Труп поверженного мазандеранца каджары утащили в свой стан и положили перед Надир-шахом. Шах не верил своим глазам. Горцы убили в поединке его лучшего воина, вырвали ему сердце, будто вырвали у войска шаха веру в победу. Это был дурной знак, обдавший холодом все нутро падишаха. Но он привык сам определять судьбу и не желал верить в плохие предзнаменования. Он отгородился от страшной картины своим счастливым щитом и подозвал визиря:

– Пусть уберут это свидетельство позора, а взамен принесут мне голову того, кто убил моего богатыря.

– Я все исполню, мой повелитель, – пообещал визирь. – Шахман сказал, что это был отец…

– Чей отец? – насторожился шах, начиная о чем-то догадываться.

– Той девушки, беглянки.

– Он поступил достойно. Но пусть он победил сегодня, завтра он потеряет голову.

– Да, мой повелитель.

Шах помолчал немного, осмысливая случившееся. Но теперь ему было не до несбывшихся надежд. Он взмахнул саблей, будто надеясь рассечь темные тучи, моросившие мелким дождем.

– Проклятый дождь! Что с ружьями?

– Они не стреляют, мой повелитель, – сказал визирь. – Фитили отсырели.

– Почему молчат пушки?

– Порох намок, мой повелитель.

Исправить это досадное обстоятельство Надир-шах был не в силах. Даже если бы снес головы всем, кто отвечал за боеприпасы. Но ждать, пока солнце вернет силу его оружию, он не желал.

– Меня ничто не остановит, – пригрозил небу Надир и приказал визирю: – Пусть приготовятся лучники и пехота.

Забили барабаны, зазвучали сигнальные трубы, передавая приказы. Помчались к своим полкам тысячники.

– Позовите ко мне русского посланника! – повелел шах.

Калушкин, с интересом следивший за происходящим, был поблизости.

– Ваше величество, – поклонился Калушкин шаху.

– Сегодняшнее сражение покажет, кто есть кто, – сказал Надир-шах.

– В том нет сомнений, ваше величество, – согласился Калушкин.

– Мои войска сметут этих бунтарей, – продолжал шах. – А потом я возьму и Хунзах. Но может случиться, что кто-то уцелеет и побежит в вашу сторону. Так не забывайте же, что вам надлежит не принимать дагестанских беглецов, а брать их под стражу и возвращать мне.

– Но… – подыскивал возражения Калушкин. – Что если кто-то из них попросит подданства Российского?

– Тогда вам лучше будет вспомнить, что случилось с Индией, которая укрыла афганцев, спасавшихся от моего гнева, – пригрозил шах.

– Я передам ваше пожелание, – пообещал Калушкин, который имел свои предположения о том, кто и куда побежит из Дагестана.

– Ну а теперь смотри, – сказал Надир-шах, – и постарайся ничего не упустить, когда будешь писать своему государю о моей новой победе.

Шах указал визирю кнутовищем в сторону горцев и приказал:

– Их жизнь не в счет!

И без того мрачное небо потемнело от тысяч стрел, выпущенных каджарскими лучниками. Горцы прикрылись щитами, ответили ружейным залпом и, не дожидаясь нового града стрел, бросились на врага.

– Кто покажет спину – с тем я не знаюсь! – крикнул Чупалав.

– Кто сегодня дрогнет – навек мой недруг! – эхом отозвались горцы.

Рать хлынула на рать, и началось жестокое сражение.

Звон стали, грохот ружей и жужжание стрел, скрежет кольчуг и панцирей, треск ломающихся копий и тяжелые удары топоров, боевые кличи и стоны раненых – все вокруг наполнилось гулом смертельной битвы.

По приказу Надира ударные отряды каджаров вклинивались в ряды горцев. Затем они пытались сомкнуть острия атак, чтобы отрезать часть горцев от остальных и добить окруженных. В ответ горцы делали вид, что не выдерживают этих ударов, расступались и потом сами отсекали вклинившихся врагов, беспощадно с ними расправляясь.

Чупалав бился, как лев, на которого набросилась стая шакалов. Его меч и топор со свистом рассекали воздух и с треском сносили неприятельские головы.

На правом фланге сражался Муртазали, сея в рядах врагов смерть и ужас. А его воины, глядя на своего отважного предводителя, обретали новые силы. Они старались выбиться вперед, чтобы прикрыть Муртазали, но тот не позволял им этого, нападая на врагов с неутолимой яростью.

Муса-Гаджи работал саблей и кинжалом одновременно, уклоняясь от ударов врага и нанося свои. И сарбазы ничего не могли поделать с его ловкостью и быстротой. Но больше всего Мусу-Гаджи беспокоило то, что поблизости сражался с каджарами его тесть. На него они наседали особенно рьяно. И Мусе-Гаджи несколько раз удалось спасти Мухаммада-Гази от смертельных ударов, которых тот не замечал в пылу сражения.

Столпившиеся на Хицибском поле каджары были удобной мишенью для горских лучников и стрелков, засевших на соседних возвышенностях. Кызылбаши защищались от стрел щитами, но от пуль спасения не было. Да и стрелы часто находили свои жертвы.

Каджарам оставалось одно – идти вперед, не считаясь с потерями. Но и у горцев не было выбора. Они проявляли чудеса стойкости, сдерживая эту страшную лавину. Порой противники сходились так тесно, что трудно было размахнуться, чтобы нанести удар, и тогда горцы пускали в ход кинжалы или яростно хватали врага за горло, готовые загрызть его, только бы не выпустить из рук живым.

Но воины шаха были сильны и опытны, и справиться с ними было нелегко.

Это кровавое противоборство, где никто не хотел уступать, продолжалось весь день. Ран никто не считал, бились, пока могли стоять на ногах. А от частой стрельбы раскалялись ружья и ломались луки.

Над Согратлинской башней поднималось то одно, то другое знамя, которыми Абаш подавал сигналы, когда Амирасулав считал необходимым ввести в дело запасные отряды андалалцев. Эти неожиданные удары наносили войскам шаха ощутимый урон, не позволяя им взять инициативу в ходе битвы в свои руки и срывая их маневры.

И все же шахские полчища медленно, но неотвратимо продвигались вперед.

Надир-шах, мрачно наблюдавший за битвой, подозвал к себе Сурхай-хана. Хан был взволнован происходящим и не мог скрыть гордости за мужество и стойкость горцев, среди которых должны были быть и его сыновья.

Шах указал саблей в сторону Хициба, где его войска начали одолевать горцев, и спросил:

– Скажи-ка, хан, что это за мыши лезут на моих котов?

– До сих пор мне казалось, что это наши волки рвут твоих овец, – ответил Сурхай-хан.

– Напрасные надежды, – самоуверенно расплылся в улыбке шах. – Нет на свете такой силы, что может устоять против моего войска.

– Мы их тесним, повелитель! – сообщил визирь, следивший за битвой в подзорную трубу.

– Ты, видно, ослеп, Сурхай-хан, – глумился Надир-шах, – если не видишь, что от этих горцев скоро ничего не останется.

– Не торопись, Надир-шах, – ответил Сурхай-хан. – Все еще впереди.

– Посмотри сам! – Надир вырвал у визиря подзорную трубу и протянул ее Сурхай-хану. – Эти мыши прячутся по норам, но мои коты достанут их и оттуда. Они сильно проголодались и славно попируют сегодня.

– Если горцы отходят, то лишь для того, чтобы снова напасть, – стоял на своем Сурхай-хан, возвращая трубу визирю. – Ты еще не узнал дагестанцев по-настоящему.

Будто подтверждая слова Сурхай-хана, над башней взвилось знамя Ахмад-хана Мехтулинского, и из лесу во фланг каджарам ударила крепкая дружина, на счету которой была победа над Лютф-Али-ханом. Удар был такой силы, что движение шахских войск расстроилось, отступавшие горцы снова бросились на вражеский авангард, и опять закипела жестокая битва.

Затем над башней взметнулось еще одно знамя, и еще один отряд горцев с пиками наперевес бросился на каджаров с другой стороны.

– Там что-то не так, – осторожно сообщил шаху визирь.

Надир навел трубу и увидел, что его непобедимое войско остановилось, пришло в беспорядок и даже начало пятиться назад, сминая свои тылы.

Надир решил было пропустить горцев вперед, дав им вклиниться в гущу сарбазов, чтобы затем окружить и уничтожить, но местность не позволяла это сделать. К тому же шаху-мирозавоевателю не подобало применять старые уловки, он желал явить горцам свою несокрушимую силу.

– На каждую сотню горцев у меня найдется тысяча пехлеванов! – грозил Надир. – Посмотрим, чья возьмет.

Битва становилась все яростнее. Оправившись от сильного натиска, каджары снова перешли в наступление и опять были остановлены.

Вдруг совсем рядом засвистели пули, и несколько человек из свиты шаха упали замертво.

– Что это?! – озирался шах. – Кто посмел?!

Никто не понимал, что происходит, и вокруг началась суматоха. Только опытные телохранители шаха мгновенно сомкнули вокруг него кольцо и прикрылись щитами.

– Горцы! – испуганно закричал визирь.

Подобравшись незамеченным, отряд мегебцев и обохцев, подкрепленный лакцами и лезгинами, неожиданно атаковал из леса походный лагерь шаха. Но добраться до самого Надира им помешала многочисленная охрана, успевшая встать на пути горцев.

После кровопролитной схватки нападавшие были оттеснены и скрылись в лесу. Но шаха это не успокоило. Надир понял, что оставаться здесь небезопасно, и решил вернуться в свою ставку на Турчидаге.

Горцы, однако, не хотели уходить ни с чем. Вскоре они напали на лагерь противника под Мегебом и полностью разгромили отряд сарбазов, отдыхавший там после схваток с горцами на Хицибе. Брошенные против них части опоздали – горцы исчезли в заросших лесом расщелинах.

Битва в Хицибе прекратилась лишь к вечеру, когда горы убитых выросли до таких размеров, что противники уже не видели друг друга, а оружие пришло в негодность.