Идущие по пустыне молчали, стараясь не тратить зря силы. Оба понимали, что предприятие, затеянное ими, совершенно провальное. Но, продолжали мерно передвигать ноги, ставя подошвы на лёгкий, текучий песок. При каждом шаге ноги утопали, и приходилось с некоторым усилием вытаскивать их из горячих объятий песка. Всё это — шаг за шагом — выматывало путников. Но, они упрямо двигались, чтобы как можно дальше отойти от ненавистного Стамуэна, под стенами которого так необъяснимо сгинула экспедиция.

Пот перестал проступать на их лбах уже давно. Глаза слепил яркий свет, а очки остались в лагере. Надо же — именно очки остались в лагере. И эти двое с равнодушием доведённых до крайности людей молчали. Они мерно двигались, стараясь ни на сантиметр не опередить друг друга. Почему-то это стало важным для обоих.

Вилли и Джед уже много часов находились в пути. Во все стороны, куда ни глянь, расстилались бескрайние барханы. Только тени, волочащиеся сзади по горячим пескам, указывали, что путники пока ещё не сбились с пути. Давно скрылся за сыпучими горами Стамуэн, но его мертвенное дыхание словно преследовало беглецов. Их движения приобрели некоторую зыбкость, присущую людям, закружившимся в однообразии среды.

Когда солнце пошло на убыль, и жара оставила землю, они немного оживились. Движения потеряли ту размеренность и машинальность, что свойственна людям, двигающимся бессознательно. Один поднял голову и огляделся.

— Вилли, — сказал он, прокашлявшись, — может, отдохнём?

— Давай идти, пока ещё светло, — тускло отозвался тот.

Смысла в этом не было, но оба путника продолжали двигаться. С каждым шагом они оставляли позади себя миллионы крохотных, абсолютно одинаковых песчинок. Такое впечатление, как будто само время утекало из-под их подошв. Оба отуплены и ослепены. Боль в спине и смертельная усталость — это их ощущения. Так почему же они никак не могут остановиться, словно через десяток шагов их ждёт спасение?

Джед молча бросил на остывающий песок свой рюкзак и спальник. Вилли последовал его примеру. Они раскатали свои постели прямо тут же — ни на шаг в сторону. Оба достали свои бутылки с водой. Пили не спеша. От сухих пайков воротило с души. Некоторое время они лежали на своих спальниках, испытывая боли в ногах и ломоту в спине. Но, ночной холод наступает быстро, и спустя некоторое время оба запрятались в мешки.

— Спокойной ночи, Вилли, — ровным голосом сказал Фальконе.

— Спокойной ночи, Джед, — бесцветно отозвался Валентай.

Наступило молчание. Спустя некоторое время задул ночной ветер. Первая ночь в пустыне, в одиночестве.

Если повезёт, и они придут к людям, то расскажут, что экспедиция погибла. Вся, кроме них. Вилли и Джеда почему-то пощадили.

* * *

Вилли ждал. Ночные голоса в прошлую ночь не разговаривали с ним. Не звала она. Не соблазнял он. Может, помешала суета, которая царила в лагере в последние дни?

Сон всё не шёл, и Валентай лежал, глядя в небо, густо, словно мукой, усыпанное звёздами. Присущая ему радость жизни оставила его. И началось это с того момента, когда случилась внезапная смерть Маркуса. Мгновенно живой человек, полный своих забот, с какими-то планами на будущее, превратился в недвижимую, мёртвую плоть. Умерла целая вселенная, а мир не рухнул.

Всё, что происходило с ним до сих пор, словно выцвело и отошло на далёкий задний план. Казалось, и нет ничего за пределами этого печального песчаного мира. И зря они сбивают ноги, стремясь бежать от Стамуэна. Можно идти недели, месяцы и годы, а впереди будет всё та же равнодушная пустыня. Стамуэн поглотил весь мир.

Он даже перестал ощущать себя как личность — в душе с мертвенным звуком пересыпался всё тот же песок. Можно подумать, что и не было за земле такого человека как Вилли… как его там? Валентай.

Видения, приходящие ночами, стали частью его. И эта часть всё больше разрасталась, а маленький мирок, что остался за пределами пустыни — усох и обесцветел. Поэтому Вилли и не стремился достигнуть гор Ахаггара. Там его найдёт обычная человеческая суета — крикливая, дотошная, бессмысленная. Он понял и увидел нечто большее, ему было неинтересно возвращаться обратно — в мелкую лужицу цивилизации.

Что-то ожидало его в пути, и это было нечто, что не приблизилось бы и не удалилось оттого, идут они медленно или быстро. Иногда приходилось отвечать на краткие и ненавязчивые вопросы Джеда, тогда Вилли немного отвлекался от своего состояния. Он не пошёл бы в этот безнадёжный переход, если точно не знал, что встреча произойдёт в пути. Поэтому терпеливо переставлял ноги, зная, что нет иного способа протянуть время.

Глаза Вилли медленно затянуло забвение, и веки смежились. Сначала перед зрачками ходили только песчаные волны, а потом незаметно приплыл любимый сон из детства. Подсознание отстранённо приняло его и прониклось им — сном, который впервые посетил Вилли в то раннее утро, когда произошёл кризис в его болезни.

Он был восьми лет и лежал в больнице, угорая от внезапно одолевшего его тяжёлого гриппа. И вот на рассвете, когда жар оставил его, наступило облегчение. И Вилли медленно вплыл в странное видение, которое запомнил и которое время от времени возвращалось к нему, особенно в тяжёлых обстоятельствах.

Где-то услышанная чудная мелодия, обрывки незнакомых стихов… Сон, едва колышась своими размытыми красками, запел ему сладкую песню и развернул изумительную картину-фантазию. Мальчик поддался этому таинственному зову и согласился вступить в волнующиеся разноцветные травы своей босой ногой. Он сошёл с постели как был — в пижамке — и вплыл, очарованный и несказанно счастливый, в этот необычный сон.

Травы волшебно запели, принимая его к себе в объятия. И он, улыбаясь, поднял руки и закружился, едва касаясь земли. Тогда течение длинных, гладких, шёлковых волн подхватило и понесло ребёнка. Он поворачивал голову, восторженно осматривался и радовался неясным, расплывчатым силуэтам далёких-далёких прозрачных замков, вырастающих, словно бесплотные цветы.

Земля пела, травы пели, воздух пел.

…говорят, что солнце там ночует…

…говорят, что ветры там живут…

Очень далеко — у самого горизонта — сгущался, собираясь, мерцающий туман, принимал неясные, постоянно меняющиеся очертания. Иногда озаряясь идущим изнутри светом, иногда выпуская клубящиеся лёгкие облака-щупальца.

…о тебе давно не помнят люди…

…о тебе не плачут, не поют…

Вырастали и таяли невесомые башенки, колыхались и растекались купола. Медленно, очень медленно взлетали брызги искр и опадали, рождая кружевные, прозрачные, воздушные мосты.

…твой волшебный дворец…

Сон понёс Вилли к недостижимой мечте. К миражу на горизонте. Фата-Моргана. Это некогда услышанное слово маленький Вилли спрятал в глубине своей памяти, как драгоценность.

Теперь этот сладкий сон из детства снова посетил Вилли. Он вздохнул счастливо, тело его расслабилось, душа успокоилась. Ночной ветер был чудесен.

Волшебный дворец, сладкий сон из детства.

* * *

Едва занялся рассвет, они быстро поднялись. Кое-как заставили себя поесть. Молча всё собрали, надели рюкзаки, нагрузили спальники и двинулись в путь.

Идти с Фальконе было нетрудно. Он и раньше был неразговорчив, а теперь и вовсе замолчал. Вилли сознавал, что это неправильно. Трудности пути должны их сблизить, а вместо этого каждый ушёл в себя.

Он попытался представить себе на месте Джеда кого-нибудь из их группы. Но лица вспоминались плохо, так же в памяти оказались стёрты имена. Вилли с лёгким удивлением обнаружил, что судьба пропавших его уже почти не занимает. Он вспомнил о Маркусе и немного запечалился. Но, вскоре и это оставило его.

Вилли шёл, подставив лицо утреннему солнцу, и грезил. Дорога завораживала.

Джед тоже шёл и смотрел в горизонт неподвижными чёрными глазами.

К полудню появились первые признаки того, что не всё в порядке. Фальконе вдруг остановился и принялся вглядываться на восток.

— Что это там темнеет? — проронил он.

— Может, горы?

— Горы южнее.

Спустя некоторое время они поняли, что это точно не горы, потому горы не двигаются. А эта тёмная широкая полоса надвигалась на них.

— Песчаная буря, — наконец, определил Фальконе. — Скоро она настигнет нас.

Они ни разу не сталкивались в пустыне с бурей и потому стали совещаться о мерах безопасности.

Едва приблизился первый шквал песка, путники закрылись в своих спальниках с головой, надеясь переждать неприятность. С собой в тесный мешок они взяли только драгоценные бутылки с водой, потому что неизвестно, как долго будет свирепствовать стихия.

Вилли трепетал в своём тёмном убежище. Его мешок надулся от проникшего сквозь молнию воздуха и принялся перекатываться. Мелкая пыль просачивалась внутрь, отчего дышать стало трудно. Невообразимый вой ветра напоминал битву разъярённой волчьей стаи с неведомым великаном.

Его обуял страх, что их с Джедом разнесёт очень далеко. Или даже его спутник погибнет, засыпанный грудами песка.

Сколько времени всё это продолжалось, неизвестно — часа два или три. Мешок оказался хорошо присыпан песком и уже не катался, как воздушный пузырь. Вилли даже начал успокаиваться. И тут произошло нечто такое, чего он никак не ожидал. Такое могло присниться только в горячечном кошмаре.

Пленник стихии вдруг ощутил, что его спальник уверенно движется по песку. Такое впечатление, что его сносит вниз. Он явно устремлялся в какую-то дыру, которой тут и быть не должно! Подтверждая это, бутылка с водой соскользнула в ноги. Вилли закричал внутри своего тесного убежища. Скольжение не только не прекращалось, но и ускорилось. Вилли попытался раскрыть молнию, чтобы выскользнуть из мешка и попытаться убежать, но молнию заело от песка.

Он подумал о Фальконе. Как он? Вдруг представилось, что буря кончилась и Джед ищет его, роется в песке, зовёт. А он, Вилли, погребён в своём мешке под мириадами сухих, наэлектризованных песчинок.

Движение внезапно прекратилось. Визг и скрип утих. Некоторое время Вилли ещё прислушивался, потом попытался раскрыть молнию. Ничто больше не било его сверху, рёв ветра превратился в тихое шуршание.

Тогда Валентай завозился, стряхивая с себя песок. Раскрыл молнию и ничего не увидел. Полная, кромешная тьма окружала его. В голове даже зазвенело от абсолютного отсутствия света. И только тихий, непрерывный шелест, пугающий хуже пролетевшей бури. Как могло такое быть? Неужели настала ночь? Сколько же часов длилось бешенство стихии?

— Эй, Джед! — позвал он.

Звук был пугающе глухим.

— Эй, Фальконе! — заорал он изо всех сил. И услышал совсем недалеко шевеление и стон. Вилли бросился в ту сторону, безошибочно определив обострённым слухом направление. И неожиданно покатился по наклонной поверхности. Падение его было прервано ударом о твёрдую стену. Но, осмыслить этого Вилли не успел — под ним что-то зашевелилось и наощупь стало ясно, что он имеет дело со спальным мешком Фальконе.

— Джед! — обрадовался Вилли и принялся теребить молнию в поисках замочка. Из мешка лишь доносились глухие крики. Оказалось, что Фальконе повезло немного меньше — он ушёл в песок головой.

— Вилли, ты живой?! — закричал он, освободившись из своего заточения. — Что это, куда мы попали?! Такая тьма!

— Я знаю столько же, сколько и ты! Мы куда-то провалились!

Фальконе начал шарить по своему спальнику.

— Где-то тут у меня завалялся фонарик.

Фонарик нашёлся. То, что они увидели, потрясло их.

Это была ловушка. Глухая каменная полость, большую часть которой занимал песчаный склон. И никакого просвета. Здесь, в пустыне, под тысячами тонн песка скрывалась каменная пещера. Буря что-то порушила и вся конструкция, сохранявшаяся в неизменности невесть сколько столетий, вдруг прорвалась. Песок потёк внутрь и потянул за собой двух незадачливых путешественников.

Узкий луч фонарика метался, отыскивая на вершине склона хоть малейшую щель между песком и потолком. Не было ни малейшего просвета. Некоторое время они молча созерцали эту картину, испытывая глубочайший шок. Потом, не сговариваясь, ринулись вверх по склону и принялись торопливо рыть, отшвыривая за себя сыпучие массы. Едва они отбрасывали горсть, как на её место тут же стекала новая. Они то и дело съезжали вниз на широком подвижном языке песка.

— Мы сейчас засыпем свои мешки! — воскликнул Вилли.

Они бросились на спасение последнего имущества, которое эфемерно связывало их с внешним миром. И возрадовались, найдя в нём бутылки с водой. Её оставалось примерно с литр в каждой. Не так уж далеко они ушли от Стамуэна.

— А это что? — забормотал Вилли, вытаскивая маленькую каменную бутылочку, запечатанную фиолетовым воском. — А, это же старуха дала! Она сказала, что это надо выпить, когда совсем будет некуда идти.

— Как ты это понял? — спросил Джед, тяжело дыша и озираясь. — Она нам ничего не говорила. Просто поставила тыквы на землю, а эту повесила на шест.

Вилли представления не имел, как именно он понял шаарию. Но, сейчас это было совсем неважно.

— По-моему, как раз та ситуация. Нам некуда идти, — сказал он устало.

— Наверно, в бутылочке яд, — нервно ответил Фальконе.

Товарищи по несчастью некоторое время пребывали в неподвижности и молчании, оглушённые сознанием полной безнадёжности. Выходит, никто их никуда не отпустил из Стамуэна. Старуха каким-то мистическим образом всё предусмотрела. И даже яд вручила.

Сидя в полной тьме у каменной стены, они слышали, как со вкрадчивым шуршанием сверху сыпется и сыпется песок. Ничего нет в мире, кроме этого навязчивого, убийственного звука. Звука подползающей к ним смерти. Усталость и отчаяние взяли своё: оба пленника заснули.

Вилли во сне почувствовал тяжесть — что-то давило его. Он вздрогнул и в испуге проснулся. Сон его был без сновидений и казалось, что он просто выключился из реальности на продолжительное время. А песок всё полз и полз, потихоньку засыпая пленников пещеры.

Рядом давился во сне Фальконе. Вилли растолкал его, и они поспешно выбрались. Откопали драгоценные бутылки. И ненужные теперь мешки, которые стали им дороги, как ниточка, связующая их с верхним миром.

Первый же взгляд, брошенный за лучом фонарика, показал, как мало им осталось. Песчаная масса равномерно продвигалась вперёд. Теперь с самой низкой точки можно рукой достать до потолка пещеры.

Они снова упрямо полезли наверх, явно ощущая недостаток воздуха. С каждым шагом вниз стекал широкой полосой песок, а на его место тут же притекал новый. Всё это говорило, что они погребены достаточно глубоко. Но, узники продолжали делать своё дело в безумной попытке вырваться отсюда. В результате камера сократилась до таких размеров, что стало невозможно выпрямиться. Многочасовой труд лишь ухудшил положение.

И вот настал момент, когда они допили последнюю воду и отбросили пластиковые бутылки.

— Не пора? — спросил Фальконе.

— Давай ещё немного покопаем, — с бессмысленным упрямством ответил Валентай.

Порыли ещё немного. Теперь они лежали уже под самым потолком.

— Всё, — глухо, преодолевая спазм горла, сказал Джед. — Раскупоривай. Нам точно больше некуда идти.

При свете фонарика Вилли расковырял замазку — открылась плотно притёртая каменная пробочка.

— Знаешь, Джед, прошлой ночью я видел свой любимый сон, — нежиданно для себя признался он товарищу. Только для того, чтобы не сорваться в крике и не начать кататься в истерике по этой крысиной норе.

— Да? И что там было? — хриплым голосом спросил Фальконе, не отрывая взгляда от каменной бутылочки, словно безумно боялся, что руки Вилли дрогнут и выронят драгоценный сосуд. И жадная сухая глотка песка поглотит этот последний дар Стамуэна.

— Мне иногда снится волшебный дворец в облаках. Он необыкновенно прекрасен. Мечтой моего детства было попасть в эту сказку.

— Я тоже в детстве мечтал о несбыточном. Дворец в облаках — это замечательно. Хотел бы я побывать в твоём сне, — тихо ответил Джед. Эти последние их признания были бессмысленны — оба понимали это.

Вилли осторожно повернул пробочку, Фальконе крепко держал фонарь. Всё их сознание, уже погрузившееся в смерть, сосредоточилось на этой маленькой бутылочке. Пересохшие губы уже ощущали желанный вкус яда.

Из горлышка вырвался легчайший дымок и тут же испарился. Вилли понюхал.

— Чем пахнет? — остро заинтересовался Фальконе.

— Ничем, — с разочарованием ответил Вилли. Ему вдруг стало страшно, что шаария их обманула. И это вовсе не яд. — Как пить будем?

— Ты глоток и я глоток. Начинай.

— За мой дворец, — сказал Вилли и отпил.

— Ну как?

— Это вода, — ответил Валентай.

— Не просто вода, — обречённо ответил Джед. — А последняя вода.

Он бережно взял бутылочку и, прежде чем сделать небольшой глоток, провозгласил с нервным смешком:

— За твой дворец.

Они отпили ещё по глоточку, и сосудик опустел. После чего закрыли глаза, взялись за руки, легли навзничь под каменным сводом и замолкли.

Больше в пещере не раздалось ни звука. Только безмолвно полз песок. Потом погас фонарь. Из горлышка бутылочки в кромешной тьме выпорхнуло слабое сияние и тоже растворилось в молчании. Остановились все звуки. Не слышалось дыхания.