Наверное, можно перечислить по пальцам города мира, которые расположены в таком же красивом месте, как Пятигорск. Машук, Бештау, вдали белая шапка Эльбруса и отроги Кавказского хребта, а от него от горизонта до горизонта бескрайняя степь, разделённая на две части говорливой, весёлой и неспокойной речкой Подкумок. И лишь кое-где из этой альпийской зелени полей и дубрав высятся горы-лакколиты, напоминающие издали пули боевых патронов. Они как бы предупреждают, что не всё в этом крае так безмятежно: умиротворение и тревога рядом. И город тоже несёт в себе такой же отпечаток: уютные дворики соседствуют с остатками боевых укреплений, казачьих пикетов, тенистые аллеи рядом с крутыми, немощёными спусками к бродам горной речки.

Именно таким я застал Пятигорск, когда впервые посетил этот город. Тогда я даже не подозревал, что моя судьба будет крепко с ним связана, и принесёт он мне много радостных дней и напряжённых лет. Тогда трудно было предположить, что больше всего проблем доставит как раз это милое сочетание старины и современности, этот чарующий взор ландшафт.

Моё крещение в должности первого секретаря Пятигорского горкома партии началось с печального события. На первом же заседании бюро горкома КПСС, где присутствовало более 200 человек, вдруг сами по себе задвигались столы и стулья. Землетрясение!.. Синоптики, как часто это бывает, опоздали с сообщением о землетрясении в Дагестане. До нас докатилась волна в 4-5 баллов. Ущерб обошёлся городу в миллион рублей. По тем временам сумма огромная. Прошло несколько дней - и вновь стихийное бедствие. Я ехал в краевой центр. На дворе май, за стёклами машины солнце, густые, пышные кроны деревьев, яркие цветы... Вдруг небо заволокли тучи, мгновенно хлынул проливной дождь, перешедший в крупный град. За 15 минут зелени на деревьях и цветов как не бывало, стёкла на окнах домов, расположенных вдоль дороги, были разбиты, подвальные помещения затоплены...

Не раздумывая, повернул домой. Капризы природы на этот раз обошлись в 10 миллионов рублей. Я немедленно принялся за организацию дела по спасению людей из подвальных и полуподвальных квартир, переселению из бараков, которые были построены ещё для пленных немцев, восстанавливающих разрушенные войной здания. Естественно, звоню краевому руководству, волнуюсь. Каково же было моё удивление, когда на другом конце провода услышал спокойный голос Горбачёва: «Да не волнуйся ты, не суетись, ничего страшного, на стихию многое можно списать, не нервничай...». Я бросил трубку.

Последствия разбушевавшейся стихии пришлось нейтрализовать своими силами и в кратчайшие сроки. И вообще, должен заметить, горбачёвский стиль, который можно сформулировать широко известными словами «Спасение утопающих - дело рук самих утопающих», глубоко въелся в практику некоторых руководителей Ставрополья, поскольку и по сей день, люди на местах нередко остаются один на один с бедой.

Два стихийных бедствия провели серьёзную ревизию состоянию городского хозяйства и стилю работы городских властей. Я говорю - «властей», имея в виду городской Совет, но, прежде всего горком партии. Конституционно КПСС являлась правящей партией. Партийным органам предоставлялось право контроля деятельности администрации, они несли ответственность за состояние дел на своей территории. Я не хочу сейчас заниматься оценками, хорошо это было или плохо, с минусами этой системы знаком, не собираюсь отрицать и её достоинств: было с кого спрашивать.

Первый секретарь райкома или горкома отвечал буквально за всё, он был первым. И попробовал бы кто-нибудь в ту пору во всеуслышание заявить о несогласии с этим. Однако в партийных органах на местах, да и в ЦК тоже, находились любители порулить вообще, ни за что не отвечая. Они считали, что партия не должна заниматься решением хозяйственных проблем и подменять тем самым советские и хозяйственные органы, её дело - политическая, работа в массах, обеспечение политического руководства. Подменять, конечно, никого не следует, но найти своё место в общем, практическом деле необходимо.

Горбачёву же была выгодна иная точка зрения: если есть хозяйственные успехи, то это заслуга партийного руководства; если дело идёт со скрипом или случается провал - за это спрос только с хозяйственника. И по сей день, есть масса любителей примазаться к успеху, откреститься от провалов. Такая «философия» в своё время способствовала развалу КПСС сверху и наносит огромный вред стране сегодня. Бороться с любителями общего руководства очень трудно. Это целая каста бездельников.

Помню наставления одного очень опытного и мудрого руководителя в первый день моего вступления в должность: «Никогда не руководи «вообще», - говорил он. И знал, что говорил. На долгом веку ему приходилось быть секретарём горкома, и он удивлялся тому, что горком принимает такие хорошие решения, а горисполком их не в состоянии выполнить. Был он после партийной работы и председателем городского Совета и вновь поражался, как это горком партии умудряется принимать такие совершенно оторванные от реальных условий решения. На словах в них всё блестяще, но, если следовать этим словам, можно завалить дело.

Проанализировали мы с группой специалистов все «блестящие» решения и причины их невыполнения. Оказалось, что установки давались без учёта сложностей градостроительства на пересечённой местности, того, что новые многоэтажные дома привязывались к старым коммуникациям, которые с трудом справлялись с обслуживанием малоэтажных кварталов. Эти «блестящие» решения перевели город, как зло тогда шутили, на окопное положение. Но острословы были правы: многие улицы перерыты - ликвидировались непрекращающиеся аварии канализаций, движение по Пятигорску было затруднено.

Это лишь один пример из длинного ряда тех проблем, решения которых требовал город, расположенный в живописном месте. Вообще, должен сказать, чем ступенчатее и красивее ландшафт, тем труднее строить дома и обустраивать микрорайоны. И ещё: у малых и средних городов ничуть не меньше проблем, чем у городов - гигантов, только решать их при соответствующем малом финансировании гораздо труднее. А бюро горкома совместно с горисполкомом взялось именно за эту сложнейшую задачу.

Аппараты обеих организаций, группы специалистов - градостроителей работали буквально сутками. Зато не было шумихи - политической трескотни. Мы выдвинули единственный лозунг: «Превратим Пятигорск в лучший город страны!». С этим призывом и обращались к жителям. Конечно, тезис довольно звонкий. Но люди, воспитанные на строках «Я знаю, город будет, я знаю, саду цвесть, когда такие люди в стране Советской есть», верили в то, что и наш тихий курортный город может преобразиться, что в нём появятся современные по тогдашним стандартам благоустроенные кварталы.

Не зря наше поколение называют поколением энтузиастов. Всколыхнуть людей, пробудить в них энтузиазм - задача уже политическая. И добивались мы этого опять-таки, как казалось тому же Горбачёву, не политическими методами. Мы брали на себя ответственность за состояние дел и убеждали тоже делами.

Уже в 1974-м году в Пятигорске не стало очередей на определение детей в детские садики, резко сократились очереди на получение жилья, улучшилось снабжение продуктами и предметами первой необходимости (проблема для того времени весьма актуальная), заменены целые линии инженерных сетей, посажены тысячи деревьев и кустарников. Разве это не политика? Мы доказывали народу, что партийное слово не расходится с делом. И пятигорчане поверили нам.

В городе не хватало строителей, чтобы охватить тот фронт работ, который мы развернули, и на строительные площадки пришли сотни мастеровых людей, стали прекрасными каменщиками, плотниками, крановщиками. Мы не приглашали рабочих со стороны. Мы свой город строили сами. А какими массовыми были субботники по озеленению Пятигорска - настоящие трудовые праздники. Торжественно мы закладывали и фундаменты первых домов на Белой Ромашке, которую начали осваивать. И никогда не забудутся моменты вручения ключей новосёлам. А видели бы, какая радость была на лицах людей, получавших безвозмездно квартиры. И все мы верили, что микрорайон на сорок тысяч человек будет освоен. И он был построен. И он стоит, по сей день, - белый микрорайон на Белой Ромашке.

Сегодня можно услышать критику по поводу блочных многоэтажек. Время ушло вперёд, возросли требования. Но, поверьте, мы делали всё возможное и невозможное тоже. В тот период существовало так называемое постановление декабрьского Пленума ЦК КПСС о запрете строительства административных зданий, существовали постановления, запрещающие возведение объектов культуры и быта. Не знаю, кому могла придти в голову мысль о том, что можно строить город без всего этого? Знаю лишь то, что, рискуя собственным благополучием, мы всё-таки строили объекты, без которых нормальное функционирование микрорайонов было невозможно.

В любом обществе и любом деле всегда есть злобствующие элементы. Хватало их и тогда. В Комитет Партийного Контроля начали поступать жалобы: «Казначеев нарушает постановления ЦК. Кощунство неслыханное!» Приехала комиссия, началась проверка. Люди колючие, насторожённые. Тем более, что нарушения, как говорится, налицо. Спрашивают: «Подключал к строительным делам предприятия союзного и республиканского подчинения?». Подключал, конечно, куда деваться. Эти предприятия не подчинялись горсовету, а партийная власть на них распространялась в полном объёме. Вот и пришлось «подключить», ведь речь шла о жилье, ливневках, подъездных путях, детских садах и школах. А богатейшие организации были в городе на положении иждивенцев: пользовались всем, что имел Пятигорск, и старались ничего не давать взамен. Показываю строгой комиссии, как идёт реконструкция стадиона, парка культуры и отдыха, дома-музея Лермонтова, строительство санаториев имени Кирова, «Тарханы», других объектов...

Лица партийных следователей из Москвы начинают смягчаться. Должен сказать, что парткомиссия в то время была наделена высшими карательными полномочиями, спорить с её выводами было бесполезно. Но чем больше знакомились с городом члены комиссии, тем больше убеждались, что нет криминала ни в личном, ни в общественном плане. И всё же... Я, конечно, слышал выражение «инициатива наказуема», но всегда принимал его за шутку. Когда же мне поставили «на вид», да ещё с формулировкой «...за нарушение норм партийной жизни и финансовой деятельности», пришлось поверить, что наставление это придумали не шутники.

Особенно с большими сложностями встретился я, когда задумал достроить в Пятигорске новый Дом Советов (ныне здание администрации). Коробка этого незавершённого объекта уже начинала разрушаться. Для окончания строительства не хватало миллиона рублей. Тут на счастье приезжает секретарь ВЦСПС С.А. Шалаев, в ведении которого было большинство курортов Кавказских Минеральных Вод. Выслушав меня, он предлагает: «А вы продайте старое здание курортному совету». Тот дом, в котором располагался горком партии, был тесноват, но здание необыкновенно красивое. «На этом доме, - продолжал Степан Алексеевич, - одних скульптур восемь, каждая из которых стоит сто тысяч рублей». Итак, Центральный курортный Совет принял на свой счёт историко-архитектурный памятник, а город получил средства, необходимые для завершения Дома Советов.

Жизнь мою в те годы сладкой не назовёшь: постоянные проверки, хлопоты, споры, жёсткие решения. Однако и моральное удовлетворение от деятельности тех лет я получал огромное: город преображался. Перемены отмечали не только пятигорчане. К нам стали заглядывать и высокие гости из Москвы. Особенно было приятно, что Пятигорск посетил Алексей Николаевич Косыгин - крупнейший и очень мудрый государственный деятель советского периода. К его имени до сих пор я питаю самое искреннее уважение.

Общение с Алексеем Николаевичем для меня было настоящим праздником. И совсем не потому, что это был человек с государственного Олимпа. До встречи с ним и после я нередко встречался с руководителями высшего ранга. Всего насмотрелся, особенно когда был председателем Госкома профтехобразования и министром социального обеспечения России. И впечатления об этих людях у меня остались разные. Один деятель даже, как говорится, наплевал мне в душу и, чуть было не сломал судьбу.

Возил я его по городу, рассказывал, показывал - всё согласно протоколу. И вдруг на окраине Пятигорска слышу совсем уж не протокольные выражения: «А это что за катухи понастроили? Сортирами облепили курорт, так вашу - перетак...». Раздражение высокого гостя вызвали временные шалашики, навесики, которые возвели горожане на только что полученных садово-огородных участках. Их выделение стоило городскому руководству, и мне в том числе, немалых трудов и хлопот. Нас обвиняли в тенденциях разбазаривания земли. Хотя она и по сей день от края и до края местами лежит не паханная, не засеянная - всем нужная и никому не отданная земля.

Рафинированному москвичу при высоком чине совсем по-иному представлялась «дачная идиллия» в красивом курортном месте. Он не понимал, что не для установки шашлычных мангалов и строительства лубочных теремков люди брали эти клочки - шестисотки, а для того, чтобы хотя бы немного улучшить своё материальное положение. Не понимал, что тем самым многие горожане взваливают на свои плечи дополнительный нелёгкий крестьянский труд. Тем более что мы, не получив земельных участков в окрестностях города, на свой страх и риск выделили малопригодные для возделывания земли. Мы понимали это. Но другого выхода не было: иначе садово-огородные товарищества получили б землю где-нибудь под Суворовкой или Бекешевкой - за десятки километров вдали от города.

Странная складывалась ситуация: с одной стороны ЦК и правительство призывали к развитию садоводства и огородничества, а с другой - земли не дают, за строительство дорог к участкам наказывают; ругают за «катухи», но попробуй построить мало-мальски приличный дом - исключат из партии. Как бы там ни было, но участки мы выделили всем, кто в ту пору подал заявление. И стали эти «дачи» зелёным кольцом Пятигорска - лёгкими города, да ещё кормят тысячи горожан - помогают выживать в трудные годы.

Именно так посмотрел на эту проблему Алексей Николаевич Косыгин, когда я ему рассказал о дачной эпопее. «Конечно, - сказал Алексей Николаевич, - наш народ заслуживает лучшей доли. И мы дни и ночи ломаем над этим головы. Да вот...» Он махнул рукой и надолго замолчал. Я верил в искренность его слов. Это был, пожалуй, единственный член Политбюро, который, проходя курс лечения на Кавминводах, «ускользал» от своей личной охраны, чтобы походить по рынкам, по магазинам, запросто пообщаться с народом. Говорить с ним было легко. Он всё мог оценить с полуслова. И, как выяснилось позже, всё запоминал и помогал нам. Во всяком случае, после его приезда многие наши, казалось, неразрешимые проблемы исчезали как бы сами собой.

Мы показывали ему город, Лермонтовские места, новостройки, но дольше всего он задержался на объектах студенческого комплекса. За двумя главными корпусами Государственного лингвистического университета и Фармацевтической академии, которые видны с многих точек города, сейчас не просматриваются другие здания. А в ту пору, когда возводился студенческий городок, каркасы корпусов, облепленные строительными лесами, представляли внушительное зрелище. На глазах вырастал настоящий городок науки. Глядя на этот размах в небольшом курортном городе, Алексей Николаевич повеселел. Заинтересованно расспрашивал обо всём - о количестве студентов, о специальностях, которым здесь будут обучать, о нуждах строителей и о людях, причастных к городским преобразованиям. Я рассказывал о ректоре университета Сергее Андреевиче Чекменёве и его вкладе в дело просвещения молодёжи, о неутомимом управляющем трестом «Пятигорскстрой» Гавриле Гавриловиче Рудневе, о прекрасном бригадире строителей Александре Павловиче Шапедько и его бригаде, об инициативном и авторитетном вожаке городского комсомола Игоре Калинском, а Косыгин всё продолжал расспрашивать. Люди для него были интересней всего: не туманный «человеческий фактор», но именно живые, конкретные люди.

После визита Косыгина нападки на меня со стороны Горбачёва несколько поутихли. И уж совсем он затаился, когда Константин Устинович Черненко с супругой посетил Мемориал Вечной Славы и комсомольско-молодёжный пост у Вечного огня, а Леонид Ильич Брежнев прислал поздравление Посту №1. Только эти высокие имена, можно сказать, избавили меня и город от многих излишних нападок и придирок.

Горит и сегодня Вечный огонь в Пятигорске недалеко от Фонтана Слёз. Печально, что новым нерадостным содержанием наполнилось это сочетание - Огонь Вечной Славы и Фонтан Слёз. Я иногда прихожу сюда со своими грустными и радостными воспоминаниями. Смотрю на этих ребят, которые так искренне несут свой почётный караул, и думаю: совсем недавно Вечный Огонь был погашен, но молодёжь снова вернулась сюда и зажгла этот огонь. Это символично.

Я благодарен судьбе за то, что она на всю жизнь связала меня с молодёжью, начиная с секретаря комсомольской организации Ставропольского пединститута, провела через интереснейшую и плодотворную работу первого секретаря Крайкома комсомола, председателя Государственного комитета по профтехобразованию. Я никогда не порывал тесных связей с молодёжью. И, должен сказать, она всегда была надёжным помощником. Сейчас на посту ректора Пятигорского государственного технологического университета с нескрываемым удовлетворением отмечаю, какая пытливая и умная молодёжь идёт на смену старшим поколениям. Она сумеет отбросить ошибки прошлых и нынешних лет, выбрать всё лучшее из того, что было и есть. Она сумеет обустроить Россию.

Председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин поселился не в отдельном здании, а в общем корпусе. Свободно гулял по городу, посещал магазины, разговаривал без начальственной напыщенности с рядовыми людьми, интересовался их нуждами. А однажды сел в машину и, никого не предупредив, без сопровождения уехал. Куда? Зачем? Никто не знал. Начался переполох. Где только не искали премьера, по всей Кавмингруппе, а он оказался на турбазе «Алибек» в Карачаево-Черкесии. Выехал туда по жалобе, в которой говорилось о неустроенности быта, плохом питании и т.д.

Алексей Николаевич приехал на турбазу и сразу пошёл в столовую. Сел обедать с туристами. Здесь его и нашёл перепуганный Михаил Сергеевич. Долго разговаривали о проблемах альпинизма в Карачаево-Черкесии, материально-техническом снабжении, доставке туристов и альпинистов, канатной дороге...

Эти примеры я привёл для того, чтобы показать, какой разный подход бывает у наших правителей при взгляде на одно и то же дело, и Горбачёв это учитывал. Я, конечно, не всегда присутствовал при беседах Горбачёва с московскими гостями, но Михаил Сергеевич и не скрывал личных разговоров с ними, скорее, гордился встречами с руководителями партии и правительства. Особенно благоговел он перед министром внутренних дел И.Д. Щёлоковым, человеком, близким к генсеку Л.И. Брежневу, общался он и с секретарями ЦК КПСС В.Н. Долгих, К.Ф. Катушевым, И.В. Капитоновым, А.Б. Кириленко, первым секретарём ЦК компартии Украины и членом Политбюро ЦК КПСС П.Е. Шелестом. Не забывал Ставрополье, да и Горбачёва, Ф.Д. Кулаков. Однажды Михаил Сергеевич всю ночь прогулял по территории дачи в Архызе с А.Н. Шелепиным и слушал его рассказы о жизни Кремля и его «небожителях».

На Кавказских Минеральных Водах - в Кисловодске, Ессентуках, Железноводске и Пятигорске - отдыхала не только московская элита власти. Порой сюда прибывали на отдых сразу по пять-шесть секретарей обкомов партии со всех концов секретарей обкомов партии со всех концов страны. Горбачёв давал поручения секретарям горкомов партии принимать всех, кто числился в номенклатуре, обязательно с его участием. И на всех встречах всегда поднимал тост за Политбюро ЦК КПСС и здоровье Генерального секретаря Л.И. Брежнева. Это была не вежливость или добросердечие хозяина края по отношению к гостям. Таким образом, он старался привлечь на свою сторону побольше номенклатурщиков. Кто знает, вдруг пригодятся!

Необычные отношения сложились у семьи Горбачёвых с начальником четвёртого управления при Минздраве СССР Е.И. Чазовым. Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна всегда ожидали его с нетерпением, потому что по своему положению он всегда знал всё о кремлёвских деятелях, политических интригах и расстановке сил в Политбюро ЦК, о Л.И. Брежневе. От Евгения Ивановича Горбачёвы знали, кто, чем болеет, как лечится. Этот канал информации позволял супругам принять или отказаться от выводов, сделанных на основе других источников. После таких встреч Горбачёвы точно знали, на какие струны можно нажимать ради достижения своих целей, кто в данный момент самый влиятельный в Кремле. При каждом приезде Чазова Михаил Сергеевич всё немедленно бросал и мчался навстречу «другу». Времени на него не жалел. Каждый раз показывал новые достопримечательности, дарил сувениры. Но и личные интересы не упускал. Лекарства семье Горбачёва Чазов посылал самые лучшие.

Именно Чазов убедил Михаила Сергеевича организовать всё так, чтобы высшее руководство страны стремилось приезжать на отдых в Ставропольский край. Горбачёв сразу уловил, какое преимущество это ему сулит. Для этих целей под его нажимом строительными силами 9-го управления КГБ за короткий срок на месте пионерского лагеря в Кисловодске была возведена шикарная госдача. А в Бекешевке Михаил Сергеевич сам выбрал место в горах, возле речки, под строительство роскошных палат, точнее, резиденции для своей семьи, куда можно было приглашать и гостей. Дача прекрасно вписывалась в горный ландшафт. Огромный охотничий зал здесь обставили трофеями, отвели специальную комнату для игры в бильярд. За обеденным столом могли разместиться несколько десятков званых гостей. Имелись шикарные спальни для хозяев, много комнат для приезжих. В цоколе каждый мог попариться в русской и финской банях. В холлах в красивых чашах распускались живые цветы. Не дача, а роскошные барские хоромы в лесу, где можно было и поохотиться. Здесь Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна отметили свою серебряную свадьбу, которая завершилась в Кисловодском ресторане «Театральный».

Кроме этого, дачу в Архызе для четвёртого управления отделали итальянскими, французскими, немецкими материалами, завезли новое бытовое оборудование. В Ставрополе перестроили гостиницу «Интурист», по сути, превратив её в личную дачу Горбачёва. Строились также дома отдыха в селе Отрадном, на Маныче. В общем, всё делалось в угоду себе и высокопоставленным лицам. Устраивались вечеринки, праздники, обеды, дни рождения. Ничто не могло настолько содействовать росту известности, популярности Горбачёва среди московской знати, как подобное времяпрепровождение, названное гостеприимством по-ставропольски.

Не ведали они, сколь беспощадным может быть столь приятный хозяин-барин. Помню, в день 60-летия Ф.Д. Кулакову присвоили звание Героя Социалистического Труда, но рекомендовали отметить торжество скромно. Михаил Сергеевич с Раисой Максимовной вылетели в Москву поздравить Фёдора Давыдовича, а их на дачу не допустили. Позвонили супруги заместителю Кулакова Н.П. Руденко, которого Горбачёв назвал близким другом, но «добро» попасть на вечер не получили. И вернулись они домой «несолоно хлебавши». Как только Горбачёв стал генсеком, он тут же выдворил Руденко из ЦК КПСС и направил советником по сельскому хозяйству в Болгарию. Отомстил он и другим, кто вольно или невольно задевал его честолюбие.

Так как меня он знал давно, то бывал порой довольно откровенным. Как-то после приезда из Москвы зашёл к нему секретарь крайкома по идеологии И.К. Лихота. Обнялись, поцеловались. Увидев моё удивление, ведь за глаза они говорили друг о друге нелестные слова, Михаил Сергеевич объяснил: «Своих врагов надо душить в собственных объятиях», переиначив известные слова: «Если ты не можешь победить врага, преврати его в друга».

Как-то Горбачёв убеждённо сказал мне: «Больше всего я не люблю подхалимов и дураков». Однако, заняв кресло первого секретаря крайкома, начал осторожно, но неуклонно менять кадры. Я наивно спрашиваю: «Зачем выгоняешь хороших работников, расставляешь плохих, далёких от партийных дел, к тому же больших угодников?» Он отвечает: «Чем ночь темней, тем ярче звёзды». Я понял: среди дураков ему легче быть «звездой». И ради этого он уже переступил свои «убеждения». Кстати, он и прежде легко их менял. Будучи ещё в крайкоме комсомола, он поначалу действительно старался. Потом стал принимать от секретарей райкомов дутые простыни отчётов, запустил работу с молодёжью.

По приёму в комсомол край попал в отстающие. И как же вышел Горбачёв из положения? Очень просто - без всякой подготовки стали принимать в комсомол оптом, по двести человек, целыми бригадами, классами. Край из отстающих вышел в ведущие по числу комсомольцев. Кроме того, как первый секретарь крайкома комсомола, он получил право бывать на партсобраниях в райкомах партии, сблизился с партработниками.

Однажды он был приглашён в гости к Кулаковым. Обычно сдержанный, на этот раз так выплясывал перед Евдокией Фёдоровной Кулаковой, что это заметили партийные вожди и чаще стали приглашать его на праздники партийной элиты.

Нельзя не отметить и то, что Горбачёв всегда был непревзойдённым мастером интриги. Используя её в политике, он сталкивал руководителей крайкома, горкомов и райкомов, секретарей парткомов, хозяйственных работников. Как-то мы были в Москве и вечером прогуливались по Красной площади. Шёл разговор о разном, в том числе и о взаимоотношениях партийных работников. Вдруг он остановился и в пылу откровенности выпалил: «Интрига - великое дело в политике!» И этим пользовался постоянно. «Разделяй и властвуй» - любимый его афоризм, при помощи которого он добивался намеченного. Случалось, приезжал в Пятигорск к концу дня и отправлялся в Бекешевку к секретарю райкома, куда приглашал многих партработников, в том числе и меня. После нескольких стаканчиков водки у всех развязывались языки. Горбачёв внимательно слушал пьяные речи, стараясь понять, кто чего стоит в глазах низового партийного звена. Как говорится, «мотал на ус», чтобы при случае использовать тот или иной аргумент в свою пользу.

Только со временем я заметил в его характере две особенности. Первая - любовь к грубой лести. Наверное, большинство руководителей во все времена любили лесть, хотя и старались скрыть этот порок от людских глаз. Но Горбачёв предпочитал прямую, неприкрытую, преувеличенную лесть в свой адрес. Его привлекало не содержание хвалебных слов, а явное унижение человека, вынужденного так прямолинейно извиваться перед ним. Другая особенность - неистребимая склонность к выслушиванию доносов. Горбачёву хотелось знать об интересующем его человеке буквально всё, даже очень личное, интимное, спрятанное. Человек, во всех смыслах порядочный, активно работающий, может в один момент потерять в глазах Горбачёва свою репутацию. Стоит только кому-то из окружения Михаила Сергеевича подбросить одну-две нелестные фразы, сказанные в адрес такого человека, к тому же, если они ещё и задевали в какой-то мере самолюбие Горбачёва, то это переворачивало всё его представление о нём. Всё, что было им сделано ранее, даже лично для Горбачёва, теряло в глазах Михаила Сергеевича всякую цену и значение. Я неоднократно был свидетелем, когда Горбачёву доносили. Он сразу же снимал очки, бросал все дела, выходил из-за стола и выслушивал доносчика самым внимательным образом. Затем обязательно звонил домой Раисе Максимовне и пересказывал услышанное.

В речах же Горбачёв громил лесть, угодничество, подхалимство, мол, зачем это. А в жизни благоволил угодникам, подхалимам. Патологическая жадность, выдаваемая за рационализм, стремление быть богаче всех, одетым лучше всех, иметь шикарные дома, «самые-самые» автомашины, да и многое-многое другое сопровождают его всю жизнь.

Наедине со мной он зло смаковал даже мелкие недостатки других, при этом им владела беспредельная зависть. Безмерно раздражали руководители края, которые пользовались уважением и любовью окружающих. О великолепном артистизме, наигранности, умении производить впечатление, казаться человеком энергичным, деятельным, самостоятельным и совершенно искренним хорошо знали его сослуживцы. Народ же не подозревал об этом и принимал выступления Горбачёва за чистую монету.

Разработкой краевой программы развития народного хозяйства в общем руководил он сам. А конкретная работа почти всегда возлагалась на других людей. Он собирал заместителей председателя крайисполкома, заведующих отделами, которые готовили для него «болванку» доклада, и заявлял, что они слишком ничтожны, чтобы подготовить нужный текст. Затем вызывал доверенных помощников и отдавал распоряжения заново написать доклад. Те в течение недели никого не принимали, что-то меняли в стиле, цифрах, использовали дополнительные справки, переставляли абзацы... И так перед каждым пленумом, активом... Это называлось глубоким изучением проблемы.