Наверное, это даже нормально, что наше студенческое правительство решило устроить в Фишер-холле музыкальный конкурс. Ведь, по правде говоря, в Нью-Йорк-колледже собрались в основном любители повыступать, вроде меня.

Может, именно поэтому они попросили меня стать одной из судей – и я с радостью согласилась принять эту почетную обязанность. Но вовсе не потому, что мне, как предположил Купер, хотелось снова испытать возбуждение от выступления на сцене. Просто я рассудила, если мне и удастся каким-то образом найти таинственного Марка/Тодда (если он вообще существует), то, вероятнее всего, я найду его на одном из общественных мероприятий в Фишер-холле, поскольку парень, судя по всему, живет в этом здании.

И, возможно, здесь же и работает, как предположил (подозреваю, что в шутку) детектив Канаван.

Не поверилось, что кто-то из тех, с кем я работаю, может быть убийцей. Но почему он тогда имеет доступ к ключам? Да и подозрительно, что личные дела обеих погибших девушек хранились в кабинете директора. Хотя, конечно, это не обязательно связано с их смертями. Но как наверняка заметила бы Сара, у обеих девушек были проблемы. И записи об этих проблемах содержались в их личных делах.

Ключи от кабинета, в котором сидим мы с Рейчел, есть у всех пятнадцати старших по этажам, а еще у работников технической службы. И если какой-то парень и, правда, выискивал личные дела неопытных девушек, которых можно легко соблазнить, то я должна его знать. Теоретически.

Но вот только кто? Кто из тех, кого я знаю, способен натворить такое? Один из старших по этажам? Из пятнадцати человек семь – парни, но ни одного из них я бы не отнесла к потенциальным убийцам-психопатам. Следуя традициям Фишер-холла, их выбрали из числа «правильных» ребят, такие искренне верят студентам, когда те утверждают, что курили сигареты, а не марихуану. Просто потому, что сами не способны уловить разницу.

Кроме всего прочего, старших по этажам знают все обитатели резиденции. Если Марк или Тодд были старшими по этажам, то Лакейша знала бы их в лицо.

Технический персонал вообще можно не брать в расчет. Им всем за пятьдесят, они испанцы, и из них только Хулио говорит по-английски достаточно сносно, чтобы его мог понять американец. К тому же они все работают в Фишер-холле много лет, с какой стати именно теперь им вдруг начать убивать студенток?

Еще, правда, остаются женщины из числа персонала. Если учесть разную сексуальную ориентацию, то, наверное, кого-то из них мне надо было бы включить в список подозреваемых. Вот только ни одна из них не могла оставить в комнате Роберты презерватив.

Но, похоже, только мне кажется странным то, что эти две девушки – на каждую из которых в кабинете Рейчел заведено дело, и каждая из которых завела бойфренда в последнюю неделю своей жизни – вдруг ни с того ни с сего решили заняться лифт-серфингом и в результате сорвались и разбились. Причем в то же самое время, когда куда-то исчезал ключ от лифта.

Вот почему в семь часов вечера того же дня я ускользнула из особняка Купера. Кстати, Купер после инцидента в лифте этим утром не дал о себе знать ни единым звуком, но меня это вполне устраивало: я понятия не имела, что ему скажу при встрече.

Выйдя из дома, я тут же наткнулась на Джордана Картрайта, который как раз подходил к парадному входу.

– Хизер! – воскликнул он.

На нем была рубашка, раздувающаяся во все стороны – примерно такая, какие высмеивают в Seinfield – и узкие кожаные брюки.

Да, хотя мне не хочется это говорить. Кожаные брюки.

Хуже того, в этих брюках он смотрелся просто классно.

– А я как раз пришел поинтересоваться, как ты, – сказал Джордан.

Его голос прямо-таки сочился заботой о моем психическом здоровье.

– Я в порядке, – сказала я, закрывая дверь и запирая замки.

Не спрашивайте меня, почему у нас так много замков, когда есть еще охранная сигнализация, собака и общественная программа по наблюдению за районом. Неважно.

– Желаю приятного вечера, – сказал нам какой-то торговец наркотиками.

– Спасибо, – ответила я торговцу наркотиками, а Джордану сказала: – Извини, но у меня нет времени с тобой болтать. Мне нужно сходить в одно место.

Джордан стал спускаться по лестнице вслед за мной.

– Дело в том, – сказал он, – что я не знаю, какие именно новости до тебя дошли. Насчет меня и Тани. Я хотел тебе еще в прошлый раз сказать, но ты была так против меня настроена… Хизер, я не хотел, чтобы ты узнала об этом вот так… – Я рванула к тротуару, но он не отставал. – Клянусь, я хотел, чтобы ты узнала обо всем лично от меня.

– Не стоит беспокоиться на этот счет, – сказала я твердо. – Правда.

Ну почему он не уходит?

– Эй! – Другой торговец наркотиками загородил нам дорогу к тротуару. – Ты часом не тот парень?

– Нет, – ответил ему Джордан, а мне сказал: – Хизер, притормози, нам нужно поговорить.

– Нам не о чем говорить, – сказала я самым что ни на есть жизнерадостным тоном. – У меня все в порядке, все хорошо.

– Нет, не хорошо! – закричал Джордан. – Не могу видеть, как ты страдаешь! Меня просто на куски разрывает…

– Эй, привет, – сказала я торговцу наркотиками, который пошел за нами по пятам. – Это Джордан Картрайт из «Гладкой дорожки».

– Чувак из «Гладкой дорожки»! – завопил наркодилер, показывая на Джордана. – Так я и знал. Эй, смотрите! – крикнул он своим дружкам. – Это чувак из «Гладкой дорожки»!

– Хизер! – Джордана моментально поглотила толпа жаждущих получить автограф. – Хизер!

Я шла, не останавливаясь. А что мне было еще делать? Ведь он помолвлен. ПОМОЛВЛЕН. И не со мной. О чем нам еще говорить?

Кажется, Рейчел удивилась, увидев, что я вхожу в двери Фишер-холла вечером. Когда я вошла, она стояла в вестибюле и смотрела на меня большими глазами.

– Хизер, что ты здесь делаешь?

– Меня же попросили судить соревнования.

По какой-то неведомой причине она, кажется, испытала облегчение. По какой именно, я поняла секундой позже:

– Как хорошо! На конкурсе будет еще один судья! Это просто здорово! Я так надеялась, что нам с Сарой не придется судить вдвоем. А вдруг наши мнения не совпадут?

– Хизер! – в вестибюль влетел Джордан.

Его тут же узнали, раздались ахи и вздохи, послышался шепот: «Неужели это… Нет, не может быть! Да нет же, это он! Посмотрите на него!»

– Хизер! – Джордан быстро подошел к нам с Рейчел. Он запыхался, и его золотая цепь поднималась и опускалась под просторной рубашкой в такт учащенному дыханию. – Прошу тебя, нам нужно поговорить.

Я повернулась к Рейчел. Она таращилась на Джордана.

– Вот тебе еще один судья, – сказала я.

Вот так и вышло, что мы с Джорданом оказались рядом на первом ряду из примерно трехсот стульев, поставленных рядами в кафетерии. Мы сидели лицом к салатному бару, на коленях у нас лежали судейские блокноты. Можете себе представить, как трудно было Джордану вести в этой ситуации разговор о наших отношениях.

Но меня это как раз вполне устраивало. Если честно, я пришла только за тем, чтобы отловить загадочного Марка/ Тодда, и моя роль судьи не очень подходила для этой цели. Но если, благодаря моему судейству, я могу не слушать, как Джордан отчаянно пытается оправдать свое поведение, то я согласна. Хотя не понимаю, почему для Джордана вообще имеет хоть какое-то значение, что я о нем думаю. Он же ясно дал понять, что больше не хочет быть со мной. Не представляю. Может, Сара сумеет это объяснить.

Ребята, увидев Джордана, растерялись. Они не знали, что среди судей будет знаменитость (я не в счет, всего несколько человек узнали меня, когда вселялись в общежитие, и им на это плевать. Сегодня вечером весь переполох был из-за Джордана, хотя, боюсь, некоторые над ним посмеивались – из-за его рубашки, из-за «Гладкой дорожки» и всего такого). Казалось, присутствие Джордана придало всему конкурсу атмосферу легитимности, которой недоставало.

А конкурсанты, кажется, занервничали еще больше.

Над салатным баром нет специального освещения и динамиков, вокруг бродили студенты, болтая между собой и налегая на бесплатные чипсы и газировку. Я высматривала парочки, пытаясь выделить парней и девушек, которые были поглощены разговором друг с другом. Если Марк или Тодд снова собирается напасть, то на сегодняшнем мероприятии у него будет большой выбор первокурсниц.

Но я видела только группки ребят и девушек, белых, черных, американцев, азиатов, каких угодно, почти все – в мешковатых джинсах и футболках. Они радостно визжали и кидались друг в друга чипсами.

М-м-м… чипсы…

Сара, сидя рядом с Джорданом, не могла оторвать от него глаз. Она все задавала ему мудреные вопросы о музыкальном бизнесе, примерно такие же, какие задавала мне, когда мы с ней только познакомились. Например, не появилось ли у него ощущение, что он «продался», после того, как снялся в рекламе пепси. И не считает ли он, что выступление во время соревнований на суперкубок было унизительным для него, как для истинного музыканта. И как вообще насчет призвания музыканта? Не беспокоит ли его, что он умеет петь, но не умеет играть ни на одном музыкальном инструменте. И не означает ли это, что он вообще не музыкант, а просто рот, через который «Картрайт рекордс» озвучивает послание корпоративной жадности?

К тому времени, когда свет, наконец, погас и Грег, президент общежития, встал, чтобы произнести приветственное слово, мне было даже немножко жалко Джордана.

Потом началось первое отделение. Трио девушек изображали последнюю песню Кристины, то есть открывали рот и старательно повторяли танцевальные движения. Теперь я могла спокойно разглядывать зрителей, не привлекая к себе внимания.

Студентов собралось очень много, почти все места были заняты, а кафе рассчитано на четыреста человек. Мало того, еще и вдоль стен стояли студенты, они свистели, улюлюкали, хлопали и вообще вели себя как восемнадцатилетние ребята, впервые вырвавшиеся из дома. Джордан рядом со мной очень внимательно смотрел на подражательниц Кристине, крепко сжимая в руках блокнот. Для человека, которого чуть ли не силой втянули в эту затею, он относился к своим судейским обязанностям слишком серьезно. Или только притворялся заинтересованным, чтобы Сара не доставала его вопросами.

Первый номер закончился, и на сцену выскочили четверо парней. Эта четверка подражала «N'Sync», стены кафетерия задрожали от басовых аккордов, и мне стало жалко соседей Фишер-холла, в число которых входила и епископальная церковь.

Ребята старались вовсю, и я просто давилась от смеха.

А Джордан не смеялся вообще. Он внимательно смотрел на мальчишек и пытался старательно оценить, насколько они оригинальны и хорошо ли знают слова песни.

Серьезно!

Я поставила этим мальчишкам пять баллов из десяти, потому что у них не было костюмов. Тут я заметила, что в кафе вошел какой-то высокий мужчина. Он шел, глубоко засунув руки в карманы брюк цвета хаки.

Сначала мне показалось, что это президент Эллингтон, но президент никогда не носит хаки. Как я уже говорила, он предпочитает белые «Dockers». А этот мужчина был слишком хорошо одет для президента колледжа. Когда он вошел в полосу света, падавшего от автомата с колой, я разглядела, что это Кристофер Эллингтон, сын президента. Теперь понятно, почему я сначала ошиблась.

В том, что Кристофер заглянул к нам, не было ничего странного. Его родители живут в этом же здании, вероятно, он спустился посмотреть, из-за чего весь этот шум.

Но когда Кристофер подошел к компании студентов, подпиравших дальнюю стену, и стал непринужденно болтать с ними, я задала себе вопрос: а что он вообще здесь делает? Он учится на юридическом факультете университета, а не в колледже.

Пит мне рассказал, что в Индиане, где президент работал до этого, Кристофер получил недостаточно баллов за выпускной тест. Но, по-видимому, его отец потянул за нужные ниточки и все-таки сумел устроить его в университет.

Хотя, с другой стороны, имея мать-алкоголичку и отца, который не стесняется появляться на публике в майке, бедняжка вряд ли унаследовал много талантов, так что помощь ему не помешает.

Подражание «N'Synk» закончилось, и на сцену вышел парень, который стал изображать Элвиса Пресли. Пока он исполнял «Вива Лас-Вегас», я, за неимением более интересного занятия, наблюдала за Кристофером Эллингтоном. Он пробрался через толпу и сел на стул позади большой компании девушек. Все они были первокурсницами, судя по их неловкому хихиканью. Они еще не влились по-настоящему в ряды студентов Нью-Йорк-колледжа, это доказывали их лица без пирсинга, некрашеные волосы и одежда от «Gap». Одна из девушек, которая казалась чуть более искушенной, повернулась и заговорила с Кристофером, тот подался вперед, чтобы лучше ее слышать. Девушка рядом с ней решительно отказалась участвовать в разговоре и смотрела прямо перед собой. Но я видела, что она отчаянно подслушивает.

Элвис под вежливые аплодисменты закончил свое выступление, и на сцену вышла Марни Вилла Дельгадо – да-да, соседка Элизабет Келлог. Ее приняли на ура.

Марни в длинном белом парике и низко сидящих джинсах вежливо поклонилась, а потом запела песню, которая показалась мне смутно знакомой. Сначала я не сообразила, что это за песня, я только чувствовала, что она мне не очень нравится.

А потом меня осенило. «Сахарная лихорадка»! Марни старательно исполняла песню, которая сделала мне имя. Десять лет назад.

Джордан рядом со мной заржал. Несколько студентов, знающих о моем прошлом, засмеялись вместе с ним. Сама Марни лукаво покосилась в мою сторону, выводя губами строчку: «Ничего не говори о диетах, я совсем не нуждаюсь в советах».

Я улыбнулась, стараясь не показывать, как мне неловко. Чтобы избавиться от этого чувства, я снова стала наблюдать за Кристофером. Он все еще болтал с девушками с переднего ряда. Ему в конце концов удалось привлечь внимание второй, более робкой девушки. Она не была хорошенькой, но лицо у нее было интереснее, чем у более раскованной подруги. Она повернулась на стуле и робко улыбнулась Кристоферу, прижимая к груди колени и отбрасывая от лица рыжеватые кудряшки.

На сцене Марни трясла париком и бедрами в манере, которая публику забавляла, и которая – очень на это надеюсь – не была точной копией моих движений.

Именно в этот момент меня вдруг как током ударило: я поняла, что Кристофер Эллингтон мог быть Марком. Или Тоддом.