Охота на красавиц

«Золотой век» рабства пришелся на эпоху турецких завоеваний, когда из порабощенных стран приводились огромные караваны плененных. Кроме того, ежегодно поставлялись в виде дани десятки тысяч девушек и юношей.

Из Африки привозили черных рабов, ценившихся за силу и терпимость к условиям содержания, из других мест — рабов белых, которые стоили дороже. Вместе с тем турецкое рабство было «домашним», в отличие от «плантаторного» в Северной Америке.

Небольшую часть рабов составляли пленные из разных стран, захваченные морскими пиратами.

В сказках «Тысячи и одной ночи» есть история о том, как была похищена дочь европейского монарха: «И случилось, что царевна заболела в каком-то году сильной болезнью, так что приблизилась к гибели, и тогда она дала обет, если выздоровеет от этой болезни, посетить такой-то монастырь, находящийся на таком-то острове. А этот монастырь считался у них великим, и они приносили ему, по обету, дары и получали в нем благодать. И когда Мариам выздоровела от болезни, она захотела исполнить обет, который дала, и ее отец, царь Афранджи, послал ее в этот монастырь на маленьком корабле и послал вместе с ней нескольких дочерей вельмож города, а также патрициев, чтобы прислуживать ей.

И когда Мариам приблизилась к монастырю, вышел корабль мусульман, сражающихся на пути Аллаха, и они захватили всех, кто был на корабле из патрициев и девушек, и деньги, и редкости и продали свою добычу в городе Кайраване. И Мариам попала в руки одного человека — персиянина, купца среди купцов…»

Турецкие работорговцы и сами «охотились» на красавиц на подвластных Порте территориях.

Работорговцам выдавались специальные патенты и удостоверения, позволявшие им путешествовать по миру. Дело это было столь прибыльным и надежным, что казна с легкостью выдавала таким негоциантам большие кредиты. Кроме того, султан получал налог с торговли невольниками, и сановники прикладывали немало усилий, чтобы любвеобильность владык не иссякала.

В романе «Приключения десяти принцев» царедворец советует своему господину: «Наслаждение красивыми женщинами есть самый верный путь использования богатств, и этим же путем исполняются супружеские обязанности. Самолюбие мужчины, таким образом, в высокой степени удовлетворено. <…> Человек перестает быть мелочным и приобретает большую светскую ловкость. Так как постоянно он придумывает планы о том, как завоевать новую любовь, как сохранить имеющуюся, как использовать длящуюся любовь, как вновь оживить потухшую, как успокоить ревность и тому подобное, то вырабатывается большая ловкость в словах и мыслях. При этом человек… заботится о своей внешности, надевает самые лучшие одежды, все к нему относятся с большим уважением, он пользуется необыкновенной любовью друзей и необыкновенным вниманием своей свиты. Такой человек не говорит иначе, как с улыбкой, он чувствует себя высшим существом, очень со всеми вежлив, а так как он при этом также создает и потомство, то достигает счастья и в этом мире, и в будущем».

 

Чудесные подношения

Невольниц не только продавали, но и меняли на коней или оружие, землю или скот. Особым шиком считалось дарить красивых невольниц.

О подарках от царя Константинополя в «Тысяче и одной ночи» говорится: «А подарками были: пятьдесят невольниц из лучших земель румов и пятьдесят невольников, на которых были парчовые кафтаны с поясами из золота и серебра. И у каждого невольника в ухе было золотое кольцо с жемчужиной, ценою в тысячу мискалей золота, и у невольниц также, и на них были одежды, которые стоили больших денег. И, увидав их, царь принял их и обрадовался и велел оказать почет посланцам».

Губернаторы провинций считали делом особой государственной важности посылать в подарок своему повелителю самых красивых женщин. Они делали это регулярно, не стесняясь применять силу, чтобы отнять детей у несчастных родителей.

Самыми красивыми невольницами считались черкешенки (так именовались представительницы разных кавказских народов, живших у берегов Черного моря).

Как писал Джордж Дорис: «Контингент гарема набирается почти исключительно из представительниц черкесской расы — самой красивой на Востоке; но в нем можно встретить также сириек и румелиек. Выбранные за свою раннюю красоту, почти все одалиски куплены еще девочками специальными агентами двора».

В начале XIX века Грузия вошла в состав России и поставлять невольниц оттуда стало почти невозможно. Те редкие девушки, что попадали на рынки Стамбула, были украдены разбойниками из приграничных с Грузией провинций.

Основными поставщиками «живого товара» стали Африка, Балканы, Черноморское побережье Кавказа, Курдистан и Персия.

Теофиль Готье писал: «По обычаю в день окончания поста валиде должна преподнести в дар султану необычайной красоты девственницу. В поисках этой жар-птицы работорговцы, или джеллабы, несколько месяцев рыщут по Грузии и черкесским землям, и цена ее вырастает до умопомрачительной суммы. Если юная девственница понесет в эту благословенную ночь, это считается добрым предзнаменованием для империи».

Свидетелем подобной церемонии стал Жерар де Нерваль:

«Мать или тетка султана должны в парадном экипаже торжественно отвезти девственную рабыню, которую она сама накануне купила на базаре.

И впрямь, вскоре длинный кортеж экипажей двинется по центральной улице через людные кварталы Стамбула по направлению к святой Софии, к воротам большого сераля. Эти двадцать экипажей везут родственниц его высочества, а также султанш, которым дали отставку, после того как они родили принца или принцессу. Через решетки на окнах экипажей видны головы в белых покрывалах. Одна из дам поразила меня неимоверной толщиной. То ли по положению, то ли по возрасту ей разрешили прикрыть голову только тонкой газовой вуалью, которая позволяла видеть черты ее некогда прекрасного лица. Будущая кадина, видимо, была в главном экипаже, однако ее невозможно было рассмотреть среди других дам. С обеих сторон кортежа бежали слуги, держа в руках факелы и светильники.

Процессия остановилась на великолепной площади, украшенной красивым фонтаном, перед воротами сераля; сам сераль с крышей в китайском стиле и блестящими бронзовыми украшениями был отделан мрамором, резьбой и позолоченными арабесками.

…Обитательницы старого сераля выходят из своих экипажей. Факелы и светильники отбрасывали искры на одежды; гайдуки ударами палок заставляли потесниться первые ряды. Насколько я мог понять, все это было частью парадного ритуала. Новую рабыню султана должны были принять в апартаментах сераля три султанши и тридцать кадин; затем ничто не должно было помешать султану провести ночь накануне Бай-рама с прекрасной девственницей. Можно только восхищаться мусульманской мудростью, не допускающей того, чтобы любовь и благосклонность главы государства распространялись только на одну фаворитку, которая может оказаться бесплодной».

«Со своей стороны, — дополнял позже Джордж Дорис, — кузины и тетки повелителя не жалеют сил, чтобы отыскать для него девушек редкой красоты, и соревнуются в том, кто из них отыщет жемчужину, достойную быть преподнесенной ему в праздник Бай-рам. Но уже все реже и реже Абдул-Хамид принимает эти презенты от своих родственников или фаворитов. Не в ходу уже и старинный обычай, согласно которому 27 числа месяца Рамадан шейх-уль-ислам присылал Великому Турку самую красивую черкешенку — цвет ежегодного „урожая“ работорговцев».

Одному почтенному старцу были присланы в дар несколько красавиц. Он был приятно удивлен, когда, возвратившись в свой дом, обнаружил в гареме стайку стройных молодых девушек в полном блеске красоты. «Кровь заиграла в жилах его, — писал Осман-бей. — Улыбаясь, подошел он к одной, потом к другой и к третьей и, дойдя до последней, поцеловал ее в лоб, и начал потом гладить ее плечи, приговаривая: „Когда судьба посылает красоту и счастье семидесятилетнему старцу, то это все, что может он сделать“. На другой же день молодые девушки были розданы им другим лицам, в гаремах которых были вакансии».

О том, сколь обыденным явлением было на Востоке невольничество, говорит перечисление богатств купца Тадж-ад-дина из той же «Тысячи и одной ночи»: «Он обладал конями, и мулами, и верблюдами, двугорбыми и одногорбыми, и были у него кули, мешки и товары, и деньги, и материи бесподобные — свертки тканей из Химса, баальбекские одежды, куски шелкового полотна, одеяния из Мерва, отрезы индийской материи, багдадские воротники, магрибинские бурнусы, турецкие невольники, абиссинские слуги, румские рабыни и египетские прислужники…»

Когда Ала-ад-дин (Аладдин) решил жениться, он первым делом велел джинну: «„Я хочу, чтобы ты доставил ко мне сорок невольников — двадцать пусть едут впереди меня, двадцать сзади, — и все они должны быть в нарядных одеждах, на конях и с оружием. И пусть будут на них роскошные украшения, равных которым не найти, а сбруя каждого коня должна быть из чистого золота. …И еще я хочу от тебя двенадцать невольниц — самых красивых, какие только есть, — они пойдут во дворец с моей матерью, — и на каждой пусть будет дорогая, красивая одежда и множество драгоценных камней и украшений“ …И джинн сказал: „Слушаю и повинуюсь!“ — и на мгновение исчез, и принес все это. И Ала-ад-дин сказал матери, чтобы она взяла невольниц и шла во дворец, и Ала-ад-дин сел на коня, выстроил своих невольников впереди себя и сзади и проехал через весь город с этой пышной свитой. …А достигнув дворца и приблизившись к нему, он отдал приказ своим невольникам, и те принялись бросать людям золото».

 

Рынки рабынь

Работорговцы наживали на чужом горе огромные состояния. Их не останавливала даже вопиющая незаконность их деятельности с точки зрения мусульманского права.

Черкешенки были в основном мусульманками. Они не могли быть чьей-то собственностью и тем более обращаться в рабство.

Рабами признавались, как мы уже писали, только немусульмане, захваченные на войне. Рекомендовалось предоставить свободу и им, свершив этим весьма благочестивое дело. А если раб принимал ислам, то подлежал освобождению без промедления.

Однако привычка вельмож к рабовладению была так сильна, а соблазн пополнить свои гаремы чудесными созданиями так велик, что торговцы и покупатели нашли способ формально обходить закон.

Как писал Осман-бей, покупатели не спрашивали, откуда привезен «товар», им было достаточно заявления продавца, что «это рабы». Покупатель лишь восклицал: «Если есть в этом деле грех, да падет он на голову продавца!» И сделка считалась состоявшейся.

После завершения Кавказской войны в 1864 году, когда началось мухаджирство — массовое переселение горцев в Турцию, в работорговле наступил «ренессанс».

Поток переселенцев был так велик, что в портах скапливались огромные массы горцев. Не все выдерживали долгое плавание, а те, кому удавалось добраться до турецких берегов, изнемогали от голода и болезней. Мужчины вынуждены были вербоваться на службу в армию, а множество женщин и детей оказались на невольничьих рынках и шли за бесценок.

Русский вице-консул в Трапезунде А. Мошнин сообщал: «С начала выселения в Трапезунде и окрестностях перебывало до 247 000 душ; умерло 19 000 душ. Теперь осталось 63 290 чел. Средняя смертность 180–250 чел. в день. Их отправляют внутрь пашалыка, но большею частью в Самсун. …Население испугано переселением и вознаграждает себя покупкою невольниц. На днях паша купил 8 самых красивых девушек по 60–80 рублей за каждую и посылает их для подарков в Константинополь. Ребенка 11–12 лет можно купить за 30–40 рублей».

Виктор Гюго изложил в «Пленнице» историю невольницы-горянки:

Вот как описал Жерар де Нерваль невольничий рынок в Каире:

«В квадратный двор, где прогуливалось множество нубийцев и абиссинцев, выходили верхние галереи и портик, выполненные в строгом архитектурном стиле; широкие машрабийи, выточенные из дерева, находились под самым потолком прихожей, из которой в покои вела лестница, украшенная аркадами в мавританском вкусе. По этой лестнице поднимались самые красивые невольницы.

Во дворе уже собралось много покупателей, разглядывавших совсем черных или более светлых негров. Их заставляли ходить, им стучали по спине и по груди, им велели показывать язык. Только у одного из них, одетого в полосатый желто-синий машлах, с волосами, заплетенными в косы и ниспадающими на плечи, как носили в Средневековье, через руку была перекинута тяжелая цепь, гремевшая при каждом его величественном движении; это был абиссинец из племени галла, вероятно, взятый в плен.

Вокруг двора располагались комнаты с низкими потолками, где жили негритянки, подобные тем, которых я уже видел, — беззаботные и сумасбродные, они принимались хохотать по всякому поводу; между тем какая-то женщина, закутанная в желтое покрывало, рыдала, прислонившись к колонне передней. Безмятежное спокойствие неба и причудливые узоры, которые выписывали во дворе солнечные лучи, тщетно восставали против этого красноречивого отчаяния. Я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Я прошел мимо колонны, и, хотя лица женщины видно не было, я рассмотрел, что у нее почти белая кожа; к ней жался ребенок, чуть прикрытый плащом.

Как мы ни стараемся приспособиться к жизни на Востоке, в подобные минуты все равно остаешься французом, чувствительным ко всему происходящему. На мгновение мне пришла в голову мысль купить, если это в моих возможностях, невольницу и предоставить ей свободу.

— Не обращайте на нее внимания, — сказал мне Абдулла, — это любимая невольница одного эфенди, в наказание за какую-то провинность тот отправил ее на невольничий рынок, чтобы якобы продать ее вместе с ребенком. Через несколько часов хозяин придет за ней и, наверное, простит ее.

Таким образом, единственная плакавшая здесь невольница горевала оттого, что лишается хозяина; остальные, казалось, были обеспокоены лишь тем, чтобы не оставаться слишком долго без нового господина.

А это говорит в пользу мусульманских нравов. Сравните положение этих невольников с положением рабов в Америке! Воистину, в Египте на земле работают лишь феллахи. Рабы стоят дорого, поэтому их силы берегут и занимают лишь работой по дому. Вот та огромная разница, которая существует между невольниками в турецких и христианских странах.

…Абд-аль-Керим отошел от нас, чтобы поговорить с покупателями-турками, затем вернулся и сказал, что сейчас одевают абиссинок, которых он хочет мне показать.

— Они живут в моем гареме, — сказал он, — и с ними обращаются как с членами семьи; они едят вместе с моими женами. Пока они одеваются, вам могут показать самых молодых.

Открылись ворота, и во двор, словно школьницы на переменке, вбежала стайка темнокожих девочек. Им позволили играть возле лестницы с утками и цесарками, которые плавали в чаше лепного фонтана, сохранившегося от неслыханной роскоши океля. Я разглядывал этих бедных крошек с огромными черными глазами, одетых словно маленькие султанши; наверное, их забрали от матерей, чтобы потакать прихоти местных богачей. Абдулла объяснил мне, что многие из них не принадлежат торговцу, вырученные за них деньги получат родители, специально приехавшие в Каир в надежде, что их дочери попадут в хорошие руки.

— Кроме того, — добавил он, — они стоят дороже, чем зрелые девушки. И не беспокойтесь, здесь можно покупать с полным доверием; родители девушек все предусмотрели.

…Абд-аль-Керим пригласил меня войти в дом. Абдулла деликатно остался стоять у лестницы.

В большой комнате с лепным орнаментом и полустертыми золотыми и цветными арабесками вдоль стен сидело пять довольно красивых женщин; цвет их кожи напоминал флорентийскую бронзу; черты лица у них были правильные, нос прямой, рот маленький; классическая форма головы, грациозный изгиб шеи, умиротворение, написанное на лицах, делали их похожими на итальянских мадонн с картин, краски которых потемнели от времени. Это были абиссинки католического вероисповедания, возможно, потомки пресвитера Иоанна или царицы Капдаки.

Трудно было остановить свой выбор на одной из них: все они походили друг на друга, как это бывает у туземцев. Видя мою нерешительность, Абд-аль-Керим счел, что девушки мне не нравятся, и велел позвать еще одну — она вошла плавной походкой и заняла свое место у противоположной стены.

Я испустил радостный возглас, узнав миндалевидный разрез глаз яванок, как на картинах, которые мне доводилось видеть в Голландии; по цвету кожи эту женщину можно было безошибочно отнести к желтой расе. Не знаю, возможно, во мне пробудился интерес к неведомому и неожиданному, но я склонялся в ее пользу. Кроме того, она была весьма хороша собой и сложена на славу, так что смело могла выставлять себя напоказ; блестящие глаза, белые зубы, точеные руки и длинные волосы цвета красного дерева… Совсем юной ее взяли в плен пираты имама Маската где-то на островах Индийского океана.

…Оставалось только условиться о цене. У меня просили пять кошельков (шестьсот двадцать пять франков); мне хотелось заплатить только четыре; но, вспомнив, что речь шла о покупке женщины, я подумал, что подобный торг неуместен. К тому же Абдулла предупредил, что торговец-турок никогда не уступит в цене.

…В тот же вечер я с триумфом привел рабыню в покрывале в свой дом в коптском квартале. …Слуга из океля шел следом за нами, ведя за собой осла с большим зеленым сундуком на спине.

Абд-аль-Керим оказался хорошим хозяином. В сундуке лежали два комплекта нарядов.

…Если торговец обманет покупателя относительно достоинств рабыни и у нее обнаружится какой-то изъян, покупатель имеет право через неделю расторгнуть сделку. Мне представлялось невозможным, чтобы европеец прибегнул к подобной недостойной оговорке, даже в том случае, если его действительно обманули. Но вскоре я с ужасом обнаружил у несчастной девушки два клейма с монету в шесть ливров: одно под стягивающей лоб красной повязкой, другое — на груди, и на обоих — татуировка, изображающая нечто вроде солнца. На подбородке тоже была татуировка в виде острия пики, а левая ноздря проколота, чтобы носить кольцо. Волосы были подстрижены спереди и падали челкой до самых бровей, соединенных между собой нарисованной черной линией. Руки и ноги были выкрашены в оранжевый цвет; я знал, что это специально приготовленная хна, от которой через несколько дней не останется и следа».

Если рабыни противились уготованной им судьбе и не желали уподобляться бессловесному скоту, торговцы применяли различные испытанные средства. Когда не помогали ни уговоры, ни угрозы, рабынь усмиряли силой. Но делали это с осторожностью, так как «порченый товар» падал в цене и наносил вред репутации продавца. Проще всего было подавить упорство невольниц опиумом или другим зельем, подмешанным в пищу.

«Они продаются за различные цены, — писала Мелек-ханум, — соответственно красоте, смотря по которой они назначаются или в танцовщицы, или музыкантши, или же в банные прислужницы, горничные, или же одалиски. Цена на них колеблется от 1000 до 20 000 франков или около этого. Для того чтобы заплатить последнюю сумму, невольница должна быть необычайной красоты. Если у них вид не представительный, то они назначаются на должности, в которых они не должны появляться перед своим господином; в таком случае цена их не превосходит 1500–2000 франков. Они продаются обыкновенно в возрасте 12–13 лет, но бывали случаи продажи 6–7-летних. Это, впрочем, бывает только тогда, когда покупательница желает приучить их к службе или же перепродать с выгодой, когда они подрастут. Хозяйка делает им одежду, учит их вести себя прилично, а также говорить по-турецки. Главное внимание обращается на развитие таких талантов, которыми отличаются сами госпожи, как то: музыка, танцы, уборка волос и т. д.».

 

Посредники и перекупщики

Важную роль в работорговле исполняли посредники. Когда кто-то хотел избавиться от невольницы, но не хотел или не мог сделать это сам, он поручал это дело опытному посреднику.

«И персиянин сошел с мула и свел на землю девушку, — повествует «Тысяча и одна ночь». — А потом он кликнул посредника и, когда тот предстал перед ним, сказал ему: „Возьми эту девушку и покричи о ней на рынке“. И посредник взял девушку и вывел ее на середину рынка. Он скрылся на некоторое время и вернулся, неся скамеечку из черного дерева, украшенную белой слоновой костью, и поставил скамеечку на землю, и посадил на нее девушку, подобную дейлемскому щиту или яркой звезде, и была эта девушка как луна, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, и обладала пределом блестящей красоты…»

В этом безобразном, но прибыльном деле не обходилось и без перекупщиков. Ими, как писал Осман-бей, были весьма состоятельные дамы из высшего общества. Избавившись пару раз от строптивых рабынь посредством своих торговых агентов, они быстро входили во вкус. Со временем они превращали домашние гаремы в интернаты, куда попадали маленькие девочки. После нескольких лет «воспитания» их продавали в несколько раз дороже. Этот вид торговли превратился в безотказную систему, предлагавшую «товар» на все вкусы.

В «Тысяче и одной ночи» описываются достоинства, которыми должны были обладать будущие наложницы: «И посредник на некоторое время скрылся, и пришла с ним девушка стройная станом, с высокой грудью, насурьмленным оком и овальным лицом, с худощавым телом и тяжкими бедрами, в лучшей одежде, какая есть из одежд, и со слюной слаще патоки, и ее стан был стройнее гибких веток и речи нежнее ветерка на заре. И когда визирь увидал ее, он был ею восхищен до пределов восхищения, а затем он обратился к посреднику и спросил его: „Сколько стоит эта невольница?“ И тот ответил: „Цена за нее остановилась на десяти тысячах динаров, и ее владелец клянется, что эти десять тысяч динаров не покроют стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и грамматику, и язык, и толкование Корана, и основы законоведения и религии, и врачевание, и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах“».

В другом месте невольница сама говорит о своих достоинствах: «И тогда халиф спросил: „Как твое имя?“ — „Мое имя Таваддуд“, — отвечала невольница. „О Таваддуд, какие науки ты хорошо знаешь?“ — спросил халиф. И девушка отвечала: „О господин, я знаю грамматику, поэзию, законоведение, толкование Корана и лексику и знакома с музыкой и наукой о долях наследства, и счетом, и делением, и землемерием, и сказаниями первых людей. Я знаю великий Коран и читала его согласно семи, десяти и четырнадцати чтениям, и я знаю число его сур и стихов, и его частей и половин, и четвертей и восьмых, и десятых, и число падений ниц. Я знаю количество букв в Коране и стихи, отменяющие и отмененные, и суры мекканские и мединские, и причины их ниспослания; я знаю священные предания, по изучению и по передаче, подкрепленные и неподкрепленные; я изучала науки точные, и геометрию, и философию, и врачевание, и логику, и риторику, и изъяснение и запомнила многое из богословия. Я была привержена к поэзии и играла на лютне, узнала, где на ней места звуков, и знаю, как ударять по струнам, чтобы были они в движении или в покое; и когда я пою и пляшу, то искушаю, а если приукрашусь и надушусь, то убиваю. Говоря кратко, я дошла до того, что знают лишь люди, утвердившиеся в науке“».

Осман-бей приводит анекдотическую историю о жене великого визиря Фуад-паши, которая торговала выпестованными ею же красавицами с большим размахом. Однако стремительное расширение этого деликатного бизнеса натолкнулось на неожиданное препятствие — предложение начало превышать спрос.

Не найдя других способов сбыта своей «продукции», госпожа Фуад решила прибегнуть к потусторонним силам. План ее состоял в том, чтобы околдовывать потенциальных клиентов. Призванный ею маг снабдил эту удивительную особу «волшебной рубашкой, обладавшей свойством придавать неотразимую прелесть той особе, которая ее надевает». И дела госпожи Фуад действительно быстро пошли на лад. Ее прелестницы разлетались, как птицы, выпущенные из клетки, причем по фантастическим ценам. Хотя конкурирующие завистницы поговаривали, что дело вовсе не в чудодейственной рубашке, а в положении супруга госпожи Фуад, на благосклонность которого рассчитывали щедрые покупатели.

 

Оформление сделок

Покупки рабов и рабынь подлежали юридическому оформлению.

В сказках «Тысячи и одной ночи» читаем: «„До чего дошла цена за эту девушку?“ — спросил он посредника. И тот ответил: „Цена за нее дошла до девятисот пятидесяти динаров, кроме платы за посредничество, а что касается доли султана, то она с продающего“ — „Пусть невольница будет моя за цену в тысячу динаров, вместе с платой за посредничество“, — сказал посреднику Нур-ад-дин. …И не успел Нур-ад-дин опомниться, как посредник привел судей и свидетелей и написали на бумажке условие о купле и продаже, и посредник подал его Нур-ад-дину и сказал: „Получай свою невольницу! Да сделает ее Аллах для тебя благословенной! Она подходит только для тебя, а ты подходишь только для нее“».

«Девушку на другой день пересылают в дом покупателя или покупательницы в сопровождении старой женщины, не выпускающей ее ни на минуту из виду, — вспоминала Мелек-ханум. — Там она остается в течение нескольких дней, пока не убедятся, что у нее нет никаких телесных недостатков. Призывают бабку, чтобы исследовать, не имела ли покупаемая невольница прежде любовных отношений. После такого рода исследования уплачивается сумма, за которую она продана, и продажа узаконивается формальной бумагой, называемой петшех».

 

Реформы работорговли

В конце XIX века невольничьи рынки были официально закрыты, так как наводнившие страну европейцы считали их вопиющим пережитком варварства. Однако сама работорговля отнюдь не исчезла. Она просто стала более «цивилизованной», скрытой от лишних глаз.

Рынки переместились в потаенные уголки города, в особые кафе и дома самих работорговцев. Невольницы по-прежнему продавались, но стоили теперь дороже, попадая на рынок контрабандным путем.

Одним из способов продажи невольниц был их вывоз якобы на прогулку в открытых экипажах, когда все желающие могли оценить предлагаемых прелестниц, договориться с сопровождающими их агентами о цене и незамедлительно вступить в права собственника.

Причем покупатели искренне полагали, что совершают благодеяние, вырывая несчастных девушек из лап алчных живодеров-работорговцев. Впрочем, смирившиеся с судьбой девушки, как правило, были с покупателями солидарны.