In quella parte del giovanetto anno che «l sole i crin sotto l'Aquario tempra e già le notti al mezzo dì sen vanno, [3] quando la brina in su la terra assempra l'imagine di sua sorella bianca, ma poco dura a la sua penna tempra, [6] lo villanello a cui la roba manca, si leva, e guarda, e vede la campagna biancheggiar tutta; ond'ei si batte l'anca, [9] ritorna in casa, e qua e là si lagna, come «l tapin che non sa che si faccia; poi riede, e la speranza ringavagna, [12] veggendo «l mondo aver cangiata faccia in poco d'ora, e prende suo vincastro, e fuor le pecorelle a pascer caccia. [15] Покуда год не вышел из малюток И солнцу кудри греет Водолей, А ночь все ближе к половине суток [3] И чертит иней посреди полей Подобье своего седого брата, Хоть каждый раз его перо хилей, – [6] Крестьянин, чья кормушка небогата, Встает и видит – побелел весь луг, И бьет себя пониже перехвата; [9] Уходит в дом, ворчит, снует вокруг, Не зная, бедный, что тут делать надо; А выйдет вновь – и ободрится вдруг, [12] Увидев мир сменившим цвет наряда В короткий миг; берет свой посошок И гонит вон пастись овечье стадо. [15]

Когда Солнце из созвездия Водолей переходит в созвездие Рыбы, где его ждёт весеннее равноденствие 21 марта, ночь становится более половины суток; вечером Водолей появляется на горизонте (греет кудри Солнцу). Так Данте подчёркивает, что в настоящее время середина марта. Конец марта – пора утренних заморозков и интенсивного таяния снега – седого брата инея.

Для Центральной России, где ещё сильны мартовские морозы, эта картина нехарактерна, но в Западной Европе в это время поля уже очистились от снега. Крестьянин подпоясывается (перехватывается) кушаком ниже пояса, чтобы не впускать холод к пояснице и спине. Вставшее утреннее Солнце быстро сгоняет ночной иней, можно выгонять скотину на луг, хранящий прошлогоднюю траву.

Крестьянин, чья кормушка небогата – поэт цитирует экономическое учение Адама Смита (16 июня 1723 года – 17 июля 1790 года), отца английской политической экономии.

Così mi fece sbigottir lo mastro quand'io li vidi sì turbar la fronte, e così tosto al mal giunse lo «mpiastro; [18] ché, come noi venimmo al guasto ponte, lo duca a me si volse con quel piglio dolce ch'io vidi prima a piè del monte. [21] Le braccia aperse, dopo alcun consiglio eletto seco riguardando prima ben la ruina, e diedemi di piglio. [24] E come quei ch'adopera ed estima, che sempre par che «nnanzi si proveggia, così, levando me sù ver» la cima [27] d'un ronchione, avvisava un'altra scheggia dicendo: «Sovra quella poi t'aggrappa; ma tenta pria s» è tal ch'ella ti reggia». [30] Non era via da vestito di cappa, ché noi a pena, ei lieve e io sospinto, potavam sù montar di chiappa in chiappa. [33] E se non fosse che da quel precinto più che da l'altro era la costa corta, non so di lui, ma io sarei ben vinto. [36] Ma perché Malebolge inver» la porta del bassissimo pozzo tutta pende, lo sito di ciascuna valle porta [39] che l'una costa surge e l'altra scende; noi pur venimmo al fine in su la punta onde l'ultima pietra si scoscende. [42] Так вождь причиной был моих тревог, Когда казался смутен и несветел, И так же сразу боль мою отвлек: [18] Как только он упавший мост приметил, Он бросил мне все тот же ясный взгляд, Что у подножья горного я встретил. [21] Он оглядел загроможденный скат, Подумал и, кладя конец заботам, Раскрыв объятья, взял меня в обхват. [24] И словно тот, кто трудится с расчетом, Как бы все время глядя пред собой, Так он, подняв меня единым взметом [27] На камень, намечал уже другой И говорил: «Теперь вот тот потрогай, Таков ли он, чтоб твердо стать ногой». [30] В плаще бы не пройти такой дорогой; Едва и мы, с утеса на утес, Ползли наверх, он – легкий, я – с подмогой. [33] И если бы не то, что наш откос Был ниже прежнего, – как мой вожатый, Не знаю, я бы вряд ли перенес. [36] Но так как область Злых Щелей покатый К срединному жерлу дает наклон, То стены, меж которых рвы зажаты, [39] По высоте не равны с двух сторон. Мы наконец взошли на верх обвала, Где самый крайний камень прислонен. [42]

Данте сравнивает Вергилия с крестьянином, когда тот проявляет замешательство в сложной житейской ситуации. Очень интересная интерпретация поведения Геркулеса, которому, казалось бы, нерешительность и беспомощность не свойственны. Когда неопределённость ситуации разъясняется, Вергилий с прежней энергией продолжает свой путь. В подтверждение тому, он хватает Данте, с лёгкостью перенося его над опасными местами. Идёт и приговаривает, подбодряя сам себя, между прочим, замечает: в плаще – песчаной тяжёлой форме – такой дорогой пройти было бы невозможно. Поэт сомневается, что в одиночку он сам справился бы с этим путём. Возможно, так описан им подъём на механизме типа лифта – путники находятся на территории огромного завода.

Область злых щелей – приэкваториальный участок Звёздного Неба, с точки зрения наблюдателя, находящегося в Северном полушарии, очень крута; опускаясь на самое дно, к Южному Полюсу, делается более покатой с точки зрения того же наблюдателя, не учитывающего изменения положения тела, при перемещении по Земле, равно, как и по Небу.

На заводе, по технологии производства, для облегчения перемещения утяжеляющихся форм, территория спланирована с постепенным понижением. В самом низу находится литейный цех, выше которого, на утёсе или скале устраиваются печи-домницы для плавки металла, который самотёком потечёт в литейные формы.

La lena m'era del polmon sì munta quand'io fui sù, ch'i» non potea più oltre, anzi m'assisi ne la prima giunta. [45] «Omai convien che tu così ti spoltre», disse «l maestro; «ché, seggendo in piuma, in fama non si vien, né sotto coltre; [48] sanza la qual chi sua vita consuma, cotal vestigio in terra di sé lascia, qual fummo in aere e in acqua la schiuma. [51] E però leva sù: vinci l'ambascia con l'animo che vince ogne battaglia, se col suo grave corpo non s'accascia. [54] Più lunga scala convien che si saglia; non basta da costoro esser partito. Se tu mi «ntendi, or fa sì che ti vaglia». [57] Leva'mi allor, mostrandomi fornito meglio di lena ch'i» non mi sentìa; e dissi: «Va, ch'i» son forte e ardito». [60] Su per lo scoglio prendemmo la via, ch'era ronchioso, stretto e malagevole, ed erto più assai che quel di pria. [63] Мне так дыханья в легких не хватало, Что дальше я не в силах был идти; Едва взойдя, я тут же сел устало. [45] «Теперь ты леность должен отмести, — Сказал учитель. – Лежа под периной Да сидя в мягком, славы не найти. [48] Кто без нее готов быть взят кончиной, Такой же в мире оставляет след, Как в ветре дым и пена над пучиной. [51] Встань! Победи томленье, нет побед, Запретных духу, если он не вянет, Как эта плоть, которой он одет! [54] Еще длиннее лестница предстанет; Уйти от них – не в этом твой удел; И если слышишь, пусть душа воспрянет». [57] Тогда я встал; я показать хотел, Что я дышу свободней, чем на деле, И молвил так: «Идем, я бодр и смел!» [60] Мы гребнем взяли путь; еще тяжеле, Обрывистый, крутой, в обломках скал, Он был, чем тот, каким мы шли доселе. [63]

Кажется, этот отрывок не нуждается в комментариях. Банальные рассуждения о том, что без труда не выловишь и рыбку из пруда. Но не всё так просто. Поэт начинает задыхаться настолько, что его покидают силы. А ведь только-что Вергилий фактически нёс его наверх по скале, и задыхаться ему, кажется, не с чего.

Путники на огромном заводе приближаются к металлургическим цехам. Дефицит кислорода, вызванный его выжиганием в огромных печах, удушливый сернистый дым перехватывает дыхание. Вергилий, привычный к такой обстановке, не задыхается; Данте, впервые попавший в такую атмосферу, еле дышит.

Еще длиннее лестница предстанет – путникам предстоит восхождение от центра Земли до вершины горы Чистилища. Дух силён, плоть немощна – победить можно, только вооружившись сильным духом. Данте клянётся в верности Вергилию, показывая готовность продолжать путь, который становится труднее и труднее.

Parlando andava per non parer fievole; onde una voce uscì de l'altro fosso, a parole formar disconvenevole. [66] Non so che disse, ancor che sovra «l dosso fossi de l'arco già che varca quivi; ma chi parlava ad ire parea mosso. [69] Io era vòlto in giù, ma li occhi vivi non poteano ire al fondo per lo scuro; per ch'io: «Maestro, fa che tu arrivi [72] da l'altro cinghio e dismontiam lo muro; ché, com'i» odo quinci e non intendo, così giù veggio e neente affiguro». [75] «Altra risposta», disse, «non ti rendo se non lo far; ché la dimanda onesta si de» seguir con l'opera tacendo». [78] Noi discendemmo il ponte da la testa dove s'aggiugne con l'ottava ripa, e poi mi fu la bolgia manifesta: [81] Чтоб скрыть усталость, я не умолкал; Вдруг голос из расселины раздался, Который даже не как речь звучал. [66] Слов я понять не мог, хотя взобрался На горб моста, изогнутого там; Но говоривший как бы удалялся. [69] Я наклонился, но живым глазам Достигнуть дна мешала тьма густая; И я: «Учитель, сделай так, чтоб нам [72] Сойти на вал, и станем возле края; Я слушаю, но смысла не пойму, И ничего не вижу, взор склоняя». [75] И он: «Мой отклик слову твоему — Свершить; когда желанье справедливо, То надо молча следовать ему». [78] Мы с моста вниз сошли неторопливо, Где он с восьмым смыкается кольцом, И тут весь ров открылся мне с обрыва. [81]

Поэт, мужественно преодолевая усталость и одышку, постоянно говорит. Такой способ является действенным, чтобы «придышаться» к удушливому воздуху. Вдруг из расселины раздаётся звук, который не является речью. Данте, несмотря на то, что стоит на самом верху, ничего не может ни понять, ни разглядеть из-за густой тьмы – дыма. Он просит Вергилия помочь ему спуститься вниз, чтобы понять источник звука. Путники неторопливо сходят с моста, чтобы не задыхаться, перед ними открывается весь нижний ров – очередной цех огромного завода. Дым остался выше; внизу воздух оказывается чище и прозрачней для зрения.

В темноте Южного Звёздного Неба, не зная всех его созвездий – путники дошли до восьмидесятой широты (где он с восьмым смыкается кольцом); поэт не может разобрать, что ждёт его впереди.

e vidivi entro terribile stipa di serpenti, e di sì diversa mena che la memoria il sangue ancor mi scipa. [84] Più non si vanti Libia con sua rena; ché se chelidri, iaculi e faree produce, e cencri con anfisibena, [87] né tante pestilenzie né sì ree mostrò già mai con tutta l'Etïopia né con ciò che di sopra al Mar Rosso èe. [90] И я внутри увидел страшный ком Змей, и так много разных было видно, Что стынет кровь, чуть вспомяну о нем. [84] Ливийской степи было бы завидно: Пусть кенхр, и амфисбена, и фарей Плодятся в ней, и якул, и ехидна, – [87] Там нет ни стольких гадов, ни лютей, Хотя бы все владенья эфиопа И берег Чермных вод прибавить к ней. [90]

Взору Данте открылся страшный ком змей Ливийской степи… – он называет пять родов необычайных змей, из числа тех, которые, по Лукану («Фарсалия», IX, 700—726), водятся в Ливийской пустыне.

На Небе змеи – созвездия Южного Звёздного Неба [Рис. А. XXI. 2] : Кенхр – созвездие Южная Гидра, Амфисбена – созвездие Летучая Рыба, Фарей – Созвездие Золотая Рыба – Дорадо, Якул – созвездие Муха, Ехидна – созвездие Хамелеон. Эта группа созвездий отличается от Загребал тем, что в ней нет крылатых созвездий, не считая созвездия Муха; они введены Иоганном Байером в его Звёздный Атлас в 1603 году, а первым, кто их увидел и описал, был мореплаватель Америго Веспуччи в 1515 году.

На Земле страшный ком змей – склад готовой продукции, вышедшей из стен заводского цеха по отливке и испытанию огнестрельного оружия – пушек, мушкетов, пищалей. Пушки часто назывались именами змей: – Василиск – змея – род пушек. Поэты подошли к литейному цеху не вместе с «повапленными» моделями пушек и других изделий, например, лафетов. Они пробирались другой дорогой, более короткой и крутой, идущей в гору, так как не смогли попасть в этот цех прямым путём, шли в обход и подошли к нему с обратной стороны.

Так много оружия, как на складе огромного оружейного завода, увидеть нельзя нигде. Сотни готовых пушек, десятки тысяч мушкетов и пищалей – ТОЗ вооружал не только Русскую Армию, но и Войско Запорожское. Его продукция шла на экспорт – всем союзным странам. На непрерывных войнах того времени, жизнь огнестрельного оружия была коротка, его требовалось всё больше и больше, поэтому ТОЗ работал безостановочно. От созерцания такого количества оружия, в жилах стынет кровь.

Tra questa cruda e tristissima copia correan genti nude e spaventate, sanza sperar pertugio o elitropia: [93] con serpi le man dietro avean legate; quelle ficcavan per le ren la coda e «l capo, ed eran dinanzi aggroppate. [96] Ed ecco a un ch'era da nostra proda, s'avventò un serpente che «l trafisse là dove «l collo a le spalle s'annoda. [99] Né O sì tosto mai né I si scrisse, com'el s'accese e arse, e cener tutto convenne che cascando divenisse; [102] e poi che fu a terra sì distrutto, la polver si raccolse per sé stessa, e «n quel medesmo ritornò di butto. [105] Così per li gran savi si confessa che la fenice more e poi rinasce, quando al cinquecentesimo anno appressa; [108] erba né biado in sua vita non pasce, ma sol d'incenso lagrime e d'amomo, e nardo e mirra son l'ultime fasce. [111] Средь этого чудовищного скопа Нагой народ, мечась, ни уголка Не ждал, чтоб скрыться, ни гелиотропа. [93] Скрутив им руки за спиной, бока Хвостом и головой пронзали змеи, Чтоб спереди связать концы клубка. [96] Вдруг к одному, – он был нам всех виднее, — Метнулся змей и впился, как копье, В то место, где сращенье плеч и шеи. [99] Быстрей, чем I начертишь или О, Он вспыхнул, и сгорел, и в пепел свился, И тело, рухнув, утерял свое. [102] Когда он так упал и развалился, Прах вновь сомкнулся воедино сам И в прежнее обличье возвратился. [105] Так ведомо великим мудрецам, Что гибнет Феникс, чтоб восстать, как новый, Когда подходит к пятистам годам. [108] Не травы – корм его, не сок плодовый, Но ладанные слезы и амом, А нард и мирра – смертные покровы. [111]

Нагой народ, который мечется между готовыми изделиями – оружейники. Да и пушки, освобожденные от столы – песчаной оболочки, после отливки, уподобляются поэтом нагому народу. Гелиотроп – темно-зеленая яшма с красными брызгами, которой приписывались разные чудесные свойства, в том числе – предохранять от яда и делать человека невидимым. Такой цвет поверхности, покрытой цветами побежалости, имеют готовые только-что отлитые изделия из бронзы и меди. Этот камень мог бы оказаться спасительным для воров, мучимых змеями в Аду. Но оружейникам он не нужен – пушки и мушкеты их не жалят, пока не заряжены. Они свободно, не прячась, ходят между ними.

Поэт описывает процесс присоединения отлитых стволов орудий и мушкетов к станинам и станкам. Змеи – орудия, как бы пронзают лафеты насквозь, выступая стволом в одну сторону, а казённой частью – в другую. Другие змеи – железные ободья, которыми пушка прикрепляется к лафету. После соединения ствола с лафетом проводится испытание пушек и мушкетов – пробная стрельба из них.

Данте великолепно образно описывает процесс пробных стрельб. Созвездие Южная Змея кусает созвездие Феникс, которое сразу же исчезает (окутывается дымом выстрела, как будто свивается в пепел). Копьё – запал, поднесенный к запальнику пушки, касается шеи пушки; голова пушки – казённая часть, на которой помещается литое изображение головы, например, головы Медузы Горгоны. При выстреле пороховой дым мгновенно окутывает пушку и стрелявшего, как будто те рассыпаются, исчезая. Процесс выстрела изумляет поэта своей скоростью: – быстрей, чем начертишь черточку, или кружок. Затем дым рассеивается; пушка и стрелявший опять показываются в том же положении, нисколько не изменившись. Созвездие Феникс – артиллерийское созвездие. Ладанные слёзы, амом, нард и мирра – так поэт описывает составные части пороха, как пищи для Феникса.

Поэт вспоминает о пятистах годах Феникса не случайно. Можно сказать, что после изобретения пороха и пушек в XIV веке, до начала XIX века прошло пятьсот лет – пять веков употребления огнестрельного оружия. А если считать от года, указанного бесом Ада, как даты создания Комедии в 1300 году, до 1800 года, прошло ровно пятьсот лет. Данте ещё раз указывает на сдвиг во времени, в который он сам отправил действие Комедии.

E qual è quel che cade, e non sa como, per forza di demon ch'a terra il tira, o d'altra operazion che lega l'omo, [114] quando si leva, che «ntorno si mira tutto smarrito de la grande angoscia ch'elli ha sofferta, e guardando sospira: [117] tal era il peccator levato poscia. Oh potenza di Dio, quant» è severa, che cotai colpi per vendetta croscia! [120] Lo duca il domandò poi chi ello era; per ch'ei rispuose: «Io piovvi di Toscana, poco tempo è, in questa gola fiera. [123] Vita bestial mi piacque e non umana, sì come a mul ch'i» fui; son Vanni Fucci bestia, e Pistoia mi fu degna tana». [126] Как тот, кто падает, к земле влеком, Он сам не знает – демонскою силой Иль запруженьем, властным над умом, [114] И, встав, кругом обводит взгляд застылый, Еще в себя от муки не придя, И вздох, взирая, издает унылый, – [117] Таков был грешник, вставший погодя. О божья мощь, сколь праведный ты мститель, Когда вот так сражаешь, не щадя! [120] Кто он такой, его спросил учитель. И тот: «Я из Тосканы в этот лог Недавно сверзился. Я был любитель [123] Жить по-скотски, а по-людски не мог, Да мулом был и впрямь; я – Ванни Фуччи, Зверь, из Пистойи, лучшей из берлог». [126]

Грешник, «возвратившийся в прежнее обличье», чувствует себя, как после припадка падучей болезни. Средневековая медицина объясняла эти припадки запруженьем жил, идущих от сердца к мозгу, тяжелыми парами.

Властью стрелка пушка стреляет, затем падает ядро и дым спадает. Выстрел создаётся демонской силой, точнее, как понимает поэт, давлением заряда пороха – запиранием (запружением). Канонир, встав, оглушенный после выстрела, тяжело отдышавшись от порохового дыма, озирается вокруг. Мститель, сражающий не щадя – точное описание стрельбы из пушки. О, Божья мощь! – восклицание, достойное для оценки воздействия пушечного выстрела ведь артиллерия – «Бог войны».

Вергилий спрашивает грешника, кто он такой. Тот отвечает, что он был их земляком, родом из Тосканы, недавно попавшим в Ад, за скотский образ жизни. Сам он из Пистойи, а зовут его Ванни Фуччи. Разыскать и отождествить его оказалось непросто, но это того стоило.

Из академической статьи:

Ван Фучжи (по прозванию Эрнун , также имел много прозвищ и псевдонимов; 1619 год-18.02.1692 года) – философ-неоконфуцианец, в творчестве которого были сильны материалистические тенденции.

Главные сочинения: «Чжан-цзы чжэн мэн чжу» («Комментарии к сочинению Чжан Цзая „Наставление непросвещённым“»), «Чжоу», «Чжоу И нэй чжуань» («Основной комментарий к „Чжоу И“»), «Чжоу И вай чжуань» («Дополнительный комментарий к „Чжоу И“»), «Сы шу сюнь» («Подробное истолкование „Четверокнижия“»), «Хуан шу» («Жёлтая книга»), «Э мэн» («Зловещий сон»), «Ду Тунцзянь лунь» («Читая „Всеобщее зерцало“»).

В основе натурфилософских построений Ван Фучжи лежит развитое им учение Чжан Цзая о «Великой пустоте» (Тай сюй). Ван Фучжи отвергал доминирующие в конфуцианстве представления о «небесных принципах» (тянь ли) как самодовлеющих высших законах, противостоящих «человеческим желаниям». В то же время он порицал вредное для общества чрезмерное стремление к удовлетворению индивидуальных желаний, которые следует приводить в соответствие с «небесными принципами».

Исходным пунктом социальной философии Ван Фучжи было положение о невозможности возвращения к прошлому вследствие постоянных изменений в условиях существования общества: древние установления неприменимы сегодня, а то, что хорошо для управления Поднебесной сегодня, может оказаться непригодным завтра. Отвергая учения Дун Чжуншу и Шао Юна о цикличности исторического процесса, Ван Фучжи предложил свою концепцию трёхэтапной истории Поднебесной. На первом этапе, предшествующем правлению легендарной династии Ся, человеческие сообщества сначала мало отличались от стад животных, а затем были объединены в государство «варваров», в котором применение наказаний и поощрений не было строго регламентировано и отсутствовала система налогообложения. На втором этапе – от династии Ся до династии Сун – периоды раздробленности страны сменялись непрочным «временным единством». И лишь с династии Сун начинается третий этап – единого государства, основанного на сочетании принципа «гуманности» (жэнь) и строгих законов (фа).

Признавая право каждого народа на самостоятельное существование, Ван Фучжи вместе с тем подчёркивал культурно-этическое превосходство китайцев над «варварскими» соседними народами. Ван Фучжи крайне критически относился к школе Лу Цзююаня – Ван Янмина, усматривая пороки её «учения о сердце» в пагубном влиянии буддизма.

Какое отношение имеет китайский философ Ван Фучжи к Пистойе, тем более к Данте?

Из академической статьи:

В 1786 году в тосканском городе Пистое состоялся синод, созванный епископом Риччи, сторонником идей иосифизма и янсенизма. Синод принял много решений реформаторского характера, которые папа Пий VI осудил в 1794 году главным образом по той причине, что епископ действовал самовольно, без согласия апостольской столицы.

Поиски епископа Риччи, созвавшего собор в Пистойе, приводят снова в Поднебесную империю, где действовал Ван Фучжи.

Из академической статьи:

Маттео Риччи (в кит. традиции – Ли Ма-доу, 6 октября 1552 года, Мачерата – 11 мая 1610 года, Пекин) – итальянский миссионер-иезуит, математик, картограф и переводчик, который провёл последние тридцать лет своей жизни в Китае, положив начало иезуитской миссии в Пекине. Всемирно-историческое значение его деятельности состоит в установлении постоянных культурных контактов между христианской Европой и замкнутым китайским обществом. Почитаем современными буддистами как бог-покровитель часовщиков – Ли Ма-доу.

Сначала Риччи учился в иезуитском новициате Святого Андрея, а потом в римском колледже иезуитов, где его учителями были математик Кристоф Клавий и  богослов Роберт Беллармин . Маттео Риччи служил миссионером ордена иезуитов в Индии с 1577 года по 1583 год, когда под видом «жреца культа Фо», то есть – выдав себя за буддийского ламу, проник в Срединную империю, взяв себе имя Ли Ма доу.

Его предшественники Святые отцы Микеле Руджери и Пацио в 1581 и в 1582 годах смогли достичь только Кантона. Другой миссионер ордена Бенто де Гоеш обосновался в Ханбалыке под видом армянского купца Банда Абдуллаха. Они искали Китай и страну пресвитера Иоанна. С той же целью в страну проник Маттео Риччи. Он выучил мандаринский диалект и в своих проповедях совмещал религию с наукой, при этом демонстративно исполнял китайские культы поклонения предкам и духам, выполняя все языческие ритуалы и проявляя терпимость к местным религиозным обычаям. Благодаря этому в 1599 году ему разрешили открыть католический костел в Нанкине. Сообщают, что за свою жизнь Риччи окрестил 2500 китайцев, при этом говорят, что он не сообщал новообращённым всю полноту католических догматов, поскольку она не могла быть понимаема ими.

Маттео Риччи в 1601 году удалось добраться до императорского дворца в Пекине. Для этого, 27 января, он вошёл в доверие императору Вань Ли, подарив ему двое механических часов: настольные золотые и настенные гиревые.

В 1657 году голландец Христиан Гюйгенс (14 апреля 1629 года – 8 июля 1695 года) запатентовал конструкцию маятниковых часов. Точные и недорогие маятниковые часы, сконструированные им, быстро получили широкое распространение по всему миру. Он же запатентовал часовую спираль, которая позволила обойтись без маятника в часах, и в 1674 году, в Париже, мастер Тюре начал производство настольных часов без маятника. Он же, в 1675 году запатентовал карманные часы.

Неоткуда Маттео Риччи в 1601 году было взять ни маятниковых, ни настольных часов, чтобы подарить их императору Поднебесной! Он их не мог знать до своей смерти в 1610 году.

Кроме них Риччи преподнёс императору двое песочных часов, картины с изображением Иисуса Христа и Девы Марии (сначала император повесил их в своих покоях, но потом стал бояться изображений и велел убрать в чулан), требник в золотом переплете, крест, украшенный драгоценными камнями и содержащий мощи святых, четыре Евангелия, две хрустальные призмы, клавикорды, рог носорога, и пять кусков европейской ткани. За это император назначил ему щедрую пенсию.

Маттео поражался низкому уровню естественнонаучных знаний у китайцев и с иронией замечал, что аборигены считают его «столпом учёности». Фактически, Риччи в Китае был человеком будущего, попавшим в далёкое прошлое человечества.

Судьба Риччи в Китае не была безоблачной – в начале своей миссионерской деятельности он подвергался клевете, издевательствам и физическим побоям. Однажды китайцы сломали ему ногу, и впоследствии он так и остался хромым.

Маттео Риччи умер 11 мая 1610 года в Китае, окружённый большим почётом. Он попал в китайский пантеон богов, как дух часов. Его портрет, написанный в 1610 году Эммануэлем Перейрой (до крещения – Ю. Вен-Хуем) висит в иезуитской коллегии Рима, рядом с портретами Игнатия Лойолы и Святого Франциска Ксавье.

Отчетные записи Маттео Риччи впервые были изданы в 1615 году в Европе одним из его соратников-иезуитов.

В 1911 году итальянцы объявили, что найдены подлинные записи Маттео Риччи на итальянском языке.

В сентябре 2001 года в его родном городе Мачерате начат процесс католической канонизации учёного проповедника. Значимость фигуры Риччи для истории страны признают и современные коммунистические руководители Китая.

О внешности Риччи известно, что он был голубоглаз и имел большой нос, седую бороду и выглядел благообразно.

В 1955 году английский писатель Винсент Кронин (Vincent Cronin) написал биографию Маттео Риччи – «Мудрец, пришедший с Запада» («The Wise Man From the West»)

Маттео Риччи ознакомил китайцев с основами геометрии, картографии и астрономии. Нарисовал на шёлке первую карту Китая (один её экземпляр в наше время был продан на аукционе в Лондоне за 209000 фунтов стерлингов), ознакомил китайских учёных с шарообразностью Земли, изготовив несколько глобусов. Он перевёл на китайский язык первые 6 книг Евклида, книги Аполлония, Птолемея. Риччи научил китайцев делать солнечные часы и пользоваться астролябией для слежения за звёздами. В иезуитских отчётах также указывается, что он написал на китайском пятикнижие Конфуция. Видимо – он сам и был автором этих книг, и является прототипом фантомного китайского философа. Латинизированный псевдоним происходит от латинского confusus – «беспорядочный, запутанный», и видимо, присвоен ему научными конкурентами.

Маттео Риччи обладал феноменальной памятью – сообщают, что он мог запомнить порядок следования пятисот предметов. Желая передать свои методы запоминания, он написал «Трактат об искусстве памяти». Риччи был автором множества книг. Все его труды были написаны на китайском языке.

Именно Риччи первым из европейцев высказал ошибочную мысль о том, что Китай Марко Поло – это Поднебесная, Серединная Империя, China. До него считалось, что Китай находится гораздо севернее – в Тартарии, Сибири, то есть – в России. Догадку Риччи подтвердил миссионер Бенто де Гоеш, прибывший в Поднебесную ранее Маттео под видом армянского купца, и после этого их общее заблуждение попало в исторические учебники и на географические карты.

Сочинения Маттео Риччи на китайском языке:

перевод на китайский 6 книг Евклида, 1607год;

перевод на китайский Аполлония Пергского;

перевод на китайский Клавдия Птолемея;

«Трактат о дружбе», 1595 год;

«Трактат об астрономии»;

«Трактат об искусстве памяти», 1596 год;

«Трактат о сельском хозяйстве»;

«Великая карта десяти тысяч стран»;

«Двадцать пять изречений из Эпиктета»;

«Десять бесед парадоксального человека», 1608 год;

«Истинное учение Властелина Небесного», 1603 год;

«История»;

«Декалог».

Ты спросишь дорогой мой читатель – какое отношение Маттео Риччи из XVI века, имеет к Ван Фучжи из века XVII, тем более к епископу Риччи из XVIII – XIX века, которого осудил папа Пий VI? Кажется, что ни Маттео Риччи, ни Ван Фучжи не мог участвовать в Пистойском синоде, случившемся спустя много лет после их смерти. Но не надо спешить.

Пребывавший в Поднебесной империи, Маттео Риччи именовался там Ван Фучжи и был обожествлен в Китае. Взгляни, дорогой мой читатель, на портрет Маттео Риччи, написанный незадолго до его смерти в Поднебесной в 1610 году. [Рис. А XXIV. 1].

Это – официальный его портрет, хранящийся в иезуитской коллегии Рима. Обрати внимание на музыкальный инструмент, изображенный на картине. Это не клавесин, как полагают профаны в музыке, а фисгармония, изобретенная в Европе в 10-х годах XIX века, ещё при жизни самого Данте и получившая широкое распространение до 1820 года, после его смерти.Модель фисгармонии, изображенная на картине, была выпущена около 1823 года. Получается, что епископ Риччи = Маттео Риччи = Ван Фучжи благополучно дожил до начала XIX века, когда он и в самом деле дарил императору часы, и просвещал Китай, отразившись в истории, как автор «Четверокнижия» – Конфуций. Обрати внимание на совпадение имён: – Фучжи – фуций. Разница только в способе прочтения. После Пистойи, осужденный папой Пием VI в 1794 году, Маттео Риччи отправился в Поднебесную, где и окончил свои дни через 30 лет, в 1824 году, пережив Данте и дождавшись, когда ему в Китай привезут надёжную фисгармонию, сменив ею капризный клавесин или клавикорд.

Вспомнив Маттео Риччи, поэт вскоре назовёт и его учителя – архиепископа Микеле Руджери. Аодним из учителей епископа Риччи назван инквизитор Роберто Беллармин ( 4 октября 1542– 17 сентября 1621 года) , судивший Джордано Бруно и Галилео Галилея. Опираясь на дату смерти Риччи – 1824 год, отнимая 73 года земной жизни Ван Фучжи, получаю дату его рождения около 1751 года. Чтобы он учился у Беллармина, необходимо, чтобы тот дожил минимум до 1764 года, и я получаю даты земной жизни этого «Учителя церкви» (1685– 1764 годы, что идеально согласуется со «сдвигом Бруно» в 143 года). Соответственно, даты жизни всех, кого он учил, судил и отправлял на костёр, необходимо поправить.

Отмечаю что «сдвиг Ван Фучжи» в 132 года практически равен «сдвигу Джордано Бруно» в 143 года, хотя всё это требует ещё уточнения. Дополнительно подчёркиваю, что Данте станет понтификом уже после смерти своего заклятого врага – Роберто Беллармина.

E io al duca: «Dilli che non mucci, e domanda che colpa qua giù «l pinse; ch'io «l vidi uomo di sangue e di crucci». [129] E «l peccator, che «ntese, non s'infinse, ma drizzò verso me l'animo e «l volto, e di trista vergogna si dipinse; [132] И я вождю: «Пусть подождет у кручи; Спроси, за что он спихнут в этот ров; Ведь он же был кровавый и кипучий». [129] Тот, услыхав и отвечать готов, Свое лицо и дух ко мне направил И от дурного срама стал багров. [132]

Данте интересно, за что Ванни Фуччи попал в этот ров, такой кипучий и кровавый. Тот, побагровев от срама, готов ответить поэту.

poi disse: «Più mi duol che tu m'hai colto ne la miseria dove tu mi vedi, che quando fui de l'altra vita tolto. [135] Io non posso negar quel che tu chiedi; in giù son messo tanto perch'io fui ladro a la sagrestia d'i belli arredi, [138] e falsamente già fu apposto altrui. Ma perché di tal vista tu non godi, se mai sarai di fuor da» luoghi bui, [141] «Гораздо мне больнее, – он добавил, — Что ты меня в такой беде застал, Чем было в миг, когда я жизнь оставил. [135] Я исполняю то, что ты желал: Я так глубоко брошен в яму эту За то, что утварь в ризнице украл. [138] Тогда другой был привлечен к ответу. Но чтобы ты свиданию со мной Не радовался, если выйдешь к свету, [141]

Ванни Фуччи больно, что Данте застал его в этом рву. Когда он жил на земле, он являлся живым богом и величайшим учёным Поднебесной империи. А в эту яму он попал за то, что став янсенистом, «украв» христианские доктрины – «утварь в ризнице», под другим именем обратил их в новую религию – Конфуцианство. Отвечает за это не он сам, а мифический Конфуций. Желая отомстить поэту за разоблачение, он «пророчит» ему чёрные времена.

apri li orecchi al mio annunzio, e odi. Pistoia in pria d'i Neri si dimagra; poi Fiorenza rinova gente e modi. [144] Tragge Marte vapor di Val di Magra ch» è di torbidi nuvoli involuto; e con tempesta impetüosa e agra [147] sovra Campo Picen fia combattuto; ond'ei repente spezzerà la nebbia, sì ch'ogne Bianco ne sarà feruto. E detto l'ho perché doler ti debbia!» [151] То слушай весть и шире слух открой: Сперва в Пистойе сила Черных сгинет, Потом Фьоренца обновит свой строй. [144] Марс от долины Магры пар надвинет, Повитый мглою облачных пелен, И на поля Пиценские низринет, [147] И будет бой жесток и разъярен; Но он туман размечет своевольно, И каждый Белый будет сокрушен. Я так сказал, чтоб ты терзался больно!» [151]

Ванни Фуччи пророчит дальнейший ход истории. Сперва в Пистойе сила Черных сгинет – синод Риччи будет осужден папой Пием VI, затем Фьоренца обновит свой строй – грянет Великая Французская революция, затем от долины Магры придёт Марс – война. Наполеон, будучи ещё генералом, захватит Северную Италию, создаст там Цизальпийскую республику, затем отправит в изгнание, лишив папского престола, папу Пия VI – самого Данте. Белые – Католическая папская Церковь будет сокрушена, поэтому Фуччи говорит: – «Я так сказал, чтоб ты терзался больно», ведь это время ещё не наступило.

Предсказание Ванни Фуччи выражено в терминах средневековой метеорологии. В воздухе происходит борьба водяных и огненных паров. Когда водяные пары сгущаются вокруг огненных и теснят их, огненные пары с силой вырываются наружу, образуя молнию и вызывая гром. Марс, бог войны, надвинет от долины Магры огненный пар, повитый мглою облачных пелен (то есть окруженный врагами), и низринет его на Пиценские поля; бой огненного пара с облаками будет жесток, но он, разразясь молниями, размечет туман (то есть разгромит противника).

Это всё впереди, а сейчас Данте, сдав Францию – Флоренцию, бежит. Война, окутанная пушечным дымом, пришла в Европу, где кипит бой жесток и разъярен – как и всякий бой с применением огнестрельного оружия, перед складом готовой продукции которого стоят сейчас путники. Ванни Фуччи растравляет раны поэта, недавно покинувшего разорённую Флоренцию. Он не договаривает до разгрома Наполеона, желая сильнее его уязвить, но и не лукавит – души в Аду не могут врать и лукавить, этим занимаются только бесы.

Как это было:

Кардинал, войдя в кабинет, покорно склонился к стопам папы Пия VI. Тот, благословив кардинала, дал знак ему подняться; встав, кардинал стал вровень с папой, сидевшем в кресле.

«Сын мой, Грегорио» – начал папа: – «Какие новости на этот раз? Что-то давно не было хороших новостей».

«Падре» – начал кардинал Кьярамонти: – «Порадовать нечем. Китай и Япония потеряны для Святого престола. Император герметизировал эти и прилегающие страны; все иностранные послы, дипломаты и миссионеры выдворены из пределов Китая и Японии, многие поплатились жизнью, число казней очень велико. Все сношения теперь ограничиваются только областью торговли, на выделенных территориях при морских портах; не допускается даже розничной торговли, только оптовый обмен в таможнях. Мореплаватели и купцы не имеют права покидать пределы отведенных резерваций под страхом смерти».

«А что же там Маттео?» – поинтересовался папа: – «С ним-то что случилось? Последнее время от него приходила какая-то странная информация, ничего не было понятно. Создалось впечатление, что он отпал от христианства».

«Да, падре» – подтвердил кардинал с сокрушенным видом: – «Мы давно хотели его оттуда отозвать, либо физически устранить, но наши попытки неизменно заканчивались провалом, а теперь это стало совершенно невозможно. К нашему глубокому сожалению, архиепископ Риччи проявил себя, как ярый янсенист. Он возомнил себя новым пророком, новым богом, создателем новой религии. Став евнухом, он обрёл безграничное влияние на императора, именно ему мы обязаны тем процессам, которые там происходят».

«Новым богом, пророком?» – с сомнением пробормотал папа: – «И как же его там называют?».

«Его называют богом часов – Ли Ма-Доу» – с виноватым видом сообщил кардинал: – «Сам он называет себя Ван Фуджи. Он объявил священной книгой то самое Четверокнижие, которое Вы написали, переводя Священное Писание, он приписал ему глубокую древность, объявив, что оно написано неким древним Конфуцием. Созданную Вами письменность он умело использует для управления империей; Вы сами знаете, как быстро там распространяются указы и другие письменные материалы. Он создал карту Поднебесной империи, присвоив ряду выдающихся объектов своё имя. Обретя перевод Энциклопедии всеобщих знаний, Риччи посчитал, что для развития страны этого достаточно, более того, легко добывая новые сведения об имеющихся научных открытиях во всём мире, он обладает поистине уникальным инструментом для их перевода и распространения – письменностью, единой для всех. Мы же у себя в Европе, как после Вавилонского столпотворения говоря на разных языках, имея каждый свою письменность, не можем так быстро продвигать Слово Божие и знание. Сосед соседа порой у нас не понимает».

«Да, язык наш – враг наш» – согласился папа: – «Где уж нам Китай с Японией удержать, или Америку. Мы и сейчас находимся в своём Авиньоне, во вражеском окружении: сколько наших братьев полегло во Франции – этой злой волчице, конца этому не видно. Вот там уже Робеспьер, казнив короля Людовика и многих других истинных христиан, объявил себя Верховным Существом, как новый Мессия, вот где истинное зло».

«Что-же, анафемствовать их, падре?» – почтительно спросил кардинал.

«Ни в коем случае, Человек предполагает, один Господь располагает» – спокойно и торжественно произнёс папа: – «Смотри, сын мой, Китай из неграмотной, идолопоклоннической страны превратился в грамотную, почитающую Единого Бога. То, что это пока не Христос, думаю, было угодно Создателю. А как кончит Робеспьер, я и без Христа прекрасно вижу: гильотина работает безостановочно, доберётся и до него. Поэтому, сын мой, Риччи нужно не анафемствовать, а возвеличить, объявив его заслуги, как миссионера, заслугой нашей Церкви: немалое дело – взять в руки мирным путём целую огромную империю. Нам нужно сделать только одно: отодвинуть Конфуция с его учением, вытекшим из христианского, в эпоху до Христа, а самого Маттео Риччи вместе с Микеле Руджери на несколько веков назад, оторвав их от времени и дел их. Робеспьер же не заслуживает внимания Церкви вообще; как и всякий язычник, он должен быть забыт во имя Господне. Маятник истории качнётся после него в обратную сторону, приведя народы Франции к Христу».

«Ждать ли нам откуда помощи, падре?» – спросил кардинал. Кто сейчас сможет усмирить революционную гидру, терзающую Францию?»

«К великому сожалению никто, сын мой» – устало ответил папа: – «Священная Римская империя германской нации, наш главный оплот, раздроблена, да и занята больше борьбой с Османской империей. Российская империя также увязла в войнах с неверными. Если они объединятся и обратят свои усилия против Франции, Османская империя, как союзник Франции, окончательно сокрушит и Римскую империю и Российскую. Мы ещё не передохнули от борьбы с Пугачёвым; если бы он победил, тогда христианской Европе пришёл бы конец. Бог велик, думаю, с течением времени Он, с помощью самой же Франции разрешит сложившуюся ситуацию. Наши все усилия следует сосредоточить сегодня на том, чтобы стравить Францию и Султана; чем больше они ослабят друг-друга, тем лучше будет для нашего дела».

«Что мы можем сделать, падре?» – спросил кардинал.

«Искать все средства расколоть Французскую революцию» – сказал папа: – «Всё, что возможно, стравливая различные течения революционеров друг-с-другом, ослабить Францию, породить в ней хаос, тогда народ призовёт сильную руку, чтобы срубить головы этой многоголовой гидре. Сразу скажу, что любая сильная рука нашим союзником не станет, скорее наоборот. Нам останется подталкивать её на завоевание мирового господства; вот уж на чём сломали шею все, претендующие на него. Я предвижу великие жертвы, сын мой, молю Создателя об одном: да будут они очистительными. Помолись и ты об этом, сын мой»

«Молю Создателя, падре» – кротко произнёс кардинал, целуя руку папе.

А. XXIV. 1 Портрет миссионера Маттео Риччи в последний год жизни в Китае.

Обожествлён в Китае, как Бог Часов – Ли Ма-Доу, назывался там Ван Фучжи.

Слева – музыкальный инструмент – фисгармония, изобретенная в Европе в 10-х годах XIX века, получившая широкое распространение до 1820 года, когда попала и в Китай к Маттео Риччи, который играл на ней перед императором Китая. Такой вид фисгармония обрела к 1820 году или несколько позже; художник изобразил её максимально реалистично, как и всё на портрете.