Как говорит мудрая Голда Меир, каждый раз, когда кажется, что все идет хорошо, жизнь любит сделать неожиданный поворот.

Так, в ноябре, кажется, 1939 года, сейчас уже и не помню, неожиданно мы узнали, что теперь мы не поляки, и не польские евреи, а граждане великой братской семьи Советского Союза.

И что решило все за нас, за наш городок, за нашу область какое-то непонятное собрание народных полномочных представителей. Теперь мы все — белорусы и даже советские граждане. Правда, кто эти представители, кто и где их выбирал — мы никогда не узнали. Да особенно и не нужно.

Наши записные политики, что Зяма Либов, что Эфроим-точильщик спорили до хрипоты. Зяма доказывал, что вот теперь все будет хорошо. Будем свободно трудиться на свободной от панов земле и получать даже высшее образование. Нам, правда, и без высшего было хорошо. Особенно мне и Ханеле. Хотя я работал, как сумасшедший. С папой мы договорились строить новый дом, уже наш Дом, и я молотил деньги. Как говорят у нас, сапожников, «подметки отлетают».

Неожиданно наступила такая «долгожданная» (по Зямке Либову) свобода. Она тут же и закончилась.

Приехали какие-то военные люди из Минска и собрали у нас митинг. На нем объявили, что все угнетатели трудящихся, помещики (а их у нас сроду не было) и капиталисты (мы их тоже не видели никогда) будут высланы на жительство в глубинные места СССР. Для перевоспитания. И чтобы жили своим трудом. Зачитали список. С пояснениями. Правда, у всех входов-выходов этого собрания стояли вооруженные солдаты. В форме теперь уже нашей Красной Армии.

И что вы думаете. В список попал уже пенсионер, наш урядник Хвостенко Иван Николаевич, который тихонько жил в своем домике на окраине городка и разводил свиней. Мама тайком у него покупала сало.

Затем шел «капиталист» Нюма Вайсброт — владелец корчмы. Так как спаивал трудовой народ и устраивал клуб дискуссий против Советской Белоруссии, видите ли. На крик Нюмы, что разговоры и споры были не «против», а «за», было отвечено: мы разберемся, не волнуйтесь. Кого не надо, не берем.

Как гром прозвучало известие, что взят и Залман Либов. Это ведь дядя Зяма, ярый сторонник и пропагандист счастливой жизни в СССР. Оказалось, не так все просто. Он, нам разъяснили на собрании, вроде бы был за советскую родную нашу власть, а на самом деле мимикрировал! От такого слова мы все онемели. Я только в Израиле узнал, что это значит мимикрировать!

На самом деле дядя Зяма имел свою молочную лавку. А при ней — лошадь. А лошадь — транспортное средство, и это уже подпадает под список капиталистов. А Советской властью он, выходит, прикрывался, чтобы эксплуатировать лошадь.

Смех в зале был не громкий. Какой-то испуганный был смех.

Попал в список и отец моей Ханеле, Исаак Маркович Кугель. Жестко объявили, за что. За распространение антисоветской литературы врагов страны советов Троцкого, Каменева, Бухарина, Радека и других.

Не приняли во внимание, что, во-первых, наше местечко не было Советским Союзом, а во-вторых, все эти работы были на немецком языке и по дешевке куплены в 1926 году во Львове, в магазине «Советская книга» и предназначались тогда исключительно для Германии. В ней в этот период Гитлером если и пахло, то незначительно.

Вот какие новости, жуткие, прямо скажем, обрушились на наше местечко совершенно неожиданно.

Папа сказал, дом строить не будем. Ханеле будет жить у нас, а нам нужно всей семьей уезжать. Куда?

— Да хоть куда, сын мой. Не видишь, идет гибель. С этими негодяями жить (Гершеле, тише, тише, — испуганно говорила мама) не будет нам ни счастья, ни радости. Профессия прокормит. Дальше вот еще что начало происходить. Советская власть — оказывается, у нас в местечке теперь советская власть — так вот, советская власть запретила церковь. Красивая наша церковка с голубыми куполами, мне она всегда нравилась, но я красотой любовался тайком. Вдруг обидится мой Бог. И только Ханеле как-то, во время возвращения из синагоги, сказал:

— Обрати внимание, какая прелесть.

И Ханеле меня просто поцеловала. Видно, чувствовала она, что и я.

И не просто закрыла церковь, а вывезла все церковное имущество. Куда? Кто знает?

И что теперь в церкви. Открыли там артель чулочников. Те даже какие-то станки принесли. Подумать только, в алтаре у них склад готовой продукции.

Но это — еще начало беды, которая обрушилась на наш городок.

У нас в городке-местечке евреев было большинство. Русских, украинцев, поляков, русинов, венгров (у которых папа покупал кожи — немного). Вероятно, поэтому наша советская власть синагогу не закрыла. Но — отменила субботу. Даже в царской армии суббота соблюдалась ежели не было атаки на врага.

В общем, субботу отменили. Но и мы, в смысле, евреи, в долгу не остались. Мы честно выходили на работу. Я с папой — в нашу мастерскую, которая неожиданно для нас стала называться «Артелью по починке и пошиву обуви повышенного качества». И так же неожиданно оказалось, что теперь не папа владелец этого полуподвала, а какой-то поссовет. И он, поссовет, папе только из уважения сдает это помещение, за которое теперь еще и платить нужно. Называется — аренда.

Папа, к моему удивлению, отнесся к этому бессовестному государственному грабежу равнодушно.

— Работаем, сын, а Господь решит, что нам делать. Но и мы Господу должны помочь. Поэтому — копим деньги.

Но работы неожиданно стало мало. Оказалось, исчезла ярмарка, и сапоги стали не нужны.

А тем временем в наш городок вошла какая-то воинская часть РККА. Командиры сразу заняли дома исчезнувших Ивана Николаевича, Зямы Либова, Исаака Марковича Кугеля и ещё некоторых. А солдаты заняли школу и сделали из нее казарму. Это было легко — просто выбросили парты.

И в городе сразу сделалось как-то грязно и неуютно. Почему?

Правда, шинок, за который так пострадал Нюма Вайсброт, вновь открылся. Теперь он назывался Столовая № 1 (как будто в городе были другие). Там командовала парадом очень толстая дама и весьма грубая. Любой разговор она начинала с фразы «Чё тебе?» После уже ничего не хотелось. Да и зашел я туда только раз. Так, интересно было, как преобразовался вертеп против Советской власти. Преобразовался. Стало очень грязно.

Но вот у нас неожиданно появились клиенты. Командиры. Каждый просил сделать ему сапоги, да хромовые, и чтобы задний ремень сапога был красный или желтый.

Папа взялся и «построил» сапоги двум командирам. Но, к нашему удивлению, денег за работу и материал не получил. Было сказано коротко — потом. Папа даже не расстроился, так это было удивительно. Только качал головой и говорил:

— Я так и знал, большевики — это просто босяки и бандиты.

Приложение. Процесс присоединения Западной Белоруссии к СССР. 1939 г., октябрь-ноябрь.

Вид одной из улиц г. Гродно в дни присоединения Западной Белоруссии к СССР. (Автор съемки: Темин В. А. РГАКФД, 0–366568)

Женщины на демонстрации в честь присоединения Западной Белоруссии к СССР. Гродно. (Автор съемки: Темин В. А. РГАКФД, 0–366569)

Грузовики с советскими солдатами следуют по улице г. Вильно. Город Вильно с 1922 по 1939 год входил в состав Польши. (РГАКФД, 0–358949)

Вид одной из улиц г. Гродно в дни присоединения Западной Белоруссии к СССР. (Автор съемки: Темин В. А. РГАКФД, 0–360636)

Демонстрация на одной из улиц Гродно в честь присоединения Западной Белоруссии к СССР. (Автор съемки: Темин В. А. РГАКФД, 0–366567)

Предвыборные лозунги в Народное собрание Западной Белоруссии на улице Белостока. (РГАКФД, 0–102045)

Группа молодежи из г. Белостока направляется в агитационный велопробег, посвященный выборам в Народное собрание Западной Белоруссии. (РГАКФД, 0–104268)

Крестьяне деревни Колодина идут на выборы в Народное собрание Западной Белоруссии. (Автор съемки: Дебабов. РГАКФД, 0–76032)

Крестьяне деревни Переходы Белостокского уезда на избирательном участке во время выборов в Народное собрание Западной Белоруссии. (Автор съемки: Фишман Б. РГАКФД, 0–47116)

Вид президиума Народного собрания Западной Белоруссии. Белосток. (Автор съемки: Фишман Б. РГАКФД, 0–102989)

Вид зала заседания Народного собрания Западной Белоруссии. Белосток. (Автор съемки: Фишман Б. РГАКФД, 0–102993)

Население г. Львова приветствует войска Красной Армии, вступившие в город. (РГАКФД, 4–22905)