1. Этюд в голубых тонах

— Алло, Аркадий Борисович? Это Вартан.

— Надо же, какая досада… А я-то думал, что меня в столь поздний час беспокоит Билли Клинтон по старой дружбе. Знаешь, мы как-то по пьянке пересеклись с ним в сауне с девками. И он обещал мне подарить свои запонки. Не подарил, зажал. Говорят, он жмот.

— Вам бы все шутить…

— Да и у тебя голос не грустный… Случилось что-нибудь веселое?

— В общем, да… Пиротехник, как вы и предполагали, нас кое-куда вывел.

— Пока не смешно. Куда?

— Во-первых, к одному парню, компьютерщику.

— Хакер?

— Да нет, ничего серьезного. Приторговывает информацией об абонентах телефонных номеров. Чем черт не шутит — может, стоит этого деятеля тряхнуть?

— Почему бы и нет? Береженого Бог бережет. Еще что-то?

— Но главное — он нас вывел к этой сволочи, которая отправила в Профибанк факс с предложением купить информацию по уплывшему кредиту. Помните?

— Разумеется. Директор этой вшивой лавочки, которая входила в наш холдинг. И где он отыскал этого мужика?

— Мужика он не отыскал.

— Не понял.

— Приеду — расскажу. Вы просто обхохочетесь.

* * *

На поиски дома, обозначенного в адресных реквизитах сторон, подписавших контракт, они отправились в середине дня. Басе нужно было на минуту заскочить на работу — Б. О. свернул на набережную, чтобы не вязнуть в закупоривших центр пробках.

— Открой окно, — попросила она. — Может, хоть от реки свежестью пахнёт.

Не пахнуло.

— Притормози. А то меня от этой духоты просто мутит.

Они вышли из машины, облокотились на чугунные перила, долго смотрели в желто-серую, подернувшуюся масленой радужной пленкой воду. Река лежала неподвижно, бездыханно, как утопленник в гранитном гробу. Среди щепок, конфетных фантиков и прочего мусора, прибитого к берегу, плавала дохлая рыбка.

— М-да, — мрачно заметил Б. О. — Нас жалуют реками и рыбами, как мы того желали.

— Контекст? — вяло усмехнулась она. — А про флору в твоем контекстуальном исследовании ничего не сказано?

— Флору? — удивленно поднял он бровь. — А к чему ты это?

Она кивком указала через плечо. На противоположной стороне улицы, там, где веки вечные тянулся угрюмый бетонный забор, теперь буйствовала полыхавшая жгучими тропическими красками зелень. Там — да-да! — прямо из асфальта, вспарывая изумрудные травяные ковры, расцвеченные желтыми помпонами одуванчиков, росли стройные загорелые стволы и растекались в мощные, набрякшие сочной листвой кроны, походившие на вспышки зеленых взрывов. Среди них вольно порхали бледно-розовые бабочки яблоневых цветов, сквозили мелкие мотыльки вишневых. То тут, то там проступали напряженные, вздувшиеся от натуги жилы ветвей, и весь этот зеленый вал, клубясь и пенясь, катился в сторону торчавшего на набережной бетонного императора с корявым и демоническим, как будто расплесканным под порывами ветра лицом.

Б. О., приоткрыв губы в туманной улыбке, запрокинул голову и полушепотом произнес:

— Верно… Нас жалуют лесом, как мы того желали.

— Какой же это лес? — усомнилась Бася. — Разве бывают фруктовые леса?

— У нас все бывает, — убежденно произнес Б. О., беря ее под локоток. — Пошли, спросим у маэстро.

Маэстро, бородатый человек в белой бейсбольной кепке, державший на согнутой в локте руке огромную овальную картонную палитру — из-за нее он издали казался однокрылой бабочкой, — старательно наводил длинной кистью матовую тень на сверкавшем, как кожа мулата, стволе дерева и ослепительно улыбался.

— Это лес? — ткнул Б. О. пальцем в разрисованный бетон.

— Это сад, — не убирая с лица улыбки, возразил художник. — Сад роз.

— А где же розы? — поинтересовалась Бася.

— Будут, — заверил живописец, приподнимая тыльной стороной ладони козырек кепки. — Все у нас будет. Все у нас получится.

— Вы изъясняетесь прямо как наш всенародно любимый президент, — усмехнулся Б. О.

— А что это вы тут? — спросила Бася, отходя от стены на пару шагов. — Цветы в бетоне выращиваете? — Покачала головой. — Цветы в бетоне не растут.

— Абсурд… — весело отозвался художник. — Согласен с вами. Совершенный абсурд, — отступил на шаг и, прищурившись, оценил только что наложенный штрих. — Но этот абсурд, согласитесь, нисколько не выпадает из строя жизни и ее стилистики. Сначала мы рубим под корень все деревья, заковываем землю в асфальт и насаживаем, где только можно, такие вот бетонные заборы. А потом эти заборы украшаем искусственными розами.

— А если дождь? — озабоченно спросила Бася. — Розы увянут, поплывут, сделаются грязной жижей и утекут в канализационный люк… Как это печально.

— Ничего, будут сидеть на месте. У нас краска хорошая, французская. Специально для фасадов. Спонсоры где-то раздобыли.

— Ну, если французская — тогда конечно, — кивнул Б. О., наблюдая за шумной свалкой, устроенной воробьями в большой плоской картонной коробке, по дну которой ерзал, терзаемый птицами, огрызок недоеденного пирога. — Ладно, Бася, пошли. Нас ждут великие дела.

* * *

Дела привели их в какую-то окраинную промышленную зону, где стоял настолько пропитанный сбивавшими дыхание заводскими запахами дымный смрад, что пришлось поднять стекла в дверцах. Они долго плутали по разбитым грузовиками улочкам, пока наконец не обнаружили предмет своих поисков: пятиэтажный кирпичный дом с одним подъездом. Квартира находилась на третьем этаже и выделялась входной дверью, имевшей крайне жалкий вид: когда-то в лучшие времена она была обита дерматином, остатки которого теперь клочьями торчали по краям.

— Сразу видно, что мы идем в гости к преуспевающему предпринимателю, — саркастически заметила Бася, давя пальцем на кнопку допотопного звонка.

Ждать ответной реакции им пришлось минуты две, после чего дверь отошла от косяка, и в проеме показалось лицо старой женщины: лоб скошен, подбородок не развит, стерт и плавает крошечным комочком в складчатой шее… Черепаха? — подумала Бася. Глаза навыкате мягко обволакивали припухшие красные веки, маленький вздернутый нос приоткрывал черноту ноздрей — черепаха… Спина согнута так плавно, что в тяжелой вязаной кофте, наброшенной на плечи, было что-то от панциря…

— Здорово, черепаха! — провозгласила Бася, толкая дверь ногой. — Принимай гостей. Пошли, Тортилла, покажешь нам, где ты прячешь свой золотой ключик.

Старуха, ко всем ее очевидным достоинствам, была еще и туга на ухо — она мелко закивала, повернулась и ощупью, раздвигая вытянутыми руками темноту — что называется, брассом, — поплыла в глубины своего сумрачного дома.

— Почему у вас так темно? — поинтересовался Б. О.

— Темно? — Ее голос медленно удалялся. — А. я привыкла… Сосед вывинчивает пробки, он говорит, я жгу много электричества. Пробки? Это там справа, где счетчик. Слышите, жужжит счетчик?.. Нет, чуть выше. Что, ввернули? Ну вот и славно, спасибо вам, заходите. Как вы сказали? Чем пахнет? Не знаю, я привыкла, человек осваивается с запахами, прорастает в них и перестает их слышать. Ах, господи, ну конечно, это, наверное, хлорка…

— Хлорка? — удивился он.

— Ну да… — Она притушила голос. — Сосед, знаете ли… Он крайне неаккуратен. Повсюду. В туалете особенно. Я там посыпаю немного. А что делать, что же делать? Да вы заходите, не стесняйтесь.

Она толкнула дверь в комнату, и в коридор обрушился столб света.

Да, здесь слишком много света на метр квадратный, отметил Б. О. про себя. Люстра с пятью изогнутыми рожками, забрызганная мелкими каплями хрустальных висюлек, торшер в углу, настольная лампа на серванте. Фарфоровый ночник в форме домика под красной черепичной крышей — пасторален и миниатюрен. И в целом все, что было тут, так миниатюрно, аккуратно, зализано так… И характерен запах — он всегда сопровождает жизнь стариков. Землей пахнет, но не той, что в горшке с геранью, а какой-то другой, кладбищенской землей. Над кроватью с облупившимися никелированными спинками — настенный коврик, по нему скачет серый волк в черном лесу и несет на спине русоволосую девушку.

Тем более странно для этого жилища полыхание цветов: сочно-голубое кроватное покрывало, занавески на окнах ярко-зеленые, пестрая скатерть на круглом столе — тут радуга упала и рассыпалась.

Старуха поглаживала скатерть, точно собирая в ладонь не существующие хлебные крошки.

— Вы что-то говорили? Вы из ЖЭКа? — Она пожевала воздух полупустым ртом. — Я не расслышала.

Мы из похоронного бюро, — представилась Бася, разглядывая вышитого крестом волка на стене, который затравленно косил на нее желтым глазом. — Мы пришли отвезти проживающего здесь господина Филонова на ближайшее кладбище. Кем он тебе, кстати, приходится? Сыном? Внуком?

— Сын мой и так на кладбище, — сказала старуха и беззвучно, совершенно не изменившись в лице, заплакала. — А внуков Бог не послал.

— Похоже, ты перестаралась, — тихо сказал Басе Б. О.

— Ничего! — ледяным тоном отозвалась она, пропуская реплику Б. О. мимо ушей. — Тогда соседа твоего свезем. Сейчас упакуем в деревянный макинтош и повезем. Где он?

— Гуляет где-то… — Старуха медленно опустила свои отвратительные черепашьи веки. — Уже, наверно, пьяный совсем.

— Слушай, Тортилла, — угрожающе прошипела Бася. — Ты у меня дождешься. Я тебе последние мозги сейчас вышибу.

— Брек! — решительно скомандовал Б. О. и поднял руки с видом рефери, разнимающего вошедших в клинч бойцов. — Очаровательно! — бросил он в сторону Баси. — Скажи, пожалуйста, а столь изысканно изъясняться тоже учат в институте культуры?

Она фыркнула, сложила руки на груди и отошла к окну. Б. О. подсел к столу:

— А где в самом деле может быть ваш сосед?

— А я знаю? Видно, на сбор ушел.

— На сбор? Ага, на торжественный сбор пионерского отряда, скорее всего. С костром и пением хоровых песен, — прокомментировала Бася, не оборачиваясь.

— Дорогая, заткнись, а? — поморщился Б. О. и опять вежливо обратился к хозяйке дома: — Какой сбор?

— Так по помойкам ходит. Бутылки пивные собирает. В магазине меняет их на вино… Сейчас очень много людей ходит по помойкам, кто что ищет — кто бутылки вот, кто еду или старые вещи. Сосед говорит, с этим промыслом стало трудно, уж больно многие этим кормятся.

— М-да, — отозвался Б. О. Он вспомнил, что почти у каждой помойки, которая последнее время попадалась на глаза, он непременно видел людей, разгребавших длинными палками мусор, причем по виду далеко не бродяг. — А он не говорил вам… Паспорт он не терял в последнее время?

— Терял, как же… Да пропил он его. Обменял у какого-то парня возле магазина. Давно уже, с полгода назад.

Б. О., хлопнув ладонями по коленям, поднялся:

— Бась, пошли. Нам тут нечего делать.

Она не шелохнулась.

— Бася, — позвал он еще раз. — На выход.

Она продолжала в каменной позе стоять у окна. Б. О. подошел, тронул ее за плечо, заглянул в лицо — она плакала.

— Ты что?

— Господи, да что ж это со мной происходит… Накатывает. Дичь какая-то… Как сейчас с этой старухой несчастной…

— Ничего, — он погладил ее по волосам, поцеловал в макушку. — Это нормально. Это даже неплохо. Такие порывы тебе только на пользу, они укрепляют душевное равновесие и оттачивают инстинкт.

— Какой еще инстинкт? — глухо спросила она.

— Без которого в степном краю не выжить.

Он проводил Басю до двери, вернулся, достал бумажник, вынул несколько сотенных купюр и подсунул их под одиноко стоявшую в центре стола сиреневую розетку для варенья, в которой лежала давно окаменевшая баранка.

Старуха никак не отреагировала на его жест.

Господи, подумал он, она же наверняка почти слепая.

* * *

У гаражей-«ракушек», припадая на ослабевшие задние лапы, неторопливо прогуливался старый Икар. Низко опустив к земле острую морду, он равнодушно обнюхивал клочок земли, не закованной в асфальт, — именно тот, на который они обычно ставили машину. Хозяина поблизости видно не было, скорее всего, он просто выпустил старика колли из подъезда, а сам ушел домой, прекрасно зная, что собака его слишком умна и опытна, чтобы на закате своих дней далеко уходить от дома.

Б. О. поставил машину прямо напротив подъезда. Они вернулись сюда забрать вещи, чтобы перебраться на старую, мамину квартиру. Б. О. по дороге от Филонова сказал, что ему не нравится это место, на старой квартире будет поспокойней. Бася равнодушно согласилась: переезд так переезд.

Побросав в большую дорожную сумку одежду и массу каких-то женских причиндалов в коробочках, баночках и пакетиках, она направилась в гостиную, где застала Б. О. за разглядыванием висевшего в простенке между окнами акварельного портрета.

— Это Митя рисовал, — пояснила она.

— Я догадался.

Портрет был исполнен в своеобразной эскизной манере: четко прописано только лицо, а все остальное — волосы, плечи, грудь, согнутая в локте рука — медленно таяло, впитываясь в фон, в муаровой ткани которого, если присмотреться, можно было различить зыбкие контуры крыльца.

— Это на даче?.. Что-то похожее я видел в компьютере. Еще тогда, когда просматривал каталоги на всякий случай.

— Я же тебе говорила, он очень много рисовал. — Бася присела на пуфик у зеркала, подперла щеку кулаком. — Это стало у него чем-то вроде рефлекса.

— Что именно?

— Он всегда держал под руками блокнот и, когда впадал в задумчивость, что-то набрасывал, почти бессознательно… Это многим людям свойственно — мне, например. Я часто ловлю себя на том, что за работой — когда сценарии читаю или пишу что-то — вечно рисую на полях. Рука сама выводит — просто по привычке. Так же и он. И даже у себя на работе, насколько я Знаю, он иногда делал эскизы: чей-то занятный жест, поворот лица, взгляд… В отличие от моих рожиц, это были нормальные портретные наброски. Многие он потом сканировал, как-то обрабатывал в компьютере. Ты же видел.

— Да. Там целая картинная галерея. Пошли, посмотрим еще разок.

Она последовала за Б. О. в кабинет. Он уже сидел перед монитором. Открыл перечень файлов, прогнал их сверху вниз.

— Что это за «вася»? — спросил он, вглядываясь в панель каталога. — Этих «васей» тут штук двадцать.

— Это я. Он часто меня рисовал.

— Понятно, — кивнул Б. О. и загрузил первый попавшийся файл sereg. На мониторе возник портрет узколицего человека с темными глубокими глазами — собственно, это был портрет глаз, остальные черты лица растворялись в зеленоватом фоне.

— Это Серегин. Его однокурсник. Они вместе начинали свое дело. Потом разбежались в разные стороны.

Б. О. ткнул курсором в очередной файл. На этот раз под стрелку курсора попало имя «gelf».

Миниатюрное женское лицо.

— Это же Сонька Гельфанд! Моя коллега. Маленькая такая женщина, на ребенка похожа. Да ты ее, кажется, видел у нас в мастерской.

— Было такое дело, — сказал Б. О., закрывая файл. — У твоего мужа был точный глаз. — Он запрокинул голову и какое-то время, не мигая, смотрел в потолок. — Так выходит, он именовал файлы по фамилиям персонажей?

Они молча посмотрели друг на друга.

— Вот именно, — кивнул Б. О. — Ну-ка, где тут у нас заветная буковка «F»? Вот он, зараза.

Курсорная стрелка упиралась в имя «filon».

— Покажи-ка этого парня, — попросила Бася.

Б. О. загрузил файл, на мониторе появилось лицо белокурого человека лет тридцати пяти, красивое, но в этом лице неуловимо, с изнанки, что ли, читалось что-то порочное… Да, вот в этих с излишней тщательностью прорисованных бровях, пушистых ресницах, в линии изогнутого мимолетным капризом рта. Иллюстрация была выполнена в типичной для автора манере — лицо как бы выплывало Из мягких пастельных тонов фона, в котором преобладал нежно-голубой цвет. На заднем плане смутно угадывался некий барьер, над которым, повиснув в воздухе, парили бутылки.

— Сцена в баре в голубых тонах, — заметил Б. О.

Бася, нахмурившись и сосредоточенно покусывая губу, о чем-то размышляла.

— Знаешь, — в конце концов произнесла она, — я помню, как-то раз Митька пришел домой в жутком настроении, просто свирепый…. Чертыхался, плевался… — Она умолкла и присмотрелась к лицу на мониторе. — Да! Конечно! Тут же ринулся в ванну, долго плескался, потом дернул с ходу пару рюмок. И рассказал, что было у него какое-то чисто деловое свидание, то ли в ресторане, то ли в баре, а оказалось, что это бар для педиков…

— Ну, если господин Филонов педик, то это его трудности. — Широко раскинув руки, Б. О. потянулся. — Впрочем, теперь, похоже, и наши тоже.

Он встал, прошел к рабочему столу, уселся в кресло, подвинул к себе круглое настольное зеркальце в серебряной оправе и на малахитовой подставке, округлил губы, картинно приподнял бровь, кокетливо повел плечом и, заметно возвысив тембр голоса, обратился к своему отражению:

— Хо-хо?

Полюбовавшись собой — в ходе этого любования Б. О. делал слащавые ужимки, — испустил глубокий вздох, отрицательно мотнул головой и хрипло проговорил:

— Нет. Не годится. Маловато будет, однако… Бася, у тебя как обстоят дела с искусством макияжа?

— Чего-о-о? — подозрительно протянула она.

— Ну, там брови подвести, ресницы подкрасить. Губы опять же. Нос напудрить…

— Кому?

— Как — кому? — улыбнулся он. — Мне.

— Ты спятил, — сокрушенно покачала она головой.

— Надо же соответствовать антуражу, — и ткнул пальцем в голубой фон на мониторе.

— Ты хочешь сказать, мы идем в гости к педерастам?

— Вот именно.

Глядя в потолок, он начал загибать пальцы.

— Значит, так… Мне нужны… Голубые джинсы в обтяжку. Белая майка. Белые туфли. — Он задумался. — И какое-нибудь лекарственное средство от рвоты.

— И прокладки «кэфри», — вставила она.

— Это еще на кой черт?

— Чтобы почувствовать сухость и комфорт.

— Что?

— Дорогой, — искренне изумилась она. — Неужели у тебя еще ни разу не было менструации?

 

2. Крошка Цахес помнит спонсора

— Укачало? — спросила она, поглядывая на Б. О., который сидел справа с закрытыми глазами и судорожно сглатывал слюну.

— Я же просил тебя захватить что-нибудь противорвотное, — выдавил он из себя и поерзал в кресле, словно хотел выползти, как змея из зудящей кожи, из этих тесных голубых джинсов, светлой майки с низким, до локтя, рукавом, белых матерчатых туфель на плоской подошве, а заодно вылезти из макияжа, которым Бася украсила его лицо.

— Кажется, тебе там не очень понравилось, — предположила она, медленно объезжая красную «мазду», припаркованную у входа в подвал, куда полчаса назад погружался Б. О., прощально, с чувством обреченности помахав ей рукой.

Получаса ему в этом кабачке вполне хватило.

— Отчего же, — возразил Б. О., понемногу приходя в себя. — Там очень мило. Хотя и влетает в копеечку.

Прорваться в это тихое и тайное, как конспиративная явка, заведение оказалось непросто. Спустившись по лестнице, он долго нажимал кнопку звонка, пока наконец тяжелая дверь не приоткрылась и в проеме не показался массивный человек в черном костюме.

Он стоял нерушимо, как скала, широко расставив ноги и сложив огромные ладони ниже пояса, отчего походил на борца сумо, приглашенного подежурить в футбольной «стенке». Маленькие заплывшие глаза смотрели на посетителя так, словно от него требовался условный пароль.

Пароль в пятьдесят долларов произвел должное впечатление, преодолев секундное сомнение, охранник отступил в сторону:

— Черт с тобой, иди. Но только потому, что еще не вечер. В другой раз без клубной карточки можешь не беспокоиться, это закрытое заведение.

Миновав бесконечно длинный коридор, Б. О. очутился в маленьком, просто, без ожидаемой вычурности обставленном и сдержанно декорированном зальчике, в котором плыла тихая музыка, и сразу направился к бару.

Он попросил водки с соком, уточнив: в два стакана. Залпом выпил сто граммов, пригубил сок, указал бармену на пустой стакан: повтори, пожалуйста. Бармен повторил.

Б. О. вынул из сумки, болтавшейся на плече, этюд в голубых тонах, который часом раньше они с Басей вывели на бумагу, — Митя не скупился на компьютерные штучки и имел неплохой цветной принтер.

Подтолкнул картинку по стойке. Она проскользила немного и замерла рядом с работником прилавка. Тот с явным неудовольствием покосился на портрет, повел бровью, поднял глаза в потолок и покачал головой:

— У нас солиднее заведение.

— Я сразу догадался, еще на входе.

— Новенький? — спросил бармен, протирая салфеткой стакан.

— Типа того. Я из Питера. Сегодня приехал. — Поднеся к губам сок, Б. О. огляделся, присматриваясь к обитателям бара, — почти сплошь знакомые по телеэкрану лица.

Персонажа с этюда в голубых тонах среди них не было.

Допив водку, он направился к выходу. Слоноподобный охранник на входе встретил его появление с оттенком удивления.

— Ничего не поделаешь, — объяснил Б. О. свой быстрый уход. — Я после операции, всего пару дней как выписался из больницы. Придется подождать, пока снимут швы.

Охранник промолчал.

— У меня был неудержимый понос, — пояснил Б. О. — Врачам пришлось зашить мне анальное отверстие.

— Да? — с интересом откликнулся охранник; голос у него был гулкий и толстый какой-то. — А как же ты срешь?

— А никак, — скорбно прошептал Б. О., выходя на свежий воздух.

Бася, притормаживая на светофоре, поинтересовалась, куда ехать.

— На Поварскую.

— Мне так всю ночь предстоит шоферить? Тебе-то хорошо. Ходишь по кабакам, водку пьешь, с трогательными педиками общаешься, а я что? — Она в сердцах стукнула кулаком по рулевому колесу. — Эх, тяжела наша шоферская доля!

— Если хочешь, можем поменяться ролями.

— Ну уж нет! — решительно возразила она.

Неподалеку от входа в «Империю кино» лениво дрались две лесбиянки, оглашая окрестности отточенным, хитро сплетенным матом, — в этих крепкого сложения девушках можно было заподозрить недюжинные филологические таланты и тонкое чувство слова.

Бася нашла свободное место на противоположной стороне, улицы, припарковалась, вклинившись между обшарпанной «Волгой» и приземистым, с хищным передком «опелем», и отдалась созерцанию поединка.

— Ты за кого болеешь? — спросила она.

— За черненькую.

— А я за светленькую. Сейчас моя твоей черненькой надерет задницу. Ну же! — и застучала ладонями по баранке, впадая в состояние типичного болельщицкого экстаза. — Дай ей! Держи дистанцию! Ну же, прямой левый в голову!

Светленькая девушка не последовала этому дельному совету и напоролась на мощный апперкот, четкое исполнение которого не заставило бы краснеть мастера спорта, выступающего в полутяжелом весе.

Удар отбросил беленькую назад, она стукнулась затылком о стену дома и начала медленно оседать на асфальт, но соперница не дала ей упасть. Она прислонила противницу к стене и нанесла мощную и продолжительную серию ударов по корпусу. Потом, отступив на шаг, что есть силы заехала ей ногой в пах. Девушка переломилась пополам и рухнула на асфальт, как мешок с песком. Соперница вздернула короткую юбочку, спустила трусики и пописала ей на голову. Встала, отряхнула руки, смачно сплюнула и направилась в заведение.

Бася пошарила под сиденьем, нащупала монтировку и протянула ее Б. О.

— Пригодится… Похоже, это веселое местечко.

Б. О. взвесил безотказный шоферский инструмент в руке, раз-другой легонько стукнул себя по голове и вернул на место:

— Хорошая штука. И очень убедительная. Но я не ношу с собой оружия.

Заплатив на входе, он проследовал в зал, забитый разношерстной публикой: тут были мужчины-проститутки, успевшие подработать на ближайшем бульваре, вальяжные господа лет сорока — пятидесяти с сальными глазами, ласково беседовавшие с юнцами, многие из которых, судя по всему, еще не вышли из пионерского возраста. На эстраде завывал какой-то сладкоголосый молодой человек и одаривал публику бархатным откровением:

— Ай ла-а-ав ю…

Компанию ему в этих трогательных признаниях составлял шарообразный мужичок, который лез на эстраду и, распахивая маленькие руки, провозглашал:

— Я всех вас хочу, мои любимые.

— Сударь, купите мне марочку…

Б. О. обернулся на голос. Говорил среднего роста парнишка лет пятнадцати: правильные черты лица, гладкая кожа, сладковатый, если не сказать, приторный взгляд из-под пушистых ресниц.

— А где у вас тут клуб филателистов?

— В туалете.

— Пошли посмотрим. Я в твоем возрасте тоже увлекался собиранием марок. Тебя как звать?

— Крошка Цахес.

— Что?! — изумился Б. О.

— Так меня один хороший человек называл.

Б. О. хотел было поинтересоваться, догадывается ли пацан о литературном источнике, из которого почерпнуто это прозвище, но передумал: пустое занятие.

В туалете перед кабинками слонялись человек шесть юнцов с туманными, плывущими взглядами. Один сидел на полу и лезвием миниатюрного перочинного ножичка подравнивал на круглом зеркальце тонкую насыпь белой пыли — спутник Б. О. с тоской взглянул на кокаиновую нить и вздохнул.

Дверка одной из кабинок открылась, и оттуда выплыли, держась за руки, два молодых человека. Они улыбались так нежно и умиротворенно, будто только что побывали в раю. На освободившееся место тут же устремилась очередная парочка.

— Душевное место, — кивнул Б. О., наблюдая за мальчишкой, медленно поднимавшим лицо от зеркальца. Глаза его были прикрыты, он улыбался, и казалось, из этой улыбки, как из источника с живой водой, по телу его стекает, омывая плечи и грудь, мягкая теплая волна.

— Так как насчет марочки? — печально напомнил Крошка Цахес.

— Не все сразу. Поговори со мной.

— О чем? — спросил Крошка Цахес, с тоской оглядываясь на ловившего кайф паренька.

— Ты давно в этой тусовке?

— Года два.

— Публику, стало быть, знаешь.

— М-м-м… — сложив губы трубочкой, протянул Крошка Цахес и склонил красивую голову к плечу, давая понять, что человек он в этой среде не новый.

Б. О. протянул ему распечатку. Такой реакции он не ожидал. Едва кинув взгляд на портрет, Крошка Цахес буквально вырвал лист из его рук, поднес его близко к лицу, словно хотел не просто рассмотреть изображенного на нем человека, но и услышать какие-то знакомые запахи. Продолжалось это трогательное общение с голубым этюдом довольно долго. Потом мальчишка, прижав лист к груди, тихо сказал:

— Подарите это мне, а?

— Да я тебе таких сотню подарю, — похлопал его по плечу Б. О. — Кто этот симпатяга?

— Это? — искренне удивившись, приподнял брови Крошка Цахес, как если бы речь шла о какой-то всенародно узнаваемой личности, вроде президента. — Это Илья Соломонович.

— Вижу, что не Борис Николаевич… И кто он такой?

Крошка Цахес еще раз взглянул на картинку, потупился, вздохнул:

— Это мой спонсор… Был.

— Спонсор?

Да, поведал Крошка Цахес, тут пацанов берут на ночь, как правило, но если повезет, эта короткая связь перерастает в длительные отношения, то есть у тебя появляется спонсор. Ему тоже как-то повезло, примерно с год назад Илья Соломонович стал его спонсором. Они жили примерно полгода, а потом Илья Соломонович пропал.

— Он сюда заходил? — спросил Б. О.

— Да что вы… Скорее его можно было найти в «Трех обезьянах».

— Я там был.

— Ну, тогда… — Крошка Цахес задумался, потом назвал несколько адресов.

— Спасибо, ты меня выручил. — На прощание Б. О. дружески похлопал мальчишку по плечу, сунул руку в задний карман джинсов, нащупал бумажник.

И вынул руку пустой.

— Хочешь, парень, совет? Не жри марочки, лучше пей водку. — Он вздохнул: — Да, пей водку, трахай девчонок и никому не подставляй свою задницу.

Мальчишка как будто его не слышал. Он смотрел на этюд в голубых тонах, и складывалось впечатление, что еще немного, и он заплачет.

* * *

Очухавшаяся лесбиянка стояла на четвереньках на асфальте и блевала.

— Так тебе и надо, дура, — заметила Бася, медленно проезжая мимо. — В другой раз будешь прислушиваться к советам тренера. — Она прикурила от встроенной в приборный щиток зажигалки и спросила: — Ну и что там интересного?

— Пацаны… — мрачно отозвался Б. О. — На марки задницей зарабатывают.

— Они марки собирают?

— Собирают… Что характерно, марки одного государства. Большого государства, — откинулся на спинку кресла и уставился в темное жерло улицы, туда, где далеко впереди таяли угольки автомобильных стоп-сигналов. — Точнее сказать, это целая империя.

— Сейчас на свете уже нет империй.

— Есть. Причем такая, что и Чингисхану даже в самых смелых снах не являлась.

— Как называется?

— ЛСД.

Доехали быстро. После двенадцати город остывал, отдыхая от раскаленных транспортных потоков, ни пробок, ни заторов не было, к тому же Басе везло и она ухитрилась все попавшиеся на пути светофоры проскочить на зеленый.

— Мне бы сейчас твое везение не помешало, — заметил Б. О.

— В том заведении, куда мы едем, на входе стоит светофор?

— Хуже. Там стоит фэйс-контроль.

— Ерунда. С таким фэйсом, как у тебя теперь, тебе ни один контроль не страшен.

Проблем действительно не возникло: если физиономия Б. О. и хранилась в каких-то банках данных, то только не в компьютерах этих кабаков.

Ильи Соломоновича в кабаке не оказалось. У стойки бара сидел трансвестит, наряженный столь пышно, словно он заглянул в бар прямо с бразильского карнавала. Голову этого игрушечного, невсамделишного какого-то существа украшал шарообразный шиньон из серых с золотистым проблеском перьев, достигавший в поперечнике чуть ли не метра. Огромный густо накрашенный рот, битком набитый белоснежной металлокерамикой, черные ресницы, весившие как минимум граммов двести. Из-под короткой желтой юбки торчали ноги, затянутые в серебристые колготки, фактурно и орнаментально в точности копировавшие змеиную кожу. Ансамбль завершали того же качества лифчик и высокие, до локтей, перчатки. Существо меланхолично потягивало коктейль и рекламно скалилось, выставляя напоказ свою ослепительную вставную челюсть.

Б. О. направился к выходу. У двери он оглянулся. Неподалеку от стойки в полном одиночестве за столиком сидела, закинув ногу на ногу, женщина и полировала пилкой ногти. На ней был роскошный белый пиджак и темные брюки.

Что-то в ее облике показалось Б. О. странным — что именно, он не понял. Впрочем, здраво рассудил он, в такого рода заведениях все странные. Женщина сидит, занимаясь маникюром, и плавно покачивает ногой в такт негромкой музыке — что здесь, в самом деле, такого?

Бася повернула ключ в замке зажигания, завела мотор:

— Куда теперь?

— Подожди… — Б. О. дотянулся до заднего сиденья, на котором валялись копии распечаток этюда в голубых тонах. С минуту он пристально вглядывался в портрет Ильи Соломоновича, потом поднял на Басю рассеянный взгляд.

— Какой размер обуви может носить женщина, — он прикрыл глаза и задумался, — чуть ниже среднего роста?.. Плотненькая…

— Ну какой, — почесала висок Бася. — Тридцать пятый. Возможно, тридцать шестой.

— А сороковой — сорок первый?

— Да ты что, шутишь?! В таком случае это не женщина…

— То-то и оно! — Он хлопнул ладонью по крышке бардачка и расхохотался. — В этом кабаке полно трансвеститов… У меня есть подозрение, что наш Илья Соломонович теперь — женщина!

* * *

Заплатив очередную сотню, Б. О. вернулся в бар и прямым ходом направился к столику, отодвинул стул, уселся и, подперев щеку ладонью, принялся наблюдать за тем, как тонкая маникюрная пилочка нежно облизывает ногти.

— Я вас не приглашала, — заметила женщина, не отрываясь от своего занятия.

— Должно быть, я ослышался… Ну раз уж я здесь, может быть, выпьем?

— В другой раз. До свидания.

— А мне друзья говорили, что я вполне ничего выгляжу.

Женщина навела последний штрих на безымянном пальце левой руки, отложила пилку и только после этого, взглянула на соседа по столику:

— Вы не в моем вкусе.

— Зато вы в моем, — Б. О. развалился на стуле и закинул ногу на ногу. — Поговори со мной, господин Филонов, а то мне скучно и одиноко этой ночью… Ничего, что я так невзначай соскочил на «ты»?

— Ничего, — с деланным безразличием в голосе произнесла женщина; актриса она была неплохая, но Б. О. почувствовал, как она напряглась. — Но ты обознался, приятель. Точнее сказать, у тебя поехала крыша. Ты что, не в состоянии отличить мужчину от женщины?

— Это неважно, Илья Соломонович, неважно, — усмехнулся Б. О. — Впрочем, давайте я буду вас называть Ильей Соломоновной. По-моему, так будет точнее по смыслу.

Трансвестит, услышав свое имя, настоящее по всей видимости, вздрогнул.

— А что важно? — спросил он ледяным тоном.

— Важно для начала то, что ты был некоторое время господином Филоновым. И в этом качестве, то есть в качестве генерального директора одного симпатичного ТОО, подписывал кое-какие бумаги.

Трансвестит согнул пальцы, оценил состояние своего маникюра и натянуто улыбнулся:

— Хорошо. Поговорим.

— Говори.

— Не здесь. Тут слишком много народу. К тому же меня знают. Наша беседа может быть неверно истолкована.

Они прошли в подсобное помещение, заставленное ящиками с бутылками, свернули в узкий коридор, освещенный тусклой лампочкой, остановились у обитой деревянной рейкой двери.

— Прошу, — галантно посторонился трансвестит и толкнул дверь.

Это была тесная подсобка, где стоял плотный запах половой тряпки. Ведра, веники, швабры, деревянные стеллажи с множеством пластиковых банок из-под моющих средств, несколько больших мешков с опилками, которыми перед уборкой больших помещений посыпают пол, — все это проясняло природу запаха: они попали в клетушку уборщицы.

Б. О. шагнул за порог, осмотрелся, снял с плеча сумку, аккуратно поставил ее в угол.

— Очень мило, — довольным тоном произнес он. — И нет лишних ушей.

— И заметь, лишних длинных носов, которые лезут куда не следует…

Конец фразы Б. О. уже не разобрал, потому что получил сильный удар в затылок и упал вперед.

Мешок с опилками спас его, иначе он протаранил бы головой стеллаж. Он успел развернуться и увидел, что их трое: крепкие ребята в кожаных куртках. Где-то за их спинами маячило лицо трансвестита.

Трудно сказать, сколько он провалялся на полу. Остро саднила левая бровь — старая травма, полученная однажды ночью у киосков, когда он неосторожно попросил дать сдачу. Больше крови, кажется, не было: ребята били профессионально, стараясь не оставлять видимых следов.

С протяжным скрипом открылась дверь.

— Сам выметешься или тебе помочь? — вежливо осведомился трансвестит.

— Сам, — Б. О. сел на полу, потом с трудом поднялся на ноги.

— Не приходи сюда больше.

— Не приду, договорились. — Он достал из кармана платок, промокнул бровь. — Зря ты это… Меня нельзя бить.

— Это почему?

— Ты не поверишь… Один мой приятель этого страшно не любит.

— И где же он прячется? — Трансвестит с улыбкой обвел взглядом комнату.

— Никто толком не знает… Но он в конце концов всегда приходит рассчитаться. Ей-богу. Не было еще ни одного случая, чтобы он не пришел. — Б. О. отвел руку с платком от лица.

На белой ткани расплылось красное пятно. Б. О. посмотрел на него, усмехнулся какой-то своей тайной мысли и бросил платок в мешок с опилками.

— Немного намусорил я у вас, — извинился он.

— Ничего. Тут приберутся. Приводи себя в порядок и вали. Я сейчас вернусь. Схожу позвоню.

— Две минуты, не больше. — Б. О. подошел к стеллажу, на вертикальной стойке которого был укреплен на двух гвоздях осколок зеркала. — М-да, жалко бровь, — расстроенно произнес он, разглядывая свое отражение.

— Две минуты, — предупредил трансвестит, удаляясь по коридору. — Я уже включила счетчик.

— Это я его тебе включил, пидор, — тихо сказал Б. О., прислушиваясь к звуку затихавших шагов. — За две минуты поручиться не могу, но десяти вполне хватит.

Он двигался быстро и на удивление ловко — в его-то состоянии. Первым делом осмотрел стеллажи с моющими средствами и, видимо, остался доволен подбором жидкостей. Потом опустился на колени, откинул клапан сумки, осторожно извлек из бокового кармашка плоскую бутылочку с какой-то прозрачной жидкостью.

Повертел головой, заметил на стеллаже кусок белой полотняной простыни, скомкал его и тщательно смочил жидкостью.

Вынул окровавленный платок из мешка с опилками, сунул в карман.

Вернулся к сумке, достал из нее пузырек с каким-то гранатового оттенка порошком, сыпанул немного вещества на тряпку.

Порошок начал впитываться, растворяясь во влаге. Тряпку Б. О. осторожно уложил в мешок, отошел на шаг и сказал:

— Значит, так. Опилки займутся быстро. Потом потихоньку стеллажи. От них огонь должен уйти к потолку… Справа отдушина, это хорошо, там очень хорошая тяга, — помолчал и удовлетворенно выдохнул: — Я думаю, проблем возникнуть не должно.

— С кем это ты тут якшаешься? — раздался за спиной голос трансвестита.

— С духами.

— Вот-вот, вознеси им хвалу, что дешево отделался.

— Именно это я и имел в виду.

Провожаемый удивленными взглядами публики, Б. О. проследовал к выходу.

— Илья Соломоновна! — окликнул он трансвестита, который уже присаживался к своему столику. — Ты права. Я больше не приду сюда. Зато скоро сюда наведается мой приятель. И ты сама ко мне придешь, — бросил короткий взгляд на часы. — И очень скоро. Минут так через сорок я буду тебя ждать.

Трансвестит расхохотался, уселся на место и возобновил занятие маникюром.

А огонь в этот момент уже жил: материя была основательно пропитана нитроглицерином и присыпана марганцовкой, соединившись, эти вещества начали бурно выделять кислород, от которого вспыхнуло полотно, и огонь медленно пополз по опилкам.

* * *

Когда минут через сорок у входа в заведение возникло чрезвычайно живописное столпотворение и в клубах дыма заметались педерасты, никто в суматохе не обратил внимания на человека с разбитой левой бровью, прохаживавшегося неподалеку и внимательно наблюдавшего за развитием событий.

Вид у него был такой, словно он здесь, в дыму, назначил кому-то свидание и все никак не мог различить в орущей и отчаянно жестикулирующей толпе своего знакомого. Вдруг он всплеснул руками — ну наконец-то! — и взял под локоток женщину в белом пиджаке, которая, согнувшись в три погибели, заходилась отчаянным кашлем. Человек с разбитой бровью проводил ее за угол, где стояли неприметные «Жигули», открыл заднюю дверцу, оглянулся и ударил ребром ладони жадно глотавшую чистый воздух женщину куда-то пониже уха. Та обмякла. Человек с разбитой бровью впихнул ее на заднее сиденье, сам сел вперед и сказал женщине за рулем:

— Дави на газ.

Бася не спешила сделать это. Несколько секунд она пристально вглядывалась в лицо нового пассажира, потом развела руки в стороны.

— то было гениально сделано. — Она включила передачу, и машина резко тронулась с места, едва не сбив какое-то метнувшееся ей наперерез существо с пылающей головой.

К счастью, Бася сумела вовремя затормозить — огнеголовый, широко раскинув руки, рухнул на капот.

Б. О. вышел из машины, протянул руку и резким движением содрал огненный шар с головы безумно орущего существа. Какое-то мгновение он держал огненный шар на вытянутой руке, любуясь клубящимся пламенем. Потом распустил пальцы, огонь упал на тротуар.

— Я тебя оштрафую, придурок, — сказал Б. О., пинком ноги сбрасывая с капота зычно воющего трансвестита. — Таская такие шиньоны из перьев колибри, ты вопиюще нарушаешь правила пожарной безопасности.

 

3. Между двух огней

Дорожный откос, полого сбегавший с насыпи, на которой прохладно и матово поблескивали жилы железнодорожного пути, был густо замусорен смятыми пластиковыми стаканчиками, обрывками сальных газет и ветхими тряпками.

Люди частенько забредали сюда — в основном, разумеется, мужчины, — но такое случалось, как правило, днем или ранним вечером. Приходили группами, человека по три-четыре, присаживались на корточки, стелили газетки, раскладывали на них хлеб, аппетитную краковскую колбасу, пили водку из белых стаканчиков. Умиротворенные внутренним теплом и укачанные неспешным разговором, они тускло смотрели на скользившие мимо поезда, иногда жгли костер на ровной площадке, куда стягивалась поглазеть на огонь грузная от распиравшего ее любопытства бузина. Так они подолгу сидели на двух толстых бревнах, но никогда эти пикники по соседству с грохочущей железной дорогой не затягивались за полночь.

Тем более было странным появление здесь этой троицы. Уже по тому, как люди спускались по узкой тропинке к остывшему костру, можно было догадаться о характере их взаимоотношений: женщина в белом пиджаке имела вид военнопленной и, сомкнув руки за спиной, понуро следовала первой, придерживаемая за шиворот светловолосым человеком в темной куртке и голубых джинсах в обтяжку. Замыкала шествие другая женщина средних лет.

Дойдя до места, где частенько мужчины устраивали пикники с костром, конвоир, резко дернув за шиворот, остановил пленную, развернул ее лицом к себе и отвел руку с явным намерением нанести удар, но почему-то не ударил, а просто легонько подтолкнул женщину в пиджаке в грудь:

— Дать бы тебе, пидор… Но лежачего не бьют.

Инстинктивно отшатнувшись назад, та налетела на бревно и опрокинулась навзничь. Бася пнула ее носком кроссовки в бок:

— Вы не ушиблись?

Пленная застонала, подтянула колени, перевернулась и, упираясь лбом в землю (руки у нее были связаны за спиной), встала на колени, покрутила головой.

— К-куда вы м-меня п-притащили? — Ее слова будто подскакивали на бугорках частой икоты.

— В родные пенаты, — Бася простерла руку в направлении железной дороги. — Вон там, за путями, ваш родной дом находится, если в паспортном отделе, конечно, ничего не напутали. Вы, господин Филонов, проживаете в доме номер восемь, в коммунальной квартире с одной глухой черепахой. Забыли? — Она отфутболила пустую пивную банку и мрачно добавила: — Ничего, сейчас мы вашу память освежим.

— А душевное место для дружеских разговоров, — заметил Б. О., складывая посреди черной гаревой плеши маленький костерок. — Сейчас вот огонь разведем и приступим.

— К чему? — сдавленным голосом спросила женщина в белом пиджаке.

— Так известно к чему, — весело отозвался Б. О. — Мы с девушкой представляем тут священную инквизицию, — он отломал от валявшегося неподалеку ящика доску и поднял ею подбородок пленного. — А ты у нас, мил человек, грешник, большой грешник… Или грешница… Дыбы тут подходящей нет, к сожалению. И «испанского сапога» тоже. Так что придется обходиться подручными средствами.

Он поднес спичку к сложенным шалашиком щепкам — крохотный голубой огонек нехотя пополз вверх по тонким рейкам.

— Ну вот, — Б. О. энергично потер руки, — огонь наш — пятки ваши. Дорогая, сдерни-ка с нее штиблеты, — он бросил Басе катушку широкого скотча. — Залепи ей пасть. А то еще, чего доброго, потревожит своими воплями мирный сон граждан.

— Да ну… — Бася задумчиво повертела скотч в пальцах. — Давай лучше это существо среднего рода сразу казним. Тюкнем по башке, да и положим на рельсы, — и посмотрела на часы. — Совсем скоро здесь проследует гильотина дальнего следования.

— Хватит, — хрипло сказала пленница. — Повеселились, и будет. Чего вам от меня надо?

— Да ничего особенного, — ответил Б. О., присаживаясь на корточки возле маленького костра. — Будь другом, расскажи нам про господина Филонова. Не про того алкаша, что тут неподалеку за путями проживает, а про другого. Про того, кто имел право ставить свою подпись на контрактах.

— Господа, вы, судя хотя бы по манере изъясняться, производите впечатление интеллигентных людей… — начала было пленница, но Бася не дала ей развить эту мысль. Она вцепилась в волосы трансвестита, резко вздернула голову:

— Слушай, ты, кусок говна! Сейчас я тебе отрежу яйца, а утром отправлю торговать ими на рынок.

— Гениально! — расхохотался Б. О. — Какая тонкая и изысканная мысль. Хотя и спорная. Насколько я понимаю, нашей Илье Соломоновне уже отрезали предмет мужской гордости в цивилизованной обстановке, на хирургическом столе. И тем не менее… Илья Соломоновна, вы не ошиблись. Как видите, девушка одержима сугубо интеллигентными порывами. Поговорите, поговорите с нами… А то я боюсь, она свои творческие идеи претворит в жизнь. И вам в самом деле придется некоторое время постоять за мраморным прилавком в мясном отделе… Если не с яйцами, то с какой-нибудь другой частью вашего драгоценного тела.

— Хорошо. Дайте закурить.

Бася сунула в рот трансвестита сигарету, чиркнула зажигалкой. Он несколько раз затянулся и, прищурив левый глаз, в который затек дымок, сказал:

— Ладно. Года полтора назад я попала… — еще раз затянулся и выплюнул сигарету в костер, — по мелочи в общем-то, на десять тысяч. Надо было пару недель перекрутиться. Ну, заняла.

— И вам скоро включили счетчик, — скорбным тоном заключил Б. О. — А что у вас была за лавочка?

— Да так, ничего серьезного, — отозвался трансвестит, — торгово-закупочная фирма, не бог весть что, но на жизнь хватало. Всё было чисто, по закону: регистрационное свидетельство, печать, бухгалтерия, отчетность в порядке, маленький, но уютный офис в Мневниках, и надо же было такому случиться, что фирма накололась на большой партии «Спуманте», которая шла из Польши… Все было нормально, они уже не первый раз возили сюда партии этой шипучки, а тут как снег на голову свалилась какая-то медико-биологическая инспекция. Провели анализы и всю партию, только-только растаможенную, арестовали.

— Жадность фраера сгубила, — прокомментировал Б. О., грея ладони у огня. — Покупали бы качественные напитки, не было бы проблем. Впрочем, я вас отвлек. Что дальше?

— Возникла сложная ситуация, — продолжал пленник, ерзая на своем месте, — сидеть со связанными руками было неудобно. — Пришлось занять у одного знакомого — он владел несколькими тренажерными залами, дела у него шли неплохо, и он охотно пошел навстречу… Расписка. Невозврат долга вовремя. На эти паршивые десять тысяч уже набежали проценты, потом и в самом деле включился счетчик, и очень скоро долг вырос до пятидесяти тысяч. Кредитор был человеком интеллигентным и вовсе не кровожадным, к разборкам не склонным, но ему понадобились деньги, так что пришлось в один не самый прекрасный день ехать к нему в спортзал и садиться в отстой.

— Что? — переспросила Бася. — В какой отстой?

— Это у нас в степи есть такое процессуальное мероприятие, — пояснил Б. О. — Сажают тебя в какую-нибудь подсобку, и там ты сидишь, пока не приедут деньги. Приедут — тебя отпустят, пальцем не тронут… Выпьешь с кредитором по бокалу шампанского — как это между интеллигентными людьми принято — и идешь на все четыре стороны.

— А если деньги не приедут? — наивно поинтересовалась Бася.

Б. О. и трансвестит красноречиво промолчали.

— Ну вот, — возобновил пленник рассказ. — А через неделю пришел хозяин спортзала, мялся, вздыхал, а потом признался, что свои деньги он благополучно получил.

— Продал, значит, должок наш борец за спортивный образ жизни, — констатировал Б. О.

— Продал.

— Эй! — энергично вмешалась Бася. — Вы кончайте разговаривать на своем бандитском наречий! Я не понимаю ни черта. Что у нас торгуют чем ни попади, включая Родину, я знаю. Теперь и долгами торговать можно?

— А почему бы и нет? — удивился Б. О. — Очень надежный бизнес. Какой-нибудь респектабельный дядя, отчаявшись получить назад свои денежки, звонит братве и говорит: ребята, не купите ли у меня… — Он бросил выразительный взгляд на пленника, — да вот хоть господина Филонова? Со всеми, так сказать, его потрохами, юридическим адресом, печатями, счетами, секретаршами… Вы мне — деньги в размере долга, а я вам — господина Филонова, и делайте с ним, что хотите.

Б. О. помолчал, помешивая прутиком головешки.

— Братва приезжает и начинает шелестеть бумагами. Ага, говорит, вот у него есть квартира, машина, дача. Худо-бедно, движимость с недвижимостью затраченные средства покроет. Это неплохо. Но игра пока свеч не стоит. И дальше шелестят бумагами. Ага, еще есть вполне законная фирма, счет в банке и все прочие атрибуты цивилизованного бизнеса — очень хорошо, это нам пригодится, по рукам, берем мы вашего господина Филонова, так и быть. — Он пристально глянул на трансвестита. — Так было дело?

— Все-то ты знаешь.

— Я вам, кажется, задал вопрос, — Б. О. вытащил из костра головешку и поднес ее к лицу пленного.

— Да так, так! Были кое-какие нюансы, но в целом так.

Б. О. отвел головешку от его лица, подержал ее на вытянутой руке, любуясь блужданием пунцовых волн в черных тканях обгоревшего дерева, и бережно положил ее на место.

— Дальше, Илья Соломоновна. Я весь внимание.

— Дальше? Ничего особенного. Фирма продолжала работать, правда, не вполне самостоятельно. Под контролем… В составе холдинга.

— Это событие было, насколько я понимаю, отмечено тем, что вы сменили фамилию?

— Да… Готовился большой проект…

— Поставки алюминия. Я в курсе.

Трансвестит умолк и, задумчиво прищурившись, посмотрел на Б. О.

— Молодой человек… Вы оказываетесь в курсе слишком уж многих дел. Такая осведомленность зачастую вредно сказывается на здоровье.

Б. О. промокнул тыльной стороной ладони саднящую бровь.

— Что верно, то верно,

— Я не эту пустячную царапину имел в виду.

Б. О. дружески похлопал собеседницу по коленке:

— Слушайте, у вас сейчас не то положение, чтобы упражняться в такого рода леденящих душу намеках… Но дело даже не в том, что нам, как советовала девушка, ничего не стоит тюкнуть вас по голове и положить на рельсы.

Трансвестит, судорожно сглотнув, покосился на рельсы.

— Не беспокойтесь, мы вас туда не уложим. Мы, как вы изволили заметить, в самом деле люди интеллигентные. А знаете, почему мы не станем марать о вас руки? Потому что это бессмысленно. Вы, если разобраться, и так уже лежите на рельсах…

— Это точно, — вставила Бася. — Хотя на шахтера эта сволочь не похожа. Среди шахтеров нет педиков.

— Давно лежите, — продолжал, не замечая ее реплики, Б. О. — С того самого дня, как вступили в холдинг, — он сделал выразительную паузу. — Вы хоть догадываетесь, что за публику кинули с этим кредитом? Смею вас уверить, это такой паровоз, который уж наедет так наедет… И характер травм будет таков, что хоронить вас придется в закрытом гробу.

— Я делал только то, что мне предписывали, — мрачно отозвался пленный.

— И вы полагаете, это вас извиняет? — усмехнулся Б. О., встал со своего места у костра, сделал несколько разминочных приседаний. — Кстати, вы заикнулись о каком-то там патронаже.

— Вы мне развяжете руки или нет? Не беспокойтесь, я не сбегу.

Бася, перекинувшись взглядом с Б. О., нехотя исполнила это пожелание. Илья Соломоновна помассировала затекшие кисти, села на бревно.

— Земля, знаете ли, холодная.

— Ну-ну, — сказала Бася, — какая трогательная забота о своей заднице. Ах да, я забыла, что вы теперь женщина. Тогда понятно, — и, повернувшись к своему спутнику, внесла ясность: — Этот кусок говна, понимаешь, придатки боится застудить. — Некоторое время лицо ее сохраняло недоуменное выражение. — Слушай, а у нее есть придатки? Как ты думаешь?

— Где вы нашли это чудовище? — спросил трансвестит, отодвигаясь подальше от Баси. — Это настоящая мегера.

— Поговори у меня! — энергично замахнулась она.

— Все! Все! — Б. О. встал между ними. — Спокойно. Давайте соблюдать парламентский этикет.

— Да у нас в парламенте еще не так махаются! — резонно возразила Бася, отступая к кустам бузины.

— Да… — закусил губу Б. О. — С этим трудно спорить. Так о чем, бишь, мы толковали? Ах да, о патронаже. В чем он выражался?

Трансвестит дернул пухлой щекой:

— Ну, был один нюанс чисто формального свойства. Пустяк. Банковские дела. Вернее, конвертационные. Каждая фирма имеет свой счет в банке, так? Что касается меня, то я имел такой счет в Промтехбанке. Совершенно официальный, легальный и в общем-то прозрачный. В том смысле, что при желании всегда можно было отследить, куда пошли средства. Естественно, это касалось и валюты, которая переводилась деловым партнерам в оплату за определенные поставки из-за рубежа. Чего бы проще? Мой банк конвертирует средства и переводит их по назначению, так?

— Так, — без особой уверенности в голосе согласился Б. О.

— А вот и не так. По договоренности именно эта финальная стадия сделки — конвертация и перевод средств — осуществлялась в другом месте… — Трансвестит пожал плечами. — Таково было условие тех, кто удержал меня на плаву. Ну, вы понимаете…

— Да-да. Те добрые самаритяне, что выкупили ваш долг. Что за народ, кстати?

— Ну, скажем так, публика специфическая. За мной в спортзал приехали четверо.

— Что?! — звонко выкрикнула Бася, подбежала, схватила пленного за грудки. — Один такой здоровенный, другой флегматичный малый, третий…

— Господи, да уберите вы от меня эту мегеру! Она же меня задушит.

Б. О., обхватив Басю сзади, с трудом оттащил ее в сторону.

— Остынь, остынь… — шептал он ей на ухо, все еще крепко удерживая в своих объятиях. — Вот так… Присядь, — и усадил ее на бревно, а сам вернулся к трансвеститу. — Так что было за условие?

— Конвертация и перевод будут осуществляться вне моего банка — вот и все условие, — болезненно поморщившись, покрутил головой тот. — Черт, чуть шею мне не свернула, гарпия.

— Что за банк контролировал операцию?

— Это не банк. Финансовая группа… — Он зябко поежился, поднял воротник пиджака. — Финансовая группа ВВК.

Возникла пауза.

— Илья Соломоновна, хотите совет?

— Да?

— Смажьте пятки дегтем.

— Это еще зачем?

— Затем, что вам надо бежать отсюда куда глаза глядят. А деготь — чтобы пятки ваши не сверкали.

— Молодой человек, — улыбнулся трансвестит, поднимаясь с бревна и зачем-то тщательно отряхивая рукава своего некогда белоснежного, а теперь совсем не годящегося для выхода в свет пиджака. — Я, пожалуй, никуда не побегу. Если вы думаете, что ваши предупреждения заставили меня наложить в штаны, то вы заблуждаетесь.

Он повернулся и медленно пошел вверх по тропинке.

— Идиот! Ты же сейчас между двух огней… Вспыхнешь, как пучок сухой соломы, — крикнул Б. О. вслед человеку, готовому скрыться в зарослях боярышника, темными волнами нависающих над откосом.

Трансвестит остановился, вернулся, подошел к Б. О. вплотную:

— Видите ли… я уже под охраной одного из этих огней. Вот-вот. На днях я встречалась с одним молодым человеком, который очень заинтересован в имеющейся у меня информации.

— Молодым человеком? — задумчиво протянул Б. О. — Такой интеллигентный, подтянутый… И с особенным холодным, как у рыбы, взглядом?

— Предположим… — улыбнулся трансвестит. — Знаете, я не склонна безоговорочно доверять крылатым фразам.

— Каким, например?

— Что глаза — это зеркало души.

— Вот тут ты права, — кивнул Б. О. — Душа тут совершенно ни при чем… — осторожно коснулся плеча собеседника. — Слушай, мне бы надо с этим парнем повидаться. Устроишь?

Трансвестит отступил на шаг и, оглядев Б. О. с головы до ног, мягко улыбнулся:

— Я ведь слукавила там, в кабаке… Когда сказала, что ты не в моем вкусе.

— Ах ты, сво-о-олочь! — ринулась вперед Бася, но Б. О. вовремя остановил ее порыв.

— Ты именно в моем вкусе, — добавил трансвестит. — И я вполне могу свести тебя с этим парнем. Но… — последовала выразительная пауза. — Сам понимаешь, долг платежом красен.

Некоторое время Б. О. с сумрачным видом разглядывал носки своих кроссовок.

— Ладно. Черт с тобой… Где? Когда?

Трансвестит сообщил название голубого заведения и время, усмехнулся, прикоснулся губами к ладошке и сдул с нее след поцелуя:

— Ча-а-а-а-о!

* * *

Привалившись спиной к бревну, Бася сидела на земле, наблюдая за Б. О., который, дотронувшись тыльной стороной ладони до кровоточащей брови, медленно присел на корточки и застыл, поглаживая подушечкой указательного пальца лист подорожника.

— Смотри, какой красавец… — прошептал он, метнув в сторону Баси косой лукавый взгляд. — Ну просто вылитый майор!

— Ой, нет, я больше не могу! — вздохнула она. — Ты меня достал со своими языческими замашками, — щелчком отправила окурок в сторону масляно поблескивавших путей и придавила широкий и сладкий зевок ладошкой. — Ну ладно, ладно… Сдаюсь. А почему ты сказал — майор?

— Да потому, что он майор и есть, — пояснил Б. О. — Подорожник из семейства «больших», то есть именно «майор» на языке ботаников. Ну давай, дружок, почистим твой зеленый мундир, а то вон сколько на нем от дороги гари, пыли и копоти осело… Знаешь, о чем он думает?

— Ну разумеется! — устало ответила Бася. — О том, что он ненароком оказался свидетелем жестокого допроса, которому два бандита с большой дороги подвергли какое-то добропорядочное существо неопределенного пола. И надо об этом заявить в ближайшее отделение милиции.

— Не думаю, — покачал головой Б. О. — Природа с нами заодно! Нет, ты ошибаешься. Он думает о том, что люди испокон века используют его сочное, богатое каротином, витамином С, фитонцидами и многими другими целебными веществами тело, чтобы успокаивать свои раны. И еще думает: ах вы, жалкие беспомощные двуногие существа, что бы вы без нас, майоров в самом соку, делали!

Сорвав сочный лист, Б. О. приложил его к ране над левой бровью.

— Больно? — спросила она, отводя его растрепавшиеся волосы со лба, и сказала: — Наверное, придется сейчас ехать в какой-нибудь ночной травмпункт накладывать швы!

Б. О. отрицательно замотал головой:

— Зачем? Какие швы? Вот этот старый добрый майор меня быстро подлечит…

— Почему ты говорил о двух огнях?

— Потому что их два. Один — это твой старый друг Игнатий, а другой…

— Как этот гад говорил? Группа ВВК?

— Да, те четверо ребят, что наведывались за этим деятелем в спортзал, наверняка оттуда… Все тот же эскорт большого человека. И точно такой же сволочи, как наш Игнатий Петрович. Дела наши, словом, обстоят скверно.

— Это настолько серьезно? Откуда ты знаешь этих людей?

— Откуда… Оттуда, что головной офис этой финансовой группы я спалил дотла вот этими самыми руками.

Он рассказал про особняк в центре Москвы, где некий наладчик бумагорезательных машин забыл в полуподвале пустую бутылку.

— А что тебя смущает? — Бася пожала плечами. — Я, конечно, не большой в этих делах специалист. Но уже то, что мне пришлось видеть несколько часов назад… — Она слегка толкнула его в плечо. — Скажи, а ведь ты расцениваешь эти свои акции как некую художественную ткань, ведь так? Явление художественного порядка, ведь так? Как некий перформанс?

— Ну, это ты хватила, — усмехнулся он. — Перформанс…

— Не надо, не надо, — настаивала она. — Я в этом жанре не новичок, я знаю, о чем говорю. — Она закурила и, округлив губы, выпустила дым колечком. — Если в особняке все обстояло так, как ты говоришь, то это… — Бася сделала жест, оставивший в темном воздухе бледный дымный вензель. — Это, безусловно, большая творческая удача. Так в чем дело? Что тебя смущает?

Некоторое время он молчал, вычерчивая прутиком синусоиду в черной гаревой проплешине.

— Такое со мной случилось впервые.

— Что именно?

— Там сгорел человек, — Б. О. уселся на бревно, ссутулился и уронил руки между колен. — Но этого не могло быть. Не могло. Просто по определению.

Бася, не зная толком, что в такой ситуации можно предпринять, просто положила ему руку на колено и так сидела молча, чувствуя, что не стоит говорить, спорить, успокаивать, а все, что должно сейчас делать, это вот так сидеть рядом и слушать, как подвывает где-то далеко за изгибом путей собака.

Он опустил руку на ее ладонь в знак благодарности за молчание и встал.

— Вот так. Теперь пошли.

Она удержала его руку — он качнулся и отшатнулся назад.

— Постой.

— Да?

— Ты не допускаешь возможности, что тебя просто подставили?

Секунду Б. О. глядел в землю, потом выпрямился, глубоко вдохнул и тихо проговорил:

— Допускаю.

— Вот так-то лучше! Выздоравливай!

— Что-о-о? — Он застыл с приоткрытым ртом.

— Я привыкла иметь дело с сильными, здоровыми и опасными людьми, — тщательно артикулируя, произнесла Бася, возвращая ему — буквально и интонационно — точную копию одной его произнесенной в момент их знакомства фразы. — А ты только что был слабым, больным и беззащитным.

— Подставили, говоришь? — прошептал он, обращаясь к себе самому. — Ну-ну. Разберемся, еще не вечер.

— Это точно! — сказала она и сладко потянулась. — По-моему, уже утро.

 

4. Холдинг разовых фирм

Дуся встретил их появление без энтузиазма, и не по причине того, что на часах было половина пятого утра, — как и большинство компьютерных мутантов он был ночной птицей, — а просто, по обыкновению, был занят чем-то очень ответственным. Вид у него был совершенно отсутствующий, как у сомнамбулы. Приоткрыв рот, он бессмысленным плывущим взглядом обвел визитеров, кажется не до конца понимая, кто и зачем к нему явился. Б. О. поводил перед его глазами указательным пальцем, проверяя уровень реактивности, — зрачки Дуси в ответ на мерное, похожее на покачивание метрономной стрелки движение пальца не пошевелились.

— Эй, покинь на секунду свою виртуальную реальность. Я тебе давал хард-диск. Ты его запустил?

Дуся зажмурился, тряхнул головой, пришел в себя, секунду стоял с видом двоечника, не выучившего урок, и смотрел в потолок.

— Ах, этот! — вспомнил он. — Так давным-давно запустил. Все текстовые файлы я тебе на дискеты скинул. Там и таблицы были, и факсы какие-то, письма, договоры, адреса… Все скинул тебе на носители. Этот парень что, занимался банковскими делами?

— Откуда ты знаешь? — вздрогнул Б. О.

Наблюдая за Дусей, Бася интуитивно улавливала: что-то в его поведении не так. Переглянулась с Б. О. — тот кивнул, видимо, был того же мнения.

— Пошли, покажешь.

— Да я его снял давно. На кой он мне нужен? Все, что ты просил, сбросил на носители. Можешь забирать.

Б. О. задержался в коридоре.

— Слушай меня сюда, — произнес он тоном, не терпящим возражений. — Я не знаю пока, что было на этом винчестере. Но зато очень хорошо знаю, что его владелец теперь лежит на кладбище, — помолчал, глядя на Дусю, который с покаянным видом ковырял спичкой под ногтем. — Ладно. Будем считать эту тему закрытой. Где у тебя все это хозяйство?

— Там, — мотнул Дуся головой в сторону комнаты.

В полумраке светились два монитора. На одном из них мигала картинка какого-то интернетовского сайта.

— Елки-моталки! — хлопнул себя ладонью по лбу Дуся, присаживаясь к компьютеру. — Совсем забыл сказать. Тебя же Джой искал. Просил передать, что ты скоро можешь понадобиться. У него срочная работа.

— Опять? — усмехнулся Б. О.

— Типа того, — Дуся черкнул на листке несколько цифр. — Это номер его пейджера. Скинь ему информацию, где тебя в случае чего искать… Вон там твои дискеты, у второго компьютера. Слушай, а может, винчестер мне оставишь? В хозяйстве пригодится.

— Хорошо. Только побей все, что там было на нем. Б. О. достал из бумажника несколько стодолларовых купюр, подсунул их под коврик для мышки и в ответ на протестующий жест Дуси дружески пихнул его в плечо. — Все. Полемику по этому поводу мы закончили. Купи себе чего-нибудь приличное пожрать. От этих синтетических супов ты загнешься.

* * *

«Надо же, выходит, я полдня проспала», — удивилась Бася, когда Б. О. осторожно намекнул, что хорошо бы перекусить.

— Сейчас я что-нибудь придумаю. Да! У нас же есть курица в красном перце, помнишь?

Б. О., облизываясь, старательно обгладывал ножки, прихлебывая из высокого стакана апельсиновый сок. Он съел добрую половину противня — и, с блаженным вздохом отодвигая от себя тарелку с горкой мелких костей, сказал:

— Это просто гениально.

— Ничего, есть можно, — согласилась она, вытерев рот салфеткой. — Только слишком остро.

— Извини, жратва отменная, но я не курицу имел в виду.

Не обращая внимания на ее поджатые в знак обиды губы, Б. О. выбрался из-за стола, через минуту вернулся с ноутбуком, расчистил место на кухонном столе, включил компьютер в сеть.

— Вот тут, — он постучал ногтем по корпусу, — насколько я смог разобрать, пока ты спала, заварена хорошая густая каша. Не хочешь попробовать?

— Тоже с перцем?

— Не то слово. Твои техасские ножки по сравнению с этим просто дежурное блюдо из диетической столовки, — Б. О. развернул ноутбук так, чтобы ей было видно монитор. — Смотри, что нашлось на винчестере у этого несчастного паренька… Это блюдо готовится так. Берем хорошую порцию кредитных денег из Профибанка. Потом быстро переводим ее в Таежногорск и тут же едем в банк, кладем на стол документы: вот, господа кредиторы, деньги пошли по назначению. Очень хорошо, говорят в банке. Не просто хорошо, а замечательно, говорят в фирме «Таис», прекрасно отдавая себе отчет в том, что в этот момент банк своих денег уже практически лишился.

— Почему?

— Да потому, что контракт на поставку алюминия — это липа. Вспомни, что говорил помощник депутата… — Он помолчал. — Пусть ему земля будет пухом… Так или иначе, но деньги возвращаются в «Таис», и не исключено, что с какой-нибудь сопроводительной запиской примерно такого свойства: господа, вы там в своем ТОО случайно наехали на пень, мы вам и килограмма металла отгрузить не можем, поскольку все поставки по таллинговой схеме у нас давным-давно расписаны.

— Но о возврате средств, — она ткнула пальцем в монитор, — наше замечательное ТОО никого в известность ставить уже не собирается?

Б. О. оторвался от компьютера и бросил на нее многозначительный взгляд.

— Бася, возможно, ты похоронила в себе талантливого махинатора… — Его пальцы пробежали по клавиатуре, вызывая новый файл. — Естественно. Никто банк о возврате денег не информирует. И смотри, что происходит. Наш друг Илья Соломонович прямо в тот день, как на его счет возвращаются деньги, заключает молниеносный контракт с английской фирмой «Уилсон» на поставку каких-то станков для металлургической промышленности. Помнишь, где у ТОО «Таис» счет?

— Пром… какой-то там банк?

— Верно, Промтехбанк. Это солидная, респектабельная фирма, она в банковском рейтинге в первой двадцатке. Так что уж как-нибудь в состоянии быстренько конвертировать любую сумму и перевести ее куда следует. Но господин Филонов конвертирует кредитные средства в другом месте. Где? Правильно. В финансовой группе ВВК, под патронажем которой работает. И в этот момент его лавочка ни с того ни с сего вдруг прекращает свое благополучное существование.

— Паренек обнаружил, что один из клиентов фирмы, где он работал, испарился без следа? И попытался понять, что в его родной конторе происходит? — предположила она.

— Не совсем так, — возразил Б. О. — Он обнаружил эти фирмы-пустышки еще до случая с господином Филоновым. «Таис» был, собственно, последним в этом живописном ряду. На его винчестере есть документы еще по двум аналогичным ТОО, — Б. О. порыскал по каталогу. — Вот… Точно такая же — до мелочей — комбинация. ТОО «ВиК» берет кредит у банка на поставку за рубеж партии древесины. Переводит деньги в АО «Леспромэкспорт», откуда они немедленно возвращаются с комментарием: извините, но таких объемов леса у нас нет. И дальше события развиваются по накатанной схеме. «ВиК» немедленно подписывает контракт все с той же фирмой «Уилсон»… — он наклонился к монитору, вчитываясь в текст, — на поставку деревообрабатывающего оборудования. Конвертирует деньги все в той же ВВК, после чего испаряется без следа.

— Интересно, а подводными лодками «Уилсон» не торгует с нашей многострадальной страной?

— Все может быть. Наверняка познакомившись с платежами, проходившими через него, паренек задался таким же вопросом. И захотел познакомиться с этой компанией «Уилсон» поближе.

— Съездил в Лондон?

— Ну зачем? Просто связался с тамошней регистрационной палатой. И получил оттуда очень интересный ответ. Такой фирмы, сообщили британские крючкотворы, в нашей доброй старой Англии просто нет. Точнее, она была… Вот их данные, посмотри.

— Так, — прошептала Бася, подвигаясь ближе к монитору. — Значит, компания «Уилсон лимитед» зарегистрирована в 1989 году. Прекратила свою деятельность… Хм, первого января нынешнего года прекратила! — Она откинулась на спинку стула и помассировала виски. — Это, пардон, как понимать? А куда же шли деньги?

— Хороший вопрос. Найди-ка там файл «банк».

— Нашла. И что тут?

— Запрос паренька в тот банк, реквизиты которого были указаны в контракте с ТОО «Таис», «ВиК» и прочих… Почитай, там, кажется, есть ответ из этого банка. Ты в каких отношениях с английским? Перевести с листа сможешь?

— Х-ха! — фыркнула она и уставилась в текст. — Значит, на ваш запрос отвечаем… — Она подняла вверх указательный палец. — Отвечают, видал? Как это любезно с их стороны… Отвечаем, что указанного в контракте счета… В контракте счета нет ни в одном из двадцати отделений нашего банка… Нет и быть не может. Потому что в нашей организации принята другая система нумерации счетов. Ну вот! А ты говоришь!

— Я, кажется, ничего пока не говорил, — Б. О. подвинул к себе компьютер. — И кроме того, — продолжал он переводить начатый Басей абзац, — указанного вами в запросе филиала нашего банка в городе Саутгемптон вообще нет… Дай мне сигарету, а то я что-то разволновался.

— По какому поводу? — Она толкнула по столу пачку.

— По поводу кредитных учреждений нашей многострадальной страны. — Он затянулся и долго не выпускал дым. — Одному Богу известно, сколько денег на круг вытащили из них ребята из финансовой группы ВВК.

Они молча докурили свои сигареты.

— Я так понимаю, — прервал паузу Б. О., — что в сумме эти внешне задрипанные лавочки типа ТОО «Таис» представляли собой мощный холдинг разовых контор.

— Что значит — разовых? Это же не презервативы…

— В том смысле разовых, что создавалась или, как в случае с Ильей Соломоновичем, перекупались под один-единственный проект. Они нужны были до тех пор, пока деньги не ушли в «Уилсон». А потом все — концы в воду… — Он задумчиво повертел в пальцах зажигалку. — Мне одно кажется странным.

— Всего-то одно? — вставила она.

— Пока да. Такие грамотные ребята, что держали под контролем группу ВВК, не должны были бы оставлять следов.

— Отпечатков пальцев?

— Вот именно, — мрачно кивнул он. — Пальцев вроде тех, которыми держит пилку для ногтей наш Илья Соломонович.

Она вздрогнула:

— Что ты хочешь этим сказать? Я вообще-то тоже не питаю больших симпатий к голубым… Тем более что теперь он вроде как женщина… Но это еще не повод…

— Еще какой повод. Ведь все те несчастные директора мелких лавочек, что оказывались под крылом холдинга, к сожалению, имеют язык. И могут кое-что сболтнуть. Ты ночью имела случай в этом убедиться.

Б. О. некоторое время сидел, о чем-то размышляя. Бася заметила, как ожил и напряженно заерзал под кожей желвак.

— Зря я оставил ему жесткий диск этого паренька… — поднял на нее глаза Б. О. — Там слишком много взрывоопасной информации. Поехали! — шумно выдохнул он, перекинул через плечо джинсовую куртку и хлопнул кухонной дверью так, что тонкими голосами вскрикнули бабушкины хрустальные рюмки, выстроенные в шеренгу на верхней полке старого серванта, и Бася подумала, что давно надо бы разобраться в этом посудно-рюмочном хозяйстве: хрусталь, наверное, покрылся пылью, а серебро потускнело.

* * *

Машина долго не заводилась, и Б. О. прошелся по поводу аккумулятора в таких выражениях, что запотели стекла. В конце концов завелась, но на полдороге кончился бензин, пришлось заворачивать на заправку. Б. О. нервничал и глухо матерился. На заправке была очередь. Б. О. пристроился в хвост и заглушил двигатель. Только теперь она решилась подать голос:

— Что стряслось?

— Мы недосмотрели несколько файлов, — пояснил он. — А там было еще кое-что интересное. В частности, несколько документов, из которых следует, что буквально за день до пожара в особняке со счетов финансовой группы львиная доля средств ушла в какой-то Альянс-банк. Мальчишка, судя по всему, собрав эти материалы, пошел к руководству и задал кое-какие вопросы. В первую очередь: отчего мы переводим приличные суммы на официально несуществующие счета несуществующей фирмы «Уилсон»? И следует ли подыскивать новую работу в связи с тем, что в результате операции с Альянс-банком группа практически прекратила существование? Возможно, он и еще чем-то интересовался, но и того, что зацепил, оказалось достаточно, чтобы вечером к нему заехали домой ребята на джипе и отвезли на работу. А оттуда молодой человек прямиком отправился на кладбище.

Сворачивая на знакомую улицу, Б. О. ни с того ни с сего резко затормозил, сдал назад, проехал до следующего переулка и тихим ходом двинулся по тенистой улочке, неторопливо скатывавшейся к желтой девятиэтажной панельной коробке с цокольной пристройкой, широкую витрину которой по диагонали перечеркивала надпись «Строймаркет».

Он припарковался за огромной фурой, из которой рабочие таскали увесистые картонные ящики, вышел из машины. Бася последовала за ним и только теперь оценила смысл его маневра: отсюда хорошо был виден подъезд к нужному дому.

Метрах в десяти от парадного, сбоку от площадки, заставленной «Жигулями», стоял массивный темно-вишневый джип — как бык, приглядывающий за стадом своих телок.

Привалившись спиной к дверце и скрестив руки на груди, сонно курил, не вынимая изо рта сигарету, какой-то молодой человек в светло-коричневой замшевой куртке, голубых джинсах и ковбойских сапогах на высоком каблуке.

— Так я и знал, — прошептал Б. О. — Водитель.

В этот момент в дверном проеме возникло циклопических размеров существо — судя по габаритам, этот человек вполне мог бы выступать за команду штангистов в супертяжелом весе.

— Амбал, — присвистнул Б. О.

Следом показались еще двое. Один высок, сухощав, флегматичен, другой среднего роста, подтянут, подвижен.

— Ну вот, — подвел итог Б. О. — Стрелок и драчун. Личный эскорт большого человека.

— Что, большие люди подбирают себе тонтон-макутов в одном инкубаторе? — спросила она. — Где-то я персонажи с такими ярко выраженными амплуа уже видела… А где сам большой человек?

— Лучше не спрашивай.

— Ты его знаешь?

— Немного… Правда, чести быть лично представленным не имел. — Он помолчал. — И, откровенно говоря, об этом не очень жалею. А вообще-то познакомиться с этой командой — пусть и заочно — мне пришлось по долгу службы.

В ответ на ее вопросительно-растерянный взгляд он пояснил:

— Я сжег лавочку, которую они опекали, — Б. О. обернулся на звук, раздавшийся за спиной, и немного понаблюдал, как рабочий, уронивший тяжелую картонную коробку, собирает выползшие из нее кафельные плитки. — Как теперь выясняется, сжег пустое место.

Джип плавно тронулся.

— Пошли.

Все происходившее вслед за этим она воспринимала как виртуальную реальность, образы которой накатывают на тебя из монитора, создавая иллюзию твоего движения вперед по каким-то извилистым темным тоннелям; накатила и унеслась под ноги лестница в парадном, отъехала влево и опрокинулась за спину знакомая дверь. Потом ее всосал в себя темный коридор и вытолкнул в комнату, где царил разгром — опрокинутые компьютеры, разбитые мониторы, висящая на падавшем со стола шнуре клавиатура, — потом был опять коридор, справа проплыла стеклянная дверь кухни, остановилась, откатилась внутрь помещения, и Бася увидела ноги и подумала: что за странные ноги такие и почему они словно парят в невесомости? Она подняла взгляд.

Дуся висел на шнуре от лампочки — но это была уже не виртуальная, а просто реальность.

 

5. Камикадзе в поезде Москва — Рига

Говорят, не стоит пить водку по ночам, ночная водка не сообщает душе подъема, не растворяет боль в груди и не пьянит, но они пили, молча сидя в темной кухне, потому что у них не было выбора: любое другое занятие сопряжено с необходимостью двигаться, шевелиться, думать, произносить какие-то слова, а на это не было сил и даже не было сил на сон.

Они уже выпили одну бутылку «Смирновской», приступили ко второй, но оставались совершенно трезвыми и целиком доверялись инстинкту, который предписывал время от времени протягивать руку, наполнять рюмки, подносить их ко рту и резко забрасывать голову назад.

Зазвонил телефон. Бася вялой рукой подняла трубку:

— Да? Это тебя…

Он поднес трубку к уху и долго молчал, дожидаясь, пока кто-то на другом конце провода не заявит о себе.

— Здравствуйте, — донесся наконец издалека слабый женский голос. — Мне Коля дал ваши телефоны. Я звонила весь день, но нигде вас не могла застать.

Да-да, — механически отозвался он. — Коля дал.

— Это Нина, Сашина сестра.

— Я узнал вас. Как вы там? Мама Сашина как?

— Ничего. Держится.

— Дай-то бог.

— Я не знаю, зачем звоню. Просто хотела сказать спасибо.

— Не за что, Нина.

— Прекратите… Я ведь видела, как вы бросали конверт с деньгами в ящик. Что вы молчите?

— Ничего. Просто молчу.

— Я не знаю, кто вы, откуда и почему вдруг возникли в этом деле…

— Нина, давайте не будем. Какое дело? С какой стати — дело?

— Дело, дело. Я вам просто хочу сказать кое-что. Еще прежде хотела, когда вы на сорок дней заходили, но почему-то не смогла… Это ведь не несчастный случай был с Сашей, нет.

— Что?

Он резко подался вперед, стол дрогнул, рюмка покачнулась, на мгновение зависла, точно вдруг попала в состояние невесомости, и все-таки упала.

— Мне следователь говорил… Постойте, как же его фамилия… Турковский… Нет, Конецкий. Да, именно так, Конецкий. Он просил не распространяться — в интересах следствия… Ну, да теперь какая разница, все равно никого не найдут.

— Что говорил?

— Его ведь застрелили, Сашу нашего.

— Черт!.. Извините, это непроизвольно вырвалось… А не было разговора про ствол?

— Что, простите?

— Ну, про оружие…

— Подождите, я попробую вспомнить. Да. Он обмолвился вскользь, мимоходом… Я просто забыла, потому что ничего в этом не понимаю. Помню, мне только что-то показалось странным в этой связи.

— Что, Нина, что? Вспоминайте, прошу вас.

— Да! Я тогда подумала: какое отношение оружие может иметь к ветру?

— К ветру?

— Да, я так подумала.

— К ветру, к ветру… Ветряк? Мельница?

— Нет, нет…

— Муссон? Пассат? Бора?

— Нет, что-то другое.

— Флюгер?

— Да! Вот именно. Именно флюгер! Так следователь сказал.

— Нина, он сказал не совсем так.

— А как?

— Он сказал — «люгер».

— Возможно…

— И еще сказал, что оружие не нашли.

— Да… Почему вы опять молчите?

— Нина, у меня к вам просьба. Забудьте, пожалуйста, эти телефонные номера.

— Хорошо. Если вам это важно.

— Важно.

— Уже забыла.

— И Коле скажите, чтобы забыл.

— Разумеется. Ни пуха вам…

— К черту! — с треском впечатал он трубку в пазы на покатой панели аппарата, поднял рюмку, налил и так застыл, глядя на призывно колышущуюся жидкость.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Он медленно, мелкими глотками выпил, посидел с закрытыми глазами, наслаждаясь движением теплой волны, растекавшейся по телу, и на губах его потихоньку начала разрастаться странная сардоническая улыбка.

— О том, как изящно меня подставили.

* * *

Я специалист в своем деле, говорил он, меня зовут, когда нужно сделать работу, связанную с огнем, только это, ни на какие другие дела я не иду, и мне очень не нравится, что пришлось выступить в совершенно ином амплуа.

— Каком?

— Камикадзе… Смотри, какая получается замечательная комбинация: ВВК организует собственный пожар, ничего при этом, как мы теперь знаем, не теряя, кроме фасадного мрамора да шведских дымчатых стекол. Они вынули максимально много денег из банков, используя свой холдинг разовых фирм, и теперь им надо просто исчезнуть. Как? Лучше всего сгореть. Они нанимают человека, благополучно горят и выплачивают исполнителю гонорар. До этого момента все логично. А потом — нет. Я должен был получить деньги за кордоном, но получил их перед границей.

— Это имеет какое-то значение?

— Еще какое! Судя по всему, события должны были развиваться так. Таможенник любезно просит меня предъявить содержимое чемоданчика: что там у вас? Так, валюта. Есть лицензия на вывоз, оформленная Профибанком, — я точно помню, что лицензия была именно из этого банка, потому что, когда открыл чемоданчик, сидя за рулем грузовика, еще немного удивился: контора солидная, респектабельная… Впрочем, мне тогда не до того было. Главное, что все законно. И таможенник это, конечно, видит: документы в порядке, извините за беспокойство и счастливого пути. Впрочем, минуту, чемоданчик что-то тяжеловат, позвольте полюбопытствовать, что там еще. Ага, «люгер», да еще к тому же «грязный»: из него стреляли. Что ж, пройдемте до выяснения.

Б. О. прикрыл глаза, откинулся на спинку стула и некоторое время сидел без движения, точно впав в полудрему.

— Дальше все просто, — с горькой усмешкой сказал он. — Дальше все настолько просто, что даже последний прапор из охраны сможет сообразить: взяли исполнителя. При нем гонорар. Кто выплатил гонорар? Нетрудно догадаться: Профибанк, лицензия-то его и все сопроводительные документы тоже. Как уж братва из ВВК эти бумаги смастерила, не знаю, но факт есть факт. К тому же пистолет, из которого застрелен мальчишка. Да плюс ко всему еще один нюанс: в деле оказывается замешана охрана Профибанка. Дальше еще проще: прокуратура наезжает на Профибанк, а ребята из ВВК поднимают бокалы с шампанским: они благополучно торпедировали солидное кредитное учреждение. Во-первых, увели в неизвестном направлении кредит и, во-вторых, подставили как организатора пожара, отягощенного убийством.

Он помолчал.

— Я и был тем камикадзе, который должен спланировать на палубу дредноута под названием Профибанк. Под крылом у меня, в чемоданчике, было достаточно тротила… Скандал грохнул бы знатный.

— Толково, — оценила она. — Но, спрыгнув с поезда, ты, выходит, провалил очень большой проект.

— Проект… — усмехнулся он. — Да нет, тут, пожалуй, такого рода терминология неуместна. Чем дольше я обо всем этом думаю, тем больше мне взаимоотношения этих двух команд напоминают войну.

— Каких команд?

— Одну, насколько я понимаю, представляет… — Б. О. хотел было по привычке сказать «твой Игнатий», но вовремя прикусил язык, — представляет этот сукин сын по имени Игнатий Петрович. А другую… Имя этого человека тебе вряд ли о чем-то скажет, а что касается его ребят, то ты их видела, — он красноречиво помолчал. — И имела случай убедиться, что это люди с фантазией.

— А тот несчастный помощник депутата, от которого остался один «Ролекс»?

Б. О. пожал плечами:

— Кто знает… То ли разборки внутри алюминиевой мафии, то ли еще что-то. Впрочем, возможно, носитель подскажет. Ну тот, что мы нашли в сумке Игоря.

Сдавив ладонями виски, она уронила голову на грудь и так сидела, слегка раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча себе под нос:

— Господи, Господи, Господи…

— Не поминай это имя всуе, — донесся откуда-то издалека голос Б. О. — Без толку. В нашей степи другой бог. Он любит вкус и запах крови.

 

6. Никто не хотел тормозить

Грузовик развернулся у кромки взлетно-посадочной полосы и медленно подъехал к столику под полосатым тентом. Человек с торчавшей в уголке рта зубочисткой выбрался из кабины, глубоко вздохнул.

Несколько минут он стоял, глядя себе под ноги, потом двинулся к столику, уселся в кресло, поднял чашку с дымящимся кофе.

— Судя по вашему виду, молодой человек, вы провели бессонную ночь, — заметил он, взглянув на своего помощника. — Ничего, дело молодое. Девушка, в объятиях которой вы коротали время, хороша собой?

— Я работал, — ровным официальным тоном отозвался молодой человек. — Ситуация в Лондоне выходит из-под контроля.

— Та-а-а-ак… — протянул Игнатий. — Как говорят в народе, хорошее начало хорошего летнего дня.

— В народе так не говорят.

— Да что вы?

— Эта известная фраза принадлежит Хармсу.

— Хармсу? — переспросил Игнатий. — Это кто-то из ваших американских профессоров?

Молодой человек деликатно промолчал.

— Что поделать, мой юный друг… Мы народ простой, американских университетов не заканчивали. Будучи примерно одних с вами лет, я прослушивал семилетний курс в другом достойном учебном заведении, — он умолк. — Это был хороший курс, смею вас уверить. Знания, полученные в тех аудиториях, мне очень пригодились в жизни. Ну да ладно… Что там в Лондоне?

— Всю последнюю неделю Виктор вел себя странно. Он заметно нервничал, дергался — наши люди за ним присматривали и отметили это. Слонялся по городу. Зачем-то отправился в Уимблдон.

— На турнир?

— Турнира в это время не было. Весь теннисный бомонд в этот момент находился в Париже, на Роллан-Гаросе… Открытое первенство Франции.

— Не люблю теннис, — поморщился шеф. — Пижонский вид спорта. — Он сделал долгую паузу. — Так что там? Я вас перебил, извините.

— На одном из кортов тренировались детишки. Он вертелся вокруг него. Разговаривал с какой-то девчушкой.

— Что за дети?

— Наши. Федерация командировала туда группу особо одаренных ребятишек.

— Он что, педофил?

— Не знаю. Но все это находится за пределами логики и здравого смысла.

— Вы хотите сказать, что мы теряем контроль над «Уилсоном»?

— Пока не знаю. Мы над этим работаем.

Игнатий облокотился на столик и, подперев щеку кулаком, уставился на помощника:

— Молодой человек… А это не ваши дела?

— Что вы имеете в виду?

— А то, — Игнатий медленно облизал верхнюю губу, на которой остался налет кофе, — что этот Виктор, как будто бы ваш протеже. Однокашник, так сказать, с которым вы делили комнатку в студенческой общаге в Кентукки…

— В Иллинойсе, — поправил помощник.

— Какая разница… Кстати, почему у него русское имя? Кто он по национальности?

— Англичанин. Почему вы думаете, что Виктор… — помощник сделал ударение на последнем слоге, — русское имя?

— Да так, мы народ простой, — развел руки в стороны Игнатий. — Американских университетов…

— Знаю, знаю. Не кончали.

— Прекратите хамить.

Молодой человек поправил галстук и, презрев прежние намеки, демонстративно посмотрел шефу прямо в глаза.

— А вы полагаете, Провернуть этот ваш идиотский лондонский проект, связанный со сведением каких-то личных счетов, было просто? Я не знаю, чем уж вам так насолил ваш старинный друг Аркадий Борисович, но вы думаете, — продолжал он, не обращая внимания на нетерпеливый жест Игнатия Петровича, — было просто убедить эту хитрую лису, Аркадия Борисовича, что «Уилсон» — это именно та фирма, которая ему нужна для откачки денег в офшоры из его холдинга? — Он помолчал. — Как минимум четыре поколения предков Виктора действовали на британском рынке. У этого семейства безупречная репутация. Что касается фирмы «Уилсон», то ее еще в 1989 году зарегистрировал отец Виктора. А потом подарил сыну… Так что это безупречно чистое прикрытие для такого рода операций. И они, заметьте, находятся под нашим полным контролем.

— У вас все?

Игнатий выплюнул зубочистку, вынул из розетки, стоявшей по соседству с кофейной чашкой, новую, поднял на уровень глаз, любуясь идеальной формой деревянной иглы, и медленно отправил ее в рот. Потом неожиданно что есть силы шарахнул кулаком по столу. Чашка подпрыгнула, кофе брызнул на дорогой светлый пиджак молодого человека. Тот не шелохнулся.

— Скажите, — тихо произнес Игнатий, глядя на капавший со стола кофе, — у вас в самом деле нет никаких эмоций? Или просто ваши нервы сделаны из нержавейки?

— Я не задумывался об этом. Мне некогда. Тем более сейчас, когда ситуация развивается непредсказуемо.

— Сволочь.

— Как вам будет угодно.

— Я не в ваш адрес… Этот ваш Виктор, судя по всему, большая сволочь. Мы мало ему платили?

— Нет. И платили много, и много обещали. По результатам дела, когда все деньги холдинга будут под нашим контролем, он должен получить очень хороший процент от общей суммы. Это бешеные деньги.

— Я никогда не верил «двустволкам». Пусть наши коллеги в Лондоне сидят у него на хвосте. Постарайтесь перекрыть ему доступ в офис. В дом тоже.

— Он живет в гостинице.

— Значит, в гостиницу. Пусть спит на скамейке, как клошар.

— Клошары — это в Париже, а не в Лондоне.

— Да не цепляйтесь вы к словам! Пусть дергается. И нервничает. Если в самом деле окажется, что он хочет и рыбку съесть, и… Ну, вы понимаете, на что сесть. Так вот, если дело обернется так… Вы знаете, что предпринять.

Молодой человек потер воспаленные от бессонницы глаза.

— Вы упомянули тут о нервах из нержавейки… Об отсутствии эмоций…

— Я не прав?

— Да нет, правы. Но мне тоже время от времени надо расслабляться. Так же, как и вам, когда вы сидите за рулем этой махины и гоните по бетонке как сумасшедший.

— Ну так расслабляйтесь.

— Вы не обидитесь?

— Смотря что вы имеете в виду. Если вы предложите мне сейчас встать раком и попросите разрешения употребить меня, то, возможно, обижусь.

Молодой человек рассмеялся. Игнатий поймал себя на мысли, что, пожалуй, впервые слышит его смех за время их совместной работы.

— Так не обидитесь?

— Нет.

Молодой человек подался вперед, дотянулся до розетки с зубочистками, вынул одну и сломал ее в пальцах. Потом еще одну. И еще. Он сидел в кресле, блаженно улыбаясь, и ломал тонкие деревянные иглы — одну за другой, одну за другой.

— А вы большой сукин сын, — отметил Игнатий, когда розетка опустела.

— Именно за это вы мне и платите, — с улыбкой откликнулся помощник.

С минуту Игнатий молчал, глядя на летное поле.

— Вы сказали — знаете, что предпринять, если…

— Я уже предпринял, — перебил его молодой человек. — Согласен, Виктор большая сволочь. Я от него ничего такого не ожидал.

Игнатий приоткрыл рот.

— Это ведь ваш единственный друг, насколько я понимаю…

— Мы говорим о бизнесе или о каких-то возвышенных материях? — усмехнулся молодой человек. — Если о втором, то давайте порассуждаем. Если о первом, то тут все ясно. В бизнесе друзей нет и быть не может.

— О первом. Вы правы. Да, кстати… Вы, я знаю, курите. Так курите, не стесняйтесь.

— Спасибо. — Помощник вынул из кармана красную пачку, с наслаждением закурил.

— Бросить не хотите?

— Хочу. Только не предлагайте мне все эти патентованные способы. Это шарлатанство.

— Ну что вы! — Игнатий полез в карман спортивного комбинезона и протянул помощнику сжатый кулак. Помедлив, разжал его.

На ладони лежала маленькая бархатная коробочка наподобие тех, в каких хранят кольца, серьги и прочие драгоценности.

Шеф открыл коробочку. В ложе из гранатового бархата лежала удивительной красоты зубочистка; черное дерево, маленькая рукоятка — из слоновой кости, скорее всего.

— Коллекционный экземпляр, — пояснил Игнатий. — Берите. В наши времена таких, конечно, не было. Мы жевали простые спички. Копейка за коробок. Но мне именно это помогло бросить курить.

Молодой человек затушил сигарету в пепельнице, аккуратно, двумя пальцами, вынул раритет из бархатного ложа, поднес его к лицу, любуясь совершенством формы этого крохотного произведения искусства.

— Берите, берите, — подбодрил помощника Игнатий. — Эта штучка пропитана быстродействующим ядом.

Помощник улыбнулся:

— В чувстве юмора вам иной раз не откажешь.

— Спасибо на добром слове… Да, кстати. Представьте себе, я знаю, кто такой Хармс.

— Я в этом не сомневался.

Он вставил зубочистку в рот, пожевал ее.

Игнатий пристально следил за тем, как глаза молодого человека расширяются и он судорожно сжимает зубы — яд действовал быстро, — и наконец за тем, как помощник, в последнем инстинктивном порыве цепляясь за ускользавшую жизнь, отталкивается от спинки кресла, падает вперед и так лежит в траве, разбросав руки, словно матерчатая кукла.

Игнатий вздохнул, вынул из кармана мобильник, набрал номер и сказал:

— Ребята, вы тут нужны.

Через несколько минут к летному полю подскочил джип. Из него вышли четверо. Игнатий развел руки в стороны.

— Извините, ребята, но так получилось, — он пнул носком ботинка безжизненное тело. — Я вас прошу… Уберите куда-нибудь эту яйцеголовую сволочь.

Тело погрузили на заднее сиденье.

— Этот парень слишком легко и цинично сдал своего лучшего друга… — Игнатий провел ладонью по груди, точно успокаивая внезапно возникшую в сердце боль. — Ничто не помешало бы ему точно так же сдать своего старшего товарища, — он покосился на пепельницу, в которой валялись обломки зубочисток. — Но дело даже не в этом.

Ребята кивнули, сели в джип и уехали. Игнатий присел на корточки, пошарил рукой в траве. Потом встал на четвереньки и медленно начал ощупывать землю: сантиметр за сантиметром.

— Ага! — удовлетворенно выдохнул он и поднял руку. — Есть!

На его ладони лежала сломанная зубочистка — должно быть, в момент падения молодой человек продолжал стискивать маленькую иглу черного дерева в зубах и не выпускал до тех пор, пока не уткнулся лицом в землю.

— Вот сволочь, — отрешенно произнес Игнатий. — Это в самом деле был коллекционный экземпляр.

* * *

Меньше чем через сутки после этих событий в дверь кабинета, расположенного на втором этаже старого дачного дома, сдержанно постучали. Аркадий бросил взгляд на часы: два ночи. Он отодвинул от себя бумаги, которые по привычке просматривал перед сном, составляя четкий и плотный график работы на предстоящий день, и отвернулся к окну. Голубоватый свет струился в кронах деревьев, воздух был пропитан свежестью, в нем едва уловимо чувствовался аромат костра. Он любил этот глухой отрезок ночи, когда время, казалось, останавливалось, сообщая предельную отчетливость растворенным в темноте звукам и запахам.

Не дождавшись ответа на свой стук, поздний визитер приоткрыл дверь.

— Не стой столбом в дверях, Вартан, проходи, садись. Говори, только быстро. Я работаю.

Вартан опустился в стоявшее у стола кресло.

— Виктор начал перевод денег.

Аркадий повертел в пальцах паркеровскую ручку, которой делал пометки на полях какого-то документа.

— По тому резервному каналу?

— Да.

— И куда впадает этот бурный поток?

— Виктор должен дать знать. Он мечется. Не появляется в офисе. Кто-то и в самом деле плотно сидит у него на хвосте.

— Даст знать… — повторил Аркадий, постукивая колпачком ручки по столу. — Почтовую открытку с видами Вестминстерского аббатства пришлет? Или телеграммку отобьет?

— Я же говорил, ситуация вышла из-под контроля. Он не в состоянии сейчас пользоваться нормальными каналами связи. Даже конфиденциальными. Мы не совсем поняли, что имел в виду Виктор…

— Он изъясняется на суахили?

— В момент последнего контакта с нашими представителями, — продолжал Вартан, не заметив реплики патрона, — Виктор намекнул, что, возможно, все будет у внучки какого-то вашего старого знакомого.

— Что? — нахмурился Аркадий. — У него крыша поехала? Он думает, у нас тут Диснейленд с ряжеными индейцами? Или мы, как пацаны в старые добрые времена, прячемся тут за гаражами с выструганными из деревяшки пистолетиками и играем в войну? Пах-пах, ты убит, падай… Так, что ли? Он не свихнулся?

— Не знаю. Но это все, чем мы на этот час располагаем.

Аркадий дотронулся до запонки.

— Старый друг… Ба! — оживился он. — А ведь был у меня не так давно один мимолетный разговор с одним старым приятелем, — и почесал колпачком ручки висок. — О чем, бишь, мы толковали? Да, он говорил, что опасается за девочку, просил помочь… — Улыбка скользнула по его губам. — М-да, ювелир.

Некоторое время Аркадий молчал, вычерчивая на полях лежавшей перед ним бумаги с красивым логотипом какой-то замысловатый вензель.

— Значит, так. Девочку вы возьмите. Разумеется, перетряхните ее квартиру.

— Зачем нам девочка? — тихо спросил Вартан; в темных его глазах блеснул тусклый огонек и тут же погас. Он как-то разом сник, опустил плечи, ссутулился. — Она еще совсем ребенок.

— Затем, чтобы моему старому знакомому не пришло в голову поиграть в свои игры.

— Он же давно отошел от дел.

— Береженого Бог бережет. Все, иди.

В дверях Вартан задержался.

— Бог, говорите? — И покачал головой и вышел.

* * *

Никто из посетителей кладбища не обратил внимания на странную женщину, которая шла по аллее в состоянии не то глубокой задумчивости, не то прострации.

Вид у нее был бездомный какой-то, потерянный, с таким видом человек вступает в знакомые пределы и вдруг понимает, что прежнего уюта и покоя в этих пределах отчего-то не стало. Хотя справедливости ради стоит заметить, что природу царившего в знакомом месте неуюта эта импозантная женщина с откинутыми со лба и собранными под черный замшевый полуобруч русыми волосами определила не сразу.

Здесь ничего как будто не изменилось, все так же плыли зеленые церковные купола в рыхлом, взбараненном тучной облачностью небе — плотный западный ветер упорно тащил небо на восток. И неумолимо осыпалась штукатурка с ветхой часовенки, и черными увесистыми кульками висели в высоких древесных кронах вороны, но чего-то очень важного в этом фальшиво смиренном и ложнотраурном мире не хватало, и, только выкурив сигарету, она догадалась, чего именно не хватает.

Молчала вечная здешняя труба, чей протяжный прохладный голос привычно омывал мраморные плиты, и оттого не стало здесь покоя и уюта. Должно быть, трубач оставил свой караульный пост, утомившись настраивать толпу на минорный и торжественный лад, или просто проголодался и, сунув инструмент в обшарпанный футляр, удалился в какой-нибудь дальний, нешумный участок и присел у бесхозной могилки перекусить — что ж, это так понятно! — но он, сам того, возможно, не подозревая, оставил этот мир без охраны.

Ведь будь он на посту, его труба тонко и ненавязчиво намекнула бы всем им:

и высокой элегантной женщине с огромным букетом торжественных и холодных калл, что оживленно и вызывающе громко беседовала с розоволицым мужчиной лет сорока, настолько непринужденно и даже весело, словно предмет их беседы составляли уморительные пассажи из вчерашней передачи «Городок»;

и шкафоподобному молодому человеку со стрижкой полубокс, бычьей шеей и потным лицом, что стоял, широко расставив ноги, неподалеку от входа в контору и лениво чавкал, так как был занят тщательным пережевыванием резинки;

и какой-то грузной провинциальной мадам средних лет, в немом восторге таращившей глаза на коленопреклоненного золотого ангела с таким вниманием, будто она надеялась различить на сверкающем ангельском лбу свое отражение;

и даже маленькой девочке с грязным ртом, сидевшей на бордюрном камне в обществе закутанной в немыслимые бурые лохмотья нищенки, — девочка равнодушно посасывала леденец на длинной палочке, а ее компаньонка, что-то дремуче, бессвязно бормоча, мелко крестилась и совершала монотонные наклоны над картонной коробкой от утюга, в которой лежало подаяние — ветхие, скомканные мелкие купюры…

Всем им и еще доброй сотне людей, шатающихся поблизости, эта далекая труба намекнула бы: потише, помедленней, посерьезней, вы ведь не на базаре, а на кладбище.

Женщина с каллами поправила черный бархатный бант, стягивавший волосы на затылке, подняла лицо к церковному куполу и картинно осенила себя крестом.

Какие-то старики потащили из багажной дверцы ритуального автобуса гроб, обшитый неуместным розовым, что называется, цвета женского белья шелком, и чуть не уронили его, пытаясь установить на высокую металлическую тележку.

Женщина придержала тележку, порывавшуюся ускользнуть из-под тяжелого груза.

— Дай тебе Бог… — равнодушно поблагодарил высокий сухой старик в мятом черном пиджаке с засаленным воротником, и процессия, состоявшая из шести человек, включая того, кто покоился на тележке, медленно двинулась по аллее.

Разболтанные, от рождения не знавшие смазки колеса этого грубо сваренного из толстых металлических труб похоронного самоката остро, слезливо повизгивали.

Она неторопливо направилась следом за процессией, обогнула колумбарий, углубилась на территорию кладбища, свернула на знакомую аллею, прошла ее до конца и, только очутившись перед каким-то некогда роскошным, а теперь обветшавшим и пришедшим в совершенный упадок памятником, изображавшим безрукую женщину по соседству с нелепо высаженной в углу участка одинокой, почерневшей от времени пальмой (пальм, согласно элементарным законам композиции, должно было быть четыре), вдруг споткнулась на ровном месте. Потому что поймала себя на мысли: погрузившись в вязкое какое-то состояние крайней рассеянности и полнейшего безмыслия, она миновала знакомую ограду, вскользь обратив внимание на то, что кто-то в сером мешковатом пиджаке сидит на лавочке у памятника, — кто-то, но только не тот изысканный седой человек безупречной наружности, которого она знала как ювелира.

* * *

Явиться сюда вновь ее заставило здравое в принципе соображение, высказанное накануне вечером Б. О., который, отлучившись ненадолго из дома, вернулся с кипой газет под мышкой и углубился в чтение.

— У тебя есть контакт с маклером? — спросил он, задумчиво потирая пальцем кончик носа и поморщился. — Хотя откуда? Ты ведь с ним наверняка связывалась через пейджер… И наверняка на станции обслуживания тебе скажут, что нужного номера давно не существует… А если и существует, то принадлежит какому-то добропорядочному и солидному абоненту, к нашему палаческому ремеслу конечно же отношения не имеющему.

— Ты знаешь, а ведь есть.

— Что есть? — Он оторвался от газеты и поднял на нее глаза.

— Ну, этот, как ты выразился, контакт… Если он, конечно, не изменил своей привычке ходить на кладбище.

— Кто такой?

Она рассказала всю историю, с самого начала, с момента их знакомства: про Лупу, встречу с ювелиром на кладбищенской аллее, предложение посмотреть привезенные из Южной Африки камни, — словом, все.

— Странно, — нахмурившись, прокомментировал ее историю Б. О. — Это не профессиональный маклер. Возможно, прежде он и имел отношение к каким-то делам, но, судя по его поведению, отстал от жизни… — Он закусил губу. — В этой истории вообще все странно. Ну да ладно, разберемся. Попробуй повидать его. Люди в таком возрасте не склонны изменять своим привычкам.

— А зачем?

— Да слишком долго я хожу вокруг тебя… Пора рапортовать о проделанной работе… Ты куда?

— Известно куда. Пойду спущусь, возьму из машины канистру с бензином. Ведьмам положен костер, ты разве забыл?

Он протянул ей газету:

— Вон там, в левой колонке.

Маленькая заметка была озаглавлена без затей — «Сгорела заживо» — и повествовала о том, что на тридцатом километре Волоколамского шоссе произошел несчастный случай: автомобиль, припаркованный у обочины на безлюдном участке трассы, по непонятным причинам загорелся, и, когда прибыла патрульная группа ГАИ, он уже благополучно догорал вместе с хозяйкой, которой не удалось выбраться, поскольку дверцы заклинило. Следствие не исключает, что инцидент имел криминальный характер и речь идет о предумышленном убийстве.

— И что дальше? — спросила она.

— Ничего. Просто отдай ему газету, и все. Скажи: спасибо, наше сотрудничество оказалось на редкость плодотворным.

* * *

И вот она пришла сюда — как обычно, в середине дня, но там, у могилы, сидел какой-то другой человек — мало ли бродит тут стариков в обшарпанных пиджаках и потерявших форму шляпах.

Стараясь ступать бесшумно, она приблизилась к ограде и, укрывшись за стволом Мощного вяза, принялась наблюдать. Минут десять она была вынуждена довольствоваться тем, что смотрела на его согнутую спину. Наконец человек повел плечами, тряхнул головой, точно пробуждаясь ото сна, и медленно провел ладонью по виску, приглаживая растрепавшиеся волосы.

Этот характерный жест… Господи, подумала она, это ведь он. Только постарел лет на двадцать за те несколько недель, что прошли с момента их последней встречи.

Он обернулся. Поражала произошедшая с ним странная метаморфоза: из импозантного, элегантного, всегда, подтянутого и с иголочки одетого пожилого человека он быстро превратился в ветхого старика с ввалившимися, разом потускневшими глазами, неопрятными, замусоренными щетиной щеками, и — в самом-то деле! — разве что этот инстинктивный жест, когда он ладонью проводил по виску, оставался единственным воспоминанием о том, прежнем господине, что регулярно навещал могилу дочери.

«Сейчас он меня убьет», — подумала она. Он прикрыл глаза и едва заметно кивнул, поскольку, скорее всего, находился в состоянии глубочайшей апатии, а женщина с темным обручем в волосах слегка отшатнулась назад и, судя по всему, собралась уйти, но старик ее остановил:

— Постойте…

Он произнес это негромко и с таким видом, какой бывает у человека, которому необходимо выговориться.

— Аня пропала…

— Аня? — быстро переспросила Бася.

— Прекратите. Вы же прекрасно знаете, что это моя внучка… Я уже потерял надежду на то, что она жива.

— Господи… — глухо выдохнула Бася, облокачиваясь на ограду; минуту она стояла, упираясь лбом в ладонь, и было заметно, что известие это ее потрясло. — Как пропала? Где? Что вы такое говорите?

Да так пропала, рассказывал старик, неподалеку от дома, это было вечером, она возвращалась из Шереметьева, автобус спортшколы подвез ее до метро… Ей оставалось перейти дорогу. Говорят, подъехала машина, вышли двое, впихнули девочку в салон… Потом эту машину нашли брошенной — недалеко, в Кунцеве. И никаких следов.

— Постойте, а что она делала в Шереметьеве?

— Возвращалась со сборов. Федерация отправляла группу наиболее талантливых детишек на ознакомительные десятидневные сборы: потренироваться под присмотром тамошних специалистов, посмотреть на Уимблдон…

— Так она возвращалась из Лондона?

Именно, кивнул старик, поездка обещала быть

очень интересной. Ко всему прочему, Аркадий, когда узнал про эти сборы, очень заинтересовался и обещал всяческую помощь: Аню встретит там его доверенный, какой-то там Виктор — произносил это имя Аркадий на французский манер, с ударением на последнем слоге, — человек верный, присмотрит за ней, а в свободное от кортов время обеспечит фантастическую культурную программу…

— Какой Аркадий?

— Это вы во всем виноваты… Черт бы вас побрал. Вы производили впечатление основательного и решительного человека, и я всерьез начал беспокоиться за Аню.

— Неужели я вам показалась такой страшной?

— Не вы… — Старик бросил на нее пристальный взгляд. — А те, кто вас рекомендовал.

— Рекомендовал? — нахмурилась она. — Разве я предоставляла какие-то рекомендации?

Старик указал в конец аллеи:

— Вот там вы называли кое-какие имена.

Она беспомощно пожала плечами:

— Не помню… Ах, вы Игнатия Петровича имеете в виду? И всего-то?

— А вы полагаете, этого не достаточно? Только не говорите мне, что Игнатий уверовал в Бога и записался в общество добрых самаритян.

— Я вас перебила…

— Перебили? Ничего, нам теперь не до светских манер, — он тяжело вздохнул. — Чтобы от вас отвязаться, мне пришлось возобновлять старые связи. Что делать, пошел к одному давнему знакомому, который стал теперь большим человеком…

— Как вы сказали? — переспросила она. — Большим человеком?

— Вот вы и опять перебиваете, — усмехнулся ювелир. — Достаточно большим, чтобы решить ваши проблемы… Аркадий по старой дружбе согласился помочь с таким в высшей степени нетривиальным заказом. Сказал, есть человек, единственный в своем роде специалист, как раз недавно он выполнял для Аркадия один очень важный и технически сложный заказ…

Вдруг старик заплакал — сразу, беззвучно, как умеют плакать только пожилые люди.

— Я сегодня заезжал туда, в Крылатское. Зачем — не знаю… Походил вокруг дома. Потом поднялся в квартиру. Там кто-то побывал — все перевернуто вверх дном. Оттуда поехал в Шереметьево.

— Зачем?

— Да в почтовом ящике нашел уведомление от авиакомпании, — равнодушно пояснил старик. — «Ваш багаж, по ошибке улетевший из Лондона не в Москву, а в Амстердам, нашелся, можете его получить». Багаж — это громко сказано. Оказалось, маленький детский рюкзачок. У Ани была большая дорожная сумка… А этот рюкзачок ей Виктор, доверенный Аркадия, подарил — специальный, теннисный, с встроенным чехлом для ракетки. Она мне звонила оттуда вечером за день до вылета…

— И что дальше? — спросила она.

— Дальше? Дальше у меня случился гипертонический криз.

— В самом деле? На какой почве?

— Да все на той же;.. Я на днях разговаривал с одной девочкой, которая вместе с Аней была в Лондоне… Мало что разобрал в ее рассказе, слышимость была не ахти какая… Но что-то там у них странное стряслось. В предпоследний день у них была экскурсия по Темзе, прогулка на пароходике. Уже перед самым отплытием прибежал этот Виктор, сунул Ане рюкзачок, сказал: это тебе, будущей чемпионке Уимблдона… Расселись на корме на верхней палубе и поплыли. Ну вот, а через полчаса их нагнал какой-то катер, прошел рядом. Девочка услышала какой-то хлопок, и тут этот дядя Виктор, который стоял у перил, вскрикнул и свалился в воду… — Старик поморщился и помассировал ладонью левую сторону груди. — Как вы думаете, достаточная для криза почва?

— Более чем… — согласилась она. — А что за человек этот Аркадий?

Старик откинулся на спинку лавочки, поднял голову и долго вглядывался в перепутанную крону дерева, словно нащупывая в переплетении ветвей размытые контуры потускневших воспоминаний.

— Аркадий? Он гонщик.

— Гонщик? — искренне изумилась она.

— Ну, фигурально выражаясь. По натуре своей. Адский водитель… — Видя, что женщина не понимает, он добавил: — Был когда-то такой американский фильм, «Адские водители». О том, как гоняли шоферы больших грузовиков… Мы встретились в конце пятидесятых годов, в лагере. — Он помолчал. — Почему я там оказался — это история малоинтересная.

— Расскажите… Вам ведь надо выговориться.

Он рассказал.

— Видите, все достаточно тривиально… Сел. Сидел. Потом в бараке появилась парочка этих шоферюг. Очень впечатляющая парочка.

— Парочка?

— Да, Аркадий и ваш, насколько я понимаю, патрон, Игнатий Петрович. Они работали в одной автоколонне и друг друга не переваривали. Их даже, говорят, специально разводили в разные смены — выпускать их грузовики за ворота гаража вместе было рискованно. Но как-то им случилось сойтись на Минском шоссе. Они и помчались, борт в борт — прямо по осевой, — и никто не хотел уступить, притормозить. Даже когда из-за поворота появилась какая-то «Победа». Как потом выяснилось, семья возвращалась с дачи.

«Победа» — в дерево, а все, кто в ней был, на тот свет. Припаяли им по семь лет. В первую же ночь в бараке подрались… Это было в пятьдесят девятом. Потом еще пару раз сидели — уже порознь, каждый по своему делу. Приобрели опыт, обросли связями. Теперь они очень респектабельные люди, — он усмехнулся. — Аркадий, даром что еврей-полукровка, поклонник русского стиля. Без ума от Бабкиной. Не пропускает ни одного ее выступления. Тонкий ценитель высокого искусства…

Он помолчал.

— Мне кажется, они вот так всю жизнь жмут по Минке на своих грузовиках — с того самого дня. И никто не хочет, а теперь уже и не может притормозить.

— Почему вы мне об этом рассказали?

Он отвернулся и с минуту всматривался в могильный камень, как будто хотел, чтобы лежавшие под ним ответили на этот вопрос.

— Потому что теперь меня на этом свете и в самом деле ничего не держит.

Она пошла к выходу. У поворота к колумбарию остановилась, заставила себя вернуться:

— Простите меня. Когда-нибудь вы поймете, что я ни в чем не виновата… — Она помедлила. — Последний вопрос. Что было в рюкзачке?

— Ничего особенного, — сказал старик. — Банка с теннисными мячами, несколько сувенирчиков, кукла, блок дисков.

— Дисков?

— Да. Я недавно купил внучке компьютер — в основном для игр.

— Я понимаю, вам это может показаться диким… Но вы не могли бы мне дать этот рюкзачок на время? Я вам верну.

— Знаете… — Он поджал губы, тяжело поднялся с лавки, подошел к ограде и в упор взглянул на нее. — Я, между нами говоря, вами просто восхищаюсь. Точнее сказать, каким-то вашим типично кошачьим инстинктом самосохранения… Если бы в обеспечение этой странной просьбы вы еще и побожились — ну, например, «я верну, ей-богу», — я бы вас ударил. А так… Вы же дикое, бессмысленное существо, — он протянул руку и погладил ее по плечу — так, как гладят кошку, выгнувшую в ожидании ласки спину. — Что ж, забирайте. Он у меня в машине. Пойдемте. Проводите меня.

Выйдя за ограду, он приосанился, характерным щелчком сбил с плеча пушинку, демонстративно согнул руку в локте и посмотрел на нее, приглашая взять его под руку, а она, слегка присев — в этом движении виделся туманный намек на книксен, — откликнулась на приглашение.

Неожиданно мужчина остановился, оглянулся и, кивком указав спутнице на старый памятник, заметил:

— Вы бы хоть цветочков принесли… Похоже, вы с этой Сонечкой сестры. И по крови, и по духу.

А каменная Соня еще долго глядела вслед этой странной паре, удалявшейся по тенистой аллее столь церемонно и торжественно, словно в ушах у них звучал не острый вороний крик, а звуки полонеза.

Минут через двадцать Бася, уже в одиночестве, опять показалась в конце аллеи с перекинутым через плечо теннисным рюкзачком. Она шла неторопливо, вздернув подбородок и целясь взглядом в пустоту — именно туда, где в давние времена парили золотые Сонины руки…

В глазах Баси можно было прочесть: она знала — та, в честь кого здесь теперь высилось каменное изваяние, в один из прошлых лихих дней налетела грудью на шальную пулю. Она приняла свинец в сердце, под которым уже носила ребенка, и потому на ее могиле друзья воздвигли поразительно роскошный памятник, запечатлевший женщину, держащую высоко над головой младенца, и поставили четыре каменные пальмы, охранявшие покой матери и ребенка.

Но шли годы, пальмы повалились — осталась всего одна. Потом ветреной январской ночью кто-то отбил статуе руки, но, убоявшись небесной кары, оставил ребенка на гранитной плите. Впрочем, через некоторое время какой-то грязный, с бельмом на левом глазу оборванец мраморного ребенка украл.

Бася приблизилась к памятнику и спросила:

— Адские водители, говоришь? И что нам теперь, сестра, делать?

Однако та, к кому Бася обращалась, не смогла ничего произнести, потому губы ее давно сделались камнем и сама она стояла памятником широко известной личности по имени Соня Золотая Ручка, покорно принимая послания восторженных обожателей, — наподобие того, что несколько дней назад оставили на камне симпатичные молодые люди: «Любим. Помним, Уважаем. Братва».