Для нападения на Миатли, один из главных аулов Салатавского общества, владевшего к тому же важной переправой через Сулак, был отправлен особый отряд, которым командовал Пулло.

Древний аул, считавшийся мирным, но остававшийся независимым, был неожиданно окружен. На требование выдать мюридов Шамиля миатлинцы ответили отказом. Тогда заговорили пушки.

После ожесточенной схватки аул был захвачен и сожжен. Богатые миатлинские сады пощадили, сочтя их полезным приобретением для казны. Стада были конфискованы. В плен было взято около тридцати мужчин и женщин и примерно столько же младенцев. С жителей взяли обязательство не помогать Шамилю и позволили вернуться в село, отдав младенцев и раненых. После чего отряд возвратился на зимние квартиры.

Граббе ликовал. Столь блистательные результаты, несмотря на чувствительные потери, как нельзя лучше подходили для бравурных реляций. И это так его вдохновило, что он, наконец, закончил писать свое воззвание к горцам. Граббе и его тоже намеревался приложить к плану покорения Дагестана, который собирался представить в Петербург. Грозное воззвание гласило:

«Имеющий уши да услышит!

Я прибыл в ваши земли с намерением оказать вам мое покровительство, поражать и истреблять только Шамиля и тех изменников, которые нарушают общественное спокойствие своими гнусными злодействами.

Предупреждаю вас, что малейшее сопротивление немедленно повлечет за собой гибель ваших аулов. При движении отряда старшины всех окрестных деревень должны ко мне явиться для принесения покорности, не исполнивших сего я буду считать изменниками. Одною покорностью можете вы обезоружить справедливый мой гнев. Но горе вам, если вы встретите войска мои с оружием в руках. Тогда всякое селение, вблизи коего я буду вынужден силою оружия очищать себе дорогу, будет разрушено до основания.

Даю вам выбор: или покорность без условий, или вечное разорение. Войска под моим начальством горят нетерпением наказать бунтарей за неблагоразумие.

Я иду вперед – берегитесь!

Генерал-лейтенант Граббе».

Траскин с Поповым и Милютиным тоже постарались на славу. Граббе был слегка удивлен количеством войск, денег и всего прочего, испрашиваемого для уничтожения Шамиля, но Траскин его заверил, что беспокоиться не о чем и отказа не будет. Все вместе, включая панические письма ханов, представляло собой план грандиозной кампании, результаты которой должны были вознести Граббе на недосягаемую для его недругов высоту. Не говоря уже о наградах и благосклонности государя императора.

Запечатав пакет, Граббе велел отправить его в Петербург, военному министру Чернышеву. Попов распорядился, и фельдъегерь с усиленной охраной отбыл из Темир-Хан-Шуры.

Наступала зима. Граббе полагал, что на этом его пребывание в Дагестане может быть закончено. По крайней мере, до весны. Ответа из Петербурга он предполагал дожидаться в Ставрополе. Из штаба приходили депеши, из которых следовало, что в Черномории дела обстоят не лучшим образом. Но Граббе знал, что Раевский всегда найдет способ успокоить высшее начальство. Павла Христофоровича больше интересовало, как устроилось в Ставрополе его семейство. Он соскучился по жене и детям, которые писали ему нежные письма и ждали его хотя бы на Рождество.

Перед отъездом Граббе собрал своих ближайших подчиненных.

– Господа, – торжественно начал Граббе.

– Обязанности командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории призывают меня в штаб, в Ставрополь. Полагаю, что господин Попов отменно справляется со своими обязанностями, коими не пренебрежет и в будущем.

– Рад стараться, ваше превосходительство, – отчеканил Попов.

– Также и господину начальнику штаба, – обернулся Граббе к Траскину, – надлежит по окончании здешних дел отбыть в штаб, где я буду с нетерпением его ожидать.

– Всенепременно, – кивнул Траскин.

– Как только здесь управлюсь, так сразу в Ставрополь.

– Засим хочу напомнить господам, что в следующем году предполагается большая экспедиция с известными вам целями, – продолжал Граббе.

– А посему надлежит приложить особые старания для разведывания дорог в логово неприятеля.

– Ежели идти через Хунзах, ваше превосходительство, то дороги более-менее известны, – сообщил Попов.

– Придется разве что немного исправить их после зимы. Или если мюриды успели где-то испортить.

– Но тогда не будет внезапности, ваше превосходительство – вставил Милютин.

– Верно, – похвалил Граббе.

– Лезть напролом – дело немудреное, но весьма хлопотное. Надо бы и другие дороги узнать.

– Приложим старания, – вздохнул Попов.

– Однако до весны…

– Вот именно, до весны, – подчеркнул Граббе.

– Противник пусть думает, что мы спим, как медведи в берлоге, а мы, тем временем, бдим на страже государевых интересов!

– Совершенно справедливо, – поддержал его Траскин.

– Ловкий лазутчик везде пройдет.

– Да, вот еще что, – вспомнил Граббе, многозначительно глядя на Попова.

– Помнится, вы обещали сыскать человека, который бы за хорошую плату решился исполнить деликатное поручение.

– Ищем, – ответил Попов.

– И даже… Словом, есть тут один оригинал.

– Вот и славно, – похлопал Попова по плечу Граббе.

– А за деньгами господин начальник штаба не постоит.

– За какими, позвольте узнать, деньгами? – встревожился Траскин.

– У меня каждый рубль на счету.

– Из экстраординарных сумм, – уточнил Граббе.

– Ах, это… – разочарованно протянул Траскин.

– Смотря сколько, ваше превосходительство, и на что.

– На дело особой важности, – заверил его Граббе.

– Господин полковник вам все разъяснит.

– Так точно, ваше превосходительство, – кивнул Попов.

– Завтра на рассвете я намерен отбыть в Ставрополь, – объявил Граббе.

– Торжественное построение войск приказываю отменить.

– Как же так, ваше превосходительство? – растерялся Попов.

– Такие времена, любезный, – ответил Граббе.

– Секретность – половина успеха.

– Как прикажете.

– Однако прощальный ужин – непременно! – настаивал Траскин.

– Тут, доложу я вам, такие деликатесы произрастают.

– Полковая традиция, – поддержал Траскина Попов.

– Без прощального ужина никак нельзя.

– А вина! – закатил глаза Траскин.

– Знай про них французы, сюда бы двинулись, а не на Москву!

– Ну что ж, – развел руками Граббе.

– Шариат, конечно, это не приветствует…

Остальные заулыбались, оценив изощренный юмор генерала.

– Но адат нам несравненно ближе, – рассмеялся генерал.

– И дам не забудьте.

– Как можно? – улыбался Попов.

– Им маскарад до сих пор снится.

– И вы на манер Ганнибала, – ухмылялся Траскин.

– А лет эдак через сто кто-нибудь и в виде генерала Граббе на маскарад явится.

– Дай-то Бог! – поддержал Васильчиков.

Милютин тоже хотел что-то прибавить, но сдержался, опасаясь впасть в двусмысленность.

– Вы что-то имели сказать? – обратился к нему Граббе, которому комплименты пришлись явно по душе.

– Я… Насчет дам, – нашелся Милютин.

– А именно? – любопытствовал Траскин.

– Насчет сударыни Нерской… – напомнил Милютин.

– Слезно просила принять.

– Ну что ж, – согласился Граббе.

– Вы ее на ужин пригласите и спросите, не желает ли она отбыть со мною в Ставрополь. Она близка была с моей женой… Что ей зимой делать в Шуре?

– А пусть остается, – предложил Траскин.

– На маскараде она была восхитительна.

– Так что не забудьте, – внушительно сказал Граббе Милютину.

– А за сим, господа, мое почтение.

Попрощавшись с каждым за руку, Граббе остался один.

Ему не хотелось идти на ужин, его уже воротило от деликатесов Траскина, а стенания Лизы, которую черт сюда принес, только будили в нем неуютные воспоминания. Граббе хотелось спать. Но спать генерал опасался, потому что прошлой ночью ему снова явилась ужасная гора. Генерал решил только немного вздремнуть, но провалился в сон, как в пропасть.