Они прощались.

Он говорил ей, как нежно, тепло и влюбленно будут они жить, когда он освободится. Будущая жизнь казалась ему раскрашенной всеми цветами и оттенками ее лица и глаз.

Он говорил какими трогательными заботами он ее окружит, чтобы она отдохнула от теперешних тревог и тоски.

Он говорил, какие забавные платья он будет ей покупать, в какие театры они будут ездить.

Она слушала его. как слушают ребенка, когда он рассуждает, кем он будет, когда он вырастет: архитектором, инженером или шарманщиком?

Она умиленно и рассеянно кивала.

Потом она уже стояла на пароходе и махала ему маленьким платком.

И ей казалось, что платок она достала не затем, чтобы замахать им, — а перевязать какую–то рану.

Ежегодный обряд кончался.

Вдали стоял муж, кажущийся маленьким и обиженным.

Она думала:

— Я приеду в Москву в уютную квартиру. Там ждет меня любимый человек, удобства, удовольствия Он же остается опять здесь покинутый и ужасающе одинокий. Бедный, бедный…

Она сделала попытку удержать слезы.

Но слезы хлынули как–то неожиданно сразу и предательски.

Соленые и нетеатральные.

Видя, что она плачет, он почувствовал как слабеет его выдержка.

Его глаза тоже наполнились слезами.

Тяжелыми и трудными, мужскими слезами.

Он думал:

— Мне–то ничего. Мне легко. Я крепкий и сильный мужчина, занятый своими мыслями и работой. Она же одна, слабая женщина, наедине со своими слезами и тоской. Каково ей?