Биологиня Матюшина, которую ученики метко прозвали Вакуолей, как всегда, опаздывала к первому уроку. Звонок уже прозвенел, а она ещё только минует вестибюль. Опасливо покосившись на дверь директорского кабинета, она быстренько прошмыгнула на лестницу.
Как и предполагалось, класс носился по рекреации и орал — ученики торопились насладиться последними мгновениями свободы.
— А ну-ка, тихо! — прикрикнула своим слабым голоском биологиня и поспешила открыть дверь.
Едва она шагнула в класс, как тут же замерла, перекрыв своим широким телом дорогу ученикам. И было отчего. На учительском столе среди разорванных тетрадок сидел голый ребёнок и что-то ел. Был он худ и очень грязен, на его кривой спине выделялись, словно пуговицы, позвонки.
— Это что такое? — изумилась Наталья Игоревна.
Ребёнок обернулся, и на учителя глянули мутные маленькие глазки. Лицо его не походило на лицо обычного ребёнка, но было сморщенным, серым и имело выражение одновременно тупое и хитрое. Растрёпанные чахлые волосики и сопливый нос довершали картину. Продолжая чавкать, странный ребёнок разглядывал застывшую в растерянности Вакуолю, потом поднялся на свои кривые рахитичные ножки, ловко спрыгнул со стола и убежал в лаборантскую.
«Что происходит?» — ошеломлённо думала биологиня, но сзади уже напирали ученики, и Матюшина невольно вошла в класс. А далее уже совершенно машинально начала урок. Некоторое время она прислушивалась к происходящему в лаборантской, но потом не выдержала и пошла посмотреть.
Маленький человечек ростом был года на три, а лицом на все шестьдесят. Он опять сидел на столе и деловито уминал кекс, перед ним стояла початая бутылка водки и чайная чашка. В бутылке Наталья Игоревна признала свой стратегический запас, который она держала на случай головной боли, а поскольку голова у неё болела часто, то водка была ей жизненно необходима. И чашка тоже принадлежала Матюшиной.
— Ты что делаешь, негодник? — изумилась она, видя, как ребёнок выпил чашку водки, как воду.
— Не видишь, что ли — жру. — огрызнулся тот.
— Откуда ты? — теряя разум, шёпотом спросила биологиня, и страшная догадка вдруг озарила её.
— Из банки. — так же неприветливо ответил ребёнок и спросил: — Колбаса есть?
— Нету колбасы. — одурело ответила Матюшина.
— А нешто водку-то без колбасы жрать? — рассердился тот. Потом быстро допил содержимое бутылки прямо из горлышка, рыгнул, пукнул и, соскочив на пол, промчался мимо Натальи Игоревны на выход. Хохот в классе возник и тут же сменился на гробовое молчание, среди которого отчётливо прозвучал тонкий детский матерок.
Это был настоящий кошмар, и биологиня Матюшина, задав детям самостоятельное изучение параграфа и строго-настрого приказав не шуметь, принялась осторожно ходить по этажу, чтобы выяснить, куда девался этот странный уродец.
— Эй, — тихо звала она. — Эй! Где ты?
До конца урока было ещё минут двадцать, и, если она не найдёт беглого гомункула, ей будет плохо. И что за чёрт её дёрнул заняться алхимическими опытами!
— Чепуха всё это. — убеждала она сама себя. — Не может из этой дряни родиться человек!
И вдруг замерла, напуганная своими мыслями. А ведь не было у этого уродца пупка! Точно не было! Она отчётливо помнит его нездоровое выпуклое пузцо, на котором не было ни малейших признаков пупка.
— Великий Парацельс! — вспотела от страшного открытия биологиня. Выходит, она и в самом деле сотворила гомункула! Ох, что будет!
— Надо поймать это чёртово отродье и поскорее…
А что поскорее? Уничтожить, что ли?
Матюшина тихо застонала от ужаса: она представила как о её сомнительном средневековом опыте станет известно коллегам, как к этому отнесётся директор, как ученики будут лезть в её кабинет чтобы посмотреть на эту невоспитанную тварь.
Нет, надо срочно отловить его, затащить в лаборантскую и там закормить до умопомрачения, чтобы он всё время спал. А вечером она его тихонько вынесет в сумке и занесёт подальше.
Заслышав странные звуки в женском туалете, Матюшина насторожилась. Не хватает только, чтобы девочки увидели на перемене голого младенца! Тем более, что матерится он, как мужик. Да, она отчётливо разглядела между его кривых рахитичных ножек некое маленькое приспособление, говорящее о том, что этот баночный уродец вполне способен к… Она зажмурилась: кошмар, кошмар!
Войдя в туалет, Вакуоля обнаружила картину варварского разгрома мусорки: маленький бандит раскидал по всему туалету бумагу и теперь с идиотским смехом мочился мимо унитаза.
— Эй, мамаша! — гнусаво загоготал он при виде учительницы. — А где тёлки?
Самые худшие предположения Вакуоли подтвердились: гомункул оказался извращенцем. К своему ужасу она заметила, что за последние полчаса он подрос примерно сантиметров на десять. Отвислое его детское пузцо подтянулось, рёбра выпятились, а физиономия стала похожа на рожу алкоголика с большим стажем.
— А ну иди сюда, мерзавец. — яростным шёпотом произнесла она, снимая с себя кофту.
Гомункул замешкался и попался в сети, а далее Наталья Игоревна смотала его и быстренько потащила к себе в кабинет. Но, ей не повезло. У самых дверей её застал звонок, двери распахнулись, и восторженно орущая толпа учеников едва не сбила её с ног. Гадёныш гомункул почувствовал момент и принялся бешено извиваться, кусаясь и матерясь. Так он выскользнул из кофты и унёсся вместе с учениками куда-то по лестнице. Наталья Игоревна приготовилась к самому худшему.
* * *
— Иван Романыч, — строго спросила сторожа Вероника Марковна. — вы ночью ничего подозрительного не обнаружили?
Пенсионер как раз сидел в вестибюле с двумя техничками и пил из большой эмалированной кружки чай с лимоном. Услышав вопрос, он поднялся с места, пригладил редкие волосы и, слегка склоняясь в почтении к невысокой директрисе, откашлялся и приглушённо спросил:
— А что именно?
Весь его вид красноречиво говорил о том, что ничего он не выдаст и ничего не скажет сверх того, что полагается знать начальству. Если должно быть что-то подозрительное — значит, слышал. А, если такого быть не должно, значит и не будет.
— Кто-нибудь бегал по школе? — снова спросила директриса.
— А кто, например? — простодушно поинтересовался сторож.
— Ну… — Вероника замялась.
Иван Романыч терпеливо ждал над столом. Тётя Паша и тётя Люба притихли, с интересом посматривая то на сторожа, то на директрису.
Вероника Марковна вздохнула, понимая, что ничего она не добьётся от этого стойкого, как партизан, пенсионера.
— Ладно, — бросила она, уходя. — Считайте, что разговора не было.
Ничему не удивляясь, сторож сел на место и принялся деловито сдувать с чая пар.
По убеждению Ивана Романыча, хорошая служба в том и состоит, что ничего постороннего, а тем более подозрительного в ней случаться не должно. Так что он и не подумал бы сообщать начальству, что ночами по школе бегают шмурты, шатается шишига, маршируют тараканы и ходит симпатичный чёрный господин. Сегодня ночью ещё сторож видел какого-то маленького голого пацана, но не встревожился: по убеждению пенсионера, школа есть такое сакральное место, где сгущается тайная человеческая энергия, и рождаются враждебные вихри социальных потрясений.
На третьем уроке забастовала техничка тётя Паша. Прибежав в канцелярию, она устроила секретарю Валентине настоящий концерт.
— Оне думають, я двужильная! — с привычными слезами кричала тётя Паша. — У меня отовсюду руки не растуть!
— Ну, что такое, Павла Никифоровна? — уговаривала истеричную уборщицу секретарша.
Оказалось, дело в том, что на всех этажах в туалетах обнаружилось чудовищное дело: мусорные корзины вывернуты и повсюду разлита вода. Едва-едва обозлённую тётю Пашу успокоили и напоили валерьянкой.
Следующей побежала тётя Люба. Она была не столь чувствительна, как тётя Паша, и выражалась со свойственной ей прямолинейностью. Помянув весь экзотический зверинец и перечислив все части тел, тётя Люба сообщила, что кто-то тайно вскрыл гардероб и покидал на пол куртки, выворотив при этом все карманы. Что искал преступник, было совершенно ясно, поскольку он потерял при бегстве часть своей добычи — сигареты. А тётя Люба считала единственно своей привилегией шарить по ученическим карманам и изымать курево.
Потом явилась перепуганная повариха и заявила, что видела собственными глазами чёрта — голого, пьяного и похотливого. Говорил он ей такие вещи, что повариха по природной своей скромности и пересказать не может. Дальше — больше: был ограблен склад спортивного инвентаря у физрука. Толком не разобрались, что именно похищено, но пара лыжных ботинок точно исчезла.
Потом, уже ближе ко второй смене поплыл слух о том, что биологиня Матюшина сотворила у себя в кабинете искусственного человека, и что все безобразия в школе творятся именно поэтому. Учителя посмеялись, поскольку знали, что за выдумщики их ученики. Но, часу во втором Вакуолю пригласили в кабинет директора.
— Вы, Наталья Игоревна, пожалуйста, ничему не удивляйтесь, — словно извиняясь, проговорила секретарша Валентина, кивая на директорский кабинет. — У нас нынче небольшие проблемы.
«Мне бы твои проблемы.» — мрачно подумала та и, собравшись с духом, открыла дверь.
В кабинете директора было всё несколько иначе — изменилась обстановка. Теперь директорский стол был отодвинут в сторону, вместе с ним отодвинут и книжный шкаф. Вторую половину кабинета занимал письменный стол, на котором была поставлена проволочная корзина, какими пользуются в супермаркетах. На корзине висел листок бумаги с крупной надписью: СЮДА.
Подивившись на новшество, Наталья Игоревна осторожно присела на край стула и принялась ждать самого худшего.
Наконец директор оторвалась от своей писанины, аккуратно положила ручку и откинулась на спинку кресла.
— Наталья Игоревна, как так получилось, что вы вывели в своём кабинете искусственного человека? — строго спросила у биологички Матюшиной директор.
— Да Боже ж мой, я ничего не понимаю! — простонала, как от зубной боли, Вакуоля. — На меня наговаривают! Я ничего такого не делала. Я даже не все рекомендации соблюла.
— Какими рецептами вы пользовались? — продолжала свой неумолимый допрос Вероника Марковна. — Что за источники?
— Да что же это? — едва не плакала растерянная Вакуоля. — Да это же просто алхимические бредни! Ну разве можно вывести в кабинете биологии в каком-то пластиковом ведре настоящего гомункулуса?!
— Однако, факты таковы, что этот ваш гомункул преспокойно шатается по школе, ворует продукты в столовой, пьянствует, пугает техничек своим видом и вывинчивает лампочки в коридорах. — сурово выговаривала Вероника.
— Но я не виновата! Этот негодяй вообще не вылупился бы, если бы…
— Что? — остро глянула на учителя директор.
— Мне кажется… А, может, я ошибаюсь? Я думаю, что в этом деле не обошлось без магии. — уже совершенно твёрдым голосом закончила Матюшина.
— Вы полагаете, что к этому приложил руку Базилевский? — изумилась директриса.
— Нет. — совсем уверенно заявила биологиня, решив врать напропалую, лишь бы избавить себя от ответственности. — Я лично видела, как этот Косицын делал руками пассы.
— Да вы с ума сошли! — возмутилась директриса.
— Да, это так. — настаивала Вакуоля. — Он спрятал руки под партой и там совершал пассы. А на другой день я видела, как он подходил на перемене к банке и стучал по ней пальцем. А разве в прошлом году не он устроил в школе такое безобразие?!
— Не было ничего в прошлом году. — возразила директриса, памятуя свой собственный приказ не признавать случившегося в школе полтергейста.
— Было! — упорствовала биологиня. — Я лично видела у себя в кабинете говорящего кота.
— Стыдно вам, Наталья Игоревна, сваливать на учеников свои личные проблемы. — укорила учителя директор. — Вас видели и не один раз, как вы являлись на урок в нетрезвом виде. А эти ваши постоянные опоздания! Я вынуждена поставить вас перед коллективом на следующем педсовете.
— Это всё происки недоброжелателей! — обиделась биологиня. — Я знаю, кто распускает слухи! Если вы считаете меня плохим учителем, так и скажите — я уйду!
— Ступайте на урок, Наталья Игоревна. — утомлённо сказала Вероника.
— Нет, вы скажите. — упорствовала Вакуоля. — Я уйду!
— Вы слышали звонок? Так вот, идите и займитесь уроком.
— Вероника Марковна! — воскликнула уже в дверях биологиня. — Он не должен был вылупляться! Я тут ни при чём! Это нечистая сила!
— Ну, что? — поинтересовалась Валентина, когда Наталья Игоревна вышла от директора.
— Конечно, ничего! — убеждённо ответила учительница. — Я ни в чём не виновата!
И удалилась с гордо поднятой головой.
Вероника Марковна устало закрыла глаза. Как она и опасалась, с началом учебного года возобновилось нашествие нечистой силы. И никакие пантакли от неё не помогли. Сначала она думала, что появлением шишиги всё и ограничится. Странный зверь вёл себя довольно тихо, только поедал потерянные учебники, тетрадки и дневники. Иногда астральное животное заходило на уроки, но вело себя тихо, разве что постоянно тянуло лапу, чтобы спросили. Да ещё временами говорило, но в целом безобидный зверь. Базилевский сказал, что это явление должно скоро рассосаться и не стоит открывать астрал, чтобы загнать в него шишигу.
Потом это происшествие с тараканами. Не думала Вероника Марковна, что тараканы могут быть так страшны. И вот теперь подлец Малюта оккупировал её кабинет и завёл себе свой собственный стол, поставив на нём корзину для подношений. Таким образом Веронике удалось подкупить его и избежать более зрелищных акций.
И наконец этот гомункул. Конечно, Вероника прекрасно понимает, что Наталья Игоревна здесь, скорее всего, ни при чём. Дураком надо быть, чтобы верить в возможность выведения искусственного человека из старого тряпья. Но вот факт: ещё утром эта дрянь была размером с пятилетнего ребёнка, а теперь он вымахал на десятилетнего. Так что, поверишь в потустороннее.
Но в то, что Косицын делал магические пассы? Едва ли. Бред какой-то.
— Валентина! — связалась Вероника по селектору с секретаршей. — Принеси мне чаю.
— Сейчас, Вероника Марковна. — отозвалась Валентина, не желая даже заглядывать в директорский кабинет — боялась таракана.
* * *
К вечеру явился завхоз и сказал испуганным голосом, что гомункул окопался в подвале школы и свил себе гнездо.
Втроём с Сан Санычем и завучем Изольдой Григорьевной директриса решилась спуститься в подвал. Сан Саныч вооружился ремнём и шёл впереди.
Возле щитковой действительно были собраны в большую кучу картонные коробки, в которых блаженствовал с бутылкой здоровый оболтус, одетый в синий халат и лыжные ботинки. Вокруг него валялось множество огрызков и окурков. В стороне смердела большая лужа пополам с экскрементами.
— Делегации не принимаю. — хриплым голосом прорычал гомункул. И Вероника содрогнулась при виде его наглых, пьяных глаз, которые шарили по её фигуре с откровенным бесстыдством.
— Сан Саныч. — дрожащим голосом сказала Вероника, вся передёргиваясь от отвращения. — Заприте его здесь, а завтра вызываем милицию.
— Да вы представляете, во что он превратит подвал за ночь! — возразил завхоз. — Давайте выгоним его на улицу.
— На улицу? — усомнилась завуч. — В такую погоду? Нет, это бесчеловечно. Никакой это не гомункул, просто бомж прибился. Завтра я принесу ему какое-нибудь тряпьё, и тогда прогоним.
Они вышли из подвала, едва переводя дух от отвратительного амбре.
— Нет, это невозможно: никакой это не гомункул, а просто бомж — грязный, пьяный, наглый. Не мог он быть лишь десять часов назад ребёнком — блажь всё это. И не мог вырасти за один день во взрослого человека. — вынесла вердикт Изольда.
— И откуда только такие твари берутся! — с отвращением сказала директриса. — Какая мать их родит!
— Шёл бы работать, лоб здоровый, — с осуждением подхватила Изольда. — У них одно лишь на уме: где взять напиться.
Завхоз помалкивал, лишь соображая, что новость, сообщённая ему физиком Карпом Полумудрым, была не шуткой: кто-то ночью пировал в кабинете физики и оставил кран с волшебной выпивкой открытым.
«А если это мы забыли закрыть?» — думал завхоз. После того, как драгоценная выпивка всю ночь стекала в канализацию, прекрасное вино сменилось на какое-то гнусное пойло. Вот об этом встревоженный физик и сообщил сегодня утром, когда три друга пришли к нему в лаборантскую опохмелиться. Но, не могли же они оставить после себя следы такого подлинно дикарского пиршества! Кто-то всё же шарил у физика в кабинете.
С печальными мыслями и тревожными предчувствиями все трое оставили школу, сдав дежурство ночному сторожу.
— Ты там, Романыч, поосторожнее. — неопределённо предостерёг пенсионера завхоз. — Не ходи в подвал.
— Слушаюсь! — молодцевато отрапортовал Иван Романыч.
Представить можно, что встретило бы утром школьников, если бы в дело не вмешался один таинственный обитатель школы. Встретился с ним Романыч на третьем этаже, возле лестницы. Стоял чёрный человек около окна, но свет ночного фонаря не достигал его лица, скрытого широкополой шляпой. Этот человек внимательно наблюдал за тем, как некий субъект с усердным сопением вскрывал отвёрткой дверь кабинета физики.
— Смотри, Романыч, до чего доводит неумеренное возлияние. — заметил сторожу чёрный человек. — Откуда в столь юном существе такие вредные привычки? О, бульон Опарина! Я догадался! Биологичка тяпнула стопарик перед началом опыта! Всё, это необратимо. Проще нового гомункулуса сотворить, чем перевоспитать этот неудачный опыт. Оставь его, Романыч, пусть он покажет этой даме круговорот веществ в природе. Очень наглядно! Чрезвычайно убедительно! Вот этот пьяный тип как раз и докажет вашим ученикам простую истину: человек состоит из того, что ест и пьёт… его родитель. И уж если ваша билогиня сладкоежка и невоздержана к спиртному, то её чудное создание будет всецело предано её же интересам.
— Научит он ребят плохому. — ответил сторож. — Куда такого в школе держать? И Паша с Любой обижаются, говорят: больно хулиганит.
— Да, ты прав. Гнать надо такого типа из общества. Я уже понял, что образование для него бесполезно.
— Давай, гони. Я вот телогрейку ему припас и старые штаны. Пущай уходит, оглоед. — согласился старик Романыч.
Так что, утра гомункул не дождался. На радость школьному руководству, он был выдворен из школы тем чёрным человеком, что сам и породил его. Он, а не биологиня Матюшина, был причиной появления в школе мерзкого бомжеватого подонка. Так что вина Матюшиной была лишь в одном: в неумеренном пристрастии к алкоголю. Нельзя всё же в пьяном виде проводить уроки. Надо осмотрительнее быть при деле выведения себе подобных!
Однако ничего ведь не берётся ниоткуда просто так и не исчезает никуда само собой — это подлинно физический закон, который часто выводил на доске перед учениками Карп Полумудрый. Сказывают, что видели гомункула тёмным вечером. Шатался он в обнимку с бомжихами по улицам, песни пел, грузил матерные анекдоты. Совсем уже седой, с мешками под глазами и серой мордой, он рылся в мусорных бачках поблизости от родного дома, собирал бутылки. Вокруг ползли нехорошие слухи, будто бы в школе собирались по ночам бомжи, шатались по холодной крыше, выли на луну, били стёкла в близлежащих домах, хулиганили в подвалах, малевали свастики на стенах, охотились на припозднившихся прохожих.
Находили обглоданные кошачьи скелеты, растрёпанные голубиные перья, вороньи клювы. По утрам валялись мусорные баки на боку, являя миру всё своё бесстыдство. Гомункулус, поганец, натворил себе подобных и теперь со стаей малолетних проныр шатался по подъездам и ныл, что он — погорелец. Подайте, кто сколько сможет!
В конце концов, он сдох от старости в подвале и разложился на составляющие элементы: дерьмо, мочу и серый порошок. Так помер гомункулус бесславно, но дело его, говорят, живёт доныне. Его потомки ходят по стране, плодясь со страшной силой и называя себя жертвами науки. Они просят подаяние на дальнюю дорогу, чтобы вернуться к родимой маме, к первоисточнику, к родной своей школе, к нравственно бесцельным общеобразовательным устоям, обратно — в пластиковую банку.