В середине дня 13 марта 565 года в спальне императора появился Юстин - сын его сестры Вигилянции, полноватый сорокапятилетний мужчина, состоявший личным секретарём его величества. Он в последнее время сделался тем же, чем Юстиниан был при дяде Юстине, - заправлял государственными делами при состарившемся монархе. С царственным семейством связывала его и жена София - дочь патрикия Ситы и Комито - старшей сестры Феодоры.
Самодержец одряхлел сильно: в семьдесят два года плохо двигался, опираясь на посох, слабо видел и скверно слышал. Потерял всякий интерес к происходящему на политической сцене и к докладам племянника относился с немалой индифферентностью. Волновали его теперь только богословские споры с монахами и плоды экзотического фрукта манго - их он поглощал наполовину беззубым ртом в грандиозных количествах, чмокая и чавкая. Но сегодняшнее сообщение Юстина вывело его из обычного равновесия.
Секретарь сказал:
- Должен доложить вашему величеству неприятную новость: Велисарий при смерти.
- Велисарий при смерти? - изумился Юстиниан. - Да не может быть! Он моложе меня чуть ли не на восемь лет. Я вот жив, а он при смерти? Ничего себе! Врёт, поди. Притворяется, подлый. Я ему не верю.
- Тем не менее это правда. Месяц назад сильно простудился и болел три недели, не вставая с постели. Вроде бы поправился, начал подниматься, а вчера упал, и его разбил паралич. Говорить не может. Лекари считают, что финал уже близок.
Самодержец и тут начал сомневаться:
- Лекари твои дураки и мошенники. Ничего не смыслят - ни в диагнозах, ни в лечении. Мне вон тоже больше вредят: с каждым днём силы тают, а они только сыплют латинскими терминами - и всё. Я уверен: Велисарий скоро поправится. Он такой хитрый. Из любой мышеловки вывернется.
Муж Софии вздохнул:
- Дал бы Бог, дал бы Бог, но боюсь, что на этот раз не получится. Положение действительно очень скверное.
Государь посмотрел с тревогой:
- Правда, что ли?
- Совершенная, ваше величество.
Тот забеспокоился:
- Но тогда я хотел бы его проведать. Попрощаться всё-таки. Как бы мы ни спорили и не дулись друг на друга, Велисарий - слава моей эпохи. Он меня спас от «Ники». Присоединил Африку. Храбро воевал в Персии и Италии… И потом, в последние годы… Нет, поехать мне необходимо.
- Что, велеть закладывать лошадей?
- Да, голубчик, распорядись, сделай одолжение. И скажи, чтоб меня одели.
Ехать предстояло недалеко - несколько кварталов. Был довольно ясный весенний день, солнце золотило крышу дворца и колонну Юстиниана, несколько лет назад воздвигнутую на Августеоне - между ипподромом и «Сонечкой». Представляла она собой не гранитный монолит, как у прочих, а прямоугольные обтёсанные глыбы, сложенные друг на друга. Увивали её барельефы из бронзы - сцены из истории и венки. Наверху находился бронзовый конь, обращённый мордой к востоку, против персов. Левая нога коня поднята. На коне - император в одеяниях античного воина (на ногах высокие башмаки, а лодыжки без поножий, панцирь, а на голове шлем с султаном - развевающимся конским хвостом). В левой руке монарха - шар-держава (символ власти на земле и на море), а над шаром крест. Правая рука вытянута к востоку. Этакий воин-завоеватель, покоритель народов. Правда, как мы знаем, покорял народы не он, покоряли его друзья-полководцы, сам Юстиниан и на лошади-то держался нетвёрдо, так что статуя носила явно комплиментарный характер, в духе классических традиций. Но дряхлеющий царь не возражал, с удовольствием смотрел на своё изваяние.
Прежде чем уйти на покой и препоручить всю страну племяннику, он сумел пережить многие победы и огорчения. В самом начале пятидесятых годов евнуху Нарсесу во главе тридцатитысячной армии удалось разгромить Тотилу и вернуть империи не только Италию, но и Галлию, часть Германии-Алемании и юго-восток Испании. Провели V Вселенский собор в Константинополе, сгладивший многие противоречия между Церквями; там же ещё решили: Римского Папу назначает сам Юстиниан, но зато патриархи - ниже Папы и ему подчиняются. Продолжались стычки со славянами и болгарами: в 559 году орды этих варваров осадили Константинополь, и монарху пришлось вновь прибегнуть к помощи Велисария, целых десять лет находившегося в опале; Лис мобилизовал весь город и разбил противника, спас Византий от разрушения. В те же годы был подписан мирный договор с Персией (за империей оставались Лазика, южный Крым, Черноморское побережье Кавказа, а Хосрову отходили Абхазия и Сванетия). Вскоре, в 562 году, удалось раскрыть заговор против императора - группа сенаторов намечала убить василевса во время аудиенции, но нашёлся предатель и выдал сообщников; тех схватили, пытали, и они показали, что организатором у них стоял Велисарий. Это было ложью, но стратиг опять оказался в немилости, потерял всё своё имущество и поехал в ссылку. Вскоре Юстиниан к нему снизошёл, разрешил вернуться в Константинополь, а сокровища не вернул - только дом и загородное поместье…
У ворот особняка ожидала прибывшего императора постаревшая Антонина. От былой красоты мало что осталось: черные волосы сделались седыми, а лицо покрылось мелкими морщинками, стало похоже на печёное яблоко; не хватало многих зубов, и она стеснялась широко улыбаться; а на левом глазу выросло бельмо, и смотреть на него было жутковато.
Василевсу помогли выйти из повозки. Опираясь на посох, он пошёл к воротам, щурясь из-за скверного зрения и пытаясь узнать, Нино перед ним или нет. Убедившись, что Нино, дребезжащим голосом произнёс:
- Здравствуй, дорогая. Мир тебе. Падать ниц не надо, это лишнее. Как там наш больной?
- Плохо, плохо, ваше величество. Лекари говорят, не сегодня-завтра отойдёт в мир иной.
Он перекрестился:
- Да, на всё воля Божья. Примем со смирением то, что Он решит. Ну, пойдём, посмотрим, попрощаемся с другом Лисом.
Не спеша, кряхтя, под руку с хозяйкой, автократор поднимался по лестнице. Говорил при этом:
- Ах, как быстро уходит жизнь! Вроде бы вчера помогал дядюшке Юстину, соблазнял Феодору (или, может, она меня?), строил планы своего императорства… Не успел оглянуться - и уже старик, древняя развалина, силы с каждым днём угасают, иногда вставать с постели не хочется… Горько и обидно.
Женщина пыталась его утешить:
- Но зато, сколько вами сделано! Вы простёрли империю к Геркулесовым столбам, подчинили себе соседей, заново отстроили - власть, законы, храмы! Ваша статуя высится над городом, и она символизирует ваше величие!
Государь проскрипел в ответ:
- Брось, не успокаивай. Я же знаю: это всё химеры. Бронзовый Юстиниан и его величие никакого отношения не имеют к человеку по имени Пётр Савватий. И к реальному положению дел! Я умру, и империя вскоре рухнет. Власть слаба по-прежнему. Церковь объединена на живую нитку. А хорошие законы исполняются из рук вон… Только «Сонечка» останется после меня как моё единственное главное достижение.
Нино возразила кокетливо:
- Вы уж чересчур к себе беспощадны, ваше величество.
Он вздохнул:
- Просто знаю себе и окружающим цену…
В спальне Велисария окна были занавешены тонким белым полотном. Полководец сидел в деревянном кресле с высокой спинкой, весь обложенный белыми подушками. Сам весь белый - волосы, усы, борода, бледное лицо, полотняная рубаха с круглым воротом. И смотрел на вошедшего диковатым взором парализованного больного. Антонина помогла императору сесть напротив, подоткнула мужу пару подушек, поклонилась и вышла, чтобы не мешать мужчинам общаться.
Самодержец дотронулся до холодной кисти приятеля и проговорил:
- Ну, привет тебе, милый друг. Я решил заехать по старой памяти. И сказать, что уж не держу никакого зла. Все, что было гадкого, прощено. А прощаешь ли ты меня за мои подчас несправедливые действия в отношении тебя?
Бывший стратиг и консул глухо замычал.
Император поморщился:
- Понимаю, что ответить не можешь. Но хотя бы моргни в знак согласия.
Тот покорно моргнул.
- Вот и замечательно. В сущности, я знал, что в конце жизни мы с тобой помиримся. Это злые люди ссорили нас. И настропаляли меня. Каюсь, каюсь. На краю могилы каяться легко. Близость смерти все проблемы освещает иначе. Мелкое становится мельче и ничтожнее, а великое - больше и прекрасней. Понимаешь тогда: ничего нет на свете выше дружбы, любви и верности. В этом счастье. Остальное - тлен.
Велисарий, согласившись, моргнул.
- Хорошо, что ты мои слова одобряешь. Потому что именно с тобой я познал истинный триумф - после «Ники», после завоевания Карфагена. И любовь, и дружбу, и верность. Феодора, ты, Иоанн Каппадокиец и Трибониан… Мой ближайший круг… Кстати, знаешь, я Каппадокийца простил. Он вернулся в Константинополь и живёт в монастыре Святого Лаврентия. Мы пока не виделись, но хочу и к нему заехать, чтобы помириться…
Наступило молчание. Было слышно, как они оба дышат - нелегко, натужно, с явственными хрипами.
Государь посетовал:
- Жаль, что ты не можешь ответить. Мне хотелось бы знать, что ты думаешь о прожитой нами жизни. Если бы случилось прожить повторно, как бы поступил? Снова бы уехал из Сердики, сделался гвардейцем и моим телохранителем, а потом отправился завоёвывать мир? Снова бы женился на Антонине? Или нет? Или бы остался с отцом, старым Костой, превратился в учителя, как он, мирно наплодил бы выводок детей?…
Полководец замычал и смотрел на него, округлив глаза.
- Не моргаешь, значит - возражаешь? - догадался царь. - Ну и глупо, друг. Потому что уверен я: все мои и твои победы - ерунда по сравнению с обычным человеческим счастьем. В Африке, Карфагене до сих пор то и дело вспыхивают волнения, и племянник Юстин, что придёт вслед за мной, Ливию в империи не удержит. Пиренеи не удержит, Апеннины не удержит и Сицилию тоже. А потом отколются франки и алеманы. Египтяне, армяне, евреи… Все уйдут, и никто не захочет подчиняться Романии. Время Рима кончилось. Я - последний римский автократор. Дальше будет хуже.
Велисарий, красный от прилившей к голове крови, попытался что-то произнести, но безрезультатно.
- Получается, все твои победы напрасны? - снова угадал его мысль монарх. - Получается, так. Мы с тобой угробили тысячи людей - и своих, и противников, - получив в результате видимость победы. Пиррову победу. Потому что на самом деле - ноль. Чепуха. Вакуум. Вот что страшно! Я порой лежу в холодной постели и от ужаса не могу уснуть. Жизнь, прошедшая зря. Попусту, бездарно. Я не сделал счастливым никого. Я, правитель такой страны, простирающейся на полмира, никому не принёс добра. Ни своим, ни чужим. Подавлял своих и чужих. Разогнал ближний круг. Отстранил тебя, изничтожил Каппадокийца… И ещё с десяток друзей. Или Феодоре было со мной легко? Вряд ли, вряд ли. А иначе не стала бы тогда изменять. Ах, не знаю, не знаю, друг! Иногда простираю руки к лику Господню и молю дать ответ на мои сомнения. Боже мой, за что? Почему не могу найти успокоения в старости? Я, назвавший себя исапостолом, хуже червяка, ибо тот безвреден, а мои действия сплошь и рядом были непотребны. Понимаешь, Лис? Мы с тобой преступники. Нас не возвеличивать надо, а сажать в вонючую яму до скончания века!
По вискам полководца струился пот; он хрипел и вздрагивал, а Юстиниан продолжал свой бичующий монолог:
- Только два деяния ставлю себе в заслугу - Свод законов Римского права и отстроенный храм Святой Софии. Этого уже никто не отнимет. Захожу в собор, словно бы вступаю в Царствие Божие. И любуюсь на творение рук своих. Помню каждый камушек, каждую песчинку - как они занимали свои места, как мы обсуждали с Анфимием все детали, исправляли огрехи, доставали нужные материалы… Мы опередили эпоху, Лис! Пусть попробуют повторить этот купол, будто бы парящий над стенами! Многие секреты, не доступные даже мне, Исидор забран с собой в лучший из миров… В лучший из миров!… Скоро мы покинем земную юдоль. С чем предстанем перед ликом Его? И куда отправимся после приговора Страшного Суда? Не гореть ли нам обоим в геенне огненной?
Велисарий, откинувшись на подушки, выдыхал со стоном. Самодержец посмотрел на него сочувственно:
- Утомил я тебя моей философией? Извини, забылся. К старости я сделался и болтлив, и слезлив не в меру. Думая о вечном, не беру в расчёт тленное. - Он опять коснулся его руки. - Отдыхай, дружище. Коли Богу будет угодно, мы ещё протянем немного на этой грешной земле. А на небесах встретимся… Или же в аду? Хе-хе-хе, не переживай. Сказано: чему быть, того не миновать. А что сделано, то сделано. По счетам и ответим. Исправлять былое никому не позволено…
Император поднялся, опираясь о посох. И направился к двери. Обернулся и бросил на Лиса последний взгляд:
- Ну, прощай, приятель. Если можешь, не держи зла. Мы с тобой равны - ив триумфах, и в поражениях. Словно близнецы. Как двуликий Янус. Я без Велисария не был бы Юстинианом. Но и Велисарий без Юстиниана не был бы никем… Наши профили украшали одну монету. Я велел её переплавить… Но нельзя переплавить прошлое. Мы останемся во всём с тобой неразлучны. - Повернулся и вышел.
Антонина, поддерживая государя с одной стороны, а Прокопий - с другой, помогли ему спуститься с лестницы. Царь сказал историку:
- Мне прочли твой трактат «О постройках». Хорошо написано, живо, вдохновенно. И о «Сонечке» в первую голову… Молодец. После смерти Лиса чем заняться думаешь?
Тот слегка смутился:
- Велисарий жив… я бы не хотел…
- Ах, не лицемерь. Все мы знаем, что конец его близок. Хочешь, я назначу тебя архонтом Константинополя? Должность больше почётная, нежели ответственная. Будет время продолжать твои учёные изыскания. Слышал, что закончил «Войну с персами» и работаешь над «Войной с готами». А «Война с вандалами» будет?
- Непременно, ваше величество. Материалы готовы, скоро приступлю.
- Вот и с Богом, голубчик. А насчёт архонта подумай. Скажешь мне на похоронах своего патрона.
Потрясённый Прокопий только перекрестился.
Самодержца усадили в повозку, и он уехал.
Велисария не стало в тот же день под вечер.
Сам Юстиниан скончался через восемь месяцев - тоже тринадцатого числа, в ноябре 565 года…
А четырнадцатого произошла коронация Юстина; вопреки традициям - не на ипподроме или поле Евдома, а внутри дворца, в сущности, келейно и почти тайно. Чтобы укрепить свой авторитет, он раздал армейским положенное довольствие, не платившееся уже больше года, возвратил долги кредиторам казны и освободил заключённых, брошенных в тюрьму по приказу бывшего монарха. И практически сразу расправился с соперником - Юстом, вторым племянником Юстиниана (сыном его двоюродного брата Германа).
Длилось правление нового царя около тринадцати лет. И ничем выдающимся отмечено не было. Умерли Антонина и Комито. Сын Антонины Фотий, будучи игуменом монастыря Иоанна Предтечи, принял активное участие в подавлении самаритян в Палестине, чем и заслужил благодарность его величества. А историк Прокопий завершил все свои труды, с удивительной точностью описав эпоху Юстиниана и его самого.
Под конец жизни самодержца Юстина поразил паралич, и он тронулся умом. Правили фактически его жена София и её фаворит Тиверий, ставший впоследствии полноправным монархом…
Византия начинала новый этап своей жизни. Простояла она ещё без малого целое тысячелетие. А Софийский собор до сих пор поражает воображение всех туристов, приезжающих на экскурсии в Стамбул.