Больница Фатебенефрателли, Венеция

Томмасо Ди Барбара прислонился к стене. Солнце снова исчезло. На балконе хосписа не было сейчас никого, кроме Томмасо, но другие курильщики успели побывать здесь раньше: две пепельницы, разрисованные библейскими мотивами, стояли на белом пластмассовом столе напоминанием о декабрьских осадках — вода наполняла их до краев, в ней плавали окурки.

Это была естественная пауза. Они просидели полчаса, не говоря ни слова, потом монах решил еще раз попробовать дозвониться до Магдалины. Томмасо вспомнил о собаке, и монах обещал сам зайти посмотреть, как она там. Он настаивал, чтобы Томмасо сначала посидел немного в одиночестве: когда человек встречает смерть, он должен побыть один, прежде чем снова возвращаться в мир, — так он сказал.

Томмасо вспомнил о родственниках и какое-то время колебался, не позвонить ли им. Дядям, тетям, младшей сестре мамы, которая ни разу за все время болезни ее не проведала. Он вытащил из кармана телефон, увидел оставленное сообщение, но не успел его прослушать.

— Мои соболезнования, господин Барбара.

Голос застал Томмасо врасплох, хотя и был тонким и каким-то стертым, как будто звук доходил издалека, с расстояния тысячи километров. Однако его источник стоял совсем рядом. Господин Сальваторе. Томмасо был с ним шапочно знаком, старику принадлежали несколько туристических магазинчиков в окрестностях площади Сан-Марко. Он был гораздо младше матери Томмасо, но тоже неизлечимо болен.

— Ваша мама. Сожалею.

Голые ноги старика в узловатых венах и седых волосах торчали из-под махрового халата.

— Спасибо.

— Можно мне сигарету?

Вряд ли это хорошая идея, подумал Томмасо, хотя с другой стороны, почему бы и нет. Песенка господина Сальваторе все равно спета.

— Спасибо.

Они курили молча. Томмасо вспомнил о том, что собирался позвонить маминой младшей сестре и переложить на нее собственные угрызения совести. На экране по-прежнему светилось уведомление о полученном с датского номера сообщении. Он набрал номер автоответчика.

— Я иногда разговаривал с вашей мамой, господин Барбара.

— Очень мило с вашей стороны, спасибо.

Томмасо прослушивал сообщение: Ханна. Звоню по просьбе Нильса Бентцона. Датская полиция. Насчет дела… — потом что-то по-французски, чего он не понимал.

— Я был знаком и с вашим отцом.

— Минутку.

Томмасо встал и отошел немного в сторону.

— … убрала океаны, всю воду. Я надеюсь, вы понимаете, что это сложно объяснить по телефону.

— Он был не такой уж дурак, ваш отец.

Томмасо непонимающе взглянул на старика. Что он несет? В автоответчике голос Ханны сражался с ее ограниченным словарным запасом — или со слишком сложным материалом:

— …получается, если убрать всю воду и собрать все континенты так, как они и были расположены на заре веков…

— Взгляды его, конечно, после войны были не очень-то популярны.

Томмасо не обращал внимания на Сальваторе, слушая только Ханну:

— Вы можете сами попробовать повторить это с атласом. Нужно просто вырезать всю воду, тогда это сразу видно. Собрать континенты вокруг Южного полюса.

— Но сегодня, сегодня мы наконец-то можем говорить об этом снова. Так что нет, никакой он был не дурак, наш Бенито.

Томмасо не сразу понял, о ком это старик говорит, его отца звали вовсе не Бенито.

Старик произносил имя с тайным страхом, как будто в нем заключался вызов.

— Дуче.

Голос Ханны на автоответчике договорил сообщение до конца:

— … координаты места, где будет совершено следующее убийство. Тут в Копенгагене и в Венеции. Я пришлю в сообщении. Au revoir.

* * *

Томмасо пробегал мимо комнаты медсестер, и некоторые из них вышли выразить ему соболезнования.

— Спасибо, большое спасибо, я очень благодарен за вашу сердечную заботу о ней, — ответил он на ходу, спеша дальше. Он точно помнил, что где-то здесь есть библиотека, три месяца назад, незадолго до того, как мама сюда легла, им провели экскурсию по зданию. Они осмотрели тогда весь хоспис целиком, хотя всем было понятно, что мама вряд ли хоть раз встанет с постели.

Пахло хлоркой. Томмасо остановился перед бассейном для физиотерапии. Нет, не здесь.

— Простите, где тут библиотека?

Физиотерапевт взглянул на него из бассейна. Обеими руками он поддерживал пациента, который бесцельно таращился в потолок.

— Библиотека? Читальный зал, в смысле?

— Да, да.

— На первом этаже, в противоположной части здания.

Томмасо снова пустился бежать, одновременно с этим пытаясь уложить у себя в голове странное сообщение датской женщины и найти в нем смысл. Вниз по лестнице, дальше через отделение, в котором, в отличие от всех остальных, пахло не смертью, а всего лишь болезнью.

Читальный зал находился в той части хосписа, которая никак не изменилась со времен, когда в здании располагался монастырь. Здесь не было никого, кроме пожилой женщины, да и та не читала, а просто сидела, боязливо сжимая обеими руками свою сумочку, как будто опасаясь, что Томмасо захочет ее отобрать.

— Ciao.

Он направился прямиком к полкам. Пыльные книги, художественная литература, чтиво для пациентов, которые все равно предпочитают сегодня книгам телевизор. Где-то здесь обязательно должен быть атлас.

Он взглянул на женщину.

— Вы не могли бы мне помочь?

Она удивилась было, но тут же просияла:

— Могу.

— Нужно найти атлас. Давайте вы начнете с того конца. Долгожданное изменение в ее скучных буднях. Она с энтузиазмом принялась за дело и даже отложила сумочку. Томмасо проводил указательным пальцем по книжным корешкам. Зачем здесь так много кулинарных книг, это едва ли не последнее, что может понадобиться пациенту в хосписе.

— Нашла! — В руках у нее был детский атлас «Наш мир», с индейцами и ковбоями на обложке.

— Спасибо, спасибо большое.

Страницы внутри складывались в разноцветные карты. Томмасо поднял на нее глаза — ее улыбка застыла, когда он быстрым движением вырвал из обложки все страницы.