Они ждали долго. Очень долго. День клонился к вечеру, но Коэн так и не вернулся. К тому времени Кондор уже был уверен, что Маргарет, скорее всего, уже мертва — слишком мало у неё воды. Уже в холодных сумерках он повёл студентов в лагерь. На профессора жалко было смотреть.
— Учтите, — упавшим голосом предупредил он Маркуса. — завтра я выхожу на поиски этой пещеры с водой — где там берут её местные жители. Не хотите — можете мне не помогать. Но, и мешать не смейте. Мы возьмём всё, что добудем, и уйдём отсюда. Я буду драться за воду. И мне безразлично, что из этого выйдет.
Маркус более не возражал. Он ждал утра и старался не думать о том, что ждёт экспедицию. Может, это всё старые байки, враки, суеверие! Но до завтрашнего утра надо кое-что проверить.
Студенты не танцевали в тот вечер — да и кто стал бы танцевать! Они разбрелись по своим палаткам и даже не разговаривали. Всё мысли занимала жажда и страх завтрашнего дня.
Ночь принесла прохладу, а с ней и немного облегчения. Даже Эдна и Кондор, измучанные мыслями о судьбе экспедиции, сумели заснуть. Один только Маркус остался сидеть под навесом, поблёскивая в темноте своими большими, слегка навыкате, глазами. Он и не собирался спать. Кто знает, что за мысли одолевали проводника.
* * *
«Недвижно лежал Пространственник и слушал неотрывно, как откровение, которое искал, те речи, что проистекали ниоткуда.
— Что ты взял от Бытия, Герой? Назови мне то, чем ты гордишься. Чем дорожишь. Что жаждешь удержать. Что любишь, что бережёшь. Что есть смысл твоего движения. Что побуждает тебя жить.
Пространственник смолчал. Что гонит его в поиск? Жажда славы? Да разве мало воздавали ему хвалений?! Жажда истины? А что есть истина? Жажда поиска? А что есть цель?
— Что я ищу?…
— Герой, ты вечен. И поиск твой тоже вечен. А в вечности достижима любая цель. Ты будешь ставить цель за целью. И достигать её. И так до бесконечности. В конце концов иссякнут цели. Что будешь ты искать? Конечных целей конечное число. Как ни было бы много их, не хватит и на малый отрезок бесконечности. С чем коротать ты будешь оставшуюся вечность? Неважно, что ты ищешь. Всё — труха. Вот почему из бесконечности пространства ты выбрал кусочек лужайки и комочек света. Конечность — вот твоя цель. Конечность всего. Признание бессмысленности поиска есть обретение всех целей разом.
— Что же делать?
— Вопрос есть поиск. Открою тебе Тайну Тайн: ответа нет. Всё относительно. То, что истина сегодня, завтра — ложь. Значит, истина не существует. Значит, ты ищешь ничто. Так возьми его. Ничто не бесконечно. И не конечно. Оно — отсутствие всего. Иди сюда. Протяни лишь руку. Я рядом. Вне времени. Я — само отсутствие его, Изнанка Бытия. Ты — мой. Я жду.
Приблизил Пространственник своё лицо к тончайшей плёнке, что так надёжно охраняла привычный ему мир от Ничто. Дыхание поколебало преграду. И заиграла та бесконечностью несуществующих цветов.
Так соблазнительно. Так привлекательно. Так нежно, так призывно. Так утешающе, так сладко!
Ах, зачем был этот бег безумный?! Что за бессмысленное истязание себя? Зачем так рвалось сердце? Как сладостен покой. Как чудно небытие! Лишь руку протяни. Так просто…
Он прикоснулся к плёнке. Никаких «зачем?», никаких «куда?» никаких «что дальше?»…
И разошлась она. И в щель проник он.
— Кто ты? Где ты?
— Никто. Нигде. Я — это ты. Ты говорил с собой. Ты — в безвременье. Ты — в Никогда.
— Теперь и я — Ничто?!
— Нет!!! — захохотало Ничто. — Ты — Никто! Теперь я не один! У меня есть обитатель. Я назову тебя Император.
— Как ты поймал меня?! Где ошибка в рассуждении?!
— Вот и найди её.
И через прореху в пределы бытия проникла смерть. Не просто конец живого, а отказ от жизни. Не просто гибель, а, скорее, непоявление. Мир вещества начал испарять себя. Мысль сомкнулась в кольцо, стараясь уберечь себя от усыхания.
Император обманулся. Он лишился Сущности, но не желаний. И страшный, страшный, бесконечнократный голод затерзал его. Но, пищи не было ему: в Ничто нет ничего. Смерть кидала ему мусор, останки Бытия. И только одно его могло насытить: добровольное, сознательное, спокойное сошествие в Ничто живой души. Без принуждения, без обмана.
А что додоны? Не сразу поняли, не сразу увидали, что мир прекращает сам себя. Мудрейшие решили, что встретили ещё одну загадку из бесчисленных чудес вещественных начал. Решили, что видят перетекание Вселенных. Преобразование материй. И не подумали, что утекание души ужаснее, чем схлопывание чёрных дыр.
И стали играть с явлением, как дети играют с мячиком. И соблазнялись игрою в абстрактные понятия. И увлекались. И с любопытством играли в смерть. И пропадали в Ничто.
Тех, что остались, ты видел, Избранный….»
«Ты видел, Избранный, тех, что остались. Такая точно участь, какую посчастливилось тебе увидеть, ожидает весь твой мир. Вселенная сожмётся до размеров крохотной деревни в песках разрухи, уныния и безнадёжности. Вы отгородитесь стеною от видимых потерь и будете исправно, прилежно и послушно волочить свой краткий век.
Вы не заметите, что ваши мертвецы всё более лишают вас пространства, хотя им безразлично, где догнивать. Но, вы в своей привычной, мелочной манере всё будете стремиться удерживать в ограниченных своих пределах мёртвые клочки пространства, материи и времени. Вам будет мало жизненных соков, и вы урежете себя настолько, что сами уже не различите, где граница смерти и жизни.
Вы давно мои. Вы сами разрушаете свой дом. Вы сами рвёте жизненные узы. Вам тесна любовь. Вы ищете лишь развлечений. Ваши привязанности вам не ценны. Вы ищете свободы от самих себя. Вам не нужна реальность — вы жаждете забвения. И, если я не сгрёб одним движением всё ваше нищенское бытиё, лишь только потому, что мусора и у меня в избытке.
Ты, Избранный, лишь ты есть истинная ценность. Лишь ты мне нужен. Всё остальное — просто мусор. Ты сам не знаешь, что ты есть. Когда поймёшь, не поколеблешься и с радостью придёшь, и примешь дар.»
* * *
Земля была темна, а звёзды неистово мигали в вышине. И странно тихо в ожидании рассвета. Вокруг всё словно впало в забытье. В унылых стенах Стамуэна не было ни звука. Один холодный ветер царил над спящею равниной. Он молча колыхал полог навеса. Под парусиной, тоже молча, ждал утра неспящий человек. Лишь он да ветер стерегли безмолвную пустыню.
* * *
В темноте раздался стон.
— Тебе плохо, Ари?
— Нет, Маргарет, вполне терпимо.
Два измученных и до смерти уставших человека скорчились у каменной стены своей ловушки. Места было много — пещера велика.
Аарон при падении разбил пальцы правой ноги. Теперь они распухли и болезненно пульсировали. Сначала он не понял этого и, упав на дно каменной залы в глубине горы, вскочил и заметался. Очень, очень не сразу до него дошло, что это бесполезно.
Он не хотел верить. Пытался взобраться на стену. Целую вечность обходил пещеру по периметру, ощупывая стены. Выход был весь на виду — вот он, на высоте всего лишь метров двух. Пещера-ловушка едва освещалась слабым, призрачным светом и этого было вполне достаточно, чтобы видеть, как безнадёжны их попытки выбраться отсюда. Но, Аарон всё не верил. И всё перебирался, хромая, с камня на камень, пытался даже оторвать их от пола, чтобы взгромоздить друг на друга.
Маргарет, лихорадочно блестя глазами, наблюдала за ним. Это всё она уже проделывала ранее. Её сотрясал кашель, она хрипло дышала. Только приложенная к горячечному лбу бутылка с холодной водой давала немного облегчения.
Теперь у них вдоволь воды, но они не могут выбраться отсюда, чтобы позвать остальных, принести им воду.
— Была бы верёвка, — тяжело дыша, проговорил Аарон, усаживаясь рядом с Маргарет. Он выглядел измождённым.
— Верёвка не поможет, Арии, — тихо ответила она, стараясь не стучать зубами от озноба. Он и сам это понимал, но собственная беспомощность раздражала его.
Аарон шёл в поиск с такой надеждой. Он рисовал в своём воображении, как он найдёт потерявшуюся Маргарет и с триумфом доставит её в лагерь. Тогда даже грубый Боб Мелкович посмотрит на него с уважением. Было приятно пофантазировать на эту тему, это очень скрашивало трудности дороги.
Он всегда стремился быть первым. Не так, конечно, глупо, как Фарид. И не так беспардонно, как Мелкович. Успех должен иметь под собой реальную основу. Аарон всё время оценивал себя как бы со стороны. Выходило не очень. Он был таким нескладным.
«Мой Ари, — говорила мама, — не штангу будет дёргать. Он пойдёт в науку и сделает великое открытие!»
Она всегда так откровенно любовалась им, что Аарону даже было неловко, когда их видели вместе. Ну как ей объяснить, что кроме неё, никто более им не любуется. Что ему жить в мире, где несколько иные ценности. Что научному триумфу предшествуют долгие годы неизвестности, непопулярности, не вполне научных споров, подсиживания со стороны коллег, прислуживания перед руководством. И даже до этого тоже надо дорасти.
Придя домой, он словно попадал в пыточную камеру, до такой степени мама доставала его настойчивыми расспросами. Она хотела быть в курсе всего. Кто и что ему сказал, со всеми мелкими подробностями. Все ли заметили, что на нём новый свитер? Какой её Ари умный! Они заметили, как он интересно подал мысль? А что куратор, что он сказал? А вот что она сегодня говорила в синагоге своим подругам! Как они ахали и завидовали ей! А кантор ей сказал, что её Ари непременно сделает себе в науке имя!
Она так сильно любила его. Она ещё хотела успеть насладиться его победой, пока жива. Аарон был поздний и единственный ребёнок немолодой еврейской четы, названный по имени первого израильского первосвященника — до такой степени Ираида Коэн желала видеть своего сына избранником славы. А его как раз нисколько не прельщал этот библейский образ!
Мать верила в него так страстно, что он ощущал себя преступником, задерживая хоть на миг день своего успеха. Он всецело погружался в книги, чтобы мама видела, как её сын старается. Только тогда она отходила на цыпочках и он получал немного спокойствия. Внешне Ари был спокоен, но внутри весь бурлил, как вулкан.
Он старался понравиться своим трудолюбием и услужливостью профессору — тот отметил его и всегда звал в помощники. Это очень не нравилось многим — над Аароном зубоскалили. Тогда Коэн строил независимую и небрежную мину и с вызовом проходил мимо недовольных. Едва Мелкович или Фарид с Калвином начинали задевать его, как он тут же останавливался перед ними так близко, чтобы они могли ударить его, если бы захотели. Фарида и Калвина он не боялся, но Боб — существо слишком неразвитое и мог неправильно истолковать дерзкое выражение глаз Аарона.
Мама всего этого не знала и знать не должна. Он не разобьёт её сердце малодушными жалобами.
Аарон был счастлив, что попал в экспедицию. Ему здесь было хорошо — и команда подобралась неплохая, и дело было интересным. Он со страстью копался в песке и всё ждал, что вот-вот обнаружит в сухой земле нечто такое, что потом выставят в музее. Вот тогда он сможет сказать маме, что это его находка.
Для него пребывание в экспедиции было неожиданным подарком, желанной свободой. Он даже совестился, представляя, как мама каждый день тоскует о нём, остро сожалея, что отпустила от себя. Аарон знал с каким с напряжением она ждёт дня его возвращения и непременно с удачей. И вот теперь он сидит в этой каменной яме вместе с девушкой, которая ему нравится и которую он мечтал спасти. И ничего не может сделать для их освобождения. Надо ждать прибытия помощи.
Горячее воображение Аарона рисовало, как в этой тёмной дыре наверху появится ненавистная рожа Мелковича и как тот скажет с кретинской ухмылкой: ну ты и дурак, Коэн, навёл всем шухер, спасатель недоделанный!
Он во всех отношениях просчитался. Понадеялся на удачу. Был небрежен и плохо продумал свои действия. Импульсивность подвела его.
Маргарет мутило. Голова кружилась. Совестно сказать, но она даже радовалась, что Ари тоже попался. Несказанно тяжело находиться в этой ловушке больной и в одиночестве. И ей ещё повезло, что сюда попал не Фарид или Калвин, чтобы сейчас изводить её жалобами и нытьём. И не бездушный Красавчик, который взялся бы потешать её анекдотами. И не Боб Мелкович, который только и знает, что надувать бицепсы.
От Аарона она узнала, что её пытались отыскать. Только он не предупредил никого о том, что самовольно решил углубиться в горы. Аарон попался на ту же удочку, что и Маргарет — точно так же переоценил свои силы.
Впервые она оказалась в ситуации, когда ничего нельзя решить напором, усилием. Приходится просто ждать. Надеяться на помощь.
Ари лежал в напряжённой позе, с закрытыми глазами — она слышала его учащённое дыхание и понимала, что ему очень больно. Маргарет с усилием поднялась, чтобы намочить ледяной водой рукав рубашки, которым были обмотаны пальцы на ноге Аарона. Это должно немного сдержать опухание травмированных тканей.
— Не надо, — отрывисто сказал тот. — Я сам.
Он отказывался от помощи, ему было стыдно своей слабости. И не желал, чтобы Маргарет — сама больная — ухаживала за ним. Не так он хотел предстать перед ней. Жалкий спаситель! Принёс воду, которой тут и так завались! Свалился ей на руки со своей ногой! Без мамочки — никуда!
— Не стоит, Ари, — примирительно произнесла Маргарет. — Не надо быть таким безжалостным к себе.
Коэн промолчал и только смотрел, как она неверной походкой идёт к воде. Зачем он позволил ей это делать? Почему разрешил себе быть слабым?!
Девушка возвратилась с холодным компрессом. Опустилась рядом на колени. Аарон робко радовался её участию к себе. Температура окрашивала лицо Маргарет горячечным румянцем. Чёрные длинные волосы растрепались. Тёмно-серые глаза неспокойно блестели — во тьме пещеры они казались глубоко чёрными. Она такая красивая, что Аарон с новым приливом досады ощутил своё убожество.
— Они будут нас искать, — с убеждённостью сказал он, чтобы поддержать в ней надежду.
* * *
Небо на востоке — узкая полоса над предрассветно тёмной землёй — заалело ожиданием скорого пришествия светила. Маркус спохватился. Он подобрался к палатке, где спали Вилли и Фальконе, и принялся искать замочек молнии, мысленно ругая себя, что не позаботился сделать это ранее.
Джок встревоженно взглянул на восток. В любое мгновение может появиться солнце. Будет только краткий миг, ради которого он не спал всю ночь.
Вот молния с сухим шуршанием разошлась, и проводник бесшумно просунулся внутрь. Его не заботило, что он скажет, если его так обнаружат — это совершенно неважно!
Переводчик буквально впился глазами в лицо спящего. Он всё ещё надеялся, что ничего не увидит. Это просто не может быть правдой, старуха всё наврала! Додонам просто нравится придумывать истории про своё величественное прошлое, и все их дурацкие мистерии не имеют ничего общего с реальностью.
Маркус ждал.
Зелёный брезент крыши просветлел от упавших на него пологих солнечных лучей. И тут Маркус увидел. Но, совсем не там, где ожидал! Ровное кровавое свечение зажглось на лбу спящего. Сияющий ромб без определённого края. И это не Фальконе!!!
Проводник вывалился из палатки на землю. Старуха не соврала! Всё правда! Это Маркус ошибся! Маранатас не был даром благодарности! Он был приманкой! И Джок сам посоветовал Вилли носить его на шее!
Теперь глаза его открылись, и всё стало предельно ясно. Сцена у края раскопок была ловкой режиссурой. Шаария заставила Берелли убрать верёвку, чтобы жители могли подойти к краю. Якобы потому, что ограждения — чисто символического барьера — не было. Они и подошли, такие простые, незамысловатые дети природы. Тупые, немного любопытные туземцы. Земля не выдержала их веса и обвалилась. Всё гениально просто и совершенно естественно. Кто же заподозрит обман? Наверняка заранее позаботились подкопать, где надо!
В лагере всё было совсем как всегда — его обитатели и знать не могли, что уже мертвы. Что их недавний товарищ теперь им враг, что Берелли стал первым мертвецом в этом караване смерти! Маркус сам общался с ним, но не понимал, что Франко стал мууру — это значит, что старуха заманила экспедитора в Стамуэн и положила лицом в песок! Душа оставила Берелли, он стал послушным исполнителем воли шаарии — он лишил экспедицию возможности бегства. Так было много-много раз ещё до рождения Сади — много-много тысяч лет!
Приезжие лишались всего, и пустыня убивала их. Они сами раскапывали себе могилу, думая, что ищут несметные сокровища! Вот и Кондор — просвещённый человек, учёный, бескорыстный исследователь — попался в те же силки! Всё шло по плану, которого невозможно избежать — так много раз разыгрывались здесь такие драмы! Он слышал в детстве, ему рассказывали шаари — отверженные искатели додонов — невозможно предотвратить мистерию Избрания. Всё будет идти своим чередом, и каждый будет слепым актёром в этой таинственной пьесе. Всё предопределено, все человеческие слабости просчитаны.
Мальчишка уже торчал у самого края, чтобы вовремя упасть вниз. Вот он и оказался пострадавшим. Они его так заботливо отрыли. Профессор был вне себя: кто не уследил за порядком?! подать сюда Берелли!
И тут на сцену выходит сам режиссёр — шаария. Она так естественно ругалась, а Маркус с некоторым даже юмором переводил! Ах, идиот! Дурак! Он думал, что это всё случайность!
У такого добропорядочного, человечного Кондора случился приступ гуманизма. Пароксизм совестливости. Судорога требовательности к себе, представителю европейской цивилизации. Он пожелал немедленно возместить обиженным нанесённый ущерб. Он в своей нелепой педантичности пожелал непременного присутствия своего представителя на переговорах.
Одно непонятно, как она могла знать, что это будет именно Вилли. Маркус точно знает, что годятся далеко, ох как далеко не все! Он вообще думал, что это Фальконе. Ведь когда случился морок, и Кондор с Эдной бегали считать студентов, Вилли находился под навесом. Вот его и не сосчитали.
— Ох, дурачок ты, Ищущий! — прошептал сам себе Маркус.
Он едва ли имеет представление о могуществе шарии. Это был не такой простой морок. Кто-то из студентов был невольным имитатором, возможно, даже Фальконе. То-то он выглядел так неестественно и говорил туманно. А настоящий Вилли в это время был в Стамуэне и стоял перед шаарией!
Проводник побрёл в пустыню и лёг в холодный песок. Уставился в бледное утреннее небо и продолжал размышлять.
Что ему так дался Вилли? Он знает этого парня совсем недолго. Тот симпатичен ему, верно. Но, не более. Чем он лучше Фальконе? Ведь Маркус, хоть и не без внутренней дрожи, согласился с выбором шаарии, когда подумал, что Избранный — это Джед. Он никому не хотел несчастья. Он даже пытался сопротивляться шаарии. Он точно знает, что Избранный не войдёт в долю Императора, если сам не согласится. Уж насколько естественнее им мог стать Джед, весь вид которого красноречиво говорит о глубоком внутреннем конфликте. Его деланная невозмутимость — лишь маска, за которой скрыто загнанное внутрь неблагополучие. Вот лёгкая добыча Императору! Но в сети попался Вилли с его гармоничным, лёгким, непротиворечивым характером! Чем зацепил его Император?!
Маркус вспоминал давние события. Всё было как всегда. Он уже несколько раз за многие годы своих странствий приводил в окрестности Стамуэна разные экспедиции и даже туристов. Предполагалось, что тут можно найти следы древнейшей цивилизации, но ничего не находилось. Маркус знал, что и до него Ищущие уходили на поиски людей и тоже приводили их к городку. Так было всегда и ничего особенного из этого не получалось. Старуха выходила за стены, осматривала приезжих и теряла к ним всякий интерес.
Эти тоже должны были уйти, но обнаружились археологические находки прямо неподалеку от входной арки. Это оказалось в самом деле необычно: поразительное множество предметов самых разных эпох и культур. Старуха шаария снизошла до милости: сама указала, где копать. И Кондор с энтузиазмом занялся работой. Шаария выглядела не более довольной, чем всегда.
Маркус накрепко запретил приезжим появляться в черте города, запугал их всяческими табу — так он надеялся уберечь экспедицию от возможных последствий. Но, в земле обнаружилось множество предметов. Какие-то древние вещицы, которые, как знал Маркус, явно не принадлежали прошлому городка. И пугающе много старых, истлевших костей.
А потом Берелли внезапно пробил баки и разломал радиостанцию. Маркус сам видел перекрученные, как резина, детали. И вот экспедиция заперта в пустыне, как в ловушке. Без связи, без транспорта, практически без воды. Всё дальнейшее было абсолютно не во власти Джока. Далее всем заправляла шаария. А он имел лишь самые общие представления о том, что должно из этого выйти. Никто не станет откровенничать с Ищущим. Он, по сути, отверженный, с ним разговаривает лишь шаария. Он сделал своё дело и может убираться, куда ему угодно. Все Ищущие возвращались к Стамуэну, чтобы умереть под его стенами. Маркус должен бы так же закончить свои бесплодные скитания. Но, его Поиск завершился удачей, которой он совсем не рад, потому что не желал зла никому.
Что же возмущается в нём, когда он понимает, что Избранный Императора — Вилли Валентай? Ему-то, Маркусу, что? Он выпил из Источника Судьбы и вода была горькой. Варсуйя обещала ему скорую гибель, поэтому он никуда не уйдёт, а останется здесь, под стенами древнего Стамуэна. Здесь его кости смешаются с костями несчастной экспедиции. Так что же он так переживает за Вилли? Не потому ли, что участь этого парня будет самой ужасной из всех? Избранному не позавидуешь. О, боги! Неужели это правда, что говорил когда-то ему умирающий шаари — Искателей тянет к Избранному, как к родной душе! Найдя Избранного, шаари умирает — вот отчего Варсуйя напророчила ему смерть!
Сколько раз Маркус про себя посмеивался над профессором за его излишнюю самоуверенность, за непререкаемость и непоколебимую уверенность в безупречности собственных решений! Док напоминал ему хохлатого какаду, который в постоянном напряжении бесплодно мечется по жердочке и резко выкрикивает своим надтреснутым голосом один и тот же текст. Кондор максималист и терпеть не может половинчатых решений, а Маркус всегда полагал, что гибкая тактика скорее достигает цели. Вот и доигрался! Пытался со всеми мир иметь! Хотел услужить и тем, и другим! И свою миссию Искателя выполнить, и археологам помочь! Его и тут привечали, и там приглаживали, а он и купился! Думал, что все эти поиски Избранного — всего лишь древняя и бессмысленная традиция, из которой, как правило, ничего не происходит.
Да, он виноват. Это его двуличная политика привела к беде. Ему надо было твёрдо решить, чего он хочет и как намеревается поступать. Либо быть додоном Сади и не заботиться о дальнейшей судьбе пришельцев. Или быть проводником Маркусом Джоком и ничего не скрывать от вверившихся его опытности людей.
Что может сделать Маркус?
Он может. Он вправе оспорить Выбор. Это его право — право Ищущего. Есть такая древняя традиция, хотя ни разу и не востребованная. Но, додоны не нарушают своих священных традиций, поэтому ему не откажут в требовании.
Что он теряет? Всё уже предопределено: что бы Джок ни сделал, он не отвратит своей судьбы, но даже в границах предопределённости есть некоторая свобода. Он может воспользоваться этим и хоть немного спутать шаарии игру. Зря, что ли, он выпил горечь? Он знает свою судьбу и может предпринять усилия, чтобы Император выбрал другого. Он не знает, правда, кто это будет. Кто будет жертвой его мистических манипуляций. Может быть, ему позволят уйти в новый Поиск, чтобы привести замену?
Маркус вскочил с земли и быстрым шагом направился в город. Проводник точно знал, что не все члены экспедиции вернутся обратно в свой привычный мир. А, если и вернутся, то до конца жизни познакомятся с неизречённой тоской. Когда начинается мистерия подготовки ко встрече Избранного с Императором, то никому из сопровождения не удаётся выйти сухими из воды. А то, что сейчас собирается совершить Сади, неизмеримо усугубит ситуацию. Так обречённые бы умерли максимум через три дня, а из-за его решения промучаются дольше. Но, он разбалансирует состав сил, создаст неопределённость и тем кому-то даст возможность выбраться отсюда — кому как повезёт.
Проводник незаметно проскользнул в ворота Стамуэна, священного города — последнего оплота обнищавшей расы додонов, живущей в обнимку со своими мертвецами.