— Отчего же вы, сестра, не покинули замок Камелот, как велел вчера мой муж? — требовательно спросила у Морганы королева.

— Ах, будто бы вы не понимаете! — шаря глазами по празднично украшенному залу, рассеянно отвечала та. — Уехать сейчас, накануне торжества, было бы очень неразумно. У гостей может возникнуть впечатление, что у короля и его сестры возникли разногласия. Артур милостиво разрешил мне быть на балу, как это и происходило каждый год после обязательного турнира.

Таким образом Моргана объяснила своё присутствие на балу. Уэльская колдунья вырядилась ради такого случая в новое платье, словно торжествовала победу. Она уже порядком успокоилась после унизительного поражения своего второго сына и после тяжёлой неудачи старшего.

Гавейн присутствовал тут же, но не участвовал в оживлённых разговорах своих товарищей по Круглому Столу и не волочился галантно за дамами. Он вообще был настолько серьёзен и удручён, что простое его лицо утратило выражение обычной открытости и простоты. К нему подходили рыцари, одетые в праздничные одежды, и что-то говорили — видимо, утешали. Он же отвечал спокойно и с достоинством.

Лицо Гавейна слегка исхудало, под глазами легли тени — похоже, он провёл бессонную ночь.

Джиневре некогда было наблюдать за своими недругами — она ждала появления Ланселота. Убедившись, что Моргана точно не собирается покидать замок до конца бала, королева отошла от свояченицы. В конце концов, лучше всё закончить миром, а то злобной отравительнице Моргане может придти в голову идея мести за унижение, полученное от своего брата. Пусть никто, кроме близких, не знает, что Артур изгнал свою сестру из Камелота.

— Сестра, вы не знаете, когда появится тот самый рыцарь, что так успешно сразился с моим сыном Гавейном? — прозвучал над самым ухом королевы горячий шёпот Морганы. Это было настолько неожиданно, что Джиневра в изумлении обернулась и посмотрела на сестру короля.

Лицо Морганы словно освещалось внутренним светом, настолько ярко сверкали её тёмные глаза. На щеках полыхал румянец, влажные полные губы были приоткрыты в явном нетерпении. И вообще сестра Артура казалась намного моложе своих сорока лет. Какая-то страсть сжигала эту женщину, и было видно, что уэльская колдунья даже не пытается скрыть охвативший её пыл.

Всем известно, что королева Уэльса весьма любвеобильна и очень часто находит привлекательными не только мужчин благородных кровей, но даже и простолюдинов, лишь бы те обладали достаточной физической формой. Она даже не брезгует собственными слугами, и какой-нибудь скромный пехотинец её мужа не раз имел возможность разделить со своим лордом его жену в его же собственной постели. Мало того, даже скотники и пастухи нередко пользовались благосклонностью этой благородной дамы. Короче, она была так же неразборчива, как и ненасытна. И вот теперь до разгневанной Джиневры дошло, что леди Моргана заинтересовалась Ланселотом ещё на турнире — недаром она так настойчиво спрашивала о нём.

— Зачем он вам, сестра? — едва сдерживая ярость, спросила королева.

— О, вы не поверите! — с нервным смешком ответила та, обратив к жене брата свои слегка сумасшедшие тёмно-карие глаза. — Я, кажется, влюбилась в этого красавца!

Джиневра прямо-таки онемела от этой бесстыдной откровенности и невольно обратила внимание на расширенные зрачки Морганы.

У королевы Уэльса были большие, выразительные глаза удивительно сочного карего цвета — они делали её лицо притягательным для любого взгляда. А гладкая, ровная кожа щёк без всякого намёка на возрастную обвислость, казалось, дышит нездешней теплотой.

Надо признаться, Моргана была необыкновенно хороша собой, и годы щадили её красоту. Уэльская колдунья была уверена в неотразимости своих чар для любого мужчины, на котором ей вздумалось бы остановить благосклонный взгляд своих прекрасных глаз.

Несмотря на то, что при дворе Артура строго соблюдались христианские приличия, и откровенный блуд здесь был недопустим, Моргане всё обычно сходило с рук. Любой, кто стал бы сурово осуждать прелюбодеяние придворных дам, отнёсся бы снисходительно к многочисленным проказам Морганы. Вот и теперь ей даже в голову не приходило скрывать своё внезапно возникшее влечение. Это было тем более отвратительно, что предмет её внимания накануне так сокрушительно разгромил двоих её сыновей. Ланселоту по логике скорее следовало бы опасаться её мести, а не возбуждать в этой опасной, как болотная гадюка, женщине противоестественную страсть.

Джиневра не успела найти нужных слов, как Моргана порывисто сорвалась с места и направилась ко входу в зал. Длинный фиолетовый шлейф её бархатного платья скользил по полу в такт её быстрым шагам, словно хвост фантастического существа — чего-то среднего между царственным павлином и огромной змеёй.

Чёрные волосы Морганы были схвачены золотой сеткой с аметистами, а на вершинах шпилек сияли искусно сделанные цветы из разных камней. Богатое ожерелье из рубинов необычно густого, почти фиолетового цвета, вспыхивало кровавыми бликами, бросая отблески на гладкую, смуглую кожу плеч уэльской колдуньи. Нельзя не признать необыкновенного влияния, которое она производила на всякого, кто оказывался в её присутствии — придворные невольно расступались перед сестрой короля, настолько сильна и ощутима была волна властной и опасной воли, исходящей от Морганы.

Нарядная и пышная толпа поспешно разделилась на две части, и перед Морганой открылся просторный коридор, ведущий прямо к входным дверям.

В дверях стоял в великолепном серебряном одеянии рыцарь Ланселот. Он немного растерялся от обилия гостей и, никого тут не зная, переводил глаза с одного лица на другое, словно искал кого-то. К нему-то и шла своим царственным шагом леди Моргана, уже простирая в приветствии руки, украшенные драгоценными перстнями.

То, что произошло далее, вызвало в толпе невольный вскрик изумления и даже страха. Серебряный рыцарь не заметил уэльскую колдунью. Его взгляд перестал блуждать по толпе придворных и внезапно утвердился, обретя то, что искал. Глаза Ланселота, подобные двум голубым озёрам, вдруг словно осветились. На его щеках, по гладкости и цвету схожих с паросским мрамором, вспыхнул лёгкий румянец, а губы раскрылись, испуская лёгкий вздох. Казалось, он никого не видит среди толпы, и только к одной цели был устремлен его взор.

Перед глазами всех придворных рыцарь обошёл Моргану, словно неодушевлённое препятствие, и устремился вперёд — к королеве Джиневре. Он пал перед ней на одно колено и склонил свою прекрасную голову, прося благословения.

Казалось, сам воздух пиршественной залы напитался яростью и гневом — настолько потрясена была Моргана. Горящими глазами она обвела вокруг себя, и под этим взглядом придворные, ещё недавно столь говорливые и оживлённые, как будто лишались сил. Послышались сдавленные вскрики — некоторые из беременных женщин лишились чувств. Последний взгляд Морганы был устремлён на королеву. Схлестнулись, словно два клинка, два взора: торжествующий — Джиневры, и ненавидящий — Морганы. Не говоря более ни слова, уэльская колдунья покинула собрание.

Сладостное, немного припорошенное временем чувство — память того дня, когда она впервые обрела и почувствовала вкус и аромат любви… Той, нежной, незамутнённой ни ревностью, ни опасениями перед судом толпы, ни последующими кровавыми событиями. То, над чем не властны ни время, ни пространство. То, что принадлежит лишь вечности. Как будто две тонких нити пролегли через невообразимо бесконечный Космос и, вопреки всякой логике, нашли друг друга и соединились — так ничтожна, практически равна нулю, вероятность встречи с героем её сна. Вот он — такой, каким она его запомнила. Прекрасный юноша, в котором нет иного чувства, кроме безмерной любви к ней, к королеве Джиневре. Вершина того, о чём может лишь мечтать женщина — мужчина, поглощённый только ею.

Взгляд Ланселота кружил голову, в синеве его глаз утопала душа королевы. И лишь спасительный инстинкт заставил её превозмочь себя и продиктовал пересохшим губам подобающую случаю речь. Никто не должен знать того, что произошло только что между женой короля Артура и новым рыцарем Круглого Стола — они только что дали друг другу клятвы верности и любви, навеки соединяясь в бесконечности мгновения. Как жаль, что всё проходит! Как жаль, что этот миг, такой желанный, такой лелеемый в мечтах, уже прошёл! Миг встречи с тем, кого ей предназначила Судьба!

Ничто более не вернёт той остроты момента, которого она так долго предвкушала и который так быстро промелькнул! Ах, если бы у Джиневры была сила задержать сей миг, растянуть его хотя бы на час! Насладиться им, прочувствовать безмерную его сладость, впитать его! Как быстротекуще время, как быстр его полёт! О, если бы!..

Время вышло из берегов и остановилось. Неумолимый ангел, отсекающий мечом секунду за секундой, вдруг замер и застыл, удивлённо глядя на прервавшую свой плавный ход реку бесконечности. Хрустальные бусины мгновений повисли в безвоздушности пространства вместо того, чтобы упасть в поток и слиться с уходящей в неизвестность жизнью всей Вселенной.

Бесчисленное множество судеб, подобных мигу, что наполняли мелким прахом бездонные подвалы Бытия и медленно, но верно приближали далёкий край того, что называется Концом Всего, сошедшие в забвение миры, угасшие и вновь родившиеся звёзды — всё остановилось и печально оглянулось: так ли важен для тебя сей краткий миг, о человек, что ты готов рискнуть столпами Мироздания?

Всё исчезло. Не было ни Камелота, ни короля Артура, ни Британии, ни людской толпы. Только две души безмолвно говорили друг с другом, упиваясь сладостью момента.

«Ты мой, возлюбленный мой Ланселот!»

«Навеки, моя королева!»

«Я знаю, мне открыто всё, что станет в будущем. Решай, кому ты будешь предан до последней крупицы воли — мне или королю?»

«Моя любовь с тобой, мой долг велит мне славить лишь Джиневру! Я посвящу тебе каждую мою победу! Я прославлю в веках супругу короля Артура!»

«Пустое всё, любимый мой. Великие империи сойдут во прах, честь королей и все их грёзы о власти — ничто не устоит перед рекою Времени. Вечна лишь Любовь. Из глубин веков, из бездны ушедшего воззвала я к тебе. И вот я здесь, и ты передо мной. Мы двое — и больше никого. Всё остальное — прах!»

«Не понимаю, но верю.»

«Верь мне, Ланселот!»

«Да, королева!»

Вернулись краски, звуки, запахи. Свет факелов, людской водоворот. Никто не заметил, как долго длился тот момент, когда встретились глаза Рыцаря Озёрного и королевы. Был краткий миг — одно из множества мгновений, которые, как бусины, скользят по нити Бытия — неощутимые, неуловимые мгновения, которые складываются в дни, месяцы и годы. Неумолимые годы, которым подвластны все, даже те, кто живёт вечно. Так стоит ли задумываться над быстротекучестью Времени? Какой прок от того? Не лучше ли наслаждаться тем немногим, что дарит жизнь далеко не каждому? Вот оттого весь двор Артура искренно веселился, радуясь ещё одному празднику, что наступает после каждого ежегодного турнира.

Какая замечательная еда, какое чудесное вино! Сколько музыки! А что за удивительная погода установилась в этот день! А сколько добрых браков сладилось в тот вечер, сколько юных дев нашли себе мужей! Да, это было необыкновенно — казалось, прекрасная супруга короля освятила своим присутствием самый воздух Камелота! Всеобщее веселье и радостные ожидания.

Даже пожилые вассалы и их дородные супруги веселились, словно молодёжь. Танцевали так охотно, словно вспомнили дни юности своей. Вдовцы приударяли за незамужними девицами, благородные матроны искали взглядами внимания мужчин. Куда ни глянь, в любом углу целуются парочки. Озорники нарочно гасят факелы на стенах, чтобы скрыть свою свободу от глаз ревнивых мамок, тёток, братьев и мужей. В коридорах темень, только взрывы хохота доносятся из всех углов, когда кто-то из гостей, шатаясь от выпитого, ищет выход в спасительную свежесть ночи!

Как нежно поют скрипки, как призывно стонут флейты! Живая страсть музыки, томление любви! Юные пары идут в танце под сводами замка Камелот. Но всех прекраснее та пара, что ведёт танец.

Рыцарь Ланселот в серебряной одежде и королева Джиневра, вся в жемчужном — будто лебеди плывут по глади озера. Их лица удивительны — величавы и дышат неземным чувством. Невольно тому же настроению подчинились и другие пары, отчего всё происходящее в ту ночь казалось волшебным сном, чудесным наваждением.

Все признавались: никогда ещё в замке Камелот не было такого чудесного бала, такого изумительного праздника. Такое ощущение, словно все боги — и древние и нынешние — сошлись в благоволении над землями Британии. Сбылось, предсказанное древними: наступило время Золотого Века!

«Пусть радуются, пусть будут счастливы в неведении. Потому что скоро час пробьёт, и ничто не сдержит тяжёлой поступи грядущих бедствий. У меня нет возможности остановить врага, потому что всё это однажды уже было.»

* * *

— Все при дворе как будто сошли с ума. — со старческим кряхтением проговорил Мерлин, усаживаясь поближе к камину. В его голосе слышалось недоумение и осуждение.

— Скачут, словно полоумные, всякий стыд потеряли. Резвятся, ровно язычники! — добавил он.

— Ты сам язычник, Мерлин. — донёсся до старика отстранённый голос короля Артура, словно тот, нисколько не вникая в сказанное, лишь констатировал очевидный факт.

— В нашей старой вере подобное не называлось распутством потому, что совершалось в положенное время и по положенным причинам. — отозвался Мерлин. — Одно дело участвовать в соитии ради силы своей земли, чтобы напитать её своей любовью и напитаться от неё здоровьем, силой и благословением. А совсем другое — тискаться по всем углам из-за любовных помрачений!

Король не успел что-либо сказать, как в дверь послышался стук.

Вместе с Мерлином Артур ушёл с праздника, и никто не заметил его исчезновения. Теперь они вдвоём встречали начало нового дня в покоях короля. Всё весёлое общество убралось встречать рассвет на равнину, среди шёлковых палаток. Теперь, наверно, там царит особое веселье. Старики перепились и отправились на боковую. Слуги все тоже одурели, так что некому даже было затопить огонь в камине. Королю самому пришлось искать дрова. И вот они сидят тут, словно добровольные узники, и перебрасываются ничего не значащими словами.

— Входите. — разрешил король, и дверь открылась. Вошёл сэр Гавейн, утративший всю свою весёлость со вчерашнего дня, когда копьё юного рыцаря Озёрного нанесло ему столь сокрушительное поражение, что племянник короля не присутствовал среди награждаемых. Для Гавейна, честного рыцаря и сурового рубаки, это было позором.

— А, это ты, Гавейн. — немного смягчился Артур, поскольку искренне любил сына своей сестры.

— Мне нужно что-то вам сказать, дядя. — с тяжёлым вздохом сообщил тот.

Надо же, ему есть, что сказать Артуру! А вот у Артура нет никаких слов, потому что он просто не знает, что вообще говорить в такой странной ситуации.

— Да, я знаю. — кивнул король. — Мне очень жаль, что так получилось. Я ожидал совсем другого исхода. Прости, мой мальчик, это я виноват. Я хотел, чтобы ты покончил с этим выскочкой, рыцарем Озёрным. Или хотя бы хорошенько ранил его. Но он оказался, к сожалению, достаточно силён. Я не пойму, в чём тут дело.

— Вот именно об этом я и хотел поговорить. — с угрюмой миной сказал Гавейн.

— Так что же, говори. — подбодрил его от камина Мерлин. — Ты хочешь как-то объяснить своё поражение?

Рыцарь вздрогнул, словно до этого момента не замечал, что в затемнённой плотными шторами комнате находится ещё кто-то.

— Колдовство. — кратко проронил рыцарь.

— Ах, колдовство! — вздохнул друид. — Милый, мы прекрасно знаем, что твоя матушка прибегла к чарам. Да только немного просчиталась: Серебряный не присутствовал на пиру, когда раздавали винцо, приправленное неким зельем.

— Я не о том. — краснея, ответил сэр Гавейн. — Матушка пеклась о Мордреде, а не обо мне.

И далее он, запинаясь в словах, рассказал о том, что видел. Ему казалось, что это было ложное видение, но потом кое-что его уверило в том, что глаза Гавейна не подвели его.

— Мой удар был точен. Озёрный должен был вылететь из седла, как тряпочная кукла. Никакой металл, никакие доспехи не в состоянии выдержать прямое попадание моей пики. Но в тот момент, когда я уже почувствовал, как остриё пронзает его панцирь, вокруг наконечника завихрился воздух. Какая-то сила сорвала пику и отвела в сторону с такой неумолимостью, что я сам едва не последовал за ней. Поэтому и насадился боком на пику Ланселота, как бабочка на булавку. Хорошо, что крепления не выдержали, и панцирь сорвался.

— Может, тебе это показалось? — усомнился Мерлин.

— Я тоже так подумал было. — ответил Гавейн. — Но спустя некоторое время обнаружил кое-что.

— Так что же? — остро поинтересовался король Артур.

Сделав обещающий знак рукой, рыцарь скрылся за дверью и тут же вернулся, пронося в дверь свою длинную тяжёлую пику.

— Смотрите, мой король. — напряжённо произнёс он и приблизил остриё к глазам двух мужчин, которые со внезапным интересом стали осматривать оружие.

Пальцы Гавейна нажали на металл острия, и крепкая сталь прогнулась, словно тонкая щепка!

— Что такое?! — одновременно вскричали король и друид.

Остриё проминалось под пальцами, легко гнулось в разные стороны, скручивалось! Стоило его отпустить, как оно возвращало прежнюю форму.

— Вот таким стало моё оружие после того удара. — проговорил Гавейн. — Скажите, разве это не колдовство?

Артур и Мерлин переглянулись. Оба побледнели.

— Кому ведома такая сила волшебства? — промолвил друид. — Никак не моей сестре.

— Наверно, это фея Нимуё наградила Озёрного такой необоримой силой! — в отчаянии предположил рыцарь.

— Нет, этого не может быть. — глухо проговорил король и взглянул на Мерлина.

— Или может?.. — сказал он далее, потрясённый видом старого друида, а выглядел старик так, словно его поразила молния.

— Боюсь, что так. — едва ответил тот. — Я не хотел говорить, но я сам видел фею Нимуё. Как раз перед началом турнира, когда пошёл пособирать травы для вашей раны, мой король.

— Какой раны? — полюбопытствовал Гавейн.

— Не твоё дело! — тут же рассердился Мерлин.

— Ладно, племянник. Спасибо, что сказал. — попытался смягчить грубость Мерлина король. Гавейна поспешно выпроводили прочь, и король с друидом остались наедине.

— Ты думаешь, что это фея вмешалась в поединок? — спросил король.

— Не знаю, что сказать. — медленно ответил друид. — Наша сестра уверяла меня, что твоя жена сама волшебница.

— Моя жена?! — вскричал король. — Не может быть!

И тут осёкся, что-то вспоминая.

— Во всяком случае, у меня создалось впечатление, что она владеет некоторыми секретами. — ответил Мерлин. — Но едва ли в состоянии творить такое волшебство, о каком рассказал Гавейн. Нет, я уверен, это явно сделала фея.

— Как же так? — шёпотом спросил король. — Выходит, старые выдумки в самом деле существуют?

— Выходит, да. Есть ещё кое-что, помимо нам с тобой известных сил. Смогу ли я в этом разобраться? И вот что: боюсь, твой племянник не слишком молчалив и может проболтаться о своём наблюдении ещё кому-нибудь. Надо бы найти достойную причину, чтобы отослать его со двора. Придумать что-нибудь такое, что помогло бы ему восстановить свою былую славу. Он будет благодарен нам за это.

— Так пусть отправляется в поход и поищет Зелёного Рыцаря, чтобы постараться срубить его зелёную башку. — со смешком предложил король.

— Вот-вот. — одобрил Мерлин. — Кстати, отчего бы тем же методом не избавиться и от Ланселота?

— Да. — ледяным голосом ответил Артур. — Пусть отправляется на поиски Грааля. Вполне приличный повод, чтобы спровадить со двора слишком уж искусного танцора.