1

— Ты пришла!

Вот что сказал мне в то утро Тед Токко (ассистент кафедры математики, которого ко мне приставили как к отстающей). Я подошла к нему в парке на Вашингтон-сквер.

Он меня не поцеловал, потому что всякие отношения между нами категорически запрещены. Преподавателям, особенно ассистентам математического факультета, работающим в штате, не разрешается крутить романы со своими студентками.

Даже со студентками вроде меня, которым уже под тридцать, которые работают помощницами директора одного из общежитий Нью-Йорк колледжа и в любом случае получают оценки по двухбалльной системе — сдано/не сдано.

— Конечно, пришла. — Обиделась я, будто в этом нечего было и сомневаться. А ведь только полчаса назад, когда я проснулась, посмотрела на часы и увидела, что большая стрелка стоит на двенадцати, а маленькая — на шести, у меня было одно-единственное желание: накрыться одеялом с головой и поспать в свое удовольствие еще часика два с половиной. Ведь в чем смысл житья в двух кварталах от работы? В том, чтобы спать до последней минуты!

Но я обещала.

И вот теперь рада, что все-таки заставила себя выбраться из-под уютного одеяла. Потому что Тед выглядит просто классно. Утреннее солнце играет в его длинных светлых волосах, забранных в хвост, который едва ли не длиннее моего собственного, ну и, естественно, в золотистых волосках на ногах. А из-за того, что он выходит на пробежку в коротких спортивных шортах, эти золотистые волоски мне видны очень даже хорошо.

Эй, Бог, здравствуй! Ты на месте? Это я, Хизер. Я просто хотела Тебя поблагодарить. Спасибо Тебе за яркое солнце, за прохладный чистый воздух, за милые весенние цветочки, которые как раз расцветают.

Благодарю Тебя и за ассистентов кафедры математики в коротких спортивных шортах. Такое, и правда, стоит того, чтобы вставать на полчаса раньше обычного. Если бы я знала, давно бы вставала в такую рань.

— Я рассудил, что нам не стоит торопиться, — сообщил Тед. Он начал делать растяжку на парковой скамейке. Мышцы у него на бедрах крепкие и без единого грамма жира. Даже в расслабленном состоянии они твердые, как камень. Я это знаю. Хотя наш с ним работодатель, то есть Нью-Йорк-колледж, и запрещает романтические отношения между преподавателями и студентами, мы с Тедом тайком от всех встречаемся.

Потому что если тебе под тридцать или слегка за тридцать, ты, как отстающая, дополнительно занимаешься математикой, чтобы всего лишь сдать экзамен по системе зачет/незачет и быть допущенной на обычные занятия, то кому какая разница?

К тому же я, наверное, целую вечность ни с кем не встречалась. И что прикажете делать? Ждать до мая, до конца занятий, чтобы лечь с Тедом в постель? Ну да, как же, держи карман шире! Тед в очень хорошей форме — отчасти потому, что ведет спортивный образ жизни (бегает, плавает в нашем бассейне, играет в команде по фризби), а отчасти благодаря тому, что правильно питается.

Если, конечно, считать вегетарианство правильным питанием, в чем я лично не совсем уверена.

А мои бедра как губка. Я не бегаю, не плаваю, не играю ни в какой фризби, а еще готова съесть что угодно, если оно полито шоколадным соусом или кетчупом. Даже если это самые обыкновенные пончики с кремом. Тед их тоже ест, потому что пончики жарят в растительном масле, а не в животном. Правда, он всегда съедает одну штучку, и ему хватает, а я потом вынуждена умять целую коробку, потому что не могу успокоиться, пока они не кончатся. Интересно, почему это?

Постойте-ка, с какой стати я думаю о пончиках? Нам же полагается заниматься спортом.

— Хочешь растянуться? — спросил Тед, прижимая свою пятку к ягодице. Я знаю, что ягодицы у Теда такие же крепкие, как бедра. А мои — еще рыхлее, чем бедра. Хотя достаточно большие, поэтому мне довольно легко дотронуться до них пяткой. Но вряд ли это можно назвать растяжкой.

— Конечно, — бодро сказала я.

Выполняя растяжку, я заметила, что все бегуны в парке в шортах, как Тед, только одна я в леггинсах. Вернее, правильно называть их брюками для йоги. Леггинсы я ни за что не надену — давайте уж начистоту: я далеко не фотомодель.

Вот почему я так обрадовалась, когда удалось найти почти расклешенные брюки для йоги. Их-то я и ношу вместо леггинсов или спортивных шорт. Надеюсь, покрой клеш уравновешивает мои пропорции и я не похожа на Колобка.

— Хорошо, — улыбнулся Тед.

Он носит очки в тонкой золотой оправе, которые придают ему совершенно профессорский вид. Мне нравятся его очки, потому что невозможно догадаться, что за их стеклами прячутся самые распрекрасные голубые глаза. Ни за что не догадаешься, пока он не снимет очки. А снимает он их только перед сном.

— Четыре круга составляют милю. Пять километров — это примерно три мили, поэтому я бегаю двенадцать кругов. Осилишь? Это твоя первая пробежка, и мы побежим не спеша, без напряга.

— О, за меня не беспокойся, — сказала я. — Ты беги, как тебе удобно, а я догоню.

Золотистые брови Теда сошлись над переносицей.

— Хизер, ты так уверена в своих силах? Я рассмеялась.

— Конечно, ничего со мной не случится, это же всего лишь утренняя пробежка.

— Хизер, не пытайся делать вид, будто это какой-то пустяк. Я знаю, для тебя это серьезный шаг, и очень горжусь, что ты все-таки пришла. Сказать правду, ты мне не безразлична, и меня беспокоит твое физическое состояние. Бег — дело серьезное, легко можно получить травму.

Ох уж эти мне спортсмены, это что-то! Утренняя пробежка, бег, тренировка… да какая разница? Как ни назови, для меня это все равно смерти подобно.

Стоп, неужели я это подумала? Я не хотела! Нет, правда. Это даже мило — я привожу себя в форму. Потому что, как все время твердит Тед, я не толстая, мне просто нужно немного повысить тонус.

— Ты беги первый, — улыбнулась я, — а я за тобой. Тед пожал плечами, подмигнул — полагаю, он не хуже меня понимает, что мне за ним не угнаться, — и побежал.

Да. Мне за ним в жизни не угнаться. Но ничего, я буду бежать со своей скоростью, так, как могу. Ну вот, видите? Я бегу! Эй, посмотрите на меня, я бегу! Я…

Ладно, хватит. Ф-ф-у! Этак и голова может закружиться от гипервентиляции. Как-никак, это первая пробежка, я не хочу перетренироваться и попасть в больницу.

Вдруг мои женские органы не вынесут такой спортивной нагрузки? Женщинам вообще вредны большие нагрузки.

Вообще-то, в этом нет ничего страшного, потому что я еще не знаю, хочу ли иметь детей. То есть дети — это, наверное, прекрасно, но, если разобраться, какая из меня мать? Если бы не изгой семейства моего бывшего бойфренда, который разрешил мне бесплатно жить в его особняке в обмен на ведение бухгалтерии частного детективного агентства, я бы сейчас, наверное, жила в Лонг-Айленд-сити в квартире на шестерых, едва успевая на работу к полудню. А я живу в двух минутах ходьбы от места работы, правда, еле-еле успеваю туда к девяти.

И как я справлюсь с воспитанием живого человеческого существа, которое во всем зависит от меня?

Да вы взгляните на мою собаку! Сегодня я оставила ее дома вместо того, чтобы взять с собой на утреннюю пробежку, потому что она еще спала и не желала подниматься. Даже когда я пошуршала поводком. Разве хорошая мать так поступит? Разве хорошая мать скажет: «Ладно, не хочешь — как хочешь», когда ее ребенок заявит, что не хочет идти в школу, а хочет остаться дома и спать?

Такую мать можно увидеть в вечернем выпуске новостей — как полиция уводит ее в наручниках, а она повторяет: «Уберите эти чертовы камеры, нечего меня снимать!»

Прямо как я.

Ладно, давайте серьезно. Вот в какую рань я встала. Так рано, что даже собака не захотела со мной прогуляться. И это очень печально.

Особенно если учесть, что скоро ей предстоит серьезное потрясение: с тех пор, как Купер разрешил моему папочке, бывшему заключенному, поселиться в доме, Люси зажила припеваючи — благодаря папиной привычке к гурманским обедам и длительным прогулкам по всему городу, на которые он берет с собой Люси. В обмен на бесплатную комнату и стол Купер поручил папочке следить за будущими и бывшими нескольких его клиентов. И папа решил, что с собакой на поводке он будет смотреться возле отеля «Ритц» менее подозрительно.

Но теперь папа съезжает от нас в жилье рангом повыше, он снова связался со своим давним деловым партнером Ларри, и они вдвоем затеяли сверхсекретный проект, который поможет вернуться им в музыкальный бизнес. Съезжает не в шикарные апартаменты в небоскребе, а во вторую спальню кооперативной квартиры Ларри на углу Парк-авеню и Пятьдесят седьмой.

Уж поверьте, я на это не жалуюсь. Конечно, мне жалко, что папа уезжает, ведь в общем-то приятно возвращаться вечером домой, зная, что с собакой уже погуляли, и тебя ждет готовый ужин. Но скажите, много вы знаете тридцатилетних девушек, которые живут с папами?

В любом случае, если бы Люси знала, что ее сладкая жизнь скоро закончится, она бы не привередничала и пошла со мной на прогулку.

Прошу прошения, на тренировку.

Хотя, возможно, Люси права. Если не считать удовольствия от созерцания симпатичных ассистентов в спортивных шортах, эта пробежка — ерунда.

Пешая ходьба — упражнение куда приятнее. Говорят, если ходить быстрым шагом по полчаса в день, то не поправишься. Сохранить вес — это, конечно, не похудеть. Но все равно лучше, чем ничего.

Да, ходьба — это хорошо. Конечно, весь народ меня обгоняет. Все спортсмены.

— Хизер?

Упс, это Тед.

— Ты в порядке?

Он бежит рядом со мной, можно сказать, бежит на месте, потому что я перемещаюсь очень медленно.

— Со мной все отлично! — кричу я. — Просто я вхожу в ритм, как ты посоветовал.

— А-а. — Вид у Теда озабоченный. — Значит, все в порядке?

— Все отлично! — Надеюсь, Тед не планирует иметь детей. Я имею в виду, со мной. Потому что, кажется, в процессе пробежки вот-вот отвалятся все мои женские органы.

— Гм, — говорит Тед, — ладно, ну…

— Ты беги, — предлагаю я жизнерадостно, потому что изо всех сил стараюсь, чтобы Тед не увидел, какой я бываю по утрам. Он к этому не готов. Пока. — Я в порядке.

— Ладно, — снова говорит Тед. — Тогда до скорого. Он бежит дальше, золотистый и быстрый, как газель, его конский хвостик забавно болтается. Я смотрю, как Тед удаляется, и мне хочется крикнуть худышке, которая проносится мимо меня в крошечных спортивных шортах и многослойном топике: «Это мой бойфренд». (Послушайте, какой смысл носить многослойный топ? Конечно, вы можете возразить, что один из этих топиков — спортивный бюстгальтер, который ей, извините меня, вовсе не нужен, потому что у нее практически нет груди.) «Да, это мой бойфренд. Он классный, правда?»

Ой, смотрите, я сумела пробежать полный круг! Ну да, по большей части я просто шла пешком, но все равно. Осталось всего одиннадцать кругов. Да, мне нетрудно пробежать эти пять миль, просто пара пустяков. Интересно, с чего вообще Теду втемяшилось, чтобы я пробежала с ним эти пять миль? Ведь не потому же, что он заботится обо мне и хочет, чтобы я была здорова? Если так, я могла просто пойти в оздоровительный центр и благополучно заняться там гимнастикой. Мой ИМТ слегка выходит за рамки зоны, соответствующей нормальному весу, но кто сказал, что это точный показатель здоровья?

Правительство США.

Наверное, если двое выходят на пробежку, они держатся вместе…

Нет, не вместе, Тед сейчас примерно в пяти шагах впереди.

Считайте, что в шести.

Как я позволила втянуть меня в это дело? Постойте, я знаю как. Я просто хочу ему понравиться. А поскольку он спортивный и печется о своем здоровье, я хочу, чтобы он думал, что я тоже такая. Удивительно, я морочу ему голову почти три месяца! Мы с ним встречаемся вот уже двенадцать недель, а он все еще думает, что я из тех девушек, которые ради собственного удовольствия пробегают по утрам по пять километров, а не из тех, кто принимает ванну вместо душа, потому лень стоять, пока моешь голову.

Наверняка, это потому, что он всегда снимает очки, прежде чем лечь со мной в постель.

Купер пытался меня предостеречь, конечно, на свой манер, ненавязчиво. Однажды он наткнулся на нас в кафе «Зен Пелейт». Домой я Теда никогда не приводила, потому что… ну, Купер же не приводит домой своих подружек. А в том, что они у него есть, я уверена, поскольку иногда на автоответчике остаются сообщения, которые никак иначе не объяснишь, например, женский голос сексуально мурлычет: «Куп, это Кендра, перезвони». Или что-нибудь в этом роде.

Но я не смогла представить их друг другу в «Зен Пелейт», куда Тед ходит, потому что это вегетарианское заведение, а Купер… по правде говоря, я понятия не имею, почему он в тот день там оказался.

Но позже я все равно не удержалась и спросила, что Купер думает о Теде. Наверное, я еще надеялась, что, когда Купер увидит меня, такую всю из себя счастливую со спортсменом, он пожалеет о своих словах. Он однажды сказал, что мне нужен временный парень, а он сам таким быть не хочет.

Но Купер только спросил, что у меня может быть общего с Тедом, если он вегетарианец.

Вообще-то это даже оскорбительно, потому что, помимо еды, меня на свете много чего интересует.

Ну да, Теда интересуют другие вещи, например, про картезианцев — это не для меня, я больше по части мультиков. Мне нравятся фильмы со взрывами, а Теду — фильмы с субтитрами. И все в таком духе.

Но все равно.

Разве о таком спрашивают? Я имею в виду, кто спрашивает парочку, что между ними общего? Разве это не оскорбление? Мне хотелось спросить Купера, что, по его мнению, общего у меня с НИМ, но потом я вспомнила, что мы с ним не парочка.

Пугает то, что с Купером у меня уйма всего общего. Нам обоим нравится хорошая еда (взять хотя бы хот-доги от Натана, устрицы в половинках раковин, пекинскую утку и т. д.), хорошая музыка (блюз, любой джаз, кроме фьюжн, классика, опера, RnB, любой рок, кроме тяжелого металла, хотя я втайне питаю слабость к «Aerosmith») и хорошее вино (ну, вообще-то, я не очень отличаю хорошее вино от плохого, но знаю, что хорошее не должно походить по вкусу на салатную заправку и от него у меня не должна болеть голова).

Ну и, конечно, плохие телепередачи, по-настоящему плохие. До недавнего времени я даже не знала, что они нравятся Куперу. Но однажды я застала его перед телевизором. Купер поспешно схватился за пульт, пытаясь переключить на Си-эн-эн, но я увидела, что он смотрит.

— Купер, какой позор! — сказала я, хотя в душе просто ликовала. — Ты смотришь «Золотых девочек»?

— Заткнись, — любезно ответил он.

— Да ладно, — сказала я. Кто же не любит «Золотых девочек»? Кроме Теда, конечно, у которого нет телевизора. — И какая тебе нравится?

Куп только посмотрел на меня, как на ненормальную. Но не по той причине, по которой я подумала. А потому что, как выяснилось, он точно знал, о чем я говорю.

— Дороти, естественно.

У меня прямо сердце остановилось.

— Мне тоже, — прошептала я.

И села на диван рядом с ним, чтобы смотреть дальше.

У нас с Купером очень много общего, вплоть до того, что мы оба просто не выносим, когда социальная несправедливость остается безнаказанной (или преступление нераскрытым), даже если для того, чтобы исправить дело, нам приходится рисковать жизнью. Не говоря уже о том, что мы оба эмоционально отдалены от наших семей.

Но это не значит, что я не увлечена Тедом. Увлечена, еще как. Только, может быть, не увлечена бегом.

Вот почему, когда Тед пробежал мимо меня, наверное, в восьмой раз и в восьмой раз замедлил бег, чтобы спросить: «Хизер, ты в порядке?», я вдруг захромала.

— Хм, — сказала я, — кажется, растянула мышцу. Может, закончим на сегодня? Вернемся к тебе и примем душ. А потом я приглашу тебя на завтрак. Сегодня в кафе будут бельгийские вафли.

Оказывается, не стоит недооценивать привлекательность бельгийских вафель.

Хотя, с другой стороны, дело могло быть в душе. Тед считает, что с точки зрения охраны окружающей среды неразумно, чтобы два человека тратили зря воду и принимали душ по отдельности, когда могут принять его вместе.

Раньше я не была большой любительницей душа. Но Теду перед тем, как принимать душ, приходится снимать очки, поэтому мне не надо жаться к стене, чтобы скрыть целлюлит. Ну, это всего лишь дополнительный бонус.

Тед, пока мы намыливали друг другу грудь, не очень уверенно сказал:

— Хизер, я хотел тебя кое о чем спросить. 

— Да?

Не очень-то легко говорить спокойно, когда парень намыливает тебе мочалкой интересные места. Даже если из-за сильной близорукости он их совсем не видит.

— У тебя… э-э… есть какие-нибудь планы на лето? Он что, интересуется, не разделю ли я с ним арендную плату за домик на берегу? Вообще-то это неловко, я совсем не пляжная девушка. Потому что пляж — это купальник, а в моем случае купальник означает саронг, что, в свою очередь, означает чувство неловкости, когда все начинают спрашивать: «Ну когда ты снимешь саронг и пойдешь с нами купаться?»

— Я хотел спросить… ты можешь взять несколько недель отпуска?

— Не знаю, — медленно сказала я. Несколько недель на пляже? Несколько недель не снимать саронг под предлогом, что у меня сыпь от жары? — За то время, что я работаю, у меня наберется только с неделю отпуска.

«Интересно, он поверит, если я скажу, что у меня аллергия на песок?»

— На это понадобится больше недели, — шепчет Тед, опуская голову еще ниже. — А как насчет отпуска за свой счет? Как думаешь, сможешь ты его выбить?

— Пожалуй, могу попросить. — Что происходит? Вернее, я знаю, что происходит там, внизу, но что происходит наверху, в голове моего бойфренда? То, что он говорит, все меньше и меньше похоже на предложение провести уик-энд на пляже и все больше и больше похоже на… даже не знаю на что. — О каком сроке идет речь? Что у тебя на уме? Пеший поход? Тед улыбнулся.

— Не совсем. Вообще-то… ладно, забудь. Когда будет подходящий момент, я задам тебе один вопрос. А сейчас момент определенно не… не подходящий.

Если хотите знать мое мнение, момент самый что ни на есть подходящий. Для удовольствий.

О чем таком Тед хочет меня спросить (когда будет подходящий момент), и при чем тут летний отпуск?

Гм… что… Нет…

Нет, точно нет. Нет. Не может быть. Мы встречаемся всего двенадцать недель!

Но, с другой стороны, я же бегала с ним сегодня утром. Если это не признак серьезных отношений, то что?

Но все-таки в жизни главное — всякие мелочи, правда.

Оглядываясь назад, я понимаю: очень забавно (забавно не в том смысле, что смешно, а в том, что странно), что именно в тот момент, когда я об этом подумала, мой новый босс сделал первый глоток утреннего кофе.

И умер.

 

2

Я пришла в офис в хорошем настроении. Правда, Пит, наш охранник, похихикал над моим подчеркнуто небрежным прощанием с Тедом («Пока», Тед: «До скорого»). Кажется, несколько человек из персонала Нью-Йорк-колледжа нас уже раскусили. Магда — точно. Когда она увидела, что и у Теда, и у меня волосы еще влажные (надо не забыть купить фен и оставить его у Теда вместе со сменной одеждой, которую я держу в нижнем ящике его комода), она, как мне показалось, не смогла удержаться от ухмылки.

Но не важно, вряд ли они кому-нибудь расскажут. Хотя нам надо быть поосторожнее с совместными завтраками. А вдруг однажды утром в кафе объявится какой-нибудь другой студент Теда и увидит, как мы едим одну на двоих половинку грейпфрута? Это будет трудновато списать на индивидуальные занятия по математике.

Вот с кем мне точно надо быть поосторожнее в том, что касается Теда, так это с моим новым боссом, доктором Оуэном Витчем (он доктор наук). Витч раньше работал при администрации президента, а сейчас временно исполняет обязанности директора Фишер-холла. Том, мой прежний босс, ушел на повышение.

Кто бы мог подумать, что так трудно будет найти человека, который согласится управлять резиденцией на семьсот коек за жалованье в тридцать тысяч в год и бесплатное жилье в Гринвич-Виллидж, где арендная плата одна из самых высоких в стране.

Но после того как в нашей резиденции всего лишь за девять месяцев произошло несколько убийств, снискавших ей прозвище «Общага смерти», желающих здесь поработать оказалось на удивление мало.

А жалко, потому что Фишер-холл — классное место. Это одно из самых больших зданий на Вашингтон-сквер, к тому же сохранившее с середины девятнадцатого века до наших дней немалую долю своего великолепия — мраморные полы, каминные холлы. Правда, большинство комнат теперь поделены на двойные трехместные (две смежные спальни, в каждой из которых живет по три студента).

Не представляю, почему за эту должность не борются выпускники всех университетов страны.

В общем, сейчас мы работаем с Оуэном, он славный, милый, но уж больно старомодный. Например, каждый день приходит на работу в костюме. Представляете?!

И довольно строго относится к соблюдению правил колледжа, вплоть до мелочей. Например, однажды у нас закончилась бумага в ксероксе, и я послала Сару, нашу помощницу, позаимствовать бумагу в другом кабинете, дальше по коридору, так Оуэн, представьте себе, сделал мне замечание:

— Хизер, надеюсь, у вас не войдет в привычку заимствовать канцелярские принадлежности в других кабинетах. Заботиться о том, чтобы в нашем кабинете всегда имелось в наличии все необходимое для работы, — одна из ваших обязанностей.

Вот так.

К тому же Оуэн в некотором роде замешан в большой каше, которая заварилась не так давно, — работающие аспиранты объединились в союз, чтобы протестовать против урезания зарплаты и пакета медицинской страховки. Оуэну полагается выступать посредником между аспирантами и администрацией президента колледжа, в основном это сводится к тому, что часть своего рабочего времени в кабинете он спорит о политике колледжа с рассерженными аспирантами, которые даже не живут в нашей резиденции.

Теперь понимаете, почему я стараюсь держать мои отношения с Тедом в тайне от Оуэна?

Хотя на самом деле Тед улучшает качество моей работы. Не только потому, что я теперь допускаю меньше ошибок в расчетах платежной ведомости, но и потому, что после ночи, проведенной в квартире Теда, я прихожу на работу на несколько минут раньше, ведь однокомнатная квартира Теда, за которую платит колледж, находится на один квартал ближе к Фишер-холлу, чем особняк Купера. Моя лучшая подруга Пэтти интересуется, как я ухитрилась найти и подцепить единственного мужчину, который живет еще ближе к месту работы, чем я сама, и насколько велика роль этого обстоятельства в том, что я решила завязать с ним романтические отношения.

Для счастливой замужней молодой женщины моя лучшая подруга Пэтти уж слишком цинична.

В утро моей первой пробежки с Тедом (и, возможно, вступления к предложению выйти замуж) я даже ухитрилась прийти в офис раньше Оуэна, что, вообще-то, настоящий подвиг. Признаться, я уже начала задаваться вопросом, не живет ли мой временный новый босс в офисе, — такое впечатление, что он из него не уходит.

Не я одна удивилась в то утро, обнаружив, что дверь офиса еще заперта. При моем появлении с дивана казенного вида, который стоит под дверью офиса, неловко поднялась Джейми Прайс, широкоплечая голубоглазая блондинка, — она перевелась к нам в весеннем семестре.

— Привет?

Джейми из тех девушек, которые почти любое предложение произносят с вопросительной интонацией, даже если это не вопрос.

— У меня назначена встреча? С доктором Витчем? На восемь тридцать? Но его нет на месте? Я стучала?

— Наверное, он немного задерживается, — сказала я, доставая из рюкзака ключи. Я хожу не с дамской сумочкой, а с рюкзаком, потому что в нем помещается вся моя косметика, сменный комплект нижнего белья и прочее, — это на редкость удобно теперь, когда я живу то у себя, то у ассистента, который подтягивает меня по математике. Нужно только не забыть купить дорожный фен. Я привычна к кочевой жизни. Это понятно, если вспомнить, сколько лет я провела в разъездах, живя вместе с мамочкой на чемоданах, выступая в качестве юной поп-звездочки в разных торговых центрах (для Хизер Уэллс любая сцена хороша!), медленно продвигаясь ко все более крупным площадкам, например ярмаркам штата, пока наконец не достигла кульминации успеха — выступления в одном концерте с мужской группой «Изи Стрит» (я разогревала публику), где и познакомилась с любовью моей жизни, Джорданом Картрайтом, отец которого подписал со мной мегаконтракт на запись и сделал имя Хизер Уэллс знаменитым…

…Примерно минут на пять, пока я не решила, что хочу иметь собственный голос и петь свои собственные песни вместо всякого слащавого дерьма, которое подсовывала мне студия. Вот тогда папаша Джордана меня и вышвырнул.

…А моя мамочка сбежала с менеджером в Аргентину, прихватив все мои деньги.

Впрочем, я предпочитаю не задумываться об этом по утрам. Да и в любое другое время.

— Уверена, он будет с минуты на минуту, — сказала я Джейми.

Оуэн не живет в здании. Квартира директора Фишер-холла пустует с прошлого месяца. Том, прежний директор, переехал в куда более шикарную квартиру в Вейверли-холле, здании студенческого братства, расположенном по другую сторону парка, где свил счастливое гнездышко со своим новым бойфрендом, тренером баскетбольной команды. Оуэн, как и Том, живет в квартире, которую оплачивает колледж, только его квартира расположена в здании получше, с северной стороны парка на Вашингтон» сквер.

Я открыла дверь, Джейми вошла вслед за мной в кабинет, который я делю с Сарой и пятнадцатью помощниками — студентами, которые за бесплатное жилье и питание работают старшими по этажам — каждый отвечает за свой и выступает в роли советчика, доверенного лица и агента по борьбе с наркотиками примерно для сорока пяти жильцов. Мой письменный стол стоит в дальней части кабинета. Я сижу спиной к стене и могу приглядывать за ксероксом, которому в течение дня так достается, что я вполне могла бы считаться по совместительству ремонтником — уйму времени трачу на его ремонт.

Дверь в коридор перед кабинетом директора, отделенного от внешнего офиса стеной, нижние пять футов которой представляют собой гипсовую перегородку, а верхние два, до самого потолка — металлическую решетку, была закрыта.

Но через решетку до меня доносился запах кофе. И еще какой-то непонятный запах. А еще до меня доносился уличный шум — гудки автомобилей, шаги по тротуару и т. д., потому что в кабинете директора, в отличие от нашего, есть окна, которые выходят в переулок, отходящий от Вашингтон-сквер.

Я решила, что Оуэн сидит в кабинете с открытыми окнами и пьет кофе. Но дверь была закрыта — наверное, он хотел уединиться. Надеюсь, он сделал это для того, чтобы тайком посмотреть по Интернету порнуху.

Но дело в том, что Оуэн не производил впечатление человека, который может смотреть порнуху по Интернету, хотя он разведенный мужчина среднего возраста, то есть один из тех, кого считают потребителями интернетовской порнухи — конечно, помимо четырнадцатилетних мальчишек.

Я постучала в дверь кабинета.

— Оуэн! Пришла Джейми, вы ее пригласили на восемь тридцать.

Джейми в нежно-голубом свитере и джинсах добавила:

— Э-э… доктор Витч, здрасьте?

Доктор Витч не откликнулся. Странно. Я знаю, что он там.

Тут-то у меня и появилось неприятное чувство — будто мурашки поползли по коже. Я достаточно долго проработала в Фишер-холле и знаю: это ощущение появляется неспроста. Стараясь, чтобы студентка не догадалась по голосу о моем нарастающем страхе, я сказала:

— Джейми, сходи, пожалуйста, к стойке охраны и попроси Пита, охранника, на минутку подойти сюда. Сходишь?

Джейми озадаченно улыбнулась.

— Ладно? — сказала она и вышла в коридор.

Как только она ушла, я быстро вставила ключ в замок двери директорского кабинета и открыла дверь.

И поняла, почему Оуэн не ответил на мой стук.

Быстро захлопнув дверь, я вынула ключ из замка и плюхнулась на ближайший стул — у стола Сары.

И зажала голову между коленями.

Когда Джейми вернулась с Питом, я разглядывала носки своих кроссовок. Пит немного запыхался, потому что у него та же проблема, что и у меня, — он не может отказаться, когда Магда угощает бесплатными батончиками «Дав».

— В чем дело? — поинтересовался Пит. — Что случилось? Почему ты так скрючилась?

— У меня спазмы, — сказала я своим шнуркам. — Джейми, твою встречу придется перенести на другое время, ладно?

Я оторвала взгляд от кроссовок и увидела, что Джейми смотрит на меня растерянно.

— Все в порядке? — поинтересовалась она.

— Уф.

А что я могла сказать? «Да, все отлично»? Все вовсе не в порядке, и рано или поздно она об этом узнает, причем скорее рано, чем поздно.

— Не совсем. Мы тебе перезвоним и перенесем встречу, ладно?

— Ладно. — Теперь Джейми казалась не столько растерянной, сколько озабоченной. — Я…

Но что-то ее остановило — возможно, она поняла по моему лицу, что я борюсь с тошнотой (и зачем только я съела эту вторую вафлю?). Джейми повернулась и вышла из кабинета.

* * *

— Закрой дверь, — велела я Питу.

— Хизер, что стряслось? Что с тобой, ты заболела? Может, вызвать дежурную медсестру?

— Нет, я не больна. — Я протянула ему ключи, голову я по-прежнему старалась держать как можно ниже, надеясь, что так меня будет меньше тошнить. — А вот Оуэн — да, вернее, он не болен, он мертв. Позвони в девять-один-один. Я бы сама позвонила, но я как-то не очень хорошо себя чувствую.

— Мертв?

Я не видела лица Пита, но мне было хорошо видно его ботинки — добротные черные ботинки с укрепленными носами на случай, если разбушевавшиеся обитатели общежития или их гости воспротивятся попыткам удержать их от очередной пакости.

— Как это — мертв, что ты имеешь в виду?

— Мертв, в смысле — труп, — сказала я. — Умер.

— Что ж ты сразу не сказала?

Пит ругнулся под нос и схватил ключи. Я слышала, как он возится с ними, но не рискнула поднять голову, чтобы помочь. В животе у меня по-прежнему все вертелось. Вафли с кусочками шоколада. Это несправедливо. Ну почему я никогда не ем на завтрак здоровую пищу? Чем плохи госты из муки грубого помола, половинка грейпфрута и омлет из белков? Почему меня вечно тянет на взбитые сливки? Ну почему?

— Почему ты не попыталась ему помочь? — спросил Пит, все еще пытаясь найти нужный ключ. — Оказать первую помощь?

— Первая помощь ему не поможет, — сказала я, обращаясь к своим кроссовкам. — Он мертв.

— С каких это пор ты стала медиком? — возмутился Пит.

Наконец он нашел нужный ключ и толкнул дверь плечом с большей силой, чем это было нужно. И замер.

Я видела, что он замер, потому что смотрела на его ботинки.

— Ох, — тихо произнес Пит.

— Опусти жалюзи, — посоветовала я, глядя в пол.

— Что? — не своим голосом спросил Пит.

— Жалюзи, — повторила я. — Любой прохожий может заглянуть в окно. Странно, что никто еще этого не сделал. — Хотя, с другой стороны, это же Нью-Йорк-сити, деловой Нью-Йорк, всем некогда. — Жалюзи опусти.

Мне стало лучше. Еще не настолько хорошо, чтобы заглянуть в комнату, в которой стоял Пит, но достаточно хорошо, чтобы выпрямиться и снять телефонную трубку.

— Я позвоню в девять-один-один, а ты опусти жалюзи.

— Хорошо.

Голос Пита звучал все еще странно, наверное, потому, что он непрерывно и очень изобретательно продолжал бормотать ругательства. Я услышала, как опускаются жалюзи, прижала к уху телефонную трубку и набрала номер девять-девять-один-один. Дополнительная девятка нужна для того, чтобы выйти на городскую линию.

Пока я это делала, в замок наружной двери офиса — она у нас захлопывается автоматически — вставили ключ, и в офис вошла Сара, которая учится в колледже и работает нашей помощницей (наверное, правильнее говорить, моей помощницей, потому что «нас» больше нет).

— Привет, — сказала Сара. — Что происходит? Почему здесь Пит? Где…

— Не надо! — одновременно завопили мы с Питом, когда Сара шагнула к двери доктора Витча.

В это самое мгновение в трубке раздался голос оператора службы спасения.

— Девять-один-один, что случилось?

— В чем дело? — возмутилась Сара, потому что Пит вытянул руки, не давая ей войти в кабинет доктора Витча. — Что там? Дайте мне посмотреть! Дайте мне посмотреть!

— Алло? — проскрежетал мне в ухо голос оператора службы спасения.

— Да, я здесь, — сказала я. — Мне нужно вызвать полицию в Фишер-холл на Западной Вашингтон-сквер.

Я продиктовала адрес, хотя вряд ли в этом была необходимость. Наверное, каждый оператор службы спасения на Манхэттене уже знает наизусть адрес «Общаги смерти».

— Сядь за стол, — велел Пит Саре, закрывая за собой дверь в кабинет доктора Витча.

— Это еще почему? Что происходит? Почему вы не разрешаете мне заглянуть? Так нечестно, я…

— Да что с тобой такое? — взвился Пит. — Я тебе велел сесть за стол, иди и сядь!

— Ты не можешь приказывать мне! — закричала Сара. — Я не просто студентка, я работаю в этом колледже! Я такой же наемный работник колледжа, как и ты! И у меня есть такое же право знать, что происходит, как у любого другого работника. Мне надоело, что администрация президента Эллингтона обращается со мной, как…

— Мэм, — спросил оператор девять-один-один, — какого характера происшествие?

— Э-э…

Из-за Сариного нытья я почти не слышала собственных мыслей.

— …С гражданином второго сорта, — продолжала Сара. — Мы объединяемся в союз, и даже не пытайтесь прятаться за безответственным решением администрации, вы не отнимите у нас право это сделать!

— Мэм, — спросил оператор, — вы у телефона?

— Да, — сказала я. — Извините.

— Так какого характера происшествие?

— Э-э, — промямлила я. — Кто-то убил моего босса выстрелом в голову.

 

3

Ладно, признаю, я была не самой большой поклонницей Оуэна. Но ведь все равно его взяли на работу в Фишер-холл только временно, чтобы закрыть брешь. Администрация президента десантировала его в холл директорского кабинета, чтобы он, насколько это удастся, разобрался во всей этой кутерьме с «Общагой смерти».

Причем даже нельзя сказать, чтобы Оуэн полностью сосредоточился на этой работе, его все время отвлекала история с объединением аспирантов в союз. Но все-таки он нашел время наехать на меня за то, что я занимаю канцелярские принадлежности в конторе кафетерия.

Ладно, не буду, знаю, что мелочно жаловаться на такое, когда человека нет в живых.

По крайней мере, в отличие от Сары, я не сказала, что так ему и надо.

Конечно, Сара не видела, что пуля прошла через череп Оуэна, вышла с другой стороны и оставила черную дыру, окруженную брызгами крови в центре его черного ежедневника «Гарфилд». (Картинка: Гарфилд сидит в очках и ест лазанью.)

Пуля вошла в затылок со стороны окна — я слышала уличный шум не потому, что выстрелом разбило одну панель, а потому что окно было открыто, — и вышла спереди. Наверное, Оуэн хотел насладиться теплым весенним утром. Он даже не упал со стула, наоборот, сидел прямо, перед ним стояла чашка — кофе остался нетронутым, но явно остыл. Было ясно, что смерть застала Оуэна врасплох, и умер он быстро, не мучился.

Но все равно. Я совершенно уверена, что он не заслужил такую смерть. Да и вообще никакую.

— Ладно, не важно, — сказала Сара, когда я упомянула об этом вслух.

Мы сидели в пустой кладовке чуть дальше по коридору, недалеко от нашего офиса, который полиция оцепила как место преступления. В этой кладовке раньше был кабинет студенческого правительства, но после многочисленных жалоб студентам в прошлом месяце выделили другое помещение.

Теперь кладовка используется по назначению, здесь хранятся старые сломанные стулья из вестибюля и прочий хлам.

По какой-то неведомой причине в этой кладовке находятся и небольшой компьютер, и несколько вполне целых стульев, а также спальник и, судя по виду, вполне работоспособная кофеварка, вокруг которой разбросано довольно много кружек. Наверное, уборщики и строители используют эту комнатушку как помещение для неофициальных перерывов. Хорошо, что Оуэн мертв, а то, скажу я вам, он бы расквасил пару физиономий.

Сара словно прочитала мои мысли.

— Но согласись, — сказала она, — Оуэн был достаточно гнусным типом.

— Достаточно гнусным для того, чтобы его за это застрелить? — поинтересовалась я. — Не думаю.

— А как же эта история с бумагой? — спросила Сара.

— Он не хотел, чтобы я занимала бумагу в соседнем кабинете! — заорала я. — И что в этом плохого?!

— Орать совершенно незачем. Этот бюрократ и крючкотвор Витч цеплялся к мелочам, вместо того чтобы заниматься серьезными вещами, которые требовали его внимания. Например, пренебрежением администрации колледжа к основным человеческим потребностям самых старательных сотрудников.

— Не знаю, могу ли я отнести себя к самым старательным работягам Нью-Йорк-колледжа, — скромно сказала я.

Строго говоря, я не получаю бесплатного питания, по сути дела я его просто ворую.

— Я не про тебя говорю, — отрезала Сара. — Я говорю о работающих студентах и аспирантах, вроде меня. Им отказано в медицинском обслуживании за счет колледжа, для них не предусмотрены зашита и льготы для молодых родителей, отсутствует система разбора жалоб, они лишены других прав трудящихся — а все по вине нашей равнодушной администрации.

— А-а, — сказала я.

Я не могла не заметить, что на столе — на том самом, на котором стоит компьютер, — царит жуткий беспорядок, он весь засыпан липкими бумажками-напоминалками, на которых что-то нацарапано, крошками еды непонятного происхождения и заляпан кругами от кружек с кофе. Не помню, чтобы студенческое правительство, выезжая, оставляло комнату в таком беспорядке. Надо будет попросить уборщиков ее вымыть, а то у нас, как пить дать, заведутся мыши. Если бы Оуэн увидел этот стол, то горестно покачал бы головой. Он был слегка помешан на чистоте и порядке, например, однажды спросил меня, как я вообще что-то нахожу на своем столе. После чего я, улучив момент, просто смела все со стола в нижний ящик. Проблема была решена.

Возможно, Сара права, возможно, Оуэн предпочитал сосредоточиться на всякой ерунде, типа захламленных письменных столов, чтобы не задумываться о более серьезных вопросах. Например, о том, что кто-то хочет его убить.

— Суть в том, — продолжала Сара, — что, если администрация президента будет и дальше тянуть с разрешением на создание нашего профсоюза, мы устроим забастовку, и другие профсоюзы не станут прорывать наши пикеты, забастовка распространится на весь кампус, никто не будет заниматься ни попечительской работой, ни техобслуживанием, никто не будет вывозить мусор, работать в охране. Посмотрим, долго ли продержится президент Эллингтон. Думаю, когда ему придется пробираться в кабинет через горы мусорных мешков, он быстро поймет, насколько мы важны.

— Угу, — кивнула я.

— И не думай, что доктор Витч об этом не знал, — продолжала Сара. — Мы ему говорили в открытую, что так и будет, если он не передаст наши требования в администрацию президента.

Я заморгала.

— Так и будет? Что? Его убьют выстрелом в голову? Сара закатила глаза.

— Да нет же! Что мы устроим забастовку. Доктор Витч об этом знал. Сегодня в полночь истек очередной срок подписания нашего контракта, а они ничего не сделали. Ну что же, теперь им придется расхлебывать последствия.

— Минуточку! Так ты думаешь, что доктора Витча убил кто-то из членов вашей организации? За то, что он не уделял достаточного внимания вашим требованиям?

Сара взвизгнула.

— Хизер! Нет, конечно! КРА не поддерживает насилие!

— О… — Я снова заморгала, потом сказала: — Ладно, поскольку Оуэна убили сегодня утром, как думаешь, сможешь убедить этот, как его…

— Коллектив работающих аспирантов. Сокращенно мы называем его КРА.

— Хорошо. Поскольку человек, через которого вы обычно вели переговоры с администрацией, мертв, может, возьмете тайм-аут на денек, пока мы не выясним, кто это сделал и почему?

Сара замотала головой, ее длинные волосы коснулись локтей. Она была одета в строгом стиле участницы Коллектива работающих аспирантов: комбинезон поверх черной водолазки, ботинки на толстой подошве, очки в тонкой металлической оправе. Облик дополняла копна кудряшек.

— Хизер, ты что, не понимаешь? Этого они и хотят! Откуда нам знать, что убийство не срежиссировано администрацией президента? Вдруг они убили его сами, чтобы отложить нашу забастовку? Они же знают, сколько проблем создаст эта забастовка.

Я потерла виски, чувствуя, что начинает болеть голова.

— Сара, никто из администрации президента не убивал доктора Витча. Твое предположение просто нелепо.

— Так же нелепо, как твое — что его убил один из нас! — Сара отбросила волосы назад и мрачно пояснила: — Неужели не понимаешь? Все будут отмахиваться от этого предположения, как от нелепого, и именно поэтому им все сойдет с рук. Хотя я не утверждаю, что это сделали они.

— Кто что сделал?

В дверях появился высокий бледный парень с барсеткой и длинными неопрятными дредами — мужская версия прикида аспиранта Нью-Йорк-колледжа. Я узнала его по фотографиям в студенческой газете и по короткой встрече перед библиотекой, где они с Сарой участвовали в пикете. Это был Себастьян Блументаль, глава Коллектива работающих аспирантов, или КРА.

И, если чутье меня не обманывает, предмет Сариных воздыханий.

— И что делают в нашем холле копы? — полюбопытствовал он. — Кто-нибудь снова потерял часть тела в лифте?

Я метнула в него свирепый взгляд. Просто уму непостижимо, до чего же быстро распространяются в этом здании новости.

— Это была дурацкая шутка. Так что происходит?

— Кто-то застрелил доктора Витча, — буднично сообщила Сара.

— Серьезно? — Себастьян бросил сумку на диван (обнаруженный в одной из студенческих комнат и конфискованный, потому что в резиденциях Нью-Йорк-колледжа разрешается использовать только негорючую мебель). — Выстрелом в живот?

— В голову, — поправила Сара. — Так стреляют киллеры.

На Себастьяна это, кажется, произвело впечатление.

— Круто! Я же говорил, что он связан с мафией.

— Послушайте! — раздраженно воскликнула я. — Человек мертв! В этом нет ничего «крутого»! И доктор Витч не был связан с мафией. О чем вы вообще толкуете? Вероятнее всего, его убило шальной пулей во время перестрелки наркоторговцев в парке.

— Ну, не знаю, Хизер, — с сомнением протянула Сара. — Ты же сказала, что выстрел пришелся точно в затылок. Шальные пули так не попадают. Думаю, Витча застрелили нарочно, и это сделал кто-то из его знакомых.

— Или кто-то, кого наняли, чтобы его убить, — предположил Себастьян. — Например, киллера могла нанять администрация президента, чтобы сорвать наши переговоры.

— Я об этом и говорила! — радостно завопила Сара.

— Вот как? — Себастьян был очень доволен собой.

— Ладно, — сказала я. — Убирайтесь отсюда. Оба. Себастьян перестал улыбаться.

— Да ладно тебе, Хизер, согласись, что он был противным типом. Вспомни, как он на тебя орал из-за бумаги.

Теперь мой свирепый взгляд обратился на Сару. Поверить не могу, что она рассказала об этом Себастьяну.

— Неужели теперь все будут об этом вспоминать? — возмутилась я. — И не орал он, просто…

— Не важно, — перебила Сара. — Себастьян, это Хизер обнаружила труп, вполне понятно, что ее колотит дрожь. Наверное, я побуду с ней до допроса. Известно ведь, что Хизер таила на убитого злобу из-за той истории с бумагой.

— Я вовсе не дрожу! — закричала я. — Со мной все в порядке. И никто не собирается меня допрашивать, я…

— Черт! — сказал Себастьян. Он положил руку мне на плечо. — Может, принести тебе что-нибудь из столовой? Горячего чаю или еще чего?

— О-о-о-ох, — вздохнула Сара. — Мне бы кофе. И кекс, если у них есть.

Я была потрясена.

— Сара!

— Ладно, Хизер, какая разница, — раздраженно сказала Сара, — если Себастьян угощает. Когда начнется забастовка, а она скоро начнется, наши обеды, наверное, отменят, так что я не собираюсь тратить деньги на еду, когда кто-то другой предлагает заплатить…

— Хизер! — В дверях кладовки вырос Гевин МакГорен, тощий первокурсник с режиссерского факультета, который безответно и несчастливо влюблен в меня. Гевин запыхался и тяжело дышал. — Господи, Хизер, вот ты где. Ты в порядке? Я узнал, что случилось, и примчался, как только смог.

— МакГорен, ты-то мне и нужен, — сказал Себастьян. — Завтра вечером в парке у нас состоится митинг, и мне надо, чтобы кто-нибудь установил микрофоны. Займешься этим?

— Конечно, не вопрос, — сказал Гевин. Он сбросил рюкзак на пол, а сам, не отрываясь, смотрел на меня. — Это правда? Он на самом деле погиб от шальной пули какого-то торговца наркотиками? Я так и знал, что опасно оставлять окна на уровне улицы, надо было заложить их кирпичами. Хизер, ты хоть понимаешь, что на его месте могла быть ты?

— Гевин, расслабься, — сказала Сара. — Ей и без того тошно, ты что, хочешь сделать ей еще хуже?

— О боже, — взмолилась я. — Мне не тошно. То есть… да, меня тошнит, но… послушайте, может, не будем об этом говорить?

— Конечно, Хизер, — сказала Сара самым что ни на есть успокаивающим голосом, — мы можем об этом не говорить. — Потом она повернулась к Себастьяну и Гевину. — Ребята, давайте оставим Хизер в покое. Когда обнаруживаешь труп, особенно если это труп человека, с которым работаешь в таком близком контакте, как Хизер с доктором Витчем, это очень выводит из равновесия. Вероятно, Хизер будет некоторое время страдать от посттравматического стресса. Нам нужно за ней понаблюдать, чтобы не пропустить возможные признаки немотивированной агрессивности, депрессии и эмоционального отчуждения.

— Сара! — возмутилась я. — Будь так любезна, заткнись!

— Конечно, Хизер, — сказала она все тем же успокаивающим голосом. Потом повернулась к парням и произнесла театральным шепотом: — Ну, что я вам говорила насчет немотивированной агрессии?

— Сара! — Я поняла, что мне действительно нужен аспирин. — Я все слышу.

— Э-э… — Себастьян потупил глаза. — Сколько обычно продолжается этот посттравматический стресс?

— Предсказать невозможно, — ответила Сара одновременно с моим ответом:

— У меня нет посттравматического стресса.

— О, — сказал Себастьян, глядя уже не на свои ноги, а на меня, — это хорошо, потому что я хотел тебя кое-куда пригласить.

Я застонала.

— О-о, неужели и ты?!

— Она не встречается со студентами и аспирантами, — заявил Гевин. — Я уже пытался, но у нее такая политика.

Я уронила голову на руки. Честное слово, для одного дня многовато! Мало того, что сегодня утром я совершила пробежку (пробежала всего несколько шагов, но все равно). А вдруг у меня произошло смещение внутренних органов? Вроде бы в квартире Теда все мои женские органы работали нормально, когда мы устроили им проверку. Теперь моего босса застрелили, офис оккупирован следователями из полицейского участка Гринвич-Виллидж, а Гевин МакГорен озвучивает официальную позицию Нью-Йорк-колледжа относительно личных отношений между студентами и работниками! Эх, вернуть бы сейчас те два с половиной часа, что я недоспала!

— Вообще-то, чувак, я не собирался приглашать ее на свидание, — сказал Себастьян. — Я хотел спросить, сможет ли она завтра вечером прийти на наш митинг.

Я растопырила пальцы и посмотрела сквозь них.

— Что-о?

— Ну, пожалуйста, — взмолился Себастьян, падая на колени. — Ты же Хизер Уэллс! Твое появление будет мощной поддержкой! Может, исполнишь для нас «Кумбайя»…

— Нет, — сказала я. — Это исключено.

— Хизер, — умолял Себастьян, — неужели ты не понимаешь, как это важно для КРА, если в нашу поддержку выступит знаменитость твоего калибра?

— Выступит в поддержку… — вяло повторила я, роняя руки. — Себастьян, да я за это могу лишиться работы!

— Не лишишься, — сказал Себастьян. — Они не посмеют! У нас свобода слова!

— Серьезно, — ворчливо поддержала Сара. — Они, конечно, фашисты, но все-таки не настолько…

— Поосторожнее с ними, — сказала я. — Слушайте, ребята, я вас целиком и полностью поддерживаю. Разве я что-нибудь когда-нибудь говорила насчет того, что ты, Себастьян, все время болтаешься в этом здании, хотя не живешь здесь? Но петь на вашем митинге? В парке Вашингтон-сквер? Прямо перед библиотекой, да еще и перед кабинетом президента? Вы что, издеваетесь?!

— Честное слово, Себастьян, — сказала Сара таким голосом, каким говорит только женщина, которая тайком обожает мужчину, зная, что он совершенно не догадывается о ее чувствах. — Иногда ты заходишь слишком далеко.

Он посмотрел на нее с обидой.

— Ты же сама сказала, что нужно ее попросить!

— Я же не имела в виду прямо сейчас! Она только что нашла труп босса, а ты хочешь, чтобы она вела какой-то профсоюзный митинг?

— Не надо его вести! — закричал Себастьян. — Просто покажись на нем и выступи. Необязательно петь «Кумбайя», сгодится и «Сахарная лихорадка». Можно в акустическом варианте, мы не привередливые.

Сара осуждающе покачала головой.

— Господи, Себастьян, иногда ты просто невозможен.

— Она же твердит, что с ней все в порядке! — Себастьян вскочил и всплеснул руками.

— Хизер, — вмешался Гевин, — не делай этого.

— Они тебя никогда не уволят, — заявил Себастьян, как о чем-то само собой разумеющемся. — Не хочу быть бестактным, но твоего босса только что убили. Кто будет управлять общагой? А кроме того, если они попытаются тебя уволить, это будет нарушением твоего конституционного права вступать в организации и участвовать в мирных акциях протеста.

— Эй, чувак, — напомнил Гевин, — она ведь знает, что это ты бросил на лифт искусственную руку.

— Хизер Уэллс! — пробасил в проеме открытой двери глубокий низкий голос. Я посмотрела туда и увидела одного из доблестных нью-йоркских полицейских. — С вами хочет поговорить детектив Канаван.

— Слава богу! — воскликнула я, выскакивая из-за стола и бросаясь к двери.

Знаете, если вы испытываете облегчение оттого, что вас уводят на допрос к инспектору убойного отдела, значит, дела у вас идут совсем хреново.

Но когда работаешь в «Общаге смерти», такие допросы случаются с пугающей частотой.

 

4

Детектив подстригся. В его строгом «ежике» было столько седых волос, что под лампами дневного света Канаван казался почти голубым. (Для создания более теплой атмосферы я повесила над своим столом розовую лампу, но детектив Канаван не стал ее включать, наверное, детективам убойных отделов теплая атмосфера не нужна.) Он, хмурясь, говорил по телефону и смотрел на меня так, будто я интересую его не больше, чем какая-нибудь крыса, вылезшая из-за мусорного контейнера.

— Да, — сказал он в телефон. — Я прекрасно знаю, что скажет город. Если надо перекрыть улицу для съемок эпизода сериала «Закон и порядок», они с удовольствием это делают, но если настоящая полиция Нью-Йорка ведет следствие по настоящему убийству…

Дверь в кабинет доктора Витча открылась и оттуда, жуя на ходу мексиканскую лепешку тако, вышел типичный представитель следственной группы.

— Привет, Хизер, — подмигнул он.

— А, привет, — сказала я. — Кафе уже открылось, можно обедать?

— Да, — ответил он. — Там сегодня тако с говядиной. И еще пирог с индейкой.

— Мммм, — протянула я.

Казалось, с тех пор, как я съела пару вафель, прошла целая вечность.

— Эх, — сказал судмедэксперт. — Обожаю, когда нас вызывают в «Общагу смерти».

— В «Резиденцию смерти», — поправила я.

— Хиггинс, только смотри, опять не закапай соусом место преступления, — раздраженно пробурчал детектив Канаван, бросив трубку.

Хиггинс закатил глаза и скрылся в кабинете Оуэна.

— Ну, Уэллс, — сказал детектив Канаван, обращаясь ко мне. Я села на голубой виниловый стул, стоящий напротив моего стола. Обычно это место предназначается анорексичкам, баскетболистам и другим проблемным обитателям резиденции. — Какого черта здесь происходит? Почему, стоит мне на минутку отвернуться, как на вашем рабочем месте кого-нибудь приканчивают?

— Откуда мне знать? — точно так же раздраженно огрызнулась я. — Я здесь всего лишь работаю.

— Ну да, рассказывайте, — прорычал детектив Канаван. — Что ж, по крайней мере, на этот раз тот, кто убил вашего босса, для разнообразия выстрелил с улицы. Так где вы были сегодня утром, около восьми?

Я оторопела.

— Я что, подозреваемая? Вы шутите? Выражение лица Канавана не изменилось.

— Вы слышали вопрос. Так где вы были?

— И это после всего, через что мы прошли вместе? Вы же меня знаете! — закричала я. — Вы знаете, что я бы никогда в жизни…

— Хизер, я знаю про бумагу, — отрывисто бросил Канаван.

— Про… про бумагу? — У меня слов не было!! — Неужели вы думаете, что я убью человека из-за пачки бумаги?

— Нет, — сказал Канаван, — не думаю, но обязан спросить.

— Кто вам рассказал про бумагу? Сара? Я ее убью…

Я сглотнула, уже жалея, что у меня вырвались эти слова, и нервно покосилась на перегородку, отделяющую мою комнату от места преступления. Оттуда до меня приглушенно доносились звуки: голос, шепотом повторяющий цифры измерений, и непрерывный хруст тако.

— Уэллс! — Всегда флегматичный детектив Канаван сейчас, казалось, совсем заскучал. — Хватит драматизировать, мы знаем, где вы были сегодня в восемь утра. Это простая формальность. Так что помогите следствию, как вы всегда делали, и скажите… — Он повысил голос до противного фальцета, который, как я понимаю, должен был изображать мой собственный голос. — «Детектив Канаван, я находилась в доме за углом, лежала в кровати и нажимала на кнопку будильника».

Он занес ручку над бланком, собираясь в точности записать эти слова. Я почувствовала, что краснею, потому что сегодня утром была в другом месте.

— Ну, — начала я, — в общем… дело в том, что… Утром я была в другом месте. Сегодня утром я… в общем, я бегала.

Детектив Канаван выронил ручку.

— Что-что вы делали?

— Совершала пробежку.

— Вы совершали пробежку? — недоверчиво переспросил детектив Канаван.

— Я не стараюсь сбросить вес, просто хочу повысить тонус, — жалко выдавила я.

Детектив Канаван посмотрел на меня с таким видом, будто эту тему он не станет обсуждать ни за какие коврижки. В конце концов, у него же есть дочери.

— Ладно, тогда вы, наверное, проходили мимо на обратном пути, когда шли домой переодеться перед работой, — сказал он. — Вы что-нибудь видели? Что-нибудь необычное?

Я снова сглотнула.

— Э-э… я переодевалась не дома. Я переодевалась у… у друга.

Детектив Канаван метнул на меня взгляд. И, доложу я вам, это был тот еще взгляд.

— У какого друга?

— У… у нового друга? — Я вдруг поняла, что прямо как Джейми Прайс, заговорила с вопросительными интонациями, но ничего не могла с этим поделать. Детектив Канаван меня немного напугал, я имела дело с немалым количеством убийств в Фишер-холле, но никогда не была подозреваемой.

К тому же, своим допросом с пристрастием он напомнил мне родного папочку. Конечно, если бы папа хоть сколько-нибудь интересовался моей личной жизнью. А он ею не интересуется.

— Что еще за новый друг? — требовательно спросил детектив.

— Господи! — вскричала я.

Хорошо, что я родилась тогда, когда родилась, а не тогда, когда могла бы попасть в ряды французского Сопротивления. А то под пытками нацистов я бы раскололась на первом же допросе. Им достаточно было бы просто посмотреть на меня, и я бы выдача все секреты, которые знала.

— Ладно, признаюсь. Я сплю с преподавателем, который подтягивает меня по математике. Только никому не говорите, иначе у него будут крупные неприятности. Вы можете не упоминать его имя в протоколе? Вам я его конечно назову, и вы можете поговорить с этим парнем, если не верите мне и хотите проверить мои слова. Но если бы вы могли не упоминать его имя в протоколе, было бы просто замечательно.

Детектив Канаван пару секунд пристально смотрел на меня. Я не могла понять, о чем он думает. Но догадывалась. Поскольку меня волнует диплом, он думает: «Спать с преподавателем математики, это…» Оказалось, я ошиблась.

— А как же Купер?

Теперь уже я вытаращила глаза.

— Купер? — Я несколько раз моргнула. — А что Купер?

— Ну… — Детектив Канаван выглядел таким же растерянным, как я. — Я думал, что он ваш… ну, знаете, кавалер, или как это сейчас молодежь называет.

Я ужаснулась.

— Кавалер? Вам что, восемьдесят лет?

— Ну, я думал, вы к нему неравнодушны, — пробурчал детектив Канаван. — Вы сами говорили, помните, в ту ночь, когда студенты чуть не принесли вас в жертву.

— Это все из-за транквилизаторов, — сказала я, надеясь, что он не заметит густой румянец на моих щеках. — Если мне не изменяет память, я сказала, что и вас люблю. И цветочные горшки вокруг здания. И бригаду скорой помощи. И врача, который промывал мне желудок. И подставку под капельницу.

Детектив почему-то по-прежнему казался до странности растерянным. Я имею в виду непривычно растерянным.

— Все равно. Я считал, что вы с Купером…

— Ну, — быстро сказала я. — Вы ошибались. Теперь я с Тедом. Только, пожалуйста, не осложняйте ему жизнь, не упоминайте его фамилию в своем рапорте. Он хороший парень, и мне не хотелось бы испортить его послужной список.

— Да, конечно, — согласился детектив Канаван. — Итак, вы были в парке и ничего не видели и не слышали?

— Совершенно верно, — сказала я.

В кабинете доктора Витча кто-то отпустил шутку (наверное, насчет Гарфилда), и кто-то другой попытался сдержать смех.

— А что вы знаете про этого Ветча? — спросил детектив Канаван.

— Его фамилия произносится «Витч». Я знаю, что он был женат и получил развод. Возможно, именно поэтому он и перевелся на работу сюда. Кажется, из Айовы.

— Из Иллинойса, — поправил детектив.

— Ну да, из Иллинойса. Я замолчала.

Он посмотрел на меня.

— И это все? Я подумала.

— Однажды он показал мне страницу из ежедневника. Там везде был Гарфилд — Витч считал, что это смешно. На той странице была картинка из комикса, в котором Гарфилд принес собаке…

— Оди, — подсказал детектив Канаван.

— Да, Оди. Гарфилд принес Оди лазанью. Пес был счастлив. Но кот поставил лазанью на таком расстоянии, что псу не хватило длины поводка, и он не смог до нее дотянуться.

— Больной! — сказал детектив Канаван.

— Кто? Кот? Или доктор Витч?

— Оба, — отрезал детектив Канаван.

— Точно, — согласилась я.

— Как вы думаете, кто мог иметь против него зуб? Ну, против доктора Витча?

— Иметь зуб? Достаточно большой, чтобы выстрелить ему в голову? — Я провела пальцем по волосам, жестким от геля. — Нет, я не знаю никого, кто бы ненавидел Оуэна настолько, чтобы убить его. Конечно, есть студенты, которые не очень-то его любят, вернее не любили, но ведь он — директор Фишер-холла. Точнее, временно исполняющий обязанности директора. Его и не должны были любить. Но чтобы кто-то так сильно его ненавидел… нет, не знаю.

Детектив Канаван полистал записную книжку.

— За последние несколько месяцев Витч кого-нибудь увольнял?

— Увольнял? — Я рассмеялась. — Это же Нью-Йорк-колледж, у нас никого не увольняют, у нас переводят.

— А что насчет его развода? Тяжелый был развод?

— Откуда мне знать?

Детектив Канаван посмотрел на меня и прищурился.

— Юная леди, можно подумать, что вы не сидели за этой перегородкой и не слышали все его телефонные разговоры. Вы прекрасно знаете, был развод дружественным или нет.

Я вздохнула.

— Были у них какие-то разборки из-за сервиза, подаренного на свадьбу, но больше я ничего не слышала, честно.

Детектив Канаван был разочарован.

— А история со студенческой забастовкой — насколько это серьезно?

— Это вопрос к ним, — ответила я, думая о Саре. — И к администрации президента. Если бы аспиранты действительно объявили забастовку, остальные профсоюзы в колледже были бы обязаны к ним присоединиться. И тогда бы тут такое началось… да еще и прямо перед выпуском.

— И Витч был третейским судьей?

— Он был главой третейского суда. Но все равно… — Я покачала головой. — Вполне вероятно, что он убит шальной пулей при стрельбе в парке. Вы же понимаете. У вас там сидят под прикрытием агенты…

— Именно поэтому я знаю, что пуля попала в вашего босса не случайно, — без всякого выражения сказал детектив Канаван. — Мои люди стояли там на дежурстве, следили за…

— Если вы скажете «обычными подозреваемыми», — предупредила я, — я завизжу от восторга.

Он строго посмотрел на меня.

— Уэллс, ваш босс мертв. Кто-то подошел к окну его кабинета и преднамеренно выстрелил ему в голову, как профессиональный убийца, если не в упор, то почти в упор. Витча убил человек, который его знал и желал его смерти. Выяснить, кто это сделал, — моя работа. И если вы слишком заняты этим вашим новым бойфрендом, чтобы, в кавычках, «помогать вести расследование», я буду рад. Признаюсь, это будет просто музыкой для моих ушей. Меньше всего на свете мне бы хотелось вытаскивать вашу костлявую задницу из очередной смертельно опасной передряги. Давайте, напишите вот тут имя вашего Ромео, чтобы я мог получить у него подтверждение ваших показаний, и идите с богом.

Я заморгала, прогоняя туманную пелену слез.

— Вы правда считаете, что у меня костлявая задница? Честное слово, детектив, в жизни не слышала более приятных слов.

— Уэллс, — устало сказал детектив Канаван, — выметайтесь.

Уходить мне, понятное дело, было некуда, потому что он занял мой стол. Вернуться в кладовку я не могла — думаю, еще одной Сариной психологической проповеди я бы не вынесла. Из кафе доносился запах тако, устоять перед которым было просто невозможно. Да, конечно, сейчас только начало двенадцатого, но все равно. Я же сегодня бегала, значит, ничего страшного, если немного перекушу.

Скучающая Магда сидела за кассой и полировала двухдюймовые ногти цвета небесно-голубых яиц малиновки (по случаю весны). Увидев меня, Магда оживилась.

— Хизер!

Днем в кафетерии практически пусто. Единственными посетителями были проспавшие завтрак — они ели булки, которые можно получить в любое время, — да полицейские, которых Магда пригласила перекусить бесплатно, они-то прямиком устремились к тако-бару.

— Хизер, это правда, что кто-то выстрелил этому… — Магда вставила ругательное словечко на испанском, — в голову?

— Господи, Магда, не такой уж он был ужасный!

— Такой, такой! — заверила Магда. — Он мне однажды сказал, что если еще раз увидит, что я бесплатно даю тебе батончик «Дав», то напишет на меня жалобу. Я тебе об этом не рассказывала, потому что не хотела расстраивать. Но он такой. Я рада, что его убили.

— Т-с-с-с! — Я огляделась. За столиком неподалеку коллеги детектива Канавана ели салат со сметаной и гуакамоле. — Магда, потише! Пока наша невиновность не доказана, мы все в какой-то степени под подозрением.

— Подумаешь, новость! — Магда закатила тщательно подведенные глаза. Потом прищурилась: — Так что, у вас с математиком все складывается? Я видела вас сегодня утром, когда вы тут кормили друг друга взбитыми сливками.

Я невольно нахмурилась.

— Да, у нас очень даже складывается. Настолько, что…

Я умолкла — со времени утренней интерлюдии под душем произошло столько всякого, мне даже не верилось, что эта интерлюдия была на самом деле.

Но ведь была. Разве нет?

Магда изогнула прорисованные брови.

— Ну?

— Что он спрашивал, могу ли я вырваться этим летом в отпуск, — сказала я. — А потом добавил, что хочет задать мне один вопрос. Когда будет подходящий момент.

Магда потрясенно замолчала. Потом взвизгнула. Потом вскочила со стула, обежала на своих четырехдюймовых каблуках вокруг кассы, подбежала ко мне и обняла.

Поскольку Магда почти на фут ниже меня, она обняла меня за талию, а ее волосы, уложенные в невероятно высокую прическу, защекотали мне нос.

— Хизер! — закричала она. — Я за тебя ужасно рада! Ты будешь очень красивой невестой!

— Ну, не знаю… — Было неловко чувствовать, что в нашу сторону обращаются любопытные взгляды. — Вообще-то, мне как-то не верится, что он хочет задать мне этот самый вопрос. Все-таки мы встречаемся только несколько месяцев…

— Но когда человек подходит, он подходит. — Магда отпустила мою талию, схватила меня за руки и слегка встряхнула.

— Математик — это тебе не болван, вроде Купера.

Опять это имя! Я покраснела. Кажется, в последнее время такое происходит всякий раз, когда кто-то упоминает имя моего домовладельца.

— Ну, и что ты ему ответишь? — полюбопытствовала Магда. — Ты ведь скажешь «да»? Хизер, не можешь же ты всю жизнь ждать, когда Купер изменится — некоторые мужчины никогда не меняются. Как Пит. Знаешь, когда-то я положила на него глаз…

Я была поражена.

— Тебе нравился Пит? — Я ошалела так, словно Магда призналась, что она сайентолог и получила приглашение лететь с Томом Крузом и Кэти Холмс на космическом корабле. — Наш Пит? Тот, который сидит за стойкой охраны? Вдовец с четырьмя детьми? Пит, страдающий ненасытным аппетитом к панадас?

— Очень смешно! — Магда бросила на меня недовольный взгляд. — Да, наш Пит. Но это было давным-давно, когда его жена только-только умерла, и мне было его жалко. Ладно, это ничего не меняет, он по-прежнему не обращает на меня внимания. Хотя я не понимаю, как мужчина может не обратить внимания вот на это. — Она помахала рукой с длинными голубыми ногтями, показывая на свою ладную фигурку. Даже сейчас, когда Магда была в розовой униформе, чувствовалась, что она вся — огонь, начиная от таких же голубых, как и на руках, ногтей на пальцах ног, выглядывавших из сексуальных розовых пластиковых туфель на высоченном остром каблуке, и заканчивая выбеленными волосами, обрамляющими лицо. — Не знаю.

— Может, он все еще скорбит по жене?

Хотя более вероятно, что Пит, как и я, даже не догадывается, что Магда способна видеть в нем не только забавного компаньона по обеду.

— Наверное. — Магда пожала плечами.

В кафе на заплетающихся ногах вошел заспанный и лохматый обитатель резиденции, держа наготове карточку на питание, и Магда поспешила за кассу.

— А вот и моя кинозвездочка! — Она провела карту через считывающее устройство. — Ну, иди, деточка, подкрепись. — Она вернула карточку студенту и снова обратилась ко мне: — Ну, так на чем мы остановились?

— Минуточку! — Я все еще не верила своим ушам. — Так тебе нравится Пит? То есть нравился? И он об этом даже не догадывается?

Магда пожала плечами.

— Может, если я привяжу на грудь лепешки панадас, мне удастся привлечь его внимание.

— Магда! А ты его когда-нибудь… ну, не знаю, тебе не приходило в голову пригласить его на свидание?

— Ой, я его сто раз приглашала.

— Постой, куда? Куда вы ходили?

— На баскетбол, — с негодованием ответила Магда. — И в бар.

— Магда, — вскричала я, — когда заходишь в бар после работы, это не считается свиданием! И поход на баскетбольный матч команд колледжа, особенно с такой фанаткой баскетбола, как ты, тоже не в счет. Да ты небось весь матч орала на судей. Неудивительно, что Пит ни о чем не догадался. А ты не пробовала ему просто сказать?

— Сказать что?

— Что он тебе нравится.

Марта пробормотала что-то по-испански и перекрестилась. Потом сказала:

— А это еще с какой стати?

— А с такой, что такой парень, как Пит, только тогда и поймет, что ты видишь в нем нечто большее, чем друга, — я пожала плечами — и ваши отношения смогут перейти на другой уровень. Об этом ты никогда не думала?

Магда вытянула руку, словно отгораживаясь от меня.

— Я тебя умоляю, давай замнем. Я не хочу об этом говорить. Ну не сложилось, было и прошло. Давай вернемся к твоим делам.

Я снова рассвирепела. «Было и прошло», нуда, как же… если это так, то тогда у меня прошел целлюлит.

— Ладно, раз уж ты спросила. Значит, Тед заготовил вопрос, который хочет мне задать, а детектив Канаван интересуется, где я была сегодня утром, когда убили доктора Витча, а это произошло как раз тогда, когда… когда Тед говорил, что хочет задать мне один вопрос. Поэтому мне пришлось назвать его имя детективу Канавану, теперь не знаю, чего ожидать. Боюсь, у Теда будут большие неприятности, если станет известно, что он спит со студенткой.

В знак недовольства Магда так глубоко вздохнула, что ее выбеленные пряди взлетели в воздух.

— Я тебя умоляю, — сказала она. — Ты же не маленькая первокурсница. Извини, конечно, но…

— Вообще-то, я и есть первокурсница.

— Но ты старая! — воскликнула Магда. Я разозлилась:

— Ну, спасибо!

— Ты понимаешь, что я имела в виду! Вы с Тедом оба… как это называется… взрослые люди… по взаимному согласию… Никому до этого дела нет. Ну, может, кроме доктора Витча, а его больше нет, так что все в порядке.

— Ты бы лучше говорила о его смерти не так радостно, — предупредила я.

— Ну, так что скажешь? — опять поинтересовалась Магда.

— О чем?

— Когда Тед предложит тебе выйти за него замуж! — закричала Магда так громко, что на нас все оглянулись — и лохматый студент и полицейские.

— Магда, я не знаю! Я даже не знаю точно, этот ли вопрос он собирается задать. Вообще-то, мне кажется, это слишком быстро…

— Ты должна согласиться, — твердо сказала Магда. — Купер просто с ума сойдет. И тогда раскроется, помяни мое слово. Я в этих вещах разбираюсь.

— Если ты так хорошо разбираешься в этих вещах, — ядовито заметила я, — почему же вы с Питом до сих пор не вместе?

Магда пожала плечами.

— Может, оно и к лучшему. Зачем мне в моем возрасте сажать на шею детей? У меня еще вся жизнь впереди.

— Магда, — сказала я, — не хочу обидеть, но тебе сорок лет.

— Тридцать девять с половиной, — поправила она. — О черт!

Я проследила за ее взглядом, и в голове эхом повторилось ее ругательство.

Потому что наконец-то появился президент Эллингтон со всей свитой.

 

5

У меня мелькнула мысль нырнуть под кассу и спрятаться под ногами у Магды.

В кафетерий вошел президент Эллингтон, как всегда непонятно почему облаченный в пиджак с монограммой Нью-Йорк-колледжа, с одной стороны президента сопровождал директор по размещению, доктор Джессап, с другой — доктор Флинн, штатный психолог факультета.

Все трое, как мне показалось, слегка ошалело слушали Маффи Фаулер, крупного специалиста по связям с общественностью, которую колледж нанял, чтобы она помогала общаться с прессой, задействованной в переговорах со студенческим профсоюзом.

Но теперь, по-видимому, Маффи придется заняться другим делом: попытаться свести к минимуму моральные потери, связанные с убийством доктора Витча.

— Фил, вам просто надо увести их отсюда, — с сильным южным акцентом говорила Маффи, когда все трое вошли в кафе. — В конце концов, это частные владения.

— Видите ли, — без всякого выражения произнес доктор Флинн, — тротуары Нью-Йорка не являются частной собственностью.

— Ну, вы понимаете, что я имела в виду, — сказала Маффи.

Я не могла не отметить, что взгляды всех мужчин, находившихся в кафе, обратились на нее. Ей тридцать с хвостиком, она бывшая королева красоты (так было сказано в ее резюме, помещенном в ежемесячном бюллетене, который рассылается всей администрации Нью-Йорк-колледжа). Каштановые волосы уложены вокруг головы на манер большого шлема, в прошлом десятилетии это называлось начесом, а в нашем… даже и не знаю как. Чтобы подчеркнуть стройную фигуру, она надела юбку-карандаш и туфли на высоком каблуке.

Кажется, я понимаю, почему каждого мужчину, находящегося в пределах видимости, так привлекает оживленная, ухоженная мисс Фаулер. По крайней мере, пока она НО откроет рот.

— Мы же не пошлем одного из наемных копов, которых вам нравится называть своими охранниками, отгонять их, — сказала Маффи. — Сами понимаете, свобода прессы и все такое. Нам надо деликатно подойти к этому вопросу. Думаю, нужно послать к ним женщину. Кого-нибудь из сотрудников.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Я понятия не имела, о чем толкует Маффи, но мысль мелькнула только одна: «Нет! Ради всего святого, нет!»

— Если у кого-то возникнет потребность побеседовать с психологом, мы предоставим консультанта, — сказал президенту доктор Джессап. — Доктор Килгор уже выехала сюда. И поскольку новость об убийстве прозвучала по радио и попала на канал «Нью-Йорк-один», мы посоветуем студентам позвонить родителям и сообщить, что с ними все в порядке.

Но президент Эллингтон не слушал доктора Джессапа. Возможно, потому, что его внимание было сосредоточено на Маффи — она ухитрилась зацепиться гигантским бриллиантом на своем кольце за нитку, вытянувшуюся из вышитой золотом эмблемы Нью-Йорк-колледжа на пиджаке президента Эллингтона.

— О боже, — нервно рассмеялась Маффи. — Ну, я и зацепилась, правда, Фил? Пожалуйста, не двигайтесь, в бриллианте три карата…

Доктор Эллингтон смотрел на макушку Маффи и смеялся — глупо смеялся, иначе не скажешь. Я покосилась на Магду: она таращилась на президента и менеджера по связям с общественностью как на выходцев с другой планеты. И я, в общем-то, понимаю ее изумление. Да, конечно, миссис Эллингтон с тех пор, как в этом самом здании ее пытались убить, большую часть времени проводит в фамильном особняке в Хэмптоне. Но все равно ее муж мог бы не столь явно радоваться вниманию представительницы противоположного пола. Даже если она так привлекательна, как Маффи Фаулер.

Наконец Маффи удалось отцепиться от президента.

— Что смешного? — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. Хотя вроде бы никто и не смеялся. Кроме нее и «Фила». А смотрели на них абсолютно все.

— Ну, так на чем мы остановились? Ах, да, Стэн, есть у вас человек, которого можно было бы послать на разборки с прессой? Кто способен изобразить участие?

— Э-э… — начал доктор Джессап. — Можно послать Джиллиан, когда она приедет, но, мисс Фаулер, разве вы не займетесь этим сами, ведь университет нанял вас для того…

Но еще до того, как доктор Джессап договорил, взгляд президента Эллингтона упал на меня. В глубине души я почему-то знала, что так и будет. Честно. Разве не так все и бывает в моей жизни? Есть неприятное задание? Почему бы не поручить его Хизер Уэллс!

Доктор Эллингтон мгновенно вышел из ступора, в который его ввела Маффи, узнал во мне девушку, которая однажды спасла жизнь его жене, и сказал:

— О, Джессика! Джессика здесь, может быть, она этим и займется?

По каким-то причинам, которые мне, наверное, никогда не понять, президент Эллингтон думает, что я — Джессика Симпсон. Правда, правда. Сколько бы раз ему не объясняли все подряд, включая меня, что я — это не она.

— Полно, Фил! — Доктор Флинн человек мужественный, он не живет в кампусе, поэтому ухитряется сохранять некую независимость суждений. — Это же Хизер. И у нее был тяжелый день, это она обнаружила тело Оуэна…

— Она? Ты? — Маффи посмотрела на меня и щелкнула пальцами. — Так это ты его нашла?

Мы с Магдой обменялись горящими взглядами.

— Э-э… да, я.

— Отлично! — Маффи схватила меня под руку. — Пойдем со мной.

— Маффи, — встревожился доктор Флинн. — Право, я не думаю, что…

— Ох, заткнитесь! — сказала Маффи. Честное слово, она так и сказала.

— Мисс Фаулер! — Доктор Джессап казался более усталым, чем обычно. Он выглядел бледновато, даже несмотря на приобретенный в Аспене загар. — Я не уверен…

— Не суетитесь попусту, — заявила Маффи. — Мы с Джессикой немного поболтаем о своем, о девичьем, а вы об этом даже не думайте, не забивайте свои головки. Попейте пока кофейку, а я скоро вернусь. Пойдем, Джессика.

И в следующую минуту она уже выводила меня из кафетерия в вестибюль, одной рукой обнимая за плечи, другой держа за запястье.

Именно так, она держала меня мертвой хваткой девушки из университетского женского клуба.

— Послушай, Джессика, — говорила она, ведя меня по направлению к выходу. Ее глаза блестели ярче, чем камни в ушах и на пальцах. — Я всего лишь хочу, чтобы ты сказала несколько слов репортерам, которые болтаются вокруг. Всего лишь несколько слов о том, как это было ужасно — найти тело Оуэна. Ты сделаешь это для меня, Джессика?

— Гм… — От ее дыхания пахло так, словно она только что проглотила целую упаковку освежителя дыхания. — Вообще-то, меня зовут Хизер.

Снаружи небо было такое же голубое, как всего несколько часов назад. В такое утро тяжело сидеть в офисе, или торчать в классе у доски, или, видишь ли, на месте преступления. Правда, торговцы наркотиками испарились, из-за того что возле Фишер-холла скопилось много полицейских. Но это не означало, что вокруг не бродили целые толпы зевак, глазеющих на фургончики новостных каналов, незаконно припаркованные вдоль западной стороны парка, загораживавшие тротуар и мешавшие движению транспорта.

Именно к этим фургончикам Маффи и стала меня подталкивать, хотя я срочно принялась упираться.

— Э… не думаю, что это хорошая идея… — сказала я.

— Ты что, шутишь?

Для такой тощей малявки, какой она была, Маффи оказалась на удивление сильной. Наверное, занимается в тренажерном зале. С этими южными красотками всегда так. Выглядят былинками, словно малейший ветерок может сдуть их, как пушинки, но на самом деле способны сделать больше отжиманий, чем ваш бойфренд.

— Ой! — Я взвизгнула, потому что она зажала между большим и указательным пальцами часть жира на моем предплечье. — Что ты делаешь, мне же больно!

— Отлично, теперь у тебя слезы в глазах, — сказала Маффи. — Так держать. Эй, ребята, ребята, сюда! Вот эта девушка нашла труп!

И в следующее мгновение перед моим носом уже торчало штук пятьдесят микрофонов, и я со слезами на глазах — со слезами, потому что Маффи ущипнула меня очень больно: повезет, если не останется синяка, — объясняла, что хотя я не так уж долго работала с Оуэном Витчем и не так уж хорошо его знала, мне будет его не хватать, и что, независимо от его позиции по вопросу социального пакета для аспирантов, он не заслужил такую смерть. А еще — да, я та самая Хизер Уэллс.

И только заметив знакомую кудрявую голову девушки в комбинезоне, я сообразила, почему Маффи Фаулер так спешила бросить меня на растерзание волкам, — Сара оказалась здесь еще раньше и решила использовать смерть доктора Витча и возникшую вокруг нее шумиху, чтобы сделать рекламу программы КРА.

А теперь, когда я украла у нее всеобщее внимание, Сара срочно советовалась с несколькими персонажами столь же неряшливого вида. Те, кто пришел сюда, чтобы действительно играть в шахматы, в их число не входили, и их явно раздражало, что на территорию вторглись эти хипповатого вида неряшливые типы. Себастьян то и дело бросал на меня мрачные взгляды, но я старалась не принимать их на свой счет. Однако эти взгляды явно клеймили меня позором как представителя администрации, хотя у меня самой зарплата еле-еле дотягивает до прожиточного минимума. И уж точно не я приняла решение урезать соцпакет аспирантам.

Но, с другой стороны, возможно, Себастьян просто до сих пор злился на меня за то, что я отказалась петь «Кумбайя» на его митинге.

— Значит, вы не знаете никого, у кого были бы причины убивать вашего босса? — спросил репортер с четвертого канала.

— Нет, — сказала я, — не знаю. Он был приятным человеком. — Ну, если не считать его любви к Гарфилду, который, вообще-то, на редкость мерзкий персонаж. — Тихим, но приятным.

— Значит, вы не считаете, что ответственность за его смерть может лежать на КРА?

— По этому вопросу у меня нет комментариев. Хотя лично я думаю, что КРА не способны организовать даже распродажу выпечки, не говоря уже об убийстве.

— Ладно, — сказала Маффи, протискиваясь через толпу репортеров, чтобы взять меня за руку. — На сегодня вопросов достаточно. Мисс… э-э… Уэллс совершенно обессилена ужасающим и скорбным событием…

— Последний вопрос, — крикнул репортер из «Фокс ньюс». — Хизер, не хотите ли сказать что-нибудь вашему бывшему бойфренду и бывшему участнику группы «Изи Стрит» Джордану Картрайту, теперь, когда он и его жена суперзвезда Таня Трейс ждут ребенка?

Маффи стянула меня с шаткого дощатого помоста, который любезно предоставила вместо трибуны одна из новостных станций.

— Мисс Уэллс закончила, — сказала она. — Буду вам признательна, если вы разойдетесь по домам и дадите возможность полицейским делать свою работу, а студентам вернуться в аудитории…

Я вырвала руку из хватки Маффи.

— Минуточку! — Я повернулась к репортеру. — Таня беременна?

— Вы не видели сообщение? — Вид у репортера был скучающий. — Его вывесили сегодня утром на ее сайте в Интернете. Вы сделаете заявление по этому поводу? Может, поздравите? Пожелаете всего наилучшего?

О господи, Джордан станет отцом! Да из моей собаки получился бы отец лучше, чем из него!

Однако мне показалось, что я должна произнести нечто более многозначительное. В конце концов, мы с Джорданом встречались почти десять лет. Он был первым мужчиной, с которым я поцеловалась, моей первой любовью, моим первым… ну, и это тоже. Наверное, мне в самом деле надо что-нибудь сказать, не знаю. Что-то о круге жизни и смерти… да, пожалуй, это звучит неплохо.

— Э-э… это лишь показывает, что когда одна жизнь обрывается, другая…

— Пошли! — Маффи потянула меня за джинсы.

— Боже, — пробормотала я. — У моего бывшего будет ребенок.

— Успокойся, — сказала Маффи. — Мой бывший только что родил двойню.

Я посмотрела на нее с удивлением.

— Серьезно? Это… это так странно, правда? Или я ошибаюсь, думая, что это странно? А твой бывший — он какой? Мой — ужасный недотепа. Так странно думать, что он будет отвечать за жизнь другого человеческого существа.

— Мой бывший — главный администратор крупного инвестиционного банка в Атланте, — сказала Маффи, глядя прямо перед собой. — Он бросил меня ради моей подружки в ночь перед нашей свадьбой. Так что, пожалуй, мне это кажется странным. Я, например, считаю странным, что миллионы маленьких детей в Африке каждый год умирают от голода, в то время как я бешусь, если утром мне подают кофе с пенкой из цельного молока вместо обезжиренного. Почему не сказала, что ты — Хизер Уэллс, бывший поп-кумир подростков?

— Я пыталась, — слабо возразила я.

— Нет. — Маффи резко затормозила перед самой дверью в здание и направила на меня палец. — Ты только сказала, что тебя зовут не Джессика. Я не люблю, когда меня держат в неведении. Ну, что еще ты от меня утаила? Ты знаешь, кто убил?

— Нет! — закричала я. — Конечно не знаю! Неужели ты думаешь, что я бы не рассказала полиции, если бы…

— Не знаю, — сказала Маффи. — Мало ли, может, у пас с ним был роман.

— Иии! — заорала я. — Ты вообще-то когда-нибудь ви…

— Видела, — спокойно ответила Маффи. — Не кипятись, я просто спросила.

— И ты думаешь, что я с ним спала? Я!!!

— Всякое бывает, — заметила Маффи. — Как-никак, это Нью-Йорк.

И вдруг мне многое стало понятно: как кольцо Маффи «случайно» зацепилось за пиджак президента Эллингтона, почему ей могло прийти в голову, что меня интересовал Оуэн Витч, для чего нужна юбка-карандаш и высокие каблуки и что она вообще делает в Нью-Йорке, так далеко от родной Атланты.

Послушайте, я не собираюсь никого судить. Но мысль, что какая-то женщина переехала в Нью-Йорк и поступила на работу с откровенно выраженной целью увести чужого мужа… в общем, это как-то мерзко.

И кто знает, что бы я сказала мисс Маффи Фаулер, если бы меня кое-что не отвлекло. Нечто настолько важное (во всяком случае, для меня), что у меня и в мыслях не осталось продолжать с ней разговор, и я даже забыла, что стою перед Фишер-холлом, в очередной раз ставшим местом преступления.

Я увидела моего домовладельца и любовь моей жизни, Купера Картрайта, который спешил ко мне.

— Ты в порядке? — запыхавшись, спросил он. — Я примчался, как только услышал новость.

 

6

— Привет.

Вот, что сказала Куперу Маффи. Я и глазом моргнуть не успела, как она уже подкатила к нему, встала, перенеся вес на одну ногу и положив руку на талию, окружность которой выражается бесконечно малым числом, и оленьим взглядом обвела Купера с ног до головы, от беговых кроссовок (а что, он же все-таки частный детектив, считается, что им приходится частенько бегать за… ну, не знаю, за всякими преступниками) до его темной шевелюры, которую уже можно было бы и подстричь.

— Э… — Купер перевел взгляд с меня на Маффи и снова посмотрел на меня. — Привет.

— Маффи Фаулер. — Она протянула руку. В лучах полуденного солнца сверкнуло кольцо с бриллиантом (как я теперь понимаю, это было кольцо, оставшееся от разорванной помолвки). — Представитель по связям с общественностью Нью-Йорк-колледжа. А вы?

— Э… Купер Картрайт, — сказал он. — Друг Хизер. Не могу ли я поговорить с ней наедине?

— Конечно! — Маффи задержала его руку чуть дольше, чем было необходимо. Думает, я этого не замечу! Потом сверкнула в мою сторону улыбкой и сказала: — Можете разговаривать сколько душе угодно. Хизер, если тебе что-нибудь понадобится, я буду внутри с президентом Эллингтоном.

Интересно, с какой стати она заговорила, как моя наставница или старшая подруга?

— Да, — медленно сказала я, — конечно… Маффи. Она быстро обняла меня, окутав облаком духов «Шанель № 19», и поспешила в здание. Купер смотрел ей вслед.

— Что это было? — выдохнул он.

— Это была Маффи, — ответила я. — Она же представилась, ты что, забыл?

— Да-да, — сказал он, — помню. Просто я подумал, что у меня галлюцинации.

Он оглянулся на репортеров, которые отнюдь не последовали совету Маффи разойтись по домам, а начали останавливать студентов, переходивших улицу, и спрашивать у них, знали ли они Оуэна Витча и что думают по поводу его трагической гибели.

— Это просто невероятно, — сказал Купер. — Ты в порядке?

— Да, — немного удивилась я. — В порядке, почему ты спрашиваешь?

— Почему я спрашиваю? — Купер посмотрел на меня саркастически. — Ну, не знаю, может, потому что сегодня утром кто-то прострелил голову твоему боссу.

Я была тронута, честное слово. Мне просто не верилось, что Купер за меня переживает. Конечно, я знала, что не безразлична ему, но не знала, что настолько — он самолично пришел проверить, все ли со мной в порядке. Правда, мой кабинет оккупировали полицейские из шестого участка, а я давала интервью «Фокс ньюс», поэтому не отвечала ни по городскому, ни по мобильному. Но все равно. Приятно сознавать, что Купер решил меня поддержать.

— Ну, так что ты знаешь об этом человеке? — спросил Купер, ставя ногу на край цветочной кадки. Студенты вечно используют эту кадку вместо пепельницы, хотя я на самом видном месте повесила красочный плакат, призывающий этого не делать. — Ты не знаешь, у кого могли быть причины для убийства?

Если еще хоть один человек задаст мне этот вопрос, честное слово, у меня голова лопнет.

— Ни у кого, — сказала я. — Кроме Оди.

Купер посмотрел на меня как-то странно.

— Кроме кого?

— Неважно. Послушай, мне задавали этот вопрос уже раз сто. Уж, наверное, я бы сказала, если бы знала! Куп, да я почти не общалась с Витчем. Да, мы с ним проработали несколько месяцев, но он же не был моим другом, как Том. — Том — это мой прежний босс, с которым я до сих пор иногда встречаюсь после работы в баре «Каменный ворон». — Оуэн Витч был… никакой. Невыразительный. Купер заморгал.

— Невыразительный?

Я пожала плечами.

— Вот именно. Как ваниль. Для того чтобы тебя кто-то возненавидел, ты должен по крайней мере… ну, не знаю. Должен что-нибудь сделать. Что-нибудь интересное. А в Оуэне не было ничего даже мало-мальски интересного. Серьезно.

Купер оглядел улицу, посмотрел на репортеров и их фургоны со спутниковыми антеннами на крышах. Неподалеку от фургонов стояли Сара и ее компашка из КРА, включая ссутулившегося Себастьяна. Они что-то мрачно обсуждали между собой, репортеры получили от них столько бит звукозаписи, сколько было надо, и больше не тревожили их с интервью.

— А тебе не кажется, что кто-нибудь из этих типов замешан в убийстве? — спросил Купер, кивая в сторону Сары и ее дружков.

Я закатила глаза.

— Я тебя умоляю! Они все вегетарианцы. Думаешь, кому-нибудь из них хватит духу выстрелить в человека? Да они даже яйца не едят.

— И все же, — сказал Купер. — Если Витч убран с дороги…

— Ничего не изменится. Администрация не собирается уступать. Если уж на то пошло, КРА потеряли единственный голос разума, который звучал во всей этой безумной каше. А теперь… — Я поежилась. — Господи, Куп, если начнется забастовка, здешним проблемам вообще не будет конца.

Купер задумался.

— А кто выиграет, если начнется забастовка?

— Кто выиграет, если начнется забастовка? Да никто, ты что, с ума сошел?

— Убийство всегда кому-то выгодно, — задумчиво сказал Купер. — Всегда.

— Ну, знаешь ли, — сухо возразила я, — не представляю, кому выгодно, чтобы повсюду лежал мусор слоем в три фута, чтобы забились туалеты, чтобы здание осталось без охраны. Ведь если союз аспирантов объявит забастовку, то его из солидарности поддержат профсоюзы уборщиков и охраны. Это входит в их соглашение. Здесь будет полный бардак.

Купер кивнул:

— Да, и разгребанием этого бардака придется заняться канализационным службам, частной охране и уборщикам. Это как раз то, что нужно владельцам всех этих компаний. Для поднятия настроения в середине года.

Вникнув в смысл его слов, я уставилась на него в недоумении:

— Постой-ка, неужели ты думаешь… ты думаешь, что убийство Оуэна — дело рук мафии?

Купер пожал плечами.

— А что, как-никак мы живем в Нью-Йорке.

— Но… но… — Я опешила. — Если это дело рук мафии, я никогда не вычислю, кто его убил!

Тут Купер убрал ногу с края кадки, резко развернулся, схватил меня за плечи, — да так крепко, что мне даже немного больно стало, честное слово, — и прижал к стене из красного кирпича, рядом с табличкой с цифрами 1855, висящей на одной половинке двери.

— Об этом даже не думай! — Он не кричал, даже не повысил голос. Просто был очень, очень серьезен.

Никогда его таким серьезным не видела. Лицо Купера находилось всего в паре дюймов от моего, оно было так близко, что заслонило от меня голубое небо над головой, полог из зеленых листьев, и спутниковые тарелки на крышах фургонов, и вереницу такси на Западной Вашингтон-сквер, и поток студентов, наперебой галдящих: «Что это у нас тут столько копов? Что случилось? Кто-нибудь выпрыгнул из окна или как?»

— Господи, — сказала я.

Я заметила на щеках Купера щетину — наверное, утром у него не было времени побриться. Представила, как провожу рукой по этой колючей щетине. Нелепо, потому что у меня уже есть бойфренд. Который, между прочим, сегодня утром сделал мне предложение. Ну, практически сделал.

— Я просто пошутила.

— Нет. — Купер неотрывно смотрел на меня своими голубыми глазами. — Ты не шутила. Но на этот раз, Хизер, ты не будешь влезать в расследование. Убитый — не студент, к тому же он тебе даже не нравился. За этот случай ты не несешь ответственности.

Удивительно, какие мысли мелькают в голове, когда губы мужчины, в которого ты влюблена, находятся всего в нескольких дюймах от твоих собственных. Особенно, знаете ли, если спишь с кем-то другим.

— Э-э… — Я не могла отвести взгляд от его губ. — Л-ладно.

— Хизер, на этот раз я говорю серьезно. — Купер еще крепче сжал пальцы на моих плечах. — Держись от этого дела подальше.

— Ладно.

Ни с того ни с сего у меня выступили слезы на глазах. Не потому, что он причинил мне боль — не так уж крепко он сжимал мои плечи. Просто я невольно подумала про Магду и Пита. Сколько же времени они потеряли! Им мешали соединиться только мужская недогадливость Пита и женская гордость Магды. Ну, конечно, если Магда Питу тоже нравится. Но в этом я почти уверена. Может, если я просто расскажу Куперу о своих чувствах…

— Купер…

— Хизер, я серьезно. Этот человек мог быть замешан в делах, о которых ты понятия не имеешь, ни малейшего понятия! Ты меня слышишь?

Я уже пыталась ему рассказать о своих чувствах, но он ответил что-то вроде того, что не хочет быть спасательным кругом.

А вот Тед показал, что отлично справляется с этой ролью.

Бедный Тед, как я могу так с ним поступить? Ведь он собирается мне задать очень важный вопрос.

Но у Теда даже нет телевизора! Неужели я могу всерьез думать о том, чтобы провести остаток жизни с мужчиной, который мечтает заставить меня каждое утро совершать пробежку, не есть мяса и мясных полуфабрикатов и у которого даже нет собственного телевизора? Нет, просто… нет.

— Купер…

— Просто не суйся в это дело, хорошо? У тебя ведь уже появлялась мысль самостоятельно раскрыть убийство босса? Так вот, выброси ее из головы прямо сейчас.

— Купер!

Он ослабил хватку и немного расправил плечи.

— Что?

Я глубоко вздохнула и сказала:

— Я давно хотела кое о чем с тобой поговорить.

Я должна это сделать, просто должна. Нужно лишь проглотить собственную гордость и рассказать Куперу о своих чувствах. Конечно, здание, где я работаю, и день, когда убит мой босс, — не самые подходящие место и время для такого разговора. Но где лучшее место и когда самое подходящее время рассказать мужчине, которого ты безответно любишь, о своей безответной любви? Неужели после того, как уже примешь предложение руки и сердца от другого?

— О чем? — спросил Купер.

Он смотрел на меня с таким подозрением, будто ждал, что я заведу долгую песню о том, как важно для моей карьеры заняться расследованием убийства босса.

— Я… — нервно начала я. Мое сердце подпрыгнуло и забилось где-то в горле. Уж, наверное, Купер должен это заметить. Он наверняка должен догадаться, что я хочу сказать что-то очень важное. — Дело в том, что…

— Хизер!

Я повернула голову. Со стороны Четвертой Западной улицы к нам размашистым шагом приближалась знакомая фигура. Тед.

Господи, только не сейчас. Не сейчас!

— Хизер, — сказал он, подходя к нам. Глаза за стеклами очков в тонкой золотой Оправе смотрят участливо и обеспокоенно. — Я только что узнал. Бог мой, мне очень жаль. Тебя ведь не было в здании, когда это случилось? А, Купер, привет.

— Привет, — сказал Купер.

И тут, словно спохватившись, что его руки все еще лежат на моих плечах, он уронил их и шагнул назад. Вид у Купера при этом был почти… в общем, почти виноватый. Это нелепо, потому что мы не делали ничего такого, из-за чего можно было почувствовать себя виноватым. Ах, да, я собиралась признаться ему в вечной любви.

Только он об этом не знает.

— Я пришел, как только услышал, — сказал Тед и покосился на фургоны телестудий. — Похоже, они сюда все слетелись. Стервятники. — Он передернул плечами и протянул мне один из бумажных пакетов. — Вот, принес нам ланч.

Я взяла пакет. Очень трогательно. Наверное.

— Ой, правда? Как мило с твоей стороны.

— Да, я заскочил по дороге в студенческий центр и взял два салата, — сказал Тед, обнимая меня за плечи. — И пару белковых коктейлей. Подумал, что тебе нужно подкрепиться чем-нибудь питательным — ты же перенесла потрясение, да и завтрак у нас был ужасный.

Салат? Он что, смеется? Неужели я похожа на девушку, которая сейчас не прочь съесть салат? Я бы скорее предпочла большую тарелку чили с фунтом расплавленного чеддера сверху. И завтрак наш вовсе не был ужасным. Он был ужасно вкусный.

Но все-таки из вежливости я сказала:

— Спасибо большое, Тед.

— Купер, извини, что тебе ничего не принес, — грустно улыбнулся Тед. — Я не знал, что ты тут будешь.

— Все нормально, — учтиво сказал Купер. — Я уже успел подкрепиться салатом.

Тед усмехнулся, понимая, что Купер шутит, и добавил:

— Ах, да, поздравляю. Ты стал дядей. Вернее, скоро станешь.

Купер растерялся:

— Не понял?

Значит, Джордан сообщил своим поклонникам о скором прибавлении в семействе, а позвонить родному брату не удосужился. Очень в духе Джордана.

— Джордан и Таня ждут ребенка, — объяснила я Куперу. Кажется, он пришел в ужас. Нормальная реакция.

— Ты шутишь!

Купер не добавил: «Что случилось, у него презерватив порвался?», потому что был слишком хорошо воспитан. Но видно, именно об этом он подумал. Потому что это подумал бы любой, кто знает Джордана и Таню.

— Это правда, — сказала я. — Говорят, их рекламный агент сегодня утром выложил эту информацию на их сайтах.

— Что ж, — вздохнул Купер, — это здорово. Хорошая новость. Наверное, надо купить им… погремушку. Или что-нибудь в этом роде.

— Да, — согласилась я.

Потом, заметив, что Тед стоит рядом и смотрит на меня, выжидательно подняв брови, я сказала:

— Ладно, наверное, нам надо поесть. Пока еще кого-нибудь не застрелили.

Над моей шуткой никто не засмеялся. Как говорит Сара, зачастую мы прибегаем к черному юмору, пытаясь разорвать связь между пугающим стимулом и нежелательным эмоциональным откликом.

Я взяла Теда за руку.

— Ладно, пошли подкрепляться. До скорого, Куп.

 

7

Тед за меня волнуется. Именно это он все время твердит.

— Неужели ты не понимаешь, — сказал он, — что на месте Витча могла оказаться ты.

Я отложила вилку. Мы сидели в кафетерии Фишер-холла, в укромном уголке, и если бы Тед хотел, он бы мог задать вопрос, который постеснялся задать сегодня утром.

Хотя, по правде говоря, если момент, когда мы вместе принимали душ, был неподходящим, то, наверное, момент поедания салата через несколько часов после того, как я обнаружила своего босса с дыркой в голове, тоже не был подходящим.

— Нет, Тед, — возразила я. — Во-первых, в моем кабинете даже нет окна. А во-вторых, тот, кто застрелил Оуэна, по-видимому, что-то против него имел. А у меня врагов нет, не такой я человек.

— Вот как? А доктор Витч, значит, был таким? — Тед засмеялся. — Лысеющий разведенный мужчина средних лет, администратор колледжа?

— Как знать? — Я пожала плечами. — Я же не знала его за пределами офиса. Вдруг он продавал младенцев на черном рынке?

— Хизер!

Я поковыряла вилкой в салате, надеясь, что каким-нибудь чудом в него попал кусочек ветчины, макароны или еще что-нибудь вкусненькое. Но мне не повезло.

— Хизер, я всего лишь пытаюсь сказать, что где-то здесь бродит убийца, — с жаром сказал Тед. — Он убил твоего босса, который, насколько известно, был совершенно безобиден, как… как салат. Вот и все. И я… в общем, я рад, что пострадала не ты.

Я подняла взгляд от пластикового контейнера с салатом и улыбнулась, думая, что Тед шутит. Конечно, он рад, что не меня нашли с простреленной головой. Но разве обязательно говорить об этом вслух?

Однако Тед, очевидно, считал, что в этом есть необходимость. Потому что взял меня за руку и нежно посмотрел мне в глаза.

Господи, он серьезно! Что мне сказать? Что я вообще могу сказать?

— Гм, спасибо. Я… в общем, я тоже рада, что убили не меня.

Мы сидели, держась за руки, когда в кафетерий решительным шагом и с выражением ослиного упрямства на лице вошла Сара.

— Привет! — сказала она, но не таким тоном, каким люди здороваются, а скорее таким, каким говорят: «Где это ты шлялась?» — Вот ты где! На втором этаже в библиотеке проходит собрание административного персонала общежития. Прямо сейчас. Все собрались, не хватает только тебя.

Я вскочила.

— Неужели? А я и не знала. Извини, Тед, мне надо идти. Тед заметно встревожился:

— Но ты даже не допила белковый коктейль…

— Ничего со мной не случится, — заверила я. Не хочу обижать Теда, но этот белковый коктейль по вкусу напоминает сточные воды химического производства. — Я тебе потом позвоню, ладно?

Я не стала целовать его на прощание — все-таки мы находились в кафетерии, и в зале было полно студентов, а наши отношения считаются чисто профессиональными — студент — преподаватель, поэтому я просто пожала ему руку и пошла за Сарой. Мы поднялись по лестнице в библиотеку второго этажа, где до сих пор сохранились книжные шкафы красного дерева. В этих шкафах, сделанных в девятнадцатом веке, некогда хранилась семейная библиотека Фишеров — собрания классиков в дорогих кожаных переплетах. Мы несчетное количество раз пытались возродить библиотеку и расставить в этих шкафах книги, но какой бы засаленной и обтрепанной ни была обложка, книги всякий раз воровали и продавали на Сент-Марк-Плейс.

Однако зал библиотеки по-прежнему пользовался популярностью у студентов, которым надо было подготовиться к экзамену или скрыться от загулявшего соседа по комнате. Это я сочинила и напечатала плакаты: «Тихо! Пожалуйста, занимайтесь молча!» и «Групповые занятия проходят в комнате 211, это дальше по коридору» и повесила их в библиотеке под гипсовым херувимом, который сто лет назад смотрел с потолка на званые вечера, а не на юнцов, барабанящих по клавишам ноутбуков.

— Что происходит? — спросила я Сару, пока мы взбегали по лестнице. — По какому случаю собрание?

— Откуда я знаю, — фыркнула Сара. — Работающих студентов и аспирантов не пригласили. Наше собрание будет в девять часов. Как видно, мы недостаточно хороши, чтобы собираться вместе с такими высокопоставленными персонами, как профессиональные работники.

— Уверена, вас не пригласили только потому, что в это время большинство из вас должно быть на занятиях. — Я немного опешила, меня поразила горечь в ее тоне. Сара терпеть не может, когда ее не приглашают поучаствовать в чем-то, чем занимаются штатные сотрудники. В этом я не могу ее упрекнуть, потому что она работает так же, а то и упорнее, чем любой из нас, и делает это всего лишь за жилье и питание, а кроме этого еще и учится очно. Конечно, неприятно, что администрация колледжа намерена лишить ее страховки и всего прочего. У нее есть полное право возмущаться и даже бастовать.

Мне бы только хотелось, чтобы КРА нашел другой, не такой экстремистский способ заставить президента Эллингтона выслушать требования. Ну почему они не могут просто собраться за столом переговоров и все обсудить?

Хотя, наверное, они уже пытались это сделать. Разве не в этом состояла задача Оуэна? И смотрите, как «замечательно» все обернулось.

— Как продвигаются дела? — спросила я Сару, когда мы поднялись на второй этаж. Здесь было тихо, поскольку в это время большинство студентов или сидели на занятиях, или ели в кафе. — Я имею в виду, как идут дела у КРА… теперь, когда доктор Витч… ну, так сказать, сошел со сцены. Я знаю, что прошло всего несколько часов, но…

— А как, по-твоему, наши дела могут продвигаться? — с жаром воскликнула Сара.

— Ой, Сара, извини…

— Ладно, не важно, — зло бросила Сара. — Спорим, я могу точно предсказать, что будет на этом собрании? Президент Эллингтон назначит кого-нибудь, например доктора Джессапа, временным директором, пока не найдут замену доктору Витчу. Себастьян считает, что раз доктора Витча нет, президент Эллингтон обязан встретиться с нами напрямую, без посредников. Я ему пыталась сказать, что такого не будет никогда. Зачем президенту Эллингтону мараться самому, когда он может нанять для грязной работы кого-нибудь другого?

К моему немалому удивлению, Сара вдруг расплакалась прямо в коридоре, перед стендом с просветительскими материалами о безопасном сексе. Меня это встревожило, я обняла ее и прижала к себе, ее торчащие во все стороны кудряшки щекотали мне нос.

— Сара. — Я погладила ее по спине. — Ну, не надо, успокойся. Все не так плохо. Вернее, конечно, плохо, что убили человека, но ведь твои родители уже пообещали, что оплатят тебе медицинскую страховку. Они только что купили зимний домик в Таосе, так что лишние шестьсот баксов в семестр их не разорят. А родителям Себастьяна, если не ошибаюсь, принадлежат все кинотеатры в Гросс-Пойнте, так что он тоже не бедствует…

— Дело не в этом! — Сара всхлипнула, уткнувшись в мое плечо. — Это вопрос принципа! Как быть с теми, у кого нет родителей с годовым доходом, выражающимся семизначным числом? Разве они не заслуживают медицинской помощи?

— Конечно, заслуживают, — сказала я, — но не все зависит только от президента Эллингтона. Решение подписывать или не подписывать новое соглашение с вашим комитетом во многом зависит от совета попечителей…

— Об этом я Себастьяну и говорила! — Сара вдруг оттолкнула меня и принялась вытирать слезы тыльной стороной ладони. — Господи, он такой упрямый и агрессивный!

Я хотела сказать Саре, что ей нужно осторожнее выбирать выражения, особенно сейчас, когда полиция, вполне возможно, ищет среди членов КРА подозреваемого в убийстве Оуэна, но тут дверь библиотеки распахнулась, и к нам заглянул Том — тот самый, который несколько месяцев назад был моим боссом.

— Вот ты где! Заходи! — свистящим шепотом позвал он, увидев меня. — Ты чуть не пропустила самое интересное!

Под «самым интересным» обычно он имеет в виду потеху, какая бывает, когда старшие администраторы выставляют себя дураками. Раньше мы с ним любили наблюдать за подобным зрелищем и для этого обычно во время собраний садились на последний ряд.

— Сейчас приду, — сказала я, повернулась к Саре и убрала с ее лица не в меру распушившиеся волосы. — Мне пора. Ничего, если я тебя оставлю? Я за тебя волнуюсь.

— Что? — Сара подняла голову, и слезы ее в одно мгновение высохли. Вернее, почти высохли, на ресницах еще блестела влага, но это вполне можно было принять за проявление аллергии. — Со мной все в порядке. Иди на свое важное собрание, не смею тебя задерживать.

Я с сомнением всмотрелась в ее лицо.

— Детектив Канаван все еще в моем кабинете? Если его нет…

— Я знаю! — Сара закатила глаза и с сарказмом закончила: — Кто-то должен находиться в кабинете, чтобы жильцам резиденции при необходимости было с кем поговорить о трагедии. Не волнуйся, я буду там.

— Хорошо, когда освобожусь, мы с тобой обязательно поговорим.

— Замечательно, — усмехнулась Сара. — Жду с нетерпением.

Я еще раз озабоченно посмотрела на нее и юркнула в дверь, которую придерживал Том.

— А Сара ничуть не изменилась, — заметил Том.

— У нее была трудная неделя, — сказала я в Сарино оправдание. — К тому же она влюблена в главу КРА, а он ее даже не замечает.

Не похоже, чтобы Том проявил хотя бы малейшее сочувствие.

— Да на кой он ей сдался? По-моему, он никогда не моется.

Я кивнула и повернулась лицом к собранию. В библиотеке Фишер-холла собрался весь отдел размещения, во всяком случае, все девять директоров, их помощники, три районных координатора, штатный психолог доктор Флинн, глава отдела размещения доктор Джессап, психолог-консультант доктор Джиллиан Килгор, какой-то мужчина, которого я раньше не видела, президент Эллингтон и почему-то Маффи Фаулер. Все они расселись на голубых виниловых диванах, точнее двухместных диванчиках, потому что, если поставить в библиотеке полноценные диваны, студенты повадятся на них ночевать, а мы предпочитаем, чтобы они спали в своих комнатах, а не в общественных местах.

— Ну, — сказал доктор Джессап, как только увидел меня.

Значит, Сара не преувеличивала, все и правда ждали меня, чтобы начать собрание. Он подождал, пока мы с Томом займем места (в последнем ряду). Поскольку все диванчики были заняты, нам пришлось сесть на бежевое ковровое покрытие (цвет выбран не случайно — на нем меньше заметны пятна от пролитой содовой). Мы сели, прислонившись к стене, прямо под окнами, выходящими на Вашингтон-сквер. Том тут же открыл авторучку «Монблан», которую подарили ему родители, и написал на пустой странице ежедневника: «Добро пожаловать в ад!»

— Спасибо! — одними губами ответила я.

Когда моим начальником был Том, жизнь была намного приятнее. Хотя бы потому, что мы целыми днями бегали по обувным магазинам на Восьмой улице или сидели в офисе, болтали и слушали Келли Кларксон. А еще Том никогда не интересовался, где я беру бумагу для ксерокса. Главное, чтобы она там была.

Ну и еще такая мелочь: Том был не настолько глуп, чтобы допустить выстрел в собственную голову.

— Теперь, когда все собрались, — продолжил доктор Джессап, — позвольте сообщить главное. Уверен, все вы уже знаете, что сегодня утром мы в Фишер-холле пережили трагическое событие, которое будет иметь последствия не только для нашего отдела, но и для всего колледжа. Сегодня утром Оуэн Витч, временно исполнявший обязанности директора Фишер-холла, был убит в своем кабинете выстрелом в затылок. Никто из нас не успел узнать Оуэна Витча так хорошо, как бы нам хотелось, но то, что мы о нем все-таки знаем, позволяет считать, что он был хорошим человеком, не заслуживающим такой ужасной, трагической смерти.

Том с самым серьезным видом написал наверху чистой страницы ежедневника слово «Трагедия» и поставил под ним две галочки.

— Кто это? — спросила я, показывая на единственного человека в комнате, который был мне незнаком.

— Ты не знаешь, кто это? — изумился Том. — Это же преподобный МаркХолстед. Новый межконфессиональный священник студенческого кампуса.

Я взглянула на преподобного Марка. Безлично-приятная внешность спортивного комментатора. Он был в потертых (очень аккуратно потертых) джинсах, спортивном пиджаке и при галстуке. Сидел преподобный на подлокотнике диванчика, который делили Маффи Фаулер и Джиллиан Килгор. Маффи подалась вперед и взирала на доктора Джессапа, слегка приоткрыв рот.

Преподобному Марку открывался прекрасный вид сверху на переднюю часть белой в оборочках блузки Маффи.

— Мы собрали вас всех, — продолжал доктор Джессап, — чтобы заверить, что полиция делает все возможное и старается добраться до сути этого трагического преступления…

Том с серьезным видом сделал в своем ежедневнике еще одну пометку.

— …судя по всему, это окажется единичным случаем немотивированного насилия. Другим членам нашего коллектива ничто не угрожает. Да, Саймон?

Саймон Хейг, директор Вассер-холла, самого главного соперника Фишер-холла, поскольку там есть собственный плавательный бассейн в подвале (ну и потому, что он не носит несчастливое прозвище Общаги смерти), опустил руку и произнес в своей всегдашней невыносимо нудной (на мой взгляд) манере:

— Это вы так говорите. Что никому из сотрудников ничто не угрожает. Но разве вы можете это гарантировать? Разве мы можем быть уверены, что никто из нас не станет следующей жертвой? Откуда нам знать, что остальные члены коллектива не находятся под прицелом?

Некоторые директора согласно закивали. Том нарисовал человечка, похожего на Саймона. Потом пририсовал взрыв вокруг его головы.

— Ну, — прошептал он, — как поживает Мужчина? Я недоуменно заморгала.

— Ты имеешь в виду Теда?

— Нет, я имею в виду того, кто тебе действительно нравится. Купера. Как у него дела? Сто лет его не видел.

— У него все в порядке, — ответила я (признаюсь, ответила несколько безрадостно).

Ну да, мы сидели на собрании по поводу убийства моего босса, труп которого я нашла несколько часов назад. Это трагическое событие, ведь человека убили ни за что, в расцвете сил. Но мне вовсе не нужен совет по части любовных отношений! И уж точно не от Тома!

— Сегодня утром Тед спросил, могу ли я взять летом отпуск, а потом сказал, что хочет задать мне один вопрос, — прошептала я.

На лице Тома отразилось благородное негодование.

— Что-о? Ты это серьезно? Сколько вы с ним встречаетесь, месяц?

— А три не хочешь? Три месяца. И кто бы говорил!

— Детектив Канаван из шестого участка, — говорил доктор Джессап, кожа которого слегка лоснилась в свете люминесцентных ламп (в семидесятых годах оригинальные люстры, которые висели в библиотеке, сняли, убрали и систему воздуховодов, заменив ее подвесным потолком), — заверил меня, что он и его люди делают все возможное, чтобы раскрыть это преступление как можно быстрее…

Том поколебался, думая, добавить ли еще одну пометку, но потом решил, что не стоит.

— …и он совершенно уверен, что никто не охотится на сотрудников.

— Почему никто не встанет и не скажет прямо? — Директор корпуса, расположенного на Уолл-стрит (этот корпус колледжу пришлось купить, потому что в кампусе не хватало комнат), встал и окинул присутствующих гневным взглядом. — Мы все знаем, кто это сделал. И почему. Это КРА! За этим убийством наверняка стоит Себастьян Блументаль! И давайте не будем сами себя обманывать!

Тут начался бедлам. Похоже, многие считали, что в этом деле замешан Себастьян. И не только из-за того, что Себастьян носит длинные волосы и редко моется.

Доктор Джессап пытался всех успокоить, напоминая, что в этой стране любой гражданин, даже длинноволосый немытый аспирант, считается невиновным, пока его вина не доказана, — но тщетно. Несколько человек вызвались поймать Себастьяна и сделать из него котлету. В конце концов доктор Килгор и доктор Флинн попытались навести порядок, хлопая в ладоши и крича:

— Люди, люди, прекратите! Мы — работники сферы высшего образования, а не какие-нибудь уличные хулиганы!

Конечно, это совершенно не подействовало.

Тогда Том снял со стены огнетушитель и выпустил в середину комнаты струю углекислого газа. Вот это подействовало. Еще как! Причем Том проделал это со скучающим видом, потому что у себя в студенческом землячестве он именно таким способом разгоняет сборища.

— Всем сесть, — монотонно приказал он.

Просто удивительно, как быстро все послушались. Вообще-то, Том как-никак бывший полузащитник техасской футбольной команды, в нем роста шесть футов три дюйма и двести фунтов веса.

— Прошу вас, господа, — сказал доктор Джессап после того, как Том восстановил порядок. — Давайте не будем забывать, где мы находимся. Когда у полицейских будут улики, необходимые для того, чтобы произвести арест, они это сделают. А пока, прошу вас, давайте не будем осложнять ситуацию поспешными выводами.

Я задумалась, может, предупредить Сару, пусть она поговорит с Себастьяном. Судя по всему, ему сейчас лучше не высовываться. Во всяком случае, если он сам себе не враг.

— Марк, — сказала доктор Килгор, складывая пальцы домиком. (Будь здесь Сара, она бы тут же отметила, что это явный признак того, что доктор Килгор ставит себя выше других.) — Я тут подумала… Вам не кажется, что сейчас самый подходящий момент объявить минуту молчания в память об Оуэне?

— Совершенно с вами согласен, — кивнул преподобный Марк. Он вскочил с подлокотника и склонил голову. Все присутствующие, включая меня, последовали его примеру.

— Отец небесный, — приятным низким голосом произнес преподобный, — просим Тебя, чтобы…

Том снова сел на ковер и ткнул меня локтем. Я покосилась на него.

— Ну что? Это же минута молчания!

— Знаю, извини. Но я забыл: это твой третий начальник за год?

— Да, — прошептала я. — Тсс!

Все-таки иногда его остроумие действует на нервы. Том помолчал секунды две, а потом снова подал голос:

— Тебе надо уволиться, — прошептал он.

— Не могу. Эта работа мне нужна, она позволяет не платить за обучение. Ну и зарплата мне тоже нужна, конечно. Тсс!

Молчание длилось еще три секунды, потом:

— Пока не увольняйся, — прошептал Том. — Дождись, когда у тебя будет восемь начальников. Тогда и уволишься. И будешь говорить всем: «Хватит с меня восьми!»

 

8

Но настоящий кошмар начался только после стандартной процедуры объявлений, последовавшей за минутой молчания. Роль временно исполняющего обязанности директора общежития будет исполнять Том — пока не найдут другого временно исполняющего обязанности директора. Когда я это услышала, мне ужасно захотелось отсалютовать ему пятерней, но поскольку после этого объявления все взгляды обратились в нашу сторону, я скорбно потупилась, глядя на собственные кроссовки. В конце концов, это же я нашла сегодня утром труп босса. И не обязательно всем им знать, что Оуэна я почти ненавидела.

Нас заверили, что декан по учебной работе разошлет по электронной почте всем студентам извещение о кончине одного из сотрудников, не упоминая, впрочем, о трагических обстоятельствах его смерти и рекомендуя всем представителям студенческого коллектива воспользоваться психологическими консультациями.

Поминальную службу организует преподобный Марк, время и место будут объявлены отдельно. Жена доктора Витча, точнее бывшая жена, и его родственники (как, у Оуэна были родственники? Я имею в виду люди, которым он действительно был дорог?) уже выехали в Нью-Йорк. Их поселят в Вассер-холле в апартаментах для VIР-персон бесплатно. (Вот гады! Вассер-холл, а не семейство Витча. Какие же они мерзкие! Мало того что у них есть бассейн и не бывает убийств, так они еще и сподобились заиметь апартаменты для VIРов!) Обычно эти апартаменты держат в резерве для важных гостей и людей, которым колледж присваивает почетные степени.

И тут Джессап, Килгор и Флинн сделали свое финальное объявление, от которого у меня (и, похоже, у Тома тоже) прямо кровь застыла в жилах. Они объявили, что поскольку мы слишком разобщены этой трагедией, а также раздираемы разногласиями по вопросу отношений с КРА, прямо сейчас будут проведены упражнения по командной работе, то есть игры, которые должны укрепить сплоченность коллектива.

Мы с Томом панически переглянулись. Игры?

— Матерь Божья! — выдохнул Том. — Что угодно, только не это!

К сожалению, доктор Килгор, с которой и Том, и я в прошлом имели несчастье работать в довольно тесном контакте, это услышала. Она бросила на нас обоих колючий взгляд.

— Участие строго обязательно, — четко выговорила она.

Но, по-видимому, не для президента колледжа, поскольку президент Эллингтон быстро сказал, что у него важная встреча (полагаю, с бутылкой виски, если у него есть хоть сколько-то здравого смысла), и удалился. Я ожидала, что Маффи Фаулер последует за ним, она ведь даже не штатный сотрудник. Но она тут же ухитрилась зацепиться своим трехкаратным бриллиантом за спортивный пиджак преподобного Марка. Видимо, решила: «Пожалуй, можно и остаться — вдруг это будет забавно».

Упражнения по командной работе оказались даже страшнее, чем мы с Томом думали. Доктор Флинн принес стопку невостребованных газет, которые валялись под столом стойки ресепшн на первом этаже. Нам велели разделиться на пятерки, и каждой команде вручили по куче газет. Мы с Томом сразу схватились друг за друга, чтобы попасть в одну команду.

— Ей пришлось очень много вынести сегодня, я ей нужен, — сказал Том доктору Килгор, когда та скептически подняла брови, поскольку цель упражнения состояла в том, чтобы каждый лучше узнал тех членов коллектива, с которыми иначе мог бы и не познакомиться. Как-то получилось, что в нашу команду вошли преподобный Марк, Маффи Фаулер и доктор Килгор — последняя сама включила себя в нашу команду, не иначе, как затем, чтобы присматривать за мной и Томом.

— Ну-с, — сказал доктор Флинн, когда каждая команда устроилась на отведенном ей диванчике (поскольку ни один из диванчиков не вмещал всю команду, мы с Томом опять оказались на полу), — наверняка каждый из вас думает, что же мы будем делать с этими газетами. Так вот, я хочу, чтобы каждая команда совместными усилиями построила из имеющихся у нее газет шалаш, достаточно большой, чтобы в нем могла укрыться вся команда.

Саймон, директор Вассер-холла, судя по выражению лица, был в ярости.

— Как мы это сделаем? У нас нет ни ножниц, ни липкой ленты.

— Да, Саймон, я знаю, — спокойно сказал доктор Флинн. — Однако у вас есть степень магистра социологии, и четверо ваших товарищей по команде столь же хорошо образованны, к тому же все отличаются прекрасным умением работать с людьми. Думаю, совместными усилиями вы в состоянии построить шалаш, в котором сможете поместиться хотя бы на пару минут, пока оценят вашу работу…

— Так нам еще и ОЦЕНКИ будут за это выставлять? — в бешенстве закричал кто-то.

— Не думаю, что задание, предназначенное для укрепления духа коллективизма, должно оцениваться, — вставил другой.

— Ну, ну, — сказал доктор Джессап, — это все игра. Доктор Витч хотел бы, чтобы мы это сделали.

Не думаю, что кто-либо из собравшихся действительно знал, чего бы хотелось доктору Витчу. Может, ему и показалось бы забавным строительство домов из газет. По крайней мере, он бы точно предпочел вариант с выставлением оценок.

— Ну и потеха, — сказала Маффи, когда наша команда приступила к строительству шалаша.

— О да! — сказал Том. — Мне гораздо интереснее здесь, чем в кабинете.

Врет. На офисном компьютере установлена его любимая игра «Madden NFL», и он целыми днями в нее играет. Конечно, когда не занят тем, что созывает друзей попить пива. Он наверняка и по ночам в нее играет.

— Мне тоже, — бодро улыбнулся преподобный Марк. Потом он посмотрел на меня и перестал улыбаться. — Хотя, конечно, повод, по которому мы здесь собрались, очень грустный.

Маффи тоже перестала улыбаться.

— Это верно.

Она посмотрела на меня огромными карими глазами олененка Бэмби. И в этих глазах стояли слезы. Интересно, как она это делает, да так к месту?

— Вы с ним вместе работали, наверное, ты совершенно убита горем. Просто убита.

— Вы были секретарем доктора Витча? — Преподобный Марк посмотрел на меня с сочувствием, к которому примешивалось нездоровое любопытство: еще бы, ведь перед ним человек, недавно нашедший труп.

— Административным помощником, — одновременно поправили его Том и доктор Килгор.

— Может, начнем сооружать шалаш? — предложила доктор Килгор и двумя пальцами, чтобы не испачкать типографской краской одежду, взяла стопку газет. — Как будем строить, какие есть предложения?

— Ну, наверное, постройка не будет стоять без опоры? — Том взял у доктора Килгор нашу стопку газет. Он явно терял терпение. — Предлагаю сделать четыре колонны, вот так.

Он скатал несколько страниц в трубочку — получилось нечто вроде палки.

— Используем их как опоры, а другую газету просто положим сверху как крышу.

— Здорово! — восхитилась я. — Раз — и готово.

— Хм, — сказал преподобный Марк. — Не хочу никого обидеть, но однажды я был с миссией в Японии и научился оригами. Каждую газету можно свернуть вот так… позвольте, я покажу.

Преподобный Марк забрал у Тома газеты и, разрывая и сворачивая их самым причудливым образом, принялся сооружать из них какую-то сложную конструкцию. Маффи и доктор Килгор в восторге наблюдали за ним, быстрые движения пальцев преподобного завораживали их.

— Боже правый, Марк… можно мне называть вас Марком? — спросила Маффи.

— Конечно.

— Боже правый, Марк, вы так здорово это делаете!

— Во многих культурах сворачивание бумаги считается искусством, — заметил Марк, — но в действительности в этом деле гораздо больше от математики. Например, некоторые классические проблемы построений в геометрии не могут быть решены с использованием циркуля и линейки, но решаются при помощи всего лишь нескольких складок бумаги. Интригующе звучит?

Темные глаза Маффи округлились от восхищения:

— Совершенно с вами согласна! Японцы — великая нация. Обожаю суши!

Мы с Томом переглянулись, Том закатил глаза.

— Хорошо. — Доктор Флинн переходил от одной команды к другой. — Хорошо. Вижу, вы действуете согласованно и ладите друг с другом. Именно на такой результат мы с Джиллиан и рассчитывали. Коллектив, преодолевающий противоречия, не сдающийся перед лицом трагедии…

— Где мой ежедневник? Это надо записать, — пробормотал Том.

— А теперь, поскольку, как я вижу, это задание для вас слишком легкое, я усложню задачу и завяжу вам глаза!

Доктор Флинн достал из коробки пару десятков дешевых шелковых шарфов и стал раздавать их, одновременно объясняя, что мы должны завязать себе глаза и продолжать постройку газетных домов вслепую.

— Но если мы не будем видеть, что строим, — заныл Саймон из Вассер-холла, — наши шалаши будут выглядеть черт знает как, и мы получим плохие оценки!

— Ерунда! — заявил доктор Флинн. — Один из членов команды останется с открытыми глазами и будет руководить остальными. Выбрать руководителя — ваша задача.

— Я выбираю Марка, — быстро сказала Маффи.

— О… — Марк поднял глаза от причудливо сплетенной бумажной стены. — Право же…

— Я поддерживаю, — кивнула Джиллиан и повернулась к нам с Томом. — Вы не возражаете?

— Э-э… — Я подумала, что если нашим лидером будет Марк, то мы проторчим тут целый день. Как он собирается научить нас строить дом в технике оригами? Особенно если мы будем с завязанными глазами. Ну да ладно, все равно. — Конечно, нет.

— Не знаю, — сказал Том, и на его лице появилось странное, незнакомое мне мечтательное выражение. — Хизер сегодня перенесла тяжелую психологическую травму, когда вошла в кабинет и обнаружила своего любимого начальника, и не просто начальника, а наставника… Хизер, ты же мне говорила, что Оуэн был твоим наставником, правда?

Я воззрилась на него.

— Что?

— Не скромничай, — сказал Том. — Здесь все свои. Мы понимаем, как ты была потрясена, когда увидела Оуэна в таком виде. Не стесняйся, Хизер, ты можешь в этом признаться. Когда ты увидела, что письменный стол, за которым когда-то работал я, весь забрызган кровью…

— Том, ради бога! — воскликнула Джиллиан с гримасой отвращения.

— Думаю, капитаном команды нужно сделать Хизер, — благочестиво произнес Том. — После всего, что ей пришлось сегодня пережить, было бы жестоко заставлять ее завязывать глаза. Она мне призналась, что стоит закрыть глаза, она сразу видит мозги Оуэна, разбрызганные по его ежедневнику со сценами из Дилберта…

— Из Гарфилда, — уточнила я.

— Вот что, ребята, будьте любезны… — начала Джиллиан, но ее перебил преподобный Марк.

— Я согласен с… Томом, так ведь вас зовут? — Марк закрыл глаза и покачал головой. — После всего, что Хизер пережила, ей обязательно нужно быть капитаном команды.

— Я тоже так думаю, — быстро сказала Маффи и посмотрела на Джиллиан со слезами на глазах. — Это будет справедливо.

У доктора Килгор был такой вид, будто ее вот-вот хватит удар.

— Отлично, — процедила она сквозь зубы и стала раздавать шарфы, которые ей передал доктор Флинн. — Все завязывайте глаза. Все, кроме Хизер.

— И вы тоже, доктор Килгор? — с улыбкой спросил Том.

— Я тоже, — мрачно сказала Джиллиан, завязывая на голове повязку.

— Марк, — заскулила Маффи, — у меня что-то не получается. Не могли бы вы мне помочь?

— О… Я уже завязал себе глаза, но я попытаюсь, — сказал преподобный.

Он неуверенно протянул руку к Маффи и ухитрился схватиться прямо за грудь, которую Маффи буквально подставила под его руку.

— О господи! — вскричал он, бледнея.

— Ой! — Маффи очаровательно покраснела. Наверное, от восторга. — Ничего страшного.

— Прошу прошения!

Преподобный Марк, казалось, готов был себя убить. За каких-нибудь три секунды его красивое лицо из белого как снег, стало малиновым как свекла. Даже шея покраснела до самого воротничка рубашки.

— Вы не виноваты, у вас же глаза были завязаны! — проворковала Маффи. Она сумела самостоятельно поправить повязку, как вполне могла бы сделать это с самого начала. — Не волнуйтесь, я уже справилась.

— В-вы ув-верены? — заикаясь, пролепетал преподобный Марк. — Может, доктор Килгор или Хизер…

— Все в порядке, — промурлыкала Маффи.

— Ну, раз уж Хизер у нас капитан команды, — сухо сказала Джиллиан, — может, ей пора начать руководить?

— Конечно, — сказала я. — Марк, покажите нам, как вы делаете эти штучки из бумаги, из которых получаются стены.

— Это будет нелегко, — сказал преподобный Марк. — Особенно вслепую. Но я попытаюсь. Во-первых, возьмите газетный лист и разорвите его вот так.

Джиллиан и Маффи принялись рвать газеты на полосы. Том неловко подался вперед, потянувшись за газетой, и наклонился к моему уху.

— Знаешь, — прошептал он, — это самое сексуальное занятие, в каком мне только доводилось участвовать.

— А может, ты просто будешь скатывать трубочки? — прошептала я. — С такой скоростью, как сейчас, мы никогда не обыграем Вассер-холл.

— Хизер! — с притворно-укоризненным видом Том покачал головой. — Суть не в победе, а в том, чтобы сплотиться воедино и почувствовать себя одной командой.

— Заткнись, — сказала я. — Мы побьем Вассер-холл, даже если это будет последнее, что я сделаю.

В конце концов мы победили. Наш «шалаш» был закончен гораздо раньше, чем все остальные. Я загнала в него членов нашей команды, подняла руку и позвала:

— Доктор Флинн! Доктор Флинн! Мы закончили. Доктор Флинн подошел и оценил труды моей команды.

— Хорошая работа, просто прекрасная. Вы показали великолепный пример командного труда.

— Можно нам теперь снять повязки? — поинтересовалась Маффи.

— Конечно, — разрешил доктор Флинн.

Маффи, преподобный Марк, Джиллиан и Том сняли повязки и оглядели газетный домик, в котором сидели.

— Ну разве это не чудо?! — воскликнул доктор Флинн. — Сядьте и отдохните, пока остальные закончат свои постройки.

Джиллиан ошеломленно уставилась на четыре неказистые бумажные колонны, которые поддерживали столь же неказистый бумажный полог. Это напоминало самый дешевый на свете свадебный шатер.

— Но где же стены, которые мы плели? — пожелала знать Маффи.

— А, — отмахнулась я, — на такую постройку ушла бы целая вечность, поэтому я приняла волевое решение не использовать их, а пойти по пути, который предложил Том.

Джиллиан посмотрела на свои ногти, испачканные черной типографской краской, и на свой заляпанный пятнами белый льняной костюм.

— Вообще-то, — сказала она, — можно было и предупредить.

— Вы работали с таким энтузиазмом, — сказала я, — что мне не хотелось гасить ваш пыл.

— Ну, — сказал преподобный Марк, выбираясь из бумажной постройки, — это было занятно. О, позвольте я помогу вам подняться…

— О. спасибо большое.

Маффи, похоже, в самом деле было нелегко встать на ноги, что не удивительно в такой узкой юбке и на высоченных каблуках. Она вложила обе руки, перепачканные типографской краской, в руки преподобного Марка.

— Любовь моя, — тихо пропел мне в ухо Том, — в моей жизни есть только ты, только одно на свете согревает меня…

— Надо ли продолжать эту бессмысленную игру? — спросил Саймон из Вассер-холла, срывая с себя повязку. Слово «игру» он произнес на британский манер. — Они выиграли, так зачем нам продолжать…

— Саймон, суть не в том, кто выиграет и кто проиграет, — произнес доктор Флинн. Но если хотите знать лично мое мнение, то суть как раз в том, что мы выиграли, а Вассер-холл проиграл. — Прошу вас, наденьте повязку и продолжайте помогать своей команде.

— Так нечестно, — заскулил Саймон. — Том и Хизер уже работали раньше вместе. Совершенно ясно, что они совместимы. А я со своими товарищами по команде едва знаком, не хочу вас обидеть, ребята…

— Саймон! — оборвал доктор Джессап, глаза которого были завязаны разноцветным шарфом. Джессап сидел посередине конструкции, похожей на недостроенный вигвам. — Наденьте повязку!

И тут дверь библиотеки распахнулась, и в нее шагнул студент.

— Прошу прощения, — сказал ему доктор Флинн, — но библиотека закрыта, здесь проводится важное административное собрание персонала.

Студент огляделся. Взрослые мужчины и женщины в деловой одежде — должностные лица колледжа — сидели с завязанными глазами в постройках из старых газет. На лице студента отразилась растерянность.

Только тут я поняла, что этот студент — Гевин МакГорен.

— Э-э… мне нужна Хизер Уэллс, внизу мне сказали, что она здесь.

Я быстро пошла к нему.

— Все в порядке, — сказала я доктору Килгор, — это займет всего несколько минут.

— Возвращайтесь быстрее, — неодобрительно нахмурилась Килгор. — Нам еще нужно проанализировать то, что мы узнали о себе из этой игры.

«Ага. Например, как я тебя ненавижу? Это незачем анализировать, я и так знаю».

Я кивнула в сторону двери, показывая Гевину, что нам лучше выйти в коридор. Он скользнул за дверь, с трудом скрывая изумление.

— Эй, что тут творится? — спросил он, как только мы оказались в коридоре. — Одному чуваку всадили пулю в башку, и у вас у всех крыши поехали?

— Гевин! — Я поспешно закрыла дверь в библиотеку. — Мы пытаемся помочь друг другу справиться со скорбью. Что тебе нужно?

— Значит, это вы так со скорбью боретесь? Играя в индейцев и ковбоев? А кто эта классная чувиха с буферами?

— Ее зовут Маффи. Честное слово, Гевин, у меня из-за тебя будут неприятности. Что тебе нужно?

— Маффи? — Гевин недоверчиво покачал головой. — О'кей. В общем, у меня вот какое дело. Я подумал, что тебе нужно об этом знать. На нашем этаже есть одна девчонка, Джейми, знаешь ее?

Я замотала головой.

— Джейми?

— Ну, вроде, у нее на сегодня была назначена встреча с Витчем.

Тут меня осенило.

— Ах, да, Прайс! Джейми Прайс. Честное слово, Гевин, у меня сейчас нет времени…

— Но послушай! — Гевин замахал руками. — Она мне говорила, что никому ни до чего дела нет, а я ей: мол, Хизер не такая, как все, ей не все равно. А ты предпочитаешь играть в индейцев и ковбоев…

Я свирепо посмотрела на него.

— Гевин, в чем дело? Скажи толком.

Он пожал плечами.

— Ни в чем. Просто… в общем, я услышал, что эта Джейми плакала в своей комнате, так? А ее соседка по комнате вышла и сказала, что она никак не успокоится, так? А я ей сказал: мол, дай-ка, ею займется Гевин, понимаешь, что я имею в виду?

— Гевин! — Мне просто не верилось, что выпал такой неудачный день. Да еще и начался в такую рань, в шесть утра! Ну да, правда, потом был секс. Но потом труп. А теперь еще это. — Ты хочешь умереть прямо сейчас? Потому что я…

Он быстренько сбросил с себя образ крутого парня.

— Ладно, серьезно. Я зашел и спросил, что случилось, а она сказала, чтобы я уходил, а я ей сказал: мол, правда могу помочь, потому что я… — Тут Гевину хватило такта изобразить смущение. — В общем, неважно, опустим эту часть. Но она все равно…

— Нет, Гевин, это важно. Что ты ей сказал?

— Да нет, неважно, это к делу не относится. Ну и она…

— Гевин, если ты мне сейчас же не скажешь, я повернусь и уйду на собрание.

— Яейсказалчтомоямамагинеколог, — пробурчал Гевин, не разделяя слов, и покраснел. — Послушай, я знаю, что это глупо, но девчонка все тебе расскажет, если будет думать, что у тебя мама гинеколог. Не знаю почему.

Жалко, что Гевин специализируется на кинематографии, потому что в качестве сотрудника какого-нибудь охранного агентства он стал бы достоянием нации. Мне не пришло в голову ничего другого, кроме как сказать:

— Продолжай.

— В общем, так. Я думал, она признается, что подцепила венерическую болезнь или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, я на это надеялся, потому что это бы означало, не прочь… ну ты понимаешь.

— Ох, Гевин. — Я вздохнула и возвела глаза к потолку. — А я-то думала, что твоя любовь ко мне чиста, как первый снег…

— Да ладно. — Гевин снова покраснел и покачнулся на пятках своих кроссовок «Найк». — У мужчины, знаешь ли, есть свои потребности. А она, в общем, Джейми, ну… классная… Ты понимаешь. Она… короче, она похожа на тебя.

— Уф, кажется, меня сейчас стошнит, — сказала я. — Гевин, клянусь, если ты вытащил меня с собрания только для того, чтобы…

— Нет! — Гевин так искренне возмутился, что стало ясно — он не врет. — Хизер, подожди!

— Тогда о чем вообще речь? Гевин?

— О том, что она мне сказала.

Он поднял голову, выпятив подбородок с козлиной бородкой.

— Ну? — Я скрестила руки на груди. — Что именно?

— Она знает, почему его застрелили, — сказал Гевин. — Твоего босса. И она очень из-за этого переживает.

От неожиданности я опустила руки.

— Что-о?

— Я просто пересказываю тебе ее слова. Она сказала, что это ее вина. Что если бы не она, этот доктор, как его там, был бы сейчас жив.

 

9

Я с открытым ртом стояла посреди коридора второго этажа и смотрела на Гевина. Справа от нас открылись двери лифта, и в коридор вышли две хихикающие первокурсницы. Они были так поглощены своим хихиканьем и огромными банками сока, что не обратили внимания на объявление: «Библиотека закрыта. Идет собрание. Посторонним вход воспрещен».

— Свистушки, — позвал их Гевин.

Девушки на секунду перестали хихикать и оглянулись. Он показал на объявление.

— Не ходите туда. Закрыто, видите?

Девушки посмотрели на объявление. Потом на Гевина. Потом переглянулись, захихикали и направились к пожарной лестнице.

Гевин снова взглянул на меня. Думаю, по моему лицу он догадался, что я не поверила в его рассказ.

— Ей-богу, Хизер, я не сочиняю. Она так и сказала. Точно тебе говорю.

— Она сказала, что виновата в смерти Оуэна? — Я покачала головой. — Гевин, это какая-то бессмыслица.

— Знаю. — Гевин пожал плечами. — Но она так сказала. Поэтому я и пошел тебя искать. Я подумал, что это… ну, в общем, улика. Правильно?

Я опять покачала головой.

— Не знаю, что это. А еще что-нибудь она говорила?

— Не-а. Она сразу после этого расплакалась, и я больше ничего от нее не добился. Она сказала, что хочет домой. Но она из Уэстчестера, так что не может в любой момент взять и уехать. Она собиралась позвонить матери, чтобы та встретила ее на станции железной дороги. Вот я и решил, что лучше найти тебя поскорее. Ну, ты понимаешь, ты можешь попытаться не дать ей… в общем, улизнуть. Дело было минут пять назад, и если поторопишься, то ты ее еще застанешь.

Я кивнула. Меня удивило такое проявление здравого смысла со стороны Гевина.

— Ладно, хорошо. И… спасибо, Гевин. Я сейчас же пойду и встречусь с ней. Может, удастся ее успокоить и уговорить встретиться с полицией до того, как она…

Но тут меня прервал леденящий душу визг, мне показалось, что он донесся откуда-то с первого этажа.

Я не стала ждать, когда выйдет начальство, а распахнула дверь пожарной лестницы и помчалась за хихикающими первокурсницами, перескакивая через три ступеньки. Гевин бежал за мной.

Обе девушки стояли в вестибюле, судя по всему, с ними ничего не случилось. Вместе с толпой других обитателей резиденции они, открыв от удивления рты, наблюдали, как полицейские уводят Себастьяна Блументаля, закованного в наручники. Его вели мимо стойки ресепшн, мимо охраны. Позади с мрачным видом шагал детектив Канаван. Выставив вперед ладони, он говорил:

— Все, ребята, представление окончено, расходитесь по комнатам. Идите, идите.

Но никто не двинулся с места. Да и как можно было уйти, когда шоу — это было совершенно ясно — далеко не закончилось?

— Смотрите внимательнее! — кричал Себастьян, еле передвигая ноги. Нельзя сказать, чтобы он шел добровольно, но при его тощей комплекции дюжим полицейским не составляло большого труда тащить его за собой. — Вот на что идут ваши налоги. Ну, может, не совсем ваши, потому что вы студенты и еще не платите налоги, но деньги, которые вам когда-нибудь придется платить в качестве налогов, пойдут на преследование тех, кто всего лишь пытается что-то изменить в жизни бедных и угнетенных. И неважно, что я ни в чем не виноват, что я всего лишь пытался улучшить условия труда ваших инструкторов, с которыми обращаются практически как с рабами…

— Что такое… — Из лифта вышел доктор Джессап. Шелковый шарф болтался у него на шее, почти как у пилота ВВС. За ним вышли доктор Флинн, доктор Килгор и еще столько человек из персонала, сколько может вместить лифт, рассчитанный на две тысячи фунтов. — Что здесь происходит?

Откуда доносился визг, который мы слышали раньше, стало ясно, когда из-за спины детектива Канавана выглянула Сара, увидела в толпе меня и завопила:

— Хизер!

Пошатываясь, она подошла и бросилась в мои объятия. Ее лицо было мокрым от слез, волосы растрепались сильнее, чем обычно.

— Они а-а-арестовали С-себастьяна! За у-убийство! Ты должна их о-остановить! Он этого не делал! Он не мог это сделать, он не признает убийства! Он ве-вегетарианец!

Сара меня порядком раздражает, и очень часто, но она много работает, и у нее доброе сердце. В общем-то, она славная девушка.

Но какой ее точно не назовешь, так это легкой. Она всей своей массой навалилась на меня. И под этой массой я чуть не рухнула. Спасибо Питу: он быстро вышел из-за стойки охраны и поспешил к нам, говоря:

— Ладно, Сара, успокойся, присядь, я принесу тебе водички. Ты хочешь воды? Стакан холодной воды, а? По-моему, это как раз то, что тебе нужно, а?

— Не надо мне воды!

Сара плакала, уткнувшись мне в грудь.

Что происходило в вестибюле, я не видела, потому что Сарины волосы торчали у меня перед глазами и все загораживали.

— Я не хочу воды, я хочу справедливости!

— Ну, это мы тебе тоже обеспечим, — появившись непонятно откуда, пообещала Магда.

Вместе с Питом они сняли с меня Сару. И я увидела, что полиция благополучно вывела Себастьяна из здания. Детектив Канаван все еще оставался в вестибюле, понизив голос, он говорил о чем-то с Джессапом, Флинном и Килгор. Маффи Фаулер тоже была в холле, но она видела только преподобного Марка, который, похоже, нашел кого-то из своей студенческой паствы (или братьев? не знаю, как правильно) и добродушно шутил с ними, а Маффи смеялась вместе со всеми, делая вид, что понимает, о чем они говорят.

Гевин сверлил меня сердитым взглядом.

— Джейми, — произнес он одними губами и кивнул в сторону лифта.

— Потерпи, — ответила я так же беззвучно и кивнула на Сару.

Думаю, Гевин должен понимать, что я не в состоянии разрешать несколько кризисов одновременно.

Пит и Магда отвели Сару в кафе, усадили на голубой виниловый стул и дали стакан воды, который она выпила только после долгих уговоров. В перерыве между ланчем и обедом кафе закрывается на уборку, поэтому можно было не волноваться, что кто-то наблюдает, и это хорошо, ведь Сара выглядела не лучшим образом. Кожа покраснела, лицо отекло, кудряшки прилипли ко лбу и вискам.

— Это было так ужасно, — прошептала она. — Мы сидели в кладовке. Просто сидели, Хизер, никому не мешали, потому что в нашем офисе все еще работали медэксперты. И тут вдруг к нам вошел детектив Канаван и сказал, что хочет поговорить с Себастьяном. Себастьян ему: «Хорошо». Потому что ему скрывать нечего. И вдруг я вижу, что они ведут его в наручниках. Хизер, они его арестовали! Что теперь делать? Мне надо позвонить его родителям. Кто-то должен позвонить его родителям…

— Родителям мы позвоним, — пообещала я, надеюсь, это ее немного успокоило. — Но я уверена, он позвонит им сам.

— Точно, — сказала Магда. — Ведь заключенным разрешают сделать один звонок?

Этот вопрос вызвал новую волну рыданий. Я бросила на Магду укоризненный взгляд.

— А что? — удивилась Магда. — Разрешают, разрешают. Когда мой двоюродный брат Тито…

— Магда, сейчас никому не интересно выслушивать про твоего двоюродного брата Тито, — сказал Пит. Да так строго, что, может, Магда и права: она ему не нравится. Во всяком случае, не нравится так. Но, с другой стороны, может, Пит сейчас просто думал о другом. Он сочувствовал Cape. — Вопрос в том, почему они арестовали Себастьяна? Какие у них против него доказательства?

— Никаких, — проскулила Сара, закрыв лицо руками. — Нет у них никаких доказательств, потому что Себастьян этого не делал! Себастьян — пацифист, он и мухи не тронет! Да он изучает религию, это его основная специализация, он ест только вегетарианскую пищу и ведет здоровый образ жизни!

Мы с Питом переглянулись.

— У них что-то должно быть, — тихо сказал Пит. — И что-то серьезное, иначе бы они его не арестовали. К этому делу особое внимание… Они бы ни за что не пошли на такой шаг, если бы не было веских улик. За этим делом следит пресса, полиция побоится допустить ошибку.

Я выдвинула стул и села рядом с Сарой.

— Послушай, Сара. — На ее слезы я старалась не обращать внимания, потому что сейчас неподходящее время, чтобы плакать. Во всяком случае, если она не хочет, чтобы ее друг провел всю жизнь в тюрьме, и это еще не самый страшный вариант, потому что в Нью-Йорке действует смертная казнь. — Подумай как следует, что у них может быть против Себастьяна? Почему они решили, что это сделал он? У него есть оружие?

— Господи, конечно, нет! — поежилась Сара. — Я же говорю, он — пацифист.

Но недавно она говорила, что он агрессивный. Однако я не стала об этом упоминать. Кроме того, мы ведь живем в Нью-Йорке, здесь у любого может быть оружие.

— Ладно, где он был в то утро, когда убили доктора Витча? У него есть алиби?

Сара подняла голову, от слез все ее лицо блестело.

— Откуда я знаю? Я же не его подружка. Как я могу знать, где он был в восемь утра?

Это признание далось ей нелегко. Пит облизнул губы и сказал:

— Это плохо. Сара снова завыла.

— Но он этого не делал, я знаю!

— Ну да, — кивнул Пит. — Знаешь ли, суд и судьи обычно требуют такую штуку, называется доказательство. А твое убеждение в его невиновности не считается доказательством. Мне нужно вернуться на рабочее место. Ну что, девочки, справитесь без меня?

Мы кивнули, и Пит ушел, качая головой. Сара проводила его взглядом. Потом посмотрела широко раскрытыми, полными слез глазами на нас с Магдой.

— И что же теперь делать?

Магда посмотрела на часы, инкрустированные настоящим цирконием.

— Насчет тебя не знаю, а у меня после работы важная встреча — иду к специалисту по выщипыванию бровей.

Сара вздохнула.

— Я не об этом. Я имею в виду Себастьяна.

— Сара, мы ничего не можем сделать, — сказала я. — Полиция…

— …арестовала не того, кого нужно. — Сара перестала плакать, но ее глаза по-прежнему горели лихорадочным блеском, который появился, когда полицейские защелкнули наручники на запястьях Себастьяна и по коридорам Фишер-холла прокатился ее визг. Она так громко завизжала, что я до сих пор удивляюсь, как у нее не лопнул какой-нибудь кровеносный сосуд. — Ясно, что они совершили чудовищную ошибку.

— Сара… — Я колебалась, однако, то, что собиралась сказать, сказать было необходимо. — Я знаю, что этот парень тебе… гм, нравится. Но разве ты можешь быть уверена, что он этого не делал?

Сара только молча воззрилась на меня.

— Видишь ли, оттого, что доктора Витча не стало, КРА действительно выигрывает.

Сара продолжала молча смотреть на меня.

— Послушай, — вздохнула я, — сегодня утром я была здесь, и мне показалось, что Себастьян не меньше других удивился, когда услышал, что Оуэн убит. Но мы обе знаем, что социопаты — хорошие актеры, может быть…

Сара заморгала. Я снова вздохнула.

— Ладно, хорошо, — сдалась я. — Он этого не делал.

— Наконец-то, — пробурчала Сара. — Знаешь, мне иногда кажется, что у тебя трудности с обработкой информации. Похоже на мозговое нарушение. Небольшое, в слабой форме. У тебя в детстве не было сотрясения мозга? Если да, то это все объясняет. По-моему, нам надо найти того, кто действительно застрелил доктора Витча.

Я сглотнула.

— Сара! Мы с Купером уже говорили на эту тему, он считает, что это очень плохая идея.

— Вот как? — равнодушно переспросила Сара. — А тебе не кажется, что с тех пор ситуация несколько изменилась? Невинного человека арестовали за преступление, которого он не совершал, и посадили за решетку. Ну, как вы думаете, у кого могли быть мотивы? У кого? Что скажешь, Магда? Есть идеи?

Магда снова посмотрела на часы.

— Мне нужно идти. Сара скривилась.

— Право же, Магда, неужели я так много прошу — хоть раз подумать о чем-то еще, кроме своей внешности. Например, о жизни молодого человека, который отличается таким передовым мышлением и самопожертвованием, что, вполне возможно, когда-нибудь станет президентом Соединенных Штатов.

— Ну, не знаю, — с сомнением протянула Магда. — У меня стало что-то расти там, где никаких волос быть не должно…

Двери распахнулись, и в кафетерий решительно вошел Гевин.

— Эй, — крикнула Магда, — у нас закрыто до пяти…

— Ерунда! — сказал Гевин. — Хизер, мы опоздали. Я только что заходил в комнату Джейми, ее соседка говорит, что она уже уехала домой.

Я выругалась. Сара стрельнула в меня глазами.

— Кто такая Джейми? — полюбопытствовала она.

— Джейми Прайс, — сказала я. — У нее была назначена встреча…

— С Оуэном. На сегодняшнее утро, я сама ее запланировала. Она не захотела мне говорить, по какому поводу хочет с ним встретиться. Между прочим, откуда об этой встрече знает Гевин? И что с того, что Джейми уехала домой? В чем дело?

— Ни в чем. — Мне не хотелось понапрасну обнадеживать Сару. — Просто она кое-что сказала…

Гевин подошел к нашему столу.

— Мы должны ехать за ней. Возьми напрокат машину, поедем к Джейми и выясним, что происходит.

— Минуточку! — Я положила ладони на липковатый стол. — Что-о? Машину? Нет!

— Тогда можно поехать на поезде, — предложил Гевин. — Только как мы доберемся от станции до ее дома? Получится быстрее, если мы возьмем машину.

— Только не в часы пик, — сказала Сара. — А сейчас уже почти четыре. А зачем вам вообще это надо?

— Затем, что она знает, почему замочили доктора Витча, — пожал плечами Гевин.

Сару как будто подменили. Спина напряженно выпрямилась, опущенные плечи расправились. Она вдруг посмотрела на меня так, словно пронзила лучом.

— Почему ты ничего мне не сказала?

У меня появилось неприятное предчувствие, все это мне не нравилось.

— Сара, — сказала я. — Мы даже не знаем, о чем говорила Джейми. Может, это какой-нибудь пустяк, ничего существенного.

— А может быть, это важно. — У Сары сбилось дыхание. — Ты рассказала детективу Канавану?

— Нет, Сара, я сама только что узнала, мы…

Но Сара уже вскочила и направилась к выходу из кафетерия. Я устало посмотрела на Гевина:

— Спасибо.

Он выставил ладони, как бы говоря: «А что я? Я ничего не сделал».

— Пошли, — сказала я ему. А Магде кивнула. — Увидимся позже. Желаю удачи с депиляцией бровей.

Я поспешила за Сарой, Гевин — за мной. Магда бросила на меня недовольный взгляд.

— Знаешь, Хизер, не все блондинки от природы, как ты! — бросила она мне вслед. — Некоторым требуется посторонняя помощь.

В вестибюле мы увидели, что Сара уже успела втереться в тесный кружок администрации колледжа, образовавшийся вокруг детектива Канавана, и настойчиво говорит ему:

— Вам только надо как можно быстрее связаться с ней, она поехала к родителям. Естественно, мы предоставим вам любую информацию, если это поможет в расследовании…

Увидев меня, детектив Канаван взглядом послал мольбу о помощи.

— Да, конечно, — кивнул он Саре. — Мы немедленно этим займемся.

— Сара! — мягко сказала я.

— Вот что, пожалуй, я прямо сейчас схожу за ее адресом. — Сара пошла к офису директора резиденции. — Мне ведь уже можно вернуться в офис, правда?

— Э-э, да, — сказал детектив. — Место преступления свободно.

— Место преступления! — Сара грустно рассмеялась. — Хорошо. Я только найду домашний адрес Джейми и сейчас же вернусь. Никуда не уходите.

Она шла так быстро, что волосы развевались за спиной. Доктор Джессап, стоявший перед детективом Канаваном, многозначительно посмотрел на меня.

— Что это значит, Хизер, кто-то из студентов что-то знает об убийстве доктора Витча? — поинтересовался он.

— Не знаю, — сказала я. — Это всего лишь нечто, подслушанное другим студентом. Может, это ничего и не значит, просто слухи.

— Эй! — возмутился Гевин.

Я ткнула его локтем, и он затих.

— Я пошлю кого-нибудь к этой Прайс, — сказал детектив Канаван. — Но против Блументаля есть довольно серьезные улики.

— А могу я спросить, что это за улики? — поинтересовалась я.

— Спросить-то вы можете, — улыбнулся детектив Канаван. — Но это не значит, что я отвечу.

Доктор Джессап, услышав наш разговор, от души рассмеялся.

— Думаю, Хизер так долго здесь работает, что уже может считать себя экспертом по убийствам, — громко сказал он.

— Да, действительно, — согласился детектив Канаван, — это здание видело больше убийств, чем положено на его долю.

Мне показалось, что доктору Джессапу стало не по себе от слов детектива, он, по-моему, пожалел, что вообще затронул эту тему.

— Вот. — Вернулась запыхавшаяся Сара. В руке она держала маленький листочек бумаги. — Детектив Канаван, здесь домашний адрес и телефон Джейми Прайс. Она там. Или скоро будет. Так вы ее допросите?

— Обязательно. — Детектив Канаван взял листок, сложил его пополам и сунул в карман. — А теперь, господа, если не возражаете, у меня есть другие дела.

— Конечно, конечно, — сказал доктор Джессап. — У меня есть еще один вопрос…

Они вышли из вестибюля, за ними потянулся весь административный персонал, преподобный Марк и, конечно, Маффи Фаулер.

Сара, тяжело дыша, посмотрела на меня:

— Он ведь спросит у Джейми, что ей известно?

— Не знаю, Сара, — вздохнула я. — Возможно. Но, наверное, не сейчас. Он же сказал, что улики против Себастьяна довольно серьезные.

Сара снова прослезилась;

— Тогда Гевин прав, нам надо самим поехать к Джейми и расспросить ее.

— Сара, — сказала я, — не думаю, что это удачная мысль.

— На карту поставлена жизнь человека! — воскликнула Сара.

— Я поеду с Сарой, — твердо сказал Гевин. — Кроме всего прочего, я думаю, мы нужны Джейми.

Я закатила глаза.

— Даже не верится, что это происходит на самом деле.

— Между прочим, — сказала Сара, — нам незачем брать машину напрокат. Я знаю одного человека, который… который наверняка будет рад нам помочь.

Я посмотрела на нее с любопытством.

— Вот как? И кто же это?

 

10

— Нет, — сказал Купер.

И я не удивилась. Они напали на него из засады — увязались за мной, когда я пошла домой, — и, вопреки моим заверениям, что ничего у них не выйдет, стали требовать, чтобы он дал им на время его драгоценный и заботливо отреставрированный «БМВ 74 2002».

Ага. Вероятность этого примерно такая же, как вероятность того, что я каждое утро буду просыпаться пораньше и пробегать по пять километров. Просто для развлечения.

Но тем не менее. Сейчас они стояли в кабинете Купера на втором этаже, он распахнул окно, чтобы впустить послеполуденный ветерок (и плевать на шальные пули, которые могут залететь из парка).

— Купер, — взмолилась Сара, — вы не понимаете! Дело очень срочное, на карту поставлена жизнь молодого человека.

— Поезжайте поездом, — посоветовал Купер.

Он сидел, положив ноги на край огромного захламленного стола, и со скучающим видом просматривал почту. В личной жизни Купер очень аккуратный, большую часть времени он поддерживает маниакальный порядок в своем доме. Но кабинет и машина — совсем другое дело. Зачастую они выглядят, как после торнадо, — повсюду наклеены липкие листочки-напоминалки с загадочными каракулями. Время от времени Купер устраивает тотальную уборку, и тогда офис и машина сияют чистотой и поражают спартанской аккуратностью. Но потом вещи снова начинают накапливаться. Купер утверждает, что это помогает ему оставаться «организованным».

Хорошо, что у него есть я для ведения бухгалтерии, а то бы он вообще не получал денег: он никогда не может найти свои финансовые отчеты, не говоря уже о том, чтобы вовремя послать их клиентам.

— Конечно, — сказал Гевин. Он посмотрел на муху, которая только что приземлилась на засаленную обертку от «Джонни Рокетс» на крышке стереоколонки. — Мы можем поехать на поезде. Только как мы доберемся от железнодорожной станции до дома Джейми? А?

— Легко, — сказал Купер и небрежно пролистнул извещение, сообщающее, что он может стать юбилейным заказчиком паркетного пола и выиграть миллион долларов. — Есть такая штука, называется такси.

— Я даже не знаю, есть ли в Рок-Ридже такси, — закричала Сара. — Сомневаюсь, что оно вписывается в их городской бюджет.

— Тяжелый случай, — сказал Купер. — Похоже, вам все-таки придется взять машину напрокат.

— В Нью-Йорке машины дают только после двадцати пяти лет, — заметил Гевин.

Купер оторвал взгляд от каталога белья «Секрет Виктории», который обнаружил под грудой почты.

— Подумать только! Хизер, тебе ведь уже исполнилось двадцать пять? Но постой-ка, если не ошибаюсь, сегодня утром мы уже побеседовали о твоем участии в расследовании этого преступления?

Я нахмурилась, глядя себе под ноги. Ясно, куда он клонит, совершенно ясно. Но даже если он прав, неужели обязательно быть таким жутким занудой?

— Вот что, ребята, — сказала я Саре и Гевину. — Купер прав, полиция не нуждается в нашей помощи. Лучше нам не лезть в это дело.

— Но Себастьян не убивал! — взвизгнула Сара.

— Тогда ему не о чем волноваться, — спокойно ответил Купер.

Он протянул каталог «Секрет Виктории» моей собаке Люси. Та радостно засмеялась на свой собачий манер, поскольку давно сидела рядом с Купером и терпеливо ждала этого самого момента. Потом Она улеглась на живот и принялась за работу: стала методично разрывать каталог в клочья, добавляя их к мусору который устилал пол кабинета.

Но Сару заверения Купера почему-то не успокоили. Пожалуй, они даже произвели противоположный эффект. Она плюхнулась на заваленный бумагами диван напротив письменного стола. (К счастью, у Купера есть другой офис, в котором он принимает клиентов и который содержит в безупречном порядке. Потому что если бы они увидели, как выглядит его святая святых, то список клиентов Купера существенно сократился бы, поскольку им было бы трудно поверить в его детективные способности, и прежде всего в его способность найти что-либо в собственном кабинете.) Сара обхватила себя руками и принялась раскачиваться взад-вперед, глядя застывшим взглядом в пол. Кажется, при этом она еще издавала тихий звук, напоминающий причитания по покойнику.

Купер посмотрел на нее с опаской — как будто она была чизбургером с кровью, который ему принесли вместо заказанного хорошо прожаренного.

Гевин воспользовался моментом и объявил:

— Это… все это чушь собачья.

Он развернулся и ушел, на прощание громко хлопнув входной дверью. Я подбежала к окну, высунулась и посмотрела вниз: Гевин сбежал по лестнице и пошел по направлению к Шестой авеню, ссутулив плечи и засунув кулаки в карманы джинсов.

— Гевин! — крикнула я. — Подожди! Ты куда?

Его плечи заметно напряглись, но он не ответил. Даже головы не повернул, как будто не услышал, что я к нему обращаюсь. Зато все торговцы наркотиками повернулись ко мне и дружелюбно закричали:

— Эй, Хизер, привет! Дети.

Я помахала торговцам наркотиками и вернулась в кабинет.

— Не понимаю, — сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Куда он пошел?

— А ты как думаешь? — с горечью вопросила с дивана Сара. — Он хочет встретиться с ней.

Я заморгала.

— Встретиться? Почему?

— Не понимаешь? — с нажимом спросила Сара. Она отбросила с лица волосы и сердито посмотрела на меня. — Господи, с каких это пор ты поглупела? Ты что, слепая? Джейми Прайс — твоя точная копия. Только, сама понимаешь, моложе.

Я была так потрясена, что не нашлась что ответить и промолчала. На секунду или две в комнате стало тихо, только Люси сосредоточенно рвала бумагу, чавкая и причмокивая. Потом Купер сказал:

— Ооооо'кей. Интересно, когда это мы сели на поезд в сумасшедший дом???

Сара прерывисто вздохнула, опустила глаза, чтобы не встретиться взглядом ни с кем из нас, и выдавила:

— Послушайте, мне нужно поговорить с Себастьяном. Мы с Купером посмотрели на нее. Она медленно подняла взгляд.

— Им ведь разрешают свидания? — Она вдруг стала казаться намного моложе своих двадцати двух. — Я имею в виду в тюрьме.

— С возможными соучастниками преступления? — уточнил Купер. — Чтобы они могли согласовать свои показания? Вообще-то не думаю.

Я осуждающе глянула на Купера. Сара шумно втянула воздух и тут же снова разревелась.

— Как… как вы могли? — прорыдала она. — Я никогда… вы должны знать, что я бы никогда…

Она разразилась громкими истерическими рыданиями и уткнулась лицом в подлокотник дивана.

Купер некоторое время ошеломленно глазел на Сару, потом перевел взгляд на меня.

— А что я такого сказал? — удивился он.

— Ой, не надо! — пробурчала я. — Ты прекрасно знаешь, чтo ты сказал. Возможный соучастник! Это Сара-то!

Я пересекла кабинет, села на диван рядом с Сарой и попыталась убрать волосы, которые лезли ей в глаза.

— Сара, он не это имел в виду. Он не считает тебя соучастницей. Он хотел сказать, что с точки зрения обвинения твое желание встретиться сейчас с Себастьяном может выглядеть именно так.

— О, Хизер, ты дома!

В дверях появился мой папаша — как всегда на редкость вовремя. В руках он держал большую коробку со своими пожитками. На протяжении прошлой недели папа медленно, но верно выселялся.

Когда он заметил Сару и услышал ее театральные рыдания, его довольная улыбка от встречи с дочерью увяла. Он пробормотал:

— Ой, кажется, я не вовремя. Знаешь, я слышал в новостях про твоего начальника. Какая жалость. Хизер, у меня такое впечатление, что на твоем рабочем месте люди умирают с пугающей частотой. Я, конечно, в такие вещи не верю, но, будь я человеком суеверным, я бы, пожалуй, подумал, что Фишер-холл — проклятое место.

Увидев моего отца, Люси отвлеклась от уже почти полностью разодранного каталога, подошла, виляя хвостом, и лизнула папину руку.

— Привет, Люси, — сказал отец. — Только не сейчас, дорогая, мы с тобой погуляем позже. А сейчас мне нужно отнести эту коробку. Кстати, Хизер, мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Есть небольшое деловое предложение, которое мы с Ларри хотели с тобой обсудить. Оно может оказаться очень выгодным для всех нас. Думаю, тебе оно понравится. Но, поскольку сейчас, как вижу, момент неподходящий…

Рыдания Сары стали еще громче. Папа понял, что я занята — пытаюсь остановить поток Сариных слез — и не собираюсь отвечать, поэтому вопросительно посмотрел на Купера.

— Это я виноват, — сказал Купер, кивая на Сару. — Я — бессердечный грубиян.

— А, — кивнул папа. — Конечно. Мне это всегда в тебе нравилось. Послушай, Хизер…

Я подняла взгляд.

— Что, папа?

— Звонил Тед. Он пытался дозвониться до тебя по мобильному. Просил, чтобы ты ему перезвонила. Сказал, хочет убедиться, что с тобой все в порядке после… в общем, после того, что случилось.

— Спасибо, папа.

— Пожалуйста. — Он в последний раз посмотрел на убитую горем девушку и пожал плечами. — Думаю, сегодня я ночую здесь последний раз. Если никто не возражает, я приготовлю на ужин жареные свиные ребрышки. Вы ведь оба будете ужинать дома?

Мы с Купером кивнули.

— Отлично, — довольно улыбнулся папа. — Тогда увидимся часов около восьми. И с тобой тоже, Люси. — Он посмотрел на Сару. — Вы, юная леди, тоже можете остаться на ужин. Надеюсь, к тому времени вы почувствуете себя лучше. У меня еды на всех хватит. Ладно, ребята, до скорого.

И ушел. Люси, разочарованная тем, что он не взял ее с собой, обиженно вернулась к своему занятию и принялась разрывать лицо Жизель Бюндхен.

Купер посмотрел в окно, на розовеющее небо, узкая полоска которого едва проглядывала над крышами особняков на противоположной стороне улицы. Тем временем Сарины рыдания стали понемногу стихать. Кажется, она начала немного успокаиваться. Я огляделась в поисках бумажных носовых платков, но потом вспомнила, что в кабинете Купера их отродясь не бывало.

Мне удалось найти несколько салфеток из «Данкин Донатс», которые на вид не казались очень уж использованными, и я дала их Саре. Сара подняла голову, взяла салфетку и высморкалась. Потом посмотрела на Купера и с ненавистью во взгляде — да, да, именно с ненавистью, ошибиться было невозможно — бросила:

— Я не имею никакого отношения к убийству Оуэна.

— А я и не говорил, что имеешь, — сказал Купер, снял ноги с письменного стола и щелкал по клавиатуре, наверное, искал что-нибудь в Google. Зная Купера, могу предположить, что он искал Жизель Бюндхен.

— Вы назвали меня соучастницей! — закричала Сара. Купер даже не повернул головы от монитора компьютера.

— Сара, — сказала я, — это правда, тебе не разрешат встретиться с Себастьяном. Сомневаюсь, что к нему вообще пускают кого-нибудь, кроме адвоката. Да он сейчас, наверное, даже не на Манхэттене. Вероятно, они отвезли его в Райкерс (тюрьма на одноименном острове в Нью-Йорке.).

— В Райкерс! — с ужасом повторил Сара.

— Они отвезли его в «обезьянник», — поправил меня Купер, все еще не поворачивая головы. — Его уже должны были перевести из шестого участка в Манхэттенский исправительный центр. — Купер посмотрел на время в углу монитора. — А может, еще и нет. Но утром его отправят в Райкерс, это точно.

— Ему нельзя в Райкерс! — вскочила Сара. От страха глаза у нее расширились. — Вы не понимаете, ему нельзя в Райкерс, у него астма, он аллергик!

Купер наконец развернулся на вращающемся компьютерном стуле. И посмотрел на Сару с нескрываемой яростью. Он выглядел… в общем, выглядел он пугающе. Как утром, когда предупреждал меня, чтобы я не вмешивалась в расследование убийства Оуэна Витча.

— Вот что, Сара! — сердито сказал он. — Я сыт по горло этой хренотенью. Или ты, черт побери, рассказываешь мне, что происходит, или убираешься из моего дома. — Сара покосилась в мою сторону, ища поддержки, но Купер отрезал: — Нет! Нечего смотреть на Хизер. На меня смотри. Рассказывай или убирайся. Считаю до трех. Раз.

— Он этого не делал! — воскликнула Сара, чуть не плача.

— Я знаю, что не делал, рассказывай, как ты можешь это доказать. Два.

— Я знаю, я просто знаю, что это так! Я знаю Себастьяна!

— Для окружного прокурора этого недостаточно, чтобы снять обвинение. Три. Сара, убирайся к…

— Он не мог этого сделать, потому что в Оуэна Витча стреляли снаружи, с улицы, — закричала Сара. — А я могу доказать, что в то время, когда убили Оуэна Витча, Себастьян находился внутри Фишер-холла.

— Как ты можешь это доказать? — потребовал ответа Купер.

— Дело в том… — Сара вдруг густо покраснела. — Что накануне вечером я его зарегистрировала.

— Что-что ты сделала? — переспросил Купер.

Я почувствовала, что у меня кровь холодеет. Но в хорошем смысле.

— Записала в журнал регистрации гостей, — пояснила я, встала с дивана и подошла к Саре. Пока я пересекала комнату, под ногами у меня шуршали обрывки каталога «Секрет Виктории». — На стойке охраны есть специальный журнал регистрации. Все гости, которые приходят в Фишер-холл, должны быть зарегистрированы. Сара, в какое время ты отметила уход Себастьяна в то утро?

Она замотала головой.

— Поздно, после завтрака. Примерно без пятнадцати девять.

Я бросила на Купера торжествующий взгляд.

— После того, как было совершено убийство. Ты понимаешь? Это доказывает, что Себастьян не мог убить Витча. Охрана бы не выпустила его из здания, пока он не отметится в журнале регистрации. Он не убийца.

Но Купер нахмурился.

— Не понимаю, — сказал он. — Если все так и есть, то почему парень не сказал это полицейским, когда его спросили, где он находился в момент убийства? Почему он не показал им записи в журнале регистрации?

— Потому что, — с несчастным видом выдавила Сара, — потому что он… он кое-кого защищал.

— Кого? — вскричала я. — Кого он мог…

— Ладно, меня. — Сара, казалось, была не в состоянии поднять взгляд. — Он защищал меня.

Купер с удовлетворенным вздохом откинулся на спинку кресла, оно заскрипело.

— А я-то думал, что рыцари на белом свете перевелись.

— Все не так! — затараторила Сара, поднимая глаза. Ее щеки покраснели еще гуще. — Мы с ним… мы никогда…

Я посмотрела на нее с любопытством.

— Но тогда почему он тебя защищает?

— Я… я не хочу отвечать, — сказала Сара. — Мы можем просто показать детективу Канавану записи в журнале регистрации?

— Чем вы занимались всю ночь? — поинтересовался Купер. — Если не познавали друг друга в библейском смысле? Прости, конечно, мое любопытство. Кстати, имей в виду, Канаван обязательно задаст этот вопрос.

— Нет, мы не можем просто показать им записи в журнале, — не без раздражения ответила я на Сарин вопрос. — Я сама хочу знать, от чего тебя защищает Себастьян? Что…

— Ты действительно была с ним в восемь утра? — спросил Купер. — Ты сказала, что выписала его в восемь сорок пять, но значит ли это, что все время, начиная с того момента, как ты его впустила в общежитие накануне вечером, до того, как выпустила, ты была с ним?

— Послушайте, вы! — заорала Сара. Мне показалось, что она сейчас снова расплачется. — Может, не будете говорить одновременно? Это меня просто бесит! Вы прямо как мои родители!

От этих слов мы с Купером разом замолчали и, моргая, уставились друг на друга. Родители?

— Нет, я не была с ним все это время, — сказана Сара. — А чем мы занимались, никого не касается, и…

— Но, Сара, — перебила я. Ее реплику насчет родителей я решила выкинуть из головы. Потому что, если разобраться, это всего лишь ее личное мнение. — Когда ты записываешь какого-то гостя в журнал регистрации, ты за него отвечаешь и должна оставаться с ним все время, пока он…

— Неужели ты думаешь, что можешь явиться в шестой участок и ответить полицейским, что это не их дело? — Купер восхищенно присвистнул. — Здорово, хотел бы я на это посмотреть.

И тут вдруг меня как будто по голове стукнуло.

— Кофеварка! — вскричала я, наставив на Сару палец.

И Сара, и Купер взглянули на меня с таким видом, как будто я вдруг заговорила на неведомом языке. Но Сара при этом слегка занервничала.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Понимаешь, понимаешь. — Я все еще показывала на нее пальцем. — О кладовке! В которой мы сидели, пока наш офис был оккупирован полицейскими и медэкспертами. Я тогда подумала, что ее используют уборщики: там лежал спальный мешок. И стояла кофеварка. Комнатой явно кто-то пользовался. Но это вовсе не работники общежития, это Себастьян, да? Ты пропускала Себастьяна в общежитие и позволяла ему незаконно жить там, правда? Это правда?

Сара поежилась и закрыла лицо руками. Она не ответила, но в этом и не было необходимости.

— Неудивительно, что Себастьян не сказал полиции, где он был в момент убийства Оуэна, — продолжала я. — Он не мог сказать, потому что у тебя были бы из-за него неприятности. Тебя бы уволили за то, что ты позволила кому-то нелегально жить в здании. Не понимаю, Сара, о чем ты только думала? Ты что, с ума сошла?

Сара опустила руки и метнула на меня свирепый взгляд.

— Себастьян не виноват! Это была моя идея! А вообще, во всем виноват дурацкий отдел размещения! Себастьян попросил, чтобы его поселили с парнем, который придерживается вегетарианства. А с кем его поселили? С каким-то серфером из Калифорнии! Он даже не знает, что такое вегетарианство! А когда Себастьян пошел к директору общежития и попросил его переселить, ему сказали, что переселять некуда, нет мест. И что ему оставалось делать? Пожертвовать своими убеждениями?

— Нет, — сказал Купер. — Разумеется, он предпочел пожертвовать твоей работой.

Сара вдохнула так резко, что послышался свист. Через секунду у нее закружилась голова от гипервентиляции. К счастью, я нашла поблизости пакет из «Старбакса». Толкнув Сару обратно на диван, я заставила ее несколько минут подышать в этот пакет. Скоро она опять задышала нормально.

Сидя между мной и Купером и глядя застывшим взглядом на последнюю страницу каталога «Секрет Виктории», пока Люси раздирала остальное, Сара сказала:

— Наверное, я самая большая дура на свете, правда?

— Нет, не самая большая, — заверил Купер.

— Не обязательно рассказывать, сколько времени ты разрешала Себастьяну ночевать в кладовке, — предложила я. — Можно сказать, что это было только один раз, на одну ночь.

— Нет! — Сара так яростно замотала головой, что ее густые длинные волосы чуть не хлестнули нас с Купером. — Ведь я была ослеплена любовью. И даже не настоящей любовью, потому что Себастьян видит во мне только друга, не больше. Как будто такой парень, как он, может полюбить такую, как я.

— На свете случаются и более странные вещи, — сухо заметил Купер. — Особенно после одной-двух ночей, проведенных в обезьяннике. Мало ли, вдруг Себастьян выйдет оттуда другим человеком в том, что касается отношения к прекрасному полу в целом.

Мне хотелось ткнуть Купера локтем в бок, но мешала Сара. Впрочем, я зря волновалась: Сара все равно его не слушала.

— Я воспользовалась своим служебным положением, — сказала она. — Я пошла на обман и злоупотребила своим правом регистрировать гостей и правом доступа к ключам. Я во всем признаюсь.

— Мысль хорошая, — согласился Купер. — Но кому? Твой начальник мертв.

— Да, — кивнула я. — И лично мне кажется, что надо просто списать это дело на временное помрачение рассудка. Считай, что это была весенняя лихорадка.

— Я никогда больше не буду разговаривать с Себастьяном! — сказала Сара. — После того как мы решим вопрос с журналом регистрации. И после того как администрация президента удовлетворит все требования КРА. И после того как я найду для него другой вариант размещения, безопасный, но не дорогой. И после того как он получит психологическую консультацию по поводу посттравматического стресса.

— Вот это характер! — одобрительно заметил Купер.

Мы втроем двинулись обратно в Фишер-холл взять страницы из журнала регистрации и передать их детективу Канавану, чтобы ускорить освобождение человека, которого Сара, как она горячо заявляла, больше не любит. По дороге Сара сказала:

— Конечно, было бы лучше, если бы мы могли просто выяснить, кто на самом деле убил Оуэна. Не только ради Себастьяна, — поспешно добавила она. — Просто чтобы все поскорее смогли вернуться к нормальной жизни.

Мы с Купером переглянулись.

— Да, — согласилась я, — так было бы лучше.

 

11

На детектива Канавана записи в журнале регистрации, которые мы предъявили ему спустя сорок пять минут, произвели не особо сильное впечатление. Возможно, потому, что за долгий рабочий день он устал, и ему хотелось только одного — уйти домой.

А еще потому, что, как он заметил, эти записи не такое уж надежное алиби: кто угодно мог проскользнуть мимо охраны колледжа, выстрелить в голову временно исполняющему обязанности директора Фишер-холла и выскользнуть обратно.

Я заявила, что мне неприятно подобное неверие в надежность охраны Нью-Йорк-колледжа. На это замечание он вообще никак не прореагировал, только упомянул о пистолете, который нашли в барсетке у Себастьяна.

— Пистолет? — Сара фыркнула. — Какая ерунда! У Себастьяна нет оружия, он пацифист. Он считает, что насилие — это не метод, оно не решает никаких проблем.

На это детектив Канаван хмыкнул.

— Пацифист с револьвером тридцать восьмого калибра без разрешения на ношение оружия.

Поскольку пуля, пробившая череп Оуэна Витча в то время, на которое у Себастьяна не было надежного алиби, имела именно такой калибр, Сарин возлюбленный оставался главным и пока единственным подозреваемым в убийстве. Из его ли пистолета была выпущена пуля, убившая моего босса, покажет баллистическая экспертиза. А записи в журнале регистрации, если вообще имеют какой-то вес, то свидетельствуют скорее против Себастьяна — они дают полицейским первое убедительное подтверждение того, что Себастьян в момент убийства действительно находился в районе Фишер-холла.

Вот тебе и раз.

Все это очень плохо подействовала на Сару. Когда мы вышли из полицейского участка на Десятую Западную улицу, Сара едва держалась на ногах.

— Послушай, Сара. — Я испугалась, что ей опять станет плохо от гипервентиляции, и принялась лихорадочно искать взглядом какой-нибудь выброшенный бумажный пакет, чтобы заставить ее дышать. — Все будет хорошо. Уверена, Себастьян уже успел связаться с родителями. Они наймут хорошего адвоката. Себастьяну предъявят обвинение, выпустят под залог, и к утру он выйдет из тюрьмы.

Когда я это сказала, Купер издал какой-то звук, но я выразительно посмотрела на него, и он промолчал.

— Я знаю, — тихо сказала Сара.

— И ничего страшного, если Себастьян переночует в обезьяннике, — заверила я. — Детектив Канаван позаботится о том, чтобы ему предоставили ингалятор и лекарство от астмы.

— Я знаю, — снова сказала Сара. И снова тихо. Слишком тихо.

Я покосилась на Купера. Он поднял брови. Мы оба чувствовали, что что-то не так. Сара должна биться в истерике, почему же она так спокойна?

Мы ждали на углу, когда появится свободное такси, чтобы вернуться на Вашингтон-сквер. Был прекрасный весенний вечер, по улицам гуляло много народу: парочки, мамочки с детскими колясками, одиночки — некоторые с собаками, некоторые без. Все были стильно одеты (как-никак это Вест-Виллидж), и все наслаждались теплой погодой и темнеющим небом. Люди прогуливались мимо открытых кафе с яркими тентами, мимо дорогих магазинов, мимо кондитерских, из которых аппетитно пахло кексами, мимо секс-шопов…

Казалось, Сара ничего этого не замечала. Она с отсутствующим видом смотрела прямо перед собой. Когда Купер сумел поймать такси, и оно затормозило перед нами, а Сара не двинулась с места, я ущипнула ее на манер Маффи Фаулер. Нет, не сильно, просто чтобы добиться от нее хоть какой-то реакции.

— Ой! — вскрикнула Сара. — Зачем ты это сделала?

— Что с тобой происходит? — поинтересовалась я. — Ты только что узнала, что твой любимый Себастьян оказался большим обманщиком. Почему ты не падаешь в обморок, почему не плачешь?

— О чем ты? — Сара сдвинула брови, которые давным-давно пора было выщипать. — Себастьян — вовсе не мой любимый. И НЕ обманщик.

— Пацифист с револьвером тридцать восьмого калибра? — скептически спросил Купер, придерживая для нас заднюю дверцу такси. — Тебе не кажется, что в этом есть некоторое лицемерие?

— Господи, неужели вы не понимаете? — Сара издала горький смешок. — Это же очевидно! Кто-то подбросил ему этот револьвер.

Я села рядом с Сарой и посмотрела на Купера, но тот только плечами пожал. Видно, он, как и я, ничего не понимал.

— Совершенно ясно, что это заговор, — объяснила Сара таким тоном, будто мы бестолковые, если сами не понимаем. — Это подстроено администрацией президента. Не знаю, как им это удалось, но можете не сомневаться, что за этим делом стоят они. Себастьян никогда бы не стал ходить с оружием. Должно быть, кто-то подбросил револьвер в его барсетку.

— Угол Западной Вашингтон-сквер и Уэверли, — сказал Купер таксисту и сел на заднее сиденье рядом со мной.

— Да, надо отдать тебе должное, Сара, это нечто новенькое. Заговор администрации президента Нью-Йорк-колледжа. Очень творческий подход.

— Смейся, сколько хочешь. — Сара решительно отвернулась к окну. — Но они еще об этом пожалеют. Очень пожалеют.

Я посмотрела на ее профиль. За окном темнели, и мне было не очень хорошо видно, поэтому я не могла сказать наверняка, шутит она или говорит всерьез.

Но это же Сара, она никогда не была большой шутницей.

— Очень пожалеют? Что ты хочешь этим сказать? — переспросила я. — Что ты имеешь в виду?

— Ничего, — невинно сказала Сара. — Не волнуйся.

Я посмотрела на Купера: он сдерживал улыбку. Хотя я лично ничего смешного в этой ситуации не видела.

Такси остановилось перед Фишер-холлом. Я пригласила Сару поужинать с нами, но она отказалась. Сказала, что у нее много работы, и ушла. Купер заметил, что оно и к лучшему, потому что он уже изрядно устал от этой ходячей драмы в возрасте двадцати с чем-то лет.

— Интересно, что она имела в виду? — повторила я, пока мы шли к парадному входу в дом. — Что у нее на уме?

— Не знаю. — Купер нашарил в кармане ключи. — Но, по-моему, ты можешь не волноваться. Если она начнет отбиваться от рук, у тебя есть способ на нее воздействовать: тебе известно, что она разрешала тому типу незаконно жить в здании. Просто пригрози, что выдашь ее.

— Ох, Куп, я не могу.

— Почему? — удивился Купер. — Хизер, ты слишком мягкая. Кстати, что это вообще значило: вся эта история с моей машиной? Неужели кому-то могло прийти в голову, что есть хоть малейший шанс получить мою машину?

— Нет. Но что касается мягкости, не тебе меня упрекать. Вспомни другую историю, в твоем кабинете, когда ты велел Саре убираться к такой-то матери. Можно подумать, ты на самом деле собирался ее вышвырнуть. Да ты отсюда и таракана не вышвырнешь. Это совершенно ясно.

— Хизер, возможно, ты не заметила, но она нам нагло врала. — Купер наконец отпер входную дверь и распахнул ее. — Как ты думаешь, добились бы мы от нее правды, если бы я с ней нянчился, как ты?

У меня зазвонил мобильный. Я его достала, увидела, что звонит Тед, и сразу перевела звонок на голосовую почту. К сожалению, Купер стоял достаточно близко, поэтому мог прочитать, кто звонит. И увидеть, куда я переключила звонок.

— Неприятности в раю? — усмехнулся он.

— Нет, — натянуто сказала я. — Просто у меня сейчас нет настроения с ним разговаривать. — Я вошла вслед за Купером в дом и бросила сумочку и ключи на тот же столик, на который бросил свои ключи и бумажник Купер. — Все-таки тебе необязательно было обращаться с ней так сурово.

Купер повернулся и посмотрел на меня.

— Нет, Хизер, обязательно. Иногда приходится давить на людей, чтобы добиться от них правды. Может, это некрасиво, но зато действенно.

— Значит, мы с тобой расходимся во мнении. Потому что, на мой взгляд, можно достичь тех же самых результатов по-хорошему.

— Ну да, — сказал Купер. — Года за четыре.

— Рано или поздно у Сары проснулась бы совесть, — настаивала я. — И гораздо раньше, чем через четыре года. Скорее, через четыре минуты. Что как раз и произошло. Боже мой, чем это пахнет?

Купер втянул воздух и сказал тоном человека, очень довольного своим открытием:

— О-о, это аппетитный запах тушеных ребрышек, которые приготовил твой отец.

Я была потрясена.

— Боже, до чего же вкусно пахнет!

— Да, наслаждайся этим, пока есть возможность, потому что сегодня такое удовольствие выпадает нам в последний раз.

— Заткнись, — сказала я. — Папа всего лишь переезжает на окраину, а не умирает.

— Это ты была недовольна, что он живет с нами, — напомнил Купер и поспешил в глубину дома, откуда и доносился этот невероятно аппетитный запах. — А меня-то вполне бы устроило, если бы он жил здесь всегда.

Я просто ушам своим не верила.

— Да ладно, — сказала я, семеня рядом с ним. — А как же йога, как же ароматические свечи? Они тебе не мешали? А его игра на флейте?

— Притом что дома меня ждали такие обеды? Вполне простительно.

— Наконец-то! — крикнул из кухни папа.

Я точно знала, что он слышал, как мы идем по коридору, но не слышал, о чем говорили. Слух у него уже не тот, что раньше, а стены в доме Купера толстые. В девятнадцатом веке строили не так, как сейчас.

— Эй, вы, хватит пререкаться, давайте к столу! Обед готов, вы опаздываете!

Мы прибавили шагу. В до нелепого большой (во всяком случае по Манхэттенским меркам) кухне нас ждал накрытый стол, вино разлито по бокалам, свечи зажжены. Папа в бело-голубом фартуке поверх рубашки, в оливково-зеленых вельветовых брюках и мокасинах стоял у разделочного стола и готовил салат. Увидев нас, он просиял. Люси тоже, она стучала хвостом по полу с довольным видом собаки, которая уже совершила вечернюю прогулку.

— Привет, — сказал папа. — Очень рад, что вы все-таки пришли.

— Извини, что опоздали, — начала я. — Нам пришлось везти Сару в полицейский участок. Оказалось, что она…

Я смолкла на полуслове, потому что увидела, что кроме нас с Купером и папы с Люси в кухне есть еще кое-кто. Этот кое-кто сидит за столом, и перед ним уже стоит полная тарелка, хотя он вежливо ждет, когда мы сядем, и не прикасается к еде. Зато про его бокал с вином я лучше промолчу.

— Хизер! — заплетающимся голосом сказал Джордан, брат Купера, салютуя нам бокалом. — Слышали новость? Я стану папой!

* * *

— Честное слово, у меня не было выбора, мне пришлось его впустить, — объяснил папа намного позже, после ужина, когда Купер повез брата обратно в его пентхаус в Верхнем Ист-Сайде. — Он очень хотел увидеть тебя. И был в очень праздничном настроении.

Если вы спросите мое мнение, я бы сказала, что настроение у Джордана было, скорее, суицидальное. Но, с другой стороны, так и бывает, когда узнаешь, что твоя жена беременна, а ты не на сто процентов уверен, что готов стать отцом.

Но Джордан попросил, чтобы этот пункт остался между нами, — попросил во время ужина, когда я возвращалась из туалета, а Джордан поймал меня в холле.

— Не надо было мне тебя отпускать, — скорбно сообщил он, прижав меня к стене.

Поскольку такие разговоры происходили у нас регулярно, с интервалом в три-четыре месяца, я хорошо изучила сценарий и свою роль знала заранее. Мне нужно было произнести всего лишь такие слова:

— Джордан, это мы уже проходили. У нас с тобой ничего не получилось, тебе гораздо лучше с Таней. Ты же знаешь, она тебя любит.

Однако на этот раз Джордан ушел в сторону от привычного диалога, сказав:

— В том-то и дело. Думаю, она меня не любит. Я знаю, Хизер, это звучит дико, но мне кажется… мне кажется, что она вышла за меня только потому, что я тот, кто я есть. Из-за того, кто мой отец. Владелец «Картрайт рекорде». Эта история с ребенком… ну, не знаю. Вдруг она затеяла это только затем, чтобы потом получить алименты побольше?

Признаюсь, я была потрясена.

Но это же Джордан. И он пьян. А Джордан и спиртное несовместимы.

— Нет, она не поэтому хочет завести ребенка, — попыталась я его успокоить. — Таня тебя любит.

На самом деле я, конечно, никак не могла этого знать, но не собиралась говорить об этом Джордану.

— Но ребенок… — заскулил Джордан. — Я о детях ничего не знаю. Как я могу быть отцом?

Это было на редкость глубокое и саморазоблачающее заявление, особенно для Джордана. Оно показало, что Джордан заметно повзрослел, стал более зрелой личностью.

— Джордан, сам факт, что ты это понимаешь, — сказала я, — показывает, что теперь ты как никогда готов стать отцом. Серьезно. Коль скоро ты будешь об этом помнить — я имею в виду, помнить, что ты ничего ни о чем не знаешь, — думаю, ты будешь замечательным отцом.

— Правда? — Джордан заметно повеселел, будто мое мнение по этому вопросу имело для него какое-то значение. — Хизер, ты серьезно?

— Да, серьезно. — Я слегка сжала его руку. — А теперь, может, вернемся к столу?

Вскоре после этого Купер убедил брата, что для одного вечера он достаточно напраздновался, и уговорил его позволить отвезти себя домой. В конце концов Джордан согласился, хотя и неохотно и с условием, что по дороге они будут слушать демоверсию его нового диска. Купер принял это условие, но я заметила, как его передернуло от отвращения. После обеда я убедила папу отдохнуть за чашечкой любимого травяного чая, а сама принялась мыть посуду.

— Ну и денек тебе выпал, — заметил папа, пока я оттирала запекшийся жир со стенок кастрюли. — Наверное, ты совсем без сил. Ты ведь еще и бегала сегодня утром?

— Ну да, если это можно так назвать, — пробурчала я. (Спору нет, ребрышки были хороши, но неужели для их приготовления надо было непременно испачкать все кастрюли, какие только есть в доме?)

— Наверное, Тед очень тобой гордится. Для тебя выйти на пробежку — настоящий подвиг. Знаешь, он снова звонил по домашнему телефону, незадолго до того, как вы вернулись. Я бы пригласил его на ужин, но ведь он не ест мяса, а у меня нет ничего другого.

— Все нормально, папа, — сказала я. — Я ему позже перезвоню.

— Так у вас с ним серьезно, да?

Я вспомнила, как Тед вел себя сегодня утром. Неужели это было только сегодня? А кажется, давным-давно.

— Да, — сказала я. — Наверное. То есть… — «Он собирается сделать мне предложение». — Я не знаю.

— Очень мило, — туманно заметил папа, — что у тебя кто-то есть. Знаешь, Хизер, я до сих пор иногда за тебя волнуюсь. Ты всегда была не такой, как другие девочки.

— Вот как?

Мне попался особенно неподатливый ошметок пригоревшего жира, и я пыталась отскоблить его ногтем. Можно было воспользоваться губкой, но я опасалась, что она поцарапает эмаль на посуде, которую Куперу когда-то подарила его подруга, профессиональный повар, чье имя осталось далеко в прошлом.

— Я хотел сказать, — продолжал папа, — что ты всегда больше походила на меня, чем на маму. Ты не из тех, кого устраивает «статус кво». И не из тех, кому подходит работа с девяти до пяти. Вот почему меня удивляет, что ты так предана своей нынешней работе.

— Я бы не сказала, что я ей предана. — Я сдалась и взяла губку. Если тереть осторожно, то, может быть, я и не поцарапаю эмаль. — То есть работа мне нравится…

— Но твое настоящее призвание — вокал, — сказал папа. — И сочинение песен. Что скажешь?

— Не знаю. — Губка тоже не помогла. — Это мне тоже нравится.

— А что ты ответишь, если я скажу, что у тебя появилась возможность заняться этим снова? Писать и исполнять свои песни. За деньги. Причем за большие деньги. Как ты к этому отнесешься?

Удалось! Сгусток пригоревшего жира удалось отодрать! Но сколько таких же еще осталось!

— Не знаю, — сказала я. — Что ты имеешь в виду? Ты знаешь, Фрэнк, муж Пэтти, давно предлагает взять меня в турне со своей группой, и, должна тебе сказать, это уже не совсем то, что мне нужно…

— Нет-нет. — Папа подался вперед, и поверх его спины я разглядела в кухонное окно огни Фишер-холла. Студенты вернулись в свои комнаты, кто-то садился заниматься, кто-то собирался развлекаться. И никого не останавливало, что утром убили исполняющего обязанности директора общежития.

— Есть вполне реальный шанс, который мы с Ларри хотим тебе предложить. Мы знаем, как ты относишься к звукозаписывающему бизнесу, знаем, что, обжегшись на молоке, на воду дуют. Но это совсем другое дело. Ты ведь слышала про «Вигглз»?

Я на время прекратила бороться с посудой.

— Английская программа для детей? Да, слышала, ребенок Пэтти ее обожает.

— Нет, это австралийская детская группа, — поправил папа. — Но наш проект тоже из этой области. Мы с Ларри планируем продвигать детскую музыкальную программу на видеокассетах и DVD. Стоимость производства по сравнению с деньгами, которые можно на этом заработать, буквально ошеломляет своей ничтожностью. И тут появляешься ты. Мы бы хотели, чтобы ты стала звездой этих видео — хозяйкой шоу, певицей и автором песен. Детей ты всегда очень привлекала, было что-то такое в твоем голосе, в манере петь… а может быть, все дело в светлых волосах. Ты будешь играть главную роль, а все остальные персонажи будут рисованными, в общем, ты будешь единственным человеком. В каждой серии ты будешь касаться новой темы — приучение к горшку, детский сад, страх утечь вместе с водой в сливное отверстие в ванне и так далее. Мы прикинули цифры и думаем, что нашим конкурентам — «Дора-исследователь» и «Вигглз» — придется побегать. Передачу собираемся назвать «Мир Хизер». Что ты об этом думаешь?

Я забыла про посуду. Теперь я стояла возле раковины и смотрела на папу. У меня было такое ощущение, будто мой мозг — это DVD-проигрыватель, в котором нажали кнопку «пауза».

— Что? — очень умно спросила я.

— Девочка моя, я знаю, что ты настроилась на получение высшего образования. — Папа снова подался вперед. — И ты прекрасно можешь продолжать учиться. В этом-то вся прелесть проекта. Никаких турне, никакой рекламной кампании. Во всяком случае, сейчас. Нам только нужно, чтобы были написаны песни и записано видео, тогда мы выбросим его на рынок и посмотрим, как оно пойдет. У меня такое чувство, и Ларри со мной согласен, что диски пойдут «на ура». Тогда можно будет поработать с твоим расписанием, чтобы организовать рекламу — любую, какую нам захочется. Ты заметила, что я говорю «мы»? Сколько ты захочешь работать — много ли, мало ли, — на этот раз нагрузка целиком зависит от тебя. Хизер, я не твоя мать, и ни в коем случае не хочу, чтобы ты работала на износ.

Я все еще не могла как следует вникнуть в смысл папиных слов.

— Ты хочешь сказать, что я… что мне нужно бросить работу в Фишер-холле?

— Ну-у, — медленно сказал папа, — боюсь, что придется. Но, Хизер, твоя работа над этим проектом будет хорошо оплачиваться, ты получишь солидный аванс, скажем, раз в сто больше того, что ты зарабатываешь в Фишер-холле за год. Плюс гонорары. И, думаю, Ларри не будет возражать, чтобы ты получала процент от общей прибыли.

— Да, но… — Я заморгала. — Не знаю, бросить работу… У меня хорошая работа. В ней есть свои преимущества. Освобождение отплаты за обучение. И медицинская страховка.

— Хизер! — В голосе папы начало сквозить нетерпение. — Общая прибыль «Вигглз» — примерно пятьдесят миллионов долларов в год. Думаю, имея пятьдесят миллионов в год, ты сможешь позволить себе любую медицинскую страховку, какую только захочешь.

— Да, — согласилась я, — но ты же не можешь быть уверен, что эти штуки на видео будут хорошо продаваться. Может, они в итоге получатся паршивыми. Вдруг они не понравятся детям? И дело кончится тем, что их будут продавать в супермаркетах по бросовой цене.

— Да, мы идем на определенный риск, — кивнул папа.

— Но… Я никогда не писала детских песен. Я пишу песни для взрослых, для таких, как я.

— Все правильно, — сказал папа. — Но песни для детей будут не так уж сильно отличаться от песен для недовольных жизнью молодых женщин вроде тебя.

Я снова недоуменно заморгала.

— Недовольных жизнью?

— Вместо того чтобы ныть из-за размера твоих джинсов, — продолжал папа, — ты будешь ныть, что у тебя нет таких же штанишек, как у больших девочек. Если честно, Хизер, я из-за тебя пошел на риск. Ларри хочет пригласить Мэнди Мур, но я его попросил повременить с этим. Сказал, что ты наверняка придумаешь что-нибудь сногсшибательное.

Я покачала головой.

— Папа, я не хочу писать и петь песни про штанишки и горшки.

— Хизер, — вздохнул папа, — мне кажется, ты не понимаешь. Это редкостная возможность для всех нас. Но в первую очередь для тебя. Это шанс выбраться из гадюшника, в котором ты работаешь, из того самого места, между прочим, где не далее как сегодня утром застрелили твоего босса, причем застрелили в комнате, рядом с той, где работаешь ты. А еще — давай уж будем друг с другом откровенны — это шанс заиметь собственное жилье, тебе не надо будет жить вместе с Купером. Согласись, этот вариант для тебя не самый полезный.

Я быстро отвернулась к раковине.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Не понимаешь? — мягко переспросил папа. — Скажи, Хизер, почему ты не перезвонила Теду? Потому что была очень занята? Или потому что в глубине души ты знаешь, что любишь другого?

Я чуть не выронила бокал, который отмывала.

— Ну, папа, — пробурчала я, — так недолго и ранить.

Папа встал из-за стола, подошел и положил руку мне на плечо.

— В том-то и дело, девочка. Я не хочу, чтобы ты страдала. Я хочу тебе помочь. Видит Бог, ты мне много помогала в последние несколько месяцев. И я хочу ответить тебе тем же. Неужели ты мне не позволишь?

Я не смела посмотреть ему в глаза, потому что знала: если посмотрю, то соглашусь. А я не хотела соглашаться. Пожалуй, не хотела. Поэтому я посмотрела не на отца, а на мыльную воду в раковине.

Потом я вздохнула.

— Папа, дай мне немного над этим подумать, ладно? Я не смотрела на него и, конечно, не видела его улыбки. Но я чувствовала, что он улыбается.

— Конечно, девочка моя, — сказал он. — Только не слишком долго думай. Такие возможности не будут ждать тебя вечность. Да ты и сама это знаешь.

Еще бы мне не знать.

 

12

Я даже не догадывалась, что на Вашингтон-сквер происходит нечто из ряда вон выходящее, пока следующим утром не завернула за угол Вейверли-плейс, сонно причмокивая пенкой взбитых сливок, венчавших кофе в моем бумажном стаканчике. (Ну и что, что сливки жирные, мне, как сказал бы Гевин, параллельно. Можно подумать, я вчера не совершила пробежку. Совершила и вполне заслужила немножко взбитых сливок. Кроме того, сливки — молочный продукт, а девушкам молочные продукты просто необходимы, чтобы не было остеопороза. Это всем известно.)

Я слизывала с верхней губы усы из взбитых сливок, когда увидела ее — гигантскую крысу.

Не будничную серо-коричневую, размером с кота крысу из подземного перехода. А ГИГАНТСКУЮ двенадцатифутовую надувную крысу, почти копию настоящей. Крыса стояла на задних лапах прямо через дорогу от парадного входа в Фишер-холл и скалилась.

Что это значит? Что делает надувная крыса размером в двенадцать футов перед зданием, где я работаю? Может, у меня галлюцинации? Я правда только недавно проснулась. Наслаждаясь мыслью, что сегодня утром мне можно поспать, потому что пробежки не будет, я выкатилась из постели только в половине девятого, отменив на сегодня утренний душ, точнее, ванну. (Кому это надо, стоять под душем, если можно лежа принять ванну?) Я лишь оделась в чистые джинсы и рубашку, расчесала волосы, умылась, вбила в кожу немножко увлажняющего крема, слегка подкрасилась, и без пяти девять уже вышла за дверь. Еще оставалось время выпить большой стакан «мокко». Ни Купера, ни папу я даже не видела. Они оба ранние пташки, и к тому времени, когда я встала, дома их уже не было, причем папа даже успел вывести Люси на утреннюю прогулку. Вот чего будет не хватать, когда папа переедет, уж это точно.

Но сколько бы я ни зажмуривала глаза, стоя на тротуаре, крыса не исчезала. Это значит, я точно не сплю.

Но это еще не самое плохое. Перед крысой маршировали взад-вперед десятки, а может, даже сотни протестующих. Они держали в руках плакаты с надписями: «Нью-Йорк-колледж не заботится о работающих аспирантах» и «Даешь бесплатное медицинское обслуживание!». Среди демонстрантов было много парней и девушек довольно неопрятного вида, в мешковатых штанах. Но многие были и в форме. Хуже того, они были в форме работников кампуса Нью-Йорк-колледжа — службы безопасности, технической службы и уборщиков. И тут до меня дошло. И сердце ледяными щупальцами опутал холодный ужас.

Сара! Она уговорила КРА устроить забастовку.

Если бы это было в кино, я бы тут же бросила свой «мокко» на тротуар, медленно опустилась на колени, обхватила голову руками и закричала: «Нееееееееееееееет! ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУУУУУУУУ???»

Но поскольку моя жизнь — это не кино, то я просто выбросила недопитый кофе (мне что-то вдруг стало так тошно, что расхотелось его допивать) в ближайшую урну, перешла дорогу, предварительно посмотрев в обе стороны (хотя движение на улице, естественно, одностороннее, но никогда нельзя быть уверенным, что с неправильной стороны не едет какой-нибудь скейтер или разносчик китайской еды на велосипеде), и пошла между фургонами новостных каналов, во множестве стоящих вдоль тротуара. Я добралась до плотного кружка репортеров, собравшихся вокруг Сары, которая снабжала утренние выпуски новостей самой горячей информацией.

— Что бы я хотела знать, — громко и четко говорила Сара, — так это почему президент Филипп Эллингтон сначала заверил студенческое сообщество, что плата за обучение не будет повышена и что ни он, ни кто-либо из попечителей не получат в этом году прибавки к зарплате, а потом повысил стоимость обучения на шесть целых девять десятых процента и получил шестизначную прибавку к жалованью, что сделало его самым высокооплачиваемым президентом из всех президентов колледжей в стране, в то время как его работающие аспиранты не получают даже стипендию, которая покрывала бы прожиточный минимум, или медицинскую страховку, которая позволяла бы им пользоваться услугами студенческого медицинского центра!

Репортерша с седьмого канала, почти такая же лохматая, как Сара после бессонной ночи (хотя я думаю, репортерша сделала себе такую прическу нарочно), развернулась и направила микрофон на удивленное лицо Маффи Фаулер. Маффи только-только ступила на арену событий. Именно ступила, прижимая к груди красный блокнот, потому что нормально ходить на ее высоченных каблуках невозможно. Она судорожно пыталась отлепить от густо намазанных блеском губ прилипшие волосы.

— Мисс Фаулер, как представитель колледжа по связям с общественностью, как бы вы ответили на эти обвинения? — спросила журналистка.

Маффи заморгала большими оленьими глазами.

— Э-э… мне нужно свериться с моими записями, — пролепетала она. — Но, насколько мне известно, президент пожертвовал разницу между его прошлогодним жалованием и нынешним в пользу…

— Кому пожертвовал? — глумливо выкрикнула Сара. — «Анютиным глазкам»?

Все засмеялись. Приверженность президента Эллингтона «Анютиным глазкам» — не очень-то победоносной баскетбольной команде Нью-Йорк-колледжа, стала легендарной даже среди репортеров.

— Это мне нужно проверить, — чопорно сказала Маффи. — Но могу вас заверить, что президент Эллингтон очень озабочен…

— Видно, недостаточно озабочен, — перебила Сара. Она говорила так громко, что заглушала Маффи, и все микрофоны, находившиеся в поле зрения, снова повернулись к ней. — По-видимому, он готов допустить, чтобы последние шесть недель семестра студенты колледжа страдали без ассистентов преподавателей, без охраны и без уборки мусора.

— Неправда! — пронзительно крикнула Маффи. — Президент Эллингтон всей душой за переговоры. Он просто не хочет стать заложником группы радикальных крайне левых социалистов!

Я поняла, что Маффи сказала совершенно не то, что нужно, еще до того, как Сара шумно втянула воздух. Репортеры уже потеряли к ним интерес — все равно выпуски новостей на каналах уже закончились, и начались другие утренние программы — и начали упаковывать свое оборудование. Возможно, к полудню они вернутся за свежими новостями.

Однако Сара уже сплотила вокруг себя свою гвардию.

— Вы это слышали? — кипела она, обращаясь к своим товарищам. — Представитель президента по связям с общественностью назвала нас кучкой радикальных крайне левых социалистов! Только потому, что мы требуем справедливой оплаты и медицинской страховки! Что вы на это скажете?

В ответ послышалось растерянное бормотание — наверное потому, что по студенческим меркам было раннее утро и никто еще толком не разобрался, что же, собственно, они делают. Или, может быть, потому что репортеры подняли большой шум, складывая свое оборудование, и Сару никто как следует не слышал. Сара, по-видимому, это поняла, она спрыгнула с деревянного помоста, на котором стояла, и поднесла ко рту мегафон.

— Люди! — Ее потрескивающий в мегафоне голос прозвучал так громко, что старики, с удовольствием игравшие в парке первую в этот день партию в шахматы, с негодованием покосились в нашу сторону. — Чего мы требуем?

Пикетчики меланхолично вышагивавшие вокруг гигантской крысы, ответили:

— Справедливой оплаты.

— ЧЕГО? — заорала Сара.

— СПРАВЕДЛИВОЙ ОПЛАТЫ, — ответили пикетчики.

— Так-то лучше, — сказала Сара. — И когда мы ее требуем?

— СЕЙЧАС! — ответили пикетчики.

— Святой боже! — пробормотала Маффи.

Она смотрела на пикетчиков с таким убитым видом, что мне даже стало ее немножко жалко.

Крыса, из нарисованной пасти которой капала нарисованная слюна, и впрямь выглядела весьма устрашающе. К тому же она слегка покачивалась на легком ветерке.

— Не расстраивайся, — сказала я, потрепав Маффи по плечу.

— Это все потому, что они арестовали того парня. — Маффи все еще с ужасом смотрела на крысу. — Правда ведь?

— Наверное, — кивнула я.

— Но у него был пистолет, — сказала она. — То есть… конечно, он это сделал. У него был пистолет.

— Они так не считают, — возразила я.

— Меня уволят, — выдохнула Маффи. — Меня для того и взяли на эту работу, чтобы не случилось ничего подобного. А теперь меня уволят. А я проработала всего три недели. И заплатила двадцать тысяч маклеру из агентства недвижимости. Для этого мне пришлось продать свадебный сервиз. Теперь не видать мне этих денег.

Я присвистнула.

— Двадцать тысяч. Что же это был за сервиз такой!

— Лиможский фарфор, — ответила Маффи. — С каймой. На двадцать персон. По восемь предметов на персону, включая миски для ополаскивания пальцев.

— Ну и ну, — одобрительно крякнула я. Миски для ополаскивания пальцев… не уверена, что я вообще когда-нибудь их видела. И что значит с каймой? У меня мелькнула мысль, что вообще-то неплохо бы начать разбираться в таких вопросах, если мы с Тедом собираемся… в общем, вы понимаете.

От этой мысли меня слегка затошнило. Хотя, возможно, это вовсе не от мысли, а всего лишь от кофе со взбитыми сливками, выпитого на голодный желудок. Или от вида огроменной крысы.

И тут я заметила нечто такое, от чего сразу забыла про свой желудок.

Я увидела Магду в розовом переднике, которая вышла из Фишер-холла и, лавируя между стоящими в пробке такси, направилась через дорогу к бастующим. В руках она аккуратно несла чашку с дымящимся кофе. Эту чашку она вручила одному пикетчику в серой форме охранника Нью-Йорк-колледжа, который при виде Магды перестал маршировать, остановился, опустил плакат с надписью: «Будущее колледжа — под угрозой» и благодарно улыбнулся.

Это был не кто иной, как Пит.

Который не сидел за стойкой охраны, как ему было положено.

А стоял в парке. В РЯДАХ ЗАБАСТОВЩИКОВ.

— О господи! — Совершенно забыв про Маффи, я побежала к Питу, крича: — Ты что, с ума сошел? Что ты здесь делаешь? Почему ты не в здании? Кто остался за стойкой охраны?

Пит спокойно посмотрел на меня, оторвав взгляд от чашки самого лучшего кофе, который только можно получить в Фишер-холле.

— И тебе тоже доброе утро, Хизер, — сказал он. — Как дела?

— Дела прекрасно! — крикнула я. — Серьезно, кто остался на охране?

— Никого. — Магда посмотрела на меня странным взглядом, изогнув брови. Но потом я поняла, что она не нарочно выгнула брови — просто они у нее недавно выщипаны. — За стойкой охраны присматривала я. Вокруг шнырял какой-то тип из администрации президента. Он сказал, что они пришлют людей из частной охранной фирмы. Только, Хизер, я не уверена, что это хорошая мысль. Ну откуда человеку из какой-то охранной фирмы знать про сопровождающих, которые нужны студентам с ограниченными способностями… в комнатах общего пользования, оборудованных для инвалидов. И откуда человеку из охранной фирмы знать, что не стоит впускать разносчика пиццы, а то он подсунет меню под все двери в здании?

Я застонала, вспоминая вчерашний разговор с Купером. Как же он был прав! Нам придется нанимать охрану из мафии и временных работников из арестантов. Так я и знала.

Потом я кое-что вспомнила и удивленно посмотрела на Магду:

— Постой, а почему ты не бастуешь?

— Мы входим в другой профсоюз, работников общепита, а здесь гостиничный и автомобильный.

— Автомобильный? — Я покачала головой. — Какое отношение автомобильный профсоюз…

— Ты!

Мы все подпрыгнули: наш разговор прервал окрик Сары, многократно усиленный мегафоном.

— Ты зачем сюда пришел, болтать или добиваться перемен? — накинулась Сара на Пита.

— Господи Иисусе! — пробормотал Пит. — Я всего лишь выпил с друзьями кофейку…

— Вернись в строй! — взревела Сара. Пит во вздохом вернул кружку Магде.

— Мне надо идти.

Потом взял свой плакат и вернулся на место в кругу, образованном вокруг гигантской крысы.

Магда посмотрела на протестующих, которые уныло маршировали мимо нас, словно зомби из какого-нибудь ужастика.

— Нехорошо это, — сказала она.

— Да уж! — согласилась я. — Пожалуй, я лучше пойду, подежурю за стойкой охраны. Принесешь мне крендель?

— С укреплением? — спросила Магда. «Укрепление» — это наше кодовое слово, которым, стыдно в этом признаться, мы обозначаем жирный сливочный сыр и три ломтика бекона.

— Обязательно.

Я обосновалась на рабочем месте Пита (предварительно выбросив нечто, что отдаленно напоминало очень старый и очень засохший пончик). Мусорную корзину, куда я выкинула это нечто, довольно давно не опорожняли, нуда, ведь Хулио и его команды уборщиков нет на работе (именно это расстроило меня больше всего). Я тут же установила то, что рассматриваю как начало Нового Мирового Порядка от Хизер — ввела два правила. Первое: «Все резиденты должны останавливаться, показывать удостоверение личности и держать его столько времени, сколько мне понадобится, чтобы рассмотреть фотографию», поскольку я, в отличие от Пита, не знаю в лицо всех обитателей общежития, что их страшно раздражает. Но еще меньше им понравится второе правило, которое я ввела — «Выбрасывайте свой мусор в контейнер на улице». Только я устроилась, как снова появился тип, которого Магда раньше обозначила как «парня из администрации президента».

Это был типичный подхалим в дорогом костюме, я его раньше никогда не видела, с ним пришел еще один тип, гораздо крупнее первого. На этом костюм был намного дешевле.

— Вы — Хизер? — спросил парень из администрации президента. Я кивнула. Тогда он проинформировал меня, что мистер Розетти — мужчина в дешевом блестящем костюме, шелковой рубашке цвета лаванды, с несколькими очаровательными золотыми цепями, примостившимися между курчавыми седеющими волосами на груди, и со множеством золотых колец — по одному на каждый сосискообразный палец — будет обеспечивать безопасность здания. Парень попросил, чтобы я просветила Розетти относительно каких-либо особых проблем безопасности, специфических для Фишер-холла.

В ответ я любезно проинформировала человека из администрации президента, что о безопасности Фишер-холла на обозримое будущее уже позаботились. Но что я все равно благодарю его за заботу.

Парень из администрации — он сказал, что его зовут Брайан, — похоже, растерялся.

— Как это так? — спросил Брайан. — Служба безопасности Фишер-холла бастует. Мне поручено проследить за тем, чтобы для всех корпусов были найдены охранники на замену.

— О, в Фишер-холле я уже этот вопрос решила, — сказала я.

В это самое время в вестибюль вбежал высокий тощий парень. Он подбежал к стойке, на ходу стягивая с себя рюкзак.

— Извини, что опоздал, Хизер, — сказал он, тяжело дыша. — Я твое сообщение получил только что. Смену с десяти до двух я возьму. Ты правда платишь десять баксов в час? Можно мне тогда взять еще смену с шести до десяти? И завтра с десяти до двух?

Я кивнула и грациозно поднялась со стула.

— Завтрашняя смена с шести до десяти уже занята, — сообщила я, — но с десяти до двух — в твоем распоряжении. Если, конечно, вся эта ситуация к тому времени не разрешится.

— Отлично, — сказал Джереми.

Он сел на стул, который я освободила, и рявкнул на студента, который только что вошел в здание, помахал своим удостоверением и пошел было дальше, не дожидаясь, пока его опознают.

— Стой! Вернись и дай мне получше взглянуть на твою фотографию!

Студент вытаращил глаза, но послушно вернулся. Брайан, в свою очередь, растерялся еще больше, чем раньше.

— Минутку, — сказал он. Я тем временем подошла к графику дежурств, который сама же и составила, и отметила на нем имя Джереми. — Вы поставили студентов дежурить на стойке охраны?

— Работающих студентов, — уточнила я. — Колледжу они обходятся всего лишь по несколько центов за каждый доллар в час, который мы им платим. Уверена, это мизерная часть того, что вы платите… гм, фирме мистера Розетти. К тому же мои работники-студенты хорошо знают и здание, и жильцов. А в годовом бюджете для работающих студентов осталось еще порядка тысячи долларов. Этого с избытком хватит на то, чтобы пережить забастовку. В этом году мы были очень экономными.

Я не стала говорить, что отчасти экономия бюджета объяснялась моей склонностью таскать бумагу из других кабинетов.

— Насчет этого я не знаю, — сказал Брайан. Он поспешно достал из кармана пиджака телефон и стал нажимать на нем кнопки. — Мне нужно проконсультироваться с руководством. Ни в одном из других корпусов ничего подобного не делается. В этом просто нет необходимости. Администрация президента уже выделила из бюджета нужную сумму фирме мистера Розетти.

Мистер Розетти растопырил украшенные кольцами и довольно волосатые пальцы и философски заметил:

— Если молодая леди не нуждается в наших услугах, значит, молодая леди не нуждается в наших услугах. Может быть, мы пригодимся в другом месте.

— Я знаю, где вы наверняка пригодитесь, — улыбнулась я мистеру Розетти. — В Вассер-холле.

— Будьте любезны! — К столу подошла женщина средних лет с прической типичной мамаши. На ней была темно-зеленая трикотажная рубашка со стеганой нашивкой на груди в виде двух держащихся за руки тряпичных кукол, черной и белой. — Скажите, пожалуйста…

— Если вы хотите подняться к резиденту, — Фелисия, студентка, работающая за стойкой ресепшн, даже не подняла голову от страниц «Космо», позаимствованного из чьего-то почтового ящика, — позвоните вон по тому телефону, который висит на стене. Чтобы позвонить в справочную и узнать номер, наберите 0.

— Вассер-холл, — повторил мистер Розетти. — Мне нравится название. Эй, парень! — Он толкнул Брайана, который звонил кому-то по мобильному. — Как тебя там. Пошли-ка в этот Вассер-холл.

— Одну минуту, пожалуйста, — возбужденно отмахнулся Брайан. — Мне обязательно надо с кем-нибудь связаться по этому вопросу. Я не уверен, что это санкционированное использование бюджета работающих студентов. Хизер, ваш босс одобрил такое использование средств?

— Нет, — ответила я.

— Я так и думал, — самодовольно хмыкнул Брайан. Судя по всему, ему не удалось ни с кем связаться по телефону, и он захлопнул крышку. — Ваш босс на месте? Думаю, нам следует с ним поговорить.

— Вообще-то это будет трудно сделать, — сказала я.

— Ради бога, почему? — удивился Брайан.

— Потому что вчера его убили выстрелом в голову, — ответила я.

Брайан поморщился. А мистер Розетти только кивнул.

— Бывает, — философски заметил он, пожимая плечами.

— Хизер! — Брайан заметно побледнел. — Мне очень жаль, прошу прощения, я совсем забыл. То есть я знал, что это случилось в Фишер-холле, но со всеми этими событиями я…

— Прошу прощения. — Та же самая женщина с мамашинской стрижкой снова наклонилась над столом ресепшн. — Мне кажется, произошла ошибка.

— Никакой ошибки. — Фелисия наконец оторвалась от журнала, чтобы поговорить с женщиной. — По правилам конфиденциальности нашего колледжа мы не разглашаем информацию о студентах. Даже родителям. Или людям, которые утверждают, что они родители. Даже если они предъявят удостоверение личности.

— Брайан, давай оставим в покое эту молодую леди, — сказал мистер Розетти. — Похоже, у нее все схвачено.

Я мило улыбнулась ему. Вообще-то он, кажется, не такой уж плохой. Если не считать того, что он сдерет с колледжа сотни тысяч баксов за работу, которая в моем варианте обойдется в сущую мелочь.

— Я очень извиняюсь, — повторил Брайан. — Мы сейчас уйдем…

— Да, я думаю, так будет лучше, — сказала я, все также мило улыбаясь.

На ресепшн зазвонил телефон. Фелисия сняла трубку и вежливо сказала:

— Фишер-холл, Фелисия, на кого переключить ваш звонок?

— Было очень приятно с вами познакомиться, мэм. — Мистер Розетти вежливо склонил голову.

— Мне тоже было приятно познакомиться, сэр, — сказала я.

Правда, он такой милый. Чувствуется старая школа. И как Купер мог подумать, что. за убийством Оуэна стоит мафия? То есть, может быть, она и стоит, но мистер Розетти никак не мог быть киллером. Прежде всего потому, что с таким количеством золота на теле он выглядит очень подозрительно, и кто-нибудь обязательно запомнил бы его возле нашего здания.

А кроме того, он просто очень милый.

Может быть, я вообще зря предположила, что он принадлежит к мафии только потому, что он итальянец по происхождению, работает в частной охранной фирме, носит блестящий костюм и огромное количество золота. Может, он вовсе не мафиози, может быть, он просто…

— Прошу прощения, — Мамашинская Стрижка теперь смотрела на меня. — Вы случайно не Хизер Уэллс?

Здорово. Только этого мне не хватало сегодня утром.

— Да. — Я попыталась сохранить на лице приятную улыбку. — Это я. Могу вам чем-нибудь помочь?

«Только не просите у меня автограф! Я же больше ничего не стою. Вы знаете, за сколько сейчас можно продать мой автограф на аукционе в Интернете? За доллар. И то, если повезет. Я дошла до того, что скоро буду петь про детские штанишки. И то, если повезет».

— Извините за беспокойство, — продолжала Мамашинская Стрижка, — но, кажется, вы работали с моим мужем. Вернее, с моим бывшим мужем. С Оуэном Витчем.

Я заморгала. Бог мой, Мамашинская Стрижка в рубашке с тряпичными куклами — бывшая миссис Витч?!

— Подожди на линии. — Фелисия положила трубку на стол и окликнула меня. — Хизер, извини, что перебиваю, но тебя к телефону, звонит Гевин МакГорен.

— Скажи Гевину, что я ему перезвоню, — сказала я. Я встала и взяла миссис Витч за руку. Рука оказалась сухой и грубой, и мне вспомнилось, что Оуэн говорил: его бывшая жена — гончар с претензией на принадлежность к миру искусства. — Миссис Витч, примите мои соболезнования по поводу гибели вашего мужа. Я хотела сказать, бывшего мужа.

— О… — Миссис Витч печально улыбнулась. — Прошу вас, зовите меня Пэм. Я уже не миссис Витч. Фактически я никогда ею и не была, миссис Витч для меня — это всегда мать Оуэна.

— Хорошо, Пэм. Простите мою ошибку. Пэм, что я могу для вас сделать?

— Хизер, — перебила Фелисия, — Гевин говорит, что ты не можешь ему перезвонить, потому что он сейчас не дома.

— Не говори глупости! — сказала я. — Я ему перезвоню. Просто пусть продиктует номер, по которому он находится.

— Нельзя, — вздохнула Фелисия. — Он говорит, что там, где он находится, а это тюрьма Рок-Риджа, ему разрешается сделать только один телефонный звонок.

Я резко повернула голову и посмотрела на Фелисию. И в это время дверь открылась, и вошел Том. Вид у него был такой же ошарашенный, как, наверное, у меня.

— Ты не поверишь! — заявил он на весь вестибюль, ни к кому конкретно не обращаясь. — Но пистолет, который нашли в барсетке у этого типа, соответствует пуле, которая прошила мозг Оуэна.

 

13

Том миллион раз извинился за неудачную фразу.

— Честное слово, — повторял он, — если бы я знал, что она его бывшая жена…

— Ничего страшного.

У меня были более серьезные поводы для беспокойства, чем бестактность Тома. Например, что Гевин, судя по всему, угодил за решетку.

— Что она вообще здесь делает? — поинтересовался Том. — Почему она не поехала из аэропорта прямо в Вас-сер-холл, как все остальные родственники Оуэна? Разве она не получила наше извещение?

— Ей нужно было разобраться с каким-то вопросом, которым занимался Оуэн, — сказала я.

Мы сидели в моем кабинете. Вообще-то Том сидел в своем старом кабинете (теперь это место преступления, ужасного убийства, и слава богу, что уборщики вышли на забастовку только ПОСЛЕ того, как навели чистоту на месте преступления), а я только что вернулась, задыхаясь от быстрого шага, и села за свой письменный стол в приемной, прямо как в старые добрые времена.

Если не считать того, что Том получил повышение и работает здесь только временно, до тех пор, пока отдел размещения не найдет исполняющего обязанности временно исполняющего обязанности, которого вчера убили выстрелом в голову.

Я не стала рассказывать Тому остальное — например, о том, что миссис Витч, то есть Пэм, многого не знает о жизни своего бывшего в Нью-Йорке. Или о том, как много, оказывается, не знали о докторе Витче мы. Потому что меня это так ошеломило, что я до сих пор не совсем очухалась.

Я села и принялась стучать по клавиатуре, разыскивая телефон полицейского участка Рок-Риджа. Ну же, давай… да, я знаю, что это маленький городок, но должны же там быть полицейские?

Есть!

Пэм считала, что раз Оуэн работал в резиденции, то само собой разумеется, там же он и жил, поскольку в большинстве случаев должность директора общежития подразумевает проживание в этом же общежитии.

Я ей объяснила, что ее бывший был не просто директором общежития, а гораздо более важной персоной в администрации президента колледжа и что для его должности социальный пакет подразумевал шикарную квартиру без арендной платы в одном из домов, расположенных неподалеку от колледжа, там живут многие представители администрации колледжа, включая самого президента.

— Это далеко? — спросила тогда Пэм.

Я недоуменно заморгала. Вокруг моего стола в тот момент было много шума: Брайан с мистером Розетти только отошли, Том огорошил меня новостью о том, что пуля, которой был убит Оуэн, соответствует пистолету Себастьяна, а Фелисия все еще махала телефонной трубкой, поскольку на другом конце провода Гевин ждал, когда я подойду к телефону.

— Что далеко? — растерянно поинтересовалась я.

— Дом, в котором жил Оуэн, — пояснила Пэм.

— А, — протянула я.

Все мои мысли были о том, что Гевин сидит за решеткой. «И где? В Рок-Ридже! В шикарном спальном районе Нью-Йорка, в котором всего-то населения тысяч пять, не больше. И в этом районе есть тюрьма? Может, мир сошел с ума?»

— Право… — Том не нашел другого времени, чтобы начать извиняться — как потом оказалось, это было лишь первое извинение в череде многих, которые он приносил на протяжении следующих тридцати минут. — Я очень, очень сожалею, мэм. Я не имел ни малейшего представления, что…

— Все в порядке. — Пэм улыбнулась самой кроткой улыбкой. — Откуда вы могли знать? — Она повернулась ко мне. — Так далеко или нет?

— В квартале отсюда, — сказала я.

— Значит, я могу дойти пешком? Прошу прощения, что доставляю столько неудобств, но я сегодня так много ходила…

Так она хочет увидеть квартиру Оуэна? Зачем?

— До дома всего один квартал.

— Хизер, в таком случае не могли бы вы меня проводить? — Я только сейчас заметила, что Пэм возит за собой чемодан на колесиках, а на плече у нее висит стеганая дорожная сумка в красный и белый цветочек. — Вы наверняка знаете… — На ее широком лице, не тронутом макияжем (красивым я бы его не назвала, но приятным вполне могла бы назвать), отразилась озабоченность, — поскольку работали с Оуэном… кто-нибудь давал Гарфилду таблетки?

— Гм… — Мы с Томом озадаченно переглянулись. — Кому, мэм?

— Гарфилду. — Бывшая жена доктора Витча посмотрела на нас, как на идиотов. — Коту Оуэна.

Оуэн держал кота? Он взял на себя заботу о живом существе, о другой жизни? Правда, речь идет лишь о четвероногом создании, но все равно. Да, Оуэн почему-то очень любил мультяшного Гарфилда, чего никто из нас не мог понять. Но чтобы он держал настоящего, живого кота в своей квартире? Это Оуэн-то — самый сухой, лишенный теплоты человек из всех, кого мне доводилось встречать — держал домашнее животное???

Я об этом понятия не имела.

Признаюсь, эта новость изменила мое представление об Оуэне. Может, это звучит глупо, но он стал нравиться мне чуточку больше. Ну ладно, уточняю: он просто стал мне чуточку приятнее.

Наверное, мое удивление отразилось на лице, потому что Пэм в ужасе вскричала:

— Вы хотите сказать, что бедняжка со вчерашнего дня сидит без воды и еды? У него заболевание щитовидной железы, ему нужно каждый день давать таблетку!

И вот, оставив Тома держать оборону в нашем офисе, я пошла провожать Пэм до квартиры доктора Витча. Потом подождала вместе с ней управляющего зданием, поднялась в квартиру, помогла открыть дверь (в этом здании замки довольно капризные) и в напряжении слушала, пока она звала: «Гарфилд, Гарфилд! Кис-кис-кис!»

С котом, конечно, ничего не случилось. Это был большой, устрашающего вида рыжий зверюга, похожий на своего тезку из мультфильма. Все что ему требовалось — это банка кошачьих консервов (точнее, две банки), немного воды и маленькая белая таблетка. Таблетки хранились во флаконе, который Пэм без труда отыскала в белой сахарнице с голубым рисунком (такой же рисунок был и на другом фарфоре, стоявшем в буфете в гостиной). И вот уже кот довольно мурлыкал, свернувшись на коленях у Пэм.

Там я ее и оставила. А что? Кот ее вроде бы признал, а доктору Витчу эта квартира все равно больше не понадобится. Понятно, что администрация президента, когда придет время, передаст эту квартиру кому-нибудь другому. Но кто-то должен заботиться о коте, а Пэм явно его любит. Так что мне показалось логичным оставить ее в квартире с котом.

Нечего и думать, что Саймон Хейг разрешит ей взять кота в Вассер-холл. Я знаю и Саймона, и его недружественную политику по отношению к домашним животным. А я сама известна тем, что могу закрыть глаза на котенка или игуану, если все остальные жильцы комнаты не возражают и если родители потом не будут звонить мне с жалобами. С Саймона станется не пустить Пэм в здание, если она принесет с собой Гарфилда, и не важно, что это кот недавно убитого бывшего работника колледжа. Так что Пэм и коту Оуэна лучше всего оставаться там, где они есть.

Однако я рассудила, что не помешает позвонить детективу Канавану — просто на всякий случай, надо же убедиться, что они уже закончили осмотр личных вещей Оуэна.

К тому времени, когда я вернулась в Фишер-холл, оставила детективу Канавану сообщение на автоответчике и вспомнила про Гевина, бедный арестованный парень уже давно повесил трубку.

Когда я наконец дозвонилась до полицейского участка Рок-Риджа, выяснилось, что там нет других заключенных, кроме Гевина. И других офицеров, через которых мне бы пришлось добираться до самого главного, тоже нет. После первого же гудка трубку снял Генри Т. О'Мэлли, начальник полиции.

— Вы — та самая Хизер Уэллс? — полюбопытствовал он. — Та, которую лет десять назад дочка заставляла меня слушать снова и снова, пока мне не начинало казаться, что я сойду с ума и застрелюсь из табельного оружия? Я проигнорировала его вопрос и задала свой:

— Могу я узнать, почему вы удерживаете в вашей городской тюрьме Гевина МакГорена?

— «Я болею сахарной лихорадкой, виноват в этом ты, мой сладкий!» — пропел полицейский. Довольно неплохо пропел — для непрофессионала. — «Как конфетка я, мой сладкий! Слаще сахарной лихорадки!»

— Что бы он ни натворил, я уверена, что Гевин сделал но не нарочно. Просто иногда он перегибает палку, ему всего двадцать один год.

— Вторжение на территорию частного владения. — О'Мэлли стал читать вслух, как я догадалась, протокол задержания Гевина. — Взлом и проникновение… хотя, между нами, этот пункт, наверное, будет исключен. Если кто-то открывает тебе окно изнутри, это уже не взлом, и если тебя приглашают, то это не проникновение, что бы там ни думал на этот счет отец девушки. Ах да, еще отправление нужды в общественном месте. От этого пункта ему будет трудновато отмазаться, он расстегнул ширинку прямо передо мной…

Невероятно, но я услышала на заднем плане крик Гевина:

— Я же вам говорил, что мне нужно выйти!

— Остынь, парень! — крикнул в ответ полицейский. Мне пришлось отвести трубку подальше от уха, чтобы барабанная перепонка не лопнула. — Тебе повезло, что звонок принял я, а не кто-нибудь из полиции штата, а то бы ты сейчас сидел в Уэстчестерской тюряге. Думаешь, они там подали бы тебе сегодня на завтрак кофе и вафли? Да еще со свежевыжатым апельсиновым соком!

Мне было слышно, как где-то на расстоянии Гевин ворчливо признал:

— Нет.

— Тогда не зарывайся, — посоветовал О'Мэлли. А мне в телефон сказал: — Ну, так на чем мы остановились? Ах да, на «Сахарной лихорадке». «Ничего не говори о диетах, я совсем не нуждаюсь в советах». Я эти слова на всю жизнь запомнил. Дочка пела их утром, днем и вечером, два года подряд.

— Очень сожалею, — сказала я. Интересно, почему из служителей правопорядка мне вечно попадаются саркастические и уставшие от жизни, и никогда не попадаются милые, бодрые и полные энтузиазма? Да существуют ли милые, бодрые и полные энтузиазма полицейские? — Какой залог нужно внести за Гевина?

— Сейчас посмотрю.

О'Мэлли зашуршал бумагами, которые, по-видимому, лежали у него на столе. Тем временем Гевин закричал:

— Ну можно мне с ней поговорить? Ну пожалуйста! Вы же сказали, что мне положен один звонок, а я его так и не использовал, потому что меня с ней не соединили. Так можно мне с ней поговорить? Пожалуйста!

— Мистер МакГорен может быть выпущен под залог в пять тысяч долларов, — наконец ответил на мой вопрос О'Мэлли.

— Пять тысяч? — Мой голос сорвался на визг. В дверном проеме показалась голова Тома с удивленно поднятыми бровями. — За нарушение границы частного владения? И публичное мочеиспускание?

— И за взлом, и за проникновение в жилище, — напомнил шеф полиции.

— Вы же сказали, что эти обвинения будут сняты.

— Но пока их еще не сняли.

— Это… это просто… — У меня даже дух захватило. — Это просто грабеж!

— Мисс Уэллс, мы живем в маленьком тихом городке, — сказал О'Мэлли. — У нас редко случаются преступления. Но когда случаются, мы их пресекаем. Сурово пресекаем. Нам, знаете ли, нужно придерживаться определенных стандартов, если мы хотим и дальше оставаться маленьким тихим городком.

— Где же я возьму пять тысяч долларов? — заныла я.

— Я предложил мистеру МакГорену позвонить родителям. Но он предпочел позвонить вам по причинам, которыми со мной не поделился.

— Да дайте же мне с ней ПОГОВОРИТЬ! — заорал Гевин.

— Кто вас вызвал? Родители Джейми Прайс? — спросила я. — Это в их доме вы застали Гевина?

— В настоящее время я не имею права обсуждать с вами подробности дела МагГорена, — сказал О'Мэлли. — Впрочем, это так. — И несколько чопорно добавил: — Я хотел бы уточнить, что в тот момент, когда мы задержали мистера МакГорена, он был не совсем одет и фактически вылезал через окно из комнаты младшей мисс Прайс. Я говорю не о том моменте, когда он расстегнул молнию на брюках, чтобы облегчиться, — это произошло позже.

Я услышала протестующий возглас Гевина:

— Эй!

— О боже! — Я уронила голову на руки. Только этого мне не хватало, и именно сегодня. Все это время с улицы приглушенно слышалось, как забастовщики скандируют: «Чего мы хотим? Мы хотим медицинского обслуживания для всех! Когда мы этого хотим? Сейчас!»

— Передайте ему, что я приеду, как только смогу, — вздохнула я.

— Не спешите, — добродушно сказал О'Мэлли. — Мне приятно находиться в его обществе. У меня тут не часто бывают трезвые люди, а тем более с высшим образованием. Думаю, на ланч мы закажем куриные крылышки…

Он отвел трубку и спросил Гевина:

— Эй, парень, ты ведь не вегетарианец? Я услышала, как Гевин кричит:

— Хизер, я должен тебе кое-что сказать! Это был не Себастьян! Это не…

Связь оборвалась. По-видимому, у шефа полиции кончилось терпение, и он повесил трубку.

Когда я снова подняла голову, возле моего стола стоял Том и встревоженно смотрел на меня.

— Постой-ка, — сказал он, — с кем ты сейчас говорила? С Гевином? Или с Себастьяном Блументалем?

— С Гевином, — ответила я, уставившись на клавиатуру.

— Он тоже в тюрьме? То есть… в буквальном смысле?

— То есть в буквальном смысле, Том. Мне нужно туда.

— Куда? — Том растерялся. — В квартиру Оуэна? Ты только что оттуда. Сколько можно держать эту даму за ручку? В конце концов они были разведены. Может, послать к ней Джиллиан в качестве психолога-консультанта? Мне кажется, эти двое отлично поладят…

— Нет, мне нужно ехать в Уэстчестер. — Я встала. — Мне нужно поговорить с Гевином.

— Прямо сейчас? — Вид у Тома был ошарашенный и немного испуганный. — Ты собираешься оставить меня одного? Со всем этим, что творится снаружи? — Он нервно покосился на окно, через которое застрелили доктора Витча. Сейчас оно было плотно закрыто и даже жалюзи были опущены.

— Ничего с тобой не случится, — сказала я. — У тебя есть работники-студенты, график дежурств на обеих стойках составлен, все запланированные встречи доктора Витча отменены. Ради бога, Том, ты управлял студенческими землячествами, это гораздо труднее.

— Это да, — согласился Том, — но там никого не убивали.

— Я постараюсь вернуться как можно быстрее, — заверила я. — Наверное, меня не будет всего несколько часов. Если тебе что-то понадобится, ты всегда сможешь связаться со мной по мобильному. Если кто-нибудь спросит, где я, скажи, что мне пришлось срочно уйти по семейным обстоятельствам. Ты понял? Ни слова о Гевине. Это очень важно.

— Ладно, — с несчастным видом пролепетал Том.

— Том, я серьезно.

— Ладно!

Удовлетворенная, я повернулась к выходу — и чуть было не налетела на мою лучшую подругу (и бывшую девушку из моей подтанцовки, а сейчас жену легенды рока, Фрэнка Робийярда) Пэтти. Она прижимала к животу с полдюжины журналов со свадебными нарядами. Живот у нее немного выступал, но тому была уважительная причина — вовсе не избыток кофе со взбитыми сливками, а четырехмесячная беременность.

— Кто тебе рассказал? — спросила я, глядя на глянцевую обложку журнала «Элегантная невеста».

Пэтти метнула осуждающий взгляд на Тома. Тот пожал плечами и сказал:

— Ах да, совсем забыл, Пэтти звонила, когда ты уходила с бывшей женой Оуэна. Ой, у тебя есть майский выпуск! Ничего себе, да он весит как индейка на День благодарения!

— Поверить не могу, что ты сказала ему раньше, чем мне, — заявила Пэтти, которая и не во время беременности имела обыкновение так очаровательно светиться внутренним светом, что мне было даже обидно. Она с фацией танцовщицы опустилась на голубой виниловый стул и взяла в руки один из журналов. — Думаю, ей стоит надеть чисто-белое. Цвет слоновой кости придаст ее коже землистый оттенок. А ты как думаешь, Том?

— Я думаю как раз наоборот. — Том устроился за моим столом. — Кремовый подчеркнет розоватые оттенки ее кожи.

— А ты знаешь, что прямо через дорогу от вашего здания болтается гигантская надувная крыса и вокруг ходит строем самая разная публика? — спросила Пэтти. — И еще, Хизер, когда ты собиралась мне сообщить, что вчера застрелили твоего босса? Это просто нелепо! Сколько еще ты собираешься работать в этой смертельной ловушке?

— Я ей посоветовал подождать, пока счет дойдет до восьми директоров, — хохотнул Том. — А потом уволиться и сказать…

— …восемь — это уж слишком! — закончили они хором.

— Придержите эту мысль до моего возвращения, — сказала я. — Я ненадолго.

И пулей вылетела из офиса, не дав никому из них сказать ни слова или хотя бы поднять взгляд от глянцевой фотографии, которую они оба с восхищением разглядывали: фотографии свадебного платья в стиле Джеки Онасис, которое ни за что и никогда не будет хорошо выглядеть на такой девушке, как я.

 

14

— Не понимаю, — сказала я.

Я сидела в машине Купера, и мы ехали по Хатчинсон-ривер. Купер спросил:

— Чего ты не понимаешь?

Мимо нас с пугающей скоростью проносились другие машины, некоторые водители, проезжая мимо, бросали на нас недовольные взгляды и даже показывали неприличные жесты. Но Купера это не трогало. Он вел свой «BMW 74 2002» с предельной осторожностью, обращаясь с машиной нежно, словно с младенцем. И это хорошо, потому что древний четырехдверник мог развалиться от резкого толчка, да и от движения со скоростью больше сорока пяти миль в час.

Мне здорово повезло, что я застала машину после генеральной уборки, мои ноги в кои-то веки стояли не на трехдюймовом слое мусора от фаст-фуда, а на настоящих автомобильных ковриках, которые изначально в машине и были.

— Интересно, — сказала я, — вчера, когда Сара и Гевин просили тебя отвезти их в Рок-Ридж, ты отказался. А когда я сказала, что мне нужно туда съездить, ты тут же схватил ключи от машины. — Я с любопытством всмотрелась в его профиль. — В чем дело?

— Да я хоть на край света готов поехать, чтобы увидеть этого парня в кутузке!

Я закатила глаза. Ну конечно, он потому бросился за ключами сразу, как только я вошла в его кабинет и сказала: «Гевин в тюрьме, подбрось меня до Рок-Риджа», что хотел посмеяться над Гевином и над тем, что его застали со спущенными штанами, а вовсе не потому, что я питаю к Гевину сестринские чувства и что просто возникло желание помочь мне вызволить его из каталажки, в которой он сейчас находится.

Мужчины!

Мужчины. Я постаралась не очень зацикливаться на том, как сексуально смотрятся темные волоски на руке Купера, которая лежит на коробке передач совсем недалеко от моего бедра. Да что со мной такое происходит? У меня ведь уже есть парень. Причем парень, который собирается на мне жениться. В этом я почти уверена.

Дело в том, что у Теда руки неволосатые. Не то чтобы у него совсем не было волос на руках, просто они светлые и поэтому почти незаметные.

Я не говорю, что сексуальность заключается в волосатых руках. Но мне кажется, что в руках Купера есть что-то особенно сексуальное, даже хищное, волнующе мужское. И трудно не задумываться о том, каково было бы почувствовать, как его руки прикасаются к моему обнаженному телу.

— Что это ты так смотришь на мои пальцы? — поинтересовался Купер.

О господи!

— Я н-не смотрю, — запинаясь, пролепетала я и быстро отвела взгляд. — Не понимаю, как Себастьян мог убить Оуэна. Я же видела Себастьяна вскоре после убийства. Примерно через пару часов. Он шутил и смеялся. Нет, он не мог убить — он просто не может быть таким хорошим актером.

— А-а, значит, ты придерживаешься известной точки зрения: одно то, что у него найдено орудие убийства, еще не означает, что он убийца? — Купер пожал плечами. — Что ж, идея старая, но неплохая. Но я думаю, что Оуэна мог убить кто-то другой и потом подбросить пистолет в сумку Себастьяна.

— Вот именно! — радостно воскликнула я.

Мы выезжали на шоссе 1-684, и в это время нас обогнал фургон «вольво». За рулем сидела ангельского вида мамаша, которая, обгоняя, показала нам неприличный жест.

— Наверное, так оно и было. Значит, убийца — кто-то, с кем Себастьян встречался вчера утром, в интервале между временем убийства и его арестом. А таких, — уныло добавила я, — могло быть воз и маленькая тележка. У Себастьяна были занятия, он занимался делами КРА и мало ли чем еще, короче, он мог побывать в сотне мест. А еще я видела его в парке с Сарой и репортерами. В это время любой бездомный мог подойти и сунуть ему в сумку что угодно, и никто бы не заметил. Точно, не заметил бы.

— Ну, — спокойно заметил Купер, — я уверен, что этим делом занимаются его адвокаты.

— А разве не требуется, чтобы на его руках были обнаружены следы пороха? — спросила я. — И ведь нужны свидетели?

— У него был мотив, — сказал Купер. — И найдено орудие убийства. И нет алиби. Думаю, окружному прокурору дело представляется простым и ясным.

Мой мобильник зачирикал. Звонила Пэтти. Я знала, что она мной недовольна, но не ожидала, что она выразит это недовольство сразу же, как только я отвечу.

— Говоришь, ненадолго? — рявкнула она. — Ты на пути в Уэстчестер? И сказала, что сейчас вернешься?

— Мне пришлось уехать, — ответила я.

Обычно Пэтти — самая добродушная женщина, но это обычно, а не в первый триместр беременности. И не во второй. И если вспомнить, какой она была незадолго до рождения Индианы, то, пожалуй, и не в третий. Вообще-то, с ней трудно на протяжении всей ее беременности.

— Я не хочу сейчас вдаваться в подробности, — сказала я.

— Почему? Потому что я скажу, что ты сошла с ума? Потому что мчаться в Рок-Ридж, чтобы освободить из тюрьмы мальчишку, который даже не твой ребенок, это безумие? Точно так же, как полное безумие — собираться замуж за парня, с которым встречаешься всего три месяца.

Пэтти кричала так громко, что мне пришлось держать телефон на расстоянии от уха. Я покосилась на Купера, пытаясь понять, не подслушивает ли он разговор. Но он возился с кассетником — да, в машине 2002 года выпуска был только кассетник, — чтобы сделать погромче нежный голос Эллы, и я решила, что я в безопасности.

— Я еду в Рок-Ридж не для того, чтобы вносить за него залог, — прорычала я. — Мне просто надо с ним поговорить. Кроме того… — я понизила голос и отвернулась к окну, — не я, а ты притащила стопку журналов со свадебными нарядами. А он еще не сделал мне предложение. Он всего лишь сказал, что ему нужно со мной кое о чем…

— Что? Я тебя не слышу! Хизер, человека убили! Убили выстрелом в голову всего лишь в нескольких футах от твоего письменного стола! И это в том же самом здании, где несколько месяцев назад тебя саму чуть не убили. Ну как еще тебя убедить, что тебе нужно сменить работу? Тебе нужна другая работа, где люди не умирают то и дело!

— Забавно.

Я снова краем глаза покосилась на Купера. Теперь он смотрел на дорогу, потому что нас обгонял большой трейлер и водитель сердито сигналил — мы ехали слишком медленно. Но Купера это, казалось, нисколько не задевало.

— Что это за звук? — недовольно спросила Пэтти. — Ты что, на корабле?

— Нет, я не на корабле.

— А звук похож на корабельный гудок.

— Нет, это просто грузовик. Я в машине на шоссе. Вообще-то, Пэтти, сейчас не самый подходящий момент для этого разговора…

— Хизер, ты же знаешь, я говорю все это только потому, что люблю тебя как сестру. Ну да, и ты, как сестра, совершенно меня не слушаешь. От чего-то надо отказаться. Так нельзя, спать с одним парнем и быть влюбленной в другого.

— Пэтти, алло? — Я стала издавать шипящие звуки. — Ты пропадаешь, я тебя не слышу.

— Хизер, я знаю, что ты сама издаешь эти звуки. У тебя получается совсем не похоже на помехи. Когда ты вернешься, нам надо будет сесть и серьезно поговорить.

— Ой, а сейчас я тебя вообще не слышу, наверное, мы проезжаем через зону, где нет связи. Ладно, пока.

Я отключилась. И только я это сделала, как Купер спросил:

— Тед просил тебя выйти за него замуж?

— Боже! — в досаде вскричала я. — Нет!

— Тогда почему ты сказала, что Пэтти приволокла тебе кипу журналов со свадебными платьями?

— Потому что вы все опережаете события! А дело всего лишь в том, что вчера Тед сказал, что хочет задать мне один вопрос, но только когда будет подходящий момент. — Мне самой не верилось, что я делюсь этой новостью с Купером — с тем, с кем мне меньше всего хотелось бы обсуждать вопросы, касающиеся моего бойфренда. Ох уж эта Пэтти, я ее убью, честное слово! — Но я уверена, что это ничего не значит. Не стоило мне об этом рассказывать, а тем более Тому, который, как известно, самый большой болтун на свете.

— Вы с ним встречаетесь всего пару месяцев, — сказал Купер, глядя не на меня, а на руль.

— Да, — кивнула я. — Но ты ведь знаешь, как это бывает.

— Нет. — Теперь Купер смотрел на меня. И если бы меня попросили описать выражение его лица, я бы сказала, что это была смесь недоверия и сарказма. — Не знаю. Что с тобой происходит? В кого ты превращаешься, в Бритни Спирс? Мой брат счастливо женат и сделал ребенка, и ты не хочешь от него отстать, так что ли? И что дальше? Тоже залетишь?

— Прости! Я же не сказала, что принимаю его предложение. Да я даже не уверена, что он имел в виду именно это. Может, он просто собирается предложить мне поселиться с ним в одной квартире.

— И ты считаешь, что это удачная мысль? — поинтересовался Купер. — Поселиться со своим преподавателем математики? У которого даже телевизора нет! И который питается одними бобами под соусом из пророщенной пшеницы?

— Ты судишь о том, чего не знаешь! Такого блюда, какое ты описал, не существует! Но если бы существовало, тебе бы стоило его попробовать. Потому что оно могло бы пойти тебе на пользу, если судить по количеству разных оберток от фаст-фуда, которые валяются по всему твоему кабинету. Скажи, когда ты в последний раз проверял уровень холестерина в крови? Твое сердце, наверное, превратилось в бомбу с часовым механизмом.

— Ах, извини, замысловато сконструированные сэндвичи из мороженого с хрустящей макадамией, которые я видел вчера вечером в морозилке, были твои?

Я метнула в него свирепый взгляд.

— О боже, если ты съешь хоть один…

— Один? Да, один я съел. — Купер снова устремил взгляд на дорогу. — Я съел их все!

— Купер! Я сделала их специально для…

— Для себя и Теда? Должно быть, ты шутишь! Да он бы не притронулся к этому скопищу насыщенных жиров, даже если бы ты подала его на…

— А теперь ты просто вредничаешь! — заметила я. — Это на тебя не похоже. Чем тебя не устраивает Тед? Точнее, чем тебя не устраиваем мы с Тедом?

— Тед меня устраивает, — сказал Купер, хотя, по-моему, он даже имя его не мог произнести без гримасы. — И вы с Тедом тоже. Просто как твой друг я считаю, что съехаться с ним не лучшая мысль.

— Вот как? — Я понятия не имела, к чему может привести весь этот разговор. — Почему?

— Да потому что вся эта затея с самого начала обречена на провал.

— Это еще почему? Только потому, что он вегетарианец, а я — нет? Купер, люди с разными системами ценностей сходятся сплошь и рядом. А насчет телевизора — я не думаю, что это испортит все дело. Тед просто не знает, чего он себя лишает. Между прочим, фильмы он все-таки смотрит.

Купер издал какой-то звук. Если бы я не знала, что этого не может быть, я бы подумала, что он фыркнул.

— Вот как? Фильмы про хоббитов?

— Господи, да что с тобой такое? — взорвалась я. — Ты такой…

Мой мобильный снова зазвонил. На этот раз номер был мне незнаком. Боясь, что это кто-нибудь с работы, которую я, если уж начистоту, просто прогуливаю, я взяла трубку.

— Хизер! — немолодой мужской голос был мне незнаком, но тем не менее в нем слышались шутливые нотки. — Это я, Ларри. Ларри Мейер, старый деловой партнер твоего отца. Или, лучше сказать, новый деловой партнер?

— А, — вяло сказала я. Купер только что миновал указатель въезда в Рок-Ридж. — Привет, Ларри.

— Я пытался дозвониться тебе в офис, но твой босс сказал, что сейчас с тобой можно связаться только по мобильному. Я попал в неподходящий момент? Я надеялся, что мы сможем поговорить.

— Сейчас не самое подходящее время, — подтвердила я.

— Хорошо, хорошо, — пробасил Ларри. По-видимому, он неправильно меня расслышал. — Сколько же времени прошло с тех пор, как мы в последний раз разговаривали? Господи, кажется, когда я в последний раз тебя видел, ты еще была в блестящих прозрачных брюках, в которых ходила на церемонию вручения наград MTV. Помнишь, после того, как ты их сорвала, у тебя еще были большие проблемы с FCC? Чего я лично не понимаю, потому что трусики-бикини, которые были под ними, прекрасно все прикрывали. Ну или почти все. Да-а, славные были времена. Ладно, в общем, мы с твоим папой как раз сидели говорили о тебе — не удивлюсь, если у тебя уши горели — и гадали, обдумала ли ты наше предложение.

— Да, — сказала я. — Понимаете, сейчас не самый подходящий…

— Потому что, дорогуша, время идет, часы тикают. Студию мы уже арендовали, и если собираемся начинать, надо туда ехать и что-то уже делать. Не хочу на тебя давить, но, если вспомнить, ты всегда лучше всего работала именно под прессингом…

Мы проезжали мимо низких каменных стен, окружающих зеленые пастбища для лошадей и густые рощи, а заодно скрывающих от глаз многомиллионные особняки (с хитроумными охранными системами). Это и есть элитный спальный район — Рок-Ридж. Я посмотрела на Купера. Выражение его лица было таким же непроницаемым, как плотно закрытые ворота с шипами наверху в конце извилистых подъездных дорог, мимо которых мы проезжали.

— Ларри, я вам позже перезвоню, — сказала я. — Сейчас я занята одним делом, которое имеет отношение к моей работе.

— Я понимаю, — сказал Ларри. — Понимаю. Твой папа рассказывал, как для тебя важна эта твоя работенка. Детка, мне осталось сказать тебе всего три слова. Процент от прибыли. Это все. Просто подумай об этом. Жду твоего звонка. Пока.

— Пока, — сказала я и отключила телефон.

— Итак, — сказал Купер, когда мы въехали на живописную территорию Рок-Риджа. Булыжник, тростниковые крыши (и камеры наблюдения на макушках точных копий антикварных уличных фонарей, записывающие каждое движение жителя и гостя в городке). — Рассказывай.

— Поверь, — отмахнулась я, — тебе незачем это знать. Я и сама предпочла бы не знать.

— Гм, но я действительно хочу знать. Мне нужно подыскивать нового квартиранта… и к тому же нового бухгалтера?

Я сглотнула.

— Не знаю. Как только я буду знать, тебе первому скажу, клянусь.

С минуту Купер ничего не говорил. Потом, к моему удивлению, вскричал:

— Проклятье!

Но, как выяснилось, не из-за того, что я ему сказала, а потому что проехал полицейский участок и теперь придется разворачиваться.

Когда мы наконец вернулись к полицейскому участку, мы обнаружили, что это одно из немногих мест, не отмеченных печатью старины. На площадке для парковки было много свободных мест — насколько я могла судить, в этот весенний день мы были единственными посетителями, которые приехали в полицейский участок Рок-Риджа. Мое предположение подтвердилось, когда мы вошли внутрь. В здании никого не было, кроме одного тучного господина в темно-синей полицейской форме, который сидел за письменным столом и поглощал куриные крылышки. Не так далеко от него, в единственной на все здание (и притом безупречно чистой) клетке сидел Гевин МакГорен, его бородка была испачкана оранжевым соусом от куриных крылышек, которые он тоже поедал с большим аппетитом.

— Вон она, — радостно вскричал шеф О'Мэлли, во всяком случае, так гласила табличка на его столе. — Хизер Уэллс собственной персоной! Эти волосы я бы узнал где угодно. Но вы немного поправились, правда, дорогая? Хотя кто из нас не поправляется?!

— ХИЗЕР!

Гевин вскочил с единственной в его камере койки и схватился за решетку. Куриные крылышки посыпались во все стороны.

— Эй, — неодобрительно окрикнул его шеф О'Мэлли, — не перепачкай камеру этим соусом. Наш новобранец только вчера все отмыл.

— Черт! — выругался под нос Купер, разглядывая Гевина сквозь прутья решетки. На этот раз он снова ругался по причинам, не имеющим никакого отношения ко мне. — Фотоаппарат забыл!

Но Гевин никого, кроме меня, не замечал.

И, как оказалось, вовсе не потому, что когда-то пылал ко мне неразделенной страстью. А потому, что ему нужно было кое-что мне сказать.

— Хизер! — возбужденно закричал он. — Как я рад, что ты здесь! Джейми уверена, что доктора Витча застрелил не Себастьян. У нее была назначена с ним встреча, доктор Витч должен был помочь ей составить официальную жалобу на сексуальные домогательства со стороны одного из членов преподавательского состава Нью-Йорк-колледжа. Вот почему она испугалась и сбежала домой — она думает, что доктора Витча застрелили по ее вине. Что его убил тот, на кого она собиралась подавать жалобу, и что следующей в списке жертв будет она сама.

Мое сердце забилось быстрее.

— Кто это? — закричала я. — Саймон Хейг? Господи, пожалуйста, пусть это будет Саймон Хейг! Это было бы так здорово!

— Нет, — сказал Гевин. — Какой-то тип, которого только недавно приняли на работу. Некто по имени преподобный Марк.

 

15

Я поднялась по каменным ступеням к парадной двери. Витражное стекло. Впечатляет. Я позвонила. Звонок пропел мелодию «бинг-бонг-бинг-бонг, бинг-бонг-бинг-бонг», и вскоре на пороге появилась блондинка (на вид старше меня) в нежно-зеленом свитере и брюках для верховой езды. И — честное слово, не вру! — в розовом шарфике, небрежно повязанном на шее.

— Да? — спросила она приятным голосом.

— Привет, — сказала я. — Я — Хизер Уэллс, помощница директора резиденции Фишер-холл Нью-Йорк-колледжа. А вы — мама Джейми Прайс?

Женщина, кажется, немного смутилась.

— Э-э, да. То-то мне показалось, что ваше лицо знакомо. Думаю, мы с вами встречались, когда я привозила Джейми в…

Я почти машинально протянула руку, и она вложила свою ладонь в мою.

— Ах да, меня зовут Дебора Прайс. Здравствуйте.

— Простите, что беспокою вас дома. Дело в том, что Джейми куда-то подевалась, а ее соседка по комнате сказала, что она уехала домой. Вот я и решила поехать и проверить, как она, все ли в порядке. И если ее нужно подвезти обратно, я могу…

— О…

Миссис Прайс, кажется, из тех, кого обучили быть приятной, несмотря ни на что. На пороге твоего дома откуда ни возьмись появилась представитель администрации колледжа? В постели твоей дочери застукали голого парня? Неважно. Улыбайся. Под небрежно повязанным розовым шарфом сверкнуло жемчужное ожерелье. Жемчуга хорошо смотрятся с отполированными до блеска ботинками для верховой езды, ничуточки не потертых, даже самую малость. Ступали ли они когда-нибудь на пол конюшни?

— Ой, что вы, я даже не знала, что колледж предоставляет такие услуги.

— Да, мы стараемся, — скромно сказала я. — Джейми дома? Можно с ней переговорить?

— О да, — кивнула миссис Прайс. — Конечно. Входите, пожалуйста. Вы приехали на машине? — Взгляд голубых глаз (я отметила, что вокруг них нет ни единой моршинки. Ботокс? пластическая хирургия? или просто хорошая наследственность?) метнулся мимо меня к дуге подъездной дороги. — Я не вижу вашей машины.

— Я оставила ее в центре города, — объяснила я. — Погода хорошая, и мне захотелось пройтись пешком.

И я даже не врала. Вернее, не совсем врала. Как оказалось, Прайсы живут не так уж далеко от полицейского участка Рок-Риджа. Шеф О'Мэлли с превеликой радостью объяснил мне, как дойти до их дома. Купер остался в машине и по мобильному переговаривался с одним из многочисленных знакомых агентов, которые организуют освобождение под залог. Потому что даже Купер не мог оставить Гевина за решеткой еще на одну ночь.

И хотя я знала, что Купер вряд ли одобрит мое намерение тащиться по длинной подъездной дороге до большого каменного дома на холме (с зелеными и белыми конюшнями с одной стороны и прудом с гигантскими золотыми рыбками — правда, я проверила — и с гармонирующими по цвету «ягуарами» в гараже на четыре машины — с другой), я рассудила, что дело того стоит. Должна же я знать, что там за история с преподобным Марком. Я ни на минуту, даже на самую короткую минутку, не поверила, что это он застрелил Оуэна Витча, но мне до смерти хотелось узнать, почему Джейми думает, что это сделал он.

Мы направились к длинной винтовой лестнице. Дом был обставлен тяжелой антикварной мебелью и украшен рыцарскими доспехами, чтобы создать впечатление старины, хотя здание построили недавно. Из парадного вестибюля можно было попасть в столовую, гостиную, кухню и комнату, которая, как мне показалось, совмещала библиотеку и бильярдную. За домом виднелся огромный плавательный бассейн из черного гранита, а чуть дальше — теннисные корты. И никаких признаков присутствия мистера Прайса. Наверное, он на работе — зарабатывает на все это.

— Я искренне рада вас видеть, — продолжала миссис Прайс. — Эти сутки после приезда Джейми были не самыми лучшими.

— В самом деле? — Я сделала вид, что понятия не имею, о чем она говорит. — Почему?

— Джейми и ее отец никогда особенно не ладили друг с другом, наверное, потому что они слишком похожи, она всегда была маленькой папиной копией, а прошлой ночью объявился этот мальчишка из ее колледжа — объявился не где-нибудь, а здесь, в доме.

Я притворилась потрясенной.

— Не может быть!

Миссис Прайс покачала головой. По-видимому, мысль, что какой-то парень — неважно какой — может посчитать ее дочь привлекательной, ей до сих пор казалась в новинку.

— Мы обнаружили его в ее постели! Я, конечно, не могу сказать, что он ворвался туда без приглашения, ну, вы понимаете, что я имею в виду. Но она впустила его в дом за нашими спинами! Мы с Роем об этом даже не догадывались. Ей не разрешается принимать в своей комнате мальчиков. Конечно, Джейми уже исполнилось восемнадцать и формально она взрослая. Но пока она живет в нашем доме и мы платим за ее образование, мы вправе требовать, чтобы она жила по нашим правилам. Мы пресвитериане. У человека должны быть какие-то принципы.

— Конечно, — чинно ответила я.

— Если говорить вкратце, Рой отреагировал слишком остро, — сообщила миссис Прайс. — Он вызвал полицию! И теперь бедный мальчик сидит за решеткой. А Джейми с нами не разговаривает.

— Да что вы?! — Я попыталась изобразить участие.

— Да-да, именно так, — подтвердила миссис Прайс. — Знаете, у нас с Джейми никогда не было типичных отношений мать-дочь. Вот ее старшая сестра — с ней мы очень похожи. А Джейми всегда была девчонкой с мальчишескими повадками, к тому же она… как вам сказать… крупная. Она, как вы, такая же по комплекции. А вот с ее сестрой у меня совсем другие отношения — мы всем делимся друг с другом. В общем, сегодня утром я не смогла добиться от Джейми ни слова, может быть, вам это удастся.

Я пожала плечами.

— Не знаю. Но, наверное, стоит попытаться.

— Так вы попробуете с ней поговорить? — Миссис Прайс склонила голову набок. — Мне нужно уйти, у меня сегодня занятие по объездке.

— Что у вас?

— Объездка, — повторила миссис Прайс, как будто от повторения мне стало понятнее. Она подошла к лестнице и крикнула наверх: — Джейми! — Потом повернулась ко мне. — Не желаете кофе, мисс Уэллс?

— Я бы не отказалась.

— Прекрасно. Кофе в кофейнике на кухне, налейте себе сами. Кружки — на сушилке. ДЖЕЙМИ!

— Господи, мам, ну что еще?

На верхней площадке лестницы показалась Джейми. Она была в пижамных шортах и розовой футболке, длинные светлые волосы рассыпались по широким плечам. Похоже, она только что проснулась. Вот если бы я когда-нибудь выглядела так же хорошо, только встав с постели! Джейми заметила меня.

— Я никуда не поеду! — заявила она, упрямо задирая подбородок. — Пока они не снимут обвинения с Гевина!

Я не могла не заметить, что дома Джейми разговаривает совсем не так, как в колледже, — здесь она не заканчивает каждое предложение вопросительной интонацией.

— Ну, дорогая, этого не будет никогда, — сказала миссис Прайс. — Но сейчас у меня нет времени на разговоры. Я должна ехать на объездку. Я сказала мисс Уэллс, чтобы она налила себе кофе. И не прикасайся к вишневому пудингу, я сделала его для сегодняшнего вечера в ассоциации «Дом и сад». Пока.

С этими словами миссис Прайс стремительно вылетела из гостиной. Через несколько секунд один из стоящих в гараже «ягуаров» взревел, резко набирая скорость, и миссис Прайс уехала.

— Вот это да, — сказала я, в основном для того, чтобы нарушить затянувшееся молчание. — Должно быть, она очень любит эту самую объездку. Что бы это слово ни значило.

— Да ей плевать на объездку, — с отвращением сказала Джейми. — Она трахается с инструктором. Потому что, понимаете ли, у нее есть принципы.

— А, — протянула я.

Джейми спустилась по лестнице, прошла мимо меня в кухню, взяла кружку и налила себе кофе.

— Я тоже хочу кофе, — сказала я.

— Наливайте сами, — решила Джейми так же любезно, как и мать.

Она подошла к холодильнику, достала пакет молока пониженной жирности и щедро плеснула в свою кружку.

— Ну, вот что… — сказала я, наливая себе кофе. — За Гевина можешь не беспокоиться. Мы вносим за него залог.

Джейми бросила на меня изумленный взгляд.

— Вы?

Я кивнула. Кофе оказался восхитительным. Но с сахаром он был бы еще вкуснее. Я огляделась в поисках сахарницы.

— Он выйдет на свободу примерно через час.

— О боже! — Джейми осела на стул. Потом закрыла лицо ладонями. — Спасибо, спасибо огромное.

— Не за что. — Я наконец нашла сахар и положила себе полную ложку. Потом, немного подумав, добавила еще одну. Ну вот, идеально. Вернее, почти. Идеально было бы, если сверху положить еще взбитые сливки, но выбирать не приходится. — Но услуга за услугу, мне тоже кое-что от тебя нужно.

— Все что угодно, — кивнула Джейми.

Я с удивлением заметила в ее ненакрашенных глазах слезы.

— Серьезно, — подтвердила Джейми. — Я все утро с ума сходила, не зная, где мне достать столько денег, чтобы внести за Гевина залог. Я все сделаю. Просто… спасибо.

Я выдвинула стул и села рядом с Джейми. Мой взгляд остановился на вишневом пудинге, который миссис Прайс оставила остывать на столе. Пудинг с хрустящей карамельной корочкой поверх вишневой начинки. Не представляю, что же это за мать-ехидна такая — оставить на столе вкуснятину, даже ничем ее не прикрыв от голодного взгляда. Не удивительно, что Джейми, кажется, ненавидит свою матушку. Я бы точно возненавидела.

— Не стоит благодарности. Но меня интересует, что это за история о тебе и преподобном Марке, о которой упоминал Гевин?

Джейми сникла и уныло пробормотала:

— Ну вот, а Гевин обещал никому не рассказывать.

— Джейми, — сказала я, — пойми, убили человека. И ты считаешь, что то, что произошло с тобой, может иметь какое-то отношение к этому убийству. Даже не пытайся просить, чтобы я не рассказывала об этом полиции. Ты же знаешь, они уже кое-кого арестовали по подозрению в убийстве доктора Витча. Человека, который, возможно, не виноват. Во всяком случае, если то, что ты говоришь, — правда.

Джейми прикусила губу и поглядела на вишневый пудинг.

— Я уехала учиться в колледж, мои родители хотели, чтобы я соблюдала эти самые принципы, и я их придерживалась. — Джейми отпила кофе. — Я вступила в молодежную группу кампуса. Мне нравится петь, но я не хочу заниматься этим профессионально, как вы. Я хочу стать бухгалтером. Пение — это хобби. Поэтому я записалась в студенческий хор. Мне понравилось. Во всяком случае, раньше нравилось. До того как появился преподобный Марк.

И тут, к моей великой радости, она протянула руку к вишневому пудингу, пододвинула его к себе и вонзила в него ложку, сломав карамельную корочку, отчего густая вишневая начинка перелилась через край, как лава. Зачерпнув полную ложку, Джейми отправила ее в рот и подтолкнула пудинг ко мне. Я последовала ее примеру.

О-о… райское наслаждение. Может, миссис Прайс и стерва, но по части кулинарии она просто ангел.

— Что он сделал? — спросила я с полным ртом. Пудинг был чертовски горячий, как сказал бы Гевин.

— Явно он ничего не делал. Ни мне, ни другим девчонкам из хора. То есть он не лез с нами целоваться. Но он к нам прижимается при каждом удобном случае, например когда мы устанавливаем скамейки. Он тут же притворяется, что это вышло случайно, и извиняется. — Она зачерпнула еще порцию пудинга и снова пододвинула форму ко мне. — Он прикасается к нам. Это мерзко. И я знаю, что это происходит не случайно. В конце концов это стало заходить слишком далеко — не со мной, потому что я со всего размаху дала бы ему по роже и сломала бы нос, — а с одной девушкой, которая не такая крупная, как я, и, наверное, его боится. Я хочу это остановить, пока не поздно. Я хочу остановить это прямо сейчас.

Я вспомнила, как покраснел преподобный Марк, когда Маффи Фаулер ткнулась грудью в его руку, когда мы вслепую строили дома из газет. Но это произошло не случайно, и не по его инициативе, а по ее.

Я снова набрала полную ложку. Теперь, когда карамельная глазурь была сломана, пудинг остывал очень быстро.

— Так ты собиралась пожаловаться доктору Витчу? — спросила я.

— Я уже пожаловалась, — ответила Джейми. — Рассказала ему все. Я пожаловалась еще на прошлой неделе, а вчера должна была снова встретиться с доктором Витчем, чтобы написать официальную жалобу, которую он обещал направить начальству преподобного Марка и в совет попечителей. Только…

— Только Витча кто-то застрелил.

— Вот именно.

— Но почему ты думаешь, что это был преподобный Марк? Откуда он вообще мог узнать, что ты встречалась с доктором Витчем?

Джейми поморщилась. И вовсе не потому, что в пудинге попалась косточка.

— Я допустила ошибку — предложила некоторым девочкам присоединиться ко мне и написать коллективную жалобу. Думала, что тогда жалоба получится более веской. Вы знаете, как трудно что-то доказать в таких делах. Но оказалось, что другие девочки…

Видя, что Джейми колеблется, я подсказала:

— Некоторым нравилось то, что он делал?

— Точно, — кивнула Джейми. — Или они просто не считали, что он делает что-то плохое. Они говорили, что я раздуваю из мухи слона. — Джейми набрала на ложку еще больше пудинга и отправила его в рот. — Кто знает, может, я и правда раздуваю.

— Джейми, — сказала я. — Ничего ты не раздуваешь. Ты имеешь полное право пожаловаться.

— Может быть. — Джейми глотнула. — Не знаю. Все равно. Одна из девчонок так разозлилась на меня за жалобу, что предупредила преподобного Марка.

— Боже! — выдохнула я.

На месте Джейми я бы эту девчонку-стукачку убила, честное слово! Я просто восхищаюсь Джейми, что ей хватило выдержки этого не сделать.

— Да. Позавчера вечером, после репетиции, он отвел меня в сторону и попытался поговорить на эту тему. Он попытался обратить все в шутку, говорил, что он просто большой дружелюбный парень, который иногда сам не знает, что делают его руки. Это было… мерзко.

Я взяла себе такую же большую порцию пудинга и затолкала в рот.

— Тебе надо было сказать, что ты тоже не отвечаешь за свои движения, а потом «случайно» засунуть руку в его штаны, — сказала я.

— Ну да, ему бы это понравилось, — напомнила Джейми.

— Да, пожалуй.

— Когда он понял, что я не клюю на его уловки, он стал упирать на то, что моя жалоба сломает его карьеру. Сказал, что обещает больше так не делать, если я не пойду к доктору Витчу. Тогда-то я ему и сообщила, что доктор Витч уже в курсе и скоро об этом узнает весь колледж. После этого преподобный Марк совсем стих и сказал, что я могу идти. Поэтому когда на следующее утро я пришла в ваш офис и узнала, что доктор Витч убит…

— Ты решила, что это преподобный Марк навсегда заставил его замолчать, — закончила я. — И что следующей жертвой будешь ты.

— Вот именно.

Джейми задумчиво поскребла ложкой стеклянную посудину, в которой совсем недавно красовался аппетитный пудинг. Я последовала ее примеру. Я видела, что понадобятся наши совместные усилия, чтобы покончить с этим делом. Я имею в виду, прижать к ногтю преподобного Марка.

— Джейми, я хочу, чтобы ты поехала со мной в город и повторила моему знакомому детективу все то, что сейчас рассказала мне, — сказала я. — И не бойся, что преподобный Марк на тебя набросится — если, конечно, он и есть убийца. Детектив Канаван этого не допустит. Я сама не допущу.

— Как вы можете помешать преподобному Марку? — удивилась Джейми.

— Легко! Я объявлю его в Фишер-холле персоной нон-грата. Так что ты будешь там в безопасности.

— Ну, не знаю…

Джейми дожевывала кусочки застывшей карамельной корочки.

— Серьезно, Джейми, какие у тебя есть варианты? Всю жизнь проторчать здесь, в Рок-Ридже, с мамой и папой? Между прочим, Гевин возвращается в город вместе с нами. Разве ты не хочешь побыть с ним?

Джейми приподняла бровь, уголки ее губ, испачканных вишней, тоже поползли вверх…

— Нуда, — медленно призналась она. — Наверное. Он хороший. И все понимает. Немного найдется парней, которые станут сидеть и слушать сумасшедшую. Хотя, наверное, это объяснимо: его мама — гинеколог.

Я воздержалась от комментариев. В конце концов, это не мое дело.

— А вы… — Джейми посмотрела на меня огромными голубыми глазами. — Вы думаете, Гевин хочет со мной встречаться?

Тут я сама невольно смутилась.

— Ну конечно, Джейми! Кроме того, когда твоя мама вернется домой и увидит, что мы сделали с ее пудингом, она тебя точно убьет. Так что тебе в любом случае безопаснее вернуться в город.

Улыбка на лице Джейми стала шире.

— Ладно, я только приму душ и соберу вещи.

— Договорились.

Я откинулась на спинку стула и, когда Джейми ушла, тайком расстегнула верхнюю пуговицу на джинсах. Кажется, я объелась. Печально, но факт.

 

16

К тому времени, когда мы подъехали к Фишер-холлу, посетив шестой полицейский участок, оскаленная надувная крыса исчезла. Протестующие (вместе с крысой) переместились в библиотеку. Там они наверняка привлекут к себе еще больше внимания, потому что именно там находятся кабинеты администрации президента Эллингтона.

К счастью, фургоны новостных каналов тоже исчезли, и Купер легко нашел, где припарковаться и всех нас высадить.

И хотя не я, а Гевин, угодив на ночь за решетку, стал причиной всех этих хлопот, когда мы вышли из машины, Купер схватил за руку не его, а меня.

— Минуточку!

Гевин и Джейми выскочили на тротуар. Купер дождался, пока они благополучно скроются в здании, и только потом спросил:

— Итак, ты объявишь Холстеда персоной нон-грата. А что ты собираешься делать дальше?

Оказалось, что объявление персоной нон-грата в Фишер-холле — едва ли не единственная неприятность, которая грозила преподобному Марку. Рассказ Джейми произвел на детектива Канавана куда меньшее впечатление, чем можно было рассчитывать. Однако он сказал, что поинтересуется, где был и чем занимался преподобный в то утро, когда был убит доктор Витч. Джейми вроде бы этим удовлетворилась. Но не я. Я поняла, что детектив Канаван рассуждает так, как будто убийца уже схвачен. Он уделит выяснению вопроса, чем занимался преподобный Марк в момент убийства, примерно столько же внимания, сколько администрация колледжа уделила изучению послужного списка и личного дела Марка Холстеда, принимая его на работу. А если точнее, то почти нисколько.

— Не знаю, — сказала я Куперу. Меня немного отвлекал размер его руки, державшей мое запястье. Купер — крупный мужчина, крупнее Теда. Пальцы у него теплые. — Наверное, займусь своей работой. Скоро надо будет выписывать платежную ведомость. Нужно разослать всем работающим студентам напоминание, чтобы они заполнили табели.

— Ты прекрасно знаешь, что я имел в виду не это, — поморщился Купер.

Ну да, я знала. Но почему-то мне было трудно встретиться с ним взглядом, его невероятно голубые глаза смотрели очень пристально. У меня вдруг пересохло во рту, а сердце стало сбиваться с ритма, а то и вовсе останавливаться (может, у меня сердечный приступ?). Грудь сдавило. Хорошо, что однажды перед вечеринкой по случаю сдачи последнего экзамена и начала каникул я просто для развлечения показала работающим студентам учебный фильм по оказанию первой помощи. Наверное, эта помощь понадобится мне самой через несколько минут, когда я, пошатываясь, войду в здание.

— Не волнуйся, — сказала я, стараясь глядеть только на его ногти. Они у него были не такие ухоженные, как у брата. — Я не собираюсь самостоятельно расследовать убийство доктора Витча. Я еще вчера поняла твои опасения.

— Я не про это.

— Ну, если ты думаешь, что я пойду в часовню при колледже, притворюсь, что мне надо облегчить душу, и потребую, чтобы моим исповедником был непременно преподобный Марк, — и все это в надежде, что он попытается меня лапать, и тогда я сама заявлю на него в совет попечителей, — то, уверяю тебя, ничего подобного я делать не собираюсь. Потому что мне надо сегодня хотя бы некоторое время побыть на рабочем месте, иначе я могу потерять работу.

— Я не об этом!

В голосе Купера послышалась столь непривычная для него досада.

Я все-таки рискнула на него посмотреть и с удивлением обнаружила, что он смотрит не на меня, а куда-то в пространство, поверх моего левого плеча. Я оглянулась, но увидела только трейлер для перевозки мебели, стоявший перед домом, в котором жил Витч, как раз через дорогу от Фишер-холла. Это довольно странно, потому что сейчас не конец и даже не середина месяца, кто станет в такое время въезжать в квартиру или съезжать? Должно быть, какая-то пара разводится.

Я снова посмотрела на Купера. Он отпустил мое запястье и повернулся к машине.

— Пожалуй, тебе пора, — сказал он своим обычным, немного сардоническим тоном. — Платежные ведомости ждут.

— Угу. — Стоп! Что он собирался сказать? Дурацкий трейлер! Дурацкая пара, которая разводится! — Да, наверное, так будет лучше. Спасибо, что свозил меня в Рок-Ридж, и вообще спасибо за помощь Гевину…

И тут Купер сделал кое-что, что меня совершенно ошеломило. При упоминании имени Гевина он улыбнулся!

Теперь-то мне точно понадобится «скорая помощь». Потому что от улыбки Купера все мои артерии мгновенно закупорились.

— Знаешь, пожалуй, ты с самого начала была права, — сказал Купер. — Он не такой уж плохой парень.

Та-ак. Да что же с ним происходит???

Но прежде чем я успела разобраться в этом вопросе, кто-то окликнул меня. Я повернулась и увидела, что на тротуаре стоит взволнованная Сара.

— Ладно, Хизер, увидимся дома, — сказал Купер.

Он оглядел Сару и поднял бровь. Не надо быть великим детективом, чтобы заметить, что внешность Сары претерпела радикальные перемены. Сара была в туфлях на высоком каблуке, губы подкрашены, очки сменились контактными линзами, волосы выпрямлены и высушены феном. Более того, Сара была в юбке! Наверное, это юбка от делового костюма, в котором она приходила на собеседование по поводу работы.

Выглядела Сара хорошо, даже лучше, чем просто хорошо. Она выглядела сексапильно — как пикантная библиотекарша из порнофильма.

— Ладно, пока, — сказала я Куперу, медленно вылезла из машины и захлопнула дверцу.

Купер покачал головой и уехал, оставив меня с Сарой. С Купером и его улыбкой, которая вызывает у меня сердечный приступ, придется разбираться позже. Хотя, по правде говоря, от мысли, что папа окончательно переехал, и сегодня будет первая за несколько месяцев ночь, когда мы с Купером останемся в его особняке одни, мое сердце действительно пропустило удар.

«Хизер, прекрати! Ты помолвлена с другим мужчиной — ну, или почти помолвлена. Это с ним тебе стоит провести сегодняшнюю ночь». Странно, но при мысли о ночи с Тедом с моим сердцем ничего не произошло.

Даже на расстоянии в четверть мили мне было слышно, как в библиотеке скандируют протесты. Слов я разобрать не могла, но возмущенные голоса в отдалении я слышала так же хорошо, как шум машин на Шестой авеню.

— Привет, Хизер, — сказала Сара, нервно теребя юбку. — Я хотела с тобой поговорить, но ты… тебя не было.

— Я уходила по делу, — вяло оправдалась я. — Почему ты не со своими? Зачем так нарядилась?

Хорошенькое личико Сары — представьте, в кои-то веки она действительно выглядела хорошенькой — сморщилось.

— Я выгляжу смешной? — спросила она. — Ну да, конечно. Мне лучше подняться к себе и переодеться? Я искала тебя, чтобы посоветоваться, что надеть, но тебя не было на месте, и тогда я спросила у Магды… И она мне посоветовала.

Если честно, то Сара выглядела просто потрясающе.

— Так это посоветовала Магда?

— Да. Получился перебор, правда? Так я и знала! Я ей говорила, что это слишком. Сейчас пойду и переоденусь.

Я схватила Сару за руку.

— Постой, ты выглядишь классно! Честно. Во всяком случае, на мой взгляд. Куда ты собралась?

На щеках Сары выступил румянец.

— Родители Себастьяна приехали в город, — сказала она. — Сегодня утром Себастьяну предъявили обвинение. Родители внесли за него залог. Я встречаюсь с ними в Чайнатауне, мы пойдем куда-нибудь пообедать.

— Вот как! — Я невольно рассмеялась. — Так ты нарядилась для встречи с его родителями!

Сара выдернула руку.

— Наверное, я выгляжу нелепо, пойду переоденусь.

— Не надо, ты выглядишь прекрасно. Честное слово, Сара. Ты выглядишь просто потрясающе. Не надо ничего менять.

— Правда? Тебе нравится?

— Правда. Себастьян просто ошалеет, когда тебя увидит. Сара покраснела еще гуще.

— Понимаешь… я знаю, что он не думает обо мне… не думает так. А я хочу, чтобы думал. Очень хочу.

— Знаешь, ему достаточно один раз увидеть тебя на этих каблуках, и он не сможет думать ни о чем другом. Ты перед Магдой в долгу, в большом долгу.

— Мне неловко, что я бросила КРА, — призналась она. — Сегодня важное собрание. Но эта встреча для меня тоже важна.

— Конечно, — согласилась я.

— Тут речь идет о чем-то большем, нежели медицинское обслуживание, — сказала Сара, подкрашивая губы. — На карту поставлена жизнь Себастьяна.

— Я понимаю. Ему повезло, что у него есть ты.

— Хотела бы я, чтобы он это понимал! — Сара вздохнула. Она убрала помаду в сумочку и со щелчком захлопнула ее. — Хизер, я хотела поговорить с тобой еще кое о чем. Себастьяну запрещено покидать город, пока все не выяснится, и с него не снимут обвинения. Когда снимут… кто знает, захочет ли он вообще сюда приходить. Не знаю. Надеюсь, что захочет. Его родители остановились в отеле, но он довольно далеко от кампуса, вот я и подумала… я знаю, Себастьян больше не может пользоваться той кладовкой, и вообще с моей стороны было нехорошо использовать служебное положение… Но можно мне зарегистрировать его как гостя в мою комнату? Если он захочет ко мне прийти? Я пожала плечами.

— Конечно.

Сара посмотрела на меня с любопытством.

— Даже при том, что он главный подозреваемый в убийстве нашего босса? Хизер, мне не хочется, чтобы ты согласилась на это только из-за личного отношения ко мне. Я уже поговорила на эту тему с Томом, и он сказал, что не возражает, но последнее слово за тобой. Ведь это ты работала с Оуэном и была к нему ближе всех остальных, а я не хочу, чтобы ты делала что-то такое, что может вызвать у тебя тяжелые эмоциональные последствия. Ты ведешь себя как суровая, жесткая женщина, но на самом деле внутри ты — настоящая большая зефирина, классический случай пассивно-агрессивного…

— Ой, смотри, — перебила я. — Свободное такси. Не советую его упускать, ты же знаешь, в этом районе трудно поймать такси. Ведь ты не хочешь идти до Шестой авеню пешком? В туфлях на таком каблуке я бы не посоветовала.

- Ой, да. — Сара шагнула к бордюру, неуверенно ступая на высоких каблуках. — Спасибо, Хизер. Пожелай мне удачи.

— Удачи!

Я помахала ей на прощание, посмотрела, как она садится в такси, и поспешила в здание. Фелисия тут же вручила мне огромную пачку сообщений.

— Том просил сразу же зайти к нему, — сообщила она. — Сара тебя нашла?

— Да, нашла, все в порядке, — сказала я.

В кабинете директора Фишер-холла Том, как водится, бесился.

— Ты где была? — закричал он, увидев меня.

— В Уэстчестере. Я же тебе говорила, что собираюсь в Уэстчестер.

— Но тебя не было очень долго! — пожаловался Том. — Целую вечность! И за это время звонило ужасно много народу.

— Я и так знаю. — Садясь за стол, я помахала пачкой сообщений. — Есть что-нибудь важное?

— Только то, что заупокойная служба по Оуэну состоится сегодня! — закричал Том.

— Что-о?

Я чуть не выронила телефонную трубку, которую сняла, чтобы перезвонить Теду, чье сообщение лежало в стопке сверху.

— Да-да. И администрация хочет, чтобы ты сказала несколько слов. Потому что ты знала Оуэна лучше, чем все остальные в кампусе.

Я таки уронила трубку.

— ЧТО-О-О?

— Да.

Том откинулся на спинку стула. Похоже, он был весьма доволен произведенным эффектом.

— Служба сегодня в пять. Сначала ее собирались провести в часовне, но наплыв скорбящих о трагедии так велик, что пришлось перенести мероприятие в спортзал. Советую сочинить что-нибудь побыстрее. И желательно, что-нибудь хорошее, потому что ожидается как минимум две тысячи человек.

Я чуть не подавилась собственной слюной. Две тысячи??? На поминальной службе Оуэна Нетаскайбумагуизофисастоловой? И мне надо произнести речь? А я совсем без сил.

— Но я его едва знала! — заныла я.

— Может, просто споешь «Сахарную лихорадку»? — предложил Том.

— От тебя никакой помощи!

— Я знаю, — согласился Том. — А какую песню Себастьян хотел услышать от тебя на собрании КРА? «Кумбайя»? Вот ее и спой. Сплоти разобщенное сообщество.

— Ох, Том, заткнись, мне надо подумать.

Я понимала, что надо написать что-нибудь стоящее, доктор Витч этого заслуживает. Хотя бы за то, что он сделал для Джейми, точнее, пытался сделать.

Но сначала мне нужно объявить преподобного Марка персоной нон-грата. Оуэн бы сам пожелал в первую очередь обеспечить безопасность Джейми.

Я заполнила соответствующую форму и сняла несколько копий. Один экземпляр пойдет в службу безопасности, которая, наверное, сейчас состоит из людей Розетти, другой — на ресепшн, еще один — на стойку охраны. Не думаю, что преподобный Марк попытается проникнуть в здание, особенно после того, как его начальство получит копию извещения о ПНГ.

А поскольку в графе «Основания для объявления ПНГ» я написала: «Неподобающее сексуальное поведение по отношению к резидентам женского пола», можно не сомневаться, что непосредственный начальник преподобного Марка свяжется со мной сразу же, как только бумага о ПНГ ляжет на его стол.

Я вызвала дежурного студента, который в данный момент разбирал на ресепшн почту, передала ему копии извещения о ПНГ и велела разнести по нужным кабинетам. И только после этого я занялась речью, которую мне предстояло произнести на поминальной службе.

Ну что я могла сказать про Оуэна? Что помощникам директора было на него глубоко плевать? Я пока еще не видела, чтобы хоть кто-то из них пролил хотя бы одну слезинку.

Что он был справедливым боссом? Наверное, это правда. Во всяком случае, любимчиков у него точно не было. Возможно, если бы они были, то он бы не закончил жизнь с пулей в голове.

Черт, как же трудно! Не могу придумать про него ничего хорошего.

Стоп! Он был добр к котам! И к Джейми! Он был добр к котам и крупным девушкам. Это уже что-то, правда? Но не могу же я встать перед всем колледжем и сказать: «Он был добр к котам и крупным девушкам».

Так, ясно, мне нужны белки. Я съела слишком много вишневого пудинга, теперь надо съесть крендель, батончик «Дав» или еще что-нибудь, чтобы успокоить нервы.

Я сказала Тому, что сейчас вернусь, и направилась в кафе. Время было ни то ни се — между ланчем и обедом, — поэтому кафе было закрыто, но я знала, что Магда меня впустит. Она и впустила, но меня удивило, что она была не одна. Кроме работников, в кафе сидели четверо ребятишек в голубой с белым школьной форме, четыре головы склонились, по-видимому, над домашними заданиями — за первый, третий, шестой и восьмой классы. Я сразу узнала детей Пита.

— Здравствуйте! — Я недоверчиво покосилась на Магду. Она сидела за кассой и подпиливала ногти, сегодня — лимонно-желтые.

— Привет, Хизер, — нестройным хором ответили дети Пита, каждый со своим уровнем энтузиазма (девочки — с большим энтузиазмом, чем мальчики).

— Привет, что вы здесь делаете?

— Ждем папу, — ответила Нэнси, старшая. — Он отвезет нас домой, когда закончится митинг.

— Нет, — поправила ее сестра. — Он повезет нас в пиццерию, а потом — домой.

— Мы все пойдем в пиццерию, — сказала Магда. — В лучшую пиццерию на свете, которая, так уж случилось, находится по соседству с моим домом.

— Правда? — с сомнением заметила Нэнси. — Недалеко от нашего дома тоже есть хорошая пиццерия.

Магда поморщилась.

— Эти ребята думают, что «Пицца хат» — настоящая пицца, — обратилась она ко мне. — Объясни им.

— «Пицца хат» — не настоящая пицца, — сказала я. — Так же, как надувная птица, которую поднимают в воздух на параде в День благодарения.

— Но Санта в конце парада — настоящий Санта, — серьезно заявил младший отпрыск Пита.

— Конечно, — согласилась я и тихонько прошептала Магде: — Ладно, мать Тереза, что происходит?

— Ничего, — невинно ответила она. — Я просто взялась с ними немного посидеть. Ты же знаешь, Пит пока не может отвезти их домой, потому что все еще стоит в пикете.

— Ну да, — прошептала я. — И ты вызвалась побыть няней, просто так, безо всяких скрытых мотивов?

Магда пожала плечами.

— Я тут подумала о том, что ты говорила вчера. — Она избегала моего взгляда. — Ну, что я недостаточно ясно выражаю свои чувства. И смотри, что из этого вышло.

Я кивнула в сторону детей, которые снова склонились над домашними заданиями.

— А вдруг дело кончится тем, что ты станешь мамашей года? Мне кажется, ты еще слишком молода для этого.

— Я молода заводить собственных детей, но взять чужих вполне могу. Нет проблем. Тем более эти уже приучены к горшку.

Я покачала головой. Потом схватила батончик «Дав» и поспешила обратно в кабинет. Интересно, мне только кажется или правда, что все вокруг меня ни с того ни с сего стали объединяться в пары? Конечно, сейчас весна, но все же… это странно. Все… все, кроме меня.

Минуточку! У меня ведь тоже есть бойфренд. Как это я ухитрилась об этом забыть? Бойфренд, который хочет задать мне один вопрос, когда будет подходящий момент. Кажется, это не очень хороший знак. Я имею в виду то, что забываю про Теда, когда его нет рядом. Для будущих отношений это не очень-то хорошо.

Как и то, что я не могу выкинуть из головы улыбку другого мужчины, и не только улыбку. Что со мной такое?

Когда я подошла к столу, мой телефон просто надрывался. Определитель показал, что звонит доктор Стэнли Джессап из отдела размещения.

— Здравствуйте, доктор Джессап, — сказала я. — Чем могу вам помочь?

— Можете объяснить, почему вы объявили Марка Холстеда ПНГ?

— Могу, — ответила я. — Потому что он регулярно лапал одну из резиденток. Вообще-то это довольно странная история. У девушки была назначена встреча с доктором Витчем, на которой она должна была подать официальную жалобу, причем в то самое утро, когда его убили.

— И вы уверены, что девушка говорит правду?

— Да, — с некоторым недоумением сказала я. — А что?

— Понимаете, если есть возможность отозвать распоряжение ПНГ, пожалуй, вам стоит это сделать. Потому что поминальную службу по Оуэну, на которой вы сегодня выступаете, ведет не кто иной, как преподобный Марк. Так что, боюсь, вы будете чувствовать себя очень, очень неловко.

 

17

— Кем был доктор Оуэн Витч?

Этим вопросом — судя по всему, риторическим — начал надгробную речь преподобный Марк.

Мы сидели в спортзале на складных стульях. Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, есть ли у кого-нибудь из присутствующих ответ на этот вопрос. Но никто не отвечал, все сидели, склонив головы. Вовсе не в молитве. Мои коллеги изучали передние панели своих мобильников или коммуникаторов.

Очень мило.

— Я вам скажу, кем был доктор Оуэн Витч, — продолжал преподобный Марк. — Доктор Оуэн Витч был человеком убеждений. Твердых убеждений. Оуэн Витч был человеком, которому хватило смелости встать и сказать: «Нет».

При слове «нет» преподобный Марк распростер руки так широко, что длинные рукава сутаны взлетели, как полы белого плаща.

— Доктор Витч не желал, чтобы кампус этого колледжа превратился в место раздоров. Доктор Витч не желал, чтобы Нью-Йорк-колледж стал заложником группировки, которая решила, что ее убеждения правильнее, чем убеждения всех остальных. Оуэн Витч не желал…

Маффи Фаулер закинула ногу на ногу. Она была в черных колготках. (Ну почему мне не пришло в голову перед панихидой зайти домой и переодеться? Я как была в джинсах, так и осталась. Я пришла на заупокойную службу по моему боссу в джинсах! Наверное, я самый плохой подчиненный всех времен и народов. Ни за что мне не получить в этом году премию Пэнси!) Маффи наклонилась и прошептала мне на ухо:

— Он симпатичнее, чем Джейк Гилленхал, правда?

Том (он обмахивался номером «Бизнес уикли», который стянул со стойки ресепшн и прихватил с собой для моральной поддержки) был шокирован:

— Эй, придержи язык! — прошептал он.

— Я не с тобой разговариваю, — огрызнулась Маффи. Нам всем приходилось разговаривать очень тихо, так как мы сидели во втором ряду, сбоку от трибуны, с которой сейчас вещал и по которой стучал кулаком преподобный Марк. Один раз нас уже застукали за перешептыванием, и преподобный Марк бросил на нас грозный взгляд, который наверняка заметили все в зале, даже сидевшие в последнем ряду.

Перед нами сидела Пэм Не-Зовите-Меня-Миссис-Витч — между миссис Эллингтон, женой президента, и женщиной, которая могла быть только матерью Оуэна. Миссис Витч-старшая, женщина за восемьдесят, казалось, в любую минуту может рухнуть замертво, и даже никаких пуль не надо. Все трое в слезах взирали на преподобного Марка. Только слезы миссис Эллингтон имели несколько другое происхождение — время от времени жена президента доставала из сумочки фляжку и прикладывалась к ней. Всякий раз, когда она делала глоток, Том делал пометку в коммуникаторе — он прихватил коммуникатор, решив, что в нем будет ловчее писать заметки, чем в ежедневнике.

— И этот человек, этот профессиональный педагог, который строго придерживался своих убеждений, который всеми силами стремился сделать кампус безопасной, справедливой, образовательной средой, — продолжал преподобный, — этот человек отдал жизнь за свою работу, за работу, которой посвятил более половины своей жизни, за молодое поколение нашей страны. Свыше двадцати лет он служил детям.

Преподобный Марк, по-видимому, вошел во вкус. С подмостков за ним восхищенно наблюдал хор студенток — почти также восхищенно, как Маффи. Джейми среди них, разумеется, не было. Не похоже, чтобы кого-то из хористок ее отсутствие сильно расстроило — да и вообще хоть сколько-нибудь расстроило. Студентки в белых с золотом балахонах выглядели почти как ангелочки. Нескольких из них я узнала — в свое время я ловила их, когда они пытались тайком пронести в общагу травку.

— Его дар общения с современной молодежью вызывал восхищение и почтение, нам всем будет очень недоставать доктора Витча, мы глубоко скорбим об этой потере, — сообщил преподобный. — Однако найдем утешение в словах Господа нашего Иисуса, изложенных в Евангелии от Иоанна, часть третья, стих пятнадцатый, что всякий, уверовавший в Него, не погибнет, но обретет жизнь вечную.

Я смотрела на двух миссис Витч, пытаясь понять, приносят ли им утешение слова преподобного. Миссис Витч-старшая, казалось, спала. Пэм и миссис Эллингтон слушали преподобного Марка с открытыми ртами. По-видимому, до этого ни одной из них не приходило в голову, что Оуэн может обрести вечную жизнь в Царстве Божием. Должна признаться, мне такая возможность тоже не приходила в голову. Но ведь я знакома с Библией весьма поверхностно.

Президент Эллингтон, сидевший рядом с женой, был поглощен своим коммуникатором. Присмотревшись получше, я увидела, что он не проверяет почту и не бродит по Интернету, а играет в «фантастический футбол».

— Братья и сестры, — глубоким мелодичным голосом продолжал преподобный Марк. — Я призываю вас не скорбеть по доктору Витчу, не оплакивать его уход, но праздновать его приход в Царствие Божие.

Похоже, преподобный закруглялся. Хор стал готовиться к исполнению следующего номера. «Мост через бурную реку» мы уже сподобились услышать. Перебирая карточки с заметками, чтобы освежить в памяти то, что я собиралась сказать про Оуэна, я одновременно гадала, что же хор исполнит дальше. Я понятия не имела, какая музыка нравилась Оуэну. Мне вспомнилось, что однажды он упомянул Майкла Болтона, и я невольно поежилась. Том покосился на меня, потом многозначительно кивнул в сторону миссис Эллингтон и сказал тоном знатока:

— Если она будет и дальше продолжать в том же духе, то придется выносить ее на руках.

Заверив нас всех еще раз, что доктор Витч пребывает на Небесах (обиталище получше, чем однокомнатная квартира, в которой он жил), преподобный Марк покинул трибуну, вытирая лоб носовым платком. Полы стихаря развевались позади него. Когда он проходил мимо Маффи, она улыбнулась ему тридцатидвухзубой улыбкой «Мисс Америка». Преподобный улыбнулся в ответ, но не так широко.

Когда его взгляд упал на меня, улыбка преподобного сморщилась, а потом и совсем исчезла. Пожалуй, взгляд, который он на меня бросил, можно назвать… в общем, убийственным.

Да, преподобный Марк не особенно меня любит.

Он так засмотрелся на меня этим убийственным взглядом, что чуть не налетел на доктора Джессапа, который шел к трибуне. Доктор Джессап пожал преподобному руку, а тот пробормотал несколько слов и покровительственно положил руку на плечо главы отдела размещения.

Это короткое затишье дало мне возможность оглядеть недавно переименованный (по причинам, которые лучше не упоминать) спортзал спортивного центра Нью-Йорк-колледжа. Все складные стулья и почти все скамейки болельщиков были заняты. Заняты людьми, которые Оуэна не знали. Людьми, которые пришли только затем, чтобы поглазеть на поминальную службу по убитому. Пол зала был весь в цветах… Кроме участниц хора и помощников директора резиденции (которых Том в приказном порядке заставил явиться, объявив, что те, кто не придет, будут отрабатывать дополнительные часы на ресепшн), студентов в зале не было.

Кроме одного. Нет, двух. Я увидела их наверху, на скамейке для болельщиков. Джейми и Гевин. Они сидели, держась за руки. И, если уж быть точной, в данный момент целовались.

Но все-таки они были здесь, и не потому, что их кто-то заставил, а из уважения к покойному.

У меня выступили слезы на глазах. Да что со мной происходит? Чтобы я так расчувствовалась из-за жертвы убийства, которое произошло в моем здании? Не скажу, что таких жертв было много. А этот конкретный убитый мне даже не нравился. Доктор Джессап кашлянул в микрофон, и я повернулась лицом к трибуне. Глава отдела размещения поблагодарил преподобного Марка за прекрасную речь и объявил, что с сегодняшнего дня библиотека Фишер-холла будет называться библиотекой имени Оуэна Леонарда Витча. Гравированная табличка уже изготавливается, и как только будет готова, состоится торжественная церемония ее установки.

Это объявление было встречено аплодисментами. Когда они смолкли, доктор Джессап попросил, чтобы пожертвования на библиотеку имени Оуэна Леонарда Витча присылали в административный офис Фишер-холла.

Здорово. Теперь мне помимо всего прочего придется регистрировать чеки. Доктор Джессап добавил, что с шести до половины седьмого на основном этаже спортивного центра, напротив зала для фитнеса, для желающих будут сервированы прохладительные напитки.

Тут нас всех почти испугал хор — девушки рьяно принялись исполнять песню из мюзикла «Волосы» в какой-то духовной интерпретации. И дело не только в том, что они запели «Доброе утро, звездный свет» — песню, которую никто не ожидал услышать на поминальной службе, дело в том, что такую песню не ожидаешь услышать вообще нигде. Однако обе миссис Витч, похоже, остались довольны, так же как и миссис Эллингтон. Все трое промокали глаза платочками. Даже миссис Витч-старшая почти проснулась и стала громко спрашивать: «Уже кончилось? Уже кончилось?»

К сожалению, песня скоро закончилась, доктор Джессап вернулся к микрофону и объявил:

— А сейчас слово предоставляется человеку, с которым доктор Витч, работая в нашем кампусе, взаимодействовал теснее всего, — помощнице директора Фишер-холла, нашей Хизер Уэллс. Она скажет вам несколько слов. Хизер?

Мое сердце, которое с тех пор, как Купер уехал, билось более или менее нормально, куда-то ухнуло. Когда я пела, у меня никогда не бывало страха перед сценой. В конце концов, всегда можно спрятаться за песней. Но публичное выступление с речью — это совсем другое дело. Честное слово, по мне, лучше болтаться на тросе лифта или иметь дело с сумасшедшим президентом студенческого братства, чем подняться на сцену и выступить перед таким количеством народа.

Я схватила свои заметки и попыталась побороть страх. Напутствие Тома: «Ты справишься!» меня ничуть не успокоило. Также, как и шепот Маффи: «Только представь их всех в одних трусах!» Такие вещи хорошо работают в кино, но в реальной жизни — не очень.

Я пошла к трибуне, больше всего на свете жалея о том, что не заехала домой переодеться.

В полной уверенности, что меня сейчас стошнит от страха, я встала на трибуну и повернулась к морю голов. Только тогда я поняла, что знакомых лиц в зале гораздо больше, чем поначалу показалось. Например, прямо посередине зала на складном стуле сидел Тед. Он одобрительно помахал мне рукой. В ответ я кое-как сумела улыбнуться. Но моя улыбка очень быстро увяла, когда я поняла, что примерно в четырех рядах за ним сидит Купер. Он тоже поднял руку и подумал, что я улыбаюсь не Теду, а ему.

Господи, меня точно вырвет, как пить дать.

Я посмотрела на карточки с заметками и покачала головой. Не могу, ну никак не могу. Ну почему нельзя просто догнать преподобного Марка и дать ему пинка под зад? Это было бы гораздо легче.

— Привет, — сказала я в микрофон. И услышала неуверенное эхо: «Привет… привет… привет». — Когда я познакомилась с доктором Витчем, он распаковывал вещи, и первым, что он достал, был ежедневник с рисунками из «Гарфилда».

Я посмотрела на слушателей, оценивая, как они восприняли эту информацию. Все смотрели на меня с каменными лицами. Кроме Тома — он закрыл лицо руками. И кроме Теда — он улыбался. Купер выглядел растерянным.

И тут я заметила папу, он сидел рядом с Купером. «О господи! Папа тоже здесь? Честное слово, это доказывает, что Бога нет».

— Доктор Витч любил Гарфилда, — продолжала я, — Любил настолько, что завел большого рыжего кота, очень похожего на героя мультфильма, и назвал его Гарфилдом. А когда у кота началась болезнь щитовидной железы, доктора Витча не испугали расходы на лечение больного животного, он не стал его усыплять. Он давал Гарфилду таблетки. Вот каким человеком был доктор Витч. Человеком, который любил своего кота Гарфилда.

Я посмотрела на Пэм Не-Зовите-Меня-Миссис-Витч. Она плакала и смотрела на меня счастливым взглядом. Что ж, хорошо: если разобраться, ради них и проводится эта поминальная служба — ради людей, которым был небезразличен доктор Витч. И Гарфилд. Я поняла, что поступаю правильно.

— Когда я видела Оуэна в последний раз, — продолжала я, — он сидел за своим рабочим столом и писал речь, которую собирался произнести в конце месяца на торжественном обеде по случаю выпуска. Церемония присуждения университетских степеней, как сказал мне Оуэн, была его любимым мероприятием, поскольку это праздник успеха и свершений. Успеха и свершений не только студентов, но и всего персонала Нью-Йорк-колледжа. Каждый студент, который заканчивает Нью-Йорк-колледж, — это личная победа не только администрации, но и всего персонала колледжа. — При этих словах я посмотрела на президента Эллингтона. — Всех тех, кто сплотился, чтобы помогать студентам осваивать предметы и получать дипломы, всех, начиная от ассистентов преподавателей, которые выставляют экзаменационные оценки, и заканчивая смотрителями, которые поддерживают классы в чистоте.

Мне бы хотелось сказать, что в этот момент президент Эллингтон встал, заявил, что я права, и объявил, что принимает все условия КРА и забастовка прекращается.

Но он по-прежнему сидел, опустив голову, по-видимому, все еще играл в «фантастический футбол».

— Я мало знаю о том, что будет с нами после смерти. Я ничего не знаю о загробной жизни. Но одно я знаю точно: я знаю, что в этом году на церемонии выпуска в Нью-Йорк-колледже нам будет очень недоставать Оуэна. Меня не покидает ощущение, что его дух будет с нами, Оуэн Витч останется в наших сердцах.

После заключительной части моей речи наступило полное молчание. Потом кто-то захлопал — поначалу только из вежливости. Затем Купер встал со стула и громко зааплодировал.

— ДА!

К нему очень скоро присоединился Тед — сначала испуганно покосился через плечо, а потом вскочил на ноги и принялся хлопать в ладоши. Аплодисменты стали более искренними, и вскоре уже все собравшиеся встали и тепло аплодировали.

Несколько секунд спустя мне на смену к микрофону поспешил Брайан — тот самый Брайан, который приходил в Фишер-холл с мистером Розетти.

— Э-э… спасибо, Хизер, спасибо, — нервозно пробормотал он. — Как уже объявил доктор Джессап, для желающих на втором этаже перед кабинетом фитнеса будут подаваться прохладительные напитки. Вот так. Это все. До свидания.

Хор девушек, вероятно, вдохновленный этой новостью, разразился очередной песней. Угадайте, что они выбрали?

Конечно, «Кумбайя».

 

18

— Знаете, — сказала Пэм Не-Зовите-Меня-Миссис-Витч с красными от слез глазами, — Оуэн очень тепло о вас отзывался. Полагаю, вы и Гарфилд были ему ближе всех на свете… в конце жизни.

— Bay! — только и выдохнула я. Возможно, ответ не самый подходящий, но что еще можно ответить, когда тебе говорят такое? — Спасибо, Пэм.

Если она сказала правду, то все это как-то тревожно. До того как Оуэна Витча убили, в нерабочее время я очень редко вспоминала о его существовании, если вообще вспоминала. Я улыбнулась обеим миссис Витч, которые сразу после поминальной службы обступили меня, как две голодные львицы раненую газель. Я старалась не показывать, что мне не терпится от них сбежать.

— Оуэн однажды сказал мне, что не встречал женщины, которая бы печатала так же быстро, как вы, — сказала миссис Витч номер один (мать Оуэна), улыбаясь со слезами на глазах.

Пэм кивнула.

— Да, он так говорил.

— Спасибо, миссис Витч. И… Пэм, — сказала я. Должно быть, Оуэн говорил о ком-то другом, потому что я печатаю со скоростью двадцать слов в минуту.

Я оглядела атриум, где мы стояли, — основной этаж студенческого спортивного центра, временно превращенный в место поминок. На длинных столах — пунш и блюда с печеньем. Никто, конечно, не потрудился закрыть спортивный центр для студентов, поэтому между скорбящими то и дело проходили молодые люди в спортивных костюмах. Предъявив студенческие билеты временным охранникам (предоставленным мистером Розетта и совсем не похожим на наших, потому что они были гораздо крупнее и выглядели куда более угрожающе), студенты входили и с любопытством оглядывались. Видя венки, некоторые спрашивали: «Тут что, вечеринка с мороженым?»

Я, как могла, старалась избегать встречи с некоторыми присутствующими, но мне это плохо удавалось. До моей руки дотронулся папа:

— А, папа, привет, — сказала я.

— Привет, дорогая. Можно похитить тебя на минутку? Здорово. Этого мне только не хватало… это мне нужно, как… как пуля в башке.

— Конечно. Пэм, это мой папа. Папа, это Пэм, бывшая жена Оуэна.

— Рад с вами познакомиться, — сказал папа, тряся руку Пэм.

Она переоделась и сменила жуткую кофту с тряпичными куклами на неброский черный костюм. Я представила друг другу папу и миссис Витч номер один, а потом отошла с ним к большой пальме в кадке, стоящей у широкой стеклянной стены — эта часть атриума выходила на закрытый плавательный бассейн олимпийских размеров, расположенный ниже. Воздух приятно благоухал хлоркой. У меня возникло ощущение, что этот аромат будет единственным приятным моментом в предстоящем разговоре.

— Спасибо, что пришел, папа. Для меня твой приход очень много значит. Ты ведь даже не был знаком с Оуэном.

— Ну, он же был твоим боссом, — сказал папа. — Я же знаю, как много для тебя значит эта работа. Правда, я не вполне понимаю, почему она так для тебя важна, но знаю, что ты ее любишь.

— Да, папа. Насчет того… Папа поднял руку.

— Молчи, больше ничего не говори.

— Папа, мне очень жаль.

Мне действительно было очень жаль — Мэнди Мур.

— Должен сказать, — продолжал папа, — если бы я не слышал речь, которую ты только что произнесла о своем боссе, я бы подумал… в общем, я бы подумал, что ты совершаешь самую большую ошибку в жизни. Но после того как ты рассказала, зачем вы занимаетесь тем, чем занимаетесь… я начинаю понимать, почему тебе так нравится эта работа. Отчасти.

— Понимаешь, дело в том, — сказала я, — что писать песни про детские штанишки и горшки — это не для меня. Я честно попыталась, но у меня ничего не получилось. Сомневаюсь, что ваше с Ларри предложение сделает меня счастливой. Когда-нибудь я снова буду писать песни — надеюсь, что буду, — но я хочу, чтобы это происходило на моих условиях. Я буду писать песни о том, что пережила я. А не всякую всячину о штанишках. А если этого не случится — что ж, я переживу. Потому что мне нравится то, чем я сейчас занимаюсь. И я могу подождать. Правда.

— Ладно, я. понял. Но хотел все-таки попытаться, — сказал папа. — Объясню это Ларри. В любом случае, я хотел попрощаться. Сегодня утром я перевез последнюю коробку и полчаса назад погулял с Люси, больше я не вернусь. Если только вы сами меня не пригласите, конечно.

— О, папа… — Я обняла его. Было время, и даже не так давно, когда его присутствие в доме меня бесило, но теперь его уход, признаться, немного угнетал меня. — Ты же знаешь, ты можешь приходить в любое время, когда пожелаешь, и совсем необязательно сначала звонить или ждать приглашения.

— Не уверен, что Купер с тобой согласится. Но ничего страшного.

— Что ты имеешь в виду? — Я удивленно покосилась На Купера, который стоял рядом с Томом возле чаши с пуншем. — Купер тебе что-то сказал?

— Ничего. — Папа выпустил меня из объятий. — Всего хорошего. Поговорим позже.

— Нет, я хочу знать, что Купер тебе…

— Хизер?

Я оглянулась. У меня за спиной стоял Тед и застенчиво улыбался. На редкость не вовремя.

— Я тебе позвоню, — пообещал папа. — Пока, дружище, — сказал он Теду.

Ладно, может, не так уж плохо, что папа от нас съехал.

— Ну, как ты? — спросил Тед, поглаживая меня по руке.

— Я в порядке.

Я пристально смотрела в спину папе. Что ему сказал Купер? Почему он не хочет мне рассказывать? Почему все мужчины в моей жизни словно вступили против меня в заговор? Так нечестно!

— Я пытался с тобой связаться, — сказал Тед, — но ты не ответила ни на одно мое сообщение.

— Да.

Папа скрылся из виду. Я заметила, что Купер, хотя теперь к нему и Тому присоединился Томов приятель Стив и все трое увлеченно разговаривали (наверняка о нашем институтском баскетболе), сначала поглядывал на меня исподтишка, а потом стал открыто сверлить меня взглядом.

— Я была завалена работой — забастовка и все прочее.

— Ну, теперь станет полегче. А еще я слышал, что Тома назначили временным директором Фишер-холла, это хорошая новость.

— Да, — согласилась я.

Интересно, неужели Купер сказал моему отцу, чтобы он звонил перед тем, как приходить? И если да, то почему? Почему папе нельзя просто заскочить в любое время? Чего Купер боится, на что, по его мнению, папа может наткнуться, если придет без предупреждения?

— Хизер, ты в порядке? — снова поинтересовался Тед.

Я встрепенулась. Что я делаю, что со мной происходит? Мужчины в моей жизни не устраивают против меня заговор. Никто не устраивает против меня заговоры. Мне надо успокоиться и взять себя в руки.

— В полном порядке, — улыбнулась я. — Со мной все хорошо. Извини, что я в последнее время такая дерганая, просто… сам понимаешь.

Тед понимающе кивнул. В отраженном голубом свете, исходящем от воды бассейна, его светлые волосы отливали зеленью.

— На этой неделе на тебя слишком много всего свалилось, — сказал Тед. — Я понимаю, поверь. То, что случилось с Оуэном…

— Да.

— …а потом оказалось, что убийца — студент. Мне до сих пор не верится.

Я не отпустила его руку, но мне очень хотелось ее отпустить. Особенно после того, как я снова почти засекла этот странный взгляд Купера.

— Тед, Себастьян этого не делал, — как можно любезнее сказала я.

— Хизер, конечно же это сделал он! — воскликнул Тед. — Они нашли в его сумочке орудие убийства.

— Не в сумочке, а в барсетке, — поправила я. — Но это еще не означает, что убил он.

— Не хочу тебя обидеть, — сказал Тед, — но вообще-то немного нелогично предполагать, что это сделал кто-то другой. У Блументаля был мотив, была возможность, при нем нашли орудие убийства, так что…

— Да. — Теперь я все-таки выпустила его руку. — Но все равно существует возможность, что он этого не делал. Уж с этим-то ты должен согласиться.

— Да, конечно, — кивнул Тед. — Все возможно. Но если рассуждать с точки зрения статистики, то вероятность этого невелика.

— Себастьяна Блументаля запросто могли подставить, — сказала я. — Такая мысль не приходила тебе в голову?

Тед недоуменно посмотрел на меня, его потрясающие голубые глаза были скрыты за толстыми стеклами очков в золотой оправе. Когда-то я думала, что это хорошо. Ведь его красивых глаз не видит никто, кроме меня. Но сейчас я засомневалась, так ли это хорошо. А вдруг эти самые стекла мешают мне увидеть нечто такое, что мне стоило бы увидеть раньше? Что-нибудь жизненно важное. Не то, какой он классный, милый и все такое, а, например, что он немножко тормоз?

— Хизер, — сказал Тед. — По-моему, это бессмыслица. Кому нужно его подставлять? Кто станет с этим возиться?

— Хм. Например, настоящий убийца. Тед, ты не смотришь «Закон и порядок»? Неужели ты не видел ни одной серии «Она написала убийство»?

Я в досаде отбросила с лица прядь волос. И как будто сбросила с глаз пелену, которая застилала их несколько месяцев, я словно впервые увидела Теда отчетливо.

— Тед, у тебя в кабинете стоит коробка для завтраков «Скуби Ду», а ты когда-нибудь смотрел «Скуби Ду»?

— Эту коробку мне дал студент, — ответил Тед. — Хизер, что с тобой? Ты же знаешь, что я не признаю телевидение. Почему ты так странно себя ведешь?

— Как ты можешь не признавать телевидение? — возмутилась я. — Как можно не признавать то, что никому не причинило никакого вреда? Конечно, в больших дозах телевизор может быть вреден, но то же можно сказать обо всем остальном. О шоколаде, например. И даже о сексе.

Тед все еще недоуменно моргал, глядя на меня.

— Хизер, мне кажется, тебе стоит пойти домой, прилечь и выпить травяного чаю. По-моему, ты слишком возбуждена.

Он прав. Прав на все сто процентов. Я к нему несправедлива. Но остановиться я не могла. Словно во мне что-то лопнуло, и теперь из меня хлынул поток чего-то жизненно важного, и я не могла его остановить. Мало того, я вообще не была уверена, что хочу это останавливать. Я даже не была уверена, что это плохо.

— Тед, о чем ты хотел меня спросить? — услышала я свой требовательный голос.

Он посмотрел на меня в полной растерянности.

— О чем? Когда?

— Позавчера. Ты сказал, что хочешь меня кое о чем «просить, когда для этого будет подходящий момент.

Тед покраснел. Во всяком случае, мне так показалось, Хотя точно сказать трудно, зеленоватый оттенок от воды в бассейне побеждал все цвета.

— Ты думаешь, сейчас подходящий момент? — спросил он. — Потому что я вряд ли…

— Ох, просто возьми и спроси, — прорычала я. Сама не знаю, что на меня нашло. Я как будто ни с того ни с сего вдруг превратилась в Сару. До ее преображения. Тед, кажется, ужасно испугался.

— Ладно, — пробормотал он, чуть ли не хныча. — Просто, понимаешь, несколько ребят с нашего математического факультета собрались отправиться летом в пеший поход по Аппалачской тропе — днем идти, ночью спать в палатке, и я подумал, может, тебе будет интересно пойти с нами. Я знаю, ты не большая любительница походов и, конечно, у тебя работа, но, может, тебе удастся взять отпуск? Мы собираемся уйти от всего мира, не будем брать с собой ни мобильники, ни ноутбуки… это должно очень обогатить наш жизненный опыт. Что ты об этом думаешь? Ну, что ты на это скажешь?

С минуту я молча таращилась на него. А потом наконец поняла: это раньше во мне что-то сломалось, а теперь, кажется, починилось само собой. И я снова стала целой.

А еще мне захотелось смеяться. Долго смеяться.

Но я понимала, в данных обстоятельствах это вряд ли уместно: во-первых, только что закончилась поминальная служба, а во-вторых, мой бойфренд только что на полном серьезе спросил, хочу ли я вместе с ним провести лето на Аппалачской тропе.

— Ох, Тед. — Я с трудом сохраняла серьезное выражение лица. — Я очень польщена. Но, понимаешь, я работаю на этой должности чуть меньше года, поэтому вряд ли мне дадут такой большой отпуск.

— Но ты бы могла взять неделю, — сказал Тед. — Присоединилась бы к нам хотя бы на неделю.

Провести недельный летний отпуск в компании математиков на грязной, кишащей клещами тропе, питаясь орехами и ягодами? Я чуть не заплакала. От смеха. Но снова сдержалась.

— Вряд ли, — ответила я. — Тед, я думаю, из этого ничего не получится.

Мне показалось, Тед испытал облегчение, но попытался его скрыть.

— Хизер, — осторожно начал он. — Ты решила со мной порвать?

— Да, — сказала я. — Извини, Тед, ты мне нравишься, но лучше, если между нами будут только отношения преподавателя и студентки. Знаешь, смерть доктора Витча меня кое-чему научила. Жизнь быстротечна, и лучше не тратить время на отношения, которым явно не суждено продлиться долго.

У Теда был такой вид, что я испугалась, как бы он от невероятного облегчения не потерял сознание. Я даже мысленно собралась, на случай если придется его подхватывать.

— Что ж, — сказал он, все еще пытаясь напустить на себя печальный вид, — если ты вправду думаешь, что так будет лучше…

— Да, я так думаю. Но я хочу, чтобы мы остались друзьями.

— О, конечно! — кивнул Тед.

Но облегчение Теда очень быстро сменилось тревогой, когда ко мне бочком подошла Маффи Фаулер и спросила, глядя на Теда из-под ресниц:

— Привет, Хизер. Ты не познакомишь меня со своим другом?

— Конечно! — сказала я. — Маффи, это — Тед Токко, ассистент кафедры математики. Тед, это — Маффи Фаулер. Она новый сотрудник администрации президента. А еще, — добавила я совершенно без каких бы то ни было причин, просто по принципу «почему бы и нет», — она большая любительница походов.

— Правда? — спросила Маффи и тут же поморщилась, потому что я пнула ее ногой в щиколотку. — Ой, я хотела сказать, да, так и есть.

— Э-э… — Тед протянул Маффи правую руку. — Привет.

— Привет, — с огоньком в глазах сказала Маффи. Честное слово, я не выдумываю, у нее в самом деле вспыхнул огонек в глазах. — Жалко, что когда я училась в колледже, наши преподаватели математики не выглядели так, как вы. А то бы я уделяла дробям больше внимания.

Тед немного смутился.

— Какие походы вы предпочитаете?

— Все! — глазом не моргнув заявила Маффи. — А что? А вам, Тед, что больше нравится?

Я заметила, что Купер машет мне рукой, подзывая к себе. Я сказала:

— Если вы не возражаете, я вас ненадолго покину. Сейчас вернусь.

— Не спеши, — промурлыкала Маффи, придвигаясь к Теду, чтобы поправить его галстук, немного съехавший набок.

Тед, естественно, встревожился. Но пришел в некоторое возбуждение. Он не мог оторвать взгляда от разреза на узкой юбке Маффи.

Супер! Вот они, мужчины.

Купер увидел, что я отошла от Теда и Маффи, и двинулся мне навстречу.

— Ну что? — спросила я, дойдя до него.

— Что все это значит? — Он отрывисто кивнул на Теда.

— Не твое дело! Что тебе нужно?

— Он предлагал тебе поселиться с ним? — спросил Купер.

— Я же сказала, это не твое дело.

Краем глаза я не могла не заметить, что Гевин и Джейми обнимаются и целуются. Господи. Шли бы уж, что ли, в комнату.

— В некотором роде это как раз мое дело, я уже тебе объяснял. Но пока оставим эту тему. Я кое-что накопал про этого твоего преподобного Марка. Кстати, ты произнесла очень хорошую речь.

— Спасибо, что так хлопал, — поблагодарила я от всей души. — Серьезно. Оуэн был немного занудным типом, но он не заслужил такую смерть.

— Так вот, у Холстеда были основания испугаться, — продолжал Купер. — Возможно, даже настолько, чтобы это стало мотивом для убийства. С прошлого места работы его уволили «по причинам, которые не разглашаются». И такая же история была на предыдущем месте. Понимаешь, что означают эти неназванные причины.

— Конечно, — с горечью сказала я. — Это означает, что отдел кадров престижного Нью-Йорк-колледжа снова не проверил рекомендации кандидата, прежде чем принять его на должность. И что же нам делать?

Купер посмотрел куда-то поверх моего плеча.

— Еще не знаю, но думать надо быстро, потому что Холстед как раз направляется в нашу сторону. Думаю, он хочет поговорить с тобой.

— О, я знаю, что он хочет со мной поговорить, — сказала я. — Сегодня днем я объявила его персоной нон-грата. Наверное, он страшно зол по этому поводу.

— Хизер! — Купер взял меня за руку и притянул к себе так, что его губы вдруг оказались рядом с моим ухом, и я почувствовала на щеке дыхание. От этого с моим позвоночником произошло что-то странное — он как будто мгновенно превратился в желе. — Что бы ни случилось, не выходи с ним за пределы этого помещения. Поняла? Оставайся в зоне моей видимости.

Мне достаточно было всего лишь немного повернуть голову, совсем чуть-чуть, и губы Купера оказались бы на моих губах.

Я это просто так говорю. Мне достаточно было лишь повернуть голову!

Чего я, конечно, не сделала.

Но могла бы.

— Хорошо, — с трудом проговорила я.

И тогда Купер меня отпустил.

 

19

Каким-то чудом я не рухнула на пол. Сама не знаю как, но мои колени не подогнулись.

Что такое есть в Купере Картрайте, что от малейшего его прикосновения у меня слабеют колени, а позвоночник превращается в желе? Это… это неправильно, неправильно, что Купер обладает такой способностью, а мой бойфренд, вернее теперь уже бывший бойфренд, — не обладает.

Марк Холстед шел ко мне неспешным шагом, расслабленный, с улыбкой на лице. Маффи права, он симпатичнее, чем Джейк Гилленхал. Неудивительно, что так много девушек из студенческого хора, где пела Джейми, не возражали, когда он «случайно» их лапал.

— Вы — Хизер? — спросил преподобный, когда наконец подошел ко мне.

Сутану он снял, и теперь на нем был темно-синий спортивный пиджак и брюки цвета хаки. Хорошо хоть без наглаженных стрелок.

Я посмотрела на его обувь и поспешно отвела взгляд. Ну, конечно. Мокасины. С бахромой!

Он похож на Фею Динь. Если бы она была брюнеткой.

— Да, — кивнула я.

У меня внезапно возникло острое желание броситься к столу и затолкать в рот как можно больше печенья. Печенье, кстати, хорошее, домашнее (его готовили в студенческом центре). Осталось довольно много печенья с шоколадной крошкой и даже шоколадного печенья с орехами.

— Послушайте, — сказал Марк Холстед, — я понимаю, здесь не самое подходящее место, чтобы поднимать эту тему, но чуть раньше я услышал несколько тревожную новость и невольно подумал, что произошло какое-то недоразумение. Если вы не возражаете, я бы хотел внести ясность сейчас, чтобы поскорее покончить с этим вопросом.

Точно, мне нужно шоколадное печенье. Я повернулась и направилась к ближайшему столу.

— Это не недоразумение, — сказала я, тщательно выбирая печенье с шоколадной крошкой (без орехов). — На вас поступила жалоба от резидента Фишер-холла, и до тех пор, пока вас не оправдают на официальном слушании в совете попечителей, ради ее физической и эмоциональной безопасности я объявила вас персоной нон-грата в моем здании.

Темные брови преподобного Марка удивленно взлетели вверх, очень высоко взлетели.

— На официальном слушании… постойте, вы ведь пошутили?

Я вонзила зубы в печенье. Восхитительно! Все-таки домашнее печенье несравненно лучше, чем печенье из магазина: его делают на настоящем масле, а не на какой-то гидрогенизированной ерунде (если честно, совсем не хочется даже вникать в то, что это такое на самом деле).

— Нет. — Жевать печенье нет необходимости, потому что оно тает во рту. — Я не пошутила.

— Как вы можете так категорично принимать сторону этой девушки? Почему вы верите ее слову больше, чем моему? — возмутился преподобный Марк.

— Потому что она мне нравится, — сказала я.

— Неужели у меня даже не будет возможности оправдаться?

— Конечно, будет, — заверила я. — На официальном слушании.

— Но я даже не знаю, в чем меня обвиняют! — заныл преподобный.

— О… — Я проглотила. — Думаю, знаете. Вы однажды уже говорили с пострадавшей — и это я мягко выражаюсь, человек менее великодушный сказал бы «вы ей уже угрожали» и пытались уговорить не подавать официальную жалобу. Вам просто повезло, что человек, которому она должна была подать эту самую жалобу, внезапно умер. — Я прищурилась.

Но Марк не клюнул на наживку. Вместо этого он возбужденно заговорил:

— Вы не разобрались! Джейми Прайс — хорошая девушка, но она… она все неправильно понимает. Она приняла дружеские жесты за сексуальные.

Я искренне надеялась, что преподобный не оглянется и не увидит, что в этот самый момент Джейми в углу самозабвенно целуется с одним парнем из Нью-Йорк-колледжа.

— Она очень нервозная, — продолжал Марк. — Я собирался порекомендовать ей обратиться за психологической консультацией.

— В самом деле? — Печенье, которое я только что прикончила, как-то не очень хорошо пошло, и я подумала, что, наверное, мне надо заесть его чем-то еще, ну вроде как успокоить желудок. Но только чем? Я заметила, что Тед и Маффи все еще беседуют возле чаши с пуншем. Значит, пунш отпадает. А Купер, как и обещал, не сводит с меня глаз. Он стоит рядом с мексиканскими свадебными пирожными. Мммм… Мексиканские свадебные пирожные… нежные, слоеные… вкуснятина. — Все эти вопросы, — сказала я Марку, — вы можете поднять во время слушания. Хотя, возможно, вам самому не мешало бы пообщаться с психологом.

— Мне… с психологом? — поразился Марк. — Это еще зачем?

— Ну… — Мой взгляд упал на обеих миссис Витч, которые пожимали руки президенту Эллингтону и его жене, те, кажется, собрались уезжать. Президент Эллингтон поддерживал жену под руку, и, насколько я могу судить, только это и помогало ей держаться на ногах.

— Птицы, — повторяла миссис Эллингтон, имея в виду своих попугаев какаду, она частенько о них упоминает, когда выпьет лишнего. — Птицы.

Я заставила себя отвести взгляд от миссис Эллингтон с ее смешными ужимками и посмотреть на преподобного Марка.

— Как я поняла, это не первый колледж, в котором вы попадаете в такую историю.

Лицо Марка резко изменилось. За доли секунды оно превратилось из красивого и приятного в мрачное и злое. Я и опомниться не успела, как его пальцы сомкнулись вокруг моей руки так крепко, что мне стало больно. Вернее, это не столько причиняло боль, сколько раздражало.

Я ойкнула и огляделась, ища взглядом Купера.

Но возле стойки охраны кое-что произошло. Появился человек, которого никто не ожидал увидеть на поминальной службе по Оуэну Витчу. И этим человеком был подозреваемый в убийстве — Себастьян Блументаль.

Сказать, что поднялась страшная суматоха, было бы сильным преуменьшением. Охранник, как обычно делают все охранники в кампусе (естественно, за исключением Пита), впустил его, и Себастьян, за которым с выражением решимости на лице шла Сара, направился прямиком к Пэм Не-Зовите-Меня-Миссис-Витч. Понятия не имею, как он узнал, что она и есть безутешная вдова. Возможно, вычислил ее, потому что она стояла рядом с древней матерью покойного.

Как бы то ни было, все взгляды в зале, включая мой собственный, были устремлены на разыгрывающуюся драму. Себастьян протянул руку со словами: «Миссис Витч? Позвольте выразить соболезнования…»

Пэм отшатнулась. Одновременно Марк Холстед рванул меня за руку и потащил к ближайшей двери в бассейн.

Я взвизгнула. Мой визг наверняка привлек бы внимание и насторожил бы стоявших поблизости, если бы в ту же самую секунду Пэм не завизжала, заглушив все остальные звуки в радиусе пяти миль (я, конечно, преувеличиваю, но не очень сильно: у нее оказались на удивление мощные легкие).

Что было дальше, мне не удалось узнать, поскольку в следующее мгновение я оказалась на лестнице. Но подозреваю, что Себастьяну попытались выцарапать глаза. Честное слово, не понимаю, о чем Сара думала, когда поддалась на уговоры прийти сюда. Это была плохая идея. Очень.

В любом случае, мне не довелось увидеть, как миссис Витч номер один и номер два отреагировали на появление предполагаемого убийцы Оуэна, если не считать пронзительного крика миссис Витч номер два. Не довелось, потому что Марк в мгновение ока вытащил меня на лестничную клетку и прижал к шлакоблочной стене. По-видимому, он очень старался убедить меня, что я должна держать информацию о его предыдущих местах работы и увольнениях из этих мест при себе.

Мы стояли на верхней площадке очень крутой лестницы, Марк оказался на удивление сильным для его профессии. Вполне возможно, он сбросит меня вниз, а потом заявит, что я нечаянно упала сама. И все в это поверят. Ведь я не славлюсь ловкостью и грацией.

— Послушайте! — Марк встряхнул меня. Обе его руки лежали на моих плечах, он сжимал их так крепко, что нарушал кровообращение. — Я не виноват! Я хорошо выгляжу, и девушки сами ко мне лезут! Конечно, я им отказываю, тогда они сердятся и подают на меня жалобы! Это не я, это все… это они!

— Марк, — сказала я как можно спокойнее. Лестница была ограждена всего лишь тонкими металлическими перилами, в воздухе стоял резкий запах хлорки. Все это напомнило мне, что я не раз и не два пыталась сжечь калории, занимаясь плаванием. Можно подумать, из этого что-нибудь вышло. Как бы не так. Из бассейна я всегда возвращалась домой голодной как волк. И однажды умяла целый батон итальянского хлеба. Просто так, без ничего. — Меня не интересуют эти девушки, меня интересует только Оуэн.

— Оуэн? — Марк растерянно сморщился. — Это еще кто такой?

— Оуэн Витч, — напомнила я. — Человек, о котором вы только что произносили речь.

— А он-то какое имеет ко всему этому отношение? — изумился Марк. — Господи… надеюсь, он не жаловался, что я и к нему приставал? Про меня можно много чего сказать, но я не гей!

Я засмеялась — просто ничего не смогла с собой поделать.

— Неплохо сказано.

— Я говорю серьезно! Хизер, я знаю, у меня есть определенная проблема, но… многим девушкам это нравится.

Особенно тем, которые выглядят не так хорошо, как другие. Вы понимаете, что я имею в виду? Некрасивые, толстые… у них от моего внимания повышается самооценка. Я ничего плохого не хотел, честно. Все это только для того, чтобы поднять им настроение. Я прищурилась.

— Боже, ну вы и фрукт! Да вы просто мерзкий!

Но Марк продолжал настаивать на своем. Его лицо находилось всего в нескольких дюймах от моего.

— Хизер, Господь одарил меня приятной внешностью, обаянием… я должен использовать этот дар, чтобы нести другим радость. Я должен использовать его, чтобы выполнять волю Господа…

— Интересно, — перебила я, — с каких это пор убийство стало выполнением воли Господа?

— Убийство? — Марк недоуменно заморгал. — О чем это вы?

— И правда, — сказала я с сарказмом.

Я тянула время. Надеюсь, Купер вычислит, через какую дверь Марк меня вытащил, и примчится на помощь. А пока мне надо занимать Марка разговором.

— Как будто это не вы вчера утром застрелили Оуэна через окно его кабинета, — сказала я. — Чтобы он не выдал вас вашему начальнику и попечительскому совету.

Марк снова недоуменно заморгал.

— Что? Что вы…

— Полно, Марк, — сказала я, — все знают, что это сделали вы. Джейми знает. Я знаю. Полицейские знают. Вы вполне могли бы сдаться. Можете сколько угодно подбрасывать оружие невинным людям, но рано или поздно вас схватят. Это лишь вопрос времени.

И тут Марк сделал нечто совершенно невероятное.

Он рассмеялся. И отпустил меня.

— Так вот из-за чего весь сыр-бор? — Он отошел к противоположному краю лестничной площадки и взлохматил пятерней свои густые темные волосы. — Так вы думаете… О господи… Не верю, что вы это серьезно.

— О, я вас уверяю! — Я все время поглядывала на дверь, уверенная, что в любую секунду может ворваться Купер. Я бы побежала, но Марк Холстед наверняка схватит меня раньше, чем я сделаю хотя бы шаг к двери. Схватит и бросит через перила вниз. — Я серьезна, как сердечный приступ.

— Как я мог убить вашего босса? — требовательно спросил Марк. — Полиция уже арестовала того, кто это сделал.

— Его убили вы, — сказала я. — А потом подбросили пистолет Себастьяну.

— Нуда, конечно. — Марк заговорил очень саркастично. Уж очень саркастично для священника. — И в какое же время застрелили вашего босса?

— Между восемью и восемью тридцатью часами утра.

— Точно, — сказал Марк. — Вы хотите сказать, я сделал это, пока вел утреннюю службу, которую провожу каждый день с семи до восьми тридцати утра, перед как минимум двадцатью или тридцатью студентами? Не будете ли так любезны объяснить, как я выскользнул у них на глазах из церкви, застрелил вашего босса, прокрался обратно и продолжил службу, так что никто не заметил моего отсутствия?

Я растерянно глотнула. Так вот почему детектив Канаван не спешил арестовывать преподобного. Не потому, что уже задержал подозреваемого. А потому, что у преподобного Марка было железное алиби.

— О… — протянула я.

Черт побери! А я так хотела, чтобы убийцей оказался именно он.

— Знаете, — раздраженно сказал Марк, — мне это страшно надоело. Только потому, что несколько религиозных деятелей оказались не совсем порядочными, люди решили, что все лица духовного звания — прирожденные мерзавцы. Мы все либо совратители малолетних, либо изменники, либо хладнокровные убийцы.

— Извините, — сказала я. — Но вы только что сами признали, что приставали к некрасивым и толстым девушкам, чтобы повысить их самооценку. Это просто позор, особенно если учесть, что вы в силу вашего положения имеете над ними некоторую власть, и если им не нравились ваши приставания, вполне возможно, они просто боялись вам об этом сказать.

Марк издал какой-то звук, похожий на блеяние.

— Это не позор! Наоборот, это очень…

Но что «очень», ему объяснить не удалось, потому что дверь резко распахнулась, и в нее со скоростью ракеты влетел Купер.

— Хизер! — Я все еще стояла спиной к стене, когда он меня увидел, его глаза расширились, только я не смогла определить, какое чувство в них горело. По-моему, это был страх. Или как минимум тревога. — Ты в порядке?

— Да, я в порядке, — немного неуверенно пробормотала я. Мне все еще не верилось, что я ошибалась насчет преподобного Марка.

— Я же тебе велел оставаться в зоне моей видимости! — рявкнул Купер.

— Да… но у преподобного Марка оказалось на этот счет другое мнение.

Зря я так сказала, это была моя ошибка. Потому что в следующее мгновение Купер одним прыжком преодолел несколько футов, разделяющие меня и Марка Холстеда, видимо, не замечая выражения паники, появившегося на лице преподобного. Через секунду Купер бросился на преподобного, повалил его, и они оба покатились вниз по лестнице.

 

20

Чтобы разнять Купера и преподобного Марка, потребовались совместные усилия Тома, Стива, Гевина и Джейми (когда я удивилась силе ее мышц, она ответила: «Объездка»). Когда их наконец растащили, оказалось, что мы опоздали — ущерб был уже нанесен. Позже врачи констатировали сломанный нос и ушибленные ребра (у преподобного Марка) и вывихнутый палец и возможное сотрясение мозга (у Купера). Однако подтвердить, есть ли у Купера сотрясение мозга, не удалось, потому что он отказался ехать в больницу.

— Что они могут сделать при сотрясении мозга? — спросил Купер после того, как врач вправил ему мизинец. — Скажут, чтобы я не принимал кодеин и посадят кого-нибудь будить меня каждые два часа, чтобы убедиться, что я не впал в кому? Извините, но это я и дома могу сделать.

Марк отнесся к перелому носа спокойно и даже не стал выдвигать против Купера обвинение, когда узнал, что на него напал Картрайт из «Картрайт рекордс».

— Возможно, оно и к лучшему, — сказал он, усаживаясь в машину «скорой помощи». (В отличие от Купера преподобный охотно дал отвезти себя в больницу Святого Винсента, вероятно, чтобы оттянуть момент неприятного разговора с начальством по возвращении в студенческую часовню.) — Теперь моя проблема решится, потому что я стану не таким привлекательным для дам.

— Да, — сказала я. — Желаю удачи.

Хотя преподобный Марк и не убивал доктора Витча, распоряжение об объявлении персоной нон-грата я не отменила, а Джейми по-прежнему собиралась подать на него официальную жалобу, к которой я обязательно добавлю собственное примечание с его признаниями и информацией о том, что с предыдущих мест работы его уволили по неразглашенным причинам.

Пусть он и не убийца, но все равно остается подонком.

Наконец волнения улеглись, и все мы медленно двинулись в сторону Фишер-холла. Медленно, потому что подстраивались под шаг Купера: похоже, у него были и еще какие-то повреждения, о которых он не рассказал врачам.

— Признаться, церемония меня разочаровала, — сказал Себастьян.

Я не удержалась от колкости:

— Ну да, все бы шло хорошо, если бы не появился ты.

Я вертелась вокруг Купера, готовая подхватить его в любую минуту, если он вдруг начнет падать. Ему это не нравилось, и он уже два раза просил меня не путаться под ногами. Я сказала, что присматриваю за ним, так же как он присматривал за мной в спортивном центре. А он заявил, что на него никакие священники-убийцы не охотятся.

— Это я во всем виновата, — вздохнула Сара. Мы плелись по Бликер-стрит мимо подземных развлекательных клубов и надземных маникюрных салонов и магазинов суши. — Мне казалось, будет правильно, если Себастьян придет на поминальную службу, чтобы отдать дань уважения. Мне и в голову не приходило, что миссис Витч окажется такой психованной.

— А какой реакции ты от нее ожидала? — поинтересовался Гевин. — Только что пришили ее бывшего мужа.

— Вот именно, — продолжала Сара. — Бывшего, а не нынешнего. Ее реакция совершенно неоправданна. У этой женщины явно остались какие-то нерешенные вопросы с Оуэном.

Себастьян и Сара держались за руки. Очевидно, обед с Блументалями прошел удачно. По сути дела, мы с Купером были единственными, кто возвращался в Фишер-холл, НЕ держась за руки. Определенно, любовь разлита в воздухе.

После того как «скорая помощь» уехала, я поискала глазами Теда, но нигде не нашла. Исчезла и Маффи. Я не говорю, что они ушли вместе, но они оба исчезли.

Конечно, к тому времени все остальные тоже разошлись. Появление возле спортивного центра двух машин «скорой помощи» оказалось в некотором роде знаком окончания приема. Том и Стив ушли к себе — они жили по другую сторону от парка. Эллингтоны, естественно, уехали на своей машине, миссис Витч тоже.

Вообще-то, Тед мог бы задержаться, чтобы проводить меня до дома — как-никак меня недавно пытались убить.

Но, наверное, как только ты расстаешься с парнем, на него больше нечего рассчитывать.

— Мне просто кажется, — сказала я Себастьяну, — что если ты хотел представиться бывшей жене Оуэна, тебе стоило выбрать более подходящий момент.

— Так в том-то все и дело! — воскликнул Себастьян. Мы дошли до улицы МакДугал и свернули на нее. До Фишер-холла оставалась пара кварталов. С этого расстояния мы уже слышали шум собрания КРА, проходившего в парке. Того самого, на котором я отказалась петь. — Я уже встречался с Пэм.

— Извини, но это невозможно. Она только сегодня приехала в город. А ты всего несколько часов назад вышел из тюрьмы.

— Я хочу есть, — заныла Джейми. Ничего удивительного — мы проходили по Третьей Западной улице, и ветер доносил до нас аппетитные запахи из пиццерии Джо.

— Мы закажем еду, когда доберемся до дома, — пообещал Гевин. — Если ты не хочешь поесть в кафе.

— Здорово, — мечтательно сказала Джейми. — Я хочу пиццу с колбасой и грибами, а ты?

— Можешь себе представить: я тоже обожаю колбасу и грибы! — обрадовался Гевин.

Мы перешли Третью Западную улицу, направляясь к Четвертой Западной.

— Мы встретили Пэм вчера, в кружке шахматистов, — сказала Сара. — По крайней мере, я думаю, это была она. Правда, Себастьян?

— Точно, — кивнул Себастьян. — Она расспрашивала про КРА и взяла кое-какую нашу литературу.

— Не может быть! — заявила я. — Невозможно! Вчера утром ее не было в Нью-Йорке, она не могла примчаться так быстро, поскольку живет в Айове.

— В Иллинойсе, — поправил Купер.

— Неважно. Она объявилась в Фишер-холле сегодня утром. С чемоданом.

Сара растерялась.

— Себастьян, тогда кто же была та женщина вчера?

— Не знаю. — Себастьян покачал головой. — Я так устал, что голова плохо работает.

— Бедняжка! — Сара погладила его по щеке, на которой уже проступила щетина. Видно, в «Райкерз» заключенным не выдают бритвы. — Давай-ка уложим тебя в кроватку. Утром тебе станет лучше.

— Нет, — устало сказал Себастьян, — мне нужно идти на собрание.

К моему удивлению, Сара возразила:

— КРА один вечер может обойтись без тебя.

— Нет. — В голосе Себастьяна слышалась безмерная усталость. — Это мой долг, я должен пойти.

— Ладно, — решительно сказала Сара, — но сначала нам нужно переодеться. Мы же не можем идти в таком виде.

Мы дошли до парка. Теперь шум протестов стал гораздо громче, было уже видно толпу, собравшуюся у арки Вашингтон-сквер, где установили временную трибуну. На трибуне кто-то стоял с мегафоном и поощрял толпу скандировать:

— Чего мы хотим?

— Равных прав!

— Когда мы их хотим?

— Сейчас!

Спустились сумерки. Вечер был теплый, и в парке болталась обычная публика — скейтеры, бегуны с собаками (и почему у них всегда собаки?), молодые влюбленные парочки, наркоторговцы и вечно бранящиеся старики из шахматного кружка.

Ну и, конечно, полицейские. Ими парк просто кишел — из-за собрания студенческого союза.

А перед зданием, где жил Оуэн, на том же самом месте, что и днем, стоял трейлер для перевозки мебели. Только теперь двери фургона были закрыты. Тот, кто его арендовал, явно собирался уезжать.

И хорошо, потому что по эту сторону парка запрещено парковать машины на ночь.

— Хизер, если я выпишу на Себастьяна гостевой пропуск, — обратилась ко мне Сара, — ты его подпишешь?

— Сара! — сказала я с раздражением.

Мне хотелось только одного: поскорее довести Купера до дома и уложить в кровать. А потом мне придется будить его каждые два часа, так что нормально поспать этой ночью ни одному из нас не удастся. Когда я думала о том, что чуть было его не потеряла, мне становилось страшно.

Там, на лестнице, он мог сломать позвоночник. А могло быть и хуже.

— Я знаю, — сказала Сара, — что заявку на пропуск положено подавать за сутки, но откуда я могла знать, что Себастьяна выпустят? — В сгущающихся сумерках ее темные глаза расширились и смотрели на меня с мольбой. — Ну пожалуйста.

Я вздохнула.

— Ладно. Куп, ты не против, если мы ненадолго завернем в Фишер-холл?

— Конечно, — сказал Купер. — Делай, что тебе нужно, а я пойду домой.

— Куп! — Чуда не произошло: характер Купера ничуть не изменился в результате сотрясения мозга. — Это ненадолго.

— Я взрослый мужчина и вполне способен самостоятельно дойти до собственного дома, который находится всего лишь за углом. — Видя мою унылую физиономию, он протянул руку и взъерошил мне волосы (между прочим, не люблю я этот жест). — Хизер, ничего со мной не случится. Встретимся дома.

И вот он, прихрамывая, уходит прочь.

Сара посмотрела ему вслед, нервно покусывая нижнюю губу. Потом повернулась ко мне и увидела, что мои взгляды мечут молнии в ее сторону.

— Извини, ради бога, — сказала она. — Это так мило с твоей стороны… особенно после всего, что я натворила. Знаю, я не заслуживаю…

— Пошли, — перебила я.

Мы вошли в здание. Фишер-холл ночью живет совсем в другом ритме. И по этому поводу я могу сказать только одно: слава богу, что я работаю днем. В девять утра, когда я прихожу на работу, большинство жильцов или на занятиях, или еще спят, и до моего ухода, то есть до пяти вечера, большая часть из них не возвращается или не встает. А когда они дома, как сейчас, вестибюль гудит от их кипучей деятельности: кто-то катается на роликах, кто-то регистрирует гостей, кто-то лупит по кнопкам лифтов, кто-то жалуется, что телевизор в вестибюле плохо показывает, кто-то звонит на этажи своим друзьям, кто-то проклинает почту, кто-то просто кричит друг другу «привет» — короче, сумасшедший дом.

Не представляю, как выдерживают директора, должности которых предусматривают проживание в резиденции. Некоторые, например Саймон Хейг, превратились в пронырливых хорьков, и это помогает им выжить. Другие сохраняют невозмутимость просто потому, что с них все как с гуся вода. Том из таких. Надеюсь, я стану именно таким директором. Если, конечно, свершится чудо и я получу степень бакалавра, потом магистра, а потом займу должность директора (хотя если это когда-нибудь случится… мне не позавидуешь). Третьи превращаются в завзятых бюрократов вроде Оуэна. Подозреваю, я могу стать именно такой. Я прямо чувствую, как при виде следов от роликов на мраморном полу вестибюля у меня кровь стынет в жилах. Утром, выйдя на работу, Хулио за сердце схватится, когда увидит. Но тут я вспомнила, что он не выйдет утром, потому что бастует.

Я заполнила гостевой пропуск и протянула его Себастьяну.

— Держи. Оттянись по полной. Себастьян посмотрел на пропуск.

— О! — Некоторое время он был похож не на подозреваемого в убийстве и не на лидера студенческой революции, а на испуганного мальчишку, который впутался во что-то, что ему не по силам. — Хизер, большое спасибо! Ты не представляешь, как много это для меня значит. Я знаю, Сара тебе рассказала про мою ситуацию с соседом по комнате и про то, что родители сняли мне номер в отеле, но… Мне очень приятно, что я могу остаться с Сарой. Она… она очень много для меня значит. До недавнего времени я просто не понимал, как много.

Сара смущенно уставилась на острые носки своих туфель, очаровательно краснея и, по-видимому, не сознавая, что Себастьян смотрит на нее. Меня разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, меня от них тошнило, а с другой — мне хотелось обнять эту парочку. Они такие славные.

И вдруг я поняла, что испытываю еще одно чувство. Зависть.

Я тоже так хочу.

Мне казалось, что нечто подобное у меня есть. Но, к счастью, я вовремя поняла, что это не так. Не сказать, чтобы существовала реальная опасность наделать глупостей, например выйти замуж или отправиться пешком в Аппалачи. Но все равно. Мне бы хотелось, чтобы у меня было то же, что есть у них. Когда-нибудь.

В итоге я просто пробурчала:

— Ладно, вы двое, не забывайте про безопасный секс. И, между прочим, Сара, ты все еще на дежурстве. Если позвонит помощник директора, ты должна снять трубку. Несмотря ни на что.

Сара покраснела еще гуще.

— Ну конечно, Хизер, — пробормотала она, глядя в пол.

Услышав мое имя, какая-то студентка глубоко вдохнула и бросилась ко мне.

— Боже, вы Хизер Уэллс? — закричала она.

Я возвела глаза к небу, моля Бога дать мне силы.

— Да, а что?

— О господи, я знаю, что офис уже закрыт, но ко мне неожиданно приехала двоюродная сестра, клянусь, мне ужасно нужен гостевой пропуск, не могли бы вы сделать для меня исключение… я буду перед вами в долгу…

Я показала на Сару.

— Тебе нужна она. А меня тут нет.

Я прошла через вестибюль и вышла в вечернюю прохладу.

Стоя в круге голубоватого света, падающего от фонаря над дверью, я посмотрела на парк, стараясь не обращать внимания на группки курильщиков, которые понижали голоса до шепота, распознав во мне «борца с наркотиками».

Митингующие в парке теперь скандировали:

— Профсоюзный договор — сейчас! Неуважение — никогда!

Не очень-то складные фразы, однако митингующие казались весьма довольными собой.

Вечер был прекрасный — слишком прекрасный, чтобы возвращаться домой так рано. Но, с другой стороны, теперь, когда папа переехал, мне надо выгуливать Люси, да еще и заботиться об одном частном детективе, у которого почти сотрясение мозга.

Интересно, что бы я сейчас делала, будь я нормальной одинокой девушкой в Нью-Йорке, вроде Маффи? Наверняка пошла бы куда-нибудь с подругами. Правда, у меня нет подруг. Нет, это не совсем так. Но одна одинокая подруга занята тем, что преследует моего коллегу с четырьмя детьми, а другая — замужняя — сейчас слишком переполнена гормонами, чтобы с ней можно было нормально повеселиться.

Я посмотрела на фургон для перевозки мебели. Он все еще стоял.

Интересно, что будет с Маффи, когда закончится забастовка? Должна же она когда-то кончиться. Вряд ли президент будет долго терпеть огромную надувную крысу перед своим кабинетом. Работу Маффи конечно не потеряет, и это для нее счастье — не придется отказываться от квартиры, ради которой она продала свадебный сервиз. Но чем она будет заниматься целыми днями?

Наверное, начнет тренироваться — готовиться к пешему походу с Тедом. Из них действительно получится красивая пара. Правда, между ними еще меньше общего, чем между мной и Тедом, — не представляю Маффи на Аппалачской тропе. Как она там сможет делать эту свою пышную прическу без фена? А Тед вряд ли когда-нибудь заинтересуется орнаментом на фарфоре. Но ведь люди меняются.

«Убийство всегда кому-нибудь выгодно».

Это сказал Купер, когда стоял не так уж далеко от того места, где сейчас стою я.

«Всегда».

И тут меня вдруг осенило. Наверное, эта мысль давно существовала где-то на краешке моего мозга, между сознательным и бессознательным, так же как и мои истинные чувства по отношению к Теду. Но по каким-то неведомым причинам я все время отталкивала эту мысль — наверное, потому, что она была неудобная. Но сейчас я впустила ее в сознание.

И она там осталась.

Я знала, что мне нужно с этим что-то делать. Сейчас.

Я повернулась. Но вместо того чтобы идти налево, в направлении дома, я пошла направо, в ту сторону, где жил Оуэн и где сейчас стоял мебельный фургон. Я вошла в здание, где остановилась Пэм, подошла к привратнику и попросила позвонить в квартиру Оуэна.

— Как мне вас представить? — спросил привратник.

Это был один из людей Розетти, и он изо всех сил старался произвести хорошее впечатление, что было нелегко с зубочисткой во рту.

— Скажите, что пришла Хизер, — сказала я.

— Хорошо.

Пэм, похоже, удивилась, но велела меня впустить. Сама не знаю почему я сделала то, что сделала дальше. Я только помню, что меня затрясло. И не от страха. От гнева.

Я могла думать только о дурацких тряпичных куклах на свитере Пэм, о черной и белой кукле, держащихся за руки.

Просто удивительно, какие мысли приходят в голову, когда перед глазами проносится жизнь твоего босса.

Я решительно двинулась к лифту. Здание, где жил Оуэн, — кстати, здесь же живут президент Эллингтон и его жена, — ничем не напоминает Фишер-холл. Это воплощение элегантности — кругом мрамор и полированная медь, — и в это время суток здесь тихо. В Лифте, кроме меня, никого не было. Здесь даже не было слышно шума митинга КРА. До шестого этажа, на котором жил Оуэн, я поднималась в полной тишине, пока короткое «динь» не возвестило, что лифт пришел на нужный этаж. Двери раздвинулись. Я вышла в коридор и направилась к квартире J-6. К квартире, в которой жил Оуэн.

Пэм открыла дверь даже до того, как я постучалась.

— Хизер! — улыбнулась она. Пэм сменила черный костюм, в котором была на поминальной службе, на все тот же свитер с тряпичными куклами. Как будто свитер с куклами, держащимися за руки, должен был принести в мир гармонию.

— Какой сюрприз! — воскликнула она. — Я вас не ждала. Вы решили меня навестить? Наверное, из-за того скандала на поминальной службе? Это было ужасно, правда? Поверить не могу, что такое случилось! Может, зайдете?

Я вошла в квартиру. Как я и ожидала, он исчез. Я имею в виду фарфоровый сервиз. Все до единого предметы белого с голубым рисунком фарфорового сервиза, которые Оуэн держал в буфете в гостиной, исчезли.

А заодно и буфет, в котором сервиз был выставлен.

— Это очень мило с вашей стороны, — продолжала Пэм. — Оуэн действительно отзывался о вас очень хорошо, он говорил, что вы очень внимательная и заботливая по отношению к студентам. Я вижу, что эти качества простираются и за пределы вашей работы. Но прошу вас, не волнуйтесь за меня. Я в порядке, правда. Не хотите ли чашечку кофе? Или, может быть, травяного чая? Мне не трудно, я как раз собиралась заварить его для себя.

Я повернулась к ней лицом. Гарфилд спал, свернувшись клубочком на диване. До моего прихода Пэм явно сидела с ним рядом: телевизор работал, а пульт лежал на диване.

— Где он? — спросила я.

Мой голос прозвучал резко, сама не знаю почему. Пэм посмотрела на меня, не понимая:

— Кто, дорогая?

— Не кто, а что, и вы прекрасно понимаете, о чем речь. Он в том фургоне, который стоит на улице?

Она по-прежнему смотрела на меня недоуменно, но на ее щеках выступили два ярких красных пятна.

— Хизер… боюсь, я не знаю, о чем вы говорите…

— Фарфор, — сказала я. — Свадебный сервиз, который по решению о разводе достался Оуэну. Свадебный сервиз, из-за которого вы его убили. Где он?

 

21

— Дайте мне ключи, и все, — сказала я и протянула руку.

Некоторое время Пэм молча смотрела на меня с большим удивлением, а потом вдруг расхохоталась, запрокидывая голову.

— Вот это да! — Она протянула руку и легонько толкнула меня. — Оуэн говорил, что вы большая шутница. Если честно, он говорил, что вы так много времени тратите на дурачества, что иногда он беспокоился, как вы успеваете делать свою работу.

Вот этому, в отличие от болтовни про скорость печати, я верю, Оуэн вполне мог такое сказать.

— Я не шучу, и вы это прекрасно знаете, — сказала я. — Пэм, отдайте мне ключи. Это вам с рук не сойдет, я этого не допущу. И полиция тоже. Вы не можете просто так упаковать вещи жертвы и уехать с ними. Наверняка на этот счет существует определенный протокол, который должен выполняться.

Пэм перестала смеяться, но все еще улыбалась. Улыбка ее была какой-то неестественной: она напоминала улыбающийся рот, вырезанный в тыкве к празднику Хэллоуина. Или улыбку Маффи Фаулер.

— Протокол… — Пэм издала короткий злобный смешок. — Теперь вы заговорили прямо как Оуэн.

— Послушайте, Пэм, — начала я.

Сейчас я сама не понимала, почему так долго не замечала, что она совершенно сумасшедшая. Я поняла, что мне придется действовать очень осторожно. Но я не особенно волновалась, потому что знала — орудие убийства благополучно заперто в ящике с вещественными доказательствами в полицейском участке. Пэм ничего не могла мне сделать. Вернее, могла попытаться полезть на меня с кулаками, но я как минимум лет на десять моложе и фунтов на двадцать тяжелее. Если дойдет до драки, я без труда ее одолею. На самом деле мне даже хотелось, чтобы Пэм на меня напала.

Да, Оуэн мне не особенно нравился. Но еще меньше мне понравилось лицезреть его с простреленной головой. И я с превеликим удовольствием врезала бы той, из-за которой мне пришлось столько всего вытерпеть.

— Не играйте со мной, — сказала я. — Я знаю, что это вы его убили. Знаю, что вы приехали не сегодня, как пытались представить. Вы уже вчера были здесь. Вас видели в кружке шахматистов через дорогу отсюда.

Пэм уставилась на меня, чуть приоткрыв рот. Однако она все еще улыбалась.

— Это… это такая глупость, — проговорила она.

Честное слово. Так и сказала. «Глупость». Не «ерунда», не «чушь собачья», а «глупость».

— Я знаю, это вы подбросили пистолет Себастьяну Блументалю, — продолжала я. — Знаю и то, что вы с Оуэном воевали из-за свадебного сервиза. Оуэн мне об этом рассказывал. Он хотел, чтобы сервиз достался ему, уж не знаю почему. Наверное, потому что вы хотели его получить, а он хотел отомстить вам за то, что вы с ним развелись, и поскольку у него совершенно не было развито воображение, он не мог придумать другого способа с вами поквитаться. Я не знаю, когда вы приехали в город, но, думаю, полиции будет нетрудно это установить. Как вы это сделали? Взяли напрокат фургон и приехали на нем? Потом выждали момент, пока Оуэн окажется один, и выстрелили ему в голову? Так все было?

Пэм медленно замотала головой. Ее седеющие волосы были так тщательно уложены перед поминальной службой и закреплены лаком, что ни один волосок не шелохнулся.

— Вы очень творческая натура, — сказала она, все еще улыбаясь. — Наверное, это потому, что вы работали в шоу-бизнесе.

— Пэм, это называется преднамеренное убийство, — сообщила я. — Думаю, за него вам грозит пожизненное заключение. Вы совершили и еще одно преступление — подбросили оружие невинному человеку. Из-за этого вас не выпустят досрочно.

Пэм все мотала головой. Самое странное, что при этом она продолжала улыбаться. Только улыбка не затрагивала глаз, казалось, она так и примерзла к губам.

— Не могу поверить, что ты на его стороне, — сказала она сквозь эту замороженную улыбку.

— На чьей стороне?

— Ты знаешь, на чьей. На стороне Оуэна. Ты с ним работала. Изо дня в день, в одном офисе! Ты же видела, какой он! Планы, графики, расписания встреч… Это был не человек, а робот!

Я заморгала. Улыбка наконец сошла с ее лица. Красные пятна на щеках расползлись, и все ее лицо стало красным. В глазах, которые когда-то были нежно-карими, появился какой-то маниакальный блеск, который мне совсем не понравился. Она больше не походила на хрупкое создание. Если хотите знать мое мнение, она походила на психопатку.

Я попятилась. Возможно, идея явиться сюда была не такой уж удачной.

— Но… Пэм, это же ты вышла за него замуж.

— Да, вышла, — прошипела Пэм. — Я познакомилась с ним, когда училась в колледже. Я специализировалась на искусстве и была совершенно безбашенной, чего я только не попробовала: наркотики, эксперименты в сексе… а он работал помощником директора резиденции и был прямым, как стрела, и мне тогда казалось, что именно это мне и нужно, чтобы немножко угомониться. Но мне вовсе не нужно было, чтобы он меня подавил. Чтобы мое творчество душили в течение двадцати лет! Но именно так все и вышло. Пока я наконец не набралась храбрости уйти от него. Ты права, он действительно требовал, чтобы фарфор отошел к нему. Мой прекрасный сервиз! Вовсе не потому, что сервиз был ему нужен, а потому, что он знал, как я этот сервиз люблю. Чтобы наказать меня за то, что я от него ушла! Но в конце концов сервиз достался мне!

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, Пэм, не достался. Я не позволю тебе его забрать. Отдай ключи.

Теперь Пэм уже рыдала в открытую, из карих глаз брызнули слезы и полились по щекам, закапали на вышитых тряпичных кукол.

— Я… я… — Казалось, больше она ничего не может сказать.

Я протянула руку и сказала как можно спокойнее:

— Ну же, Пэм, отдай ключи. Уверена, мы сможем как-нибудь решить вопрос с окружным прокурором. Может, удастся сослаться на синдром избитой жены или что-нибудь в этом роде. Может, тебя отправят в такое же место, в какое отправили Марту Стюарт. Там есть условия для занятий разными ремеслами, и ты сможешь заниматься своей любимой керамикой.

Пэм вздохнула и повернулась к комоду.

— Вот так, хорошо. — Я старалась говорить с ней нежно, но вто же время твердо, как с анорексичками, которых время от времени приводят в наш офис и которых мне приходится уговаривать съесть хоть кусочек особого высококалорийного пончика — их нам присылают диетологи специально для того, чтобы подкормить таких девушек и, как у нас говорят, внести хоть капельку здравого смысла в их изголодавшиеся по витаминам мозги.

Но когда Пэм повернулась ко мне, я к своему разочарованию увидела, что в руке она держит вовсе не ключи.

Она держала пистолет.

И нацеливала его прямо на меня.

— Ты же не думаешь, — сказала она (на ее лицо снова вернулась та жутковатая улыбка), — что у меня был всего один пистолет? Правда, Хизер? Ты же знаешь, я сельская девушка, я выросла среди ружей и умею ими пользоваться.

Я глазам своим не верила. Какая же она лживая, насквозь фальшивая! Ее свитер врет, она совсем не верит в межрасовую гармонию!

Хотя, может быть, и верит.

Но, похоже, для нее не составляет никакого труда убивать людей. Включая ни в чем не повинных помощников директоров резиденции.

— Пэм! — Я подняла обе руки. — Ты же не хочешь меня убивать.

Пэм сделала шаг ко мне.

— Очень даже хочу, — сказала она. — Потому что к тому времени, когда твой труп найдут, я буду далеко. Так что мне совсем несложно тебя убить.

Я попятилась. Но на каждый мой шаг назад Пэм делала шаг вперед. Я огляделась, лихорадочно соображая, что же мне делать. Оуэн содержал квартиру в таком же безупречном порядке, какой царил в его кабинете. В отличие от моей комнаты здесь не было вещей, которые валялись просто так и которыми я могла бы запустить в мою потенциальную убийцу. Не было здесь причудливой настольной лампы в форме русалки, купленной на блошином рынке, а из такой лампы получился бы неплохой снаряд. Не было здесь аквариума с морскими ракушками, который я могла бы метнуть. Вряд ли бы я попала, но в любом случае это лучше, чем ничего не делать.

Хуже всего было то, что никто не знал, что я отправилась сюда, — если не считать того придурка с зубочисткой во рту, который сидит внизу у входа. А он даже не работает в колледже, он работает на Розетта, и вероятность того, что он обратит внимание на раздавшийся где-то наверху выстрел, — не больше, чем вероятность того, что он обратит внимание на звяканье друг о друга массивных золотых цепей, висящих у него на шее.

Мне крышка.

И за что я гибну?

За Оуэна.

А ведь он мне даже не нравился! Но попытаться все равно надо.

— Пэм, это не Айова, — информировала я. — Кто-нибудь обязательно услышит выстрел и вызовет полицию.

— Я из Иллинойса, — поправила Пэм. — А об этом я уже подумала.

Она опустила руку, дотянулась до телефона, стоявшего на столике рядом с диваном, на который я плюхнулась (я пятилась, пока не уткнулась в диван), и набрала 911.

Когда на том конце провода сняли трубку, она заговорила прерывающимся, дрожащим от паники голосом:

— Алло, оператор? Срочно пришлите полицию! Я звоню из квартиры J-6. Дом двадцать один по Западной Вашингтон-сквер. Бывшая поп-звезда Хизер Уэллс сошла с ума, ворвалась в мою квартиру и пытается меня убить. У нее пистолет! Ой!

И она повесила трубку.

Я смотрела на нее совершенно остолбеневшая.

— А вот это, — сказала я, — была большая ошибка. Пэм пожала плечами.

— Это же Нью-Йорк, знаешь, сколько им понадобится времени, чтобы добраться сюда? К тому времени, когда они приедут, я давно исчезну. А ты истечешь кровью и умрешь.

Пэм, по-видимому, не понимала, что происходит в парке в каких-нибудь ста ярдах от входа в дом, где жил ее бывший муж. И сколько там из-за этого события полицейских.

Но с другой стороны, даже если в ближайшие двадцать секунд в квартиру J-6 ворвется десятка два полицейских, от этого будет мало толку, если она к тому времени успеет всадить мне пулю в лоб, как всадила Оуэну.

А когда Пэм подняла пистолет и направила его в мою голову, я поняла, что именно это она и собирается сделать.

— Прощай, Хизер, — сказала она. — Знаешь, Оуэн был прав, не такой уж ты хороший администратор.

Оуэн это сказал? Вот это да! Это называется неблагодарность! А я-то старалась, помогала ему, когда он только начинал работать: ввела его в курс дела, объяснила все де тали, показала, где можно купить самые вкусные крендели (за пределами нашего кафетерия, естественно). И после этого он сказал, что я плохой администратор? О чем он только думал? Он хотя бы видел, как я все организовала на ресепшн, заставила ребят самих следить за табелями учета рабочего времени? А как насчет моего новаторского способа заставить студентов обращать внимание на то, что происходит в здании и вокруг него? Я имею в виду бюллетень «Новости Фишер-холла». Неужели Оуэн совершенно не понимал, что Саймон Хейг из Вассер-холла украл мою идею и тоже стал выпускать студенческий бюллетень, причем ему даже хватило наглости назвать его «Новости Вассер-холла»? Не понимал?

Но сейчас мне некогда было разбираться в собственных чувствах по поводу его предательства, потому что нужно было уклониться от пули, которую в меня выпустила Пэм. Я пригнулась, нырнула за диван и попутно схватила единственную вещь в квартире, которая могла дать мне хотя бы полшанса пережить следующие две минуты, пока парни (и девушки) в голубой полицейской форме не примчатся сюда и не спасут мою страдающую целлюлитом задницу.

И этой «вещью» был Гарфилд.

Который, между прочим, был не очень-то рад, что его схватили с диванной подушки.

Впрочем, грохот выстрела на таком близком расстоянии тоже не очень-то его порадовал.

Рыча и царапаясь, большой рыжий полосатый котяра отчаянно пытался вырваться.

Но я одной рукой держала его за шкирку, а другой — за объемистое брюхо. Он выпустил когти, но, к счастью, его лапы до меня не доставали. Так что вырваться ему было невозможно.

Но он этого не знал. Он весил, наверное, фунтов двадцать пять, и все эти двадцать пять фунтов разъяренных мышц обратились против меня. Несколько секунд я не чувствовала ничего, кроме запаха пороха и вкуса шерсти, которая лезла мне в рот, когда я буквально приземлилась на кота.

Но зато я жива.

Я жива.

Я жива.

Пэм растерянно уставилась на место, где я только что стояла. Потом, недоуменно заморгав, повернулась и посмотрела туда, куда я отпрыгнула с дивана. И когда она увидела, кого я держу в руках, ее глаза расширились.

— Вот именно, Пэм, — сказала я. Мой голос звучал до странности приглушенно. Это потому, что грохот выстрела был таким громким, что все остальные звуки, включая яростные протесты создания, которого я держала в руках, звучали глухо, как звуки города после сильного снегопада. — Гарфилд у меня. Сделай только шаг, и, клянусь, ему не поздоровится.

Улыбка, блуждавшая по лицу Пэм, застыла, верхняя губа задергалась.

— Ты… ты блефуешь, — пробормотала она, заикаясь.

— Хочешь проверить?

Глупый кот все еще пытался вырваться, но он мог освободиться только через мой труп. В буквальном смысле.

— Попробуй снова спустить курок. Может, ты и попадешь в меня, но до того, как я умру, мне все равно хватит времени свернуть ему шею, и, клянусь, я это сделаю. Я люблю котов, но не этого.

И я говорила искренне. Особенно когда кот Оуэна впился зубами мне в запястье. Ой! Разве не я привела в квартиру Пэм, чтобы она дала этому дурацкому коту его дурацкие таблетки? И вот вам благодарность! Что зверь, что хозяин.

Лицо Пэм исказилось от боли, хотя кровью истекала я, а не она.

— Гарфилд! — страдальчески закричала она. — Отпусти его, ведьма!

«Ведьма», а не «сука». Неподражаемо.

Мне показалось, что из коридора донеслись голоса, хотя точно я сказать не могла, поскольку наполовину оглохла. В дверь квартиры забарабанили.

— Пэм, опусти пистолет, — сказала я, чтобы потянуть время. — Опусти пистолет, и никто не пострадает, в том числе и Гарфилд. Ты можешь сдаться, еще не поздно.

— Ты… ах ты… злючка! — Глаза Пэм заблестели от слез. — Я хотела взять только то, что мне положено! Я хотела начать все с чистого листа! Отпусти кота, и будем считать, что мы квиты. Я уйду — заберу Гарфилда и уйду. Только дай мне фору по времени.

— Не могу, Пэм. Ты сама вызвала полицию. Думаю, они уже здесь.

В коридоре прогремело нечто похожее на взрыв. Пэм обернулась. В гостиную ворвались четверо или пятеро доблестных нью-йоркских полицейских.

Наверное, никогда в жизни я не была так счастлива видеть полицейских. Не будь я всецело поглощена борьбой с котом и попытками не дать ему меня загрызть, я бы бросилась и расцеловала их всех.

— Мэм! — крикнул первый полицейский. Дуло его пистолета было направлено в грудь Пэм. — Бросить оружие, лечь на пол, руки за голову, или я буду стрелять!

Я напряженно думала: «Отлично, она бросит пистолет, тогда я смогу отпустить этого глупого кота, потом я пойду домой, и вся эта история кончится, я смогу вернуться к своей заурядной жизни и никогда больше не буду неблагодарной. Да, жизнь у меня скучная, но я ее люблю. Я ее люблю. Слава богу, что все это наконец закончилось».

Но оно вовсе не закончилось.

Пэм махнула пистолетом в мою сторону.

— Вы не понимаете, она схватила Гарфилда! — заскулила она. — Схватила и не хочет его отпускать!

О боже, только не это, ну пожалуйста!

— Мэм! Я повторяю, бросьте оружие, или мне придется стрелять.

Пэм, ну пожалуйста, брось пистолет! Просто брось, и все.

— Но это я вас вызвала! — упорствовала Пэм, все еще размахивая пистолетом. — Это она мне угрожала!

И тут вдруг я услышала еще один выстрел. Я понятия не имела, из какого пистолета стреляли и достигла ли пуля цели, потому что я бросилась на пол, прижимая к себе Гарфилда, и сжалась в комочек, стараясь, чтобы мое тело представляло собой как можно меньшую мишень. Кот, в свою очередь, перестал кусаться и вцепился в меня так же крепко, как я в него. Если у него в ушах звенело хотя бы вполовину так же громко, как у меня, думаю, он не больше моего понимал, что происходит.

Я только знала, что во всем мире остались я и Гарфилд. Все, что у нас осталось, — это мы, и я никогда его не отпущу. И он тоже никогда меня не отпустит.

Только когда кто-то положил руку мне на плечо и крикнул: «Мисс, теперь вы можете встать!» (наверное, ему пришлось кричать, чтобы я его услышала, потому что от выстрела я почти оглохла), — я распрямилась, оглянулась и увидела, что Пэм осталась без пистолета, потому что меткий стрелок выстрелом выбил его из ее руки. Она прижимала окровавленные пальцы к груди и на грани истерики, сквозь слезы давала показания моему старому другу, детективу Канавану, который устало посмотрел на меня поверх ее головы.

«Свадебный сервиз?» — беззвучно сказал он мне одними губами.

Я была в таком шоке, что не смогла даже плечами пожать. Я многого в тот момент не могла понять. Например, почему я не отпускала Гарфилда, хотя полицейские не раз предлагали забрать его у меня. В свое оправдание могу сказать, что он меня тоже не отпускал, как будто мы стали друг для друга единственными якорями стабильности в этом перевернувшемся вверх тормашками мире.

И полчаса спустя, когда детектив Канаван наконец пошел проводить меня до лифта, а потом спустился со мной в вестибюль, я все так же прижимала к себе Гарфилда. В полированных мраморных полах и латуни вестибюля отражались красные огни полицейских машин, съехавшихся к дому. Но за время, прошедшее с тех пор, как я сюда вошла, произошли и еще кое-какие изменения. Мне понадобилась целая минута, чтобы сообразить, что же изменилось, — это потому, что слух еще не до конца восстановился.

Потом меня осенило.

Визг, доносящийся из парка.

Не скандирование. Не радостные вопли. Визг!

Я так и застыла на пороге. На моей спине лежала рука детектива Канавана. Показания я дала еще наверху, в квартире, и теперь Канаван собирался проводить меня до дома.

Но мне вдруг расхотелось выходить на улицу. Только бы не окунаться во все это! Ни за что!

— Хизер, все в порядке, — подбодрил меня детектив. — Это всего лишь те ребята, у которых был митинг в парке. Сейчас они празднуют.

— Празднуют? — переспросила я. — Что?

— Судя по всему, некоторое время назад администрация президента выпустила меморандум. Они уладили разногласия.

Я опешила.

— Уладили?

— Совершенно верно, — сказал Канаван. — Забастовщики победили. Администрация президента пошла на уступки по всем пунктам. Они решили, что за последнее время о них и так было слишком много негативной прессы. Или президенту не понравилось, что под дверями его кабинета сидит большая крыса. Видать, он никогда не был в Вест-сайде.

Я остолбенело заморгала.

— Президент Эллингтон уступил? КРА победил?

— Во всяком случае, я слышал, что так, — кивнул детектив. — Нам пришлось поставить на уши весь участок, чтобы удержать под контролем эту толпу. Мы боялись, что они с минуты на минуту начнут переворачивать машины. Веселенькую ночку вы выбрали, чтобы подставить себя под пулю. А вот и бойфренд. Как раз вовремя.

С этими словами детектив Канаван выпроводил меня за дверь… прямо в руки Купера Картрайта.

 

22

— Итак, — сказал Купер. Мы с ним сидели в кухне и смотрели на оуэновского кота, а тот умывался, сидя на коврике под раковиной и демонстративно игнорируя Люси, которая с опаской поглядывала на него из-под кухонного стола. — Теперь у нас есть кот.

— Нам не обязательно оставлять его у себя, — возразила я. — Я могу спросить Тома, может, он захочет взять его себе. Мне кажется, Тому и Стиву нужен как раз такой кот.

— Мерзкий и злобный? — уточнил Купер.

— Вот именно.

Очень мило со стороны Купера не комментировать то обстоятельство, что я уже послала его в зоомагазин за лотком для кошачьего туалета и консервами для кошек. Я даже провела лишних десять минут в квартире Оуэна, прежде чем согласилась отказаться от поисков таблеток для Гарфилда — Пэм уже упаковала их в свою сумку. Естественно, она собиралась прихватить кота с собой.

Как выяснилось, сервиз был не единственным, что любила Пэм и что по решению суда досталось Оуэну.

— Посмотрим, что из этого получится, — сказал Купер. — Хотя не думаю, что смогу жить с котом по имени Гарфилд.

— Я знаю, — жалобно протянула я. — Это все равно, что жить с собакой по имени Фидо или Спот, правда? Но как нам его тогда называть?

— Ну, не знаю… может, Пол Потом? — предложил Купер. — Или Амином?

Мы сидели за кухонным столом, перед нами стояли стаканы с виски. Учитывая то, что нам пришлось пережить, это казалось самым логичным способом провести вечер.

— Думаю, главный вопрос в том, сколько времени он с нами пробудет, — продолжал Купер. — Я бы не хотел давать коту имя, привыкать к нему (если, конечно, вообще можно привыкнуть к этому созданию), чтобы потом его от меня оторвали как раз тогда, когда мне понравится жить с ним в одном доме.

— Утром поговорю с Томом, — пообещала я. — Я ужасно устала. День был длинный. Да что там день, вся неделя.

— Это не совсем то, что я хотел услышать, — сказал Купер.

Что-то в его тоне заставило меня поднять взгляд. В свете кухонного светильника я поняла, что Купер выглядит намного лучше, чем — по моим ощущениям — выгляжу я. А ведь его спустили с лестницы, тогда как в меня всего лишь стреляли.

Это несправедливо! Ну почему мужчины способны выдержать гораздо больше, чем мы, девушки?

Купер словно прочитал мои мысли.

— Ты знаешь, что сказал врач «скорой помощи» в спортивном центре? — спросил он.

— Нет.

— Он сказал, что у меня давление сто шестьдесят пять на девяносто четыре.

Я для поддержания сил сделала глоток виски — пришлось. Потому что мой пульс сразу сбивался с ритма, когда я смотрела Куперу в глаза. Это тоже несправедливо!

— Мне велели проконсультироваться с лечащим врачом, — продолжил Купер. — Ты ведь знаешь, повышенное давление у нас в роду.

Я кивнула.

— Да, осторожность не помешает. Гипертония — молчаливый убийца.

— Но ты должна понимать, что это означает. Больше никаких чипсов! И сэндвичей из мороженого с нутелой и макадамией.

Я пожала плечами.

— Если доктор выпишет тебе лекарство для снижения холестерина, ты сможешь есть все, что захочешь.

Купер подался вперед.

— Ты пробыла дома уже полчаса, но так ничего и не заметила, — сказал он.

Я недоуменно заморгала.

— Что я должна была заметить? О чем ты?

Купер показал на дверь в садик. И только тут я заметила, что посередине большой двери он установил дверцу для собаки.

— О боже! — Я вскочила на ноги. — Купер, когда ты это сделал?

Купер тоже встал, усмехаясь, подошел к двери и показал, как легко маленькая дверца качается взад-вперед.

— Я сделал это после нашего возвращения из Рок-Риджа. А заказал раньше. Дверка открывается только если к ней подойти в специальном ошейнике, это мера предосторожности, чтобы всякие психи не попытались пролезть через нее в дом. Установить дверку было довольно легко. Труднее будет приучить Люси ею пользоваться. Но я рассудил, что теперь, когда твой отец от нас уехал, это облегчит тебе жизнь, ведь ты днем работаешь. Люси все равно нужно будет выгуливать, а через эту дверь она, в крайнем случае, сможет выйти сама. Конечно, если разберется, как это сделать.

Я присела на корточки полюбоваться работой Купера. Между самой дверцей и отверстием, которое под нее выпилил Купер, кое-где были зазоры, но для меня важна была не эстетика, а то, что Купер сделал в своем доме что-то постоянное — для моей собаки.

Я в смущении почувствовала слезы на глазах. Надеюсь, он этого не заметил.

— Купер… это так… так мило с твоей стороны.

— Ну… — Казалось, Куперу немного неловко. — Но я купил только один ошейник безопасности. Я не знал, что у нас будет двое животных, которым нужно входить и выходить…

— Не будет. — Я покосилась на Гарфилда. Он устроился на кухонном коврике и свирепо смотрел злыми желтыми глазами на Люси, которая все еще пряталась под столом. — Утром я найду ему новый дом. К тому же я уверена, что он никогда и не выходил из дома на прогулку.

— Если честно, — сказал Купер, почему-то избегая встречаться со мной взглядом, — я даже не знал, долго ли вы с Люси пробудете в этом доме.

Я выпрямилась и вытерла вдруг повлажневшие ладони о джинсы.

— Ах да. — Мне было трудно смотреть ему в глаза, поэтому я стала смотреть на Гарфилда. — Насчет этого.

Купер тоже выпрямился.

— Дело в том, — сказал он (я, не знала, куда он смотрит, но догадывалась, что на меня, и поэтому моим щекам стало жарко), — что когда я несколько месяцев назад сказал, что не хочу становиться твоим спасательным кругом…

— Право, — поспешно перебила я, у меня появилось предчувствие, что разговор принимает нежелательное направление. — Нам необязательно обсуждать это прямо сейчас. Вообще-то, у меня есть идея. Давай пойдем спать. У нас обоих был длинный, трудный день, давай ляжем спать, утро вечера мудренее. Давай не будем говорить ничего такого, о чем потом можем пожалеть.

— Я не пожалею о том, что говорю это, — сказал Купер. При этих словах я все-таки отвела взгляд от Гарфилда.

— У тебя сотрясение мозга. — Я заглянула ему в глаза, проверяя, одинакового ли размера зрачки, — так врач велел. Зрачки казались обычными, но сказать наверняка я не могла. — Ты плохо осознаешь, что говоришь.

— Хизер! — К моему удивлению, Купер сжал мок руки в своих. Глаза уверенно смотрели в мои глаза. Зрачки казались абсолютно одинаковыми. — У меня нет сотрясения мозга. Я точно знаю, что говорю. Я говорю то, что давно должен был сказать.

О господи! Ну почему я? Как будто мало мне неприятностей для одного дня! Честное слово, в меня же стреляли! Меня покусал огромный рыжий кот по имени Гарфилд. Неужели в этот же день меня еще бросит мужчина, которого я люблю?

— Серьезно, Купер, — заныла я. — Нельзя ли нам просто…

— Нет, — твердо сказал он. — Я говорил, что не хочу быть твоим спасательным кругом, и когда я это говорил, я так и думал. Но я не ожидал, что ты пойдешь и найдешь другого парня, который такой…

Я поморщилась.

— Послушай, я знаю. Но…

— Такой безупречный, — закончил Купер.

Я быстро заморгала, думая, что ослышалась.

— Постой. Что???

— Я не ожидал, что он предложит тебе жить с ним вместе, — выпалил Купер. — И что ты согласишься.

— Я не согласилась! — закричала я. Купер вдруг сжал мои руки очень крепко.

— Ты не согласилась?! — Он пристально всмотрелся мне в глаза. Я отметила, что зрачки у него все равно остались одинакового размера. — Значит, когда вы с Тедом разговаривали сегодня…

У меня вдруг пересохло во рту. Может, сегодняшний день закончится не так уж плохо.

— Я отказалась.

Я не стала объяснять Куперу, что именно Тед предлагал мне и от чего я отказалась. Решила, что Куперу это знать не обязательно.

— А как насчет твоего папы? — медленно спросил Купер. — Я имею в виду их с Ларри предложение.

— От него я тоже отказалась.

Мое сердце стало вытворять в груди какие-то странные вещи. Я даже толком не знаю, что именно. Кажется, оно заплясало «ча-ча-ча».

— Купер, я не хочу жить с Тедом. И, между прочим, он не совершенство, далеко не совершенство. Вообще-то… сегодня вечером мы расстались. И я не хочу заново строить карьеру певицы. Мне нравится моя работа. Мне нравится жить здесь, с тобой. С тех пор как я сюда переехала, все стало так здорово. Знаешь, сегодня, когда в меня стреляли, я думала о том, что не хочу умирать и не хочу ничего менять.

— Хотел бы и я сказать то же самое, — улыбнулся Купер. — Но я готов к переменам.

Тут он отпустил мои руки и взял меня за талию. И еще до того, как я успела что-нибудь добавить, он привлек меня к себе и накрыл мой рот своим — довольно-таки собственнически, должна сказать. В моей голове пронеслось множество мыслей. А самая главная из них: «Купер меня целует!» Честное слово, мне даже не верилось. Все эти месяцы, что я по нему сохла, я даже не мечтала, что он может ответить на мои чувства.

Чтобы его проняло, мне понадобилось всего лишь признаться, что я встречаюсь с преподавателем математики, вегетарианцем и игроком во фризби.

Ах да, и еще несколько раз побывать на пороге собственной гибели.

Но какие могут быть счеты?

Кажется, Купер подошел к поцелую довольно серьезно. Он время зря не тратил. Он сразу очень решительно прижался ко мне всем телом. Его язык работал просто превосходно. Впечатляет. И даже более того. Я просто таяла. Чувствовала себя батончиком «Дав», слишком долго пролежавшим без холодильника.

Когда Купер меня отпустил, чтобы вздохнуть, моя твердая шоколадная скорлупка совсем исчезла, и я превратилась в большую мягкую массу.

— Я думаю, тебе нужно жить со мной, — сказал Купер, глядя на меня зрачками, которые уж совершенно точно были одинакового размера.

— Купер, я и так с тобой живу, — напомнила я.

— По-настоящему жить со мной. Внизу. В моей комнате, а не в разных.

— Тогда тебе придется убирать свои вещи, — сказала я. — И чтобы в кабинете больше не валялись обертки от фаст-фуда.

— Отлично, — согласился Купер. — А с твоей стороны — больше никаких расследований, пока не получишь диплом по уголовному праву. Думаю, октябрь — подходящий месяц для женитьбы.

— Подожди. ЧТО-О? — Кажется, мое сердце перестало танцевать «ча-ча-ча» и стало вытворять что-то более сложное. Что-то такое, от чего может потребоваться дефибрилляция. — Ты сказал, что…

— Предлагаю сбежать и пожениться тайком, — уточнил Купер. — Терпеть не могу свадеб, но мне всегда нравился Кейп в октябре. Туристов не так много.

— Пожениться тайком?

Мне точно нужно срочно подышать в бумажный пакет, а то у меня начинается гипервентиляция.

— Если ты не против, — быстро добавил Купер, видя мое состояние. — Мы можем не торопиться, конечно. Но, учитывая фактор Теда, я подумал, что лучше…

— Пожениться тайком — это здорово, — торопливо закивала я. Мне все еще не верилось, что я не ослышалась. Общее детективное агентство, то самое, о котором я давно мечтала… «Уэллс-Картрайт инвестигейшнз»… не говоря уже о детях — Джеке, Эмили и Шарлотте… все это в один прекрасный день станет реальностью, причем довольно скоро!

О боже, теперь у меня точно начнется гипервентиляция.

Стоп. Нет. Не начнется. Потому что это же так… так здорово!

Я с трудом сдерживала улыбку. А потом поняла, что сдерживать не надо.

— Сбежать и тайно пожениться — это отличная мысль! — выпалила я. — Можно пригласить папу?

— Ну, если ты настаиваешь… — нехотя согласился Купер.

— И Тома со Стивом? Если я их не приглашу, они очень обидятся. И Сару тоже. И Себастьяна, если она еще будет с ним встречаться. И Магду, и Пита. Его дочери могут нести букеты, будет очень красиво.

— Хизер! Если у нас будет так много гостей, это будет не тайное венчание. А самая настоящая свадебная церемония. А я их терпеть не могу.

— Все будет хорошо, — заверила я. — Главное, чтобы не было твоих родителей и моей матери. Нам же все равно понадобятся свидетели.

— Ладно, договорились, — сказал Купер.

— И знаешь, я думаю, мы могли бы оставить кота себе.

— Какого кота? — Купер помолчал и вздохнул. — Ах, этого… Ладно, согласен, только если нам не придется называть его Гарфилдом.

— Понимаю. — Я усмехнулась. — Давай назовем его Оуэном.

— В честь твоего босса?

— Да. Поскольку, в конце концов, нас в каком-то смысле соединила его смерть.

— Уверяю тебя, — сказал Купер, — это неправда!

— Ну и пусть. Можем мы еще поцеловаться?

Все еще целуясь, мы вышли в коридор, споткнулись о множество рам для картин, которые остались после смерти деда Купера, и столкнулись с реальной опасностью свалиться с лестницы, мы оба были без рубашек, а кое-кто потерял и брюки.

Купер предположил, что заняться любовью на ковровой дорожке в коридоре первого этажа — не так уж плохо для первого раза, но я решительно отказалась, не объясняя причин.

И мы все-таки добрались до его комнаты на втором этаже.

Но с трудом.

 

23

На следующее утро я шла на работу, напевая. Ничего не могла с собой поделать. Было великолепное весеннее утро. Голубое небо сияло так, что глазам было больно, птицы пели, погода стояла теплая, цветы вовсю цвели, а наркоторговцы вовсю занимались своим делом. Согласитесь, мне есть от чего напевать. Я счастлива, по-настоящему счастлива, на все сто процентов, впервые за… да что там, впервые в жизни.

И вовсе не потому, что наелась высококалорийных сладостей из соседней кофейни. А потому, что полна любви. Скажете, приторно сладко? Банально до тошноты? Знаю, но ничего не могу с этим поделать. Он меня любит! Он всегда меня любил.

Ну ладно, может, не всегда. Но я точно начала ему нравиться еще в те времена, когда встречалась с Джорданом. И то, что Купер объявился со своим предложением о работе и квартире в тот самый момент, когда я расплевалась с его братом, не было случайным совпадением.

Купер утверждает, что его предложение решить мои жилищные проблемы было лишь рыцарским поступком по отношению к женщине, с которой, как он считал, один из его родственников обошелся бесчестно. Со временем дружеские чувства, которые он ко мне испытывал, стали расти, и за год, что мы прожили вместе, переросли в романтическую любовь.

Но я-то знаю правду. Купер очень смутно представлял, насколько я ему нужна, пока не увидел меня с другим мужчиной и не сделал вывод (ошибочный, между прочим), что может меня потерять. И что на этот раз меня у него отнимет не маньяк-убийца, а близорукий вегетарианец, преподаватель математики. И тут вдруг БАЦ! «Это была Хизер, всегда только она!»

И хотя Тед, как выяснилось, тот еще фрукт, одним я ему точно обязана. И это не успешная сдача экзамена по математике.

Конечно, по большому счету, совершенно неважно, сколько времени Купер меня любил. Главное, что он любит меня сейчас. Ради меня он установил собачью дверцу. Ах да, и еще мы собираемся пожениться.

И у нас есть кот по имени Оуэн, который прошлой ночью забрался к нам в постель и улегся спать на половине Купера, а Люси в это время свернулась клубочком с моей стороны. И животные даже не подрались. Ни разу.

Я шла, такая вся влюбленная, напевала и не обращала внимания на женщину, которая бежала трусцой рядом со мной, пока ее лицо не возникло буквально у меня перед носом.

— Эй, Хизер! Я уже три раза сказала тебе «привет»! Что с тобой происходит?

Тут только я узнала Маффи.

Но выглядела она совсем по-другому — ее прическа сдулась, как воздушный шарик, волосы были завязаны в конский хвостик. Маффи была в тонкой футболке, леггинсах и в беговых кроссовках, а не в туфлях на высоком каблуке, из-за этого она стала дюйма на четыре ниже ростом.

— Маффи! — закричала я. — Привет! Вот это да. Извини. Тебя не узнать.

— Надо думать, — усмехнулась она. — С чего это ты сегодня утром такая счастливая? Ты прямо-таки светишься изнутри.

— О… — Я сдержалась, чтобы не обнять ее. — Да просто так. Сегодня прекрасный денек.

— Да, точно. Слышала про забастовку? Здорово, правда? — Маффи посерьезнела. — Слушай, мне сказали, что с тобой случилось вчера ночью. Ты в порядке? Просто не верится, что убийца — бывшая жена Оуэна, а не Блументаль. Ну и стерва!

— Да, и не говори, — согласилась я.

— С ней будет все нормально. У нее… как там это называется… поверхностное ранение. Ее увезли на психиатрическую экспертизу. Наверное, доктор Витч потому от нее и ушел, что она слегка того, чокнутая. Бедный. Наверное, ее признают невменяемой. А что, придется. Сама посуди, настолько съехать с катушек из-за какого-то свадебного сервиза. О боже, а ты слышала другую новость? Про преподобного Марка?

— А что про преподобного Марка?

— Он подал заявление об уходе. — сказала Маффи. — Вот так взял и подал. Никто не знает почему. То есть я знаю, что вчера на поминальной службе у него произошло какое-то недоразумение с этим твоим симпатичным другом, но чтобы уволиться… Как ты думаешь, почему он это сделал?

Я не сдержалась и улыбнулась от уха до уха.

— Понятия не имею. Наверное, просто решил, что пришло время двигаться дальше.

— Наверное, — согласилась Маффи. — Но как жалко! Он такой классный. Слава богу, есть другой твой симпатичный друг, Тед. Я хочу сказать, хорошо, что в кампусе остался хоть один симпатичный парень. Тед просто прелесть. Ну, если не считать того, что он вегетарианец. Но от этого я его мигом отучу. Не могу встречаться с парнем, который не способен оценить жареного цыпленка по рецепту моей мамы, понимаешь? Короче, он предложил встретиться сегодня вечером, после работы на пробежке. Вот я и решила на всякий случай потренироваться, чтобы быть в форме, понимаешь? А то я совсем распустилась. Ладно, мне пора. Теперь, когда забастовка кончилась, я буду работать над идеей президента улучшить имидж Нью-Йорк-колледжа в средствах массовой информации. Думаю, нам это действительно нужно — если вспомнить убийства, которые происходят одно за другим. Ты знаешь, место, где ты работаешь, называют «Общагой смерти» — мне нужно что-то предпринять по этому поводу. Это просто нелепо. Ладно, пока.

Маффи побежала дальше. Я восхищенно посмотрела ей вслед.

Наверное, некоторым женщинам нравится бегать.

Я дошла до Фишер-холла и открыла дверь. Первым, кого я увидела, был Хулио — он сражался с черными росчерками от роликовых коньков, оставшимися на мраморном полу.

— С возвращением, — сказала я.

В ответ он печально покачал головой.

— Только взгляни на это! — Хулио смотрел на следы от роликов. — Это просто ужасно.

— Да, — радостно согласилась я. — Ужасно.

Я прошла всего несколько футов и наткнулась на Джейми, которая куда-то спешила. Увидев меня, она просияла и вскричала:

— Хизер! Вы слышали новость?

— Про преподобного Марка? — Я кивнула. — Конечно, слышала. Поздравляю. Ты его испугала, и он сбежал.

— Да не про это! — Джейми пренебрежительно отмахнулась. — Хотя это, конечно, тоже здорово. Новость другая: мой папа отозвал обвинения против Гевина. Наверное, шеф О'Мэлли его убедил. Так что теперь ваш друг Купер получит обратно все деньги, которые внес в качестве залога.

Я улыбнулась.

— Деньги были не Купера, их внес поручитель. А Купер только заплатил десять процентов.

Джейми нахмурилась.

— Нет, — возразила она. — Это он вам так сказал, но я стояла рядом, когда он платил эти деньги. Вы в это время говорили с Гевином, так что могли и не заметить. Купер заплатил всю сумму. Он спросил шефа О'Мэлли, устроит ли его персональный чек, и тот сказал, что устроит, но только в порядке исключения. И всю сумму заплатил Купер.

Я удивленно посмотрела на Джейми. Потом улыбнулась. А потом расхохоталась.

Джейми, наверное, подумала, что я ненормальная.

— Ладно, мне надо идти. Я встречаюсь с Гевином в центре, у него там съемки. Я ему передам от вас привет… увидимся позже. Пока, Хизер.

Все еще улыбаясь, я повернулась и увидела за стойкой охраны Пита.

— Что тебя так развеселило? — спросил он и посмотрел на часы. — Вот это да, кто бы мог подумать! Новый мировой рекорд! Ты пришла вовремя! О, что я вижу? Ты без огромного стакана кофе со взбитыми сливками? Что творится?

— Сегодня утром мне просто не хочется кофе, — сказала я. — Я та-ак рада тебя видеть за стойкой охраны! Ты не представляешь!

Я бросилась к Питу и обняла его за шею. Пит, опешив от неожиданности, обнял меня и неловко похлопал по спине.

— Ну, ну, очень даже представляю. Господи Иисусе, какая-то дама пыталась тебя убить, а ты веселишься и виснешь у меня на шее. Что с тобой случилось?

— Ничего.

Я отстранилась и вытерла мокрые от слез глаза. Я совсем расчувствовалась, но мне было наплевать, как это выглядит. Просто я была ужасно счастлива, что снова вижу Пита и что все вернулось в норму. И все-таки не совсем в норму. Не в старую норму, а в новую — в самую лучшую новую норму, какая только может быть.

— Ага.

Пит покрутил пальцем у виска.

— Может, спустимся на землю? — Он принялся вы двигать ящики стола. — Признавайся, кто наводил здесь порядок, пока меня не было? Куда девались все пончики? Все говорят, что это ты…

— Я тебя умоляю! — Я фыркнула и пошла в сторону кафе. — Если бы отдел здравоохранения увидел, что творилось в этих ящиках, они бы закрыли стойку охраны. Считай, я оказала тебе услугу.

— Да уж, услугу, — крикнул мне вслед Пит. — Это называется самоуправством! Сейчас же позвоню начальству и подам на тебя жалобу!

Я засмеялась. Когда я вошла в кафе, Магда сидела за кассой и прогоняла через сканер карточку на питание какой-то студентки.

— Вы только взгляните, какие прекрасные кинозвездочки ходят сюда кушать! — ворковала она. — Нам повезло, что у нас в Фишер-холле так много кинозвездочек!

— Магда, — сказала студентка, — я тебя умоляю, не сейчас. Я только забежала выпить кофе, у меня нет времени на твои сантименты.

Этот резкий тон я ни с чем не спутаю.

— Сара?

Студентка оглянулась. Да, это была Сара, ее прическа снова приняла обычные необъятные размеры. Сара была во фланелевых пижамных брюках, шлепанцах и непомерно большом свитере. На лице ее не было ни капли макияжа, контактных линз тоже не было. Золушка без бального платья, снова в своих лохмотьях.

Но при этом она светилась внутренней красотой. Сара взглянула на меня. Хмурое выражение «я только что встала» сменилось радостным удивлением. Она бросилась ко мне.

— Хизер! — Она обняла меня за шею так крепко, что чуть не задушила. — Ой, Хизер, спасибо тебе, спасибо!

— Э… — прохрипела я. — Пожалуйста.

— Ты сама не знаешь, — выдохнула она в мои волосы, — ты просто представить себе не можешь, как много ты для нас сделала. Из-за того что ты поймала настоящего убийцу Оуэна, с Себастьяна сняли все обвинения, он свободен, он может вернуться к занятиям, к преподаванию… ко всему. Хизер, ты его спасла. Просто спасла! Ты одна в него верила. Одна! Не знаю, смогу ли я когда-нибудь тебя отблагодарить за то, что ты сделала. Эту ночь Себастьян провел со мной, он по-настоящему провел со мной ночь. А ведь я уже почти отчаялась найти мужчину, с которым можно было бы построить отношения, удовлетворяющие меня как физически, так и интеллектуально. Но с Себастьяном я обрела именно такие отношения. Еще никогда в жизни я не была так счастлива. И ведь ничего этого не было бы, если бы над нами висела тень… но благодаря тебе… Просто не знаю, как нам еще тебя благодарить.

— Ну, — предложила я, — например, ты можешь перестать меня душить.

Сара тут же меня отпустила, попятилась и смущенно пробормотала:

— Ой, извини…

— Все нормально. Я рада, что у вас с Себастьяном все получилось.

— Получилось. — Сара засмеялась. — Получилось! О господи, это гораздо больше, чем «получилось», неизмеримо больше! Не могу передать словами, это как сон, как мечта! Я спустилась только за кофе и булочками. Потом мы снова будем заниматься нежной любовью, весь день, чтобы отпраздновать победу над судебной системой и администрацией президента.

Мы с Магдой переглянулись, нам обеим было трудно сохранять серьезный вид.

— Ладно, Сара, — сказала я. — Желаю удачи. И не забывай про безопасный секс.

Сара хмыкнула.

— Конечно.

А потом, не удержавшись, снова бросилась ко мне и еще раз обняла.

— Ох, Хизер, я только надеюсь, что когда-нибудь у тебя тоже будут с кем-то такие счастливые романтические отношения, как у меня с Себастьяном.

— Да. — Я погладила ее по голове. — Я тоже надеюсь. После этого она, к моему большому облегчению, все-таки ушла за булочками.

— Иногда с ней трудновато, — заметила Магда, взбивая и без того взбитые до невероятных объемов волосы.

— И не говори, — счастливо вздохнула я.

— Ну, — подмигнула Магда. — Ты ни за что не догадаешься.

— Нет, — возразила я, — это ты ни за что не догадаешься.

— Про тебя я уже знаю. — Магда отмахнулась. — Ты поймала убийцу доктора Витча, она пыталась тебя убить, и ты чуть не погибла. А вот у меня есть действительно важная новость.

— Отлично, — сказала я. — Но я собиралась рассказать тебе совсем другое. Ну, давай, выкладывай свою новость. Уверена, она гораздо важнее моей.

Магда посмотрела направо, потом налево, проверяя, не подслушивает ли кто. Потом наклонилась ко мне и прошептала:

— Моя новость вот какая: ты была права!

Я удивленно подняла брови. Нечасто мне говорят, что я была в чем-то права.

— Вот как? Насчет чего?

— Насчет Пита! — воскликнула Магда, выпрямляясь. — Ты говорила, что мне стоит рассказать ему о своих чувствах. Ну так вот, вчера вечером, после пиццы, я все-таки набралась храбрости и… и рассказала. И…

Вообще-то я обычно не визжу, но когда Магда оборвала фразу на самом интересном месте, я завизжала.

— И что? — взвизгнула я.

— И он признался, что испытывает по отношению ко мне такие же чувства, — счастливым шепотом закончила Магда. — Теперь мы встречаемся.

— Врешь!

Она усмехнулась.

— И вовсе не вру. О, мы пока не… как Сара выразилась?… не занимались нежной любовью. Мы не торопим события, ну, сама понимаешь, из-за детей. Но мы явно друг другу подходим. Вот так! Что вы на это скажете, мисс Хизер Уэллс?

Я улыбнулась.

— Что я с самого начала это знала.