Граббе не спал, решив дождаться отряда, посланного верх по реке, к Сагритлохскому мосту, для занятия противоположного берега. Но отряд все не возвращался. Зато из батальона, посланного вниз, вдоль реки, в сторону Ахульго, прибыл ординарец, сообщивший, что дорога исправлена и батальон стоит напротив крепости. Одолеваемый жгучим любопытством, Граббе отправился к батальону со всей своей свитой.

Через час прибыли на место. Но, кроме силуэтов гор, заслонявших звезды, ничего видно не было. От реки тянуло холодом. И сквозь ее рев, едва слышно, обрывками доносился голос муэдзина, призывавшего на молитву жителей Ахульго.

От волнения Граббе прошиб холодный пот. Он снял фуражку, отер рукавом лоб и перекрестился.

Так они и стояли, не произнося ни слова, пока рассвет не начал очерчивать позолотой верхушки гор. Лежавший в ущелье туман стал медленно подниматься вверх по склонам, будто открывался огромный занавес перед началом грандиозного представления.

И, наконец, перед ошеломленным Граббе предстало воплощение его ночных кошмаров. Гора! Онемевший генерал не верил своим глазам и в то же время будто узнавал это исполинское каменное чудовище, которое он дерзнул потревожить. Гора светилась сотнями огненных глаз и глухо ревела голосом огибавшей ее реки. И так же, как в его ночных видениях, гора вдруг разделилась надвое, когда с нее спала туманная завеса. И еще сильнее, чем в снах, Граббе влекло в ее жуткое чрево, готовое его раздавить.

– Ваше превосходительство! – теребил его Васильчиков, решивший, что генералу сделалось дурно.

– Что? – очнулся Граббе и посмотрел на адъютанта глазами, в которых застыло изумление. А волосы и бакенбарды его, обычно тщательно ухоженные, топорщились дикими кустами.

– Вы чуть было не сорвались в реку, ваше превосходительство, – сказал Милютин, придерживавший Граббе за другую руку.

– Назад! – приказал Граббе, стараясь не смотреть на Ахульго.

– В лагерь!

Когда они вернулись в Чиркату, оказалось, что отряд, посланный для овладения противоположным берегом, встретил незначительное сопротивление у Сагритлохского моста, сумел его перейти и благополучно вернулся. Через реку перекинули канаты, переправили необходимые инструменты, и работы по наведению моста пошли быстро. К переправе, как и было приказано, вышла только часть отряда, остальные силы двинулись к Ашильте, находившейся в близком соседстве с Ахульго со стороны гор.

Граббе это порадовало, но пугающий образ Ахульго, открывшийся ему у реки, все еще стоял у него перед глазами. Генерал вошел в свою палатку, опрокинул большую рюмку водки и рухнул на походную кровать.

Когда Граббе проснулся, над ним нависал Траскин с потухшей сигарой в зубах.

– Ахульго, – произнес Граббе.

– Вот и чудно, Павел Христофорович, – обрадовался Траскин, вынул изо рта сигару и крикнул: – Кофе его превосходительству!

Тут же появился денщик Иван с подносом, на котором дымилась чашка. Граббе отхлебнул обжигающего кофе и сел на кровати.

– Который час, полковник?

– Исторический! – провозгласил Траскин.

– Мост почти готов!

– Который час, я спрашиваю? – сердился Граббе, ища свои часы.

– Полдень, ваше превосходительство, – опередил его Траскин.

– Адъютанта ко мне!

Васильчиков появился с Милютиным и топографом Алексеевым.

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – хором сказали вошедшие.

– Зачем же все сразу? – поморщился Граббе, допивая кофе.

– Вы, пока спали, ваше превосходительство, изволили не единожды требовать Ахульго, – деликатно объяснял Васильчиков.

– А у нас как раз готово описание неприятельской позиции.

– Позиции? – не понял Граббе.

– То бишь Ахульго, – сказал Милютин.

Топограф развернул составленную им карту.

– И план, ваше превосходительство, и глазомерная съемка, и словесное описание, – сообщил Алексеев.

– Извольте, – кивнул Граббе, начавший приходить в себя.

– Правду сказать, это не гора, а достойный удивления перл, дикая прихоть природы, – начал Милютин.

– Грозная позиция! Две одиноко стоящие крутые скалы, разобщенные от всего окружающего глубокими обрывами. Всего разглядеть не удалось, но и то, что успели, являет собой достижение фортификационного искусства, которое бы сделало честь и не горскому инженеру.

– Старое и Новое Ахульго, как видно из плана, занимают два огромных утеса, разделенных между собою глубоким и узким ущельем речки Ашильтинки, – продолжил Алексеев, показывая на карте описываемое место.

– Оба вместе они составляют полуостров, огибаемый с трех сторон рекой Андийское Койсу.

– Погодите, – поднял руку Граббе.

– Я и сам все это видел. Лучше пригласите в штаб командиров, пусть они полюбуются, а я потом буду.

План, представленный Алексеевым, и словесное описание Милютина офицеры поначалу сочли преувеличением.

– Откуда такое могло взяться в горах? – недоумевал Пулло.

– Не иначе как турки шпионов прислали, – предположил Лабинцев.

– Или, скорее, англичане, – добавил Попов.

– В прошлый раз ничего такого не было.

– А мне думается, что горцы и сами кое-чему научились, – сказал Галафеев, пожевывая ус.

– Однако же, господа, – сказал Траскин, – желательно знать подробности этих титанических работ.

– Верхние площадки утесов ограждены кругом каменистыми обрывами и примыкают к окружающим горам только двумя узкими перешейками, – продолжал Алексеев.

– А над Новым Ахульго высится, кроме того, отвесная вершина, увенчанная Сурхаевой башней.

– Что еще за башня? – любопытствовал Пулло.

– Вроде небольшой крепости, – объяснял Милютин.

– Командует всеми подходами к Ахульго.

– Дас, – мрачно изрек Галафеев.

– Ничего, ваше превосходительство, – сказал Попов.

– Мы их мортирами достанем, навесным огнем.

– Подозреваю, там много сюрпризов заготовлено, – сказал Галафеев.

– И все скрыто за огромными завалами, – продолжал Милютин.

– Обрывы обоих Ахульго изрыты множеством пещер. А в одном месте утесы до того сближаются, что между ними переброшено над пропастью несколько бревен в виде моста. Сущая беда это Ахульго! Вроде как грецкий орех из двух половинок, если скорлупу снять.

– Орешек-то крепкий, – заметил Галафеев.

– Просто так не раздавишь.

– Вообще вся местность Ахульго чрезвычайно сурова и дика, – добавил Алексеев.

– Горы каменистые, бесплодные, все в трещинах.

– Так что там еще Шамиль придумал? – торопил Галафеев.

– Не довольствуясь естественной неприступностью местоположения, Шамиль укрепил свое убежище еще искусственными средствами, весьма хорошо обдуманными, – добавлял Милютин.

– Узкие гребни, которыми оба Ахульго примыкают к окружающим горам, глубоко перекопаны. За перекопами – каменные постройки с бойницами. В Новом Ахульго за передовою башнею устроено нечто вроде бастионного фронта: две каменные постройки, а между ними крытые траншеи.

– Полагаю, для перекрестного огня, – сказал Попов.

– По собранным сведениям, на обоих Ахульго устроены целые селения, но дома совершенно скрыты за покатостями со стороны возможного штурма, а большею частью вкопаны в землю.

– Ловко, – качал головой Лабинцев.

– Подземная крепость. Слыханное ли дело, господа?

– Устроены также боковые ложементы по краям обоих утесов, не считая множества завалов.

– Сдается мне, наш с Фезе визит не прошел для горцев даром, – сказал Попов.

– Вместо прежних саклей – укрепления, которые весьма трудно будет сбить даже полевой артиллерией.

– К тому же неприятель в своих подземных саклях, траншеях, завалах, пещерах и за утесами будет совершенно скрыт от наших глаз и выстрелов, – добавил Пулло.

– А наши войска, напротив, будут открыты на всех пунктах.

– А если принять в соображение меткость стрельбы неприятеля… – размышлял Галафеев.

– Да к тому же упорство и фанатизм, с которым горцы будут обороняться в своем последнем убежище…

Галафеев не закончил, увидев, что в палатку вошел Граббе. Подчиненные отдали командующему честь. А Траскин закончил вместо Галафеева:

– …Можно только дивиться подвигам, предстоящим войскам нашим, и твердой воле начальника, который решился во что бы то ни стало истребить это гнездо мятежников.

– Вашими бы устами да мед пить, господин полковник, – сказал Граббе. Затем обратился ко всем офицерам: – Ахульго – это всего лишь гора, на которой засел Шамиль. Надобно его достать. Если придется, и само Ахульго с землей сравняем. Иного пути нет. Вернуться ни с чем – значит, отдать Шамилю весь Кавказ.

«Разбить и разогнать», как обещал царю Граббе, не удалось. Оставалось одно – обложить и задушить. И это намерение обретало уже реальные очертания, потому что скоро было получено известие о занятии Ашильты и приближении с двух сторон горских милиций во главе с ханами.

К ночи мост был совершенно готов. И тогда же, по своему обыкновению делать все как можно более скрытно, Граббе приказал отряду выступать на Ахульго. Для охраны моста был оставлен Лабинцев с одним батальоном и двумя орудиями.

Войска, только что расположившиеся на отдых, поднимались в новый поход неохотно. Солдаты роптали, ругая причуды генерала:

– И куда прет на ночь глядя?

– Боится, Ахульго сбежит.

– Тьма, хоть глаз выколи!

– Зато горцы, как кошки, и ночью видят!

Будто в подтверждение их опасений из темноты раздалось несколько выстрелов. Войска отвечали тысячами и, не останавливаясь, шли дальше, привычно повинуясь приказу. Роты натыкались друг на друга, артиллерийские кони лезли вперед, офицеры командовали, пытаясь навести порядок. В результате на мосту началась давка, несколько солдат свалилось в реку, и их унесло быстрым течением.

– Выручайте, братцы! – неслось из темноты.

Им старались помочь, бросали веревки, но одного так и не нашли.

Разведчики, прибывшие из занятой Ашильты, показывали дорогу. Для большого отряда она была слишком узка, и скоро войска обратились в лавину, которая, вопреки законам природы, ползла вверх, заполняя все ложбины и тропы.

Кто-то оказывался впереди, кто-то отставал. Люди двигались, не столько повинуясь приказам, сколько следуя своим инстинктам. О скрытности уже не было и речи. А когда горцы открывали огонь из засад, в ответ снова и снова начиналась густая пальба. Противнику она вреда не приносила, зато случалось, что солдаты попадали в своих и даже открывали долгую перестрелку, приняв за горцев оказавшихся в стороне сослуживцев.

Отряд нес потери, и было приказано не отвечать на огонь. Так и шел огромный отряд, тревожимый невидимыми горцами и не обращавший внимания на стрельбу.

Когда к утру отряд добрался до Ашильты, за ним прибыли две подводы с ранеными и убитыми. Убитых похоронили, а раненых отнесли в лазарет, который уже разворачивали на окраине Ашильты.

Отсюда уже было видно Ахульго. Доктор долго смотрел на высокие горы, а затем впал в панику, требуя у Траскина выписать из Шуры побольше корпии, бинтов, пластырей и компрессов.

– Вы представляете, господин полковник, что тут будет? Вы посмотрите на эти исполины!

– Горы как горы, – отвечал Траскин, поеживаясь на утреннем холоде.

– Это не горы, а травматическая эпидемия! – предрекал доктор.

– Я который уже раз прошу перевязочных средств, а привозят все пушки да ядра!

– Будут вам средства, – обещал Траскин.

– Вот только дорога откроется…

– И пусть пришлют еще инструментов, у меня уже пилы тупые! – требовал доктор.

– И спирту побольше! Одни только ампутации сколько его требуют!

Граббе рассматривал Ахульго в подзорную трубу, оперев ее о седло своего коня. Заодно он прикрывался конем от снайперов, не перестававших обстреливать лагерь неизвестно откуда. Граббе считал оправданными любые меры предосторожности. Он не мог позволить отряду потерять своего командующего, и не столько из личных, сколько из государственных соображений.

Граббе уже оправился от материализации ночных кошмаров, и теперь Ахульго казалось ему не таким грозным. Зато он все более убеждался, сколь неприступна эта твердыня, занятая Шамилем. Граббе слышал отчаянные возгласы главного полкового врача, и это помогло ему точнее определить то, что предстояло совершить отряду.

– Ампутация! – вспомнил Граббе выражение доктора.

Вот верное слово! Граббе намеревался провести над Ахульго хирургическую операцию, пока восстание не охватило всю горную страну. Ампутировать Ахульго и удалить источник всех беспокойств – Шамиля с его зловредным учением о свободе. Свободы не бывает. Это мираж, губящий человечество и чуть не погубивший самого Граббе, не устоявшего перед соблазнами будущих декабристов.

– Ампутация! – повторил Граббе.

– Сначала Ахульго – от прочих гор. А затем и самого Шамиля – от Ахульго.