Али-бек Хунзахский, командовавший гарнизоном Сурхаевой башни, внимательно наблюдал за тем, что происходило вокруг. Осадные работы велись, как правило, ночью, а к утру оказывалось, что Граббе еще приблизил к скале свой авангард. Мантелеты делали свое дело, защищая саперов, которые без устали вгрызались в скалы, подходя все ближе и ближе. То, что не брала кирка или лопата, взрывалось минами.

И настало утро, когда вместо саперов Али-бек увидел вокруг скалы несколько новых батарей и изготовившиеся к штурму батальоны.

Гарнизон Сурхаевой башни был невелик, невелика была и крепость, которую мюриды занимали, но значение Сурхаевой башни для Ахульго было неоценимо. Размеренные обстрелы, к которым защитники башни давно привыкли, вдруг сменились мощными залпами десятка орудий. Скала задрожала от ударов ядер, но ей они были не страшны. Зато от крепости стали отваливаться обломки. Другие батареи сосредоточили огонь на Новом Ахульго и особенно на перешейке, связывавшем его с Сурхаевой башней, чтобы помешать Шамилю послать туда подмогу. Артиллерийская подготовка продолжалась несколько часов. Башня отвечала редкими выстрелами из фальконета, который Магомед пристроил в нижнем ярусе крепости. Ядер у него было немного, как немного было и пользы от его пушки. Магомед научился из нее стрелять, но еще не умел точно наводить на цель. Он хотел поразить батарею, которая крошила скалу, а ядра летели мимо. И все же это была артиллерия, с которой противнику приходилось считаться.

Пушкам удалось пробить в защитной стене небольшую брешь. Но с этой стороны была отвесная скала, и добраться до бреши снизу не было никакой возможности. Сурхай даже не стал ее заделывать, оставив это на ночь. Вместо этого он решил еще раз проверить, все ли готово к отражению атаки, которая неминуемо должна была теперь последовать.

Люди были на местах, за бойницами. У каждого было по два ружья, на случай если начнут плавиться дула. Пороха и пуль тоже хватало. Груды камней громоздились над опасными участками, откуда можно было предположить атаки.

Али-бек с тревогой оглядывал батальоны неприятеля. Выходило, что на каждого защитника башни приходилась почти по взводу солдат, не считая артиллерии.

– Наши люди не дрогнут, – сказал Малачи, заметив беспокойство Али-бека.

– Знаю, – ответил Али-бек.

– Но мне жалко людей, которые сегодня погибнут.

– Не беспокойся о нас, – улыбнулся Малачи.

– Не каждому удается так умереть.

– Мы-то одной ногой уже в раю, – кивнул Али-бек.

– А я говорю о солдатах. На такую скалу не каждый горец рискнет полезть, а эти готовы пойти на верную смерть.

– Их так много, что захочешь – не промахнешься, – говорил Малачи.

– Только мы их сюда не звали.

– Все-таки люди, – печалился Али-бек.

– Не в поле же они выросли. Есть и у них, наверное, семьи.

– Их никто не спрашивал, – сказал Малачи.

– Мне один перебежчик рассказывал. У них там свои ханы, помещиками называются. Царь им земли дает и разрешает делать с людьми что захотят, а они ему солдат дают.

Пушки неожиданно замолчали. Но тишина была недолгой. Дружно забили барабаны, и зазвучал горн, призывая батальоны в наступление: «Та-та-та-та!».

– Шамиль предлагал генералу мир, – сказал Али-бек.

– А если хочет воевать – пусть покажет, что умеет.

– Мы тоже покажем, – ответил Малачи, прицеливаясь из ружья.

Он выстрелил, и далеко внизу упал раненный горнист. Батальоны, нарушив строй, ринулись к подножью скалы с громогласным «Ура!». В ответ горцы запели священную песню и открыли ружейный огонь.

Штурм началась там, где была надежда хоть за что-то уцепиться. Солдаты гурьбой лезли по крутому склону, опираясь на ружья и подсаживая друг друга. Из-за высоты и неровностей скал мюриды порой теряли солдат из виду. Тогда они скатывали вниз камни и бревна, которые сами находили своих жертв, выбивая целые ряды. Солдаты падали вниз, увлекая за собой своих товарищей. Их места занимали другие и с безрассудной отвагой продолжали лезть вверх. Временами артиллерия снова открывала огонь, надеясь облегчить егерям штурм. Но вместо этого осколки и сами ядра скатывались на штурмующих, внося опустошение в их ряды.

Батальоны взбирались с трех направлений, и с каждой стороны приходилось отбиваться по-разному. Горцам помогало то, что крепость имела несколько ярусов и ответвлений, это позволяло вести перекрестный огонь. Но солдат становилось все больше, и защитники едва успевали заряжать ружья. Когда пули уже не могли сдерживать надвигающуюся массу, в дело снова шли камни и бревна.

Тогда к обычным орудиям присоединились мортиры, забрасывая снаряды через стены крепости. Когда они взрывались, казалось, что само небо лопается над Сурхаевой башней. Эти бомбы наносили горцам большой урон, и находились смельчаки, которым удавалось выбросить смертоносные послания за стены.

Все вокруг было в дыму и пыли, но Али-бек знал крепость так, что мог бы обойти ее с закрытыми глазами. Он перебегал с одной позиции на другую, подбадривая друзей и направляя подкрепления на угрожаемые участки. Малачи взял на себя внешнюю оборону, надежно перекрыв все подступы к крепости. Несмотря на множество раненых и немало убитых, горцы твердо удерживали позиции.

От бомбежки скала тряслась, будто желая стряхнуть с себя штурмующих, как медведь – гончих. Но егеря преодолевали уступ за уступом, пока не оказались перед огромной каменной глыбой, служившей основанием крепости. Ни разбить ее артиллерией, ни взбираться по этой природной стене не было никакой возможности. Зато для горцев остановившиеся егеря были близкой мишенью. И в них снова полетели пули, а сверху посыпались камни. Солдатам оставалось лишь отстреливаться, прикрываясь убитыми товарищами.

Али-бек руководил битвой с главной башни, когда ему в плечо угодило ядро. Наиб упал. Мюриды подхватили окровавленного командира, сочтя его погибшим. Но Али-бек скоро пришел в себя и поднялся. Он еще не осознавал, что с ним произошло. Только увидев свою шашку, лежащую у ног, Али-бек понял, что случилось непоправимое.

– Тебе перебило руку, – сказал мюрид, все еще поддерживая наиба.

Али-бек отстранил от себя мюрида, хотел поднять шашку и только теперь обнаружил, что его правая рука висит на одних сухожилиях. Тогда он схватил шашку левой рукой и крикнул мюридам, показывая на изуродованную руку:

– Отрубите-ка это!

Мюриды не решились отсечь руку наибу. Но тот не намерен был терять время. Он наступил на висящую руку ногой и сам отрубил ее шашкой. Наскоро замотав рану, Али-бек бросился вниз, туда, где у пролома стены отбивались от наседавших солдат его бойцы. Он уже не мог стрелять, но драться шашкой был еще в состоянии. Его снова ранило, уже пулей. Но он устоял. Видя мужество наиба, горцы обрели новые силы и отбросили егерей.

– Мы отведем тебя на Ахульго! – кричал Малачи.

– Нет! – кричал в ответ Али-бек, из последних сил продолжая работать шашкой.

– Уведите его! – приказал Малачи.

– Деритесь! – требовал Али-бек.

– Деритесь, братья!

Увлеченные сражением, мюриды не заметили, как наиба ранило снова, как он упал у стены и выронил шашку.

Али-бека положили на бурку, чтобы укрыть в крепости, а затем доставить на Ахульго. Но Али-бек нашел в себе силы, чтобы сказать:

– Не дайте им захватить башню. Если понадобится, сбросьте на них даже меня.

– Все будет хорошо, – обещал Малачи, понимая, что теряет друга.

– Сегодня они нас не возьмут, – сказал Али-бек.

– Ночью заделайте пробоины и сберегите пушку Магомеда. Она досталась ему нелегко.

Али-бек закрыл глаза, и жизнь его оборвалась.

Штурм продолжался. Но смельчаки, поднимавшиеся по другому склону, тоже оказались перед трудной преградой. Огромный каменный выступ нависал прямо над ними, укрывая от пуль, но и не пуская наверх.

Горцы знали, что под выступом собрались солдаты, и ждали, когда кто-нибудь рискнет на него влезть. Храбрецы находились, но платили за свою дерзость жизнью.

Наконец, артиллерии удалось сокрушить этот выступ точными попаданиями. На солдат обрушился камнепад из осколков, но уцелевшие бросились вперед, надеясь ворваться в башню. Навстречу им из туч пыли и дыма поднялись мюриды, черные от пороха, окровавленные, но крепко державшие в руках шашки. Они кричали, как загнанные звери, и бились столь яростно, что преодолеть их сопротивление так и не удалось.

Рота за ротой пыталась пробиться в башню, но мюриды оказались стеной покрепче той, что разбили пушки. Атака была опрокинута, а склоны усеяло множество тел, среди которых были и тела горцев.

Первыми Сурхаеву башню атаковали батальоны Куринского полка. Когда Пулло потерпел неудачу, Попов по другому скату повел за собой апшеронцев. Затем настал черед Лабинцева, который бросил на приступ батальоны Кабардинского полка. Атаки возобновлялись несколько раз, но все было тщетно. Сурхаева башня осталась непокоренной.

Понеся значительные потери, Граббе вынужден был отдать приказ оставить облитые кровью утесы.

Вечером сквозь непрекращавшийся обстрел на Ахульго сумел пробраться мюрид Али-бека, чтобы доложить имаму, что произошло у Сурхаевой башни. Но прежде он отыскал мать Али-бека и с надлежащим почтением передал ей завернутую в башлык руку ее сына.

Женщина была больна и лежала в постели. Она будто уже знала, что случилось. Новости приходили каждый час, потому что люди на Ахульго внимательно следили за происходящим и даже пытались подать Али-беку помощь, но плотный огонь из пушек и ружей не позволил им миновать перешеек. Тогда они открыли огонь по наступавшим, стремясь нанести им хоть какой-нибудь урон. Многие считали, что на Сурхаевой башне все погибли. Казалось, что выжить в таком аду невозможно.

– Он погиб не сразу? – спросила женщина, когда увидела печального мюрида.

– Да, мать, – опустил голову мюрид, а затем положил перед женщиной окровавленный сверток.

– Разверни сам, – упавшим голосом попросила женщина.

Увидев руку сына, женщина привстала и воскликнула, превозмогая горе:

– Хвала Аллаху, который предопределил сыну моему погибнуть в бою с неверными, а не умереть в постели, как трусу!

– Хвала Аллаху, дарующему нам таких матерей, – сказал мюрид.

– Да ниспошлет всевышний долгую жизнь оставшимся в вашей семье.

Затем он передал сыну Али-бека Магомеду кинжал и шашку его отца, на мгновение прижал мальчишку к себе и ушел.

Жена Али-бека в ужасе закрыла глаза руками и уже не сдерживала слез. Вслед за ней заплакала ее дочь Ханзадай.

– Замолчите! – велела им мать Али-бека, которая сама едва сдерживала навернувшиеся слезы. Но затем не выдержала и произнесла дрожащим голосом: – Нет, плачьте, дети мои… Ушел мой львенок, ушло наше счастье…

Когда мюрид поднялся на поверхность горы, его окликнул Юнус:

– Тебя ждет имам. Поспеши.

В резиденции у Шамиля собрались командовавший на Старом Ахульго Омар-хаджи, комендант Нового Ахульго Балал Магомед и Сурхай.

– Истинно, мы все от Аллаха и к нему возвращаемся, – сказал Шамиль, узнав о гибели своего отважного наиба и многих других защитников башни.

Наибы приняли скорбную весть сдержанно, как того требовала война. Но в душах их поселилась скорбь. Они уважали и любили Али-бека, и потеря его стала для них большим горем.

– Они дорого отдали свои жизни, – говорил мюрид.

– Теперь каждый будет драться за двоих.

– Кто сейчас командует? – спросил Сурхай.

– Малачи Ашильтинский.

– Расскажи, как все было, – велел мюриду Шамиль.

Все внимательно слушали, задавали вопросы, а Амирхан записывал все, что рассказал мюрид. Сурхаю было особенно горько слышать, что пушки сделали с крепостью, которую он создавал с такой любовью. Он знал, что крепость могла бы держаться долго, если бы ее было кому защищать. Но еще один такой штурм мог оставить ее без гарнизона. Кроме того, башня была теперь отрезана от воды, и мюриды изнемогали не только от ран, но и от жажды.

– Я пойду с тобой, – сказал Сурхай мюриду.

– Приведу вам подмогу.

– Нет, не надо. Один пройдет – десять погибнут. Я сам чудом пробрался, – сказал мюрид и снял папаху. На его бритой голове был след от зацепившей его пули – рваная рана с запекшейся кровью.

– Отведи его к Абдул-Азизу, – велел Шамиль Султанбеку.

– Он знает, что делать.

– Пройдет, – отказывался мюрид.

– Мне обратно надо.

– Лекарь тебе поможет, – настоял Шамиль.

– А если он тебя не отпустит, мы пошлем другого.

Когда Султанбек увел мюрида, Шамиль окинул взглядом своих товарищей и сказал:

– Вот что случается, когда в народе нет порядка. Один не выполнил приказ, другой опоздал, третий вовсе не явился, когда его призывали. Храбрецы отдавали свои жизни, а колеблющиеся выжидали. Мы думали, что разобьем Граббе по пути сюда, а теперь он стоит под Ахульго. Что же нам делать?

– Держаться, – сказал Балал Магомед.

– Будем биться до последней возможности, – заверил Сурхай.

– Если они такими силами не смогли взять башню, то что они смогут против Ахульго? – сказал Омар-хаджи.

– Эти горы легче снести, чем взять, – добавил Балал Магомед.

– Мы тоже не будем сидеть сложа руки, – сказал Шамиль.

– Днем хозяйничают их пушки, а ночью поработают наши кинжалы. Наши наибы не дадут покоя ни Граббе, ни обозам, которые к нему идут.

– Проявим твердость, тогда люди снова поднимутся и придут нам на помощь, – с надеждой говорил Сурхай.

– Потерпим с помощью Аллаха, – сказал Шамиль.

– Всевышний не возлагает на плечи людей больше, чем они могут вынести. Если выдержим до осени, генерал сам уйдет – от голода и холода.

– Если еще что-нибудь останется от его войска, – добавил Сурхай.

В тот же день голубь принес вести от Ага-бека. Он сделал, что мог, борясь с войсками Головина. Они и теперь, когда восстание пошло на убыль, вынуждены били оставаться на юге Дагестана, опасаясь новых выступлений горцев. И Головин смог отправить Граббе лишь три батальона.

Ночью Шамиль послал небольшой отряд на вылазку в надежде опрокинуть батарею, стоявшую напротив Сурхаевой башни. Вылазка не удалась. Все подходы были перекрыты двойными кордонами, а в отряде Граббе не спали, деятельно готовясь к новому штурму.

Не спали и люди на Ахульго. Женщины обходили семьи, потерявшие своих сыновей и мужей. А дети растерянно смотрели на Сурхаеву башню. На вершине ее мерцал слабый огонек, а вокруг яркими звездами горели костры отряда Граббе.