Кузница №2

Казин Василий Васильевич

Обрадович Сергей Александрович

Александровский Василий Дмитриевич

Герасимов Михаил Прокофьевич

Санников Григорий Александрович

Нечаев Егор Ефимович

Полетаев Николай Гаврилович

Лященко Николай Николаевич

Тисленко Я.

Кузница. Выходил в Москве в 1920-1922 г. Орган Всероссийской ассоциации пролетарских писателей, основанной незадолго до этого вышедшими из Пролеткульта поэтами. Группа существовала тогда в качестве подотдела при Литературном отделе Наркомпроса, который и издавал журнал.

 

Осень - сонный далекий кошмар... Слышу голос весенний трубный: Зазвенел в ледяные бубны На припеке солнечный Март... Вдаль - простертые руки труб, Колокольни, горбатые крыши... Ах, о чем мне с проталины рыжей Прокричали грачи поутру?.. Эй, не время раздумывать, брат!.. В небо неводом вскинем стропилы!.. Зазвучали, запели пилы И лучистая сталь топора... Пахнет медом сосновый тес... Над постройкой - лишь Солнце в лазури... Слышу - снизу, как рокот бури, Шум базарный и дробь колес... Полегчали в руках топоры... Гордость силы в орлиных взорах: Это Я над тобою, Город, Стал Владыкой с весенней поры!..
Винтовки сзади Осадили плечи ремнем, В чуткой засаде Смерть со свинцом, с огнем. Похрястывает под нами, Похрустывает каблук, Слухом хватаем звук, Наступаем на даль, наступаем на даль глазами. Такой брюзгливый туман И так брезгливо туманит, А борьба в барабан, борьба в красный барабан Браво барабанит, браво барабанит.
Глаза весны фиалкой первой Дрожат с кургановых вершин, Но яро ветер треплет нервы Моей невспаханной души. Ветер, довольно прыгать, Скакать с холма на холм. Ждут иного сдвига Взлеты Волжских волн. Надуй стальные щеки, Рванись из туч вода, Пролей живые соки На фронт полевого труда! Где жаждут жданной влаги Жилистые кусты, Иссохшие овраги Раскрыли жадно рты. Изребренные крупы Ласкайте зеленя, Скликай грозовый рупор, Раскатным трактором туч звеня. Ветер, оставь из тумана Посвистывать в тиши, Бороды сонных курганов Огненным гребнем чеши! Вспаши пугливый шопот Проснувшейся души, Мы слышим шум и топот От ветровых машин. Буря, дуть довольно В дождевую муть, В бор многоствольный Дубовые дуги гнуть. Красным криком дебри кроем Свистом топоров, Щепки - искры к солнцу взроем Из-под тел стволов. Слышен смех и сочный скрежет Сотен свай, стропил, Железный ветер жадно режет Свистом светлых пил. С метлой грозово-грозною Ветер на фронт Труда! Сметай опилки звездные И молний провода. Млечный жемчуг ихний - Метлой мировых комет, Солнца второго вспыхнет Неугасимый свет. В снежную митру Монблана, В лысины льдистых голов, В дымные пасти вулканов - Мортирами громов! В недрах рушимых вскроем Розсыпь звездных руд, Дворцы иные строет Освобожденный Труд. Ветер, железные крылья Вздымай от стен Кремля, Перья молнии выльет В миры иные земля!
Туда, где дымятся села Среди голых полей, Где водопадом голубым На землю льется небосклон - Шли... Светало... Заря клубила дым Алый. Вздрагивали поля, Скрывали в тумане Стройные ряды колонн. И дорога пылила, пылила, Туманила небосклон... Нас наступало так много; Тесными казались дали... Шагали Ноги большие грубые Стройными рядами колонн. Белая гвардия, берегись!.. Трупами Вымостим ненависть!.. ............... ............... Ночь... В сумраке заплутались взоры... Как великаны в небо упирались Уральские горы... Срезанные в сраженьи Враги Прочь Уходили, Как по воде весенней поломанные льдины...
Эй, солнышко!.. Здорово будь!.. К тебе на помощь вышел, И мне ведь хочется блеснуть Лопатой с крыши. Завязли в каше сапоги, К тебе сушиться лезу... Ой, ой!.. да ты тут пироги Знать, жаришь по железу! А сколько малых поварят Варят для птичек кашу, Да так блестят, да так горят Помойных склянок краше!.. Эй, солнышко!.. На фронт труда По голубому своду, выше!.. Пусть пляшет пьяная вода, Сбегая опрометью с крыши!..
В адском пекле, в тучах пыли, Под напев стекла и стали, За работой на заводе Песен звонких о свободе Мы начало положили; А мотивы песням этим На рассвете Нам дубравы нашептали... Чем дышали и болели, Проливая пот и слезы, Выход к светлому простору, Что орлам лишь видеть впору, - В единеньи усмотрели... А итти стальной стеною Смело к бою Против зла - внушили грозы...
Гаснут в небе - звезды свечи, Нежен зарева кумач, Закурились где-то печи, Кольца дыма вьются вскач. Поезд, изгибая спину, Мчась стремительно вперед, Золотую паутину Из горящих искр прядет. Хмельно-влажный воздух утра, Поцелуями дразня, Рвется в окна, перламутром Покрывая зеленя. И, мелькая мимоходом, Нарядившись в кружева, Пробегают хороводом Перелесков дерева. Тит-то... тит-то... в такт колеса Выбивают пляски дробь, Все смелее искры-осы Жалят утро вновь и вновь. Восторгаясь пряной ширью, Я лечу в заветный край... Мысли - искры, поезд - крылья, А душа - звенящий Май...
Горят все в золоте ручьи Бегут, гремят, звенят весною. На кочках черные грачи Кричат, ругаются с водою. И в глубине дворов везде, Снег почернел, ослаб и тает Мальчишки по пояс в воде Галдят, грачам не уступая. Веселый гром и стук колес, Телег тяжелых громыханье И золотых девичьих кос На солнце золотом сверканье. Все льет и хлещет и горит Необычайными огнями, И все поет, все говорит, Все полно голубыми днями. Весна вся в ярко голубом, На тонком на девичьем стане За оглушительным станком Ткет ослепительные ткани... Ой, как играют, как снуют Повсюду золотые нити... Как хочется на вольный труд, На солнце золотое выйти... Пусть жаром вешнего огня Лучи пронизывают тело... Как высь, как жизнь кругом меня Как жизнь моя заголубела!..
Ярко в думах зреют гимны!.. Заплетает сердце хмель!.. Бродит улицею дымной В нашем городе Апрель... Лишь весенним переливом Прозвучит зарей гудок, - Торопливо, прихотливо К маю рядит городок. У крыльца цветы раскинул Птицей в вышине звеня; Взвил, шутя, худому тыну Молодые зеленя... Лишь зарею тихоструйной Улыбнется поутру, - Все на помощь: Ветер буйный Чешет косы дымных труб. Целый день с метлой лучистой Солнце - сторож у ворот Над струею серебристой За работою поет. По карнизу нижет бусы Голосистая Капель... Синеглазый, кудрерусый Бродит городом Апрель...
Простая милая свирель Поет как раненая птица В полях, где солнечный Апрель Весенним куревом дымится. Молчит разбухшая земля И травки цвет еще не зелен, Но запах юного стебля Плывет из высохших расщелин. Над засиневшей цепью гор - От солнечных озер потоки, В росе поля, в полях простор, Как девий сон голубоокий... Я снова радость жизни пью Из голубой весенней чаши И песню вольную свою Пою восторженней и краше.
Сегодня день какой-то хмурый, Как странник у чужих дверей. Над головой твоей понурой Тоска вечерняя полей. Ты распустила чудо косы И взглядом ласковым ушла, Туда, где плачет мальчик босый У мелководного русла. Где за пологими холмами У голубой как лен реки, Зыбуче, движутся рядами Безустальные мужики. Неозабоченно и громко Ты песней радуешь село, А завтра белая котомка На плечи ляжет тяжело. И завтра в тихий-тихий вечер, В закатных сумерках земли, Я загрущу о новой встрече С тобой, растаявшей вдали.
Кругом безветренно и тихо, Дымятся сонные луга... Светает. По деревне рано Поет рожок пастуха. И на лугах в редеющем тумане Растут седые стога. И утренний первопуток Доносит ржанье лошадей, И скрип телег, как всплески уток В шушукающемся камыше. А в небесах такой пожар, Так полыхает, полыхает... Вдруг небо выкатило Шар Огненный, большой, И блещущие вилы Вонзились В сенные стога... Кругом безветренно... и тихо Дымятся сонные луга.
Если надо, по капле выцедим Свои души в потоки огня И уйдем мы из жизни как рыцари, О которых легенды память хранят. Если надо - оставим нетронутым Неисчетных столетий дар И взойдем по стропилам поднятым К еле видным рубинам Стожар. На небе золотые веснушки Высыпали с вечера. Даже прибитый к пьедесталу Пушкин Нашей случайной встрече рад. У нищенски одетого бульвара Сегодня гостей уйма. Ты - все такая же Оттенок загара, И не подросла даже на полдюйма. Такая же тонкая, хрупкая И покрыта тем-же платочком С вышитою белою голубкою, Свернувшейся на прутике комочком... Перья белой сороки Сегодня к стеклу прилипли. Мы смотрели, как рябиновые соки Туча на небе выпила. Под серо-черной накидкой Завяла небесная зелень. Зашуршали быстро матовые нитки, Иголки о камни зазвенели. Тянутся руки фабрик К серой болотной топи... На стекле у нас серебряный кораблик, Перья сороки и копья... И все-таки - весна за ставнями. И все-таки - сегодня таяло... Ведь и тебя эта встреча ужалила Воспоминаньями?!. Наша жизнь начиналась полночью Под бледным, лунным саваном, Но, прикованные к окрайнам, Мы ее сделали солнечной... И сегодня отблесками дальнего В мою душу зорко уставилось... Ведь и тебя эта встреча ужалила Воспоминаньями?!. ... Зеленее травы кошачьи глаза В траурной тине летних ночей... Все время, все время буду сосать Хмельную отраву души твоей... Над трубами фабрик желтый лимон Разливает свой сок бледно-белый... Оба знаем мы: жизнь не легкий сон, А насильник каменнотелый... Но железные плечи выдержат все... Нам отрадно, когда каждый мускул Огневую силу в себя всосет, Чтоб казалась Вселенная узкой... Рассыпается смех дождем серебра, Закружилась русалкой озерной... Не страшны нам цепкие лапы преград, В нас созрели нетленные зерна... Подожди, - дай взглянуть в твои глаза... Снова смехом запрыгали губы... Удивленно и чутко ночным голосам Внимали фабричные трубы... Вторую Голгофу перетерпеть какую-же Могли-бы те, кто под железом согнулись?.. В марте вылилась ненависть наружу И расплескалась по мостовым улиц... Из чердаков затараторили пулеметы, Зазвенели пули о вывески и стены. Души полнились радостью, как медом соты, Когда мы выходили из железного плена. Падал снег, как лепестки акаций На красные крылья стройных колонн. Я не мог, я не мог тобой не любоваться, Не слышать твоего голоса звон. Принесенные трупы синели и пухли, Прерывался стонами невнятный рассказ... Я запомнил навеки горящие угли Твоих расширенных глаз. И тело и душу распять На горящем кресте циклонных дней... Я увидел тебя опять Зацелованную вспышками огней... Дымился знойный Июль И на улицах снова толпы росли, Снова звонкие взвизги пуль Тебя остановить не могли... Я запомнил жуткий миг, - Мяли лошади раненых братьев... И трепетало огнем среди них Твое окровавленное платье... Глаза застилал туман, Расколотое солнце на плечи упало, А внизу грохотал, бурлил вулкан И вытягивал огненное жало... Золотоперая птица за город упала Подстреленная вечером сизым... Любопытные тени неспеша и устало Поползли в вышину по карнизам. В небе кружились кровавые перья, Трепетали на разорванных облаках... Поспешно проглоченная вагонной дверью, Ты была, как сон, далека... Испуганно вздрогнул переполненный улей И уплыл, зарылся в мглу... А в центре все тенькали звонкие пули Над мечтой распятой на каждом углу... Тяжело навалился распухающий вечер На каменные груди площадей... До свиданья. Я верю в новые встречи, В новые вспышки души твоей...
Кукует в кузнице кукушка И по чугунному суку Кует унылую частушку - Ку-ку, ку-ку... Лучится утро чистой сталью, Звенит и вторит молотку. И тонет звук в глубокой дали Ку-ку, ку-ку... И скуку вещая подружка Хоронит в кущах на току... Кукует в кузнице кукушка Ку-ку, ку-ку.

 

ЖЕЛЕЗНАЯ ТИШИНА.

Н. Ляшко.

(Набросок.)

I.

В черной короне заводской трубы торчит шест с паутинными останками красного флага. Водружали его весною в праздник, под радостные крики и песни. Он бурлил в синеве комочком крови, видный полям, лесу, деревушкам и окутанному мглою городку. Ветер рассек его, оборвал и клочьями унес в перерезанные мертвой насыпью просторы.

Воронье чистит клювы о шест, каркает и спокойно глядит в черный зев, откуда десятки лет ввысь и вдаль неслись косяки дымных птиц.

Стеклянные крыши мастерских дырявы. Из протемей в небо округло глядят недвижные трансмиссии. Дремлют моторы. Дождь и снег изранили серебряные от бега и об'ятий ремней шкива. Суппорта прилипли к сухим станинам. Суставчатая рука электрического крана заломлена и беспомощно свешивается с разметочной плиты. На постели похожего на гигантский трон строгального станка развалившимся костяком сереют болты, угольник, планки и гаечный ключ.

В гитарах самоточек дрожат запорошенные снегом тенета пауков. Следы резцов на недоточенных валах и рычагах заволокла короста застоя. По сверкающим ниткам винтов прошел язык немоты, слизал масло и закруглил их ядом ржавчины.

С полуденной стены тускло глядит побуревшая надпись "Хоть шторы повесьте, душно". Стены не изменяют. Снаружи их изранили пулями, снарядами. Сколько веры, тоски, болей, радости и гнева взрывалось в них.

Эй, каменные!.. помните?!.

Вот там, в углу, среди револьверных станков и американок под свист ремней, щелканье собачек, журчанье шестерен тайно шелестело книжками целое поколение. Чует ли оно тоску застуженных колес и рычагов по бегу и теплу мускулов? Налетевшая буря, как семена пахарь, разбросала его по всей земле. Постель запыленного строгального станка не раз служила ему трибуной. С суппотра, словно с ворот, свешивалось знамя с золотым и белым "Да здравствует"...

II.

У котельной под ветром гудят котлы. В оскал разбитой рамы зияет разорванная светом тьма. Среди прессов - свист. Ржавый пол в алмазах. У окон из снежных курганов выглядывают козлы, ящики и гнутое железо. Ручные горна чуть видны.

В углу, на стене, под буро-красным валом трансмиссии, чернеют пятна. Это - кровь. На валу распято висел слесарь, схваченный болтом муфты, бился ногами по острию винта гидравлического пресса, пока не остановили мотора, и кропил кровью и клочьями мяса стену, пол и пресс. В сумерки снимали его с железного креста. На наспех сколоченном столе блестели крест и евангелие. В пустоте котлов рыдающе билось заупокойное пение и тонуло в шуме соседних мастерских. Свечи дрожали в окрашенных железом руках.

... Со стены заколоченной кузницы, сквозь жемчужный узор мороза, на котельную глядит седой Мирликийский Николай.

Каждый год, 9 мая, после забастовки, стены кузницы украшались венками кленов, берез и осин; пол устилался травой с красными каплями клевера. Пели певчие. Сгибались избитые нагайками спины. Их и наковальни, печи, паровые молота и горна осеняли слетавшие с кропила хрустальные крылья брызг.

Было празднично от женских и детских голосов, улыбок и нарядов. Кузнецы водили по мастерской жен, невест, детей и показывали им свои горна и наковальни.

После молебна от заводских ворот к городку протягивалась живая пестрая стежка. От нее на ходу отделялись точки, через поля плыли к лесу, в долины и там справляли свой молебен. По просторам катилось звонкое, взмывающее к небу, "Вставай, поднимайся"...

III.

Среди двора убегающим к литейной ворохом из-под снега, желтеют ржавые бандажи и никогда не дрожавшие под паром цилиндры.

Электрическая станция - заснувшее, осиротелое, развенчанное сердце завода - приплюснулась в снега. Сирены - голоса, сзывавшего на труд и бой, плакавшего от боли, нет, - снята и Бог весть где.

Барьеры у ворот сломаны. В проходной конторе передняя завалена изрубленными в поленья стропилами и козлами. Выломанными и искрошенными костями глядят они на пляшущий огонь и ждут... своей участи.

Дремлют сторожа. Потрескивает в печи да снаружи доносится звон выдуваемых ветром стекол. Проходная вперила заледенелые окна в сугробистый двор и бредит. Когда-то она дрожала от ударов паровых молотов, от свивавшихся над нею грохотов, гудков, лязга и свистков. Порою железо смолкало в неурочный час. Из мастерских потоками выплескивались говор и крики. Во дворе бурлило синими блузами в пятнах, преображенными лицами, руками. Дребезжали звонки, скрипели ворота. В'езжали казаки; ротами проходили солдаты, поблескивая штыками. Звучала команда, свистели нагайки. Из мастерской тучами неслись гайки, болты, обрезки. Лошади тарахались и испуганно ржали. А в потолки билась тысячеголосая песня.

IV.

Против завода торчат следы лавчонок. За ними ютится вереница домиков. Рабочие ушли из них и в городке заняли дома. Здесь остались старики, вдовы, калеки да те, кому убогое милее богатого. Они салазками возят из леса дрова, кое-как перебиваются, терпеливо выслушивают насмешки проезжающих крестьян над немым заводом и хмурятся, когда те сворачивают к заводу и на зерно, мясо выменивают у сторожей вынутые из окон стекла, куски железа и жести.

В синие сумерки жены сторожей на салазках привозят в завод еду, а обратно увозят выменянное у крестьян и куски распиленных балок и стропил. Им вслед со стороны домишек несется брань.

... Ночь слизывает со снегов голубой разлив сумерек.

От городка и домишек к заду завода подкрадываются тени. В одиночку, стаями ломают заборы, будки, навесы и рвут остатки проводов. Сторожа кричат, стреляют. Тени в панике прячутся и ждут. Сторожа мечутся от одной к другой и, обессилев, бредут к теплу.

Завод глядит в зернящееся золотом небо и стонет, охает. Выламываемые из него кости с шорканьем уползают к дороге.

Ветер гонит в расширяющийся пролом забора поземку, через вынутые и выбитые стекла вдувает ее в мастерские и плачет в плену железа, пока не разобьется на смерть.

Так день за днем... тление, сторожа и тени точат завод.

V.

Порою из городка выбегает автомобиль с красным флажком. Растет, с ревом проносится мимо домишек и замирает у ворот завода. Мелькают папахи, шинели и кожаные куртки. Сторожа пугливо суетятся. Прибывшие идут по протоптанным тропочкам в мастерские. Среди стылого железа шаги звучат четко и глохнут. Прибывшие вслушиваются в каменящее звуки молчание, вздыхают и выходят. Дивятся полям, все смелее наступающим на завод, слушают бормотанье сторожей о кражах, пишут что-то в книжечках, греются в проходной и уезжают.

Сторожа провожают взглядами тающий автомобиль с дрожащей на ветру крапинкой крови, перемигиваются и говорят:

- Чудаки, право...

- Да-а...

VI.

Раз в неделю давящая завод тишина вздрагивает от грохота, звона и испуганно разлетается. Мастерские играют трелями грянувшей песни железа. Отдыхающее на короне завода воронье шарахается и с карканьем улетает.

Сторожа спешат на крики железа в котельную и видят: человек в коротеньком тулупчике, в обшитых кожей катанках изо всей мочи бьет кувалдой в старый котел:

- Бум... Бум...

Это Степа, бывший молотобоец. Говорят, он - дурачок, но это неправда. Он вкось глядит загадочным единственным глазом на приближающихся сторожей, опускает кувалду и едко спрашивает:

- Испугались?..

- Брось, Степа... беспокойство делаешь... разве виноваты мы?

- Беспокойство-о... - передразнивает Степа сторожей. - Вам бы тихиньким обобрать завод... ловкачи, - и смеется.

Сторожа кидаются на него и норовят отнять кувалду. Он отбивается ею от них, шмыгает за пресса, котлы и - в окно.

Снаружи ехидно спрашивает:

- И мою кувалду продать хотите?.. Ого-го-о-о!.. воровское семя...

Котлы обрадованно хором повторяют его крик - и тихо. А через минуту железо вскрикивает под кувалдой за кузницей. Звуки сплетаются, взлетают с ветром и настораживают поля.

У ворот домишек появляются люди, качают головами и умиляются:

- Опять глушит Степушка...

- Ишь его как...

- В роде бы настоящая работа пошла...

Но слабеют силы Степы. Кувалда вываливается из рук, и завод сжимает тишина. Степа прячет кувалду и с блаженной усмешкой идет по проложенной ворами тропинке из завода.

На дороге останавливается и, наклонив голову, слушает... Машины, станки, котлы гнетет молчание. Степа вздыхает, ежится и на ходу бормочет:

- Нешто убережешь... куда тут... эва как растащили...

За ним в прокопченные едким дымом чугунка стены ползет тоска немого железа. Он чует ее рядом, мотает головою, распаляется и спешит в проходную контору. Бранится со сторожами, грозит им и озабоченно шагает в городок. Топчется там в передней Совета, жалуется всем, всех просит пустить завод и, успокоенный, ободренный, возвращается к себе.

Во сне размахивает жилистыми руками, мечется и кричит:

- Эй-эй!.. Оправку... Заклепки сжег... Бей-бей!..

 

ОБРАЗНОЕ МЫШЛЕНИЕ.

С. Обрадович.

Даже теперь, когда везде и всюду пишут и говорят о пролетарском творчестве, о пролетарской поэзии, когда читаются обширные доклады с выступлениями поэтов-рабочих, когда на диспутах, - устраиваются ли они по вопросам о футуризме или об символизме, или еще о чем, - в конце концов "пролетарское творчество" склоняется по всем падежам, - даже и теперь мы не будем спорить о том, можно ли произведение тт. Герасимова, Кириллова, Александровского, Казина и других рабочих поэтов назвать пролетарским творчеством или нельзя.

Это мы предоставим нашим идеологам пролетарской культуры.

Но мы бросаем вызов тем, кто намерен отрицать, что творчество рабочих-поэтов пошло по новому пути, по пути истинного поэтического творчества, по пути образного мышления.

Мы говорим: не должно быть подразделения на художественную прозу и поэзию. Есть художественное поэтическое творчество, имеющее в основе своей постройки образ и ритм.

Образ есть содержание, содержание произведения есть образ.

Образное мышление должно быть в корне нового творчества рабочих-поэтов.

Просматривая произведения тт. Герасимова, Александровского и др., приходится жалеть, что товарищи, выпуская в печать свои сборники, почти всегда выкидывают первоначальную простую негладкую работу своей поэтической мысли.

В целом их работы ярче обрисовался бы этот путь достижения в области истинного творчества, в области образного мышления.

Продуктивность рабочих-поэтов невелика, при таком же творчестве она не должна быть великой. Книги их стихов не могут быть обширными томами Пушкина, Лермонтова, Некрасова, где редким бисером по белому сквозит образность и острота стиха; так же у писателя-рабочего не может быть таких многословных тягучих романов Лескова, Писемского, Григоровича, Достоевского и прочих подобных им.

Вот примеры: по данным сведениям тов. Александровский за последние два года написал приблизительно около 2000 строк стихов, Герасимов за последний год около тысячи, тов. Казин за два последние года четыреста пятьдесят строк, тов. Волков около семи печатных листов рассказов и сказок. Условия для работы были удовлетворительные. В неблагоприятных условиях для работы эта продуктивность падает, конечно, еще более.

В наш век, когда техника машинного производства идет к колоссальному развитию и сама техника приобретает все новые и новые ухищренные мудрые формы, когда жизнь идет динамическим темпом, ходом экспресса по дороге новых и новых достижений в отрасли труда, - у поэта рабочего постепенно выростает, крепнет бессознательное стремление к солнечному, к динамическому, как молния яркому и быстрому, как взрыв короткому и сильному выявлению своего чувства, переживания своего "Я" в трудовом Великом Коллективе.

В своих произведениях от примитива и шаблона мысли он постепенно подходит к образному мышлению.

Не половые-извращенные, не кафешантанные "образы" Шершеневича, Мириенгофа и присных им, и не "образа" многоликих богов и угодников С. Есенина и других крестьянских поэтов, - а образы трудового Коллективистического революционного понимания Жизни есть и будут в поэзии рабочих.

Там, в новой созидаемой им жизни, в социалистическом обществе, в процессе коллективного творчества, на заводах, в мастерских, в многосложной всевозростающей Индустрии Города, - там источник образного мышления рабочих-поэтов.

Не забывая истины, что "нет поэзии там, где нет стройности в сочетании образов, взаимного соответствия и связи между ними, того, что называется организованностью", тов. Казин дает яркий образ небесной грозы.

В грозе он видит работу завода:

"И высок, и широк Синекаменный завод... Чу!.. порывистый гудок Пыльным голосом зовет. И спешат со всех концов В толстых блузах закопченных Толпы мощных кузнецов Ветровым гудком сплоченных... Все темней, темнее высь, Толпы темные сошлись, И проворно Молний горна Дутным жаром Разожгли И раскатистым ударом Ширь завода потрясли...

В другом стихотворении, также о грозе, Казин видит другой процесс работы:

"Чу!.. Стуки в тучах... Жаркий взмах... И ослепительное шило Вонзила Молния впотьмах... И радостно, без заминка Загрохотали мастера... Ах, вот, ах, вот она пора Отрадной грозовой починки!.. ... Со свежей дратвой дождевой Пронзительно носилось шило, Быстрый, брызжущий, живой, Звончатый огонь крошило"...

И первые строки стихотворения, где говорится о пустом скучном празднике, когда окошко темнотой тушили тучи, - сменяется радостным-праздничным настроением оконченной грозовой работы и просвета.

Красной нитью в произведениях рабочих проходит это Торжество труда... Оно всюду, где есть жизнь, борьба, страдание и радость...

"Трубой заводской свод расколот И млечной пылью распылен, А месяц - покрасневший молот, В вагранках звездных раскален. За изгородь заводской калды Шагаю светел и могуч И лунной золотой кувалдой Дроблю я льды прозрачных туч"...

На фоне тоскующей природы, где "осень в шорохах и звонах тоскливо бродит по селу", где "туман мохнатый" рябин зализывает раны и умирающих берез, где вечер "горько екорбил коленопреклоненный сад" и много "неизбывной скорби в соломенных морщинах хат", все же

... "Ярко на груди кургана Веселый искрится завод... Природа всхлипывает тихо Над блеклой плащаницей нив, А он посвистывает лихо, Бягранца тапку заломив... ... Грозит во тьме трубы высокий Железо-мускульный кулак, Вагрянок огненные щеки Зыбучий раздувают мрак... Огнем труда сердца согреты, Все мускулы волнует дрожь...

Вот за работой кровельщик у Казина: отговаривается от стука молотка по железу гром и в воздухе и в каждом доме, весенняя струя подхватывает железные стружки... Весна...

"А на дворе-то после стуж, Такая же кипит починка: Ой, сколько, сколько майских луж - Обрезков голубого цинка!.." Какая звончатая трель Звучит по ведрам и по бочкам... Как громко по трубе капель Постукивает молоточком!..

Весна, солнце, утро, вечер, - все то, о чем с Пушкина говорили одним и тем же языком поэзии, смотрели одними и теми же глазами "любителя природы", - у поэта-рабочего возбуждает новое настроение, новые образы:

"От зимнего угара Солнце, на Фронт Труда!.. ... Сверкай по придорожью Рубанком золотым, Развей с весенней дрожью Опилок светлый дым Строгай поля и крыши, Печаль с угрюмых лиц, Взлетайте стружки выше От солнечных ресниц... Теши тесины тела, Сучки сухих сердец... Чтоб жизнью закипело Все под его резец"...

Каменьщику, устало бредущему под утро домой на Пресню, вспоминающему, как он с ношей красной лез "до синей крыши небес", кажется, что и

... "Утро тоже взносило, Взносило красный кирпич"...

Октябрьская революция, ее торжество отразилось в стихах каждого рабочего-поэта. Здесь вновь новое настроение, новый ритм, новые образы. Здесь нет тех "героинь и героев" В. Фигнер, Морозова и других поэтов революционеров от интеллигенции, на личности строящих революцию, видящих в революции только и лишь интеллигента в героической позе с красным флагом над баррикадою, призывающего за собою массу.

В произведении рабочих-поэтов о революции - сама масса создает революцию, масса страдает, масса борется "мы", коллектив.

"Винтовки сзади Осадили плечи ремнем. В чуткой засаде Смерть со свинцом, с огнем... Наступаем на даль, наступаем на даль глазами... Такой брюзгливый туман, И так брюзгливо туманит... А борьба в барабан, борьба в красный барабан, Браво барабанит, браво барабанит...
"Ногами труб уперлись в горны И кудри туч спадают с плеч, Мы цепи с рук мозольно-черных Бросаем в солнечную печь... Взвихрили прах с седого света И копоть всех церковных свеч... Ковшом Медведицы черпнули Мы счастье Вольного Труда".
"Душа, кричи громче. Ударь по нервам спящих, - Время - опытный кормчий Правит к высотам горящим. Рви барабан пространства, Дробите камни ноги, - В мире нет постоянства, Нет повторной дороги... Мы подняли смерч крылатый, Взрыли поля чугуном. Мы требуем полной платы За столетья, убитые сном"...

Вот описание октябрьских торжеств:

"Знамен кровавых колыханье На бледно-синих небесах, Их слов серебряных блистанье В холодных и косых лучах. Рядов сплоченных шаг размерный И строгость бледно-серых лиц, И в высоте неимоверной Гудение железных птиц. Не торжество, не ликованье, Не смехом брызжущий восторг, - Во всем холодное сознанье, Великий непреложный долг"...
"Нынче не с неба, а с улиц Солнце бросает лучи"!..

Пусть еще есть в творчестве рабочих-поэтов образы прошлого, образы мифологии, образы старой поэзии и старых понятий жизни, - рабочие от них уходят. А если и берут образы из мира животных, растений и неорганической природы, то подходят к ним с другой, подчас неожиданной стороны:

"Кукует в кузнице кукушка".

Пишет т. Санников о работе кузнеца. В. Казину рубанок в работе напоминает плавающего белого лебедя:

"Спозаранок мой рубанок Лебедь-лебедь мой ручной Торопливо и шумливо Мною пущен в путь речной... ... Цапай, цапай цепкой лапой Струи стружек и тепла"...

Конечно, здесь не может быть и речи о какой-то определенной машинизации поэзии, но не надо забывать, в каких условиях и где рождается творчество рабочих-поэтов и какую эпоху мы переживаем...

Теперь приходится сказать тем, кто сетует на отсутствие лирики в рабочей поэзии. Разве не чистая лирика в стихах М. Герасимова "Монна Лиза", у В. Александровского "В закате", в многих стихах Н. Полетаева, у В. Казина ("Живей рубанок").

Но как далека эта лирика от лирики Фета!..

Тем, кто говорит об "отсутствии содержания и доминировании формы в новом творчестве", напомним поэмы рабочих Гастева "Мост", Александровского "Север", Кириллова "Железный Мессия", где так ярко отразилась эпоха страданий и достижений пролетариата, непреклонность в борьбе и величие духа коллектива.

Дабы не быть голословным приведем примером последнее:

Вот он - спаситель земли властелин. Владыка сил титанических, В шуме несметных стальных машин, В сиянии солнц электрических. Думали, - явится в солнечных ризах, В ореоле божественной тайны. А он пришел к нам в дымах сизых В фабрик, заводов, окраин. Думали - явится в блеске и славе, Кроткий, благостно-нежный, А он, подобно огненной лаве, Пришел многоликий, мятежный... Вот он шагает чрез бездны морей, Стальной, непреклонно-стремительный, Искры бросает мятежных идей, Пламень струит очистительный...

Нужны ли комментарии для этих строк, чтобы видеть этот величавый образ Пролетариата, шагающего через бездны морей, бросающего огни идей, стирающего черты и границы?..

Приведем другим примером стихотворение М. Герасимова "Мы":

"Мы все возьмем, мы все познаем, Пронижем глубину до дна. Как золотым цветущим маем Душа весенняя пьяна!.. Нет меры гордому дерзанью, Мы - Вагнер, Винчи, Тициан. Мы новому музею-зданью Воздвигнем купол как Монблан... В кристаллах мрамора Анджело И все чем дивен был Парнас, Но то-ли творческое пело Что током пробегало в нас?.. Воспитывали орхидеи, Качали колыбели роз Не мы-ли были в Иудеи Когда любви учил Христос?.. Мы клали камни Парфенона, И исполинских пирамид, Всех храмов, сфинксов, Пантеонов Звенящий высекли гранит"...

Разве эти образные строки не есть те тезисы многочисленных обширных докладов и статей по вопросам пролетарской культуры?..

Слепые слышат лозунги, только лозунги... Там, где нет революционных лозунгов, где нет крикливого "мы", они ставят печать "не пролетарская, не рабочая идеология творчества".

Особенное слово к товарищам рабочим-поэтам Петроградского Пролеткульта: товарищи, сбросьте лозунги, дайте образ ваших мыслей, ваших пламенных сердец, копайте глубину мышления, взрывайте немощь духа!.. Долой лозунги!.. ибо вашими голыми лозунгами вполне овладели поэты В. Князев, И. Ясинский и прочие подобные им. Мы уже пережили гражданскую скорбь и народнические призывы поэзии Сурикова, Надсона, Некрасова. Мы переживаем эпоху Разрушения Стараго и Строительства Нового. Отбросьте транспарант поэзии. Если писать о Революции в жизни, надо дать Быт, показать: кем, на чем и как создается Революция и проходит Строительство Новой Жизни.

И только поэтический образ выявит быт и идеологию рабочего класса, идеологию пролетарского творчества.

Когда тов. Александровский говорит:

"Я говорю о страшных муках... ... Кричу туда, на вершины, Тем, кто к крови привык... Я кричу им: душу и тело Огнем страданья зажгите, Чтобы в мире будни сгорели, Чтоб порвались черные нити... Я кричу им: Голгофа ваша Превзошла муки столетий"...
Не мечтаю о запахе тополя, О шуршаньи кустов камыша, И все ж ни единого вопля В эту ночь не уронит душа... ...В огне мной бессмертие найдено Бесконечней бессмертья Христа"...

Это не голый лозунг, этого не подделаешь, это - раскрытое страдающее сердце революционного пролетария, это рабочий, простирающий ладони свои для вбивания ржавых гвоздей, это тот, Железный Мессия, в сиянии солнц электрических пришедший с фабрик, заводов и окраин, разрушающий троны, стирающий черты и границы, - но... страдающий, но распятый на огненном Кресте Великой Борьбы...

Заканчивая очерк, еще раз говорим тем, кто стоит у старого горна творчества, кто переплавливает старый выгоревший металл слов, кто разжигает огонь старыми гнилыми поленьями приемов, - мы говорим тем: поэзия - ряд непрерывных образов. Слово - образ, сплетение слов - содержание, содержание - образ. Ищите новый сплав слов - образов, а в огонь бросайте не поленья приемов, а руду сердец ваших...

В искусстве должна быть конкретизация содержания, сгущенность мысли, но вместе с тем и солнечная яркость ее.

Процесс работы в новом творчестве можно сравнить с трудовыми приемами гранения и шлифовки драгоценного камня: найденный дикарь бриллианта есть первое смутное огромное охватившее сердце поэтическое чувство, есть взволнованный водоворот вспыхнувших мыслей; от гранения и шлифовки камень в объеме делается меньше, очищается ненужный шлак, лучистость его сердца - чувство - содержание - делается ярче, красочнее и содержательнее.

Мы должны найти средства выражать явления внутренние и внешние скорее и больше.

И одним из найденных средств нашего творчества есть чистое образное мышление.

Ритм стиха также создает в целом свой образ, образ движения. Это ярко видим в приведенных стихах В.Казина: "Небесный Завод", в "Сапожнике", в этих пламенных призывах к солнцу ("Силится солнце мая"...), у тов. Александровского в его "Девушке-Красноармеец", в творчестве Ив. Филипченко, Гастева.

Ритм - рычаг произведения. Без соответствующего образу ритма произведение мертво, образы не живые. Ритм - пульс жизни. Ритм отражает ритм переживаемой эпохи. Мы переживаем эпоху строительства, и в поэзии рабочих преобладает новый трудовой ритм.

Помимо образа и ритма есть еще третья неотделимая часть стиха: звук, музыка слов, определенное образу и ритму сочетание букв, сплетение слогов, - аллитерация.

Но об этом - в другой раз.

Раньше, когда не было еще этих мыслей о новом творчестве рабочих, раньше и теперь нам говорили, говорят и будут еще говорить, что "многие образы нового творчества не всегда понятны массе".

Это неправда!..

Ведь и многое из "Капитала" К. Маркса не каждый марксист вполне осознает, особенно марксист-рабочий без хорошей научной подготовки, - но он всегда чувствует правду его глубоких пророческих мыслей и не ошибается.

Художественная правда есть и в трудовых образах нового творчества.

Да!.. Мы знаем, что и в нашем творчестве есть уклоны и разветвления, но мы непреклонно идем левыми на пути Достижений к новому Творчеству, к Творчеству Образного Мышления.

 

СОВЕЩАНИЕ ПРОЛЕТАРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ.

10 мая, в Москве, в помещении Дома Печати, вечером открылся Всероссийский С'езд пролетарских писателей.

Перед открытием вставанием была почтена память умерших товарищей: Ф. Калинина, беллетриста П. Бессалько, поэтов: С. Владимировой, Р. Глушицкого, А. Гуцевича, С. Заревого и А. Зарницына.

После исполненного Интернационала, председатель Организационного Бюро по созыву Съезда т. В. Кириллов, приветствуя С'езд, обрисовывает тяжелые условия работы по организации Съезда, выясняет причины, в силу которых на С'езде констатирована малочисленность приехавших делегатов провинции.

Тов. Маширов-Самобытник, основываясь на неполном представительстве провинции на с'езде, оглашает принятую Организ. Бюро резолюцию считать С'езд - Всероссийским Совещанием пролетарских писателей, а I-й Всероссийский С'езд пролетарских писателей назначить на 15 сентября с. г.

По докладу председателя мандатной комиссии выясняется, что на совещании с правом решающего голоса присутствует 59 чел., с правом совещательного - 90 чел.

Представительство имели города: Москва - 93 чел., Петроград - 15 чел., Харьков - 2, Омск - 1, Екатеринбург - 1, Рязань - 2, Пенза - 1, Тверь - 12, Саратов - 1, Киев - 1, Самара - 2, Тамбов - 5, Тула - 1, Кашин - 1, Казань - 1, Калуга - 1, Курск - 1, Ярославль - 1, Севск - 1, Смоленск - 1, Оренбург - 1 и Екатеринослав - 4 чел.

По составу распределялись следующим образом: секция пролетарских писателей Москвы - 12 чел., от литературных рабочих кружков - 27, от литературных студий Пролеткультов - 20 чел., прессы - 25, от разных рабочих организаций - 44, персонально - 21 чел.

По партийности: коммунистов - 67 чел., анархистов - 2, меньшевиков - 2, интернационалистов - 3, с.-р. - 1, беспартийных - 74 чел.

После избрания президиума совещания, в состав которого почетными членами избраны: тт. М. Горький, А. Луначарский и В. Ленин, и утверждения регламента совещания - с докладом "о форме пролетарского творчества" с точки зрения научной критики выступил тов. Богданов.

По мнению докладчика, пролетарское творчество должно быть чрезвычайно простым по форме и огромным по своему содержанию. Пролетарию следует изучать жизнь коллектива, для чего необходимо возможно глубже изучить все то, что до сих пор уже было сделано для того коллектива и изучать не по худшим, а по самым совершенным образцам; в своей же творческой работе пролетарию не следует забывать, для кого именно создается им произведение.

Против этих обязательных основ пролетарского творчества иногда грешат некоторые пролетарские поэты. Их произведения бывают слишком туманными по содержанию при крайней изощренности в форме. Туманность же произведения делает их непонятными не только рабочему, но часто и даже и интеллигентам; а излишняя филигранность формы не совместима, не гармонирует с огромным содержанием пролетарского творчества. Эти тесные рамки формы только мешают художнику. Обыкновенно под стремлением к изощренности формы кроется бессилие дать удовлетворительное содержание. Как на пример простоты докладчик указывает на классиков - Пушкина, Лермонтова, Байрона, Гете, Шекспира.

Тов. Герасимов, возражая докладчику, отмечает, что т. Богданов собирался подходить к критике пролетарского творчества с научной точки зрения, однако таких научных обоснований т. Богданов в своем докладе не привел. Тов. Богданов, - говорит далее т. Герасимов, - заявляет, что нам нужно итти к Пушкину, Гете и др., как образцам простоты, но ведь и Пушкин далеко не прост, если его проанализировать.

Тов. Родов говорит, что, если "Монна Лиза" т. Герасимова непонятна рабочему, не более понятен ему и "Фауст" Гете.

Тов. Кириллов находит, что в стремлении к простоте нужно иметь художественную меру. Если бы искусство было так же понятно, как фельетон, оно не было бы тогда искусством. Но это и не значит, что искусство должно быть туманным: наоборот, великое произведение должно обладать и величайшей простотой формы.

Тов. Обрадович отмечает, что т. Богданов в своем докладе указывает только на неудачные стихотворения т.т. Герасимова и Александровского, совершенно как бы забывая о тех прекрасных произведениях, которые у них имеются помимо цитированных докладчиком. Пролетарское творчество идет по новому пути, пути образного мышления, конкретизации содержания, а не изощренности.

Тов. Санников заявляет, что вернуться к простоте формы - это значило бы отказаться от революции в искусстве. Что же касается критики творчества вообще, то не критика указывает пути художнику, а художник критику.

В результате прений Совещанием принимается такая резолюция:

"Пролетарская литература должна посредством художественных обобщений отражать весь коллективный опыт трудовых масс, ее назначение давать наибольшее количество переживаний в материальной и духовной жизни для наибольшего количества людей: поэтому она должна быть художественна и доступна по форме и содержанию. Для того, чтобы содержание пролетарской литературы выявилось в современной и соответствующей духу времени форме, необходимо изучение техники литературного творчества. Пролетарский писатель должен уметь писать, он должен изучить историю слова, его ритм и музыку, законы гармонии образов, мысли и техники. Но изучение техники слова не должно быть оторвано от жизни или стоять выше над ее изучением. Современный сложный момент требует от нас наибольшего изучения именно содержания жизни; поэтому пролетарский писатель должен беспрерывно пополнять свой запас знаний и умножать свои наблюдения над жизнью, памятуя, что новое содержание определяет и новую форму".

В вечернем заседании второго дня т. Лебедев-Полянский делает доклад на тему: "Место пролетарского писателя в жизни".

Докладчик развивает мысль о том, что пролетариат должен быть господином не только в политике и экономике, но также и в области культуры. Если партия, в силу некоторых тактических соображений, может иногда итти на компромиссы и об'единять разношерстный элемент, то в области культуры это недопустимо. Здесь необходима строгая однородность идеологии объединенных людей. В пролетарской науке, как в партии, могут почти все принять участие в работе; ту или иную научную задачу сможет разрешить и интеллигент и крестьянин, в искусстве же не пролетарий не сможет выразить пролетарского чувства, так как он сам его никогда не переживал. Но и не всякий писатель-рабочий есть пролетарский писатель.

Для художника пролетария нужно создать такие условия, чтобы он был вполне самостоятельным в своем творчестве и находился вне вредных для его идеологии влияний буржуазных и крестьянских писателей.

Доклад вызвал продолжительные острые прения.

По заслушании доклада т. Лебедева-Полянского, т. Машировым вносится предложение об об'единении пролетарских писателей во Всероссийский Профессиональный Союз пролетарских писателей, открыв туда доступ и крестьянским писателям, стоящим на коммунистической точке зрения.

После непродолжительных прений принята резолюция:

I. Об'единяя всех пролетарских писателей, главным образом вышедших из рабоче-крестьянской среды, и заботясь об улучшении их материального положения, Союз ставит себе целью подготовку из них деятелей пролетарской культуры, путем оформления и развития их литературных дарований.

II. В осуществлении своей цели Союз ставит себе следующие задачи:

а) Заботу об улучшении материального и экономического положения пролетарских писателей, пользуясь всеми правами профессиональных союзов и входя, как секция, во Всероссийский Союз Работников Искусств.

б) Представительство и защиту интересов пролетарских писателей в общественных и государственных организациях.

в) Организацию лекторского и агитационно-пропагандистского бюро по всем вопросам пролетарской культуры, организацию революционной эстрады и клуба пролетарских писателей.

г) Организацию пролетарских литературных студий, литературных кружков, школ и курсов журналистики.

д) Устройство литературных вечеров, лекций, концертов, митингов и участие в народных празднествах.

е) Организованное обслуживание литературными произведениями пролетарских журналов и газет.

ж) Организацию издательства пролетарской литературы, входя для этого в соглашение со всеми государственными издательствами.

з) Участие во всех с'ездах, конференциях, совещаниях, имеющих общественный характер и касающихся вопросов пролетарской культуры.

В утреннем заседании третьего дня Совещанием утверждается новый состав Организационного Бюро, которому поручается организация Всероссийского Союза пролетарских писателей и созыв I-го Всероссийского Съезда пролет. писателей.

В Бюро вошли членами тт.: Маширов, В. Кириллов, М. Герасимов, Грошиков, М. Волков, кандидатами тт.: Игнатов, В. Александровский и Тихомиров. Два места предоставляется Ц. К. Совета Пролеткультов.

Заслушаны приветствия Совещанию: от Петроградского Пролеткульта, Литературного отдела Наркомпроса, Суриковского литер. кружка, Тверского литер. кружка имени Никитина, от Всеукраинского отдела Искусств, Литературного комитета Украины, от группы латышских пролетарских писателей, от японских журналистов, находящихся в Москве, от пролетариата Японии.

Затянувшиеся до вечера доклады с мест выяснили плохую организованность и беспомощность пролетарских писателей провинции и почти полную разобщенность и оторванность от центра уже имеющихся организаций.

В вечернем заседании т. Керженцевым был сделан доклад "О задачах пролетарских писателей", в котором говорил о необходимости для пролетарского писателя итти в рабочие массы, выступать с чтением своих произведений на людных площадях, собраниях, митингах, итти в новом творчестве совместно с массой.

После доклада был организован "вечер пролетарской поэзии", на котором выступило более двадцати поэтов Москвы, Петрограда и провинции.

С новыми взволнованными думами, с криками "Да здравствует пролетарская культура", с пением Интернационала - Всероссийское Совещание Пролетарских писателей заканчивается.

 

МОСКОВСКИЙ СОЮЗ ПРОЛЕТАРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ.

Объединившаяся группа пролетарских писателей гор. Москвы на заседании 14 мая в присутствии около 25 челов. наметила Устав Московского Союза пролетарских писателей, разработку в котором целей и задач Союза, согласно принятой резолюции на Всероссийском Совещании Пролет. писателей 13 мая, поручила Правлению.

В Правление избраны товарищи: М. Герасимов, В. Кириллов, С. Обрадович, М. Сивачев, Н. Лятко, В. Александровский и М. Волков. Кандидаты кооптируются Правлением.

В ревизионную комиссию вошли тт. Е. Нечаев, Ф. Шкулев и Шершнев.

Справки в Подотделе Пролетарской Литературы Лито Наркомпроса (Тверская, М. Гнездниковский п., д. N 9, тел. 197-97).

Кузнец.

Чернозем, литературный сборник. Выпуск второй. Издание Суриковского Литературно-музыкального кружка. М. 1919 г. 48 стр. Цена не указана.

"Писатель пописывает, читатель почитывает", когда-то было сказано в прошлом. Но мы это пережили, мы уже не почитываем, а читаем, а потому и требуем от писателя (если он так себя называет) не пописывания, а серьезной вдумчивой работы в области искусства, не злоупотребления на печатном станке, а искреннего творчества.

Суриковский кружок выпустил второй сборник рассказов и стихов. Первый, в 1919 году, прошел бесследно, без внимания, как и многие "произведения" Суриковского кружка, ибо работа членов его в целом дальше одного безличного сборника в год не шла.

Мало приходится говорить и об этом втором сборнике "Чернозема".

Что в нем есть?..

Старые затасканные истины, подчас проникнутые не пролетарским чувством отношения к жизни, образы, чуждые духу коллективизма, барабанный бой пустых слов и мутный старческий взгляд на новый день.

Теперь много пишут и диспутируют о пролетарском творчестве, пролетарской поэзии. Многие, писавшие гимны папиросам и лайковым перчаткам, возомнили себя пролетарскими поэтами и писателями. Не раз, устно и печатно, и Суриковский кружок писателей-народников вкупе накладывал на работу свою печать "пролетарское"...

Во втором сборнике все можно найти, но только не пролетарское.

Власов-Окский пародирует Северянина: красный шквал

Блестками игривыми Земь зачаровал... Распростился с бедами Овесненный люд. В океанность тинами Выбрался родник...

Стихотворение А. Смирнова "Песня поэта-пролетария" есть песня поэта ... Бальмонта.

Интеллигентским нытьем, серым пессимизмом веет от стихов Ив. Морозова. Тут и астры, и саваны на деревьях, и смерть с косою, и песнь похоронная и затасканное изречение индивидуалиста:

"Как хороша весна и как печальна осень... Как грустно на земле"...

С. Дрожжин не сходит со старой дороги и старчески все еще мечтает:

"Ах если-бы я вольною Такой же пташкой был, Когда бы жизнь бездольную Я прожил и забыл. То пел бы точно так же я Про счастие людей, А то в душе тоска-змея, Да только горе в ней".

О городе пишет Нефедов:

"Асфальт и пыль, железо и туман, Зловонье дня без солнечной улыбки, Довольство, роскоши чарующий обман И черни хрип изменчивый и зыбкий... Все, все в тебе проклятом и пустом... ...В бездушном Молохе, Вампире неустанном"...

И дальше пророчествует:

"Наступит час - велением судьбы Ты сгинешь, проклятый, как древняя Гоморра"...

Нет, мы, рабочие, не такими глазами смотрим на город. У поэта-пролетария, сознавшего силу и значение труда, не должно быть рабского безволия, рабской покорности городу, созданию рук своих.

"Только в городе возможны И движенье и борьба. А равнины безнадежны - Такова равнин судьба... Дальше, дальше от равнин. В царство фабрик и машин. В город шумный и суровый, Где зачатки жизни новой"!..

Так сказал еще в 1914 году пролетарский поэт, питерский рабочий, И. Логинов.

Город - огненная купель Нового Мира, светоч науки, искусства: в нем сцепление сил, в нем рождение Великого Коллектива... "Это - гигантская кузница, где выковывается новая радостная жизнь, это - могучая симфония труда, железа и стали!.." (Кириллов).

В прошлом живет поэзия Нефедова, а прошлому в настоящем места нет.

Есть в сборнике и революционные стихи. Вот конец стих. "Сердца рабочих" Р. Меч:

..."Пред нами целый мир лежит. Теперь он нам принадлежит, Рабочим всей вселенной. Мы грозной силою стоим И не теперь разоружим Мы лагерь свой военный. Могуч теперь рабочий стан. Нужна свобода нам всех стран И солнце просвещенья. В одно биенье слив сердца, Вперед к победе до конца Войдем без отступленья"...

Мы уже забыли объявления в стихах "дяди Михея" о папиросах Дюшесс, а Р. Меч своим "произведением" напоминает нам.

Есть и лирика в сборнике: М. Толстая, стихотворение "Одуванчик".

"Среди некошенной травы, Среди цветов душистых мая, Рос одуванчик без забот, Головкой нежною качая"...

Какое странное совпадение фамилии и стихотворения: еще со школьной скамьи помнится милое Ал. Толстого "Колокольчики мои"...

Перепевами Никитина, Надсона, макулатурой слова являются стихи И. Голикова, А. Суслова, С. Ганьшина и Сеничева.

Ни яркого образа, ни радующей аллитерации, ни искреннего настроения, - вымученные слова, избитые рифмы, в большинстве глагольные (разливается-улыбается), растянутость и частое невладение размером стиха.

В отделе прозы, за исключением бойко написанного рассказа И. Юрцева "Кляуза", рисующего страницу современной жизни, - остальное "ходячие затертые пятаки".

Украшением сборника - случайно попавшие два-три стихотворения выявивших себя пролетарских поэтов да образное стихотворение умершего поэта С. Кошкарова.

Многим участникам сборника надо пожелать не печатного станка, а долгой усиленной работы над самим собою, над своим мировоззрением. Надо не "пописывать", надо отдаться до конца творческой работе, быть аскетом искусства. Вечно гореть в огне творчества, непреклонной ищущей думой выискивая в многогранной трудовой жизни новые слова, новые образы.

Отметая в сторону все ненужное, дряхлое, весь щебень-мусор старых истин и понятий, - стройте Великую Кузницу-Мастерскую, где ярко должен гореть горн Коллективных Усилий, не стихать дружная ковка остро-пламенных Слов!..