— А какова вероятность ошибки? — спросил ифрит, когда оба звёздных путешественника опять парили на орбите, наблюдая за звездой.

— Ты думаешь, я действую наугад? — засмеялся додон.

Настроение обоих было приподнятым — в конце концов, не стоит слишком долго сожалеть о неизбежном: цивилизации гибнут, планеты гибнут, звёзды гибнут, когда-нибудь и Вселенная окончит свою жизнь.

— Да, это так. — вдохновенно изрекал додон, мелкой пылинкой плывя по орбите. — Наверно, эта планета намного моложе меня. И вот она изжила себя, а я всё тот же. Чудовищно, не так ли? Вот что значит обладание вечной энергией Вселенной. Это вам не тупая мощь материи, это интеллектуальная сила, копящаяся миллиарды лет. Вселенная едва родилась, а додоны уже вошли в неё разумным народом. Да, мы вошли в неё в союзе с Живыми Душами и стали властвовать в ней, как боги. Мы видели рождение цивилизаций, мы видели падение цивилизаций. Мы видели, как развивались галактики, как они взрывались — какая из галактик думает, что в малейшей её дрожи сгорают бесчисленные образы Вселенной?! Живая жизнь — это лишь флуктуация материи, движение атомов, обмен частиц. Тот, кто не может контролировать процесс, обречён на неизбежный распад. Подумать только, та трясущаяся слизь, что висела среди затхлого раствора, питаемая своими трубками с разлагающейся жижей, когда-то была частью этого великолепного гиганта. Она родилась из его недр, она кормилась его дарами, и вот теперь он поглотит не только экскременты той краткой судороги, что называлась жизнью, но и саму память о ней. Надеюсь, что пираты сумели вынести отсюда хотя бы одну ценную вещь, чтобы в ней хранилось воспоминание о том, что был когда-то этот мир, что его частицы миллиарды раз складывались в новые и новые уникальные комбинации, рождая и запечатлевая миг того, что называется сознанием. Бесчисленное множество раз происходило сцепление молекул, распад молекул, и вот материя устала, ей больше некуда девать тот тяжкий груз, который называется смертью разума. Где-то в глубине неведомого измерения должно быть место, где копится память мертвецов. Некий пыльный хлам, который отягощает Бытие, некий балласт, от которого однажды мир избавится в очищающем огне. Мне кажется, ифрит, две наши цивилизации есть единственное то, что ценно во Вселенной.

— Да. — отвечал ифрит. — Возможно, в будущем когда-нибудь мы встретимся и посмотрим на это зрелище.

Ваятель давно уже занимался наблюдением за коллапсарами и знал об этом процессе очень много. Он обладал такими возможностями, о которых Айрон и мечтать не мог, даже обладая Живой Силой — додон за свою необыкновенно долгую жизнь обрёл невероятные знания. Теперь же он просчитывал самый безошибочный вариант временного переноса — надо было тщательно просчитать и время входа, и точку, и глубину погружения, и скорость входа, и многое другое.

— Никаких неожиданностей быть не должно. — говорил он. — Мне только не нравится эта планета. Она является дестабилизирующим гравитационным фактором. Насколько быстро она разрушится, когда начнётся коллапс? В каком месте окажется в тот момент?

— Может проще распылить её? — внёс посильное предложение Айрон.

— Я тоже так думаю. — ответил додон. — Я бы превратил её в пыль, чтобы она растеклась по орбите, тогда нестабильность уменьшится.

— Мне нравится это. — заявил Айрон. — Однажды я уже делал так. Тогда мы с Пространственником разнесли луну.

— До того или после того? — поинтересовался Ваятель.

— После. — ответил Коэн, понимая, о чём идёт речь. Кажется, Ваятель считал его хвастуном.

— Тогда чего тянуть, давай сделаем это — с двух точек получится быстрее.

— Я вынужден экономить Живые Силы. — признался ифрит. — я и так слишком много посеял, когда выпутывался из той ситуации, в которую меня втащил мой враг.

— А, я уже забыл про вашего Рушера. — заметил додон. — Не переживай, Айрон, я помогу тебе. У меня достаточно Живой Энергии, я же Искатель, как и твой приятель. А Искатели — это как раз те, кто занимается добычей Сил, ведь эта тайная энергия и есть основа нашей цивилизации.

— Интересно! — оживился ифрит. — Расскажи подробнее.

— Некогда. Ты потом спроси у своего друга, ты же говорил, что он освободился из своей ловушки.

— Да я… — Коэн хотел сказать, что они вовсе не в таких приятельских отношениях с единственным додоном, которого он видел до сего момента, и он даже не знает, где тот живёт, но Ваятель уже пошёл в своей капсуле в облёт планеты.

— Давай ударим с двух сторон! — крикнул он ифриту.

Айрон устремился в противоположном направлении. Он пронёсся над руинами ночной стороны, используя неиссякаемую силу мгновенного переноса — разумная энергия додонов была великолепной вещью! — и завис над линией дня и ночи, ожидающе занеся руки, чтобы ударить по сигналу. Как же он прозябал на Земле все эти десять лет, имея при себе эту великолепную силу мгновенного переноса?! Он мог бы путешествовать по всей планете, попасть в любое место, он мог бы творить чудеса, он мог бы даже посещать иные миры! Бездарно, чёрт, бездарно прожитые годы!! Кто вернёт ему утраченное время, кто утолит этот неистовый пожар в душе, кто насытит все его жадные фантазии?! Сволочь, Рушер! Мне только добраться до тебя, и я верну тебе долги сполна! Я выжгу твою массу Сил дотла, я буду до тех пор топить тебя в чёрных дырах, пока тебя не разнесёт на атомы! Я буду блокировать твой перенос, я буду обрубать любую попытку выскочить из-под моей руки! Ты осыплешься прахом в подвал Бытия, как засохшее воспоминание о том, чего никогда не было и быть не должно!

— Давай! — крикнул невидимый Ваятель, и Коэн бросил из рук молнию энергии, как будто дрался со врагом. Поток огня неистово ударил в бок мёртвой планеты, высекая снопы искр. От места попадания пошли гигантские трещины, поверхность затряслась, вздымая облака пыли, во все стороны полетели камни размером с хороший астероид. Ифрит со смехом метал разряды, разнося ветхую планету на куски вместе со всеми её костями, ржавыми останками цивилизации, подвалом, полным мертвецов, и старым гнилым трупом. Ему было дико весело — вот это и есть достойное занятие для огненного ифрита!

— Прочь, старый хлам! — кричал в восторге Ваятель, громя планету с другой стороны. О, как понимал его огненный ифрит! Как понимал эту жажду жизни, это отвращение к старой мертвечине, эту ярость, горящую в живой крови! Бей, бей, Ваятель! Громи его! Так бить врага!

Планета развалилась на куски, выронив из своего омертвевшего чрева переношенный плод — почти остывшее ядро. Мрачно багровея, оно распухло от внутреннего давления и взорвалось, довершая хаос. Всё, что осталось от планеты, сначала разлетелось, потом опять собралось, не в силах преодолеть собственную массу, и стало вяло перемешиваться, испуская клубы пыли.

Ифрит и додон встретились на вершине этой пыльной тучи и принялись перемалывать остатки камня в порошок, работая двумя лучами под острым углом — это позволяло без лишних энергетических затрат перемешивать осколки, как в гигантской камнедробилке. Бурое облако бешено заклубилось, растягиваясь на миллионы километров по орбите, расползалось по сторонам.

— Пошёл, пошёл! — смещали его с орбиты Ваятель и ифрит. И, наконец, пыль и осколки, повинуясь заданной скорости и притяжению звезды, дождём пошли на поверхность Голубого. Он их притягивал и поглощал, как жадная глотка. Миллиарды и миллиарды тонн вещества уходили в кипящий океан огня. Это зрелище было настолько масштабным, что путешественники зависли на орбите, зачарованно глядя, как светилась туча осколков, входя в корону звезды. Планета была крошкой по сравнению с гигантским светилом — словно семечко по сравнению с пустыней.

— И ты говоришь, что когда-то он был ифритом? — проговорил Ваятель.

— Сам уже в этом сомневаюсь. — отозвался эхом Айрон.

— Скоро начнётся. — вдруг сказал додон.

— Что изменилось? — заволновался Коэн, не видя на поверхности звезды никаких изменений.

— Начались глубинные процессы. Я знаю это потому, что у Живой Энергии такие огромные возможности, о каких учёные прочих цивилизаций даже мечтать не могут. Даже имей они Живую Силу в изобилии, они бы всё равно не могли иметь тех знаний, что имеют додоны. Энергия — тот же инструмент познания, только невообразимо сложнее, интеллектуальнее и мощнее. Я говорю со своей Силой, и она мне передаёт те сведения, которые получает от пронизывающих недра звезды нейтрино. Говорю тебе, ифрит: я рассчитал всё до последней пылинки. Слушай внимательно. В тот момент, когда начнётся схлопывание, а произойдёт оно в доли мгновения, ты должен перенестись точно по радиальной линии в сторону звезды. Расстояние переноса я тебе задам при помощи Силы. Ты можешь вообще ничего сам не решать, потому что у тебя не хватит скорости мышления. Доверься программе, которую я вложу в Силу. Она будет знать, что делать. Твоя задача — не мешать и не сопротивляться, как бы страшно тебе ни было. В какой-то момент тебе покажется, что ты умираешь, и ты захочешь совершить скачок. Не делай этого, иначе тебя снесёт обратно в прошлое. Помни, всё просчитано до последней мелочи. Неожиданностей просто нет. Я же в тот момент, когда тебя понесёт в бездну, отскочу назад, потому что пока я не спешу увидеть будущее, я нужен здесь.

— Так давай скорее Силу! — занервничал Айрон.

— Я же сказал: не торопись! — сверкнул глазами додон. — Расчёт закончится на последней секунде, чем ближе к коллапсу, тем больше точность!

Две сферы плавали над поверхностью звезды, которая не подавала никаких признаков будущих перемен — казалось, она ещё миллионы лет так будет вращаться и перемешивать на своей поверхности гигантские пятна раскалённой материи. Но, её срок истекал с каждым мгновением — она уже умерла, и эти флуктуации температуры были лишь испарениями трупа, газами, бродящими внутри её огромного тела.

Сфера Ваятеля приблизилась к сфере ифрита, коснулась её в одной лишь точке, как было в самом начале их встречи. Тогда додон не понял, что за существо находится внутри защитной оболочки, он принял его за своего. Случись двум пузырям соединиться, жар ифрита испарил бы бессмертное тело звёздного путешественника. И теперь он не собирался открывать окно — касание было только в одной точке.

Ваятель не смотрел на звезду, он ушёл в себя, взгляд его был рассеян, словно в его мозгу молниеносно происходили сложнейшие расчеты. На самом деле это работала Живая Сила, тщательно классифицируя, подбирая, сортируя множество физических параметров. Здесь, над поверхностью звезды, происходило нечто совершенно немыслимое — такого не достигнет ни одна цивилизация за всё время существования Вселенной. Это было взаимодействие таинственных живых разумов, насчитывающих миллионы лет, и таких же непостижимых сил Бытия. Выстраивалась система данных, подбивались миллиардные знаки после запятой, высчитывались тончайшие параметры. Данные для переноса, траектория мгновенного полёта сквозь время и пространство, конечный пункт — всё это бралось от Живой Энергии ифрита — его Сила сохранила параметры скачка. Собиралось одно общее уравнение, которое охватывало собой бесконечность факторов, учитывало каждую пылинку в сотнях парсек от будущего коллапсара. Всю сумму тяготений, каждый гравитон, массу плазменного тела Айрона, массу Ваятеля, присутствие Живой Силы, сомнение и страх ифрита, вдох додона, движение его пальцев, биение его сердца.

С тела додона начал выделяться белый огонь энергии. Она собиралась вокруг него, как аура вокруг ифрита. Она густела и становилась ярче солнца. Её сияние превратило неподвижную фигуру Айрона в плоскую белую тень. Коэну казалось, что мгновение растянулось в годы — он воочию видел, как шли от звезды потоки фотонов, он видел короткие волны световых корпускул, он видел дрожание пространственных кластеров, он видел реки гравитонов. Перед его застывшим взором сталкивались и взрывались микрочастицы, вспучивались кварки, кривлялись и плясали амплитуды колебания полей. Он видел, как Живая Сила собиралась в острие, как нацеливалась в точку, как собиралась пересечь преграду из самой себя. Он видел сразу всё: как во лбу Ваятеля зажглась алая звезда, как её свет медленно потёк к точке соприкосновения двух сфер, как открылось крошечное окошечко размером с атом водорода, и в него с мучительной медлительностью стала просачиваться Сила.

Он видел, как сияние звезды вдруг стало угасать — свет обессилел и начал падать на поверхность своего светила. Он вдруг утратил яркость, стал медленно краснеть, переходить в багровость и кровавым дождём вонзаться в помрачневшую звезду. Океан огня темнел, проваливался внутрь самого себя, рождая чудовищные лавины сверхсжатой материи. Чернота рвалась из недр, захватывая Космос, сжимая лапами пространство, скручивая бездны в вихри.

Это был тот момент, о котором говорил Ваятель — время прыгать в сотрясающийся вихрь гравитонов, время нырять в смерть звезды, время коллапса гиганта.

Поток энергии сочился сквозь преграду — так долго, так медлительно, так невыносимо трудно! Всего один язык протиснулся сквозь поле толщиной в один ангстрем! Но вместе с ним шла вся масса данных — начинка уравнения, тончайшие расчетные коэффициенты, которые могли привести в движение всю мощь временного переноса, которые командовали силам материи и времени, которые…

Квант изумления отразился в глазах додона, элементарная частица неучтённого, околонулевое колебание лишнего неизвестного в мастерски рассчитанном уравнении Вселенной, крошечный коэффициент хаоса. Перетекающая Сила начала делиться, как амёба, она растеклась по пузырю и стала собираться, как жидкость в невесомости, в большую каплю. Она отделяла от себя расчётное ядро. И Айрон уже понимал — что-то пошло не так. Он понимал это не мыслями — для этого скорость его мыслительных процессов была слишком мала. Он понимал это каким-то ощущением внутри себя, он видел это в глазах додона — в них отражалось нечто, чего быть не должно. Бездонные глаза агатового цвета — в них родились четыре точки. Четыре неожиданности. Четыре неучтённых фактора.

Додон уже видел свою гибель, уже понимал, что не успевает — что-то сбило настройку, разрушило половину уравнения. Утекали тщательно просчитанные коэффициенты, менялись знаки данных, дробились степени, множились в бесконечность аргументы. Нечто выносилось из недр коллапсара, разнося в пыль безупречные расчеты, ломая траекторию переноса, произвольно меняя время и пространство местами, ураганными порывами круша трепещущие в напряжении поля. Всё это заняло не более миллиардной доли секунды.

Четырёхцветная торпеда взлетела из горнила мрака, ударила в две сферы, пробила стыковочную точку, распылив Живую Силу по орбите. Две сферы разошлись, бешено вращаясь.

«Бросок» — сказала программа внутри Живой Энергии и привела в движение радужную капсулу. Ифрит исчез со своим прозрачным шаром с мятущейся орбиты коллапсара. На краткий миг он блеснул в глубоком мраке и снова испарился — программа действовала, как было в ней заложено решение. Она не знала, каков будет результат, она просто делала то, на что была сотворена.

Сияющая своим светом сфера с додоном, потерявшим Силу, уходила вглубь сжимающегося коллапсара. Всё происходило слишком быстро, и он не успел даже ничего понять, только через сознание нейтринным треком проскочила мысль: погиб!

То непонятное, что сбило тщательно рассчитанную программу, та неожиданность, которой просто не должно быть, та неучтённая масса скорости и вещества, появление которой нечем объяснить — она уже неслась обратно. Потеряв скорость, дезориентировавшись в пространстве, запутавшись в непредвиденности, она рухнула снова на додона и высекла из его капсулы последнее, что он имел — Третий Глаз его. Остатки поля Силы окутали его и погрузили в долгий анабиоз безвременного, бессмысленного, беспространственного существования.

Последней его мыслью было: теперь я знаю, кто такой Император Мёртвых. Последним, что увидел он, были восемь глаз — восемь разъярённых взглядов на голове кометы, которая вопреки всем законам Космоса влетела во Вселенную через горнило коллапсара. Таких законов пространства-времени-материи додон не знал.

* * *

Долгий крик ещё только зарождался в огненном горле ифрита, преодолевая сопротивление среды — растянутого времени мгновения, как перенос уже свершился. Плазменная корона над головой бешено затрепетала, выдавая ужас, и тут же пошла волнами от восторга.

«Я живу!!» — кричал рассудок.

О, да! Он выскочил согласно всем расчетам именно туда, куда и надо было — перед глазами Айрона неслась со сверхсветовой скоростью армада островов. По её курсу клубилась туманность, среди которой уже виднелись периферийные звёзды. За время отсутствия Коэна здесь прошло время, и флотилия приблизилась к цели. Но додон учёл все эти смещения, он даже оставил допуск расстояния, чтобы Айрон на выходе не врезался в остров. Оставил допуск времени, чтобы не произошло временного пересечения двух одинаковых Айронов. Он даже почти уравнял скорость, так что теперь сфера неслась, лишь чуть отставая от островов. Только сейчас ифрит понял всю гениальность Искателя и его великий ум.

Вне себя от радости и счастья, Айрон совершил краткий перенос в пространстве и попал точно на нос головного острова, откуда его слизнул чёрный лоскут мрака.

Он не мог поверить своим глазам, осматривая остров — здесь всё было, как и прежде. Всё так же стоит дворец из драгоценных камней, всё так же растут друзы минералов вокруг алмазных дорожек, блуждающих по острову.

Неужели в его отсутствие ничего не произошло? Или Рушер решил, что отделался от своего противника и оставил острова ифритов без внимания — всё же главный враг его устранён. А действительно: зачем ему тратить силы на раззадоривание тех, кто ему не страшен. Ведь нет Айрона — нет точных сведений о нём.

Ещё на подступах к колонному дворцу он увидал толпу весёлых молодых ифритов — к Ровоаму прилетели гости с других островов. Во дворце шло веселье, огненные танцы, пение хора, взлетали праздничные фонтаны плазмы, искрились даже колонны.

Отчего веселье? Отец пропал, а он веселится.

На краткий миг ревность уколола сердце Айрона, но тут же растворилась в предчувствии радостной встречи с Ровоамом. Вон он, сидит на троне, смеётся с женщинами и друзьями. Он радостен — значит, всё прекрасно.

Плазменные глаза ифрита Ровоама словно споткнулись о высокую фигуру отца, когда тот появился среди колонн дворца.

— Папа? — удивился Ровоам. — Отчего ты тут?

— А где мне быть? — багровея аурой, спросил отец. — Я помешал вашему веселью?

Толпа гостей отхлынула к стенам и скрылась за колоннами, оставив Ровоама наедине с его отцом.

— А где мать? — спросил царь, странным взглядом рассматривая Айрона.

— Как это — где мать? — не понял тот. — Это я хочу тебя спросить: где мать?

— Послушай, папа, разве не ты сказал, что вы хотите прогуляться после боя с Рушером?

— Какого боя с Рушером?! — не поверил своему слуху Коэн.

— Ты забыл? Рушер напал на нас, и мы отбили его атаку! Ты научил нас, как надо с ним справляться: мы посылали снопы плазмы в чёрных мраков. Ты сказал, что это особым образом организованный вакуум — нечто вроде машин. Вспомнил: киборги! Вот как это называется. Мы отбили атаку.

— Да? — чуть слышно обронил Айрон, без сил стелясь на пол своим плазменным телом — он почувствовал вдруг, как огонь в нём умирает.

— Да! И ты сказал, что вам с матерью нужно развеяться — не понял, что значит это слово!

— Она тоже так сказала?

— Нет, она пошла, чтобы отдохнуть в своём любимом месте на корме. А ты решил ей сделать подарок и пригласил её на прогулку по небольшой звезде. Ты сказал, что сам перенесёшь её туда. Ведь из всех нас ты один владеешь пространственным переносом! Что случилось, почему ты вернулся один?! Почему так странно ведёшь себя, зачем эти нелепые вопросы?!!

— Он обманул вас. — теряя силы, прошептал Айрон. — Рушер обманул нас всех.

Ровоам застыл, глядя на отца пламенеющими смарагдами глаз.

— Не я был тут. Не я командовал боем. Не я учил бороться с мраками. Это не была победа — мраков плазмой не одолеть, они просто жрут её. Рушер ввёл вас в заблуждение и похитил Маргарет.

До Ровоама плохо доходило — он весь позеленел, пытаясь осмыслить слова отца. Только теперь он оценил, что за противник им попался, что враг отца хитёр настолько, что провёл их всех, как младенцев. Он самого начала действовал по плану, водя их, как слепцов. Он не поставил Силу против Силы, не стал напрямую сталкиваться с противником, он подкинул им обманки, он сам командовал своим ложным поражением, он вместе с ними торжествовал победу над собой.

— Что же делать?.. — раздавленный унижением, спросил царь Ровоам.

— Драться! — ярость придала Айрону новых сил, он вспомнил о том, какие клятвы давал перед броском сквозь время. Ненависть питала его. Не было ни малейшей надежды, что Рушер пощадит его жену — он ненавидит их обоих. Теперь Айрону нечего жалеть себя, он не станет ждать, когда Ровоам встретится с другими царями, у него нет столько времени.

— Много наших погибло? — мрачно спросил он сына.

— Никого.

Айрон хмыкнул: его мальчик думает, что битва с Рушером может пройти без потерь!

— Где ж ты был? — спросил царь прежде, чем его отец скрылся в скачке через пространство.

— В аду. — ответил тот.