут кастинг-директоры торжественным голосом сообщали: «Алеся! Я нашла тебе онаниста!» Потом присылали фотографию. Режиссер смотрел и говорил: «Ну, нет. Это какой-то мерзкий дрочер, а не онанист». Понять вот эту тонкую грань между отвратительным дрочером и милым сердцу онанистом очень сложно. Я никогда в жизни не умоляла стольких мужчин делать такое. Вспоминала суть актерской профессии, рассуждала о разноплановости ролей и черт еще знает что несла. Мне было очень страшно. Мне казалось, что если отменится съемка, то все пропало. Я зря родилась. Когда его нашли (спасибо, Танечка Хречкова), то сообщила об этом продюсеру так, будто Джордж Клуни наконец-то согласился. Продюсер сказал: «Алеся, какого?.. За такие деньги уже не дрочат, давай ищи дешевле».

И вот площадка. Приготовились. Начали! Я чувствовала себя победителем. Я ликовала. Все удалось! Семен Слепаков, креативный руководитель проекта, смотрит в монитор и говорит: «Ну нет, это какая-то пошлость. Мне не нравится. А пусть… он просто ест доширак».

А один раз мы перенесли смену и я забыла предупредить об этом одного актера. И вот иду по улице, завтра смена, и вдруг меня прошивает насквозь вот эта мысль: Я ЗАБЫЛА. Пропустила! не подумала! Нет мне прощения. Я самый плохой человек в мире! Смены без этого актера быть не может. И я делаю предсмертный звонок ассистенту, чтобы он узнал занятость этого актера и любыми путями вызывал его на площадку, заворачиваю в первое попавшееся кафе и сразу прошу бокал вина. Нет, два. Три. И водки. Три, нет, четыре! И уже представляю все эти вопросы про «Какого?..» Вижу, как вокруг меня режиссер очерчивает белый круг и бьет головой об съемочную площадку.

А еще у нас по сюжету герои должны быть в определенный момент покрыты с ног до головы гамном. Начали думать, кто сделает нам гамна? Думали, думали… Пока думали, то костюмеры сочинили рецепт: берется геркулес и какао. Все это разводится с водой и получается так, что не отличишь от настоящего. Нам привозили посмотреть, руку туда запускаешь, а эта какаша теплая до правдоподобной жути, чтобы актерам для кожи было приятно. Замдиректора Аня тут же всех успокоила и сказала, что это прекрасная маска для цвета лица, практически спа, и каждая уважающая себя девушка делает эту маску, потому что питательно и полезно. Начали искать, кто будет изготавливать гамно для съемок в больших количествах. Думаем про это, разговариваем. Начинаем сваливать ответственность на костюмеров, мол, кто придумал гамно, тот и делай! Костюмеры отказываются делать гамно в таких количествах и клянутся отдать тайну пропорций какаши всякому, кто согласится. И в этом шуме и гаме, бесконечных звонках, вдруг слышу, что директор съемочной группы звонит нашей буфетчице Ларисе, которая привозит обеды на площадку. Она совершенно ни о чем не подозревая берет трубку. Потому что звонит директор картины и наверняка хочет поговорить о еде на предстоящей съемке, потому что о чем с ней еще разговаривать, она же буфетчица. Ну не гамна же он попросит привезти! Надо сказать, что Лариса очень щепетильно относится к качеству питания и следит, чтобы всем понравилось. А директор говорит: «Привет, Ларис! Как дела? Слушай, у меня к тебе просьба. А не могла бы ты сварить нам на смену просто пять ведер гамна?» И Лариса сначала растерялась, наверное, я не помню, потому что представила ее лицо и меня было не успокоить целый день.

Когда я звоню режиссеру, чтобы уточнить что-то, то он начинает разговор без привета сразу со слов: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ???» Потому что что-то случается каждую долбанную минуту. А когда мне звонят, чтобы уточнить что-то, то я предупреждаю: «НЕ ГОВОРИ МНЕ НИЧЕГО ПЛОХОГО!»

Кто-то предложил вызвать батюшку и окропить всю группу святой водой. А я думаю, что надо вызвать целую поливальную машину святой воды и полить всех, как следует.

На площадке подходит один продюсер и говорит: «Алеся. Давай поменьше вот этого крика и истерики, это всех пугает. Я раньше знал тебя другой! Будь поспокойнее, ладно?» А потом буквально тут же подходит другой продюсер и говорит: «Алеся!!! Почему ты такая спокойная?! Я раньше знал тебя другой! Давай побольше крика и истерики, это всех заводит, ладно?» Я заметила, что лучше всего люди разбираются в том, что они не умеют делать.

А потом у нас заболел режиссер. А сейчас заболел актер. И опять отмена смены, опять перенос. И этому нет ни конца, ни края. Поэтому, пользуясь незапланированными выходными, я пошла себя срочно жалеть. Нашла самый дорогой косметический магазин, где продают самую дорогую косметику, которую производят только вручную и только из натурального сырья. Я надеюсь, что ее делают из реквизиторов и ассистентов по актерам. И когда была в магазине, то позвонил продюсер с другого проекта, который еще только предстоит в ближайшем будущем. Он спросил, мол, как дела? И я начинала рассказывать, что «работаю по ночам, вся затраханная, онанист был, да, нашелся же такой, представляешь, намучилась с этим онанистом страшно, каждая ночь на новом объекте, работаем на разных точках, менты один раз приехали, работать не давали, рот не закрываю, потому что один просит покричать, другой просит не кричать, кого-то это, видишь ли, заводит, кого-то раздражает, устала, еле таскаю ноги». А когда закончила говорить, то повернулась и увидела вытянутые лица продавщиц, которые ходили за мной по залу и держали в руках выбранные флакончики. Быстро купила у них весь магазин, чтобы как-то заглушить стыд, и быстро ушла. Было видно, что им неприятно брать мои деньги в сперме.

А потом я подумала, что раз есть время, то надо себя привести в порядок всю целиком. И пошла на процедуру эпиляции. Эпиляция – это когда из живого человека выдирают волосы без предварительного умерщвления. Я лежала, лежала и уснула. Мастер эпиляции сказала, что первый раз видит такое; когда она дошла до самого деликатного места, то посмотрела туда и вдруг очень громко спросила: «Волейболистка?»

Я не знаю, о чем думает человек, который смотрит другому человеку туда и спрашивает в этот момент, волейболистка он или нет. Наверное, она это определила по телосложению, но я подумала и сказала, что да.

Я – волейболистка.