Себастиан де Кабрерамаркиз Сент-Ферре стоял во весь свой недюжинный рост, едва не подпирая головой потолочные балки крохотной хижины лесника и не сводил глаз с Каталины. Впервые за все время их знакомства она могла свободно созерцать его при свете дня, не боясь, что он исчезнет или скроется в полутьме спальни или лунного сияния, как это было на пляже в Андалусии. О, как давно это было! Почти шесть месяцев минуло с той памятной ночи, а будто бы целая жизнь пронеслась, столько всего ей пришлось пережить. Та их ночь любви, которую она лелеяла в своем сердце и которая дала свои плоды, была им грубо растоптана, а потом он и вовсе вознамерился безжалостно уничтожить сей божий дар. Но с этим она никак не могла смириться и, собрав всю волю в кулак, решительно воспрепятствовала чудовищному злу. Она бежала в Мадрид, намериваясь укрыться в доме у сестры, графини д’Альварес, или в одном из монастырей, моля настоятельницу о защите, но капризная судьба распорядилась иначе. По дороге она попала в плен к жестокому разбойнику, наводящему ужас по обе стороны от Сьерры-де-Алькарас, и у коего имелись собственные планы на попавшую в его руки золотоволосую красавицу. Много месяцев она провела среди ватаги разношерстного сброда, рискуя в любую минуту лишиться жизни, и все же чудесное и своевременное спасение пришло оттуда, откуда она отчаялась получить.

— Как ты? — уже тише спросил маркиз, пробегая взволнованным взглядом по ее лицу, ненадолго останавливаясь на полураскрытых губах, опускаясь вниз к располневшей талии и с мимолетным удовлетворением отметив, что никто не причинил ей вреда, вновь возвратился к ее застывшему лицу.

— Зачем ты убил его? — спросила она с надрывом в голосе вместо подобающего приветствия, как положено добропорядочной жене, вынужденной продолжительное время жить в разлуке с супругом. Фиалковые глаза блестели от слез, но это не было слезами радости от ожидания долгожданной встречи. — Он итак истекал кровью. Его было не спасти.

Себастиана неприятно кольнули ледяные нотки, звучавшие в голосе Каталины. Он не стал разубеждать ее, что не стрелял в разбойника и не отдавал никому подобного приказа. Более того он сам испугался, когда услышал выстрел возле своего уха, ведь пуля могла случайно задеть ее. А стрелял меж тем молодой неоперившийся гвардеец, которому вдруг показалось, что Дикий Магнус силой удерживал маркизу подле себя. Но и этого маркиз не стал говорить, задетый ее чересчур уж трепетным отношением к пленителю.

— Однако я поражен, сеньора, что вы благоволите отпетому разбойнику, — Себастиан напустил на себя невозмутимый вид, его лицо оставалось бесстрастным. — Знаете ли вы, сколько преступлений совершил Сантос де Карраско, скольких людей убил…

— Этот человек спас мне жизнь, — последовал тихий ответ.

Маркиз ничем не выдал своего удивления. Он испытующе посмотрел на Каталину, ища в ее глазах подтверждение ее же словам, и только потом беглым взглядом окинул мертвые тела брата и сестры. Еще при входе в хижину он наткнулся на Кармен, лежащую на полу с кинжалом в сердце, а хорошенько приглядевшись к Дикому Магнусу, заметил у последнего две кровоточащие раны. Судя по проступающим пятнам и свежей перевязке, получены они были совсем недавно. Маркиза привлекла внимание та рана, что находилась на груди разбойника. Сердце застучало быстрее. Он мгновенно понял, что пока их отряд, еще утром напав на след Сантоса де Карраско, преследовал того до владений Рохо, но вконец запутавшись, быстро потерял из виду, здесь, в глубине леса на его жену совершалось покушение. И кем? Той хитрой бестией, которую он безуспешно пытался поймать весь последний месяц! Себастиан сжал руки в кулаки. И почему, черт возьми, Марко покинул свой пост, если ему приказано было не отлучаться от сеньоры ни на шаг? Он перевел взгляд с мертвого разбойника на бледное лицо Каталины и убедился в своих предположениях. Так и есть, Дикий Магнус защитил свою пленницу ценой собственной жизни, что было довольно странно и никак не вязалось с образом гнусного грабителя и убийцы. Что бы это значило? Маркиз помрачнел от мыслей, внезапно принявшим совсем иной поворот, и ему это не понравилось. Что происходило между этими двумя, пока он сбился с ног, разыскивая исчезнувшую жену? Все это предстояло еще выяснить, но время было на их стороне, поэтому он только коротко кивнул, давая понять, что верит ей.

Тем временем гвардейцы короля быстро стащили с кровати тело Дикого Магнуса и как тряпичную куклу, то ли неся, то ли волоча по полу, потащили к выходу.

— Что вы намерены с ним сделать? — Каталина рванулась вперед, не обращая внимания на потемневшее лицо Себастиана.

— Бросить в канаву и засыпать землей, — пожав плечами, ответил ей гвардеец, что был повыше ростом и плотнее своих товарищей.

— Но это же не по-христиански, — еле шевеля губами, произнесла Каталина.

— Таково предписание суда, сеньора. Ничего не поделать.

Каталина обратила умоляющий взор к супругу. Ей странно было видеть Себастиана без маски. Она не знала, что ей нужно говорить и что делать при этом. Однако он спокойно расхаживал при свете дня на глазах у двух дюжин вооруженных людей, полудюжина из которых являлись гвардейцами короля и никто не показывал на него пальцем, никто не заключал его под стражу, как того требовала Святая инквизиция. Более того ему беспрекословно подчинялись и оказывали знаки почтения. Неужели маркизу удалось невозможное?! Но она не располагала временем, чтобы предаваться праздным раздумьям на сей счет. В этот момент ее больше волновала судьба ее нежданного спасителя, точнее то, что от него осталось. Главное для нее сейчас было вырвать тело Магнуса из рук гвардейцев.

Бесспорно, Сантос де Карраско совершил много злодеяний. На своей совести он оставил немало тяжких грехов и покалеченных судеб, но она была обязана ему жизнью, и не только своей! А также и жизнью своего дитя. Она полагала, что Мигель заслуживает право лежать в земле своих предков. Несмотря на общепринятые условности, он являлся отпрыском барона, и она была почти убеждена, «хозяин» Рохо остался бы доволен ее замыслом. Большего она сделать для него, увы, не могла.

— Пожалуйста, Себастиан, будь к нему милосерден. Позволь захоронить его по христианскому обычаю в усыпальнице баронов де Рохо.

Маркиз продолжая хмурить черные, как сама ночь брови, ничего не ответил ей и вышел вслед за гвардейцами короля. Каталина же, кусая губы от волнения, осталась ждать решение супруга. Минуту спустя Себастиан вернулся в хижину.

— Мигель Сантос де Карраско будет предан земле своих предков, — заявил он с порога. — Я послал за священником. Как только тело доставят в Рохо, его захоронят в фамильной усыпальнице.

Фиалковые очи, что так часто вставали перед его мысленным взором с тех самых пор, как он впервые увидел их, наполнились слезами благодарности.

— Спасибо, — облегченно выдохнула она, опасаясь, что Себастиан не захочет возиться с презренным разбойником.

— Слишком много внимания вы уделяете бастарду барона, сеньора. Могу ли я предположить, что все это неспроста? — серые глаза с подозрением впились в бледное лицо маркизы.

Каталина возмущенно вздернула подбородок, мгновенно переменяясь в лице.

— Ваши подозрения беспочвенны, сеньор, — отрезала она так яростно, что Себастиана охватило чувство, будто он совсем не знает стоящую перед ним молодую женщину.

Она по-прежнему была прекрасна, а беременность делала ее еще краше. Он неотрывно смотрел на нее. Те же глаза, бездонные озера, в которых хотелось утонуть, едва он заглядывал в них, те же пухлые губы, зовущие к сладостным поцелуям, та же нежная гладкая кожа, которую хотелось ласкать ночи напролет, как и золотистые локоны, куда бы он с удовольствием запустил свои пальцы, вдыхая их пьянящий аромат. Белый жасмин. Да, он помнил, это были ее любимые цветы. Она, как и раньше излучала ту же спокойную уверенность, что так живо хранила его память. Но теперь в ее взгляде появилось то, чего он не замечал раньше. Ей многое пришлось вытерпеть и вынести в логове чудовища. Он мог только догадываться о тех бесчинствах, что творилось вокруг его хрупкой жены в те месяцы, когда его не было рядом. Внезапно маркиз устыдился своих прежних мыслей. Как он мог подозревать ее в измене?

Ему сейчас же захотелось подойти и прижать к себе свою непокорную женушку и более не выпускать из виду. Он читал по ее глазам, ему еще потребуется вымолить у нее прощение за все свои ошибки и слезы, что она пролила по его вине. И он готов был на все, лишь бы сломать ту незримую стену отчуждения, которую он сам возвел между ними.

Тут в дверях хижины появился гвардейский офицер. Он вежливо поклонился Каталине, бросив на нее любопытный взгляд, продолжавшийся чуть дольше, чем того требовали приличия и почтительно обратился к маркизу:

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — сказал он сухо, с трудом отводя взор от прекрасной сеньоры, — мы подготовили тело Сантоса де Карраско к отправке в замок. Какие будут еще распоряжения?

Себастиан с безразличным видом указал на Кармен.

— Передайте моим людям, чтобы немедленно убрали отсюда тело этой женщины. Для моей жены сегодняшний день оказался тяжелым испытанием. Хватит с нее треволнений, — устало добавил он. — После вы можете быть свободны, капитан. Король ясно дал понять, ваши полномочия распространяются лишь на поимку и казнь беглеца. Теперь вы можете возвращаться в столицу, Домингес.

— Слушаюсь, сеньор. Все будет исполнено.

Молодой капитан снова поклонился Себастиану, затем Каталине и, развернувшись на каблуках, позвякивая шпорами, прыгучей походкой вышел вон. Со двора донесся его отрывистый голос, отдающий распоряжение насчет тела Кармен. Через полчаса все неприятные процедуры были завершены. Гвардейцы отбыли восвояси, погоняя лошадей и стремясь засветло выбраться из леса. Они везли королю хорошие вести. Отныне разбойник по кличке Дикий Магнус больше не потревожит покой в местечке Вильярробледо. Другой небольшой отряд во главе с Марко отправился в замок Рохо, дабы исполнить приказ маркиза и захоронить в фамильной усыпальнице тела брата и сестры, которые обрели вечный покой. Священника в стенах Рохо ожидали к рассвету следующего дня. Остальные люди маркиза рассыпались по лесу в поисках упитанного кабанчика или оленя, чтобы достойно отметить поимку отпетого головореза и его коварной сестрицы, из-за которых последние недели выдались особенно неспокойными.

Беатрис к этому времени вернулась целой и невредимой в хижину, очистила полы от следов запекшейся крови, помогла Каталине переодеться в чистое платье и тихо исчезла с глаз долой, как и подобает вышколенной прислуге. Но прежде экономка успела заварить душистый чай.

Аромат дымящегося напитка, смешиваясь с благоуханием лесных цветов и травы, быстро распространился по маленькой хижине. Снаружи слышались мужские голоса, смех и приглушенное ржание лошадей, внутри же комнаты повисла томительная тишина. Не один из супругов так и не притронулся к чаю, занятый собственными мыслями. В голове Каталины теснилось множество вопросов, но она не знала с чего начать разговор, потому что до конца не была уверена в намерениях Себастиана и их ребенка.

— Ты снял маску, — Каталина удивила саму себя, когда первой нарушила затянувшееся молчание.

Себастиан шумно вздохнул:

— Да, я избавился от нее. Мне удалось снискать расположение короля.

— Но как?

Это было удивительно! Она устремила внимательный взгляд на мужа, и от волнения ее бросило в жар. Он смотрел на нее испытующе, словно ждал чего-то. Наконец, он хрипло сказал:

— По поручению короля я ездил во Францию. Я отвозил важные бумаги, а в ответ должен был получить некие гарантии. Карлу Габсбургу осталось править недолго, но его величество заботит будущее Испании и, как ты знаешь, не имея прямого наследника, король задумывается над тем, кто займет престол после его смерти. В Париже я встречался с его светлостью герцогом Анжуйским. Он приходится внучатым племянником Карлу и внуком Людовику XIV, королю Франции, — маркиз немного помедлил. — Но моя миссия не ограничивалась одним этим визитом, хотя, безусловно, она была очень важна. Мне было доверено кое-что еще… и вот за эту услугу, за которую мне пришлось рисковать жизнью и честью короны, король собственноручно даровал мне грамоту, навсегда избавляющую род Кабрера от преследования Святой церкви.

— Но почему решение наиважнейшего вопроса, связанного с будущим королевства доверили именно тебе? Ты не приближен ко двору и живешь замкнутой жизнью обычного провинциала.

— Ты, верно, позабыла, что Сент-Ферре служат испанским королям многие сотни лет.

— Я помню все, о чем ты рассказывал, — откликнулась Каталина с оттенком легкого недовольства в голосе. — Просто я не думала, что эта… эта служба коснулась тебя.

— Сильные мира сего никогда не могут отказать себе в удовольствии нанять преданного слугу, которого могут использовать с выгодой в собственных целях, — пояснил Себастиан, невесело усмехаясь самому себе. — Но я даже рад, что в твоих глазах, а значит, и для многих других я произвожу впечатление дремучего провинциала. Тайный агент двора должен быть незаметным.

— Тайный агент. Вот как? По-моему, ты совсем далек от того, чтобы быть незаметным.

— Сарказм тебе не идет, милая.

Каталина поджала губы, жалея об опрометчиво брошенных словах. Она не хотела в первую встречу с супругом ссориться с ним по мелочам. Между ними итак назревал непростой разговор, а она еще подливала масла в огонь.

— Я понимаю, что тебе трудно это принять, — он глубоко вздохнул и заложил руки за спину, — но прежде, чем мы продолжим нашу беседу, я должен извиниться. Я так виноват перед тобой. Я знаю, что стал невольной причиной всех злоключений, которые произошли с тобой в последние месяцы. Но поверь, я вовсе не задавался целью причинять тебе боль, mi querida. Это меньшее, что мне хотелось бы делать. Позволь я расскажу тебе все по порядку, дабы ты смогла понять мотивы моих действий и решений, на которые я пошел ради семьи.

Себастиан был одет во все черное. Кожаный колет простого покроя плотно облегал его широкую грудь и плечи, черные штаны для верховой езды были заправлены в высокие ботфорты с серебряными пряжками. Черную широкополую шляпу с перьями и длинный пыльный плащ он снял, едва они с Каталиной остались наедине. Единственным светлым пятном на черном фоне, подчеркивающим смуглость его кожи, была тонкая сорочка с белыми манжетами и пышным воротником, заколотым брошью из блестящего оникса. Как обычно черные, как вороново крыло волосы Себастиан зачесал назад, стянув в тугой хвост на затылке. Легкая улыбка играла в уголках твердых губ, когда он смотрел на жену, и у нее защемило сердце от переполнявших чувств, таким он казался ей в этот момент близким и родным. В действительности ее совершенно не волновал цвет его кожи точно так же как и те дела, что он вел в высших властных кругах. По большому счету ей на все это было наплевать. Но что ее действительно заботило, так это судьба их ребенка, поэтому она хотела знать, что может ждать их в будущем. Она приготовилась слушать его, отчаянно боясь поддаться слабости, которую испытывала всякий раз, едва в поле зрения попадал ее супруг.

— Ты знаешь, mi esposa, как в королевстве относятся к маврам, — Себастиан прокашлялся и принялся мерить шагами хижину, казавшуюся крохотной от его присутствия, — а Кабрера потомки мавров, — от Каталины не укрылось, что при этих словах он слегка занервничал. — Я доверил тебе историю своей семьи, как только ты стала моей женой. Но я не рассказывал тебе о тех неблаговидных поступках, кои пришлось совершать моей семье ради сохранения наших земель и привилегий. По приказу испанских королей мои предки убивали неугодных, интриговали, заманивали в ловушки и уничтожали врагов короны или тех, кто попросту стоял у них на пути. По правде сказать, не все те люди, чьей кровью обагрены руки моей семьи, были виновны. Некоторые из них были достойными людьми… Но я не хочу углубляться во всю эту грязь. Это совсем другая история. Главное, что мне, как потомку и главе рода Кабрера, известны очень многие тайны двора, а это не может не накладывать определенный отпечаток на мои мысли и действия.

Каталина была взволнована. Ей и не представлялось, что при дворе творились те же бесчинства, что и в любом другом месте. Она росла в семье небогатого дворянина, где ее учили чтить Божий закон, поступать по совести и жить с ней в единстве. Но, оказывается, существовал и другой мир, где царили лесть и интриги, обман и подкуп, коварство и предательство, где блеск золота ценился выше доблести и чести, где людей заботили лишь власть и богатство, а любовь и дружба были досадным недоразумением. И чем больше она слушала Себастиана, тем меньше ей хотелось соприкасаться с тем непривычным и пугающим ее миром.

— Это опасные знания, — проронила Каталина, когда Себастиан замолчал.

— Верно, — он улыбнулся ей, показывая ряд ровных белоснежных зубов. — Но я снова увлекся.

Он подошел к шкафчику, где стоял графин с вином, плеснул себе немного в бокал и сделал пару глоток, чтобы прочистить горло.

— Все мужчины рода Кабрерас тщательно выбирали себе невест. Обычно это были девушки со светлой кожей и светлыми волосами. Все это делалось для того, чтобы разбавить кровь, дабы последующие поколения не несли в себе бремя отверженных. Многие мои предки ездили за женами в Нормандию, а моей прапрабабкой была московитка. Мой прапрадед был проездом в Московии и там, при дворе Иоанна Грозного встретил одну славную девушку из рода Шуйских. Она была сиротой. Он женился на ней по законам православной церкви, а потом привез в Кастилию и венчался здесь уже в лоне Святой церкви.

— У вас богатая родословная, — вслух подивилась Каталина.

Себастиан коротко кивнул и продолжил:

— Стратегия моих предков увенчалась успехом. Каждое новое поколение рождалось все с более светлой кожей и через какое-то время мы ничем не отличались от коренных иберийцев. Но вот ведь какая странная штука судьба. Фортуна изменчива и любит часто подшучивать, — он усмехнулся и налил себе еще вина. — Когда я появился на свет, отец поначалу хотел от меня избавиться, переправив в Мавританию, чтобы отдать на воспитание своим дальним родственникам. Но моя мать воспротивилась этому, и отцу ничего не оставалось делать, как уступить ее мольбам. С самого моего рождения семья поселилась в Сент-Ферре, вдали от двора и столичной суеты, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, но случилось несчастье… родителей не стало. Вскоре моя старшая сестра, Мария, вышла замуж за Эмилио де Сильва, отца Родриго. Эмилио был хорошим человеком, добрым, отзывчивым. Он безоговорочно принял меня и занялся моим образованием, обучив всему, что знал сам. Он стал для меня вторым отцом. Мы вместе с Родриго изучали кораблестроение, торговлю, мореплавание и, конечно, науки, которые преподавал нам один престарелый родственник де Сильва.

— Я помню, ты рассказывал о своем дяде, — в памяти Каталины всплыли вечера в Сент-Ферре. Она посмотрела на Себастиана. Его серые глаза были полны раскаяния, и она чуть слышно спросила: — Ты хочешь что-то добавить?

— О да, очень многое…

Себастиан бросился через всю комнату к ногам Каталины. Она сидела на мягком стуле с высокой спинкой (кресло, обагренное кровью отпрысков барона Рохо, она приказала сжечь) и дивилась тому порыву, которое обнаружила в супруге, обычно таком сдержанном и холодном.

— Прости меня за все, mi cariño, — он опустился перед ней на колени, заключая ее тонкие пальчики в свои горячие ладони. — Я жалею о той боли, что причинил тебе, когда отказывался от нашего ребенка и желал избавиться от него, точно так же, как в свое время хотел поступить мой отец. Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне эту чудовищную ошибку? Сможешь ли ты когда-нибудь забыть о том, что в своем безумии я поддался безотчетному страху и предложил Родриго занять свое место рядом с тобой, чтобы ты смогла родить наследника для Сент-Ферре с более светлой кожей, чем у меня? Когда я думаю об этом дьявольском плане, не понимаю, как до сих пор не сошел с ума! Мне хочется провалиться сквозь землю. Я столько раз жалел обо всем, что и не счесть. В своем искуплении я готов терпеть адовы муки… И я знаю, придет время, Господь покарает меня за мое малодушие… Пойми, я боялся и не хотел для своего сына тех трудностей и осложнений, что выпало на мою долю. Я признаю во всем свою вину и молю о твоем прощении. После всех своих деяний я ни на что не претендую, но хочу, чтобы ты знала, — он перевел дыхание, и его красивое лицо озарила слабая улыбка. — Когда я увидел тебя в доме старого дона Фелипе де Вилья, то влюбился в тебя без памяти, как мальчишка, а узнав, что ты свободна, не стал мешкать и попросил у дона Педро твоей руки. Мне была важна именно ты. И не столько из-за золотистых локонов и кожи цвета нежнейших сливок, сколько из-за твоих необыкновенных глаз, в коих таилась скрытая печаль, но они также были полны и внутренней силы. Именно с того мгновения я понял, что мне нужна лишь ты одна. Я влюбился с первого взгляда, и день ото дня, по мере того как узнавал тебя, любовь моя росла и крепла. Каталина, я люблю тебя так, как никогда и никого в своей жизни не любил и не смогу больше полюбить. Я это знаю. И, если ты отвергнешь меня, чего я, безусловно, заслуживаю, я никогда не перестану восхищаться твоей стойкостью и безграничной верой… и где-то в глубине души надеяться на твое прощение.

Каталина была потрясена его словами и искренностью, что шла прямо от его сердца. Она чувствовала, он раскаялся в своих поступках. За последние месяцы он многое изменил в себе и в своих взглядах и да, это далось ему нелегко, учитывая его прошлое, однако у нее еще оставались вопросы к нему.

— Только чудо уберегло меня от рук Эуфимии Майоры, — тихо промолвила она в ответ на его пылкие речи.

— Это было моей самой непростительной ошибкой, — Себастиан склонил голову. Неужели в серых глазах мелькнули слезы? Но нет. Ей верно померещилось. — Я уступил минутной слабости и послал то злополучное письмо в Сент-Ферре, но после нашего с тобой разговора, — он еще хотел добавить про ту страстную ночь, что они провели вместе в башне замка, но не без основания предположив, что это было бы лишним, вовремя остановил себя, — я написал другое письмо.

— Что? — переспросила Каталина, хватаясь за тонкую соломинку. — Какое еще письмо?

— То письмо, в котором я отменял посланное ранее распоряжение.

— Но когда?

— В утро перед отъездом в Мадрид.

Каталина смотрела на супруга во все глаза. Не может быть! Он все же внял ее мольбам, ее уговорам, пошел на уступки точно так же, как когда-то это сделал его отец по отношению к своей любимой жене. Фиалковые глаза увлажнились.

— Почему же Эуфимия Майора привезла с собой только одно письмо?

— Потому что, когда гонец со вторым письмом прибыл на виллу, Эуфимия была уже на полпути в Кастилию, — ответил он глухо. Его плечи поникли. — Прости меня, mi querida. Когда я вернулся в Кабрерас с грамотой от короля, я был горд и счастлив от того, что мне удалось получить особое королевское дозволение. Я спешил рассказать тебе обо всем, что со мной приключилось с момента, как я покинул наши земли и отправился в столь опасный путь… Но едва я въехал в ворота замка и узнал, что ты бежала… я думал меня в тот же миг поразит молния. И я заслуживал это, как никто другой, ведь именно я стал причиной всех твоих невзгод. Я горячо молил Всевышнего, чтобы в дороге с тобой ничего не случилось, пока я мчался в Мадрид, дабы молить тебя вернуться со мной назад в наш замок. Но тебя не оказалось в доме д’Альваресов, куда я ехал в полной уверенности, что застану тебя в обществе твоей сестры. Тогда вместе с графом мы прочесали все окрестные монастыри Мадрида, прежде чем стало понятно, ты не появлялась в тех краях. Что я пережил тогда, не описать словами, — он на минуту умолк, вспоминая мучительную боль, испытанную им в момент неизвестности. — Я вернулся назад в Кабрерас и немедленно приступил к твоим поискам. Я не верил, что ты могла сбиться с пути и погибнуть от холода или тебя растерзали голодные волки, которые нынче развелись в этих лесах. Единственная мысль, что грела мне сердце, ты не поверишь, — он печально усмехнулся. — Я надеялся, что тебя похитили с целью выкупа. Это значило только одно. Ты жива! Однако записок с выкупом никто не присылал. Тогда я послал прошение к королю с просьбой помочь мне в поисках жены, и его величество удовлетворил мою просьбу. Еще мне помогал Диего. Мы вместе разработали план и начали действовать. У графа д’Альвареса оказалось много полезных связей. Он сразу разослал письма во все порты с описанием твоей внешности. Мы не на шутку опасались, что тебя могли продать на Черный континент в гарем какого-нибудь халифа. Я не мог этого допустить. Я не хотел тебя терять, потому что уже не представлял своей жизни без тебя. Я люблю тебя, Каталина.

Ладони Каталины дрожали, она ни разу не прервала пламенную речь супруга, с придыханием вслушиваясь в каждое его слово. Взмахнув длинными густыми ресницами, она поймала его пытливый взгляд. Горячие руки обжигали ее кожу. Все мысли разом вылетели из ее хорошенькой головки, и только фиалковые глаза лучились от переполнявшего счастья.

— Я люблю тебя, — тихо прошептала она, когда поняла, что веки ее увлажнились, и он губами осушал струившиеся по ее щекам слезы. Она услышала его признание, и сердце ее радостно запело. — Я прощаю тебя, mi amor.

— Я не достоин твоего прощения и тем более любви. Я столько причинил тебе боли, mi cariño.

— Это все в прошлом.

Каталина обвила руками его шею и потянулась к влажным губам. Себастиан застонал и жадно прильнул к ней в жарком поцелуе. Он ласкал ее шею и плечи, чувственными губами касаясь ее манящих, розовых губ, так похожих на нежнейшие бутоны роз, тянувшиеся к нему, как к солнцу, и крепче сжал в своих объятьях, будто опасаясь, что дивный мираж вот-вот рассеется и ускользнет от него.

На закатеследующего дня маркиз и маркиза Сент-Ферре вернулись в Кастель Кабрерас. Все обитатели замка высыпали во двор, чтобы поприветствовать молодую сеньору. Лица простых людей выражали теплоту и искреннее участие. Всем без исключения было жаль маркизу, что так долго пробыла в плену у «лютого зверя», как еще называли Дикого Магнуса. Однако, несмотря на перенесенные невзгоды, дух ее не был сломлен, глаза светились счастьем, она высоко держала голову и улыбалась всем и каждому отвечала на их нехитрые, но искренние приветствия. Ее встречали добрыми улыбками и любопытствующими взглядами. Некоторые женщины даже плакали от радости и желали ей здоровья в связи со скорым появлением наследника, единодушно отмечая цветущий вид сеньоры.

Среди грубоватых, не особенно красивых, но добродушных лиц Каталина не увидела Эуфимии и когда она поинтересовалась у Себастиана, где его тетка, неужели до сих пор заперта в башне, он неохотно ответил:

— После того как ты исчезла, мы долгое время не знали, что с тобой и где тебя искать. Эуфимия начала вдруг обвинять себя во всех смертных грехах, постепенно теряя рассудок. Она говорила безумные, совершенно нелепые вещи. К примеру, что это она оставила горящую свечу возле спальни родителей и что якобы она устроила тот пожар…, - Себастиан глубоко вздохнул, качая головой. — Я убежден, что этого попросту не могло быть. Мария рассказывала, отец сам частенько забывал потушить свечи перед сном, и мама порицала его за это… а Эуфимия в ту ночь принимала роды у жены конюшего, и я сомневаюсь, что ей было по силам присутствовать в двух местах одновременно. Тем более нам с Марией удалось тогда выжить только благодаря ней. Это она, возвращаясь от роженицы, увидела пожар в спальне родителей. Стояла глубокая ночь, все давно спали. Эуфимия подняла тревогу и вместе с Беатрис вытащила нас с сестрой из объятого пламенем дома, когда дым уже проник в наши спальни, — Себастиан сглотнул ком, подступающий к горлу. Минуло почти двадцать семь лет с тех страшных событий. Он был совсем ребенком и, конечно, ничего не помнил, но всегда знал, кого ему следует благодарить за спасение их с сестрой жизней.

Каталина осторожно прикоснулась к плечу мужа. Ее сердце переполнилось сочувствием и любовью к Себастиану. Она видела скорбь на его лице, и понимала, случившаяся трагедия никогда не сотрется из памяти, но в час печали она хотела стать для него утешением, служить ему опорой.

— Так значит, Эуфимия сошла с ума?

Внутренне Каталина подготовилась к встрече с повитухой. Но учитывая то, как они расстались в прошлый раз, встреча эта не могла быть теплой, слишком уж красноречив был взгляд, которым наградила ее тетка мужа, шипя сквозь зубы свои скрытые угрозы. Безусловно, Эуфимия тогда выполняла, как она думала, приказ Себастиана, однако делала она это с нескрываемым довольством. Видимо, «целительница» искренне считала, что отпрыскам Себастиана не место в этом бренном мире. Каталина отчетливо помнила ее перекошенное злобой лицо, потому в глубине души испытала некоторое облегчение от того, что теперь ей не придется видеться со старухой.

Себастиан взял Каталину за руку и обнял ее, целуя в висок.

— Эуфимию все чаще заставали разговаривающей самой с собой. Бывало, она бормотала себе под нос что-то невразумительное или наоборот принималась беспричинно кричать. Настроение ее менялось так часто, что она пугала этим обитателей замка, то смеялась невпопад, то громко стенала. Со временем ее начала сторониться прислуга, а однажды ее едва успели снять с замковой башни. Она стояла на самом краю стены и, протягивая руки к затянутому тучами небу, таращила глаза и хохотала, как безумная, бурно восторгаясь бушующему ветру и наступающему ненастью. После того случая падре посоветовал отправить Эуфимию в монастырь Святой Тересы Авильской, где бы она могла обрести покой, «ежедневно занимаясь праведными делами и общаясь с добрыми монахинями-кармелитками». Так я и сделал, — сухо закончил маркиз, вспоминая, как тетка напоследок вовсе разбушевалась и грозила наслать на него страшное проклятье, «если рогатые черти не исчезнут из ее головы».

День ото дня Каталина чувствовала себя все лучше. Словно ощущая благодать и покой, малыш вел себя в материнской утробе довольно смирно, лишь изредка выказывая свой упрямый нрав, и когда Каталина вставала на колени перед церковным алтарем, он бойко молотил ее пяточками в живот.

Вот и сейчас, ощущая его нарастающее недовольство, она вознесла благодарственную молитву и торопливо перекрестилась. Пилар, верная служанка, всюду сопровождающая свою сеньору, проворно подхватила Каталину под локоть и помогла подняться с колен. Восьмой месяц беременности давал о себе знать. Каталина неуклюже повернулась, чувствуя себя откормленной гусыней, не видящей ног за своим животом, и украдкой вздыхая, направилась к выходу.

На пороге церкви им встретился отец Сильвестр.

— Доброе утро, дочь моя, — падре благодушно улыбался. — Как поживает мой племянник? С тех пор как вы вернулись, прошло более месяца, и за это время я ни разу не имел удовольствия видеть Себастиана в Божьем доме.

Каталина смиренно вздохнула и скрестила руки на своем животе.

— И вам доброго утра, падре, — улыбнулась она в ответ. — Дела захватили с его головой. Пока Себастиан отсутствовал в Испании, он не мог уделять должного внимания своим многочисленным предприятиям. Обстоятельства зачастую…

— Дочь моя, не нужно искать ему оправданий, — отец Сильвестр положил широкую ладонь поверх руки Каталины и тепло сказал: — Я догадываюсь о причине этой самой… с позволения сказать… занятости. Племянник так и не простил самого себя за те несчастья, что пришлось пережить тебе, дочь моя. Он продолжает во всем винить себя, оттого и страшится поговорить с Создателем один на один, открыть ему свое сердце. Но пойми, — проникновенно молвил падре, — именно это ему необходимо сейчас сделать. Ему нужно посмотреть своим страхам в лицо, набраться мужества и простить самого себя, а обращение к Господу поможет обрести покой его душе. Он должен знать это. Пока еще не поздно и не случилось никакой беды, ему следует поторопиться. Господь терпелив, но время никого не ждет.

— Я передам ваши слова, падре, — Каталина поцеловала протянутую руку.

— Надеюсь, Себастиану хватит мудрости прислушаться к тебе. Да благословит тебя Господь, дочь моя.

Вернувшись в замок, Каталина не стала откладывать разговор на потом, а решила тотчас объясниться с супругом и передать ему слова отца Сильвестра. Ее давно волновала замкнутость Себастиана. Она чувствовала, он потихоньку отдаляется от нее, все больше уходя в себя. Поначалу это было совсем не заметно. Он по-прежнему окружал ее заботой, как и в первый день, когда они вернулись в замок, относился к ней с теплотой и любовью, всегда расспрашивал о ее самочувствии, тревожась то за ее внезапную бледность, то за отдышку или затекшие к вечеру ступни ног. О, да, ночи они проводили вместе. Но не все эти ночи были наполнены страстью, иногда они просто засыпали, тесно прижимаясь друг к другу. Он целовал ее в шею и, приникая к затылку, шептал на ухо нежные слова, а она засыпала, убаюканная его тихим низким голосом, бесконечно счастливая в его крепких объятьях.

С наступлением же дня он закрывался в библиотеке и перебирал бумаги, писал письма и вел расходно-приходные книги, вникая во все тонкости и интересуясь всеми хозяйственными вопросами, которые прежде были возложены на Кармен. Порой он выезжал на дальние выгоны или бывал в деревнях арендаторов, но каждый раз, возвращаясь в замок на закате дня, усталый и пропахший конским потом, в запыленных одеждах, он первым делом находил ее, чтобы вновь и вновь убедиться, что она никуда не исчезла. Она рядом, она здесь, в замке, в саду в окружении цветов или в уединении собственной спальни. А она всякий раз, завидев его на аллее парка или на пороге спальни, бросалась ему навстречу, трепеща от любви и волнения, обвивая его шею руками, и он с улыбкой подхватывал ее и, целуя в раскрасневшиеся щеки, в губы, в нос, зарывался в золотистые локоны, жадно вдыхая аромат ее волос. Затем он опускался перед ней на колено и рукой гладил выступающий живот. Ребенок в эти счастливые для Каталины мгновения будто замирал, постепенно знакомясь с новым, очень важным человеком в своей жизни.

И все же, несмотря на проявляемую заботу, Каталину не покидало ощущение, что Себастиан подспудно мучился сомнениями, его душу терзали муки совести. Она понимала, чувство вины не дает ему покоя и несколько раз пыталась заговорить об этом. Но всякий раз он хмурил брови и уходил от ответа, ловко переводя разговор на другую тему. Через какое-то время она забросила эти бесполезные попытки и просто отдалась на волю проведения. Она верила, Господь не оставит его и рано или поздно научит жить в ладу с собой. Сама она простила его и говорила о том не единожды, но Себастиану предстояло самое трудное. Ему нужно было простить самого себя.

Каталина меж тем миновала Большой зал и лестницу первого этажа, прошла по длинному коридору, свернула на открытую террасу, откуда открывался живописный вид на озеро и пестреющие вдали миндальные рощицы и гранатовые сады, но сейчас ей было не до красот кастильского плоскогорья. Она спешила увидеться с мужем, который это время дня обычно проводил в библиотеке. Дойдя до нужной комнаты, она постучалась в дверь. Ответа не последовало, тогда, предположив, что супруг, возможно, куда-то вышел, Каталина на всякий случай решила убедиться в том сама, распахнула дверь настежь и… вскрикнула от удивления.

Меньше всего на свете она ожидала увидеть здесь именно его! И, если бы кто-то поинтересовался ее мнением, то она непременно ответила бы, что и вовсе не хочет встречаться с этим человеком. Никогда! Судьба же на сей счет имела собственное суждение. В центре комнаты, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, стоял племянник ее мужа. На нем был укороченный плащ, из-под которого выглядывала шпага, темный колет и узкие штаны, заправленные в пыльные сапоги. Черные как уголь глаза впились в Каталину, едва она появилась на пороге библиотеки. С нескрываемым интересом Родриго принялся разглядывать ее лицо и располневшую фигуру.

Внезапный приезд родственника мужа оказался для Каталины полной неожиданностью. Ее дыхание сбилось, она задышала часто и прерывисто. Ребенок тут же ответил ощутимыми толчками на усиленное сердцебиение матери. Неужели прежние страхи возвращаются к ней? Она вздрогнула и устремила вопросительный взор на мужа, восседавшего в своем излюбленном кресле за большим письменным столом. Себастиан сидел неподвижно, словно каменное изваяние, только на скулах вздулись желваки, и глаза нехорошо поблескивали из-под черных ресниц. Он явно был не в духе. В воздухе повисло напряжение, однако Каталина не собиралась покидать стен библиотеки, и маркиз интуитивно чувствовал это. Он с мрачным видом посмотрел на племянника, а тот, по-своему истолковав продолжительное молчание, криво усмехнулся.

— Приветствую вас, тетушка, — на последнем слове Родриго сделал значительное ударение и поклонился в шутливой манере, коснувшись пола перьями бархатного берета. — Вы выглядите, как хорошо откормленная гусыня, собирающаяся снести драгоценное яйцо.

Каталина опешила от язвительного тона, который позволил себе Родриго.

— Ты еще смеешь говорить со мной в подобной манере и это после всего, что сделал?!

Родриго насмешливо поднял брови:

— Хм, ваше сиятельство видимо, забыли, кто подтолкнул меня на сие возмутительное действо.

— Довольно! — властно прогремел голос маркиза.

Себастиан был мрачнее тучи и, судя по побагровевшему лицу, готов был вцепиться Родриго в глотку. Выскочив из-за стола в расстегнутой на груди рубашке цвета слоновой кости и коротких темных шароварах чуть ниже колена, с распущенными волнистыми волосами до плеч и взглядом, метающим грозные молнии, он походил на опасного пирата, привыкшего бороздить морские просторы. Каталина против воли залюбовалась супругом. По его сильному, натренированному телу перекатывались могучие мышцы, а гладкая золотисто-коричневая кожа сияла в лучах полуденного солнца, проникающего через распахнутые окна в библиотеку. Маркиз возвышался почти на целую голову над племянником и яростно взирал на того сверху вниз.

— Немедленно извинись перед моей женой, — потребовал Себастиан, угрожающе сжимая кулаки, — иначе я раздавлю тебя как пиявку!

Черные глаза Родриго хищно сузились и, хотя он уступал маркизу в росте, но был почти так же широк в плечах.

— За что именно ты хочешь, чтобы я принес свои извинения, дядя? За то, что по твоему приказу следил за сеньоритой Каталиной, пока она жила в доме дона Педро или когда ты решил, что я стану отцом твоего наследника?

Молниеносный удар в челюсть сбил с ног заносчивого гостя и с глухим стуком тот упал к ногам любимого дядюшки.

— Ты убил его? — Каталина испуганно вскрикнула и устремилась к Родриго.

— Ты еще жалеть будешь этого паршивца? — сердито вскинулся Себастиан, зорко следя за тем, как его жена наклоняется к обидчику и старается понять, дышит ли он.

— Слава Всевышнему, он жив, — Каталина потрясла Родриго за плечи, но молодой человек продолжал лежать без движения. Тогда она легко похлопала его по щекам, чтобы кровь скорее прилила к лицу. — Себастиан, его нужно перенести на кушетку.

— А может еще уступить ему хозяйскую спальню? — ехидно поинтересовался маркиз.

— Мне казалось, эта тема исчерпана, — чуть слышно пробормотала Каталина, закусывая губу.

— Прости меня, — выдохнул Себастиан, понимая какой промах он совершил. — Неподобающее поведение Родриго затуманило мой разум. Это вообще не должно было случиться, — удрученно покачал головой маркиз. — Он и приехал только за тем, чтобы попрощаться. Родриго уплывает в Новый Свет. Он давно мечтал пересечь Атлантику и добраться до берегов Новой Испании, но всегда находились какие-то причины отложить поездку. Теперь же время пришло, а учитывая последние события, — почесывая затылок, добавил хозяин замка, — так даже лучше.

Удар Себастиана пришел точно в цель. Челюсть Родриго сильно пострадала, и он вынужден был остаться в Кастель Кабрерас до тех пор, пока не поправит свое здоровье. Ситуация складывалась пренеприятная. Дядя с племянником отказывались общаться друг с другом, и Каталина в этой ситуации вынуждена была выступить в роли доброй самаритянки и первой сделать шаг к примирению. Как гостеприимная хозяйка, она взялась ухаживать за больным. По крайней мере, грешным делом думала Каталина, она была избавлена от оскорбительных речей и колкостей, которые мог допустить в этот момент Родриго, ведь целую неделю он не в силах был двигать челюстью, а значит, и говорить. Она кормила его из ложки и часами просиживала в его комнате, то что-то читая, то развлекая рассказами из своего детства.

Долгие посиделки жены у племянника вызывали в маркизе еще большее раздражение, он частенько срывался на слуг и уезжал охотиться со своими людьми на отдаленные земли своих владений, возвращаясь уже затемно. Днем супруги почти не виделись и не разговаривали друг с другом, но ночи, по-прежнему проводили вместе. Однако время на слова они не тратили, предпочитая оставлять проблемы прожитого дня за дверьми спальни.

На десятый день после стычки с Себастианом Родриго стало заметно лучше, вправленные назад суставы начали заживать, жевательные рефлексы восстановились, и он изъявил желание сходить в церковь, покаяться в грехах перед отцом Сильвестром. По-видимому, встреча с падре оказала на него положительное воздействие, потому что когда Родриго снова вернулся в замок, первым делом он захотел увидеться с Каталиной. С помощью слуг он отыскал маркизу в саду.

Она сидела в беседке, сплошь увитой белыми цветками жасмина, и занималась излюбленным занятием, шила детские вещички, а ее прекрасное точеное лицо в этот миг озаряла нежная улыбка. Вокруг царила полная идиллия. Сад наполнялся душистыми ароматами роз, гортензий, пионов и хризантем, клумбы пестрели от изобилия цветущих растений, вокруг пели птицы, порхали мотыльки, весело жужжали полосатые шмели и пчелы, собирая драгоценный нектар.

— Доброго дня, ваше сиятельство, — Родриго учтиво склонил голову набок, неспешно приблизившись к тенистой беседке.

Каталина откинула со лба золотистую прядь, и Родриго в который раз поразился чарующей красоте и грации этой молодой женщины.

— Добрый день, Родриго. Но к чему эти церемонии? — она приветливо улыбнулась ему. — Мне передали, что вы ходили в церковь.

— Я говорил с падре, — молодой человек сдержанно кивнул, останавливаясь в двух шагах от Каталины. — Все эти дни я думал о том, что произошло со мной за последний год. Я совершал поступки, которыми вряд ли стал бы гордиться мой отец, — недолго колеблясь, Родриго решил высказать то, что давно лежало тяжким грузом на его сердце. — Встреча с падре открыла мне глаза на мои прошлые деяния. К моему сожалению, не все они отличались благородством. Падре указал на мои ошибки, и я понял, что был непозволительно груб с вами, с… Себастианом. Я виноват перед вами, Каталина, не меньше дяди, потому что согласился на тот бесчестный поступок. И неважно, что двигало тогда мной. Все это недостойно имени де Сильва. Теперь же я пришел просить… Нет, не верно. Я пришел молить о прощении. Каталина, простите меня… если это возможно.

Каталина внимательно взглянула на племянника своего мужа и мягко улыбнулась ему:

— Я помню нашу первую встречу.

Родриго хватило совести покраснеть:

— Это было в саду вашего отца, в день свадьбы вашей сестры Элены и графаДиегод’Альвареса.

— Вы поцеловали меня. Помните? — задумчиво проронила она и, улыбнувшись, пригласила присесть с ней рядом.

Молодой человек еле заметно кивнул:

— Зачем вспоминать те далекие дни?

— Мне тогда думалось, что я влюблена в вас.

— Я не уверен, что нашу беседу стоит продолжать, — окончательно сконфузился Родриго и, тем не менее, подчинился ее просьбе и присел на скамью, устремив взор к цветам, над которыми порхали разноцветные бабочки и стрекозы. Лучше смотреть куда угодно, лишь бы снова не попасть в плен бездонных глаз.

— То была мимолетная влюбленность, — тихо пояснила она. — Когда я узнала своего мужа лучше, то влюбилась в него со всей страстью, на которую была способна. Все остальное померкло перед этой любовью. Я трепетала от одного лишь его взгляда, от звука его голоса и мне было все равно, насколько безобразно выглядит его лицо, скрытое за маской. Я просто полюбила его образ, его внутренний мир. Ради своей любви я готова была на многие жертвы, в том числе коротать свои годы вдали от семьи и общества, лишь бы быть с ним рядом. Я не роптала на судьбу, принимая все, как данность… А Себастиан, движимый внутренними демонами, поддался слабости и своим мнимым страхам, — Каталине трудно давались эти слова, но она говорила, продолжая улыбаться. — Он допустил чудовищную ошибку, и я вправе была ненавидеть его всю оставшуюся жизнь… но я не смогла, потому что люблю и потому что, он раскаялся, признал свою неправоту. Он просил прощения… и знаете что, Родриго? Я простила его, так же прощаю и вас. Я знаю, вами двигала любовь, — она ненадолго приостановилась, переводя сбившееся от волнения дыхание. — Вы глубоко преданны Себастиану и любите его, как брат родного брата. Именно это чувство объединяет нас с вами, а еще это, — она протянула к нему свою ладонь и, взяв за руку, более прохладную, чем рука Себастиана, положила на свой живот. — Что вы чувствуете, Родриго?

Мгновение и лицо Родриго осветила широкая улыбка. Мелкие морщинки на его вспотевшем от жары и напряжения лбу разгладились, и он зачарованно спросил:

— Неужели это мой маленький кузен? Такой сильный крепыш, совсем как его отец.

— Да, — Каталина улыбнулась столь обворожительно, что Родриго еле удержал себя в руках, чтобы не сделать еще одну глупость, — а, возможно, что кузина. В любом случае, теперь мы родственники по крови.

Родриго задумчиво кивнул:

— Я понял вас, Каталина, и безмерно счастлив, что вы простили мне мои прошлые прегрешения. Но я не был бы с вами достаточно откровенен, если ни признался бы до конца. Я очень хорошо помню нашу первую встречу в саду вашего отца. Я увидел девушку необыкновенной красоты, нежную, как майский ветер и прекрасную, как распустившаяся роза.

Каталина снова увидела этот взгляд, полный вожделенной любви и мучительной тоски по несбывшимся мечтам. Она хотела прервать словесный поток пылких признаний, но Родриго было уже не остановить.

— Я влюбился в вас, Каталина, с первого взгляда. И любовь моя не умерла со временем, она здесь и до сих пор живет в моем сердце, — он осторожно взял ее руку и приложил к своей груди. Каталина ощутила, как под тонкой тканью рубашки учащенно бьется его сердце. — Однако мне нечего было предложить вам, кроме шпаги и своего доброго имени. Это было слишком мало и недостойно вас, потому я отступил в сторону. Я не стал бороться за вас. Теперь вижу, вы счастливы с дядей, и я не хочу напоминать своим присутствием вам о случившемся. Я так же прошу прощения о той мимолетной слабости, когда предложил вам бежать вместе со мной в Новый Свет. Это было легкомысленно с моей стороны, — глубоко вздохнув, он отпустил ее руку и поднялся со скамьи. — Теперь я плыву туда один. За сотни миль от Испании я хочу начать новую жизнь.

— Это ваше окончательное решение? — Каталине было жаль Родриго, но она ничего не могла поделать. Рядом с ним ее сердце билось ровно, не так, как с Себастианом.

— Да, — грустно улыбнулся он, напоследок окидывая Каталину взглядом отчаявшегося утопающего, вдаль от которого уплывал благословенный корабль.

Тем же вечером между Себастианом и племянником состоялся непростой, но важный разговор, и на этот раз из-за дверей библиотеки не доносилось никаких криков или признаков завязавшейся ссоры. Все прошло тихо и мирно, по-родственному. На следующее утро, еще до восхода солнца, Родриго покинул Кастель Кабрерас, чтобы отправиться в Малагу, где собирался сесть на один из торговых кораблей Себастиана и с попутным ветром плыть навстречу своей судьбе.

* * *

Легкий ветерок развевал пышные золотистые локоны. Прекрасное лицо молодой женщины дышало мягкой женственностью. Она наслаждалась тихим шелестом листвы и сопением младенца, мирно спящим на ее руках. Сердце переполнялосьсчастьем. Оно лилосьчерезкрай, светилось вовзгляде, слышалось в ее голосе. Она тихо рассмеялась, наблюдая за Тео, который с детской непосредственностью носился между цветочными клумбами, тщетно пытаясь нагнать большую стрекозу с прозрачными, как стеклышко крыльями. Он запыхался от бега и остановился возле кустов с алыми розами, когда перед его озорным личиком вдруг взметнулось облако из разноцветных бабочек, и он мгновенно увлекся новой игрой, заворожено следя огромными глазами за порхающими в воздухе мотыльками, сверкающими в лучах яркого солнца.

Себастиан улыбался, всей грудью вдыхая утренний воздух, наполненный ароматами цветов и свежестью, наслаждаясь дивной картиной из его мечты. Он не знал родителей, не знал, каково это иметь любящую дружную семью, однако он видел, какие трепетные отношения связывали его сестру Марию и Эмилио, отца Родриго, и где-то в глубине души желал того же. Но по мере взросления быстро понял, что мир вокруг жесток и беспощаден. Он всю жизнь вынужден был скрываться за маской, изо дня в день сковывая себя все новыми запретами и ограничениями, лишая себя порой самых простых и обыденных вещей, как, к примеру, искупаться в море при свете дня или спокойно пройтись по улочкам Гранады, не страшась каждую минуту быть схваченным поборниками Святой инквизиции. Он знал, ему никогда не стать тем, кем он хочет, его надеждам не суждено сбыться. И вот однажды в его жизни появилась она, золотоволосая сеньорита с глазами цвета лесных фиалок и сердцем, полным любви и сострадания. Она как добрая фея из сказок подарила ему давно утраченные мечты, неизведанные ранее ощущения, убедила в том, что все можно изменить. И он поверил ей.

Себастиан подавил вздох сожаления. Как жаль, что нельзя вернуть былое, нельзя исправить то, что сотворил собственными руками. Никогда ему не искупить своей вины перед ней. И даже слова падре, с которым он теперь стал видеться чаще по ее же настоянию, не могли до конца унять боль, терзающую сердце, не дающую временами заснуть до самого рассвета.

Но вопреки всему он был счастлив. И все благодаря этой хрупкой на вид молодой женщине с ангельской улыбкой на лице. Она раз и навсегда пленила его сердце и научила любить. Он никогда не подозревал, что можно испытывать нечто подобное. Маркиз сглотнул комок, подступающий к горлу. Он вспомнил, как волновался, сбивчиво рассказывая ей о Тео и об их короткой связи с Кармен, но Каталина и здесь проявила поразительное спокойствие и рассудительность. Она ни в чем не стала упрекать мужа, обличая в обмане или скрытности, а безоговорочно приняла Тео как родного сына и постаралась заменить ему мать. Она много гуляла и общалась с мальчиком, который оказался весьма любознательным. Их часто можно было застать сидящими в беседке с книгой в руках или катающимися на качелях, подвешенных на ветке старого миртового дерева в глубине сада. Тео на удивление быстро свыкся с новым образом жизни. Он подружился с Каталиной и стал делиться с ней своими самыми сокровенными тайнами и переживаниями — про пойманных жучков, задохнувшихся на следующий же день в плотно закрытой коробочке, про то, как иногда таскал у кухарки печенья и прятал за пазуху, а вечером, ложась в постель, уплетал их под одеялом. Он захлебывался от восторга, рассказывая, как наблюдал за гусеницами в саду, как на его глазах молодой кузнечик расправлял тоненькие лапки и делал первый прыжок, как у его любимицы белки появилось потомство и многое из того, что вызывало улыбку на его детском личике.

Происходящее маркизу все еще казалось сном. Он покрепче обнял Каталину и, закусив травинку между зубами, прислонился спиной к вековому стволу дерева. Он боялся, что очнувшись от дремоты, не обнаружит возле себя ее гибкого стройного стана, не увидит нежности во взгляде, не почувствует ласковых рук на своих плечах.

— Мы проведем уходящее лето в Кастель Кабрерас, а на зиму переберемся в Сент-Ферре. Как тебе такой план, mi querida?

— Я согласна, mi marido.

Душа Каталины пела от счастья. Лучшей жизни она и представить себе не могла. Рядом с ней были любящий муж, их ребенок и Тео. Сейчас она не представляла своей жизни без них. С Тео с самого начало не возникло никаких трудностей. За последние недели мальчик сильно привязался к молодой жене своего отца, они быстро нашли общий язык и вскоре стали почти неразлучны. То, что его настоящая мать, Кармен де Лангара, уехала далеко и еще очень долго не вернется, он воспринял стойко и по-взрослому рассудительно.

— Мама никогда не любила это место, — обводя взглядом серые стены замка, сказал тогда Тео. — Здесь она чувствовала себя одиноко. Ей всегда хотелось жить поближе к морю. — Отец, — в глазах семилетнего ребенка загорелся интерес, — а ты возьмешь меня в Сент-Ферре? Мама говорила, что там есть море, значит там красиво.

— Непременно, сын, — Себастиан погладил Тео по макушке и улыбнулся. — Даю тебе слово, Теобальдо, ты увидишь море.

Каталина слегка поморщилась, мысленно возвращаясь к воспоминаниям об их совместном ребенке с Себастианом, который с первых мгновений жизни показал себя настоящим бойцом. Роды начались неожиданно, чуть раньше запланированного срока и проходили довольно сложно. Воды отошли быстро, но Каталина почти сутки не могла родить, плод оказался слишком крупным. И вот, когда опытным рукам местной повитухи удалось сделать почти невозможное, а роженица, переставая что-либо чувствовать, к исходу дня теряла остатки сил, выяснилось, что тонкую шейку младенца плотно обвивала пуповина. Ребенок появился на свет с синеватым оттенком кожи. Каталина, истомленная болезненными и продолжительными схватками, была в не себя от отчаяния. Длинные ресницы дрогнули, веки мгновенно увлажнились, с бледного лица сошла улыбка, не успев появиться, когда она не услышала ни детского плача, ни крика. Ребенок не издал ни единого звука, он едва дышал.

Каталина еле сдерживала рыдания, разрывающие ей грудь. Все казалось предрешенным, но она отказывалась в это верить, беззвучно шевеля пересохшими губами. Невзирая на все ее старания и пережитые волнения, она теряла свое дитя. Ее малыш, едва увидев свет, готов был его покинуть. Это было вне ее разума, вне ее понимания. Она протянула руки, желая взять дитя на руки. Пусть в первый и единственный раз, но она хотела прижать его к себе, плоть от плоти своей, хотела сохранить в своей памяти те недолгие мгновения, что были им отпущены. Но ей не дали это сделать.

Себастиан в это время, находясь в покоях жены и держа ее за руку, ибо не решился оставить ее ни на минуту бороться один на один с новыми, уготованными только ей одной испытаниями, склонился над младенцем, понимая, что в любую секунду может произойти непоправимое. Тревожные мысли молниеносно пронеслись в его сознании. Словно тысячи кинжалов разом вонзились в его тело, он почувствовал такую сильную боль, что на краткий миг позабыл, как дышать. Глаза застилала странная пелена, вокруг все плыло, но он упрямо тряхнул головой. Они не могли потерять свое дитя, живое напоминание его ошибок и ее силы духа, плод их любви и страсти. Отбрасывая прочь остаток сомнений, он бережно взял дитя на руки и губами приложился к маленькому ротику. Осторожно вдувая в легкие ребенка воздух, он действовал инстинктивно, но на удивление умело, будто проделывал подобное ни один десяток раз. И случилось невероятное. Скоро малыш закряхтел, закашлялся и, приложив ощутимые усилия, огласил спальню громким требовательным криком.

— Это прекрасно, — выдохнул Себастиан, изумленно взирая на порозовевшее тельце.

Со слезами на глазах Каталина улыбалась своему счастью:

— Ты совершил чудо, любимый.

— Нет, это ты совершила чудо, милая, подарив мне дочь.

— Дочь? — Каталина робко улыбнулась. — Ты не разочарован, что родилась дочь, а не сын, mi lindo?

— Разочарован? — лицо Себастиана озарила горделивая улыбка. — Каталина, сердце мое, я никогда не был счастливее, чем теперь! Ты только взгляни, она настоящая красавица и как похожа на тебя. Наша девочка проявила волю к жизни и силу духа, не меньшую, чем у ее мамы.

Он поднес дочь новоявленной матери, и сердце Каталины в мгновение ока наполнилось любовью к крошечной малютке. Она взяла девочку на руки и поднесла к груди. Малышка почувствовала материнское тепло и разом умолкла, со всей серьезностью глядя на Каталину.

— О, Боже, Себастиан, у нашей дочери твои глаза. Они такие светлые и чистые, словно горные озера весной, — восхитилась Каталина, сияя от радости и умиления. У них с Себастианом есть ребенок! Она никогда не чувствовала себя более счастливой, чем в эти минуты.

— С этими золотисто-каштановыми волосами и матовой кожей, — вторил ей с отцовской гордостью маркиз, — она со временем станет такой же удивительной красавицей, как и ты.

Каталина подняла на мужа взгляд, полный любви:

— Ты придумал имя для нашей первой малышки, любимый?

Себастиан широко улыбнулся, в серых глазах заплясали лукавые огоньки:

— Первая, говоришь… Я не прочь от повтора, mi esposa. Нашу старшую дочь я желаю назвать Эвита, что означает живая.

— Ей подходит это имя, — охотно согласилась Каталина и добавила: — а ее полное имя пусть звучит так — Эвита Мария Каролина Вероникаде Кабрера де Перес.

— Ты хочешь, чтобы у девочки были имена наших обеих матерей и… моей сестры? — голос Себастиана предательски дрогнул, от избытка чувств ему трудно давались слова.

— Конечно, любимый, я хочу назвать нашу дочь в честь трех замечательных женщин. Так мы выказываем им свою любовь и благодарность.

— Это я благодарен тебе за все, что ты сделала для меня и… для нас. Я люблю тебя, Каталина. И буду любить всегда, целую вечность.

…Я буду любить тебя целую вечность.

Несколько недель спустя пришло известие от родителей Каталины. Сеньор Перес делился радостным событием. У них с доньей Вероникой, матерью Элены и Каталины, родился мальчик. Счастливый отец нарек долгожданного сына и наследника Хосе-Мануэлем Перес де Гарсия. Новость о беременности сеньоры Перес скрывалась ото всех самым тщательным образом, и даже самые близкие не подозревали о ее деликатном положении, ибо донья Вероника и дон Педро давно отчаялись иметь еще детей. В сорок лет родить здорового малыша было непросто, тем более, если учесть множественные выкидыши, которые сопутствовали Веронике в последние годы. Однако на этот раз, малыш оказался крепким, а роды прошли легко и без осложнений. Мама и ее ребенок были здоровы и счастливы.

— Я бесконечно рада за маму и папу, — смеясь сквозь слезы, вымолвила Каталина, перечитывая письмо вторично. — Теперь у меня и Элены есть младший брат, о чем мы всегда и мечтали.

— Не успел Хосе-Мануэль родиться, как обзавелся племянницей и племянником, — шутливо добавил Себастиан, осушая слезы жены легкими поцелуями.

— Верно, — рассмеялась Каталина, прижимаясь к широкой груди Себастиана, — и папино поместье теперь перейдет по праву рождения к его законному сыну и наследнику. Луис-Антонио, не соло нахлебавшись, может убираться восвояси. Лакомый кусок от пирога ему ни за что не получить.

На закате дня, когда солнце коснулось горизонта, и небосвод окрасился в золотисто-оранжевые и красные тона, Каталина стояла у открытого окна и любовалась живописной явлением, кое нарисовала сама природа, а Эвита, сомкнув глазки, сладко сопела в своей колыбельке. Маркиз тихонько приблизился к жене и поцеловал ее в полураскрывшиеся губы.

— О чем ты думаешь, милая? Ты будто о чем-то мечтаешь.

Фиалковые глаза вспыхнули от удовольствия.

— Я мечтаю о целой вечности, что проведу в твоих объятьях. Помнишь, ты обещал мне это в тот день, когда родилась Эвита?

— Конечно, помню, милая, — на чувственных губах заиграла улыбка. — Ты пленила мое сердце, mi amor. Я отныне твой навек. Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Себастиан, муж мой.

Каталина, зачарованная мужественной красотой его лица и силой взгляда, проникающего до самого нутра так, что по ее телу пробегала волна мелкой дрожи, ни в силах сдерживать свое желание, скользнула в его объятья.

— Я думаю, настало время подарить нашей дочке младшего братика, — она потянулась на цыпочках и слегка прикусила нижнюю губу Себастиана.

— Ты уверена, милая? — в серых глазах зажглись серебристые искорки, а в следующую секунду вспыхнуло неукротимое пламя.

— О, да. Я хочу наверстать упущенное время. Я твоя навечно, навсегда!

Вихрь страсти унес влюбленных высоко к небесам, они позабыли о времени и месте. Теперь ничто не омрачало их мыслей. Они освободились от всех тревог и напастей. Как свободные птицы, они порхали в поднебесье, отдаваясь друг другу без остатка, с любовью и нежностью, на какую были только способны, они вновь и вновь погружались в это сладостное, упоительное чувство. Каталина знала, она чувствовала, отныне так будет всегда.