На Большом совете собрались главы джамаатов Андалала, чтобы обсудить, что им следует предпринять, когда полчища Надир-шаха двинутся в Нагорный Дагестан. В том, что это случится, уже никто не сомневался.

Когда Мухаммад-Гази и Ширали прибыли в урочище Руккладух, там решали, не лучше ли броситься на врага первыми, не дожидаясь, пока он подберется к их аулам. Но те, кто уже имел дело с войсками Надира, сомневались в правильности такой тактики. Против множества хорошо обученных отрядов шаха воевать в низинах было трудно. Особенно имея в виду сильную артиллерию Надир-шаха и его защищенную латами тяжелую конницу.

Тогда попросил слова Мухаммад-Гази. Он сказал, что армия Надира уже двигается в горы, идет она с двух сторон. Мухаммад-Гази назвал предполагаемое направление каждого крыла и сообщил, что Муса-Гаджи постарается завести отряд Лютф-Али-хана в Аймакинскую теснину. Главы встревожились, но Ширали добавил, что харбукцы уже дали знать об этом Мехтулинскому и Хунзахскому ханам и самим аймакинцам. А что те сумеют достойно встретить врага, андалалцы не сомневались.

Что же касалось самого Надир-шаха, то сведения Ширали оказались еще более тревожными.

Выходило, что на этот раз Надир собирался не только напасть на Кази-Кумух и Андалал, но и пройти к Хунзаху. Захват Хунзахского ханства и всей Аварии означал бы полное поражение горцев, и Надир-шах вел для этого почти стотысячную армию.

Главы подсчитали воинов, которых могли выставить андалалские аулы, число их оказалось невелико. Едва набиралось около пяти тысяч.

Это во многом меняло положение дел. Тогда решено было не давать больших сражений, а действовать небольшими отрядами, жаля полчища шаха, как осы медведя, отбивая лошадей, пушки и захватывая обозы. Это были испытанные приемы, и их обязательно нужно было применить, как это уже и происходило в предгорьях. Но слишком уж велика была армия Надир-шаха, чтобы ее можно было остановить и разгромить таким образом.

Был и другой способ – перегораживать ущелья прочными стенами, заманивать туда противника и громить его сверху пулями, стрелами и камнями. Ведь именно в ущелье джарцы разгромили большой отряд Ибрагим-хана и убили его самого. Да и в других местах это принесло успех. Вот и Сурхай-хан, как стало известно, строил укрепления на возможном пути врага и намерен был сражаться с шахом до последнего. Так же собирались встретить врага и в других местах. Но большинство склонялось к тому, что Кази-Кумух, знакомый Надиру по прежним нашествиям, – не лучшее место для решающего сражения. Коварный Надир-шах, имея огромное войско, мог обойти такие преграды, как делал это не раз.

Война в горах могла быть разной, но, какую бы тактику ни избрали андалалцы, их было слишком мало в сравнении с несметным воинством шаха, чтобы рассчитывать на успех. Тем более что они собирались помогать соседям, которые окажутся на пути шаха раньше них.

Становилось ясно, что, только встав плечом к плечу, народы гор могли надеяться разгромить Надир-шаха, вознамерившегося растоптать Дагестан.

– Или объединимся, или погибнем, – заключил кади Пир-Мухаммад. – Мы можем драться до последнего вздоха. Но разве дело только в нас? В Кази-Кумухе или Андалале? Пришла пора спасать Дагестан. Призовем же наших братьев вместе защитить родину. Я верю, что на битву с тираном поднимутся все, кто способен держать оружие. А когда воины гор соберутся все вместе, тогда и будет видно, как вести сражение.

Гонцов с призывом подняться на священную войну решено было послать не только к соседям, но и в самые отдаленные уголки высокогорного Дагестана. А самим готовиться к битвам с каджарами, не теряя ни минуты.

Но был еще один важный вопрос, решить который следовало немедленно.

По соглашению между обществами Андалала обязанности главы Совета старейшин (кадиев) Андалалского вольного общества возлагались на согратлинского кадия. Кайима, который следил за справедливыми отношениями между народом и властью, избирали из Чоха, а воинского начальника союза, который вместе с тем обеспечивал исполнение законов и соблюдение порядка, – из Ругуджи. Теперь воинским начальником был почтенный Амирасулав, знавший толк в ратном деле и ведавший военными приготовлениями. Но для битвы, а ее было не миновать, требовался и боевой вожак, способный вести за собой объединенные силы андалалцев.

Амирасулав знал, кто может справиться с этой нелегкой задачей, но прежде хотел выслушать мнение Совета.

– Какой человек нам нужен? – спросил Амирасулав.

– Могучий и опытный воин, – говорили члены Совета.

– Знаменитый храбрец, который уже дрался с Надир-шахом и знает его повадки.

– Тот, за кем не только андалалцы, но и другие пойдут в огонь и в воду.

– Кого мы знаем и кто нас знает.

– Тот, кого любит народ.

– Есть ли у нас такой человек? – спросил Пир-Мухаммад, обводя взглядом земляков. – Драться у нас готов каждый, но когда имеешь дело с огромным войском и коварным Надиром, тут одной силы и храбрости недостаточно.

Отважных удальцов в горных аулах хватало. Люди называли то одного, то другого. Но в конце концов сошлись на том, что для такого важного дела не найти предводителя лучше, чем Чупалав. Все наперебой начали вспоминать его подвиги и удачные походы. Припомнили, как он сразился со слоном, сколько его отряд привез оружия из последнего похода. Даже его переговоры с русскими в Кизляре были делом особенным, на которое не каждый был способен. Да еще недавно он водил добровольцев в Табасаран, где горцы чуть не взяли в плен самого шаха.

– Чупалав! – единодушно постановили андалалцы.

– Кривоносый!

– Он справится!

– Я и сам думал о нем, – согласно кивнул Амирасулав. – Вот только…

И тут все вспомнили, что слава Чупалава гремела повсюду, но самого его многие давно уже не видели. Ведь он жил теперь на хуторе и не показывался даже в родном селе, где жил его отец, все еще не простивший сына за ослушание.

– Пора бы и простить сына, – говорили горцы.

– Любовь – дело такое.

– Вон что с Мусой-Гаджи случилось, и все из-за любви.

– Надо поговорить с его отцом.

– Верно! Тут речь о войне идет, а он старой обиды простить не хочет.

– Давайте прямо сейчас к Сагитаву и отправимся.

– Так и сделаем! – заключил Пир-Мухаммад. – Раз Совет принял решение, Сагитаву придется его исполнить.

Вскоре по Дагестану разнеслись воззвания почитаемых ученых, которые призывали горцев на борьбу за единую родину.

Одних только аварских вольных обществ в горах было более сорока. Было также около десяти вольных даргинских обществ, чуть больше – кюринских и по нескольку табасаранских, агульских и рутульских. Но и другие общества, и жители ханств знали теперь, что повсюду дагестанцы поднимаются против каджарского нашествия и полны решимости сломать хребет кровавому Надир-шаху.

«Эй вы, гидатлинцы, и вы, келебцы! – летел призыв из Андалала. – Эй вы, телетлинцы и карахцы! Багвалал, Чамалал, Каралал и Тиндал, Анкратль, Хиндалал и весь Салатау, Андал, Мукратль, Тлярош, Тлейсерух и мурухцы – все, кто жив в горах, поспешите, братья, на помощь братьям!»

Ученый Ибрагим-хаджи из Гидатля писал:

«До каких пор вы будете осторожничать и не выйдете врагу навстречу? Вы думаете, что вас оставят спать в своих постелях, если кызылбаши завоюют остальной Дагестан?.. Скорей, скорей выходите. И передайте наш призыв окружающим».

Тот же Ибрагим-хаджи с предводителем гидатлинцев Денгой взывали к горцам:

«Вы готовьтесь выйти навстречу врагу. Аллах наделил вас храбростью и отвагой. Мы сейчас убедились, что одолеем врага, поэтому послали в разные края призывы объединиться для борьбы с врагом! Не смотрите на тех, кто не может взяться за оружие. Если бы вы знали то, что знаем мы о положении врага, то вы бы выступили незамедлительно».

Не уставали призвать на священную борьбу и другие известные ученые. Среди них был молодой, но уже известный в Дагестане ученый Абу-Бакар из Аймаки, обличавший греховность деяний нечестивца Надир-шаха, который смел называть себя мусульманином.

Еще когда Надир-шах слал из Дербента ультиматумы, приказывая владетелям и главам обществ прибыть к нему для принесения покорности, его посетил Абу-Бакар. Но вместо принесения покорности он и прибывшие с ним алимы надеялись образумить Надир-шаха и предостеречь его от новой войны. Однако спесивый Надир не внял предостережениям горцев. Покидая шаха, Абу-Бакар не сдержался и трижды воскликнул: «Нажас!» – «Негодяй!». Уже тогда алимам стало ясно, что говорить с обнаглевшим захватчиком можно только на языке оружия.