Обычно в книге принято писать благодарности, которые в общем и целом семье и друзьям. Это банально, поэтому я сначала сделала опись людей. Перечень был похож на список упавшего «боинга», людей стало жалко. Тогда я решила рассказать про каждого.
Моей маме, мужу, детям и коту Мите
Про которых тут и так полкниги, что о них говорить.
Татьяне Владимировне Чернышовой
преподавателю Алтайского государственного университета.
Которая сыграла решающую роль в моей судьбе. Если бы не она тогда, то я бы сейчас – не я. Родила меня мама, но жизнь, о которой тут написано, началась благодаря Татьяне Владимировне.
Оле Селезневой, единственному другу детства
Моей Леле, Лельчику, Олехоньке, Оледоньке. Которая кормила, потому что у меня дома не было денег и еды, а я росла и хотела есть каждую минуту. Я отказалась идти на выпускной, не было возможности купить платье. И тогда Оля отказалась тоже. Хоть мы знали, что этот день больше не повторится, хоть он казался самым важным, пропуском в большую жизнь… Оля отказалась решительно. И тогда Наташа, старшая сестра Оли, отдала мне свое самое красивое платье.
Жене Шляхову, одногруппнику
С которым мы однажды около универа покупали шашлык, и он отдал мне шпажку, где кусочков было больше. Который с Бобровым придумал пароль: «Пирожки с капустой» и не пускал преподавательницу в аудиторию, пока она его не сказала.
Наталье Владимировне Юмашевой, преподавателю
Которая взяла в детско-юношескую газету «Сами», и мы вместе ездили в Новосибирск за моим первым призом в области журналистики. Которая сказала пароль «Пирожки с капустой», зашла в аудиторию и потом не валила Шляхова и Боброва за это на экзаменах.
Ане Вальцевой, одногруппнице
С которой мы совершенно случайно напились до бессознательного состояния перед самым ответственным экзаменом по русскому языку у меня дома. Мама встала утром и подумала, что Аня умерла. Потому что я покрупнее и шевелилась, а Аня маленькая, она лежала лицом в пол и молча. Мама сказала, что мы выпили не домашнее вино, а что-то прокисло в бутылке, и вообще-то она собиралась потравить этим тараканов.
Валентине Дмитриевне Мансуровой, моему декану
Нечестно было так поступать со мной на госэкзаменах. Я простила, но помню. Иногда снятся госы, и не бывает лучше утра, чем после такого страшного сна. Просыпаюсь и понимаю, что больше никогда, никогда, никогда-никогда, НИКОГДА ВООБЩЕ этого не повторится. Даже машину не учусь водить, ведь надо будет сдавать экзамены, но это невозможно после госов.
Лине Телегиной, одногруппнице
С которой я поступила подло. Очень виновата перед тобой. Я была не права, прости меня, пожалуйста. Прости меня, пожалуйста, Лина. Правда, прости меня.
Сергею Анатольевичу Зюзину, моему первому редактору в Барнауле
В которого я была безответно влюблена. Всех студентов-журналистов, которые проходили практику, взяли работать в газету города Барнаула, а он меня не взял. Я рыдала, считала Зюзина предателем, потому что он должен был взять, но не взял! Поэтому я взяла и уехала в Москву. Спасибо вам, Сергей Анатольевич!
Ирине Рюховой, одногруппнице
Благодаря которой оказалась в Москве, это была ее идея работать тут. А так бы сидела в Барнауле и обижалась на Зюзина, который ни в чем не виноват.
Михаилу Хаустову, фотографу города Барнаула
Который очень много знает и слишком начитанный. Из десяти слов, которые он говорил, я понимала одно. И это было слово «привет».
Наташе Семиной, моему первому редактору в Москве
Про которую в книге должен быть отдельный рассказ, но его почему-то нет. Когда я приехала в Москву и стала искать работу журналистом, то решила, что увижу первое попавшееся объявление и пойду туда работать. Это оказался журнал о рекламе, в которой я ничего не понимала. Пришла на собеседование, а там Наташа говорит: «Вы будете получать девять тысяч рублей в месяц». Я задохнулась! КАК ТАК?! Моя мама получает в Барнауле три тысячи, а она врач, людям жизни спасает! А тут ДЕВЯТЬ за какую-то писанину. Наташа не поняла и быстро добавила: «Это только на испытательный срок, потом пятнадцать».
Нателе Абуладзе, продюсеру
Которая взяла на работу в кинокомпанию «Базелевс», хотя я ничего не знала о съемках, но очень хотела. Она сказала: «У нас есть разные продюсеры. Вот, например, есть такой, что если пролился сок около режиссерского стола, то продюсер возьмет тряпку и вытрет сам. А есть другой, который попросит постановщиков сделать это. И тот, и другой подход правильный». Потом подумала и добавила: «Я вытираю сама».
Саше Бренеру, креативному директору
Который один раз пришел в кинокомпанию «Базелевс» по своим делам. А я только начинала там работать, меня никто не замечал. Сашу я знала давно, часто писала про него, когда работала в журнале. Он тогда был знаменитым, великим, а сейчас вообще легенда. И вот сижу в кинокомпании никому не нужная, никто меня не любит. Думаю, что это все ошибка, не надо было уходить из журналистики на съемки рекламы. Вдруг идет Саша по коридору и говорит: «Привет, Алесь!» Человек из моей прошлой жизни, в которой я была успешна и любима. Бросилась, как на отца родного. Папка, ты бы знал, как мне тут плохо! Он ничего не понял и даже вообразить не мог, как было важно увидеть его именно в тот момент.
Варе Адвюшко, Маше Швачкиной и Адель Эксановой, художникам по костюмам
Однажды мы снимали массовую сцену, где люди спасались от стихийного бедствия и бежали по городу в крови. Режиссеру показалось, что один человек не слишком рваный. Времени было мало, чтобы не ждать костюмеров, я сорвала с него футболку, начала сама рвать и топтать. Поднимаю глаза и вижу, что на меня смотрят Варя, Маша и Адель. Была начинающей и не знала, что нельзя так самой делать. А они были матерыми, сложили руки на груди, как три богатыря, и смотрели, как смотрит смерть. Только спустя время я узнала, что они люди.
Алеше Борисову, моему любимому единственному и незабвенному другу
Которому можно позвонить в горе, радости, в метель, в жару и во время землетрясения, который никогда не спит, который ест мою еду, даже если она не получилась.
Люде Евтушенко, моей крестной матери
Которая уже была известным директором съемочной группы, когда я начинала работать вторым режиссером. Я всегда знала, что внутри этого монстра сидит добрый человек. Иногда они меняются местами, но нельзя терять бдительность, всегда нужно помнить, что милая Людочка прячет зверя. Я позвала ее в крестные матери, чтобы просто обезвредить эту бомбу. Примазалась в дети из корысти, чтобы она перестала меня взрывать.
Коле Попову и Жене Лильчицкому, моим директорам
Мы начинали вместе. Коля и Женя напоминали породистых щенков с большими лапами и крупными коленками. Такие радостные всегда, уши бьют по морде, зубы по возрасту. А я была как дворовая кошка, которую ловят, чтобы поставить укол от глистов. Прошло время, я всему научилась, Коля с Женей тоже заматерели. Но они до сих пор смотрят так, будто я все еще начинаю.
Жене Шухарту, самому лучшему бригадиру массовки
Который всегда видит со стороны на площадке мои ошибки, вежливо и шепотом про них говорит, чем страшно бесит! У Жени в массовке ходит моя любимая пара, Лена и Эдуард Ильичевы. Они очень добрые люди, это просто видно. Я считаю, что Ильичевы мои талисманы и приносят удачу. Если на смене их нет – смена плохая. Ильичевы, вам тоже привет!
Татьяне Никитичне Толстой и Авдотье Смирновой
Однажды была очень тяжелая смена, режиссер орал на меня страшно, вел себя ужасно. Я готова была уже разрыдаться от обиды, он обращался со мной как с говном. Вдруг подходит реквизитор и говорит: «Ты слышала, что про тебя в „Школе злословия“ сказали Толстая и Смирнова?» Я начала искать передачу. Оказалось, что они правда говорили, как я хорошо пишу, но сейчас родила ребенка. Разговаривали в эфире об мне так просто, как две подруги обсуждают третью. Мол, как там Алеська? Да нормально, родила, вот и не пишет. Будто они меня правда знают, и я хорошая, а не какое-то говно. Тогда я взяла и действительно разрыдалась, но от счастья. Пошла и страшно наорала на этого режиссера. Он заткнулся и дальше вел себя идеально.
Маше Бородиной, художнику по гриму
У которой есть секретный прием гримирования мужчин. В конце она близко встает за спиной актера, аккуратно берет его за виски и начинает поворачивать так, что голова слегка касается и перекатывается по ее груди. При этом Маша говорит что-то о том, как хорошо лег грим, но актер этого не слышит. Он даже на площадке потом плохо слышит режиссера. И не слышит еще неделю. Это счастье перепадает не всем, конечно, но несколько раз я видела таких оглушенных.
Артему Голикову, компьютерному графику
Который однажды увидел, как режиссер на меня орет, это было на подготовке ролика. Я страшно не хотела идти на смену, она была ночной и зимней, еще и режиссер мудак. Одевалась в гигантские теплые куртки и широкие штаны. Открываю фейсбук и вижу, что Артем написал про меня смешной пост. То есть он подумал, как мне хреново сейчас, и так решил поддержать. Я хохотала, сняла с себя быстро все эти меховые мешки, надела облегающий серебристый комбинезон и поскакала на работу счастливая.
Олегу Маланину, постановщику
Единственному человеку на свете, который разговаривает громче меня на моих сменах. Голос Олега я слышу еще три часа после съемки. Он пронзительный, впивающийся в мозг. Самое страшное, что перешутить Олега невозможно. Если ты ему попалась, то он парой фраз уберет тебя с площадки и никто потом не будет слушать команды обсмеянного второго режиссера. Поэтому я никогда с ним не связываюсь, пусть говорит сколько хочет. Алёша работает лучше!
Медее Карашевой и Насте Форменской, продюсерам
Которые скажут: «А про нас почему не написала? Не вспомнила даже, да?»
Вике Линдси, самому крутому риэлтору на планете Земля
Однажды у нас была сложная квартирная сделка и неразрешимая ситуация, для нее нужен был хитрый ход. И Вика сказала: «Я подготовлю такой документ, который пикнет даже на кассе в „Ашане“».
Тане Васильевой
Которая вынуждена душить людей и выдавливать им глаза, но на самом деле не такая, я знаю. Когда мы с ней работаем, то незримо объединяемся в команду. Хотя она в другом окопе.
Володе Сахнову, раскадровщику
Который нарисовал иллюстрации к этой книге. С которым мы делаем рекламные ролики, и если ему позвонить, то он говорит так, будто сейчас в эфире и это прямая линия с президентом. Будто президент это он, а я бюджетник.
Игорю Гринякину, оператору
Который встречает и каждый раз спрашивает: «Ну что, ты еще не написала свою книгу?» И так смотрит, мол, ну понятно все с тобой, понятно… Игорь! Вот! Смотри! Я написала!
Маше Перовой, художнику по гриму
Мне кажется, что когда Маша режет лук, то плачет лук. Один раз она ударила меня по руке, когда я хотела сама поправить волосы актеру. Обиделась на нее на пять лет, но это было ошибкой, это как обижаться на саблю, что она острая. Маша скажет: «Ты зачем написала так? Разве я такая?» Приложит ручки к груди, мило улыбнется и сверкнет глазом, как сабля. Люблю, Маша!
Оле Грозе, кастинг-директору
Которая всегда как ее фамилия. Ею восхищаются, ее боятся, но она неизбежна. Просто как великолепное природное явление.
Насте Багировой, моей подруге
Единственному человеку на этой планете, который никогда никому не завидует. У нее просто отсутствует атом зависти в цепочке ДНК. На этом месте у Насти розовый цветок. С Настей можно не встречаться и не разговаривать много лет. А потом случайно увидеть и начать разговор с того места, где закончили три года назад.
Андрею Джунковскому, режиссеру
Который научил меня быть вторым режиссером, правильно вести площадку и даже называть файлы. Но не научил одному: как вести площадку так, чтобы не орать. Я ору всегда, а он со всеми дружит.
Томе Пискаревой, моей незабвенной хлопушке
Которая никогда это не прочитает. Которую я всегда любила, а она меня нет. Она говорила: «Хватит постоянно всех благодарить, будь с ними пожестче!» Когда Тома перестала работать, я написала ей: «Скучаю по тебе!» Тома ответила: «А я по тебе нет!»
Леночке Жарковской, переводчице
Моей любимой, любимой, любимой. Которая всегда спасала на всех съемках с иностранными режиссерами и операторами. Которая в конце суточной смены переводит русским с русского на русский. Однажды продюсер начал кричать, что режиссер делает все неправильно, все не так и он будет уволен! Назревал ненужный конфликт. Режиссер спросил Леночку: «Что говорит продюсер?» Она перевела: «Боится, что скоро начнется дождь».
Всем моим Нефедовым, тете Гале, дяде Боре и сестре Оле
Моим родственникам, которых я никогда не поздравляю с днем рождения и праздниками, но это только потому, что такой уж я человек.
Сереже Мостовщикову, редактору
Которому всегда звоню в трудный момент. Если ему пожаловаться на жизнь или людей, то он по-человечески поддержит и скажет: «Я думал, что-то серьезное. Да правильно они говорят. Дура ты и есть дура!»
Ире Норузи, продюсеру
Которая один раз увидела, как я плачу, пошла и купила цветы. Оставила на ресепшене, там была записка: «Только не плачь, пожалуйста».
Олегу Лукичеву, двухметровому оператору
Который снимает самые красивые женские портреты и сложные непонятные фильмы. Которого обожают женщины-режиссеры. К сожалению, Олег знает, что он красивый и классный. Это всегда мешает и настораживает. Иногда я просто подхожу к нему на площадке, чтобы постоять рядом. И не важно, что он там снимает.
Тине Баркалая, режиссеру
Когда я говорю, что женщина не может быть режиссером в рекламе, то всегда добавляю: «Если ты не Тина Баркалая».
Кате Зеленовой, самой красивой девочке на площадке
Которая всегда приходит на смену в кофточках, сапожках. Даже если она наденет юбку, то это станет сразу юбочкой. И еще у Кати причесочки. Катя работает в операторской группе, она классно крутит фокус. Может принести мягкую игрушку, повесить рядом со своим монитором, и получается, что на нее нельзя наорать, хотя не за что в целом. Пока не понимаю, что с этим делать.
Максу Жукову, оператору
Потому что Зеленова попросила.
Ване Лебедеву, оператору
Потому что Зеленова сказала: «А Ване напишешь? Как же Ване не написать».
Владу Опельянцу, оператору
Великому Опелю, который любит делать так: он встает, ноги на ширине плеч, сложит руки на груди, наклонит голову, прищурит глаз и смотрит на съемочную площадку. Может так долго стоять, сразу кажется, что он видит такое, что не дано другим. Постоит, а потом кричит бригадиру осветителей: «Егорыч!» Я ему подражаю. Встану, руки сложу и смотрю. И тоже как закричу ассистенту по актерам: «Олег!»
Олегу Яковлеву, моему ассистенту по актерам
Замечательному усачу, который все время куда-то бежит. Олег, не слушай меня, я никогда тебя не уволю. Наоборот, боюсь, что ты от меня уйдешь.
Маше Савиной, художнику по реквизиту
Которая ни разу и никогда не говорила мне нет. Если я прошу у Маши что-то невозможное (танк) и нереальное (розовый) и быстро (через час), то она начинает смеяться. Маша перезвонит и спросит: «Танкист будет в вашей форме или ему взять свою? Должен ли быть снаряд в дуле?»
Денису Куприну, художнику-постановщику
Которого нет, не простила. Хотя спасибо тебе. Или не спасибо. Я еще не решила. Но в целом уже и не важно.
Игорю Капустину, директору
Который настоящий мужчина. С которым вообще никогда не страшно ввязаться в любой проект. Который называет меня Петрович. И сразу кажется, что мы с ним оба классные мужики. А когда таких больше, то вообще ничего не страшно.
Денису Кладиенко, художнику-постановщику
Который внезапно появляется в моей жизни, когда никто не может помочь, и вдруг просто так помогает. Он шутит лучше меня. Это очень неприятно, Денис.
Галие Гаязновне Хамидулиной, доктору
Которая помогла мне родить двух детей и во время беременностей называла Матрешкой.
Юле Криштофович, великой питерской девочке
Которая уже давно не девочка, а даже бабушка, но скачет с нами по площадкам, как коза. Она и продюсер, и директор, и помогает договориться с местом для съемки. Она может сказать: «На крыше этого собора, к сожалению, нельзя снимать, но вы проходите». Если накричать на Юлю, то чувствуешь себя полным говном. Не потому, что она нежная или интеллигентная. Крик не в Юлиной вселенной, она просто не понимает, что происходит и откуда этот звук.
Никите Кочкареву и Оле Тарасенко, «The Martini Shot»
Моему любимому украинскому продакшену, который я терпеть не могу. На съемках они делают такие столы, что ты не можешь влезть потом в самолет. Когда я узнаю о том, что будет съемка с Никитой, то начинаю спокойно жрать заранее, потому что все равно терять нечего. Никита может работать в любом состоянии. Если он потерял сознание, если никогда не спал или мир рухнул в пропасть. Кажется, если взорвать его, то придет глаз Никиты и скажет: «Ну как у вас дела? Все нормально? По плану идем?»
Георгию Кварацхелия, водителю из Грузии
У которого машина едет сама. Внутри его микроавтобуса есть погреб, и когда Георгий привозит в нужное место, то тебе туда уже не надо.
Жене Ермоленко, оператору
Который единственный сказал: «И про меня тоже напиши!» Было очень приятно, что кто-то хочет тут быть. С Женей есть она проблема: он честный, порядочный и добрый человек. О таких писать нечего, но не написать не могу, ведь это он. Пришлось писать про всех из-за тебя, Жень. А ведь ни про кого не собиралась. Опять ты получается сделал добро.
Семену Слепакову
Который написал отзыв об этой книге, а моя мама сказала: «Это который с ушами поет смешные песни? Да не ври, он и не знает тебя».
Олесе Смелкиной, ассистенту по актерам
Которая красивее всех актрис.
Илье Слонову, водителю
Которого все называют Слоном, и вся его машина завалена разными слонами. Илья всегда спит. Когда машина стоит или едет. Однажды он уснул на смене, просыпается, а никого нет, потому что съемка закончилась. Про него забыли. В другой раз он возил иностранного режиссера, у которого были все возможные виды психических заболеваний. Например, режиссер боялся солнца зимой в пасмурный день, ходил в кепке и солнечных очках. Боялся, что упадает самолет сверху, поэтому запретил возить там, где разрешено летать самолетам. Илья повез его на съемку в Сочи. Режиссер сидел на самом безопасном месте в микроавтобусе. В середине салона на среднем кресле, пристегнувшись двумя ремнями. В кепке и очках, конечно, хоть и ехали ночью. Он приехал седым и выпал из машины рыдая. Оказалось, что Илья вез его по горным дорогам и спал.
Лесе Маглеванной
С которой мы однажды рыдали на пляже в Таиланде. На нас смотрел мужик с соседнего лежака и не мог понять, как так у женщин бывает: только что весело мыли всем кости, сплетничали, пили шампанское и вдруг обе начали вытирать друг другу слезы. Мы очень плакали, искренне. А потом побежали купаться, сняли лифчики и выскакивали из воды.
Тихомировым
Моим незабвенным Тихомировым, которых я люблю больше кровных родственников. Моей тете Наташе, которая приезжала из Москвы в город Барнаул и привозила редкие в те времена деликатесы. И всегда делилась с нами, как со своей родной семьей. Потом она уезжала, и я ждала ее, как люди ждут лето, рождение детей, окончания войны. Потому что тетя Наташа пахнет любовью.
Сергею Бузиновскому, писателю
Который дал мне самый ценный совет на всю жизнь: «Экономь слово». Я писала статью про частный зоопарк и спросила директора: «Кто первым появился в вашем зоопарке?» Он сказал: «Первым в нашем зоопарке появился я!» Этим заканчивалась статья. Бузиновский сказал: «Нет, в конце должно быть просто „Я!“. Так будет точнее, ярче, экономь слово». А мне казалось, что «первым в нашем зоопарке…» – так лучше, это оттягивает концовку, продлевает удовольствие перед эффектным финалом. Прошло двадцать лет уже, Бузиновский умер. А я до сих пор хожу и спорю с ним. И думаю, что он был прав.
ЛеоЗалесскому, режиссеру
Который однажды меня спас и даже этого не заметил.
Диме Добужинскому, продюсеру
Который смешил историями со съемок, и поэтому я поперлась работать в кино. Все оказалось не так смешно, как он рассказывал.
Роме Захарову
Про которого я напишу свой первый сценарий и стану знаменитой.
Ире Павловой
Которая один раз заняла мне много денег, хотя все побоялись, что не верну, и отказали. А когда и этих денег не хватило, она заняла еще и никогда не спрашивала, когда отдам. Ты меня спасла тогда.
Роне Суари
Очень красивой девочке с огромными глазами, которую я называю змея без яда. Если ей что-то нужно, то она вцепляется, и будет так висеть, смотреть своими невероятными глазами и ждать пока жертва не сдохнет.
Сереже Генералову
Который, когда мы снимали в лесу и безвылазно там сидели месяцами, привез мне суши из Пскова. Настоящие суши с палочками. Это как если бы на Марс завезли воду и растения.
Кате Ланеевой, художнику по реквизиту
Катюне моей любимой, с которой мы рожали по телефону. Которая всегда хохочет так, что вообще не понимаю, что о чем она говорит. Она звони и говорит: «Хочешь поржать?» И начинает сама ржать, а я жду.
Тане Кремень
Которая встретила нас в аэропорту и возила всю ночь по Киеву, чтобы показать. Она ехала так быстро, будто мы взлетаем.
Виталику Шепелеву, режиссеру
Который не зовет меня на свои проекты, ну и хрен с тобой тогда, Виталик, работай со своей Людочкой. Кстати, привет, Люда! Ты уж с ним там построже.
Тане Эшназаровой и Ире Пустовит
С которыми я дружила и до сих пор не знаю, почему это прекратилось, а они не говорят. Все равно люблю и вспоминаю. Ничего не имеет значения.
Эдику Миеровичу, оператору крана
С которым мы отработали новогодние огоньки для Первого канала, а теперь встречаемся на рекламе, и так друг другу рады, будто служили в одной части, спали в одной землянке и делили паек на двоих.
Оле Беловой
Которая всегда привозит подарки, а я никогда их не забираю, потому что такой уж я человек. Когда мы собирались снимать с ней кино, она была единственной с блокнотом и ручкой, все записывала и подчеркивала важные слова, фиксировала имена, телефоны и сколько в минутах от одного объекта до другого. У нее единственной была карта! Остальные ходили, как самонадеянные говны, которые и так все знают. А потом они все просрали, а Оля нет.
Максиму Сенатору, продюсеру
Который однажды позвонил мне по работе, а я как раз заходила в подъезд с тяжелыми сумками. Сказала, что поднимусь в квартиру и перезвоню. Пока зашла домой, пока переоделась, сумки разобрала, дети прибежали целоваться, начала готовить ужин… Смотрю, а на телефоне двести неотвеченных вызовов и триста сообщений от Максима. Оказалось, он честно ждал, потом подумал, что на меня кто-то напал, уже хотел вызывать полицию, звонить мужу и выезжать. Потому что он очень ответственный и тревожный человек. Если бы сам сказал «поднимусь в квартиру и перезвоню», то точно так бы и сделал. А не через десять минут, как я.
Лере Никулиной, художнику по гриму
Которая всегда улыбается, и неловко грустить рядом с ней.
Лере Бабуриной, продюсеру
Продюсеру от бога, сметчице от сатаны. Которая сочетает в себе невозможное: нормального человека и свою профессию. С которой мы съели ни один пуд МТС и это было прекрасное время в моей жизни.
Ксюше Левиной, художнику по реквизиту
Которая недавно написала, что ее тоже задолбали съемки, она тоже больше не может и готова идти, куда пойду я. Хоть делать букеты из сухих листьев, хоть прыгать без парашюта, лишь бы вместе. Но я сказала, что сама не знаю, куда идти. Но Ксюша все равно была готова даже просто стоять рядом и молча смотреть вперед. Потом мы вспомнили про деньги и вместе пошли обратно.
Леониду Спиваку, врачу
Нашему дорогому врачу, который очень помог нашей семье, но лучше мы его не увидим в деле больше никогда.
Левану Капанадзе, оператору
Который переставляет свет во время звукового дубля. Во время ЗВУКОВОГО дубля, Леван. Если его связать, то он начнет двигать приборы глазами. Один раз я вела себя, как скотина, говорила Левану плохое. Он выпучивал глаза, но ничего не отвечал, терпел и держался, потому что я была беременной и пользовалась этим.
Мише Хлебородову, режиссеру
Как же я боялась тебя, Миша. Как зверя. Я посчитала тогда: чтобы перестать рыдать, нужно было сделать восемь кругов вокруг павильона. На шестом круге ты кричал в рацию: «Где второй режиссер?! ПОЧЕМУ ЕЕ ОПЯТЬ НЕТ?!» Но я шла еще на два круга.
Лене Жигалке и Вадику Игнатенкову
Одной очень красивой паре.
Феде Савельеву, художнику-постановщику
Очень талантливому, который смешнее всех умеет носить шапки. Который вдруг почему-то приехал, когда наш младший сын орал ночами от колик. Привез игрушки, полезные вещи, бутылки и рассказал, как поступать с младенцами. Я не могла поверить, что великий Савельев сидит с сумками на нашей кухне, но так было.
Диме и Ксюше Киселевым
Двум по-настоящему мужественным людям. Помотал ты мне нервы, Дима, в свое время. Но ведь и я потом тебе тоже.
Наташе Пилат, художнику по костюмам
У которой самая крутая фамилия. Все еще надеюсь, что это вранье и ты Табуреткина. Чувство любви к тебе граничит с ужасом. Ты постоянно качаешь меня на этих весах. Я называю тебя бонна (это такая старшая воспитательница). Невозможно вырасти, чтобы ты перестала быть моей бонной. Пыталась, но потом решила, что пусть будет так.
Вите и Карине, ассистентам Наташи Пилат
Которых боюсь больше, чем Пилат.
Владиславу Артемову, редактору журналу «Москва»
Который поверил в меня и опубликовал рассказы в этом знаменитом издании. Который однажды приехал на Алтай, на мою родину, на Шукшинские чтения. И рассказал, что кроме Шукшина у них есть еще и я. В это сложно поверить, но он так сделал.
Люде Баушевой, креативному директору
Которая узнала, что я заболела, и принесла на площадку аппарат для измерения давления. Аккуратно надевала манжет, осторожно мяла грушу, будто я что-то драгоценное. Было так стыдно, потому что человек старался, а у меня всего лишь сто двадцать на восемьдесят.
Наташе Дзюбенко, великому художнику по костюмам
Великой! Горжусь, что вы знаете мое имя.
Роме Лычу и Диме Николаеву, Даше, Паше и Вале, Сереже Иванову
По которым я скучаю, как по Родине. Как же я скучаю по вам, ребята, как плохо мне без вас.
Ярославу Чеважевскому, режиссеру
Который однажды весной срочно вызвал на съемку в Сочи. Успела только спросить, как одеваться, что за погода? Он сказал: «Одевайся теплее, здесь холодно». Прилетаю, а там лето и пальмы. Так я и решила назвать свою книгу.
Ване Говязину, раскадровщику
Который в три часа ночи, когда уже сама ничего не понимаю, но должна ему объяснить, говорит: «Давай разбираться вместе, не переживай, я еще не ложусь».
Глебу Орлову, режиссеру
Который никогда меня не оставляет. Рядом с ним я всегда маленькая, та самая, которая только начинает, а он большой, повелевающий. Хорошо, что ты есть, Глеб.
Маше Лихачевой, режиссеру монтажа
Моей любимой Манечке, которая должна быть здорова, иначе с кем мне мыть кости Глеба Орлова.
Юле Наумовой, художнику по костюмам
Которая, когда полностью меняется задача за час до примерки, говорит: «Да ты что! Ну хорошо они придумали, ладно, сделаем». Которая только один раз сказала «нет». Я причитала: «Вы же не успеете собрать новые костюмы!» Она сказала: «Нет. Все сделаем!»
Паше Горину, директору съемочной группы
Который однажды успокаивал меня и сказал: «Да не бери в голову, Алеська!» Потом остановился, подумал и начал смеяться. Был очень доволен собой.
Алесе Стратоновой, ассистенту продюсера
Которую боится ее собственный продюсер.
Юле Керовой, ассистенту продюсера
Нежной девочке, которая видела и чувствовала очень много. Странно, что любое нечеловеческое испытание делает ее добрее. Которой должно повезти. Я клянусь, Юля, так будет.
Кате Маракулиной, продюсеру
Которая рискнула и взяла меня на площадку. Я боялась даже говорить в рацию, а она сказала, что бояться не надо, нажимай кнопку вот тут. Сама Катя всегда говорит очень тихо, я не понимала ни слова, но погромче боялась просить. Поэтому все делала не так.
Женечке Точилиной, художнику по груму
С которой я люблю ехать утром в машине на очень раннюю смену. Семечки, Женя, семечки!..
Сереже Шульцу, оператору
Вот эти кудри, Сережа, вот эта улыбка. Ты вечная девичья гибель.
Марине Комковой, художнику по костюмам
Которая лучше всех смеется, это божий дар так уметь.
Орлову и Фирайнеру
Классным креативщикам, у которых я когда-то брала интервью, и они вели себя, как звезды. Вы мне очень нравились. Такие дерзкие, перебивающие друг друга. Ну и сейчас еще ничего такие оба.
Беку Хамраеву, оператору
Который никогда не зовет на плов. (Как еще тебе намекать, я не знаю, ради этой строчки книгу пришлось написать).
Максу Тимошенко, Стасу Гречину, Мише Моисееву
и Максу Хабирову
Моим любимым механам.
Славе Тимонину, Ярику Новикову, Саше Егорову, Леше Бычкову и Андрею Петрову, бригадирам осветителей
Которые лучше всех вторых режиссеров знают, когда на самом деле закончится смена.
Юле Немировской
Которая умеет решать все проблемы. Когда мы с ней познакомились, я не могла понять, кто она вообще? Кто эта опасная красивая женщина, которая очень смешно шутит? Потом-то все выяснилось: она оказалась красивой и опасной, которая смешно шутит.
Свете Бабий
Которая работала в кафе в парке, узнала меня, сказала, что я ее любимая писательница, и накормила просто так. А я была с плохой прической, в спортивных штанах, с маленьким ребенком и прилипшей отрыжкой.
Саше Панченко, дольщику
С которым мы снимали клип для Аллы Пугачевой и запомнили это навсегда.
Юле Гаврилке
Моему родному человеку, которая попросила себя не упоминать в этой книге и вообще о ней не писать ничего. Я люблю тебя, Юля.
Леше Парасичу, самому талантливому актеру
Которого должны снимать в кино все режиссеры. Леша, под тебя надо писать сценарий, ты удивительный.
Дусе Ананьевой, кастинг-директору
Нет, не сегодня, не сегодня.
Игорю Шагову, раскадровщику
Очень талантливому.
Ксюше Жемерикиной, художнику по костюмам
Которая маленькая и суетливая, как колибри. Когда она нервничает на примерке, то кажется, что в цветке закончился нектар и надо срочно дать Ксюше хотя бы кусочек рафинада.
Наташе Дацкой, мастеру по маникюру
К которой я заваливаюсь после многочисленных проектов с такими ногтями, будто лазила по деревьям и ловила руками крокодилов в унитазе. Которая уже много лет пытается впарить цвет фуксия, и мне интересно, когда она победит.
Кате Потапкиной, хлопушке
Которую я люблю за фамилию. Когда я ее произношу, кажется, что капает дождь.
Кате Шашориной, продюсеру
Которая умеет очень смешно говорить обычные слова. У которой своровала много смешных фразочек, а все думают, что это я такая остроумная.
Оле Асовской, продюсеру
Которую попросила однажды незаметно узнать, женат Дима или нет. Она подошла к нему и спросила: «Женат? А то ты очень нравишься Алеське». Когда Дима не звонил несколько дней и я страдала, Оля сказала: «Ну хочешь, кину его с гонораром?» Потом мы с Димой поженились.
Игорю Ступникову, стилисту
Который записан у меня в телефоне «Билан 2». Мы пошли со съемочной группой после съемки в караоке. Игорь пел, а я смотрела на своего будущего мужа Диму. Игорь говорит теперь: «Он мне должен! Это от моего пения ты растаяла и дала ему!»
Сереже Карпенко, звукорежиссеру
Который свистит в дудочку, вместо того, чтобы отвечать «Мотор идет!». Когда я попала первый раз на площадку, то не поняла, зачем нужен флейтист.
Леше Приходько, компьютерному графику
С которым мы делали «Дневной дозор». Я приезжала к ним в Киев, и Леша был единственный, кто постоянно пытался накормить, носил сало. Все остальные только шутили.
Яне Кучиной, редактору этой книги
Которая много лет назад позвонила, а я отказалась делать книгу. Которая позвонила мне еще раз сейчас, хотя знала, что я откажу снова. А я согласилась! Если бы одна отдельно взятая Яна не подумала один раз вечером: «А что если… хотя нет, она откажет, но попробую!», то другой человек не был бы счастлив. Другой человек – это я.
Максиму Перепелкину, режиссеру монтажа
Который очень талантливый и не пользуется этим совсем. Максим, прекрати так делать. Ты должен стать режиссером. Хотя ты сейчас опять спросишь: «Кому должен?»
Самире Кузнецовой
Сэм, жизнь изменится, наладится, так больно будет не всегда. Потерпи, скоро будет чудо. Обнимаю.
Маше Яковлевой
О которой нельзя писать плохо, потому что она клиент. И хорошо нельзя тоже, все эти разговоры… Поэтому ну и всё тогда, Маш.
Ярославе, няне моих детей
Благодаря которой я написала эту книгу.
Наталье Семиной, доброму руководителю,
Льву Брылеву, лучшему неврологу Центра реабилитации «Апрель»
Которые постоянно спасают мою маму. Спасибо вам сами не знаете какое!
Юле Меньшовой
Моей, моей, моей! МОЕЙ! Моей! Моей Юле, Юле моей. Понимаете, моей Юле. Которая проросла в мою жизнь насквозь. Она и вода, и солнце, и земля. О ней сложнее всего написать. Я пишу это уже две недели, оставляю напоследок. За что люблю, почему благодарна… Невозможно вычленить. Так и не смогу написать, наверное.
P. S.: Так и не написала.
