Вернулся Николай в гостиницу в великом смущении: как же так, то совсем не говорил по-английски, то трещит, словно и вправду в Австралии родился. Ни сотрудник посольства, ни даже общительный новозеландец ничего не заподозрили.
Посмотрелся в зеркало, аура выглядела довольно плохо, ровная обычно поверхность бугрилась, волны бродили по ней, словно по воде при свежем ветре. Ядовито-зеленые полосы пятнали голубое сияние. Обратил внимание на горловую чакру: водоворот энергии там вырос вдвое против обычного размера, вращение ускорилось. В центре воронки обнаружилось нечто, отдаленно напоминающее цветок, голубого цвета, и сияние его было гораздо сильнее, чем у энергии вокруг. Работа Смирнова не осталась безрезультатной.
Долго думал, как провести вечер. В один момент даже пожалел, что отверг предложение Робертса. В ночных клубах беглеца вряд ли будут искать. Потренировался в складывании фигур, которым научил его Смирнов. На зов огня никто не явился, по земному знаку из стены высунулся гостиничный дух, маленький, но суровый на вид. Волосатый, куда там медведю, маленькие глазки свирепо блестят из-под насупленных мохнатых бровей.
— Чего надо? — спросил недружелюбно.
— Эээ, да так, ничего, — оторопел Николай. — А ты кто такой?
— Местные мы. За порядком следим, — самоназвание «мы» напоминало об особах царской крови. — Раз ничего не надо, нечего и звать! Хулиганют тут всякие, так ворча, гость (или хозяин?) исчез в стене. Больше Николай экспериментировать не стал. Побоялся.
Телевизор показывал очередное телешоу, яркое, крикливое и бестолковое, как и большинство из них. Попрыгунчик-ведущий бегал по студии, махал руками, сыпал потасканными шутками и бородатыми анекдотами, отрабатывая жалование. Надоело быстро.
Привычными уже движениями Николай развернул бумагу, на свет появилась книга, написанная более пятисот лет назад. Страницы «Безумной мудрости» даже шелестели не так, как страницы обычных книг, звучали тихо и немного таинственно.
Пятая глава оказалась посвящена дистилляции. Центральную часть предварительной гравюры занимал стеклянный сосуд, достаточно большой, чтобы в него поместились два человека, мужчина и женщина. Нагие, они держались за руки, стоя на дне сосуда, а головы их украшали воистину царские короны. Спиралевидное навершие сосуда достигало низких облаков. Облака, похоже, извергались именно из горловины спирали, хотя в самом сосуде чисто, ничего не горит и не дымит. Из густых, темных туч льет дождь, косые струи доходят до самой земли. Над облаками вольно раскинулась радуга, широкая, словно лошадиная улыбка. Под дождем из-под земли буйно прут ростки, густо-густо усеивая ее поверхность. Некоторые доросли даже до цветов. Справа от сосуда, на врытой в землю основе, вращается колесо, вроде того, что обычно рисуют на аркане «Колесо Фортуны» карт Таро.
Гравюра поразила Николая какой-то особой глубиной, насыщенностью линий, и он долго вглядывался в пейзаж, любуясь деталями. Время от времени изображение начинало плыть и тогда Николаю казалось, что он видит совсем другой рисунок. Но что изображено на нем, запомнить никак не мог. Чуть только внимание ослабевало, дождевые струи, словно поверхность фантомашки, закрывали внутреннюю картинку, и одновременно она исчезала и из памяти. После нескольких попыток Николай сдался и перешел к тексту. «Помни, о брат мой, что принцип души состоит в том, что она стоит выше всей природы, и что посредством ее человек может возвыситься над порядком мира и его законами. Когда же душа таким способом отъединяется от всех подчиненных природ, она меняет эту жизнь на иную, и покидает этот порядок вещей, дабы неразрывно связать себя с иным порядком. Если ты до сих пор следовал всем моим указаниям, то поймешь, о чем говорю я, если же нет, будут эти слова подобны жемчугу перед хрюкающими. На очередном этапе Великого Делания предстоит тебе понять, что прежде, чем не пройдешь ты тысячу ступеней, не откроются пред тобой Врата, доколе не повернется Колесо много сотен раз, не достигнешь ты цели. Уразумей же, о друг нашего Искусства, что жизнь и жизненный дух есть одно, а то, что невежи называют мертвым телом, обладает непостижимой очевидно жизнью духовной, сохраняемой во всем мнимо умершем. Так и в том, что дало тебе Искусство, в том, что получил ты, пройдя очищение, разложение, растворение и возгонку, тоже есть жизнь. И воистину жизнь здесь над жизнью трудится, а душа ее восходит на небо, продолжая там житие свое. Но должно вернуть ее на землю, ибо только из земли способно родиться чудесное дитя, царственный младенец, aurum non vulge. Жена без мужа считается лишь полутелом, ибо, будучи отделенной, не способна принести плода. На этом месте Николай закашлялся, да так, что вынужден был прервать чтение. В груди хрипело, клокотало, боль давила на грудину изнутри. „Простудился, не иначе. Но где?“ думал он, щупая лоб. Однако температуры не было, горло не болело, а кашель утих довольно быстро. Дальнейшие излияния автора долго не вызывали интереса, пока Николай не дошел до слов: „:воды многие могут поглотить и удушить, воды малые же быстро иссякают под Солнцем, и никем не ценимы. И должен ты соблюдать меру, ибо не приготовишь ты Ликерное вещество, из которого должен будет родиться Царь, не соблюдая правильные взвеси, коими снабжаю тебя я. Избыточная жидкость пусть не преизбыточествует, дабы не подавить ту, которой мало; слабейший не должен быть слишком слабым перед сильнейшими, ибо ни в коем случае нельзя мешать зарождению, от которого рост и равноверховенство составов произойдет. Приготовляя Нептунову баню, хорошо взвесь количество воды и старательно обдумай, чтобы было ее ни слишком много, ни слишком мало.
„В общем, надо меньше пить“ — подумал Николай, перелистывая страницу, и переходя к „Практическому извлечению из главы пятой“. Извлечение оказалось не очень большим, всего несколько страниц. „Общая цель дистилляции состоит в очистке жидкости от тончайших примесей. Очевидно, то, что получается в результате перегонки, чище, чем первоначальная жидкость. Удалив нежелательные примеси из Ликерной воды, мы сможем использовать полученное жидкое вещество для целей нашего Искусства“. Практика перегонки состояла в собирании полученных на предыдущем этапе паров, и осаждение их в жидкую форму. Читая описание разнообразных сосудов для целей дистилляции, Николай несколько заскучал. Ну а какое отношение имеет к дистилляции распустившаяся роза, изображенная на финальном рисунке главы, он не понял совсем. „Innoxia floret“ — „цветет, не причиняя вреда“, гласила надпись при ней.
Дождь шел с самого утра. Крупные тяжелые капли пулеметными очередями били в крыши и стены домов, упорно стремясь пробиться внутрь, к теплу, мутной пленкой расползались по стеклам окон. Николай покинул отель ранним утром, не попрощавшись с приятелем из Новой Зеландии. Тот явно отсыпался после визита в „Метелицу“ или еще куда-нибудь. Сейчас Николай сидел небольшом кафе, убивал время, пил кофе, пытаясь вылечить немилосердно болящее горло, и смотрел на дождь. Новым в этом привычном, в принципе, зрелище, было то, что он теперь видел воздушных и водяных духов, чьими усилиями погодное безобразие и учинялось. Стихиали вовсю резвились, играя в низких облаках, швыряли горсти влаги за воротники прохожим. Один подлетел прямо к стеклянной стенке кафе, и капли, словно каменные, с грохотом ударили в прозрачную преграду. Николай подмигнул прозрачному существу, до изумления похожему на обычную девушку, лишь ноги, более напоминавшие ласты и крылья за спиной портили впечатление. В ответ на подмигивание крылатая девушка проказливо рассмеялась, словно ручеек зажурчал, погрозила человеку пальцем, взмахнула крыльями, и свечой ушла вверх, покинув поле зрения Николая. Николай вздохнул, и заказал еще одну чашку кофе.
Кофе здесь подавали крепкий и душистый. Николай отдал ему должное, уже две чашки перетекли в желудок. Хотелось сидеть здесь вечно, слушать негромкую музыку из динамиков на стенах, шум дождя, пить кофе, и сквозь стекло смотреть на медленно ползущие в водяном киселе машины, на людей, что, сгибаясь под зонтами, спешили поскорее покинуть негостеприимные улицы.
Звякнул колокольчик у входной двери. Двое, один повыше, другой пониже, в одинаковых, болотного цвета плащах, подошли к стойке. Пока длинный разговаривал с барменом, второй повернулся к залу и принялся разглядывать посетителей. Николай напрягся, чувствуя, как взгляд болотноплащного приближается к нему, пригляделся к ауре незнакомца. Неестественно чистая, какого-то неживого белого цвета, на уровне глаз хозяина она была охвачена кольцом, сделанным словно из белого металла. Чакра „третьего глаза“ оказалась гораздо крупнее, чем у обычных людей, вращалась с ошеломляющей быстротой. „Ясновидящий“ — подумал Николай, и холодок опасности побежал по спине. В этот момент ясновидец добрался взглядом до Николая. Некоторое время смотрел просто, как на остальных, без особого внимания, затем в темных глазах проступило удивление. Николай, вытащив таки на лицо упиравшуюся улыбку, поднялся из-за стола, потянулся к куртке, что висела на вешалке рядом со столом. Дальше события понеслись быстро, очень быстро, казалось, само время замедлило свой бег, желая полюбоваться происходящим. Коротыш дернул компаньона за рукав, одновременно поднял правую руку. Из развернутой ладони вырвалась струя белого пламени, ударила прямо в глаза Николаю. Николая резко дернуло в сторону, сказать, что он увернулся сам, он не решился бы, словно громадная рука убрала его с пути испепеляющей энергии. К этому моменту и второй маг обратил на Николая внимание. Не дожидаясь повторной атаки, Николай скрестил руки пред собой так, как учил его Смирнов. Почти сразу, просочившись через потолок, перед ним появилось создание, больше всего похожее на Лизуна из очень популярного фильма „Охотники за привидениями“. Только цвет местного Лизуна оказался не зеленым, а голубым, да и рожица посимпатичнее. „Помоги“ — прошептал Николай, уворачиваясь от второго огненного копья. Послал его длинный, и так неудачно (или удачно? — как посмотреть), что удар его пришелся прямо в вызванного Николаем стихийного духа. Тот еще колебался, что делать, но прожженный бок решил все сомнения. Стихиаль развернулся к магам, распахнул огромную пасть, и пронзительно, неожиданно тонко, зашипел. Дверь кафе распахнулась с тупым лязгом, и ураган, ворвавшийся сквозь дверной проем, обрушился на двоих в зеленых плащах. Струи воды, направляемые воздухом, а точнее, парой воздушных стихиалий, попали точно в цель. Плащи магов мгновенно намокли, было видно, как вода стекает за воротники, плещется в карманах. Маги отчаянно сопротивлялись обрушившемуся потоку, духов они явно не видели. Пользуясь паузой, Николай надел куртку, вскинул сумку на плечо. Проходя мимо двух мокрых магов, что пытались устоять под свирепым ветром, хотя в полуметре от них все было совершенно тихо, лежал на стойке листок бумаги, лежал и даже ни вздрагивал. Так вот, проходя мимо, Николай, сам не зная зачем, провел рукой вдоль позвоночника длинного, словно сдирая с позвонков нечто невидимыми когтями. Но эффект оказался просто потрясающим: маг рухнул, как подкошенный. „Вот и все. Часов на десять отключился“ — пришла чужая, спокойная мысль. Обезвредил тем же образом и второго. Махнул рукой летающему со свирепым видом над поверженными противниками спасителю, и вот уже дождь стучит по капюшону, дождь, ставший как бы своим, и даже чуточку теплым.
Как ни странно, схватка ни оставила в душе почти никаких эмоций, Николай отнесся к ней спокойно, почти равнодушно, словно ему каждый день приходилось участвовать в магических поединках. До аэропорта добрался без приключений. При прохождении таможни пришлось еще раз „включить“ австралийский английский. И вновь он был поражен скоростью собственной речи. Но понимал себя он на этот раз и лучше, и быстрее. Уплатил таможенный сбор, хмурый работник таможни проверил сумку, кивнул, и зал ожидания встретил Николая гулкой пустотой.
За окнами темно, мир благодаря дождю смутен и почти не виден. Пока голос из динамиков не сообщил, что объявляется посадка на рейс LH5647 Москва-Франкфурт, Николай сидел в кресле и читал „Спорт-Экспресс“, вернее пытался читать, борясь с головной болью. Боль возникла во время досмотра, и не исчезала, тягучими волнами перекатываясь внутри головы.
В тот миг, когда гигантский аэробус начал разбег, в зал аэропорта быстрым шагом вошли четверо. Если бы Николай был здесь, его бы наверняка поразило алое, почти пурпурное сияние ауры одного из вошедших. Но Николай, все еще мучаясь головной болью, полулежал в самолетном кресле, и некому было оценить мрачную, яростную красоту.
— Опоздали, — сказал обладатель алой ауры. — К телефону, быстро.
Четверка удалилась в направлении переговорного пункта.
Дождь ударил с новой силой. Тяжелый самолет авиакомпании „Люфтганза“ с трудом оторвался от взлетного поля, и медленно пошел вверх, разрывая полог дождя могучим телом.