Путешествие Джеда на пару с великолепным гидом Альвааром по бесчисленным закоулкам волшебного дворца прерывались только на сон и ужин. Фальконе поглощён и очарован, его переполняют впечатления. Он, кажется, забыл, зачем вообще они сюда явились. Валентай вёл себя скучно, был неразговорчив, ушёл в себя, то торчал целыми "днями" у озера, то вдруг переместился на платформу.

Вовне был всё тот же Космос - то бесконечно меняющиеся звёздные картины неба, то глубокая чернота внегалактического пространства. Оно давно перестало интересовать двух старых друзей, они не знали что должны делать и потому беспечно шатались по неиссякаемым чудесам волшебного дворца. О, Альваару было что показать приятелю - ведь прошлый раз пребывание двух путешественников в этом фантастическом жилище Искателя закончилось слишком быстро. Теперь же времени сколько угодно, и Альваар решил блеснуть, показать что же это такое - дворец Пространственника!

Что, в самом деле, представляло из себя волшебное обиталище главного додона Вселенной, каким был Пространственник сотню миллионов лет назад - пустяк по меркам Вселенной? Многое изменилось с тех пор, и Альваару хотелось показать приятелю всё великолепие некогда могущественного Искателя - то, что они создавали вместе. Много, очень много времени провёл спутник додона в своё время в Поиске, участник многих начинаний того Ваятеля, каким был Пространственник в те поры. Они создавали миры - фантастические, необыкновенные, противоречивые, физически невозможные, и в то же время реальные.

Какие невообразимые задумки воплощал в то время Альваар, которому додон доверил часть своей творящей Силы! Любая фантазия, любой сумасшедший сон, любой каприз воображения - вот за это любил приятеля додон, за это наградил его необыкновенно долгой жизнью и сделал спутником своим во многих перевоплощениях.

Неугомонность этого представителя давно сошедшей с космических подмостков древней расы делала соседство с ним удивительно насыщенным времяпровождением. Он каждый день открывал перед Фальконе новые горизонты творчества додонов и своей собственной изобретательности.

Едва проснувшись, наскоро поплавав в своих изумительных бассейнах, они встречались за завтраком в отсутствие чем-то занятого Валентая, который, к тому же, частенько где-то пропадал. Они "с утра" обменивались планами на наступивший "день", ведь дворец по желанию своих обитателей поддерживал суточный режим, иначе они окончательно свалились бы от переутомления впечатлениями.

Залы волшебного дворца представляли из себя как бы окна в другие миры - их было столько, сколько творений Пространственника и Альваара имелось во Вселенной, то есть, бесконечно. Как всё это умещалось в относительно ограниченном пространстве? Да очень просто, говорил Альваар: дворец всякий раз изменяет метрику замкнутого объёма, какой представляет собой очередной зал - просто модификация формы! - сворачивает в точку те, что свободны от посещений, и разворачивает в полный объём тот, в который думают заглянуть. Это помимо постоянно действующих "стационарных" помещений - просто для удобства.

Рушер ни сном, ни духом не ведал таких свойств волшебного жилища, а Альваар знал их! Вот и шатались они с Фальконе с утра до ночи по чудесным мирам, сотворённым Пространственником на пару со своим вечным Спутником. Это было здорово: заходишь прекрасными, волшебными дверями в иной зал и оказываешься на планете, полной изумительных, непостижимым разумом чудес - фантастических измышлений свободного от оков всяких штампов и традиций вечного ума. Альваар любил показывать миры, в которых он сам был творцом - самые лучшие, самые удачные.

Надо ли говорить, что многие из "экспонатов" дворца оставались лишь в его памяти, на самом деле они давно умерли. Некоторые сохраняли жизнеспособную среду, которая поглотила изначальное творчество космических первопроходцев, там прошли волны эволюции, перемолов, переработав исходные формы и вырастив новые виды, имеющие корни в начальной точке - мало кто из обитателей этих разумных миров догадывался о своем "божественном" происхождении! Такие Альваар тоже любил показывать: вдвоем с Фальконе они бродили по многим планетам, при том не покидая дворца! Их никто не видел, а они видели всё: жизнь таких невероятных существ Вселенной!

Видели они технические цивилизации, занявшие место некогда роскошных древних джунглей, населённых дивными созданиями бессмертного ума. Дворец показывал то, что было изначально, и то, что есть теперь. Демонстрировал процессы эволюции водных, воздушных, подземных, космических, огненных сред! Показывал, насколько доступно это было ограниченному сознанию землянина, причудливые временно-пространственные формы существования, обитателей одновременно нескольких измерений.

Были внепланетные формы, носящиеся среди ледяных просторов Космоса. Были разреженные формы, как обитатели скоплений звёздных облаков - существа, сквозь которых можно проникать, как сквозь голограмму. Были и откровенно неудачные творения, которые Альваар не любил показывать, потому что первоначальная задумка была испорчена процессом дальнейшей эволюции и дошла до полного абсурда.

Одним из таких миров был тот, с обитателем которого однажды так неудачно познакомился Фальконе - в те дни, когда он с Валентаем совершал фантастически небывалое путешествие в прошлое - ко дворцу Пространственника, в Юрский период планеты Земля. Чрезвычайно ядовитое растение ливорус, обладающее некоторыми навыками хищника и зачатками рефлексов.

- Не понимаю, вина я что ли перебрал тогда, - жаловался Альваар, - такую дрянь сотворил! Правда, единственное, что оправдывало это безобразие, это то, что из него можно приготовить отличное средство для отпугивания дракона Харрашта. Но это тогда, когда он был маленький, а теперь-то из него ничего не приготовишь!

В голове Альваара звучало такое опасение, что Джед просто не мог не уговорить его показать хоть издалека, хоть одним глазком опасную тварь по имени ливорус, который был последним селекционным достижением Спутника Искателя - так сказать, самостоятельной работой.

- Ума не приложу, что с ним случилось, - говорил волшебник, придерживая своего невысокого приятеля за плечи - чтобы тот не вздумал в исследовательском азарте броситься к растению-животному, которое было единственным обитателем планеты.

- Ну вот она, моя Лимбия, - грустно сказал волшебник, - дитя моего творческого экстаза.

Джед во все глаза смотрел на бесплодную землю некогда прекрасной планеты - теперь она представляла собой голый камень, без всяких признаков почвы, куда ни посмотри. Воды на планете не было и в помине, зато всё пространство за исключением некоторых мест, занимали разросшиеся гигантские леса растений необыкновенно дикого и агрессивного вида. Красно-сине-фиолетово-жёлтые корявые, изогнутые древоподобные лианы, обросшие безобразными, похожими на паразитарные, наростами - все цвета необыкновенно пронзительные, ядовито-вызывающие. Растения-животные стояли плотным войском, под сень крон которого не проникал яркий солнечный свет, оплетя змееподобными корнями бесплодные камни и вздымая к небу омерзительные цветы размером со спутниковую тарелку.

- Ну да, ошеломлённо бормотал Джед, во все глаза рассматривая этот сумасшедший мир, - туда соваться что-то не хочется...

- Тут есть ещё кое-что, - объяснял волшебник, - за прошедший период, пока я был в отключке, с ним произошла какая-то мутация, и я не понимаю её результата.

Он развернул приятеля в другую сторону, и картина стала последовательно изменяться: перед наблюдателями проносилась панорама пейзажей, среди которых преобладали сплошь заросшие ливорусами плато континентов и провалы океанов, исключения составляли только крутые отвесные горные ущелья, а так проклятый овощ занял всю планету целиком.

- Сожрал все остальные виды, - несчастным голосом от сознания своей ошибки, сказал Альваар.

- А для чего ты выводил его? - поинтересовался Джед.

- С очень гуманной целью, - оживился волшебник, - я хотел создать универсальный утилизатор космического мусора, каким некоторые цивилизации уже заполнили галактическое пространство. Затем хотел предложить к пользованию законченные образцы.

- Так ты сумел, - убеждённо ответил Джед, - Он всё утилизирует, до чего может дотянуться.

И показал на странный предмет, боком вонзившийся в дно глубокой расщелины.

Оба путешественника по мирам стояли посреди зала, стен, потолка и пола которого видно не было, вместо этого была под ногами сухая, растрескавшаяся почва, вся сплошь состоящая из камней. Над головой - чистое, без малейших признаков облаков, голубое небо Лимбии, на котором весело светило солнце.

Во все стороны простиралась открытая панорама, потому что два приятеля занимали место на краю пропасти, а далее хищно высился ядовитый лес растений-хищников. Внизу, если подойти к самому краю пропасти и посмотреть на дно, был виден разбившийся космический корабль. Большой, напоминающий формой классическую летающую тарелку, со множеством технологических подробностей на боку, которым смотрел вверх, он был явно очень стар, его металл даже отсюда, с высоты, смотрелся очень обветшало - это был явно след какой-то давней трагедии.

- Э, не всё так просто, - пробормотал Альваар, заглядывая в пропасть.

Джед его придержал за руку, чтобы у волшебника не закружилась голова, и он не упал с края скалы.

- Не беспокойся, - отвечал тот, - тут невозможно упасть, ведь под ногами у нас пол дворца, а не почва планеты. Это всё иллюзия для полного впечатления. Если ты попробуешь ступить с края пропасти, то никуда не упадёшь - дворец не даст.

Он тут же продемонстрировал правду своих слов, шагнув с каменистого обрыва прямо на воздух, и никуда не упал.

- Иди сюда, Джед, - позвал волшебник друга, и тот, хоть с некоторой опаской, но ступил на воздух. Действительно, держало прекрасно, ногами ощущалась твёрдая и гладкая поверхность пола.

- А вот теперь смотри, - продолжал демонстрацию Альваар, ничего видимого не делая, но оба вдруг стали стремительно снижаться, стоя на невидимой поверхности. Джед понимал, что это лишь иллюзия, на самом деле дворец просто перемещает изображение, но впечатление было настолько реальным, что он невольно напряг ноги, ожидая удара при встрече с дном каньона.

То, что сверху казалось кусками пористых камней, на деле оказалось всё теми же обломками металлических конструкций, почти совершенно уничтоженных временем. Кажется, в этой дыре нашли свой конец многие космические корабли. Тот, что они заметили сверху, был тут единственным почти целым, а остальные словно какая-то сила разобрала на части и раскидала. Дно каньона оказалось сплошь покрыто такими останками.

- А где же люди? - пробормотал Фальконе.

- Где люди. Это вот вопрос... - неопределённо ответил волшебник, двинув к разбитому кораблю и перескакивая с обломка на обломок - под ногами реалистически ощущались неровности.

- Люди, люди... - пробормотал Альваар, заглядывая в открытый люк входа.

При посадке, которая, несомненно, была аварийной, не был выброшен трап, и видно, что уцелевшие космонавты выламывали заградительный щит входа - он был весь перекорёжен, разорван, смят.

- Вот это силища! - изумился Джед, поспевая за своим гидом.

- Ты думаешь, это они? - воззрился на приятеля волшебник.

Джед не сомневался.

- Я вот так не думаю, - возразил Альваар и двинул в обход тарелки.

- А внутрь заглянуть можно? - поинтересовался Фальконе, которому хотелось знать, сможет ли дворец провести их в закрытое помещение.

- А что там может быть хорошего? Обломки, пыль, бардак.

- И трупы! - вдруг прозрел Джед.

- Вот это как раз нет, - скорбно отозвался Альваар, остановившись немного в стороне от тени, которая пряталась от солнца, стоящего точно в зените, под наклонённым боком глубоко вонзившейся в щель тарелки. Наверно, эта трещина как раз образовалась при ударе о дно каньона.

В тени под накренившимся огромным боком тарелки, а также на свету, среди обломков, устилавших ближайшее пространство, лежали трупы космонавтов в истлевшей от времени и солнца форменной одежде, некоторые в скафандрах. Тела их уже давно мумифицировались, и тёмная кожа обтягивала черепа так плотно, как будто ссохлась до состояния бумаги. В материале одежды и плотной ткани скафандров виднелись многочисленные прорехи - похоже, бедолаги натерпелись при экстренной посадке. И выбрались из своего разбитого судна только затем, чтобы умереть возле его ни на что более не годных останков.

Джед невольно поёжился. Он посмотрел в обе стороны, куда простирался каньон.

- Так много кораблей в одном месте... - высказал он невероятную догадку.

- Да, - мрачно отозвался Альваар, - они просто сбрасывают сюда обломки, когда выпотрошат корабль дочиста. Ведь в запасах много еды, всякой органики в бортовых оранжереях, потом ещё топливо.

- Кто - они? - не понял Джед.

- Ливорусы, конечно, - сердито посмотрел на него волшебник, как будто сердился на недогадливость приятеля.

- Вот, посмотри, - далее уже показывал он, проносясь вместе с Фальконе над поверхностью планеты.

Глубоких трещин природного происхождения было на континентах немало, и все они были заполнены останками разбитой техники разных видов. Большей частью всё было размолото в кусочки, искорёжено самым зверским образом. Целых кораблей было мало, но все они носили следы чудовищного разрушения прямо изнутри, как будто толпа варваров, вооружённых самыми разными примитивными инструментами, накидывалась на несчастные корабли и ковыряла их с немыслимым упорством. Как будто голодные стаи маньяков доискивались до запасов пищи.

- Это они? - с ужасом спросил Джед, догадавшись, наконец, до смысла слов Альваара.

Тот кивнул, указывая на останки жертв, лежащих тут же и похожих на высушенные лепестки - даже головы были расплющены.

- Они людоеды?!

- Они жрут всё. Органика для них чистое лакомство, топливо они хлыщут, как выпивку, даже металл умудряются высасывать.

Альваар указал на изъеденный коррозией корпус корабля - чуть тронь, и осыплется.

- Это не коррозия, это следы высасывания. Когда они разделываются с очередным уловом, то скидывают останки в эти щели.

- Они умеют двигаться?!

- Ещё как умеют! Раньше не умели, только жрали то, что к ним попадало в пасти. Для этого у них служили цветы. А за миллионы лет эволюции, пока я не мог контролировать их развитие, они обзавелись такими приспособлениями! Эта планета настоящее кладбище космических кораблей! Ты ещё не знаешь, какую штуку они придумали!

- Они разумные?!

- Вполне! Только весь разум их направлен на поиски новой жрачки!

- Профессор, почему же вы их не уничтожите?! - потрясённо вскричал Джед.

- Потому что не знаю - как! Я подошёл с этим вопросом к Пространственнику, а он мне говорит: погоди, вот закончу строительство Тартаросса.

- Так ведь закончил!

- Ох, - махнул рукой волшебник, - у него сейчас своих проблем полно. Идём, я тебе кое-что покажу.

И он перенёс приятеля на новое место.

Открытая площадка, на ней лежал явно повреждённый корабль. Нос у него отломился, стабилизаторы искорёжены, отражатели разбиты вдребезги. Но выглядел он так, словно свалился из космоса только сейчас - обшивка сияет, как начищенная, иллюминаторы блестят, входной люк распахнут, а вокруг картинно разложены трупы космонавтов - в почти целой одежде, но высушенные полностью.

- Вот. Это они приготовили приманку, - прошептал волшебник, как будто опасался, что ливорусы его услышат.

Яркий, пестрящий разными цветами лес окружал место трагедии, почтительно отступя на расстояние. Неподвижные деревья как будто спали.

- Выедают они всё внутри, а корабль выставляют напоказ, даже начищают металл. В космосе полно всяких авантюристов - пиратов, праздных путешественников, мелких торговцев, патрульных и прочего народу. Увидят они разбившийся транспортник и соображают: добра навалом - иди, бери! Тут их на живца и ловят мои мерзавцы.

- Неужели столько пиратов... - оторопело пробормотал Джед, рассматривая мелкие металлические детальки, покрытые старой патиной, заросшие чем-то вроде сухих остатков плесени - те в изобилии покрывали открытую площадку. Ясно, что крупные обломки ливорусы припрятали, а мелкие не стали подбирать.

- Вот в том и штука! - вскричал профессор. - Они посылают в Космос сигналы о помощи: караул, спасите, падаем на незнакомую планету, у нас ценный груз! На этого червя клюёт всякая рыба. Они подлетают сюда, такие довольные, и тут у них необъяснимо глохнут передатчики - это ливорусы создают помехи связи. Ребята думают: ну ладно, сядем, покопаемся в добыче, починим передатчики. Садятся, и тут их живенько ловят. Ты думаешь, эти корабли разбились? Нет! Ливорусы их опутывали своими ловчими щупальцами и разрушали, а потом стаскивали обломки в пропасть!

- И ты такую штуку припёр к нам на Землю в юрском периоде?! - в негодовании вскричал Фальконе, - Чтобы через сотню миллионов лет наша планета стала, как эта?!

- Ну что ты, - удивился Альваар, - тогда это был мелкий хищник. Я его привил на местные деревья, думал вырастить экспериментальную популяцию. А ты взял и сорвал единственный женский цветок. Так что вашей Земле ничего не грозило!

- Это потому что я сорвал! Ты даже не пытался уничтожить этот рассадник людоедов!

- Ну почему только людоедов?! - защищался Альваар, - тут полно других видов, не обязательно антропоидных! Но я пытался...

- А, пытался?.. - не поверил Джед и с подозрением посмотрел на отчего-то смутившегося волшебника.

- Да, я пытался их уничтожить - после возвращения с Рушары. И у меня ничего не получилось.

- Ничего не получилось? - притворно-сочувственно спросил Фальконе.

- Да, мне было стыдно признаться Пространственнику, что я не справился со своими творениями и зря потратил Силы. Поэтому я надеялся, что с вашей помощью сумею это сделать, - горячо признавался волшебник.

- Поэтому так азартно напросился в битву? - насмешливо отозвался собеседник.

- Ну да! - с прежней, памятной по путешествию в юрский период, добродушной уверенностью ответил Альваар.

- Профессор, вы старый интриган! - сурово обличил его Фальконе. - Мы думали, вы хотели нам помочь, а вы свои делишки вздумали обделывать за наш с Уиллом счёт!

- Одно другому не мешает, - утешил его "профессор".

В затемнённом помещении дворца, один-одинёшенек сидел Уилл. Ничего не делал, а просто смотрел в пол, как будто его заворожили прекрасные подвижные узоры пола, постоянно изменяющиеся в цвете, рисунках. Наверно, это в самом деле может не на шутку загипнотизировать - Фальконе по себе точно знал, что оно может действовать, как снотворное. Во всяком случае, стоило ему явиться к себе в спальню после многих часов блуждания с волшебником по сотворённым им мирам, и упасть на мягкую кровать, как калейдоскопическое кружение на потолке сразу погружает его в сон.

- Уилл, ты спишь? - позвал он друга и подумал, что тот в последнее время сделался очень молчалив и нелюдим.

- Нет, а что? - бесцветным голосом отозвался тот.

- Послушай, ты не мог бы мне дать немного Силы?

- Зачем?

- Да, тут Альваару нужно... Короче, он хочет кое-что уничтожить из вредных видов - расплодилось, пока его не было. Неудачный плод эволюции.

- Столько хватит? - спросил Уилл, выделяя на пальце комок огня размером с мандарин.

- А что можно этим сделать?

- Разнести в хлам целую планету. Только задай конкретные свойства - именно, чего ты хочешь.

- А, тогда хватит, - с облегчением ответил Джед, забирая живую энергию.

Он почти ушёл, но снова повернул - уж больно не нравился ему вид товарища.

- Уилл, я всё хочу тебя спросить: ты пытался уничтожить Рушера?

- Пытался, - был краткий ответ.

- Ну и?!..

- Не получилось, - мрачно отвечал приятель, не отводя взгляда от танцующих на полу сложных концентрических рисунков.

Джед понял, что в то время, пока они с волшебником шлялись по мирам, его друг бился с Рушером один на один. И догадался, что при равных силах оба ничего не добились, только зря отстреляли энергию.

"Ну, моя задача гораздо проще!" - думал он, уходя. Ливорусы всего лишь паразитическая форма жизни, это не противник, его можно уничтожить и меньшей дозой Силы.

Фальконе не собирался разносить в хлам планету, он задал только формулу уничтожения конкретно для одного разнузданного продукта эволюции.

Центральный зал был пуст, и это хорошо - никто мешать не будет. Фальконе вызвал в озере вид планеты, оккупированной агрессивным видом, мысленно представил все попугайски-яркие леса планеты, нарисовал картину попадания живого огня в центр леса, мгновенную, испепеляющую всё живое вспышку, и дальнейшее, стремительное расширение кольца белого огня, которое обойдёт всю планету в считанные секунды, встретится само с собой на обратной стороне и тогда потухнет. Вот так он представлял себе деструкцию ливоруса.

Полный уверенности в успехе, потому что не было на свете силы, способной противостоять живой энергии, кроме неё самой, он выбрал точку посередине обширного леса, задравшего вверх свои пронзительно-алые пасти, и запустил снаряд в озеро.

Он видел как в заданной точке разросся ослепительный цветок вспышки. Джеда зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что на этом месте расходятся концентрическими кругами искажающие волны. Они утихли на изумление быстро, но никаких следов деструкции не обнаружилось. Наоборот, в этом месте прямо на глазах начали расти деревья - вверх и вширь! Мерзкие цветы на них сделались ещё больше, мясистые листья утолщились, ветви выбросили новые побеги, на которых немедленно образовались новые цветы.

- Ещё! - страстно проревели деревья и принялись ветвями, как руками, шарить по сторонам!

А вокруг пришёл в движение остальной лес, деревья тянулись к тому месту, куда попал удар, и жадно шептали кровавыми ртами цветов: ещё, ещё!

Вне себя от ужаса и изумления, Фальконе побежал из зала. Он натворил что-то страшное, как-то неправильно задал свойство Силы. Но признаваться в ошибке, в том, что он не справился с простой задачей... Нет, уж лучше промолчать. Потом, когда Уилл разберётся с Рушером, он попросит его заняться этим противоестественным феноменом эволюции - животным-растением ливорусом.

***

- Док, а что такое мнемоник? - невинным голосом за завтраком спросил Фальконе у Альваара.

- Ах, мнемоник! - мечтательно заулыбался тот и тут же грустно сказал:

- Это такое существо в форме роя, которое мы однажды создали с одним моим другом, но это было давно, очень давно, задолго до несчастья с додонами. Мнемоник был создан, как мимикрирующее существо, но со временем от подражания простым жизненным формам, он перешёл к сложно организованной имитации целых процессов. Мы его создали с моим другом изначально телепатом, так что по мере развития мнемоник научился не просто подражать, а блестяще создавать творческие композиции. Да вы сами видели его фантастические сюжеты: вычитывая их из подсознания зрителя, он виртуозно дорабатывает антураж. Кстати, тот, в саду Пространственника, был самым одарённым мастером иллюзии.

- А давай, Альваар, посетим планету мнемоников! - с азартом воскликнул Фальконе.

- Увы, - покачал головой волшебник, - поздно. Пока мы все пропадали черт знает где, мнемоников хищнически растащили всякие галактические мошенники. Устраивали с их участием цирки, спектакли, парки развлечений, даже продавали в другие галактики, а того не подумали, что каждый отдельный рой не может размножаться сам по себе - ему нужны партнёры. Так и пропал этот великолепный вид. Сохранился лишь один, и тот в состоянии спячки.

- Где?! - обрадовался Джед, который помнил приключения в замке Крузеройс в саду Пространственника.

Это действительно было фантастически и в то же время необыкновенно реально. Как ловко встроился в ситуацию тот мнемоник, и какие убедительные объяснения нашлись на каждое противоречие.

- Да здесь, - мотнул головой в сторону волшебник, намазывая душистое варенье из неведомого фрукта на тонкий ломтик хлебца.

- А мы можем попросить его что-нибудь показать? - загорелся Фальконе.

- Нет, это делается не так, - рассудительно отвечал Альваар, - тут важный фактор - неожиданность. Представь себе, ты идёшь по первобытным джунглям и вдруг встречаешь самый настоящий рыцарский замок. Ты точно знаешь, что в это время ничего подобного быть не может, потому что ты единственный (за исключением твоего друга) человек на всю эту планету. В природе ещё нет гомо сапиенса! А тут средневековый замок! И рыцари самые настоящие, и разговаривают на твоем родном языке, и кони, которых тут вообще быть не должно! А только что ты удрал от людоеда с многообещающим имечком, что, впрочем, не объясняет его присутствия среди динозавров. Ты думаешь: я спятил, сошёл с ума, рехнулся! Потом думаешь: чёрт с ним, фантазия так прекрасна, отдамся и буду наслаждаться! Потом соображаешь: а как дальше жить с этим вывихнутым мозгом? Тебя и так пучит от изумления, а тут ещё замечаешь некоторые странные нестыковки в деталях: доспехи из роговых пластин, мясо динозавров на гриле. Думаешь: как же так? А тебе в ответ такое гениальное объяснение: ах, мы похищены с далекой планеты и перемещены сюда в качестве экспоната, поэтому приспосабливаемся под местные условия, как можем. А людоед на той стороне - это просто ворюга с какой-то системы, он у нас ворует лошадей! Ты уже настолько обалдел, что любое объяснение сойдёт - для мнемоника это высшее наслаждение! И не догадаешься, что обе части представления организованы одним гениальным режиссёром! Вот как оно работает, дружок! А ты тут явишься к последнему мнемонику во всей Вселенной, разбудишь его и скажешь: господин иллюзионист, покажите мне цирк!

- А-аа... - разочарованно протянул Фальконе.

"Мнемоник, мнемоник, - думал про себя молчаливо сидящий за завтраком Уилл, - моя творческая удача. Вот что случилось с твоим народом. Как жаль, что я столько лет пропадал и не смог защитить тебя".

***

Авелий шёл по прекрасным, безумно восхитительным коридорам дворца и думал о своём, не замечая тонких и ненавязчивых услуг волшебного жилища, которыми оно думало хоть как-то развеселить своего хозяина. Белый додон пребывал в глубоком, похожем на катарсис раздумье и не замечал мелких щалостей дворца. Перед идущим, легко играя, бежали, прыгали и кувыркались маленькие, пушистые зелёные зверьки, перекликаясь тихими, курлыкающими голосами - мерцающие урзои. По стенам и потолкам мгновенно вырастали, переплетая длинные и гибкие стволы, изящные лианы и выпускали гроздья цветов, из этих зарослей выглядывали любопытные лани и хитрые физиономии сатиров. Блестящие синие змейки внезапно свешивались из зарослей на потолке и раскачивались тонкими тельцами, любознательно посвёркивая драгоценными глазками. Всё напрасно - хозяин ничего не замечал.

"Наши желания, - думал Авелий, - наше уязвимое место. Чего хочет Рушер, где его больная точка?"

Заявления тирана, которые тот обильно вливал в уши Валентая, не убедили последнего - он точно знал, что главное его враг скрывает. Есть что-то очень личное, глубоко тайное, что Калвин желал бы утаить.

В сознании, в ощущении себя, в нём сливались и неразделимо соперничали две сущности: вечный, мудрый и бесстрастный додон Авелий и беспокойный, легкомысленный землянин Уилл. Авелию досадно, что это последнее воплощение его бессмертной души своей человеческой эмоциональностью и непредсказуемостью постоянно подводит его и мешает выстроить логически безупречную стратегию борьбы.

Уилл то и дело выступает на передний план, как будто вершина всего того множества беспокойных человеческих воплощений, которые погребли под своим беспамятством мудрое равновесие додона. Авелий не видел в Уилле себя, а только внешнее, призрачное мерцание сгустка человеческих фобий, эмоциональных всплесков, застарелой (?!) и нерациональной неприязни по причине каких-то межличностных разногласий, восторженных иллюзий относительно скороспелых ценностей этого нестойкого, скоротечно-стремительно разлагающегося мира Земли и упрямого, самцового желания непременно выйти победителем - любой ценой! Да, Авелий и Уилл не были едины, о чем последний не подозревал. Ему гораздо ближе по-человечески понятный, симпатичный, разговорчивый, подвижный Альваар.

Додоны не проводят время в долгих разговорах, они общаются незаметно для окружающих при помощи сверхскоростных и сверхпроводящих информационных полей высоких уровней и множеством подуровней - это такой объёмный поток обмена, с такой степенью выразительности, глубины и открытости, что все додоны, где бы они ни находились, становятся как бы узлами единой, сложно структурированной сети разумов. В этом объёме тонут индивидуальности - то, что различает землян друг от друга, и Авелий в такой же мере чувствовал себя Пространственником, Лгуннат и Варсуйя, в какой действительно ими являлся - жалкий, ничтожно жалкий остаток некогда бесконечно-обширной сети разума додонов. Вот чего ему не хватает, а не хитроумных приемов использования Силы, которые изобретает Валентай, чтобы обыграть врага. Так что Рушер врал, когда привязывал поступки додонов к конкретному воплощению. Это даже врал не Рушер, а Кийан. Рушер - вот слабое место Кийана.

Точно так же, как Авелий, Кийан привязан к череде своих беспамятств - воплощений в неполноценное земное существо, к его слепым амбициям, порождённым осквернённой химической природой - гормональным фоном, существенно влияющим на мышление и мотивацию поступков землян. Это всё та же самцовость говорила в Рушере, руководила его действиями и ставила перед ним цели. Быть лучше всех, сильнее всех, могущественнее, смеяться над врагами, повергать их ниц и наслаждаться их унижением, позором. Вот это главное в Рушере, вот оно всегда на виду. Он весь в этом. Но Кийан - он другой. И если Рушер был понятен Авелию, то Кийан для него полная тайна.

Этот вечный выродок племени додонов, существующий вне поля информационного обмена, тайно, хищнически подключающийся к нему и ничего не вкладывающий в это общее сознание - он всегда был страхом додонов, его тёмным, непредсказуемым элементом, опасностью болезни, которую звёздное племя тщательно выпалывало среди себя, а он всякий раз пробивался из пространства Душ и находил себе новое воплощение.

Всегда он был с ними, этот Кийан - от самого начала времени. Но вот теперь, когда он тоже существует в связке со своим последним воплощением, когда опутан этой личностью, постоянно возникающей среди земной истории - из века в век! тысячелетия и миллионы лет! - это есть его слабое место. Надо только понять его, потому что обычным сканированием этого беспокойного, разрушительно-эмоционального существа его глубоких, жизненно важных мотивов не понять. Что есть слабость Рушера, его уязвимое место, если именно эта обезьяна держит в руках самое страшное оружие Вселенной?

Валентай не заметил и наступил на хвост урзою. Пронзительный визг огласил тихие покои волшебного дворца. Дриады, лани, сатиры, змейки, урзои, мартышки, птицы с роскошным оперением мгновенно брызнули по стенам и испарились, а следом свернулись и лианы.

- Ллариаллас, ле мверра! - укоряюще сказал Авелий.

- Дворец, прекрати! - рассердился Уилл.

Да, во многом их реакции похожи. И, может, Авелий чего-то не понимает, и в этом мелком цветке, что вырос на последней ветви той бесконечной лианы, растущей из основания Вечности, в этой экзотической личности, плесневой плёнке на монолите незыблемой души додона есть что-то важное. Может, эта шишка на лбу спящего великана есть уже отдельная жизнь, начало нового будущего, самостоятельная величина?

Двери, к которым подошёл Уилл, только что сами собой возникли прямо в глухой стене коридора. Там, за этой стеной, скрывалось помещение, в котором некогда была кухня Гесера - часть покоев дворца была вполне стабильной, а часть - переменной.

В то время, когда дворец был привязан к вершине Рорсеваана, он имел только постоянную конфигурацию - в отличие от того воздушного жилища, которым владел Пространственник. Здесь был вход в убежище мнемоника, о котором упомянул Джед. Да, последний мнемоник Вселенной, создать которого заново невозможно - на это не хватит даже Живых Сил. Живая энергия ваяет физическую конфигурацию, лепит болванку, а вот тонкие материи разумов формирует долгая эволюция медленных преобразований, накопление свойств.

Мнемоник виртуозно читает самые глубокие слои души и создает модель подходящего физического антуража. Рыцарственным друзьям Уиллу и Фальконе он создал когда-то приключение в дикой сельве. А что хочет, о чем мечтает в глубине души уязвимое место Кийана, ахиллесова пята в его непробиваемой броне, его ментальная плесень - Рушер?

Тихо открылись двери, которые только что как будто были нарисованы на гладкой стене полупрозрачного материала - как будто ждали: решишься ли, хозяин? Он решился и потревожил долгий сон давнего знакомца, друга. Оставшись один во всей Вселенной, мнемоник не может тратить последние силы на представления и потому застыл, как окоченел в капсуле нулевого времени, где можно сохраняться вечно.

Прозрачное световое образование в центре пустого помещения чуть замерцало, очертания его поплыли и растворились. На полу оказалось круглое перламутровое яйцо размером с голову. Через секунду и оно распалось, как расплылось в воздухе, образовало сферическую форму, наполненную хаотично плавающими прозрачными пылинками.

"Приветствую тебя, Авелий", - прозвучало в мозгу белого додона.

"Здравствуй, мой друг мнемоник", - ласково ответил тот.

Ему было приятно общаться с мнемоником, единственным представителем всех настоящих и бывших рас Вселенной, который владел наиполнейшим образом ментальным общением племени звёздных путешественников.

"У тебя печаль и заботы".

"Ты читаешь в моей душе".

"Ты хочешь открыть тайну своего врага".

Да, он хочет знать тайну Рушера и уязвимое место Кийана.

"Я окажу тебе эту последнюю услугу, но мы попрощаемся навсегда, потому что на это уйдут все мои силы".

Печаль в душе Авелия и ощущение конечной станции на бесконечно-долгом пути додонов.

"Тогда зачем оно тебе?"

"О, если бы я знал! Игрушкой каких сил я являюсь".

Додонов больше нет, так за какие ценности сражается Авелий? Его враг Кийан? Нет, это Уиллу враг Рушер. Так получилось, что они с Кийаном остались последними цветами на длинной лиане времени звёздного народа. Может, впереди ещё половина вечности, но некому населять её жизнью, и галактические расы будут медленно вырождаться, потому что нет ничего вечного, кроме додонов и Времени. Так разве не конец?

Этого мнемоник не знал - на этот вопрос не было ответа в душе Авелия. Он мог лишь создать для своего друга великолепную картину ложного будущего, в которой совершенно неведомым путём восстанут из пепла небытия все души додонов, вернётся слава Искателей-первопроходцев, и Предтечи будут снова продолжать свою работу расширения Вселенной, образования из холодной, тёмной, неживой материи, рассеянной во мраке, новых скоплений светил - галактик и заселять их планеты жизнью. Так они будут крутить колесо воплощений, работая с Живыми Душами и создавая капли новых, которым зреть и зреть, переходя от рождения к рождению. И так навеки. Но Авелию это не нужно - он не хочет жить иллюзией. Он хочет поймать в эту сеть маленькую жестокую душу Калвина, тонкого прокола в чёрной броне Кийана.

"Да, мой друг", - согласился Мнемоник на последнюю работу в своей жизни.

Тогда белый додон осторожно взял в руки вновь закуклившийся кокон мнемоника и вышел с ним прочь под печальную песню дворца, который прощался со своим гостем.