Еще день не успел расстаться с ночью, когда грозное волнение охватило все стоявшее в Сионской крепости войско Хеви. Воины узнали о беде, постигшей защитников передней траншеи. Все, как один, они возбужденно требовали мести.

– Мести, мести требуем за кровь братьев наших! – кричало войско.

Один только Гоча хранил спокойствие. Он неустанно раздумывал над происшествием. Не мог он понять, как случилось, что неприятель прошел незамеченным, когда охрана траншеи была поручена его сыну, вернейшему из верных.

– Рассказывайте, говорите скорей, как было дело? – торопил Гоча вернувшихся мохевцев.

– А так было, что эти вот два осетина перебежали врагам и провели их в нашу траншею.

Мохевец умолк.

– А еще? Больше никого не было с ними? – тревожно опросил Гоча.

– Эх, хорошо бы, если б не было!..

– А кто еще? – сверкнул глазами Гоча.

Мохевец молчал. Трудно было ему назвать имя предателя.

– Кто же? – крикнул Гоча.

– Гугуа.

– Кто? Что ты сказал? – переспросил хриплым голосом Гоча, надеясь, что ослышался.

– Гугуа! – повторил мохевец.

Тяжко было Гоча услышать имя своего соседа; ведь он, Гоча, – духовный пастырь общины, к которой принадлежал и Гугуа. Он в ответе за нравственное состояние каждого члена общины.

– Боже, чем же мы прогневили тебя, что ты покрыл нас позором, что брат изменил брату! – с глубоким вздохом произнес старец.

Позорный поступок горца мог внести смуту в боевые ряды.

Долго молчал старик. Непрестанно менялось его подвижное лицо, отражая неутомимую работу мысли.

Вот провел он рукой по лбу, и задумчивость на его лице сменилась каким-то робким, неуверенно-вопросительным выражением. Единственный сын Гоча был с ними. Почему же вестник ничего не говорит о нем? Или жаль ему несчастного отца? Если погиб, почему не утешить родителя хотя бы вестью о том, какую отважную смерть принял сын? Не выдержал старик и. испытующе глядя на ратника, спросил его тихое.

– А где Онисе? Почему не расскажешь о нем?

– Онисе, бедняга!.. Чуть было не помешался он… Если б не мы, погубил бы себя безрассудно.

Тяжесть свалилась с плеч Гоча. Сын его жив и вел себя доблестно.

– А где он теперь?

– Успокоился немного и остался с товарищами, – ответил ратник. – Он так убит горем, что ножом не разомкнуть ему рта!

– Ступайте, скажите товарищам, чтобы получше следили за преступниками… Мы же помянем бога и пойдем мстить за братьев наших! – торжественно произнес Гоча и вышел во двор, где шумел и волновался народ, с нетерпением ожидая часа выступления в поход.