В мире слов

Казанский Борис Васильевич

Глава II

СЛОВА И ВЕЩИ

 

 

1. Почему так называется?

Почему солнце называется солнцем, стол — столом, лампа — лампой?

Этот вопрос не всегда и не всякому приходит в голову. Кажется, так ясно и естественно, что солнце и есть солнце, а лампа — лампа. Потому что все так называют эти вещи, и мы с малых лет усвоили эти названия. Нам как-то странно даже узнавать впервые, что в других языках солнце или свет называются иначе. На первых порах нам почти смешно слышать, что стол по-немецки тиш (Tisch), а по-французски табль (table). Нам эти названия кажутся какими-то нелепыми, ненастоящими — настолько в нашем представлении слово крепко связано с самой вещью, как будто эта связь существует искони, установлена самой природой.

И дело тут не только в привычке. Связь слова с мыслью гораздо глубже. Ребенок мыслит предметно, и первые слова его — названия вещей. А он научается мыслить именно с помощью слова-названия. Слова — это как бы кочки, по которым шагает рождающаяся мысль. Без них мысль завязла бы на месте, в какой-то темной гуще.

В Швейцарии был произведен опрос детей лет 6–7 с целью выяснить, как они понимают, что такое слова.

— Откуда взялось название солнца? — спрашивали детей.

— Солнце само себя так назвало, и так и называется, — ответил мальчик семи лет.

— Бог сделал это название, когда создал солнце. Чтобы люди знали, что это такое, — сказала девочка.

— Нет, кто-то первый догадался, что это солнце. А потом уже каждый знал. Это был ученый, — сказал мальчик постарше.

— Как же он догадался?

— Потому что увидел его. Потому что оно светит, и желтое и горячее. И когда люди поняли, что это солнце, они так его и назвали.

— А если солнце бы назвали луной?

— Это нельзя. Луна — это луна, а солнце — солнце. Солнце греет, оно веселое, яркое, а луна только светит, как фонарь.

И не сразу удалось убедить мальчика, что не слово солнце желтое, яркое и горячее, а само солнце.

Зато когда дети это поняли, то от них не было отбоя учителям и родителям. Они без устали спрашивали, почему это называется так, а это так, и откуда взялось такое-то слово.

Между тем вовсе не просто ответить на все эти вопросы. История многих слов очень сложна. Уже более полутораста лет работают языковеды в этой области, и до сих пор мы не знаем происхождения многих слов. Например, мы как раз не знаем наверно, почему солнце называется солнцем, мы не знаем точно, что собственно значит корень этого слова. Оно для нас уже только название, почти только имя.

Людям удалось определить величину солнца, расстояние его от земли, его вес, его температуру, его химический состав и многое другое, хотя солнце отстоит от нас на сто пятьдесят миллионов километров. А вот определить с такою же уверенностью первоначальное значение этого названия, которое дано ему людьми же, нам еще не удается!

Качалка называется так потому, что в ней можно качаться. На качелях тоже качаются. Свечка — потому, что светит. Крыша и крышка, кров и кровля — потому, что покрывают или закрывают. Это очевидно всякому. Но уже крыло вряд ли сразу свяжется с крыть. Помогает сравнение со словом мыло — от мыть, било от бить, помело от мести. Суффикс — ло означает орудие для соответствующего действия. Крылья следовательно представлялись покрывающими птицу. А крыльцо, очевидно, казалось крылом дома — так и немецкое флигель (Flugel). Ну, а масло? Судя по этим примерам, — это производное от мазать и первоначальное значение Должно было быть мазь. Но почему? Потому, что масло намазывали на хлеб? Это могло бы быть так, если бы слово создавалось в наше время. Но оно возникло очень давно, когда не только бутербродов не делали, но и коровьего масла, пожалуй, еще не ели. Напротив, масло применялось тогда для цели, которая теперь, пожалуй, нам и не придет в голову. Подобно многим древним народам, славяне в старину имели обыкновение натирать тело маслом. До сих пор натираются жиром северные народности — эскимосы, лопари. Древние греки и римляне натирались растительным маслом. Так же поступают кое-какие африканские племена. Отчасти масло заменяло мыло, которое было тогда еще неизвестно, отчасти предохраняло от холода, зноя, вшей и блох. Не зная истории культуры и этнографии, мы бы не могли объяснить, почему масло (растительное, коровье и даже минеральное) так называется, даже если бы мы поняли, что это слово образовано от мазать.

А почему металлическая штучка, которой мы пользуемся, чтобы писать, называется пером? Мы вряд ли догадались бы, если бы не знали, что металлические перья изобретены сто с лишком лет тому назад, а до того писали действительно птичьими, преимущественно гусиными перьями, служившими одновременно и ручками. Их держали трубочкой вниз, и трубочка была срезана вкось, так что получалось острие, которое и макали в чернила. Когда острие теряло твердость и упругость, его можно было очинить, срезая кончик снова. Отсюда название перочинный нож, которое по привычке сохранилось до сих пор, хотя гусиные перья давно забыты, а металлические очинить нельзя.

Любопытно, что новая вещь сохраняет нередко не только старое название, но и старую форму. Металлическое перо первоначально имело вид кончика гусиного пера, да и теперь еще остается половинкой его, разрезанной в длину. Я помню еще ручки в форме цельного гусиного пера, в трубочку которого вставлялось металлическое перо. Автомобили ведь тоже первоначально повторяли форму кареты и коляски, и только через некоторое время выработалась новая, «обтекаемая» форма, отвечающая требованиям легкости и быстроты нового экипажа.

Перо для нас теперь стало просто названием приспособления для письма — и только; и многим совершенно неизвестно, почему оно так называется. Даже те, кто знает историю этого слова, редко вспоминают о ней, когда говорят или думают о пере. Перо птицы и пишущее перо стали уже как бы различными словами. Подобным же образом мы говорим стрелять, уже вовсе не представляя себе стрелы; чернила для нас не обязательно черные, как было первоначально: старинное чернило означает буквально средство чернить, черную краску, но нас нисколько не смущают такие выражения, как красные чернила или, наоборот, черная краска. Замόк и зáмок для нас уже совершенно разные слова, хотя они обозначают в основе то же самое и происходят оба от слова замкнуть.

Теперь для нас красный означает особый цвет, хотя краска имеет значение красящего вещества вообще и красить можно в любой цвет. Но и тот и другой смысл слова — недавние. Народная поэзия называет солнце красным, девушку красной очевидно не в этих смыслах. Прекрасный значит очень красный только в выражении красный-прекрасный; напротив, оно обобщилось в значение очень хороший. Весна красная, на миру и смерть красна, красно говорить, отсюда ироническое краснобай и красноречие, — во всех этих выражениях красный значит красивый — от слова краса.

Поэтому красным углом в избе назывался правый (для входящего) угол, который считался парадным. Тут помещался обеденный стол и скамьи вокруг, а самый угол украшали шитыми полотенцами: тут же вешались и иконы. «Не красна изба углами, красна пирогами» — говорит пословица. А созданные после революции у нас красные уголки называются так символически, как Красная Армия, потому что красное знамя стало символом пролетарской революции со времен Парижской Коммуны.

Во всех таких случаях слово осталось как будто тем же, но обозначать стало нечто иное. И произошло это сравнительно недавно. Тем более трудно доискаться первоначального значения слова, когда оно по смыслу, а часто и по форме, очень отошло от родственных ему слов.

 

2. Анализ слов

Нужно было немало знаний и проницательности, чтобы понять, почему вечерняя еда называется ужин. Единственным родственным словом здесь оказывается юг: у и ю могут замещать друг друга — сравните уха, юха, юшка. Но что, казалось бы, общего между ужином и югом?

Прежде всего удалось выяснить, что ужином в старину назывался обед. И что обедали, как правило, в полдень. Это теперь в городах, где люди живут почти не считаясь с природой, обедают обычно после работы, уже под вечер. В старину, когда человек жил ближе к природе и в большой зависимости от нее, вставая с петухами и ложась с курами, обедали рано. И теперь еще в деревне этот прежний обед часто называется полдником. Поэтому в старину обед означал у нас полдень. Жуковский еще говорил после обеда в смысле после полудня.

Мы уже довольно далеко отошли в наших поисках от «вечерней еды». Но будем искать дальше. Полуденный в старину значило южный. Так было и в греческом и в латинском языках. Нынешний горожанин часто не представляет себе даже, где и когда восходит солнце. Для старой деревни солнце было хозяином растительного и животного мира, всеобщим двигателем природы. Сельский житель Умеренных широт хорошо знал, что солнце движется по южной стороне неба и выше всего стоит в полдень.

Таким сложным исследованием удалось установить, что связь слов юг и ужин лежит в условиях старой сельской земледельческой жизни.

Нелегко было дознаться и до первоначального значения слова целовать. Можно предположить, что ему родственны целый и целить, но вряд ли цель — уж очень различны смыслы этих слов.

Связь понятий целый и целить довольно ясна. Мы говорим: уцелел, цел и невредим. Исцелить означало следовательно — сделать опять цельным, целым, «поправить» человека, получившего рану, потерявшего способность движения, действия, речи. В результате лечения человек «поправляется». Целина — новина, впервые вспахиваемая земля. Цельный — весь, во всем объеме, во всем составе, в полной сохранности. Целковый — серебряный рубль, буквально цельная монета, сто копеек целиком. Это понятно. Но как отсюда перейти к целовать? Помогает староболгарский язык, в котором целовать значило приветствовать. Темная связь сразу освещается. Славянские, в том числе и русские, приветствия Здорово! Будь здоров! Здравствуй! непосредственно приводят к понятию целить в смысле делать здоровым. В германских языках от глагола хайлен (быть здоровым), родственного нашему целить, также образовано было древнее приветствие, означавшее буквально будь здоров. Наконец поцелуй — знак приветствия.

Но почему в германских языках эта цепь значений не дотянулась до поцелуя? Это не значит, конечно, что германцы не умели целоваться. Но это значит, что у них целование не имело того общественного, даже обрядового значения, как у славян. Почему так? Потому, что обычай здороваться целованием утвердился у славян вместе с греческим православием.

Римское, католическое христианство, которое приняли германские народы в средние века, разрешало эту форму приветствия только между духовенством. А греческая церковь была проще: все — «братья во Христе», и символом этого православного братства является обряд троекратного целования. В праздник Пасхи оно было обязательным обычаем, даже для помещика в отношении своих крепостных. Троекратное целование своих при встрече после большого промежутка до сих пор остается русским обычаем.

Любопытно, что поцелуй представляет редкий случай, когда повелительная форма глагола стала существительным. Вероятно оно возникло в детской речи, из настойчивых требований: поцелуй да поцелуй!

Нагоняй — такая же повелительная форма, появилась в совсем иной обстановке. Возможно, что она установилась из требования нагонять упущенное время в работе.

— Нагоняй, нагоняй! — кричали сердито приказчик на работников и купец на приказчиков и ругались. Отсюда и пошло существительное нагоняй.

Гривенником называется серебряная 10-копеечная монетка. Это старорусское уменьшительное от гривны, крупной денежной единицы (монеты) и меры веса. Первоначально деньги оценивались на вес и не имели формы монеты: это были чаще всего бруски или кольца определенного веса. В болгарском и сербском языках гривна и теперь еще означает браслет, в древнеболгарском (старославянском) — ожерелье. В кладах и могилах часто находят такие гривны. Отсюда уже возможен переход к слову грива, которое означает длинную шерсть на шее лошади; основное значение должно было быть шея. Значит гривна — первоначально серебряное кольцо (определенной величины) для ношения на шее. Ожерелье имеет буквально то же значение: сравните, к примеру, жерло — собственно «горло» пушки.

Оружие, оказывается, того же корня, что и ругать. Ведь и брань, означающее у нас теперь именно ругань, в старину значило бой, сражение — оно того же корня, что и борьба, оборона, а чешское брань и польское бронь означают оружие. Орудие тоже очень древнее слово, и первоначальное его значение было занятие. В чешском это слово значит прибор, инструмент, в польском оно значит извещение, послание. В древнерусском оно имело смысл дело, предприятие. Так, в летописи читаем: «Иде князь Всеволод в Смоленск своим орудием», то есть по своему делу. «Есть у меня к тебе орудие велико» — здесь в смысле серьезное дело. «А орудие судить посаднику (правителю) месяц, а дале того ему орудия не волочить», то есть разбирать дела без проволочек. Отсюда орудовать в смысле ходатайствовать, хлопотать, и теперь еще сохранившее значение распоряжаться, устраивать. Отсюда и орудие, как средство действия, прибор и, наконец, специально пушка. Таким образом эти слова оружие и орудие, первоначально совершенно чуждые друг другу, сблизились.

Любопытно, что подобный же переход значения произошел и в польском и чешском языках, но в обратном направлении: дело стало означать в них пушку. Нечто подобное представляет и история латинского слова инструмент, первоначально устройство, инвентарь, затем орудие и специально прибор.

Все подобные сопоставления требуют больших специальных знаний, длительных розысков и немалой проницательности. Необходимо знать старинные и областные значения слов, бытовую и историческую обстановку, историю вещей (материальную культуру), родственные — славянские и европейские живые и мертвые языки, и вообще быть не только лингвистом, но и историком культуры.

Получение чистых химических соединений, а тем более элементов, было результатом длительных, тысячелетних исканий и опытов. Принципы и техника химического анализа вырабатывались многими поколениями ученых и доведены до высокого совершенства. И все же выделение нового вещества представляет сложную и тонкую задачу и всякий раз является новой победой науки. Нечто подобное представляет и отыскание первоначального значения слов лингвистическим анализом. Каждое открытие составляет большую научную ценность. Но много слов еще остается для нас загадками.

Иногда эти открытия удивительны. Кто мог бы подумать, что здоровый буквально значит (крепкий как) из дерева или даже из дуба: корень дере, древ в древнегреческом означает дуб. Другой пример: близ, близкий происходят от корня, который обозначал бить, то есть буквально значат: находящийся вплотную, как прибитый. Подле и подлинный, вдоль и возле (из воздле) образованы от длить. Коса одного корня с чесать, а часть, участь, участье и счастье связаны с глаголом кусать: то есть первоначально часть была кусом, долей. Сейчас еще можно догадаться, что спасибо было когда-то спаси бог, — я в детстве еще слышал в устах нищих «Спаси тебя бог»; надо — это неполное надобно; чуть, ничуть и чу! происходят от чуять, чувствовать, а мимо родственно глаголу миновать, минуть. Но кому придет в голову, что старинное су, прибавлявшееся к имени при вежливом обращении, и наше знаменитое старое — с в почтительном «Как же-с», «Слушаю-с», «Понимаем-с», «Хорошо-с» — это стершееся до одной буквы слово сударь.

Страна и сторона связаны с глаголом простираться, — это помогает понять слово простор. Чернь происходит от черный: связывающими звеньями служат старинное черный люд (простонародье) и черный двор, черный ход в противоположность парадному ходу, переднему двору. Прилагательное узкий родственно словам узел, узы, а все они восходят к корню вяз-: вязать, вязь; отсюда же и вензель — по-польски узел — сплетенные вместе буквы на посуде, белье, печати и так далее. Тесто от теснить, тискать, то есть первоначально месиво; ворота, ворот, воротник, оборот, оборотень, обращение, отвращение — от глаголов вращать, воротить; долото от долбить; драка и раздор, дрянь и дыра — от глагола драть; трус, имевшее в старину также значение землетрясение, — от трястись; пшено и пшеница — от пихать, что означало и толочь, молоть; утлый — от тло, то есть под, пол — теперь сохранилось только в выражении дотла.

Молот происходит от того же корня, что и молоть, то есть молот служил первоначально для выбивания зерна из снопов; перчатка (из перстятка), наперсток, перстень — от существительного перст, так назвался палец; облако (народное оболоко) — от обволакивать, как и оболочка; пир — от глагола пить; гроб, погреб, гребень, грабли — от грести, сюда же принадлежит и грабить; круча и кручина (горе) от кручу; горшок — уменьшительное от горн, как ремешок от ремень, и заменившее это основное горн, которое в свою очередь перешло к значению печь: промежуточным было значение огнеупорного сосуда для плавки металла; дуло — от глагола дуть — первоначально имело значения труба, дудка.

Одного корня оказываются бредить, бередить, бродить и брести; блудить и блуждать. Здесь же нетрудно усмотреть переход значения от ходить без цели к говорить без связи и от ходить без пути к заблуждаться и грешить.

Труднее додуматься, что хитрый происходит от старого хитить, корень которого присутствует в похитить, похищать. В других славянских языках это слово обозначает и быстрый, ловкий, умный, и это вовсе не значит, что славяне ценили ловкость вора: хитрить родственно слову хватать и в некоторых славянских языках еще сохраняет это значение. Охота — того же корня. Следовательно, по всей вероятности первоначально хитрый означало ловкий в применении к охотнику-зверолову, а затем получило переносное значение, быстро схватывающий (умом), понятливый и, наконец, нынешнее — изворотливый, лукавый.

Одну группу образуют и такие, казалось бы разные, слова, как добрый, доблесть и сдобный, удобный, надобный, подобный. Добрый означало, а в украинском и теперь означает, прежде всего хорошее качество, как теперь мы говорим добротный о материале, работе. «Добрый конь», — говорит казак у Гоголя. Это первоначальное значение еще сохранилось в нашем старом наречии добрό и украинском дόбре, которые соответствуют современным хорошо, ладно; это же значение мы видим в слове добро в отвлеченном смысле, как блага, и в бытовом — имущество, вещи. Удобрить поле — значит улучшить его, сделать добрым. Сдобрить — приправить чем-то хорошим. «Добрый молодец» наших былин это, конечно, мужественный, благородный человек. Такое значение всецело принадлежит слову доблесть.

Первоначальное, по-видимому, слово доба (пора, срок, нужное, подходящее время), — нечто, отмеряемое до известного предела, отсюда подобает, удобный, подобный, надобный.

Очень любопытна пара храбрый (или хоробрый) и хороший. На первый взгляд между этими словами очень мало общего. А между тем вероятнее всего, что это формы одного и того же слова. И, что замечательно, хороший является не чем иным, как уменьшительной и ласкательной формой к хоробрый. Может быть, матери так называли своих мальчиков или невесты своих женихов. При этом естественно понятие отваги отступало в будущее — как в «Казачьей колыбельной песне»: «Молодец ты будешь с виду и казак душой» — здесь мы видим общую похвалу. Конечно, мальчик для матери, возлюбленный для девушки был не только храбрец, но вообще лучший во всех отношениях.

Вероятно и глагол хорохориться принадлежит сюда же.

Это объяснение очень тонко и правдоподобно. Звук б в хоробрый — очевидно добавочный суф-фикс, как в словах худоба, мольба. Звук ш характерен для ласкательных форм, как Маша от Мария, Саша (из Алексаша) от Александр.

 

3. История слов

Историю некоторых слов можно проследить с большой точностью.

Теперь полк означает только основную единицу войска. Но это древнее слово имело в старину гораздо более широкое и разнообразное значение, как показывают и производные слова — полководец, ополчение, ополчиться, полчище. Вспомним у Пушкина «заимодавцев жадный полк» или у Грибоедова «учителей полки» и народные выражения полк грибов, свадебный полк, нашего полку прибыло, один волк гонит овечий полк. Царю Алексею Михайловичу доносят из Воронежа о своевольстве казаков, которые «ходят полками человек по сорок, по пятьдесят». Во всех случаях полк означает группу, отряд. «При мне и при всем полку…» — рассказывает Алексей Михаилович о случае на соколиной охоте. И здесь полк значит охотничий отряд и свиту царя, весь состав «охоты».

Но полк означал в старину и войско в боевом строю, и лагерь или ставку. «До полку Кобякова» в «Слове о полку Игореве» означает до самой орды хана Кобяка. И при осаде Казани царь Иван Грозный, по рассказу летописца, «стоял полком весь день близ города», то есть в строю, в боевой готовности.

Наконец, и самое название «Слово о полку Игореве» говорит, что полк имел также значение поход.

Основным значением было очевидно — вооруженный отряд, войско, готовое к бою. Это значение и получило преобладание, тем более, что вошло в военную терминологию Московской Руси. Московское войско в боевом строю состояло из Большого полка (центра), Полка левой руки (левого крыла), Полка правой руки (правого крыла), Переднего полка (авангарда), Ертаульного полка (разведывательного) и Сторожевого полка.

С проникновением на Москву европейской техники появились другого рода полки — Железный полк (латники), Рейтарский (кавалерийский), Солдатский (в котором пехота была вооружена по-европейски), Стрелецкие полки. Получилось два смысла слова, существовавшие одновременно — полк в смысле отдельного, самостоятельно действующего войска и полк в смысле особого отряда, войсковой части.

В старинных приказах встречаются такие фразы, как «с ними же (латниками) в полку (то есть в одной армии) быть солдатским трем полкам».

С полной реорганизацией войска, проведенной Петром, полк получил наше нынешнее значение.

Таким же богатством и сложностью значений обладало и слово промысел. Теперь оно означает разные занятия, не входящие в круг сельскохозяйственных, заводских и рудных работ: охоту, рыболовство, промывание золота и так далее. В старину отхожими промыслами называли вообще всякую вольную работу, которой занимались крестьяне, уходя в города или в районы, где можно найти заработки. Кустарным промыслом называлась и ремесленная работа. Все это как будто довольно обыденные занятия, работа, как всякая другая. Но не так было в старину.

Слово промысел — высокого происхождения, как выражались в старое время. Так переведено было греческое слово, означавшее божественное провидение. Но основное значение греческого слова — то же самое, которое заключается в имени великого богоборца античной мифологии — титана Прометея, бесстрашно восставшего против велений громовержца Зевса, чтобы добыть людям огонь с неба и научить их ремеслам и знаниям. Это имя означает «Промыслитель», и промысел тут — смелое движение мысли вперед, способность к творческому замыслу, открытию, раздобыванию, отважная предприимчивость, рассчитывающая только на себя.

И вот «прометеевский» смысл этого слова, заложенный в самом языке — и, конечно, нашедший сочувствие и понимание в русском народе, — борется с первоначальным богословским значением и отнимает это понятие у бога, которому оно первоначально принадлежало. «Божий Промысел» — это сочетание всеведения со всемогуществом. Но московские цари берут промысел на себя — они ведь цари «божьей милостью», самодержцы. Казань и Астрахань взяты «премудрым промыслом великого государя Ивана Васильевича (Грозного)». И уже в этом выражении звучит понимание промысла, отличное от христианского. Тут же слышится хвала умело проведенному предприятию, сопряженному с большими трудностями и риском.

Вскоре и Ермак уговаривает Строгановых поддержать его промысел — завоевание Сибирского царства. Это уже замысел необычайной смелости и огромного размаха, по плечу только таким удальцам, как Ермак и его «промышленники».

И в дальнейшем промысел означает поиски разведывательных отрядов, смелые маневры, всякие действия, в которых проявляются предприимчивость, энергия, предусмотрительность и вместе с тем вера в свои силы, в свою удачу. Про польского воеводу говорится, что он, «видя над собою государевых людей промысел и тесноту, бил челом о сдаче». Так же и при штурме Смоленска в 1654 году поляки и немцы, запертые в городе, испытав «храбрство и премудростные многоразличные промыслы и ратных людей жестокие приступы», сдались.

Вот, значит, откуда пошли наши промыслы.

Завоевывать нашим промышленникам было уже нечего, но они промышляли то, что оставалось — пушнину, рыбу, дичь, золото, соль и т. д.

Все это были вольные занятия на собственный страх и риск, предприятие, которое любо было удалому русскому сердцу. Человек отправлялся промышлять — иногда сам не зная куда, на авось, полагаясь только на себя самого. Это были не просто поиски заработка и даже не только поиски счастливого случая. Это было деятельное и отважное стремление «людей посмотреть и себя показать», найти приложение силам и способностям, которым не было размаха в деревне. Особенно влекли поэтому к себе такие промыслы, как звероловство, рыболовство, поиски золота, драгоценных камней, руды, где главную роль играли даже не умение и опыт, а особый талант или чутье: угадывать, где искать и как добиться удачи. Смелость тут существенная черта. Недаром удача и удаль — слова одного корня, и понятия эти были связаны в русском народном представлении и особенно применительно к промыслу. Еще Святослав в знаменитой своей речи перед решительной битвой говорит:

«Не посрамим земли русской, но ляжем здесь костьми. Мертвые сраму не имут. Станем крепко. Я пойду впереди. Если же голову сложу, промыслите о себе сами».

В литературном языке героическое содержание промысла не нашло себе места; оно употребляется в смысле умысла (интриг). Ломоносов, воевавший с академиками-немцами, которые не давали ему житья, жаловался на «Тауберта и Шумахера промыслы».

Термин промышленность создан Карамзиным в конце XVIII века по французскому образцу, чтобы передать понятие индустрия. Но любопытно, что во французском языке это слово имело также значение, близкое нашему промыслу — ловкость, дельность, предприимчивость. Французское ироническое выражение шевалье д'эндюстри (chevalier d'industrie) означало авантюрист, аферист, буквально рыцарь собственной предприимчивости, то есть человек, существующий только личной изворотливостью. Может быть, это бытовое значение термина индустрия (Industrie) во Франции и побудило Карамзина перевести его новообразованием от старинного нашего слова промышлять.

* * *

Иногда слово может приобрести совершенно неожиданное и побочное значение, которое объясняется только бытовыми условиями эпохи.

Баран был самым распространенным животным на Руси. Поэтому в те времена, когда денег в обращении было еще мало, именно баран (овца) и был ходовой натуральной платежной единицей.

Позже, когда деньги перестали быть редкостью, можно было заменять натуральные повинности денежными. Требовалось, например, «платить на год старосте по барану, а не любо баран, ино за барана 2 алтына». Затем уже целиком перешли к взиманию платежей деньгами. Но основой расчета оставался прежний, привычный и удобный баран. Однако при этом уже даже не возникало представления о животном. Ведь и мы, когда говорим стадо баранов, не представляем себе животных с своеобразными рогами и шерстью, да и на самом деле обычно мы говорим о стаде овец. Сам язык ведет к этому словоупотреблению. Так и баранина фактически — мясо овцы и баранья шапка делается из овчины.

Так возникло выражение за баран — то есть в качестве подати, в качестве штрафа, — и баран стал обозначением всякого принудительного платежа.

Так как документов такого рода сохранилось много, то любопытно проследить, как изменяется та же формула постановления:

1337 г.: «…а друг у друга межу кто переорет (запашет) или перекосит — вины баран, а меж сёл межу — 30 белок».

1438 г.: «…а кто у кого межу переорет или перекосит, взять на виноватом за баран 8 денег».

XVII в.: «…кто у кого межу переорет — межевой баран 2 алтына, кто у кого перекосит — перекосной баран 8 денег».

Так на рубеже XIV века баран обратился из животного в подать и штраф, а вскоре стал таким отвлеченным термином, что можно было говорить о межевом, перекосном, огородном баране. Наряду с этими штрафными баранами был баран пошлинный.

При переходе из одной сельской общины в другую крестьянин должен был платить «перехожий баран».

На самом деле перехожим оказывался, конечно, не баран, а крестьянин, который при переходе из одной сельской общины в другую должен был платить пошлину под этим названием.

Вот какие удивительные превращения происходят с нашими словами даже такими простыми и, казалось бы, неизменными, как баран! Не будь в нашем распоряжении архивных документов, мы, пожалуй, никак бы не догадались, откуда взялось это старое слово баран (и боран) в смысле пόдать, штраф. Между тем далеко не все наши слова так хорошо документированы в древней письменности.

 

4. Обрусевшие иностранцы

Уж на что, казалось бы, исконное русское слово изба. И значило оно как будто всегда и всюду одно — крестьянское жилье. И, однако, это не так. Это слово имеет большую историю.

Оно усвоено было от нас степными кочевниками, половцами уже в ХН-ХШ веках. Но означало оно тогда еще не жилой деревенский дом, а баню. Эту важную вещь в древнерусском быту и заимствовали от нас половцы, а жилая изба была им, кочевникам, ни к чему. И первоначально это слово писалось истьба, истобка.

Так, киевский летописец, рассказывая о мщении княгини Ольги древлянам за убийство мужа, Игоря, повествует, что древлянских послов пригласили в «истобку», а когда древляне «влезоша и начата ся мыти», то дверь заперли и баню подожгли. То же значение бани имело это слово и в германских и романских языках, потому что баня (парная) — изобретение античное и появилось в Европе вместе с римлянами. Самое слово это даже не латинское, так как в основе его лежит греческое туфос, его значение — жар, отсюда и термин тиф, который в народе называют горячка.

Но латинское слово означало собственно не помещение, оборудованное, чтобы в нем париться, а вообще отопленное помещение, в котором римляне нуждались на севере: в Италии отопление было не нужно. То есть это помещение было снабжено печкой — до этого в Европе знали только открытый очаг для приготовления пищи да кузнечный и рудоплавильный горн. Естественно потому, что это слово у нас (и во всех славянских языках) пришло к значению жилое помещение (в немецком оно означает комнату), а прежнее значение перешло на баню (латинское слово). Комната же называлась на Руси горницей (отсюда горничная), буквально — верхней (во втором этаже), или светлицей, то есть снабженной окнами, в противоположность темным сеням, клетям и чуланам.

Вот какое сложное и большое прошлое у нашей избы. Да и не удивительно. Идея отопления и изобретение для этого закрытой печи создало новую эпоху в истории быта.

Правда, изба была курная, без дымохода. И поэтому, когда, опять-таки в античном мире, изобретена была печь с дымоходом, каминос (отсюда наш камин), то латинское камината, буквально снабженная печкой, в свою очередь распространилось по Европе: во французском это слово так и означает еще печку с дымоходом и трубой, у нас — комнату, то есть то самое, что в более простом виде выражалось раньше словом изба.

Кто подумал бы, что доска не родное русское слово? Трудно даже представить себе, как могло отсутствовать в языке такое понятие. Но люди быстро привыкают к вещам. Не верится, что картофель начал распространяться в России всего лет полтораста тому назад, табак столетием раньше. А привычка к вещи переходит и на слово.

Доска к тому же очень старое заимствование. Наконец, доска не такая простая вещь, как кажется на первый взгляд. Чтобы сделать доску, надо иметь большую пилу, а между тем слово пила ощущается, пожалуй, как более новое, и самая вещь как более высокая технически, чем доска. Пила, впрочем, тоже заимствованное слово. До этого важного изобретения доску заменял тёс, расколотое пополам или обделанное топором бревно.

Наше доска, славянское дъска, это — греческое дискос, обозначавшее металлический круг, диск, служивший для метательных упражнений, а также и подставку, поднос. У германцев оно перешло к значению блюдо, а затем стол (Tisch). Такой же переход произошел с латинским словом табула (доска), во французском табль (table) — это доска и стол. У нас доска не получило значения стол, вероятно, потому, что в русском языке уже было свое слово стол, связанное с глаголом стелить. Можно заключить из этого, что первоначально слово стол означало скатерть, покрышку, как постель. По-видимому, этим объясняется, что это слово означало в древней Руси не только стол, но и кресло, а в особых случаях — местопребывание князя. Отсюда стольный град — Киев, столица, престол (трон) — как бы первоначальная степень стола.

Пушкин, объездивший пугачевские места, собирая материалы для своей «Истории пугачевского бунта», передает, со слов старой казачки, о забавной ошибке Пугачева, который, войдя в алтарь церкви, сел на алтарный стол (в церковном словоупотреблении престол), сказавши: «Давненько я не сиживал на престоле».

Столь же удивительным производным, уже от слова доска, оказывается чан.

В этом случае сохранились в древней письменности и промежуточные формы тщан, тчан, щан, а также дощан (большая кадка) и доскан (ларь), досканец (табакерка, ящичек).

Наконец, возможно, что и наш стакан того же происхождения, как об этом свидетельствует старинная форма достокан.

Очень старым словом является товарищ — в старорусском языке оно означало соратника, соучастника похода или торгового путешествия. Товарищ образовано от товар, первоначальное значение которого — обоз, стан, а затем стадо и всё, добытое оружием или обменом, торгом.

Это слово восточное, может быть полученное еще от хазар. В тюркских языках оно означало караван, табун, имущество.

Прямым путем развилось значение однополчанина, сожителя, члена одной артели, соучастника предприятия. Из последнего вырос термин товарищество — в смысле торгового или промышленного предприятия, компании. Из косвенного значения спутник, которое было в ходу уже в старину, например «боярин (такой-то) со товарищи», выработалась должностная дореволюционная терминология: товарищ министра, товарищ прокурора, то есть помощник, заместитель министра или прокурора.

Политическое значение слова товарищ развилось под влиянием европейского камрад, пошедшее от испанского камарада, что значило буквально камерный, то есть солдат той же камеры (казармы). Это военное слово вошло в солдатскую речь всей Европы уже в XVII веке. Французская революция 1789 года была, однако, штатской и прежде всего чисто политической — дело шло об уничтожении феодальных прав и привилегий. Поэтому ведущим и сигнальным понятием ее стало гражданин.

Речь французского двора и дворянства перед революцией пестрела пышными феодальными титулами и чинами — господин маркиз такой-то, граф такой-то, синьор такого-то имения и замка. Так у Дюма Атос — граф де ла Фэр, синьор де Бражелон и т. д. Портос — барон дю Валлон, синьор де Бросье и де Пьерфон. В обращениях имена сопровождались титулами: ваша светлость, ваше сиятельство, превосходительство, монсиньёр и т. д. На этом пышном фоне — вдруг такие простые до суровости обращения, даже к главе государства, как гражданин Робеспьер, гражданин Бонапарт, — звучало мятежно и демократически.

Это демократическое движение было подхвачено и передовой русской интеллигенцией начала XIX века. Зазвучало восторженно и слово гражданин, собственно славянская форма нашего горожанина. Заговорили о «гражданской добродетели», «гражданском мужестве». Последнее стихотворение Рылеева озаглавлено «Гражданин». Сумасшедший император Павел запретил употребление этого революционного слова в печати.

После Октябрьской революции гражданин стало официальным термином, заменившим сословные обозначения (и административные обыватель, житель). Но в советской атмосфере, в советской жизни дело шло уже о неизмеримо большем — о строительстве нового социалистического мира, то есть прежде всего о новой организации и преобразовании труда. Какое же слово должно было стать ведущим, как не товарищ? Оказалось, что этим словом можно выразить прямее, сильнее и проще то крепкое творческое, дружеское и ответственное отношение, которое должно было по-новому объединить между собой трудящихся всего мира.

И замечательно, что в то время как Рылеев воспевал гражданина, Пушкин с его чутьем русского языка первый, говоря о революции, вложил политический смысл в новое слово, которому принадлежит будущее:

Товарищ, верь: взойдет она. Звезда пленительного счастья…

* * *

Наше старинное исполать тебе в смысле хвала, спасибо звучит торжественно. Так и кажется, что его произносили медленно и важно московские бояре с окладистыми бородами, в длинных тяжелых кафтанах и высоких шапках и при этом низко кланялись поясным поклоном, касаясь рукой земли. Выражение это часто встречается и в былине, и в народной поэзии. В знаменитой разбойничьей песне «Не шуми, мати зеленая дубравушка» царь говорит захваченному, наконец, разбойнику:

Исполать тебе, детинушка, крестьянский сын, Что умел ты воровать, умел ответ держать. Я за то тебя, детинушка, пожалую Середь поля хоромами высокими, Что двумя ли столбами с перекладиной!

уж, казалось бы, истинно русское слово. И тем не менее это слово — греческое выражение ис поллá эти, дèспота, что значит на многие лета(здравствуй), владыка. Этими словами хор приветствовал выход митрополита или архиерея в церкви. Употреблялись они при провозглашении многолетия. Часто слыша этот возглас в торжественных случаях, естественно было, не понимая греческих слов, усвоить его, как выражение торжественного привета, прославления.

Пожалуй, еще интереснее происхождение слова куролесить, тоже, казалось бы, совсем народно-русского. Его значение — вытворять такое, что грозит кончиться бедою. В старину говорили также куролесить в смысле вести себя странно, нелепо, и куролесом называли взбалмошного, сумасбродного, шального человека. Эти выражения возникли, как это ни странно, тоже из греческого церковного возгласа кирие элèйсон (господи помилуй), которым отвечает хор на молитвы дьякона.

Чем объяснить такой переход значения? Но перехода и не было, просто слову был придан совсем новый смысл. При богослужении на греческом языке нередко бывало, конечно, что певчие, не понимая слова, путались и сбивались с тона и ритма и пели не в лад, особенно, когда участвовало два полухория, стоявшие на противоположных крылосах; крылос — тоже переделанное греческое клирос (причт), осмысленное как крыльцо. Недаром греческое катавасия — схождение полухориев с крылосов на средину церкви — стало значить у нас суматоха, кутерьма.

Куролесить означало тоже производить сумятицу. На церковное происхождение указывает и поговорка «поет куролесу, а несет аллилуйю».

Но кроме церковной обстановки, была и историческая. Возглас кирие элейсон употреблялся в старину в качестве боевого клича при нападениях и вылазках. Отсюда старинное куролеса, означающее, по-видимому, разбойничью песню, судя по поговорке «идут лесом и поют куролесом». Таким образом, куролесить должно было означать первоначально нападать врасплох, производить смятение, причинять беду.

Любопытный случай представляет и наше шарманка. Старинная немецкая песенка, начинавшаяся словами шарманте Катарина (Scharmante Katharine), входила в состав пьес, исполнявшихся этими музыкальными инструментами, и «Прелестная Катерина» даже обычно стояла первым номером. Scharmante, первое слово песенки, и стало названием инструмента. В польском языке в том же значении шарманка усвоилось второе слово той же песенки, очевидно потому, что первое слово было непонятно, второе же было имя — и шарманка получила название катерника.

 

5. Перекрещенцы

Нередко заимствованные слова переделываются на русский лад, подгоняются под русские, довольно Удачно получая даже более или менее подходящий смысл. Например: противень. Чем не русское слово? Правда, если вдуматься, то покажется странным, почему бы это кухонное приспособление — железный лист, вкладываемый в духовку, — могло так называться? Что в нем противного? Или против чего он помещается?

В действительности это слово — переделанное немецкое братпфанне (Bratpfanne), так немцы называют сковородку, форму для жарения.

Или шумовка — разве не звучит совсем по-русски? Разве только, что шум тут совсем ни при чем. Оказывается, это обрусевшее немецкое шаумлёффель (Schaumloffel), буквально — ложка (для снимания) пены.

Оба эти слова очевидно созданы, и удачно, нашими домохозяйками.

Столярам мы обязаны такими же изобретениями названий: рубанок — как будто от рубить, хотя служит этот инструмент для строгания, — из немецкого рюбанк (rübank), буквально грубый станок; струбцинка — может быть под влиянием нашего раструб — из немецкого шраубцвинге (Schraubzwinge) — винтовой зажим; напильник — потому, что служил и для точки пил — из немецкого наделфайле (Nadelfeile), буквально игла-пила.

Матросы создали свое знаменитое есть, энергичное, краткое, выразительное. Оно как будто значит: готово, сделано, имеется, принято к сведению или исполнению. Иногда говорится в просторечии в ответ на предложение или просьбу: «есть такое дело» в смысле: найдется возможность, уговорились, будет сделано.

Однако это морское есть вовсе не форма нашего глагола быть, а английское выражение Йэс, сэр (Yes, sir) — вежливый ответ начальнику, учителю, незнакомому человеку: «Да, сударь».

Мы говорим: в утренней дымке, все представляется в розовой дымке. У нас возникает при этом представление о легком тумане. Но это только случайное сходство совершенно различных слов. Первоначальное значение слова дымка (из турецкого дым) — сорт тонкой, легкой, полупрозрачной ткани — от греческого димити, буквально двухнитяный, то есть сотканный в две нитки. Гораздо плотнее был старинный аксамит: аксамит (в шесть нитей) — тоже греческое слово, которым называли бархат.

Так смысл слова затуманился под влиянием дымкá, и это способствовало тому, что старинное слово сохранилось до сих пор — в переносном смысле, хотя основное значение давно забылось вместе с самой тканью. Аксамит еще живет в украинском языке.

Интересный пример такого же осмысления представляет название народности, живущей на севере нашей России, упрочившееся даже в официальном и научном употреблении до начала XX века, — самоеды. Как будто нужно подчеркивать, что люди этого племени едят без посторонней помощи! Сами они называют себя ненцами. Но мы познакомились с этой народностью через посредство их соседей зырян, которые называли их самейтс, что значит болотные жители, и переделали это название по-своему.

Мы говорим примазаться в смысле втереться, пристроиться к какому-нибудь делу, предприятию, организации. Связь этого выражения с мазать как будто очевидна. Человек как будто прилипает к выгодному делу, вклеивается в круг нужных ему людей, при этом исподволь, осторожно, как будто подмасливая, подмазывая свое внедрение, чтобы не вызвать «трений».

Влияние этих представлений на развитие смысла примазаться несомненно. И однако это слово не имеет ничего общего с мазать. Это выражение возникло в обиходе карточной игры и первоначально означало присоединиться к ставке другого игрока, поставить дополнительные деньги на карту другого, сделать надбавку к объявленной другим сумме ставки. Этот прием имел немалое значение, особенно в конце игры, потому что позволял сделать ставку вне очереди (которой могло уже не оказаться). Это был вернее всего каламбур. Сумма, накопившаяся в «банке», у банкомета (ведущего игру), называлась по-французски масс (masse), — куча, множество, отсюда и наше масса. «Держу 50 рублей мазу» — объявлял игрок, желавший примазаться.

Наше копейка тоже обрусевшее слово. На старинных монетах Московской Руси изображен был Георгий Победоносец, поражавший змея копьем.

Поэтому естественно производить отсюда название «копейных денег». Новгородская летопись под 1535 годом сообщает: «А при великом князе Василие Ивановиче (отце Ивана Грозного) бысть знамя (знак, изображение) на деньгах: князь великий на коне, а имел меч в руке. А великий князь Иван Васильевич (Грозный) учини знамя: князь великий на коне, а имел копие в руке — и оттоле прозватися деньги копейные». Объясняли название копейки и от корня копить и от слова копа в значении куча, 60 снопов. Но и это только попытка осмыслить слово по-русски. На самом деле происхождение этого слова древнее, и копейка — татарское слово — копек, что значит собака. Татары называли так монету с изображением герба знаменитого Тимура — львом, зверем, который нашим татарам был неизвестен.

Самое название денег и монеты, деньга, денежка — татарское (из персидского). Алтын — тоже татарское слово и значит золотой, как Алтай — это золотая гора; но может быть и не в прямом смысле, а как монета Золотой Орды.

Рубль производили от глагола рубить, объясняя будто монету рубили из серебряных брусьев. Но рубли никогда так не выделывались, а изготовлялись отливкой. Поэтому считается, что это слово происходит от арабского руб (четверть): наш рубль первоначально составлял четверть гривны; а арабское руб, в свою очередь, — заимствованное из Индии рупия, название крупнейшей серебряной монеты, буквально — снабженное изображением.

Однако рубль несомненно старинное русское слово. Оно встречается в летописи под 1071 годом в значении обрубок, чурка и происходит, конечно, от рубить, как вопль от вопить. Переход от этого значения к названию монеты довольно ясен. Известно, что первоначально даже монеты ценились по весу и нередко разрубались надвое и начетверо для размена или точного дележа. В наших древних кладах обнаружено немало разрубленных таким образом монет. Такой кусок монеты, в частности отрезок гривны, мог естественно называться тоже рублем, как резанью назывались и мелкая монета, и отрезок, кусок, например, резань мяса.

Когда стали отливать монету, составлявшую по весу четверть гривны, то на нее естественно перенесли и название рубль.

Похерить оказывается тоже мниморусским словом. Хер было название буквы х в славянской (древнеболгарской) азбуке, которой пользовались в России до реформы Петра Великого и много позже. Но таким же косым крестом перечеркивали написанное. Таким образом похерить означало первоначально вычеркнуть, вымарать. Такой же переход значения имеется и в выражении поставить (на чем-либо) крест.

Любопытное осмысление представляет прохвост. Присутствие хвоста в этом слове, конечно, не лестно, но и не слишком обидно; оно, пожалуй, даже придает этому ругательству малосерьезный характер.

Между тем это слово само по себе не заключает ничего обидного. Напротив, по своему происхождению оно даже очень почтенное. Это — латинское пропозитус — начальник, буквально поставленный впереди. Во французском языке оно обратилось в прево (prèvôt) — со значениями купеческий старшина, городской голова, комендант города, войска. Польское пробощ тоже было почтенным званием. В немецком пробст — глава церковной епархии. Но вариант этого же слова, немецкое профост, или профос, стал названием неприятной должности тюремного надзирателя, чаще всего унтер-офицера при караульне, где содержались арестованные солдаты. Это слово перешло к нам вместе с должностью в XVIII веке, когда приняты были у нас немецкие военные порядки. Во флоте профос был чем-то вроде вахтера или завхоза. В старинном морском уставе обязанности профоса определяются так: он должен следить за чистотой, «а особливо, дабы люди для телесного испражнения ходили в указанное место, а в неуказанных местах отнюдь бы того не чинили, а также должен чинить наказания и казни по указу». Следовательно, профос был и исполнителем телесных наказаний, должность, конечно, не привлекательная, тем более, что это был свой брат-солдат, который нередко злоупотреблял своим положением, проявляя усердие в глазах начальства.

Звук ф, который был искони чужд славянским языкам, — потом он появился из глухого в (мы произносим вставши как фстафши) — в народных говорах передавался у нас как хв, например, хвакт вместо факт. Здесь же действовала и игра слов — прохвост звучало чем-то вроде прихвостня.

 

6. Слова-ошибки

Многие слова, даже важные по значению, даже вошедшие в научную терминологию, созданы по случайной ошибке. Каннибал вошло во все европейские языки в значении людоед. Но это — неточная передача имени Кариба — так называло себя первое племя, которое встретили европейцы, открыв Америку. Карибы были людоедами. Но на карибском языке это слово означало храбрый. Подобным образом первые европейцы, попавшие на остров Борнео, услышали от туземцев побережья слово орангутанг, означавшее лесные люди. Так как европейцы впервые здесь увидели крупных обезьян азиатской породы, то они решили, что таково туземное название этой человекообразной обезьяны: лесной человек. На самом деле туземцы называли этим именем людей, живших во внутренних лесах острова. Тем не менее это ошибочное название прочно укоренилось в научной терминологии за обезьянами.

Замечательный и редкий случай, когда ошибка возникает из-за простой описки, представляет термин зенит — точка пересечения небесного свода вертикалью, проведенной от наблюдателя, — отсюда в переносном смысле высшая точка, например «в зените славы, счастья». Слово это не коренное в европейских языках. Однако и в других языках его тоже не найти.

Дело в том, что старинный ученый, еще в средние века, разбирая арабскую астрономическую рукопись, неаккуратно передал латинскими буквами одно слово. То ли последняя черточка буквы m оказалась на отлете, не связанной с первыми, то ли перо случайно задело бумагу влево от следующей буквы, только переписчик прочел ni вместо m. Так создалось слово зенит, мнимо-арабское и вообще мнимое слово. Ошибка обнаружилась гораздо позднее, когда зенит стал уже общеустановленным научным и литературным термином и упрочился во всех языках.

Подлинное же арабское слово земт, или замт, означает путь, направление — подразумевается направление, в котором смотрит наблюдатель. Земт с арабской определительной частицей аль — в данном случае аз вследствие следующего з — и в форме множественного числа аз-зумут (направления линии) также вошло в европейскую астрономию: азимут — это угол, образуемый небесным меридианом и вертикальной плоскостью, проведенной через местонахождение звезды.

Любопытные ошибки бывают и в другом роде — в самом значении слова.

Адамовым яблоком называется во всех языках Европы кадык, хрящ гортани, выступающий у мужчин под подбородком. Откуда это выражение?

«Книга Бытия» (часть Библии) рассказывает, что бог изгнал первых людей, Адама и Еву, из рая за то, что они, вопреки его запрещению, поели плодов с дерева добра и зла, росшего в самой середине райского сада. Рассказ этот в Средние века знали решительно все — Библия почиталась энциклопедией знаний, полученной прямо от бога. Анатомию же знали плохо даже ученые, потому что изучать ее на трупах считалось кощунственным.

Поэтому, когда средневековый ученый встретил в еврейском медицинском трактате выражение тапуах та адам в значении кадык, то он естественно связал его с библейским рассказом о злополучном плоде райского дерева. Тапуах может означать любой плод. В данном случае, конечно, это должно было значить яблоко, решил он. Ведь не шишки же росли на этом чудесном запрещенном дереве!

Но почему же кадык назван яблоком Адама? Ясное дело — потому, что в назидание грешнику (это ведь было первое преступление вообще) и всему будущему человечеству кусочек яблока застрял в горле Адама, образовав выступ на шее, который и передается всем сынам человеческим, как клеймо первородного греха!

Для того времени это было остроумное и убедительное объяснение.

На самом деле было не совсем так. Грех тут был, но не Адама, а наивного средневекового ученого. Адам по-еврейски значит мужчина, как ева — это женщина. И тапуах может значить не только яблоко, но и шишка. И кадык просто-напросто и был назван по-еврейски шишкой мужчины. И грехопадение Адама, и райские плоды добра и зла здесь совсем ни при чем.

От этих слов-ошибок нужно отличать слова-калеки. Так, французское мигрень означает головную боль, характерную тем, что болит обычно та или другая половина головы; слово появилось из греческого гемикрания, буквально полуголовье. Арника — растение, отвар которого применяется при ушибах и порезах, его название происходит от греческого птарника — буквально чихательная, потому что трава эта вызывала чихание. Луза — сетка или мешок по углам бильярда, в которую нужно загнать шары, — не что иное, как французское блуза, первоначально означавшее небольшой островок необработанной земли между полями, овраг. Мешок бильярда был тоже своего рода «оврагом» на окраине зеленого поля стола. Французское блуза как рабочая рубашка, вероятно совсем другое слово, первоначально означавшее вид шерсти. Арабское любан Джави (Явский ладан, ароматная смола) обратилось подобным же образом в бензой, от которого произведен и наш термин — бензин; здесь от имени Ява остался только след — звук з, образовавшийся из дж.

Но такие усечения происходят не только с иностранными словами. В старину в немецком городе Иоахимстале чеканилась крупная серебряная монета, которую поэтому и назвали иоахимсталер, то есть иоахимстальской. Но слово было очень длинное, а монетка ходкая; его и сократили в талер (Taler). Любопытно, что на Руси эту монету называли ефимком, то есть оторвали, наоборот, начало слова, имя Иоахим, которое соответствует нашему Ефим. Измененный голландским, а затем американским произношением, талер превратился в доллар (dollar).

Иногда же, напротив, слово переходит в другой язык с излишком, например, с определительной частицей, артиклем. Так, в слове трюм (и родственном ему трюмо) лишним оказывается начальное т: голландское хет рюм значит промежуток — между дном и полом судна, между двумя окнами. А в слове лафет излишке начальное л: французское афю (afrut) было заимствовано вместе с определенным артиклем le: 1'affflt стало лафетом.

Ряд слов переходит в другой язык в форме множественного числа. Бегемот по древнееврейски буквально звучит гиппопотамы; магазин по-арабски — склады; набат по-татарски — барабаны. Излишними окончаниями множественного числа являются — им в древнееврейских херувим и серафим; — ан в арабском талисман и мусульманин; — с в английских рельс (от rail), кекс (от cake), бифштекс (от beefsteak), зулус (от Zulu), индус (от Hindu), папуас (от Papua, Papuan) и в испанских словах меринос (от merino), пампасы (от ратра), льяносы (от llano).

Конечно, правильнее были бы формы зулу, инду, папуа. Но русский язык не терпит несклоняемых слов. За правильную, несклоняемую форму пальто ведется многолетняя упорная борьба, и то нельзя еще считать его застрахованным от склонения. А уж на что это слове прочно и повсеместно вошло в русскую жизнь!

А древнееврейские и арабские слова, приведенные выше, мы получили уже в форме множественного числа с Запада или из Византии. Непосредственно с Востока нами взята была в старину более верная форма магазея, но она не вошла в литературный язык, так как казалась «простонародной» по сравнению с западной магазин.

Таким же образом наши старинные книжники попали впросак с почтой и мачтой. Первое пришло к нам из Польши в форме пошта (то же в других славянских языках), но это — итальянское поста (то же слово, что пост), имеющее смысл установленное место, подстава лошадей. Так и говорили и писали у нас в старину — пошта. Но эта форма напоминала «простонародное» произношение што, скушно, вместо литературного что, скучно. И вот не в меру усердные ревнители правильности языка исправили правописание этого слова. Так же поступили и со старым словом машта. Но в обоих этих случаях нет ничего подобного переходу что в што, и ч тут восстановлено по ошибке. Если хотели формальной правильности или хотя бы общеевропейского единообразия, то следовало бы писать поста, маета: сравните с английскими post и mast.

Кстати, в московском говоре (принятом и в школах и на сцене) что и скучно как раз и требуется произносить што и скушно! Следовательно, наши умники XVIII века в этом случае попали впросак вдвойне.

Иногда таким путем создаются совсем новые слова. Голландское слово зоннендек — буквально закрытие (от) солнца — упростилось в русском языке в зонтик. Но это слово, по аналогии с винтик, бантик, воспринималось как уменьшительное от якобы основного слова зонт, которого никогда не бывало. И вот большой зонтик стали называть зонтом, словом уже не голландским, но и не русским, а каким-то мнимоиностранным, русско-голландским.

Совершенно так же фертик (щеголь, франт): это заимствованное немецкое фертиг (fertig), буквально готовый; слово было понято как уменьшительное и потому применялось чаще к молодым людям и довольно снисходительно. Но иногда хотели оттенить и самодовольный, «ухарский» характер поведения человека более опытного, более пожилого. Так создалось другое мнимоиностранное слово ферт. Например, у Тургенева в «Дневнике лишнего человека»: «Лиза порхала по зале с каким-то ухарским фертом».

Этому словообразованию способствовало еще и то обстоятельство, что в русском языке уже издавна существовало слово ферт — это название буквы ф в славянской азбуке. Самая форма этой буквы напоминала самоуверенную подбоченившуюся фигуру «руки в боки». Отсюда выражение стоять фертом, как, например, пелось в старинной русской солдатской песенке:

Царь немецкий, царь пшеничный, Взгляд куриный, нос брусничный, Руки фертом под бочок, А душа вся с пятачок.

Любопытный пример самодельного иностранного слова представляет папироса. Это слово составлено по образцу старинной пахитосы, «соломенной» сигареты, — от испанского пахито (соломинка): соломинка служила мундштуком. Пахито взяли во множественном числе и еще прибавили к пахитос наше окончание женского рода — а. Когда соломинку заменили мундштуком из толстой бумаги, то эту новую вещь назвали папироса — от немецкого папир (Papier), что по-русски бумага.

Фокус — это ловкое действие, приводящее непонятным образом к неожиданному результату; этот фокус не имеет ничего общего с общеевропейским научным термином фокус, которое означает точку пересечения отраженных или преломленных лучей; центр (своего рода) эллипса, гиперболы; очаг воспалительного процесса (в легких) — последнее значение ближе всего к исходному значению латинского focus — очаг.

Наше фокус (ловкий прием) существует только в русском языке. Но что слово это не русское, явно уже из того, что оно начинается с ф, а этого звука в исконных русских словах не было.

Тем не менее в русском языке нередко х (в иностранном слове) заменялось звуком ф. Так греческое химевти (цветная эмаль, буквально сплав, литье), родственное слову химия, стало у нас финифтью; немецкое кахель (изразец, черепица) перешло к нам в форме кафель. Так и фокус, имевший первоначально полную форму фокус-покус, передает немецкое хокус-покус (Hokuspokus).

Это было заветное слово ярмарочных «магов» и «волшебников».

— Хокус-покус! — провозглашал торжественно и повелительно артист — и вот из шляпы, в которую на глазах у всех было положено яйцо, вдруг вылетала курица. Или вместо пучка соломы, прикрытого платком на виду у публики, на столе оказывался букет цветов.

Эти чудеса происходили как будто по слову артиста, и торжественное, загадочное хокус-покус звучало тем более эффектно и внушительно, что возглас был непонятен, странен, звучал, как древнее заклинание, как магический приказ.

И действительно, средневековые колдуны и алхимики пользовались подобными заклинаниями для вызывания и подчинения духов: оке, покс, хакс, макс и тому подобная абракадабра.

На этой почве возник и хокус-покус. Но уже не всерьез, а как пародия. Это выражение представляет искажение латинской фразы хок эст корпус меум (сие есть тело мое), которую произносили во время католической обедни, превращая хлеб и вино в тело и кровь Христа. Искажение этих священных слов было необходимо, чтобы избежать обвинения в богохульстве.

Вот какой фокус вышел с этим словом!

Судьба его, однако, не случайна, а, напротив, очень закономерна. Выражение, отвечавшее когда-то религиозным и суеверным представлениям, было затем развенчано и обратилось в пародию на священное и магическое слово в устах шарлатана и фокусника или стало присказкой в детских играх. Это тот же процесс постепенного отмирания пережитков культуры, который обратил некогда важное орудие войны и охоты — лук и стрелы — в детскую игрушку.

Замечательный случай ошибки представляет слово содом.

В Библии рассказывается, что два города, Содом и Гоморра, особенно погрязли в пороках и бесчинствах, и жалобы и проклятия соседних жителей дошли до слуха Иеговы. «И сказал бог: Вопль содомский и гоморрский — велик он, и грехи их тяжки весьма. Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, исходящий ко мне».

И убедившись, что вопли, то есть жалобы, были действительно справедливы, уничтожил Содом и Гоморру огненным дождем.

Этот библейский текст часто читали в церковных проповедях в назидание прихожанам. Но слушатели поняли его иначе (виноват был и неясный перевод). «Вопль содомский и гоморрский» непосредственно связали с представлением о буйствах и бесчинствах в этих городах. Отсюда содом в значении беспорядочный шум и крик, и мы слышим: «поднялся содом», «вишь, содом какой подняли».