У Елизаветы Николаевны не было денег.

У Елизаветы Николаевны было: взрослая дочь, зять, внук и двухкомнатная квартира, в которой она жила вместе с дочерью, затем и внуком.

Мужа у Елизаветы Николаевны тоже не было.

У Елизаветы Николаевны было: кот Рыжик и много долгов.

Елизавета Николаевна работала в родильном доме санитаркой и получала мало. Ее дочь не работала. А зять не работал тоже. И внук не работал, он был очень маленький. Дочь сидела с внуком, а зять учился.

Все на работе знали, что у Елизаветы Николаевны так. И все ей помогали. Отдавали старые вещи, приносили одежду для ребенка. Или если осень, сезон яблок, то у Елизаветы Николаевны весь дом был завален яблоками. Потому что все везли ей яблоки с дач, у всех оставался излишек. Эти яблоки девать уже было некуда. Елизавета Николаевна и варенье варила, и компот закатывала, и сушила. Или если пошли на дачах огурцы, то весь дом в огурцах. Или в помидорах. Квартира иногда напоминала овощной склад, по ящикам на балконе можно было понять, что сейчас созрело и урожай чего в этом году удался больше всего. Вечерами Елизавета Николаевна закручивала банки с соленьями и вареньями на зиму. Она знала много рецептов, больше всего ей удавались патиссоны с перцами, они получались острыми и вкусными. Правда, патиссонов было не так много, в основном все оставляли их себе. Поэтому патиссоны с перцами считались деликатесом и открывались только по праздникам. Елизавета Николаевна не помнила, когда последний раз плакала. Во-первых, она считала, что повода нет. А во-вторых, она про это вообще не думала. Бывало так, конечно, что старый фильм посмотрит, ну всплакнет. А так, чтобы закричать «да когда же все это кончится?!», выгнать зачем-то Рыжика из комнаты, с отчаянием бросить банку с огурцами в стену, хлопнуть дверью, внук бы проснулся и заплакал, зять сделал телевизор погромче, а потом бы Елизавета Николаевна вышла через три часа из комнаты, впустила обратно кота и стала заметать осколки вперемешку с огурцами в совок, швыркая зареванным носом, – вот так она не плакала никогда.

Зато плакала дочь Елизаветы Николаевны. Она плакала иногда ночью, потому что по образованию учитель русского языка и литературы. А учителям много не платят, даже если устроиться на работу. Можно было заняться репетиторством, но надо же искать учеников. А где их найдешь? А если даже найдешь, то надо где-то с ними заниматься. Дома нельзя, потому что тут склад яблок, а учить учеников на их квартирах тоже не получается, потому что надо кому-то оставлять ребенка. А кому его оставишь? Мать все время на работе, а муж учится. Ему надо осваивать образование. Да он и ребенка-то нормально взять не может, боится, что уронит. В садик рано, в яслях коклюш. Безвыходная ситуация, совершенно безвыходная.

От безвыходности дочь Елизаветы Николаевны плакала иногда ночами. Один раз дочь Елизаветы Николаевны меняла постельное белье и пошла показывать подушку матери.

– Мама, ты видишь? – сказала дочь Елизаветы Николаевны и протянула подушку в разноцветных разводах.

– Это что такое?

– Это, мама, я плакала! Понимаешь? Я плакала, а наволочка полиняла от слез и на подушке остались разводы.

Дочь стояла с большим смыслом в глазах. Ей нравилось, что никто не догадывался про ее слезы раньше (хотя могли бы сообразить вообще-то), всхлипывала она не очень громко (хотя могли бы и услышать, между прочим), никто не подозревал о боли и переживаниях, она держалась, как могла. Но на подушке остались цветные разводы, этого уже не спрятать и вот с этим уже ничего не поделать. Она скрывала, как могла, но есть обстоятельства сильнее нас, правда всегда станет явью.

И дочь Елизаветы Николаевны стояла с видом «вот видишь, мама». А Елизавета Николаевна стояла с видом «вижу». Ей было очень жалко свою дочь, потому что дочь росла без отца, отец ушел от них давно.

На работу Елизавета Николаевна приходила раньше всех, надевала перчатки, брала ведро и шла мыть этажи. На ведре было написано «Хлор». Потом Елизавета Николаевна пила чай с медсестрами. Потом с кухни приносили обед. Обед готовили не только для рожениц, но и для персонала, так всегда делают в лечебных учреждениях.

Потом она опять шла мыть этажи. Больше всего Елизавета Николаевна любили мыть родильный зал. Один раз она шла по коридору родзала, где лежала новая роженица, ее еще не определили в палату. Елизавета Николаевна шла с ведром, роженица лежала на каталке и видела только верхнюю часть проходящей Елизаветы Николаевны, которая была в белом халате, а нижнюю часть с ведром она не видела. Роженица вдруг схватила ее за руку и спросила: «Доктор, а скоро ко мне подойдут? А долго роды будут?» Она лежала и медленно мотала вспотевшей головой из одной стороны в другую. Елизавета Николаевна сказала, что надо смотреть, сколько там уже открытие шейки матки, тогда будет понятно про время родов, а врач сейчас подойдет, лежите, не волнуйтесь, все рожали и вы родите, отсюда еще никто беременным не уходил. Роженица сказала: «Спасибо, доктор». И стала опять мотать медленно вспотевшей головой. А Елизавета Николаевна пошла дальше очень гордая. Шутку про то, что из родзала еще никто беременным не уходил, она давно слышала от акушерок. И ей было гордо помочь целой роженице. И очень необычно, что та назвала ее настоящим доктором.

Бывало, что Елизавета Николаевна ходила на дни рождения своих подружек. Она приносила с собой в качестве подарка конфеты и шампанское. Конфеты и шампанское – это то, что всегда дарят врачам. Хотя иногда дарят коньяк и торт. Или мартини и духи. Врачи частенько отдавали медсестрам и санитаркам конфеты и шампанское. Или тортик к обеду. В шкафу в медсестринской комнате всегда лежали свободные коробки – бери кто хочет. И вот когда Елизавете Николаевне надо было идти на день рождения к подружке, то она брала коробочку конфет, шампанское, заходила в ординаторскую с утра и предупреждала: «Доктора, если сегодня будут цветы, то оставьте мне букетик, иду на день рождения». Врачи с удовольствием отдавали цветы, потому что им дарят каждый день, носить домой уже надоело. За свою жизнь они повидали много разных букетов. И такие, и сякие, ничем уже не удивишь. И сто одна алая роза в прозрачном целлофане с бантом, и тощий репей, обернутый в сетку, вроде как крупная накрахмаленная марля, художественный вымысел. Из цветочных горшков, которые стояли в ординаторской, торчали пластиковые аисты и младенцы на длинных проволоках. Ими обычно украшались модные букеты. Фигурки торчали отовсюду и были как выставка. Врачи собирали ангелочков в памперсах – вроде как хобби, а вот цветами всегда делились охотно. Правда, был один день в году, когда цветы у врачей взять нельзя – это 31 августа. Потому что впереди 1 сентября, сами понимаете. Но Елизавету Николаевну это никак не расстраивало, ее внук не ходил в школу, он был еще очень маленький, а подружки в это число не родились.

Елизавета Николаевна приходила на день рождения с шампанским, конфетками и букетом. В подарок всегда дарила варежки, шапочки или шарфы, вязала их сама. Делала разноцветными, ажурно оформляла крючком края. Получалось очень нарядно. И подарок человеку, и покупать ничего не надо. Опять же вещь, своими руками сделанная. Она подбирала каждому человеку свой цвет, знала, кто какой любит и у кого какое пальто. То есть не из запасов дарила, а специально.

К концу праздника все выпьют, стол уже съеден, нарезка обветрилась, подружки сидят раскрасневшиеся, разговоры за жизнь. И Елизавета Николаевна рассказывала, что вот недавно привезли одну в родзал, а она в свадебном платье! Прямо со свадьбы привезли! А жених там остался, ну сто человек гостей же не бросишь, так и догуливали без невесты. Родила, конечно, куда ж денется. От нас еще никто беременной не уходил! Ну ее на стол сразу как поступила, посмотрели, а там уже полное открытие, эпидуралку сделали, ну порвалась она в двух местах, мальчик три семьсот! А подружки спрашивали: «Как порвалась? Какую эпидуралку?» И Елизавета Николаевна как бы нехотя объясняла: «Ну, эпидуральная анестезия, обезболивающее, значит». Елизавета Николаевна чувствовала себя в этот момент идущей по коридору, а все подружки лежат на каталках, хватают ее за руку и говорят: «Доктор, что такое эпидуралка? Это опасно?»

Или вот еще как бывает. Бывает так, что если ребенок рождается 31 декабря вечером, то роженица просит записать его на 1 января ночь. Потому что если родилась девочка, то ей будет на год меньше, это для нее, как для будущей женщины, хорошо. А если мальчик, то его позже на год призовут в армию. Целый год в запасе жизни – это всем всегда выгодно. После дня рождения Елизавета Николаевна приходила поздно домой. Ей сразу вручался внук, потому что дочь с ним набегалась за весь день, а зять сразу делал телевизор погромче. Иногда это был какой-нибудь концерт. И тогда Елизавета Николаевна брала внука на руки, подкидывала его и вальсировала под музыку. Она была веселая после шампанского, раскрасневшаяся, и улыбалась внуку, а он ей. А кот Рыжик прыгал на подоконник и целовал себе вытянутые рыжие ноги.

Каждый раз после рабочего дня к Елизавете Николаевне заходила старшая кухарка Нина. Она приносила то каши, то котлеты. Иногда наливала в банку суп. Елизавета Николаевна не хотела брать, а Нина всегда объясняла: «Ну все равно же выбрасывать, бери! не отказывайся! Я тебе всегда с удовольствием помогу! Я же от чистого сердца, Лиз!» Елизавета Николаевна приносила домой и объясняла: «Это не объедки, а остатки». Ей нравилась фраза, которую сказала в фильме «Вокзал для двоих» Людмила Гурченко. По сюжету она выставляла на стол в вокзальном зале ожиданий еду, которую носила домой из ресторана, где работала официанткой. В той сцене Людмила Гурченко и Олег Басилашвили ужинали ночью, потому что им очень захотелось есть. Олег Басилашвили сказал: «Никогда еще не ел объедки». А Людмила Гурченко сказала: «Это не объедки, а остатки». Елизавета Николаевна очень любила этот фильм, потому что ей казалось, что она бы тоже так смогла. Встретить человека, поверить и полюбить его. И приехать за ним на зону. Но человек такой не встречался, жизнь шла, внук рос, все было хорошо и без поездки в тюрьму к бритому мужчине, никаких сюрпризов и резких поворотов в судьбе.

И вот один раз Елизавета Николаевна пришла с работы, а на кухне сидит дочь и зять. Квартира убрана и посуда помыта. Дочь Елизаветы Николаевны обычно делала так, когда была школьницей и получала двойку. Первая мысль у Елизаветы Николаевны возникла такая: «Опять беременная». Дочь сказала: «Мама, нам надо с тобой поговорить». А зять сказал: «Да, есть определенная новость, которую надо обсудить на семейном совете».

Друг зятя Елизаветы Николаевны продавал машину. Машина не новая, не иномарка, отечественное производство, но на ходу и в хорошем состоянии. Дочь и зять Елизаветы Николаевны хотят ее купить. Продает дешево, шанса купить за такие деньги больше не будет. Елизавета Николаевна сказала: «Да зачем нам машина-то? Куда на ней ездить? Дачи-то нет». А дочь Елизаветы Николаевны возмутилась, что машина не только для дач, на ней еще можно выезжать на выходные за город, купаться. Растет ребенок, нужен свежий воздух. А зять забурчал, что о чем тут говорить, машина есть машина, это вещь! Елизавета Николаевна начала думать про деньги, а дочь и зять сразу это поняли. И они сказали, что, во-первых, у дочери есть декретные, а у зятя стипендия. И зарплата у Елизаветы Николаевны тоже есть! В конце концов, можно занять или взять кредит! Кроме того, знакомый не требует всю сумму сразу! Деньги пройдут, их и не заметишь, а машина останется!

У дочери и зятя так горели глаза! Они так рассказывали, объясняли! И зачем-то так громко, будто Елизавета Николаевна глухая. Потом зять начал шутить и показывать, как Елизавета Николаевна будет ездить на переднем сиденье и говорить: «ОЙ, ОЙ! Да куда так быстро-то? Куда так быстро едешь-то?» У зятя Елизавета Николаевна выходила очень шумная и испуганная, почти как всклокоченная курица с растопыренными перьями, и все очень-очень смеялись. «А я, а я, – говорила сквозь смех дочь, – будут ехать и говорить: «Мама, сиди спокойно!» А ты такая сидишь и все равно боишься. А потом говоришь: «Выпустите меня из машины, я больше с вами не поеду!» И дочка так смешно стала показывать, как Елизавета Николаевна будет выходить из машины, что все грохнули на пол от смеха. Они смеялись весь вечер, Елизавета Николаевна заходилась на стуле, вытирала слезы, ей давно так хорошо не смеялось. Так это здорово! Появится своя машина, будут везде ездить. А куда поехать всегда найдется. Надо только ребенку купить детское сиденье. Елизавета Николаевна рядом с водителем никогда, конечно, не сядет, она боится, ее место будет на заднем ряду, рядом с внуком. Может, и зять начнет калымить на автомобиле, будут деньги! Вечером после работы зять и дочка заедут, посадят ее нв машину, и они все вместе поедут домой. И Елизавета Николаевна видела, как она сидит и смотрит в окно. А то, что долги – ну так к этому не привыкать. Жить надо, вот что самое главное, и радоваться! А то боишься вот так что-то купить, кажется, что потом, когда деньги будут. А когда деньги будут? Да никогда! Вот и получается, что живешь в долг, одним только ожиданием лучшего. Зять занял у друзей, дочка позвонила по подружкам, ну как-то собрали сумму. Продавец машины согласился дать рассрочку. Ну, с небольшими процентами, да там и стоимость-то была не очень высокая, как объяснял зять. Буквально повезло, когда еще так дешево купили! Машина была фиолетовая, в салоне пахло ароматом, как освежителем воздуха в туалете, похоже на запах сирени. Поэтому ее назвали Фиалкой. Фиалке было лет семь или восемь, зять вел хорошо, Елизавета Николаевна смотрела в окно, а мимо ехал зимний город. Первый вечер катались по городу долго, внук сидел на коленях, кресло еще не успели купить. Елизавета Николаевна показывала ему город. Зять говорил: «Вроде как постукивает? Нет?» И все начинали слушать, постукивает или нет? Дочь и Елизавета Николаевна ничего не слышали, а зять слышал. И говорил: «Завтра заеду в сервис, посмотрим». Фиалка аккуратно ехала по городу, Елизавете Николаевне казалось, что все на них смотрят.

Утром она принесла в роддом клюквенную настойку и пирожки. Обмыть машину, отпраздновать. «А у вас что? Праздник, Елизавет Николавна?» – спрашивали медсестры. «Да вот машину купили, надо бы обмыть!» – говорила она. Весть о том, что санитарка Елизавета Николаевна купила автомобиль быстро охватила весь родильный дом. Другие санитарки и медсестры обсуждали это в курилке. Туда заходили врачи, присоединялись к разговору и переспрашивали: «Да кто купил-то? Кто купил? Елизавета Николаевна? Санитарка наша? Так откуда деньги?» – «В том-то и вопрос! – отвечала старшая кухарка Нина. – Сама котлеты берет с кухни, суп домой недоеденный уносит, и тут на тебе – машина! А я еще старые детские вещи ей отдавала, ну ты подумай!» Вся курилка чувствовала себя обманутой.

Акушерка, которая отдала в прошлом году Елизавете Николаевне свое старое пальто (между прочим, хорошее было, с целым песцовым воротником!), пришла вечером домой в очень плохом настроении. И высказала все. И мужу, и сыну, и невестке. Мол, вот живут же люди, не то что мы! Три года уже на электричках до дачи добираемся, машину не можем купить! А Елизавета Николаевна вон купила! Санитарка наша! А ей все вещички дают да деньги занимают! А она теперь на машине! Да! Видела своими глазами! «Что за модель?» – спросил муж. «Откуда я знаю модель? Я в этом не разбираюсь, но точно иномарка какая-то».

Неделю все обсуждали иномарку Елизаветы Николаевны, неделю. Только она выйдет из медсестринской – так сразу разговоры. И раньше бывало, что сотрудники и машины покупали, и дачи, и квартиры. Но это какие сотрудники? Врачи, у них зарплата. Или если медсестра, то у нее муж. А у этой-то откуда иномарка? Ну понятное дело, что заняла, опять вся в долгах. И чем она думает? Как отдавать? Побираться снова будет? Совесть-то есть?

Как раз в этот момент Елизавета Николаевна зашла в медсестринскую комнату и села за стол. Женщины замолчали, а та, которая говорила про совесть, продолжила: «Ну и вот. А я ему и говорю: «Совесть-то у тебя есть, Миша, нет? Миша – это мой сын, Елизавета Николаевна, помните его? Представляете, опять сдал экзамены на тройки, стипендию получать не будет».

Старшая кухарка Нина стала собираться домой, вечерний чай уже выпили. На столе стояла открытая коробка конфет, печенье. Нина перед выходом повернулась и сказала: «Всем пока! До завтра! Лиз, слушай, а сегодня ничего не осталось с обеда, все съели. Так что сегодня никак, ты уж извини, ни котлет, ни супа. Ну, пока, девчонки! Всем счастливо!»

Елизавета Николаевна сидела так, чтобы было видно двор роддома. Дочь и сын обещали забрать с работы, сколько времени прошло, все не едут и не едут. За окном было темно и как только по двору начинали ползти лучи фар, Елизавета Николаевна вытягивалась и смотрела, что за машина. Шел снег, погода стояла морозная. И вот она видит, что подъезжает Фиалка, машет в окно, улыбается, выходит во двор. А дочь и зять стоят около машины, разглядывают. Елизавета Николаевна спрашивает: «Что такое?» – «Да вот, мам, попали в аварию! Ты представляешь! Я ему говорю: «Ну куда ты гонишь?» Предупреждала же!» – «Да это ты мне под руку лезешь все время! Теперь машину в ремонт! И на покраску! А где деньги брать? Из твоих декретных? Да никакой моей стипендии не хватит! Страховку завтра как раз собирался ехать оформлять!»

Дочка трясла на руках внука Елизаветы Николаевны, от этого он еще больше плакал. Елизавета Николаевна подошла к помятой двери, посмотрела. Ну вмятина, царапины. Дверь открывается, стекло целое. Елизавета Николаевна спросила: «А вы сами-то как? Нормально? Черт с ней, с машиной». А дочка сказала: «Мама! Ну что ты такое говоришь? Как это черт?! Только купили! Что теперь делать?!» А зять всплеснул руками, мол, у баб мозгов нет, вообще ни в чем не разбираются! Ни в жизни, ни в автомобилях. А внук плакал. Плакал без слез, по инерции, так дети иногда делают. Вроде бы что-то случилось, а что – не понимает, все нервные вокруг ходят. А Елизавета Николаевна думала, что скоро должны дать премию к новому году, опять же обещали выдать материальную помощь, иногда профсоюз подкидывает. Полный шкаф засолов на зиму. Не пропадем. Главное, что не пропадем. А кот Рыжик сидел на подоконнике и ждал, когда все приедут обратно и накормят его традиционными котлетами, потому что он тоже ничего не понимал в автомобилях. Вообще.