Марксизм в России: прошлое, настоящее, будущее

Казённов Александр Сергеевич

Глава 4. Марксизм в начале ХХI века

 

 

а) Кризис сознания профессоров и начальников от марксизма

Мудрость и глубина мысли у представителей философии проявляется в объяснении кризисов и сложных эпох, когда нужно осознать кризисное время, постичь «начала и причины» перерождения руководства и идеологов, обрушение крупнейшей в мире правящей партии, показать диалектику разрушения великой державы. Но, как ни странно, в период отказа от диктатуры пролетариата, хрущевской «оттепели», всемерной «демократизации», слишком мало нашлось доцентов и профессоров, и только один из академиков (и тот физик — Ж. И. Алферов), которые указали на такие «начала и причины», объяснили народу переворот и резкое неприятие Сталина, потом Ленина, потом КПСС, а потом и СССР значительной частью идеологов–ренегатов и политиков–предателей. Они были, но их голоса заглушила армия идейной обслуги перевертышей А. Яковлева и М. Горбачева. Более того, основная масса бывших профессоров–марксистов, в том числе из Высших партийных школ и Академии общественных наук, не только не сохранила мировоззрение и научную позицию, но и выступила против марксизма и коммунизма, спокойно начала преподавать то, что годдва назад подвергала критике как «происки буржуазной идеологии». Конечно, знания человека растут, кругозор постоянно расширяется, мировоззрение может меняться даже у взрослого человека как показала история превращения Савла в апостола Павла. Но у Савла была сильная причина: сам святой дух снизошел на человека, такое не с каждым случается. Но когда престарелые профессора и академики в 50–60 лет меняют мировоззрение по причине смены начальства, то это не представляется духовным прозрением. Скорее причины утилитарные, и даже очень примитивные, а потому удивительные для людей, занятых в сфере поиска объективных истинных знаний и доказательных убеждений.

Примером разворота на 180 градусов известными профессорами и академиками от марксизма может служить учебное пособие «Очерки социальной философии», представленное как

Программа «Обновление гуманитарного образования в России» (М.: «Наука», 1994). В авторах все те же известные марксистские профессора Академии общественных наук при ЦК КПСС

В. Д. Зотов, В. Н. Шевченко, Г. Д. Чесноков, Б. Н Бессонов и др. Правда в 1994 году они дружно перешли в Российскую академию государственной службы при президенте РФ.

Еще до осени 1993 года молодежь могла заблуждаться о намерениях и методах сталкивания России в пропасть, но после Октября 1993 года шестидесятилетним специалистам должно было быть ясно: кто и на какую работу их нанимает. Если они не понимали, то они не специалисты, а если понимали, то … Тем более, что спонсором издания являлся уже достаточно известный в России к тому времени международный аферист Дж. Сорос. Своим авторитетом указанные профессора придают «Программе» почти официальное звучание. От имени академии при президенте авторы задвигают Маркса на задний, едва заметный, план, попутно объявив: «Большевики во многом субъективно–волюнтаристски интерпретировали учение Маркса» (См. С.12). Правда, скромно умалчивают: какие именно большевики, кто например? Ну, так и интерпретируйте теперь объективно. Тем более, что вы — специалисты по критике буржуазных опошлителей марксизма, защитили по этой проблематике докторские диссертации, получали профессорские оклады. Но нет — на авансцену выдвигают теперь «сторонников марксизма» Бердяева, Булгакова, Франка. Как говорил один умный человек, избави меня боже от таких сторонников, а с врагами я справлюсь сам. Эти «сторонники», конечно, интересные люди и философы. Но это, во–первых, убежденные антикоммунисты и марксистами не могут быть по определению, а во–вторых, они борцы в другой категории, в другом весе. Сторонниками марксизма они были в юности, когда «свободою горели» и имели «души прекрасные порывы». Но потом стали дюжинными антимарксистами, антикоммунистами и антисоветчиками. И только духовно близорукие граждане и беглые марксисты этого не видят. И такие граждане учили нас марксизму, воспитывали в ВПШ и АОН в духе марксизма–ленинизма, начальствовали! А теперь делают вид, что марксизм был плох и это не они, а злые большевики, злой Сталин и еще какие–то темные силы их заставляли писать по–марксистски. Теперь, наконец, наступила для них свобода и они говорят то, что думают. Правда, один умный человек сказал: «…когда говоришь все, что думаешь, думай, что говоришь». А в отношении бывших марксистов возникает стойкое ощущение, что они не думают над тем, что говорят. Марксу слова почти не дали: рекомендуются в списках литературы лишь ранняя статья «К критике гегелевской философии права», четыре страницы из Экономических рукописей 1857–1859 годов, и «Капитал», тогда как работы буржуазных философов широко представлены (Особенно в Хрестоматии, изданной как приложение к этой «Программе»). И получается жалкое школярство: разговор о том же самом, что говорилось до перестройки, но с противоположным знаком, как велело ельцинское буржуазное начальство.

Сегодня, после очевидного провала ельцинщины, после мировой катастрофы и многомиллионного вымирания народа, в пору всеобщей народной ненависти к творцам развала устроенной мирной жизни, некоторые из них снова вернулись к марксизму, отряхнулись, и делают вид, что ничего не случилось. Даже пишут статьи в марксистских журналах и проводят семинары по марксизму. Это, конечно, хорошо, если люди одумались, раскаялись, вернулись на путь истинный. Однако вопросы остаются.

После таких неформальных установок именитых профессоров поток новообращенных сразу усилился. Например, уже в следующем году выходит очередная «Социальная философия» (учебное пособие) под редакцией солидного профессора, когда–то заведующего кафедрой научного коммунизма в Высшей комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ, доктора философских наук В. Н. Лавриненко. Он, как и предыдущие профессора, родился в середине 1930‑х годов (1935) и относится к «детям ХХ съезда», как и основные идеологи развала СССР, так называемые «шестидесятники». Маркс у него уже прочно на задворках: упоминается очень ранняя «Немецкая идеология», двухстраничные «Тезисы о Фейербахе», то же предисловие к «Критике политической экономии». А выставляются в качестве философских авторитетов М. Вебер, А. Тойнби, К. Ясперс, О. Шпенглер, П. Сорокин, Н. Бердяев. В главе 1, которая написана самим «научным коммунистом», материалистическому пониманию истории отведено две с половиной страницы с указанием, что

К. Маркс брал «за основу бытия общества…экономический фактор» . А в главе 4 «Философские проблемы экономической жизни общества», написанной также редактором, где как раз и надо бы рассмотреть «экономический фактор», места Марксу опять не нашлось ни в списке литературы, ни в самом тексте, кроме двух предложений. Вот такой «научный коммунист», «марксист» и «специалист».

К 2000‑му году поток таких пособий стал весьма сильным. Например, бывший преподаватель–коммунист Ленинградской высшей партийной школы, писавший когда–то панегирики марксизму и учивший марксизму молодых партийных функционеров, теперь пишет о К. Марксе в специальном учебном пособии для вузов «Социальная философия»: «Его представления о сущности человека как совокупности общественных отношений не только не получили дальнейшего истолкования в западной философии, но и стали предметом её критики. Вся последующая философская мысль ХХ века прямо или косвенно полемизировала с идеей К. Маркса о том, что личность генерируется лишь в сфере общественной деятельности, человек проявляет свои личные качества только в формах социальной активности. Вместе с тем нельзя не отметить и того факта, что в последние десятилетия нашего столетия идея социальной сущности личности вызывает не только негативную реакцию, но и позитивный интерес» (СПб.,2009. С.208–209). А в качестве творцов концепции личности выставляет Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше, Хайдеггера, Сартра и Камю, Фромма, Вебера, Шелера, Тоффлера. Конечно, эти авторы написали о личности много нового и интересного. Да и вообще философы много писали о личности и человеке как постоянном предмете философии. Однако такого глубокого и цельного взгляда на личность человека, как в марксизме и созданных на его основе научных концепциях, больше ни у кого нет. Поэтому его понимание личности, с разной полнотой, широко распространилось не только на Западе, но и в Латинской Америке, в Африке, в Азии. И марксовым учением позитивно интересуются не только в последние десятилетия, но весь культурный прогрессивный мир постоянно учится у него с начала ХХ века, о чем говорили и Бердяев, и Булгаков, и Ясперс, и Сартр, и целая Франкфуртская школа, и историки, и психологи, и другие специалисты многих стран. И он один из самых читаемых и издаваемых в мире авторов. И его не только критикуют, что вполне естественно для науки и философии, но и берут в пример как образец научной глубины и честности. Особенно честные последовательные революционеры всех стран. И Маркс никогда никого не предал и не изменял своих взглядов в угоду начальству.

Понятно, что такая «новая» «современная» философия не только не способна освещать путь практике, она не способна даже качественно обслужить своих новых хозяев. Она их вводит в заблуждение, она указывает не первостепенные ценности мудрости, а позавчерашние идеи второго сорта. Она помогала либеральным экономистам–реформаторам, таким же второсортным, разрушать экономику России.

Но в России не все философы плыли по течению, многие сохраняли чувство долга и ответственности перед народом, чувство благодарности советской Родине за полученные блага и образование; перед памятью старых философов сохранили ответственность за истину, перед марксистами прошлого — за мудрость. Причем не только отдельные личности, но и целые кафедры. Поэтому с середины 2000‑х годов начинают появляться серьезные учебники и научные исследования по проблемам философии. Объем брошюры не позволяет сделать полного обзора работ марксистов, но некоторые нужно отметить.

Например, московский профессор И. А. Гобозов в 2007 году опубликовал глубокий интересный учебник «Социальная философия». В нем глубоко и с необходимой целостностью раскрыта система научных знаний по социальной философии. Автор последовательно, с логической и фактической убедительностью показывает отношения людей в обществе, законы взаимодействия людей, закономерные результаты их деятельности. Он опирается на классическую марксистскую теорию и использует достижения советской и современной западной социальной мысли. Однако один момент этой работы вызывает возражения. Автор необоснованно ставит и рассматривает тему и категорию прогресса раньше категории и темы развития. Прогресс является конкретизацией развития, а не наоборот. Потому что прогресс — это момент самого развития, как категории, включающей противоположный момент — регресс. Поэтому сначала надо рассмотреть развитие, выделить и определить в нем оба момента противоречия, а затем специально рассмотреть прогресс во взаимодействии с регрессом.

Эту проблему подробно рассматривает и успешно решает петербургский профессор М. В. Попов в фундаментальной научной работе «Социальная диалектика» (СПб., 2014). Он показал, как понятие «прогресс» связано с понятием «развитие», а последнее с понятиями «конечное» и «бесконечное», «предел» и «долженствование», «изменение», наконец — «становление». Получается необходимая связь ступеней восхождения от абстрактной категории к конкретному понятию. Это исследование лежащих в методологическом основании марксизма диалектических категорий позволило М. В. Попову увидеть существенные пробелы в понимании и изложении формационной теории в работах последних десятилетий, в исследовании способов производства. Подлинной новацией рассматриваемой работы является раздел «Становление формаций». И раньше исследовались и освещались вопросы конкретно–исторического становления и развития формаций. Но делалось это, как правило, в исторической форме — на материале отдельных стран. Поэтому мы знали историю становления разных формаций в различных странах, а из них, как мозаика, составлялась общая картина. В данной работе проведен категориальный анализ понятия формации и показана именно логика перехода одной формации в другую как процесс качественного преобразования базиса и надстройки в их взаимодействии между собой. Конечно, анализ ведется, прежде всего, на историческом примере России XIX–XX веков/, но он имеет и большое общетеоретическое значение.

Отправной мыслью автора является положение о том, что «общественное бытие определяет не только общественное сознание, но и определяющим образом влияет и на все остальные сферы общества — на политику, на формирование и деятельность государства, на идеологию». Противоречивость этого влияния обусловливает борьбу противоположных сил в обществе и муки становления формаций во всех сферах. Такой переход составляет, как правило, особый исторический период, более или менее длительный. Это периоды острой политической и идейной борьбы, завершающиеся снятием перехода: установлением нового общественного строя в результате революций. При этом новый строй не гарантирован от борьбы в нем старого с новым, от попятных движений, от контрреволюций и переходных периодов к ним. Так что общественная жизнь в переходные периоды постоянно находится в напряжении, в упорной борьбе противоположных сил.

Интересны и размышления автора о противоречивости экономического базиса в СССР и следствиях этой противоречивости.

Как бы оглядываясь на проведенный анализ и осмысляя свой метод исследования, М. В. Попов в конце работы заключает: «К сделанным выводам мы пришли потому, что брали экономический базис формации как способ производства, а не только как производственные отношения без производительных сил… Но в способе производства следует видеть и экономические причины для его прехождения, которое может реализоваться, если с прехождением не будет вестись необходимой борьбы».

Думается, что этот методологический подход даст в руки исследователей еще один важный инструмент для анализа сложнейших социальных процессов как в нашей стране, так и за рубежом.

В 2009 году вышел курс лекций по социальной философии известного советского философа, декана философского факультета Ленинградского государственного университета имени А. А. Жданова профессора В. Г. Марахова. Здесь в неторопливой манере философского разговора со студентами речь идет о философии общества в широком философском контексте. Он включает такие крупные и важные разделы как способ производства, государство и политика, философия науки, философия истории, социальный детерминизм и другие. В результате складывается картина сложного раздела современной философской науки, называемой социальная философия. Автор опирается на широкий круг источников: древних и современных, российских и западных, но методологической основой остается марксизм. С В. Г. Мараховым можно не соглашаться, спорить по отдельным вопросам или даже темам, но нельзя не отдать должного: он верен выработанному мировоззрению, развивает его и выглядит очень убедительно, у него есть чему поучиться студентам.

Выходят и интересные специальные исследования по социальным проблемам на основе марксистского материалистического понимания истории. В частности, работы Х. А. Барлыбаева, Л. Е. Гринина, Ю. И. Семенова и других. Появляются и новые направления марксистских исследований, в том числе в неомарксизме.

Например, петербургский профессор С. И. Дудник опубликовал оригинальное исследование «Маркс против СССР. Критические интерпретации советского исторического опыта в неомарксизме». (СПб., Наука, 2013). Этот несколько неожиданный, но совершенно оправданный, ракурс позволил автору увидеть некоторые важные проблемы. Важные не только для общества, но и для дальнейшего методологического и теоретического осмысления самого марксизма. И прежде всего, дорогого стоит признание истины, что за «постсоветские десятилетия, свободные, казалось бы, от идеологического принуждения, в отечественном общественном сознании не появилось ни одной интерпретации истории, которая хотя бы частично могла соревноваться с марксистской интерпретацией». Да, вот исходный пункт: признание того, что есть. Возможно, это мы не знаем таких интерпретаций, а где–то есть что–то более глубокое. Подскажите, научите, с радостью воспримем истинное и более высокое. Но пока, по крайней мере, никто из критиков марксизма ничего, кроме субъективной критики и зряшного отрицания марксизма, не дал. А если и было написано нечто существенное, то с прочной опорой на линию Аристотеля — Гегеля — Маркса.

***

Г. Гегель считал, что философия есть эпоха, выраженная в мыслях. Но при этом она, по его мнению, «всегда приходит слишком поздно»: «В качестве мысли о мире она появляется лишь после того, как действительность закончила процесс своего формирования и достигла своего завершения. То, чему нас учит понятие, необходимо показывает и история, — что лишь в пору зрелости действительности идеальное выступает наряду с реальным и строит для себя в образе интеллектуального царства тот же мир, постигнутый в своей субстанции. Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек». То есть, можно понимать его мысль так, что его философия, как и всякая другая, выступает лишь в конце эпохи. Здесь он, по странной уступке, выступил бы какимто односторонним грубым материалистом: сначала есть реальное и лишь потом, в конце, идеальное. Это было бы правильно для старой материалистической философии. Но никак не подходит к его философии духа, в которую входит и «Философия права». В этом пункте Гегель противоречит себе: зная о крушении сильнейших в то время монархий — английской (ставшей к его времени совершенно формальной) и французской (формально реставрированной), он отстаивает монархию как лучшую форму государства и желает её для Германии. В чем дело? Ведь эпоха действительных монархий прошла. Но дело в том, что некоторые монархии, обветшалые, отсталые, реакционные, формально остались. Они тоже скоро прейдут. Менее, чем через 100 лет падут последние великие монархии: германская, русская, австро–венгерская и османская (также существовавшая свыше 600 лет). Но пока, во времена Гегеля, они есть. Поэтому здесь философ лишь отражает противоречивость ситуации: эпоха прошла, но отдельные единичные представители старой эпохи остались. И он понимает, что его философия отражает истинное и высшее в его эпохе, но рядом с ним существуют философы, которые выражают прошлую эпоху устаревшим образом. А новую эпоху выразят в мыслях новые люди.

Правда, это будет уже поколение К. Маркса и Ф. Энгельса.

То есть не только его философия выражает эпоху, но вся философия этой эпохи. А там было много всякого… Но Гегель выразил объективно истинное, и в этом смысле вечное. И он выразил прогрессивное, и в этом смысле выходящее за рамки его эпохи к будущему. И он прекрасно понимал это! Ведь он знал, что настоящее есть в–себе–будущее, что будущее формируется сегодня. Он понимал, что его система философии не только истинная система, но и высшая в данный период. И этот период будет длиться до новой истинной и высшей философской точки зрения. Поэтому она будет влиять на будущее.

Поэтому же этот его пассаж можно воспринимать и как иронический: это самоирония в том отношении, что он не может, конечно, омолодить старую эпоху; и это ирония по отношению к коллегам — современникам, которые желают её омолодить своими серыми красками.

Но точно так же обстоит дело и в нашей эпохе: кто–то пытается «философски» омолодить период хрущевскогорбачевского «социализма», а кто–то хочет приукрасить православную монархию. Но подлинно прогрессивное движение не должно пытаться ничего ни омолаживать, ни приукрашивать. Оно должно стоять на почве правды и истины с опорой на безупречные авторитеты, такие как Аристотель, Гегель, Маркс, Энгельс, Ленин. Как и сами они открыто признавали себя учениками: Ленин — Маркса и Энгельса, Маркс и Энгельс — Гегеля, Гегель — Аристотеля.

 

б) Несостоятельность преуменьшения успехов марксизма в советское время и цена отхода руководства СССР от основоположений марксизма

С разрушением СССР наступило новое время, а следовательно, необходимо новое постижение времени в мыслях. И, наверное, в новых мыслях. Нужны новые прогнозы и стратегии развития. А откуда их взять новые–то мысли? Они берутся: 1) из запасов старых, испытанных практикой, истин к новым обстоятельствам, 2) открываются в процессе конкретизации старых мыслей с учетом новых обстоятельств, 3) переопределяются за счет отрицания части старого содержания мыслей соответственно отрицанию устаревшего содержания в общественном бытии, 4) творятся в процессе развития практики и выражения её в понятиях (отчасти старых, а отчасти новых), 5) наконец, усматриваются в ходе исследования новых процессов и их связи со старыми процессами.

Разрушение СССР — грандиозная всемирно–историческая катастрофа, сравнимая по масштабом лишь с крушением рабовладельческой Римской империи в IV веке, феодальной Византийской империи в XV веке и с крушением буржуазных империй в ХХ веке. И если в СССР определяющим философским течением был марксизм, то его состояние и роль в том обществе была слишком велика, чтобы выпасть из внимания при исследовании процессов, приведших к такой катастрофе. Тем не менее, большинство современных философов, и русских, и тем более, зарубежных, или не знают, или делают вид, что не замечают, успехов в развитии марксизма, как мирового явления, в Советском Союзе. Даже в специальных философских исследованиях, посвященных истории русской философии, марксизм часто выпадает из внимания, как будто и не было таких фигур как Г. В. Плеханов, В. И. Ленин, А. Ф. Лосев, В. Ф. Асмус, Э. В. Ильенков, М. А. Лифшиц, Б. М. Кедров, П. В. Копнин и многие другие. Даже автор, поставивший в специальном труде особую цель выделить «те признаки, которые отличают её в ряду других философий, делают её на них непохожей, выделяют из прочих, как нечто своеобразное» , не видит такого своеобразия русской философии как марксизм, и обрывает рассмотрение на П. А. Кропоткине и К. Э. Циолковском, не рассматривая даже Плеханова и Ленина. И это издание «Утверждено к печати ученым советом Института философии РАН» (?!), правда, в авторской редакции. Что же тогда называется своеобразием национальной философии? Это, конечно, крайняя степень неуважения и к марксизму, и к русской философии вообще, её обеднение и искажение. Правда, есть и другие, более мягкие варианты такого отношения к марксизму. Например, выделить двух–трех мыслителей, как, например, А. Ф. Лосева, Э. В. Ильенкова или М. А. Лифшица, и противопоставить их «диамату», «истмату», «официальной идеологии», «государственному марксизму» и т. д. Причем выделяют и противопоставляют марксизму даже таких завзятых марксистов, какими были выдающиеся советские философы Э. В. Ильенков и М. А. Лифшиц. Так что сам Михаил Александрович в сердцах высказался об этой тенденции: «Надоело!». Но суть их одна: русский марксизм — это–де устаревшая философия или даже просто идеология, не имеющая отношения к реальности и значения для современной духовной жизни.

Это глубокое заблуждение. Впрочем, для некоторых это не заблуждение, а сознательная антимарксистская позиция. О том, что марксизм не только имеет четкое понимание реальности, но и способен изменять её к лучшему, говорит вся практика исторического развития человечества в ХХ веке, признанная во всем мире. И он преобразовал не только философию, но и весь корпус естествознания и гуманитарных наук. Он создал новое, прогрессивное мировоззрение, став методологической основой научного познания. В этой сфере с ним пытается безуспешно соперничать лишь позитивизм попперовского толка. Поэтому, несмотря на современный антикоммунистический пресс, произведения марксизма, в том числе и работы В. И. Ленина, издают, читают и изучают во всем мире все, кто взыскует истины. А истина, как говорил Иисус, «сделает вас свободными». И тут он, видимо, прав, поскольку примерно так говорил и Демокрит, правда, четырьмя веками раньше.

Однако, истина состоит в том, что без уяснения марксизма, его роли в общественном сознании граждан СССР, его значения для руководства страной, невозможно разобраться в истоках разрушения великого общества, где впервые в мировой истории стали заботиться о жизни и развитии рабочих, рядовых трудящихся. Как невозможно, с другой стороны, без опоры на марксизм выработать глубокие стратегии развития экономики, оборонно–промышленного комплекса, человеческого потенциала, научно–технологической сферы в современных условиях. Именно в игнорировании марксизма состоит причина вялости в разработке стратегии и концепции развития экономики РФ и до 2020 , и до 2030 года. И это понимают серьезные исследователи, когда говорят, что за «постсоветские десятилетия, свободные, казалось бы, от идеологического принуждения, в отечественном общественном сознании не появилось ни одной интерпретации истории, которая хотя бы частично могла соревноваться с марксистской интерпретацией».

К счастью, такого рода анализ и разработки стратегий уже начаты. И теперь выясняется, что историческая Россия в форме СССР была разрушена не по причине реализации марксизма, а в результате догматизации и длительного отступления от марксизма послевоенного руководства СССР. В силу забвения или открытого отрицания руководством КПСС его фундаментальных положений, ошибок теоретического и практического характера, повлекших острую конфликтность в партии и государстве и, в конце концов, паралич власти в последние годы существования. Впрочем, некоторые отступления были сделаны не по причине теоретической слабости, а в силу обстоятельств соотношения классовых сил внутри страны и на международной арене: социалистическая революция произошла в одной, причем не самой развитой, стране, и не была в достаточной степени поддержана трудящимися других стран. А сами российские трудящиеся, особенно на селе, были недостаточно подготовлены и организованны для такой грандиозной задачи. Это вызвало некоторые вынужденные отступления от прямого пути обобществления хозяйственной жизни под натиском псевдореволюционной и антиреволюционной стихии. Двумя такими первыми вынужденными отступлениями были слияние фабзавкомов с профсоюзами и отрыв их руководства от производственных общин в 1918 году и новая экономическая политика в 1921 году. Но эти уступки позволили сохранить власть на всеобщем (государственном) уровне и достаточно успешно, для российских условий, двигаться вперед: восстановить за девять лет довоенный уровень экономики (1926 год) и подготовить и начать реализацию первого пятилетнего плана развития народного хозяйства (1928 год).

Третье крупное отступление — перевод всей избирательной системы Советов с предприятий на территорию (в Конституции 1936 года) — явилось результатом крупной теоретической и политической ошибки. Отчасти она была обусловлена политической ситуацией: обострением классовой борьбы на почве завершения коллективизации и, таким образом, переходного периода вообще. Но с другой стороны, с констатацией построения коммунизма появилась иллюзия, что теперь не только все производства, но и вообще все вокруг стало советским, общим, а следовательно, потерялся смысл выделять предприятия как основу Советов. И эта иллюзия понятна, особенно у людей, которые положили всю жизнь ради построения такого общества и государства, потеряли в борьбе многих товарищей, родных, здоровье. Однако, как бы то ни было, но Советы в одночасье изменили способ своего формирования, сделав его парламентарным. Этим они отрывались от своей основы: от производства.

Четвертое крупное отступление — это не уступка обстоятельствам, и не ошибка, а сознательный отход от основных положений марксизма: о партии рабочего класса и о государстве рабочего класса — в третьей программе КПСС (1961). Причем осталось неизвестным: кто же автор «выдающегося» «открытия», что коммунистическая партия и советское государство перестали быть формами организации рабочего класса и стали «общенародными»? И что такое общенародное государство вообще? Почему его не наградили хотя бы премией? Не рассказали по радио и в газетах? Получилось, что подбросил ктото фальшивую идейку, а «Хрущев и К*» протащили её в программу партии. Но эта идейка — противоположность марксистской идее диктатуры пролетариата, её прямое отрицание. Этого одного достаточно для идеологического обеспечения разрушения государства и общественного строя. Так что непонятно, как политбюро и центральный комитет, профессора и академики могли пропустить такое? Видимо, за семь–восемь лет хрущевского волюнтаризма привыкли некритически воспринимать отсебятину начальства.

Ну а когда Андропов на серьезном форуме заявил, что «мы не знаем общества, в котором живем», то это было…

Сначала это показалось искренним полураскаянием человека, который не может пока решить всех проблем, но очень хочет; сейчас–де он подучит немножко, нас научит, тогда все решим и все наладится. Но по итогам его правления, по выбранным им помощникам и назначенным им преемникам стало понятно: он хорошо знал общество, но представлял в нем уже не сторону народа, трудящихся, а другую, противоположную сторону, сторону обуржуазившейся части бюрократии. А народ и интеллигенцию он программировал в духе Хрущева: дескать, даже я не знаю общества, а уж вы и подавно, так что сидите и помалкивайте. И мы, доценты, профессора и академики, помалкивали, публично не выступали против этой несуразицы.

Но это не значит, что мы тоже не знали и не понимали общества, не видели, что происходит. И если бы Юрий Владимирович обратился к ученым, ему бы объяснили общество и сказали, что можно и нужно сделать по–марксистски. После его смерти только в Ленинграде десятки ученых–марксистов быстро осознали безнадежность руководства и выступили против курса под названием «перестройка». Однако было уже поздно: разрушение прошло точку невозврата. «Сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» — как верно заметил Г. Гегель.

Но честь марксизма была сохранена целым рядом выдающихся экономистов, политологов, историков и философов, критиковавших курс Горбачева и Ельцина и их приспешников с марксистско–ленинских позиций во время их контрреволюционной деятельности. Как показала практика — эти ученые были правы. А курс Горбачева—Ельцина — антимарксистский и поэтому разрушительный для партии, для государства, для страны, для трудового народа и, в конце концов, губительный для самих предателей коммунистической партии, марксизма и коммунизма.

 

в) Будущее марксизма

Так обстоят дела потому, что учение марксизма — это не придумка, не изобретение, не субъективная фантазия, а научная теория и методология, базирующаяся на развитии науки и снимающая в себе высшие научные и философские достижения человечества. Она отражает не только бытие, сущее, но и сущность общественных процессов, устойчивое в них. Поэтому знает, кроме «времени» и «временного», также вековое и вечное. Г. Гегель, как сказано ранее, говорил о философии как выраженном в мыслях времени. И это верно. Но верно и то, что «философия как занимающаяся истинным имеет дело с тем, что вечно наличествует». А можно соединить эти мысли вместе так: философия изучает вечное и вневременное во временном, всеобщее в единичном. Прошла эпоха империализма? — Нет. Прошла эпоха капитализма? — Нет, поскольку империализм — это высшая фаза капитализма. Поэтому, то содержание, которое открыл марксизм для эпохи капитализма, в главном верно и для эпохи империализма, с тем, однако, дополнением, которое привнесено современным видоизменением капитализма, превратившим его в империализм. Впрочем «наше время» показывает и еще одно видоизменение капитализма=империализма: он стал субординированным империализмом, т. е. регулируемым из одного центра с постепенной утратой суверенитета бывших европейских империй. Но таким образом возникает одна сверхимперия, противостоящая всему миру как угроза самостоятельности всех государств, как бревно на пути общественного прогресса. Она сознает это свое положение единственной империи, признает «создание однополярного мира — мира одной сверхдержавы». И она, с одной стороны, стремится управлять миром, с другой стороны — не может этого осуществлять присущими ей в прошлом и декларируемыми ныне принципами: демократическими. Новое положение государства вынуждает его изменять своей природе и возвращаться к рабовладельческой природе империй с их принципом: divide et impera, к политике террора. Вот в чем многолетний источник международных конфликтов и гражданских войн, сотрясающих мир в последние десятилетия. Один из идеологов единственной сверхдержавы, понимая проблему, предупреждает своих правителей: «Основная дилемма Америки в век глобализации состоит в том, чтобы определить верный баланс между суверенной гегемонией и нарождающимся мировым сообществом (зависимых от неё стран — А. К.) и найти пути разрешения опасного противоречия между демократическими ценностями и обязанностями глобальной державы». Но человечество имеет опыт того, как решали подобную дилемму старые империи, когда рядом были опасные соперники: они под страхом поражения в войне отбрасывали «демократические ценности» и переходили к открытой террористической диктатуре. А уж в наше время, когда нет устрашающих конкурентов, буржуазные демократические ценности будут отодвинуты в сторону при ближайшей необходимости по мнению «суверенного гегемона». Вот конец истории либерализма.

Поэтому сохраняет и будет в дальнейшем сохранять свое полное значение марксизм–ленинизм как единственное подлинно демократическое учение, разъясняющее трудящимся их экономические интересы, организационные и политические способности и пути реализации своих интересов и способностей. Знают ли правители других стран марксизм–ленинизм, или не знают, уважают коммунизм или не уважают, но силой вот этого разделения мира на «суверенного гегемона» и «остальных» они вынуждены будут объединяться вокруг тех политических сил, партий, обществ и государств, которые могут противостоять мировой империи, которые могут защитить от судьбы Югославии и Ливии, Ирака и Сирии, Афганистана и др. Пока такой страной остается Китайская народная республика, построенная при идейной опоре на марксизм–ленинизм. И пока она руководствуется марксизмом, она будет успешно развиваться сама и помогать развиваться дружественным странам.

Поэтому и для России установкой на будущее может быть только марксизм как учение, которое выражает интересы общественного прогресса, которое доказало эффективность в реализации этих интересов и способность сплачивать на основе этих интересов не только отдельных людей, но народы, и партии, и государства, и союзы государств.

Это сознают и серьезные экономисты–теоретики Запада. Так известный современный исследователь мировой экономики И. Валлерстайн пишет: «Марксизм это не собрание сочинений Маркса, а множество теорий». К этому можно добавить, что марксизм это не только множество теорий многих наук, но и мировое практическое идейное–политическое движение, в котором выдающуюся роль продолжают играть философы России.

В то же время, в последние годы ястребы «мирового гегемона» пугаются своего собственного нового положения, поскольку натыкаются на растущую всемирную ненависть ограбленных и разоренных народов и государств, с ужасом смотрят на

«угасающий Запад».

Поэтому за марксизмом будущее!