Веки его задрожали и открылись… Иисус чуть не вскрикнул от изумления и радости. То был не крест, но огромное дерево, раскинувшее свои ветви от земли до неба. Весна одела растение цветами и поющими птицами… А сам он — он стоял, прислонившись к стволу.

— Раз, два, три… — начал он считать, подняв голову… — тридцать три. Столько, сколько мне лет. Тридцать три птицы, и все поют. Что-то случилось с его глазами, не оборачиваясь, он мог теперь видеть весь цветущий мир. Его слух улавливал все проклятия и стоны, все звуки мира, обращая их в песню. Но из сердца его, проткнутого пикой, все еще струилась кровь.

Ветра не было, но милосердное дерево само осыпало свои цветы на его спутанные волосы и окровавленные руки. И пока он пытался среди этого моря лепестков и щебета вспомнить, кто он такой и где находится, воздух перед ним затрепетал, сгустился, и явился ангел.

Не раз и во сне, и наяву он видел ангелов, но такого — впервые. Создание излучало такую нежность, такую человеческую теплоту! Его голова и пухлые щечки поросли мягкими и курчавыми волосами, глаза радостно искрились, как у влюбленного юноши. Тело было хрупким и стройным. Только странный сине-черный пушок покрывал его ноги от щиколоток до округлых бедер.

— Кто ты? — в замешательстве спросил Иисус — сердце его бешено колотилось.

Ангел улыбнулся ласковой, доброй улыбкой и сложил свои зеленые крылья как бы для того, чтобы не пугать Иисуса.

— Я почти то же, что ты, — ответил он. — Я — твой ангел-хранитель. Верь мне.

У него был такой знакомый, совсем человеческий голос. Ангельские голоса, которые слышал Иисус прежде, всегда отличались жестокостью — они лишь бранили его. Возликовав, он заискивающе взглянул на ангела в ожидании, когда тот заговорит снова. Ангел почувствовал это и откликнулся.

— Господь послал меня усладить твои уста. Люди и небеса дали тебе испить много горечи. Ты страдал и боролся. За всю жизнь тебе не довелось пережить ни единого счастливого дня. Все, все покинули тебя в твой последний страшный час — твоя мать, братья, ученики, бедные, увечные и обиженные. Ты остался в темноте один и беззащитен. И тогда Господь сжалился над тобой. «Эй, куда ты смотришь? — закричал Он мне. — Спускайся и спасай Моего сына. Я не хочу, чтобы он был распят. Довольно! Довольно!» — «Боже милостивый, — трепеща, ответил я Ему, — разве не Ты послал его на землю, чтобы он был распят и спас человечество? Потому я и сижу здесь, не шевелясь, ибо я считал, что такова Твоя воля». — «Пусть он будет распят во сне, — ответил Господь, — пусть во сне переживет всю боль и муку».

— Ангел-хранитель, — вскричал Иисус, обняв его, боясь, что он исчезнет, — ангел-хранитель, так я не был распят?

— Успокойся, не волнуйся, — промолвил ангел, опуская свою белоснежную руку на голову Иисуса. — Нет, ты не был распят.

— Так, значит, все это был сон — крест, гвозди, боль, затмение солнца?

— Да, сон. Все твои страсти ты пережил во сне. Во сне ты взошел на крест и тебя прибили к нему. И пять ран были нанесены тебе во сне, но с какой силой, взгляни! Кровь до сих пор сочится из твоих стигматов.

В смятении Иисус посмотрел по сторонам. Где он? Что это за долина, покрытая цветами? Где Иерусалим? Где его душа? Он повернулся к ангелу и прикоснулся к его руке. Плоть была упругой и прохладной — живой и реальной.

— Ангел-хранитель, твои слова приносят облегчение. Ты говоришь, и крест становится тенью креста, гвозди тенью гвоздей, и вся казнь поднимается в небо и тает там, словно облачко.

— Идем! — промолвил ангел, и легкой поступью двинулся по цветущему лугу. — Великие радости ждут тебя, Иисус из Назарета. Господь позволил мне дать тебе вкусить все удовольствия, о которых ты мечтал. Возлюбленный, земля прекрасна — ты увидишь. Вино, смех, губы женщин, шалости первенца на твоих коленях — все прекрасно! Даже мы, ангелы, — поверишь ли? — склонившись с небес, взираем на землю и вздыхаем тайком, — его мягкие зеленые крылья раскрылись и обняли Иисуса. — Смотри!

Иисус взглянул — и что же он увидел? Вдали сиял Назаретский холм в лучах восходящего солнца. Крепостные ворота открылись, и тысячи мужчин и женщин хлынули из них. Восседая на белых лошадях, облаченные в дорогие одежды, они размахивали белоснежными стягами, на которых были вышиты золотые лилии. Спустившись меж цветущих холмов, на которых высились царские дворцы, процессия двигалась по изумрудным травам, пересекая ручьи. Иисус уже различал шум, смех, пение.

— Ангел-хранитель, — изумленно промолвил Иисус, — кто это? Кто эти цари и царицы? Куда они идут?

— Это царский свадебный поезд, — улыбнулся ангел. — И идут они на свадьбу.

— Кто же женится?

— Ты. Это первая радость, которую я дарю тебе.

Кровь бросилась Иисусу в голову. Он знал, кто будет невестой, и ликовал.

— Идем, — поспешно ответил он и тут же почувствовал, что сидит на такой же белой лошади с золотой уздечкой. Он взглянул на себя — латаная-перелатанная туника его обратилась в бархатный, шитый золотом хитон, над головой колыхалось синее перо.

— Это и есть Царствие Небесное, которое я провозглашал людям? — спросил Иисус.

— Нет, — рассмеялся ангел. — Это — Земля.

— Как же она так изменилась?

— Она не менялась, это ты изменился. Когда-то сердце твое не любило ее, и ты шел вопреки ее воле. Теперь же оно любит — вот и весь секрет. Гармония Земли и сердца, Иисус из Назарета, и есть Царствие Небесное… Но что же мы тратим время на слова? Едем, невеста заждалась. — Ангел тоже взлетел на белую лошадь, и они тронулись в путь. Горы впереди дрожали от лошадиного топота — процессия приближалась. Женский смех стал громче. Птицы, хлопая крыльями, летели к югу, провозглашая:

— Он идет! Он идет! Он идет!

И сердце Иисуса трепетало, как птица, взлетев к самому горлу. «Я иду! Я иду! Я иду!» — пело оно.

И вдруг в разгаре скачки, в вихре восторга, он вспомнил своих учеников и, оглядываясь по сторонам, принялся искать их в свадебном поезде. Но никого не увидел.

— А мои ученики? — удивленно спросил он своего спутника. — Я не вижу их. Куда они могли подеваться?

— Разбежались, — насмешливо промолвил ангел.

— Почему?

— Страшно стало.

— Даже Иуда?

— Все! Все! Вернулись к своим лодкам, попрятались в своих хижинах. Клянутся, что никогда не видели тебя, не знают тебя… Не оглядывайся больше назад. Забудь о них. Смотри вперед.

Пьянящий запах цветущих садов затопил все вокруг.

— Вот мы и добрались, — спешиваясь, промолвил ангел, и лошадь его растаяла в воздухе.

Жалобное и мощное мычание послышалось из-под олив. Тревога охватила Иисуса, и он вгляделся в рощу. Лоснящийся черный крутобедрый бык с белой звездой во лбу был привязан к одному из стволов. Свадебный венец покоился на его рогах, хвост был задран к небесам. Никогда в жизни Иисус не видел такого сильного и великолепного зверя. Глаза его были темны, мышцы перекатывались под шкурой. Он олицетворял собой мужскую силу. «Это не бык, — со страхом подумал Иисус, — это божество».

— Не бойся, Иисус из Назарета, — хитро улыбнулся ангел. — Это всего лишь бык — молодой и девственный. Смотри, как он высовывает язык и облизывает свои влажные ноздри, как он опускает голову и бодает дерево в нетерпении сразиться с ним, как он натягивает веревку, чтобы разорвать ее и вырваться на свободу. Теперь взгляни на луг. Видишь?

— Телки. Там пасутся молодые телки.

— Нет, они не пасутся, они ждут, когда бык сорвется. Слышишь, как он ревет? Какая страсть, какая мощь и мольба! Поистине, он подобен уязвленному темному божеству… Что же ты помрачнел, Иисус из Назарета? Отчего глаза твои стали темны?

— Идем, — хрипло проговорил Иисус. И голос его тоже был полон страсти, мощи и мольбы.

— Сначала я отвяжу быка, — рассмеялся ангел. — Неужто тебе его не жаль?

Он подошел и развязал веревку. Какое-то мгновение зверь стоял неподвижно, но вдруг понял, что свободен, и огромными прыжками помчался на луг.

И в то же мгновение до Иисуса донесся звон браслетов и ожерелий из ближайшего сада. Он обернулся: перед ним, смущенная и раскрасневшаяся, стояла Магдалина в венке из цветов лимона.

— Мария, возлюбленная моя! — бросился он к ней и схватил ее в объятия. — Сколько лет, о, сколько лет я мечтал об этом мгновении! Кто осмеливался препятствовать нам? Кто не давал нам обрести свободу? Господь?.. Ну, что ты плачешь?

— От радости, милый, от того, что я так хочу тебя. Идем же!

— Идем. Веди меня! — Он обернулся, чтобы попрощаться со своим спутником, но ангел уже исчез. Исчез и царский кортеж. Внизу, на лугу, бык покрывал телок.

— Кого ты ищешь, любимый? Почему ты оглядываешься? Лишь мы остались на Земле. Я целую твои стигматы. Какое счастье! Что за Пасха! Весь мир воскрес. Идем!

— Куда? Дай мне руку — веди меня. Я с тобой.

— Идем в гущу сада… Тебя преследуют, хотят схватить. Все ведь было готово — крест, гвозди, толпа, Пилат. И вдруг ангел слетел и похитил тебя. Идем, пока не взошло солнце и тебя не нашли. Они в бешенстве, они жаждут твоей смерти.

— Что я им сделал?

— Ты хотел им добра, ты хотел спасти их. Разве они могут тебе это простить?! Дай же мне руку, любимый. Следуй за женщиной — она всегда найдет дорогу, — взяв его за руку, она торопливо пошла между цветущими деревьями — ее огненно-красная фата трепетала на ветру. Пальцы ее горели в мужской руке, уста пахли сладостью.

Она оглянулась на Иисуса, и дрожь охватила его — глаза ее блестели ласково и обольстительно, так же, как у ангела.

— Не бойся, возлюбленный, — улыбнулась Магдалина. — Все эти годы я хотела сказать тебе и не осмеливалась. Но теперь…

— Что сказать? Говори.

— Даже если ты на седьмом небе, а прохожий просит у тебя напиться, спустись на землю, чтобы напоить его. Если ты святой и женщина просит тебя о поцелуе, отступи от своей святости и подари его просящей. Иначе тебе не удастся спастись.

Иисус схватил ее в объятия, она запрокинула голову, и уста их слились.

Горячая кровь прилила к их лицам. Колени их подкосились, и, опустившись под цветущий лимон, они возлегли.

Солнце стояло над их головами. Легкий ветерок осыпал цветочные лепестки на их обнаженные тела. Зеленая ящерка, застыв на камне, взирала на них своими круглыми неподвижными глазками. Из долины то и дело долетал удовлетворенный рев быка. Потом начал накрапывать дождик — он остудил разгоряченные тела и омыл их.

Нежно воркуя, Мария обнимала мужчину, прильнув к нему.

— Никогда еще меня не целовал мужчина. Никогда я не ощущала его бороду на своих губах и щеках, его колени меж своих колен. Сегодня день моего рождения?.. Ты плачешь, любимый?

— Жена моя, я никогда не знал, что мир так прекрасен, что плоть столь священна. Она — дочь Господа, прелестная сестра души. Я не знал, что плотские радости не греховны.

— Зачем стремиться к небесам, страдать, искать неведомую влагу вечной жизни? Я эта влага. Склонись, напейся и обрети счастье… Ты все еще горюешь, любимый? О чем ты?

— Мое сердце, как засохшая роза Иерихона, оживающая, когда ее снова польют. Женщина — вот источник бессмертной влаги. Теперь я понял.

— Что понял, милый?

— Путь.

— Какой путь? Какой путь, дражайший Иисус?

— Путь, на котором смертные обретают бессмертие, путь, по которому Господь спускается на землю в человеческом облике. Я сбился с него, потому что искал пути вне плоти; я хотел идти путем заоблачных мечтаний, путем великой смерти. Прости меня, женщина, соратница Господа. Я преклоняюсь перед тобой, Богожена… Как назовем мы нашего сына?

— Отнеси его к Иордану и окрести как хочешь. Он твой.

— Давай назовем его Параклет — «Утешитель».

— Т-с-с! Кто-то спешит через сад. Наверное, это мой верный арапчонок. Я велела ему встать на страже, чтоб нам никто не помешал. Вот он.

— Госпожа, Савл… — белки глаз арапчонка ослепительно сверкали, пухлое тельце покрылось потом, он тяжело дышал, как загнанная лошадь.

— Тихо! — вскочила Магдалина и зажала ему рот. — Возлюбленный муж, ты устал, — повернулась она к Иисусу. — Усни. Я скоро вернусь.

Иисус закрыл глаза. Сладкий сон смежил его веки, и он не видел, как Магдалина прошла между деревьями и исчезла на пустынной дороге за холмом.

Но душа его бодрствовала и, покинув спящее на земле тело, устремилась за Магдалиной. Куда направилась она? Почему глаза ее вдруг наполнились слезами? Ястребом летела душа Иисуса за этими глазами, не давая им ускользнуть из виду.

Испуганный арапчонок, спотыкаясь, спешил впереди. Они миновали рощу олив. Солнце еще не село. Дорога пошла лугом. Развалившиеся на траве телки лениво пережевывали жвачку. За спиной послышались крики людей, лай собак, и путники свернули к скалам. Арапчонок весь дрожал от страха.

— Я ухожу! — прокричал он и бросился наутек. Магдалина осталась одна. Она огляделась — камни да колючки. Голая смоковница нависла над ущельем. Два ворона, сидевшие в дозоре на самой высокой скале, завидев Магдалину, принялись каркать, созывая товарищей.

Послышался звук осыпающихся камней. Мужчины карабкались на утес. Вот уже появился черный с рыжими пятнами пес с высунутым из пасти языком. И вдруг между скал открылось заросшее можжевельником и туей ущелье, словно кладбище.

— Приветствую тебя, — раздался спокойный и громкий голос.

— Кто это? — остановилась Магдалина. — Кто приветствует меня?

— Я.

— Кто ты?

— Бог.

— Бог! Позволь мне покрыть голову и спрятать свою наготу… Зачем ты привел меня в эту дикую чащу? Где я? Я ничего не вижу, кроме туи и можжевельников.

— Это место смерти и бессмертия… Великомученица, я привел тебя туда, куда хотел. Готовься к смерти, Магдалина, чтобы перейти в бессмертие.

— Я не хочу умирать. Я не хочу бессмертия. Позволь мне жить на этой земле, а потом обратиться в прах, когда состарюсь.

— Смерть — это караван, идущий в далекую страну. Не бойся, Магдалина. Взойди на черного верблюда, вступи в небесную пустыню.

— А что это за бесноватые, вынырнувшие из кустов?

— Не бойся, Магдалина, это — погонщики моих верблюдов. Прикрой глаза рукой. Разве ты не видишь черного верблюда с красным бархатным седлом, которого они ведут? Не противься им.

— Господи, я не боюсь смерти, но выслушай меня. Сегодня впервые в жизни душа моя и плоть соединились, впервые поцелуй был предназначен и той, и другой, и я должна умереть в этот миг?

— Прекрасный миг для смерти, Магдалина. Лучшего не найти. Не противься.

— О, что это за крики, угрозы и взрывы хохота я слышу? Господи, не покидай меня! Они хотят убить меня!

— Магдалина, ты насладилась высшим счастьем своей жизни, — донесся уже издалека все тот же спокойный голос. — Выше тебе не подняться. Смерть добра… До встречи, первая мученица! — Голос затих.

Появились, сверкая ножами и мечами, левиты и кровожадные слуги Каиафы, и, завидев Магдалину, все бросились к ней.

— Мария Магдалина! Блудница!

Туча закрыла солнце, земля потемнела.

— Нет! Нет! — вскричала несчастная женщина. — Я была блудницей, но теперь нет! Я заново родилась сегодня!

— Мария Магдалина — блудница!

— Клянусь, я стала другой! Не убивайте меня! Смилуйтесь! Да кто ты такой — лысый, толстый, кривоногий! Ты, горбун, не прикасайся ко мне!

— Блудница Мария Магдалина, я — Савл! Господь Израиля послал меня за тобой из Дамаска, повелев убить его.

— Убить кого?

— Твоего любовника! — он повернулся к своей банде. — Хватай ее! Она его любовница, она все знает! Отвечай, где ты спрятала его, продажная девка!

— Не скажу!

— Я убью тебя!

— В Вифании.

— Врунья! Мы только что оттуда. Ты спрятала его где-то здесь. Правду!

— Отпусти мои волосы! Почему ты хочешь убить его? Что он тебе сделал?

— Смерть каждому, кто поднимет руку на святой Закон!

Но чем дальше говорил горбун, тем сластолюбивее становился его взор, тем ближе подвигался он к Магдалине, тем жарче становилось его дыхание.

— Савл, — простонала Магдалина, и ресницы ее затрепетали, — взгляни на мою грудь, руки, шею. Неужели тебе не жаль их? Не губи их!

Савл подошел еще ближе. Голос его стал глухим и хриплым.

— Признайся, где он, и я не убью тебя. Мне нравятся твоя грудь, твои руки и шея. Пожалей сама свою красоту и признайся. Что ты на меня так смотришь? О чем ты думаешь?

— Я думала, Савл… просто подумала, какие чудеса ты мог бы свершить, если б Господь просветил тебя, и ты бы увидел истину. Моему возлюбленному нужны такие ученики, как ты, чтобы завоевать мир, — не рыбаки, торговцы и пастухи, но такой огонь, как ты, Савл!

— Завоевать мир? Он хочет завоевать мир? Как? Говори, Магдалина, это как раз то, что я хочу!

— При помощи любви.

— Любви?

— Слушай, Савл, что я тебе скажу. Отошли остальных, я не хочу, чтобы они слышали. Человек, за которым вы гонитесь, которого хотите убить, — сын Бога, Спаситель мира, Мессия! Клянусь своей душой.

— Савл, Савл, ее объятия — западня. Берегись! — предостерег тощий левит с редкой седой бородой.

— Уйдите! — приказал Савл и снова повернулся к Магдалине: — При помощи любви?.. Я тоже хочу завоевать мир. Когда я вижу, как корабли выходят в открытое море, покидая гавань, сердце мое начинает гореть. Мне хочется дойти до края земли, но не как нищий раб, нет, как царь с мечом в руках! Но как это сделать? Не знаю. Я чувствую себя таким несчастным, что иногда мне хочется убить себя. И потому я убиваю других, — он помолчал и прошептал ей на ухо: — Где твой учитель, Магдалина? Скажи, чтоб я мог найти его и поговорить с ним. Я хочу, чтобы он рассказал мне, что такое любовь и какая любовь покорит мир. Почему ты плачешь?

— Потому что я не хочу говорить тебе, где он. Но я хочу, чтобы вы встретились. Он — сама кротость, ты — горящий пламень. Вместе вы завоюете мир. Но я не верю тебе, Савл, нет, не верю — потому-то я и плачу.

Она еще не кончила говорить, а просвистевший камень уже попал ей в лицо.

— Братья, во имя Бога Авраама, Исаака и Иакова, бейте ее! — воскликнул чахоточный левит, он-то и швырнул первый камень.

Гром раздался с небес. Заходящее солнце окунулось в кровь.

— Вот ее тысячу раз целованному рту! — вскричали слуги Каиафы, камень выбил ей зубы.

— Вот ее чреву!

— Вот ее сердцу!

— Вот ее глазам!

Магдалина сжала голову руками, пытаясь защититься. Кровь хлестала у нее изо рта и распоротого живота. Началась агония.

Душа-птица взмахнула крыльями — она все видела. Пронзительно вскрикнув, она вернулась к телу, оставленному под деревом, и вошла в него. Большая дождевая капля упала Иисусу на губы. Он проснулся и сел. Что это ему приснилось? Он не мог вспомнить. Лишь скалы и женщина в крови — вот все, что осталось в памяти… Может, это была Магдалина? Ее лицо грезилось текучим, как вода, рябь набегала на него то и дело, и Иисус не мог ничего разглядеть. Потом камни и кровь вдруг обратились в пряжу, а женщина в пряху, распевающую за работой. Голос ее звучал трогательно и нежно.

Белые цветы поблескивали в темной листве над его головой. Он прижал ладони к влажной земле, ощущая ее прохладу и весеннюю теплоту. Быстро оглянувшись — вокруг никого не было, он припал губами к земле и принялся целовать ее.

— Матушка, держи меня, — прошептал он, — а я буду держаться за тебя. Разве ты не можешь быть моим Богом? Трава зашуршала, послышались легкие шаги, засвистел невидимый черный дрозд. Иисус поднял глаза и увидел перед собой довольного и веселого своего зеленокрылого ангела. Курчавый пушок на его теле искрился в лучах заходящего солнца.

— Привет, — промолвил Иисус. — Твое лицо сияет. Какие новые добрые вести принес ты мне? Я верю тебе: крылья твои зелены, как весенняя трава.

Ангел засмеялся и сложил крылья. Пристроившись рядом с Иисусом, он растер между пальцами цветок лимона и вожделенно вдохнул его аромат, потом взглянул на запад — там небо уже стало темно-вишневым. Легкий ветер скользил над землей, и листва радостно шуршала.

— Какие счастливые люди! — промолвил ангел. — Вы созданы из праха и воды, как и все живое на Земле. Потому вы и подходите друг другу: мужчины, женщины, мясо, овощи, фрукты… Разве ты не из того же праха и воды? Все стремится соединиться. Вот только что по пути сюда я слышал, как тебя звала женщина.

— Зачем звала? Что она хочет?

— Ее прах и влага призывают твой прах и влагу, — улыбнулся ангел. — Она сидит над своей пряжей и поет. Ее песня, полная тоски по тебе, перелетает горы и разливается по долинам. Послушай. Сейчас она доберется и до нас. Тихо! Вот она. Слышишь? Мне показалось, она поет, но она не поет, она плачет. Слушай внимательно. Что ты слышишь?

— Я слышу, как птицы возвращаются в свои гнезда. Близится ночь.

— И больше ничего? Напряги все свои силы. Пусть душа твоя покинет тело, чтоб оно не мешало ей слушать.

— Слышу! Я слышу! Женский голос — далеко, далеко… Это погребальный плач, но я не могу разобрать слов.

— А я их прекрасно слышу. Послушай сам. Что она оплакивает?

Иисус встал и напрягся — душа его взлетела, достигла деревни и, перелетев через порог, замерла во дворе.

— Я слышу… — прижал палец к губам Иисус.

— Что же?

— Узнаешь ли ты певунью, Иисус из Назарета?

— Да.

— Это Мария, сестра Лазаря. Она все еще прядет себе на приданое. Она думает, ты умер, и оплакивает тебя. Ее белоснежная шея обнажена, ее бирюзовое ожерелье ниспадает ей на грудь. Тело ее взмокло от пота и благоухает, как благоухает хлеб, вынутый из печи, как спелая айва, как земля после дождя. Вставай. Пойдем и утешим ее.

— А Магдалина? — испуганно вскричал Иисус.

Ангел взял его за руку и снова усадил на землю.

— Магдалина, — безмятежно промолвил он. — Я и забыл сказать тебе. Она мертва.

— Мертва?

— Ее убили. Ну, что ты сжал кулаки, Иисус из Назарета, куда ты направился? Кому ты собираешься мстить? Господу? Это Он убил ее. Сядь! Всевышний метнул молнию и пронзил ее в момент наибольшего счастья, и теперь она обрела бессмертие на небесах. Есть ли для женщины большая радость? Она не увидит, как увядает ее любовь, каким трусливым становится ее сердце, как гниет ее плоть. Я был там, когда он убивал ее, и все видел. Она воздела руки к небесам и вскричала: «Спасибо Тебе, Господи! Этого я и хотела!»

— Лишь псы могут испытывать такую страсть к подчинению, псы и ангелы, — вспылил Иисус. — Я не пес и не ангел. Я — человек, и я кричу: «Несправедливость! Несправедливость! Господи, несправедливо было убивать ее. Самый жестосердный дровосек не станет рубить дерево в цвету, а Магдалина только расцвела!»

Ангел обнял его и принялся гладить по голове и плечам, успокаивая. Наконец совсем стемнело. Ветер разогнал тучи, а на небе зажглась Вечерняя звезда.

— Терпи, смирись, не отчаивайся, — повторял ангел. — Лишь одна женщина существует для мужчины, одна женщина с бесчисленным количеством лиц. Один лик спадает, другой возникает. Мария Магдалина умерла — другая Мария живет и ждет нас, ждет тебя. Она — Магдалина, лишь с другим лицом. Ну! Она снова вздохнула. Пойдем утешим ее. Чрево свое она хранит — хранит для тебя, Иисус из Назарета, для величайшей из всех радостей мира — сына, твоего сына. Идем же! — И обняв Иисуса, ангел медленно приподнял его с земли. Они встали под деревьями, и Вечерняя звезда, смеясь, глядела на них.

Постепенно сердце Иисуса успокаивалось. В темноте лица Магдалины и сестры Лазаря начали сливаться, становясь одним. Спустилась благоуханная ночь и окутала Иисуса и ангела.

— Летим, — сказал ангел, обнимая Иисуса за пояс. От него пахло мускатом и сырой землей. Иисус закрыл глаза, склонил голову ему на плечо и глубоко вздохнул — ему нравился этот запах покоя и забвения.

Улыбнувшись, ангел расправил крылья и крепче прижал к себе Иисуса. И снова во влажном ночном воздухе послышался женский голос, безмятежный, как весенний дождь: «Гроб из злата-серебра, позлащенная гробница…»

— Летим, — улыбнулся Иисус.