Шамиль и его небольшой отряд претерпели немало трудностей, пока преодолели Салатавский хребет и добрались до Чечни. Здесь уже были наслышаны о битве на Ахульго и приняли Шамиля как героя. Люди оказывали Шамилю почести и старались превзойти друг друга в гостеприимстве. Немало жертвенных овец и быков было заколото в ознаменование чудесного спасения Шамиля.

Проведя несколько дней в аулах Даттахи и Гендерген, Шамиль приехал в Беной. Сюда начали стекаться уцелевшие мюриды и наибы Шамиля. Вскоре прибыл и наиб Ташав-хаджи, который взял на себя заботы о Шамиле и его людях.

Здесь же, в Беное, жена Шамиля Патимат родила сына, которому дали имя Магомед-Шапи.

– Посмотри, Шамиль, он улыбается, – говорила Патимат, прижимая к себе младенца, будто боялась, что его отнимут, как отняли Джамалуддина.

Мальчик был крепкий и весело сверкал глазенками, особенно когда видел отца. Шамиль смотрел на него и вспоминал его сводного брата Саида, оставшегося на Ахульго. Отец невольно их сравнивал, и ему казалось, что Саид предчувствовал свою судьбу и потому смотрел на мир грустно, будто знал, что скоро с ним расстанется. Веселость же Магомеда-Шапи, который никогда не плакал, вселяла в отца надежду на его счастливую судьбу.

– Он мог родиться наследником повелителя гор, а появился на свет сыном бесприютного беглеца, – сказал Шамиль.

– Уже не знаю, что лучше, – говорила Патимат.

– Беглец должен думать о семье и крове, а имам всегда занят войной.

– В войне нет ничего хорошего, – ответил Шамиль.

– Смотри, – улыбалась Патимат.

– Вертится, будто танцевать хочет.

– Если бы все зависело от меня, люди бы только и делали, что пели, танцевали и наслаждались красотой жизни, – улыбнулся Шамиль.

– Как бы теперь радовался его старший брат, – тяжело вздыхала Патимат.

– Думаешь, они увидят друг друга?

– Увидят, – обещал Шамиль.

– Обязательно увидят.

– Люди говорят, что Джамалуддина увезли к царю, – тихо произнесла Патимат, которая не хотела в это верить.

– Слухи ходят разные, – отвечал Шамиль.

– Но я знаю главное – он жив и здоров.

– Да сохранит его Аллах, – сквозь слезы говорила Патимат.

– На все воля всевышнего, – кивнул Шамиль.

– Он – лучший хранитель.

Поздравить Шамиля съехалось много гостей, среди которых были и предводители чеченцев. Знаменитые храбрецы Шугаиб Центороевский и Джавадхан Даргоевский старались ободрить Шамиля, обещая, что взамен павших товарищей он найдет в Чечне новых друзей и соратников, которые будут ему верной опорой, а сами они приняли на себя звание его наибов. Ахбердилав, поправившись после ранения, тоже стал одним из главных наибов в Чечне.

Затем Шамиль перебрался в Ведено, а оттуда – в Шатой. Зная о праведности Шамиля, люди приходили к нему за советом, для разрешения споров, а большей частью – чтобы просто увидеть знаменитого имама и послушать его речи. Шамиль и сам стал посещать аулы, проповедуя шариат и единение горцев, которым предстояло еще немало испытаний.

В одном из аулов люди обратились к Шамилю с просьбой избавить их от разбойника, от которого все страдали и с которым никто не мог справиться. Это был гигант, обладавший злобным нравом и огромной физической силой. Шамиль приказал своим мюридам схватить преступника и выколоть ему глаза. Не без труда, но мюриды привели приговор в исполнение, а связанного гиганта заключили в пристройку дома, в котором остановился Шамиль. Однако ночью обозленный разбойник разорвал путы, свалил часового и с кинжалом в руке ворвался в комнату, где спал Шамиль. Шамиль успел схватить его за руку, но разбойник все же смог нанести ему несколько ран. Схватка продолжалась в полной темноте, пока не подоспел хозяин дома Шабан. Он выхватил пистолет и собирался прострелить разбойнику голову, выжидая лишь момент, чтобы не попасть в Шамиля. Но в темноте сам напоролся на кинжал и упал замертво. Спас Шамиля все тот же Шабан, споткнувшись о бездыханное тело которого, противники упали на пол. Тогда Шамилю удалось придавить разбойника грудью, так, что треснули ребра самого Шамиля, вырвать у него оружие и вонзить кинжал в грудь гиганта. Израненный Шамиль пролежал двадцать дней, пока смог встать на ноги. Когда же он вышел к людям, те уже не сомневались, что именно такой вождь им и нужен.

После поражения на Ахульго, когда многие считали его дело проигранным, Шамиль в глубине души чувствовал, что победил. Мрак покидал сердце Шамиля, будто кто-то незримый откинул тяжелую завесу, сотканную из бедствий и уныния. Будто отворилась пещера и впереди забрезжил свет. И Шамилю показалось, что он слышит наставление шейха Ярагского: «Всегда держи с нами связь, и ты победишь».

О том же писал ему и шейх Джамалуддин Казикумухский, убеждая Шамиля продолжить дело, возложенное на него народом. Это был его долг как имама и как горца.

Прочитав письмо, Шамиль прошептал:

– Золотая цепь… Цепь, связующая шейхов и восходящая к самому пророку, да благословит его Аллах и приветствует! Она никогда не прерывается!

Слава героя-мученика, восставшего из пепла Ахульго, привлекала к нему все новых приверженцев. Влияние Шамиля росло с каждым днем, а ряды его сторонников умножались. Он уже начал думать о средствах для продолжения борьбы, созывал советы ученых и вождей горских обществ, восстанавливал связи с оставшимися в Дагестане сподвижниками.

Жертвы, принесенные во имя свободы, не могли остаться напрасными.