Как ни пытался Эдвард сдержать рвущуюся наружу песенку, это ему никак не удавалось. А поскольку петь он не умел и к тому же вместе с приехавшими гостями тащился через лес в собственных владениях, подыскивая достойную добычу, то такое поведение нельзя было считать вполне нормальным. Алистера Картрайта он, похоже, раздражал больше других, хотя Эдвард не обращал на приятеля никакого внимания — Алистер сам был занудой из зануд.

— Дьявол! — выругался Картрайт, промахнувшись в очередной раз. С земли поднялась стайка фазанов, вспугнутая грохотом его ружья, а также еще нескольких отозвавшихся эхом выстрелов. Видно, гости, рассыпавшиеся по перелескам и лугам имения Роулингзов, тоже тщетно пытались попасть по птицам. Картрайт повернулся к хозяину: — Я бы подстрелил одного, если бы не это дурацкое завывание.

— Не понимаю, о чем ты? — Эдвард продолжал напевать, его ружье весь день бесцельно лежало на плече. Он не сделал ни единого выстрела. Почему-то не мог себя заставить.

— Ты прекрасно знаешь о чем, несносный мерзавец. Об этом вот. О твоем завывании.

— Об этом? — Эдвард промычал еще такт. — Это тебя донимает?

— Черт возьми, ты прекрасно понял, что именно это! — Алистер отбросил с лица прядь длинных светлых волос и посмотрел на Эдварда, который был выше его и лучше сложен. — Позволь-ка мне сказать кое-что, Роулингз. Мы с тобой вместе немало повидали.

Эдвард начал пробираться по снегу к лощине, которая выглядела многообещающей, и Картрайт поплелся за ним, не прекращая занудствовать:

— Мы вместе пережили ту чертову школу-интернат, терпели придирки одних и тех же преподавателей, учились у одних и тех же профессоров в Оксфорде, даже много раз спали с одними и теми же девицами. Я видывал тебя в плохом настроении, я помню тебя пьяным в дым, я видел тебя ослепленным яростью, но я никогда в жизни не видел тебя таким вот.

Эдвард продолжал напевать свою песенку. Может, кому-то зимы в Йоркшире и кажутся слишком холодными, но только не ему. На нем была подбитая мехом куртка, длинный плащ, теплые сапоги. С ним был его охотничий пес и фляжка с коньяком. Ему было тепло, и он был всем доволен, как ребенок. Никакие слова Картрайта не могли испортить ему настроение. Он был счастлив.

— И вот, — пыхтел Картрайт, карабкаясь за другом, — я спросил себя, что заставляет Эдварда так странно себя вести? Что могло произойти в его жизни, чтобы он стал таким невыносимо скучным субъектом? И я нашел ответ. Ведь это девушка, я прав?

— Девушка? — улыбнулся Эдвард сам себе, сползая вниз по очень крутому и скользкому склону оврага. — Какая девушка?

— Ты знаешь, о ком я говорю. Среди всех наших общих знакомых только одна такая девушка. Я же не слепой, как ты можешь догадываться. Я видел, какими глазами ты смотрел на нее вчера вечером…

— Дружище, о чем это ты говоришь?

— Черт, ты знаешь, о чем. Вот что я скажу тебе, Роулингз: отчаливай от нее, тебе же будет лучше.

— Да ну? Почему же?

— Во-первых, из этого ничего не получится. Тебе придется или жениться на ней, или забыть ее навеки, потому что она вряд ли прыгнет к тебе в постель, как портовая шлюха.

— С чего ты взял?

— Она дочь священника, так? Кроме того, ты же видел ее вчера вечером. Как она отделала Арабеллу! — Эдвард с удивлением заметил нотки восхищения в голосе Картрайта. — Такие вещи требуют характера, Эдвард. Я знаю, как ты относишься к Арабелле, но я точно знаю, что не первый говорю тебе — эта женщина становится настоящей стервой, когда ей нужно. А то, как девушка, глядя виконтессе прямо в глаза, заявила, что ей нет нужды больше заниматься твоим хозяйством… — Алистер одобрительно гукнул. — Господи, вот было зрелище! Хотел бы я увидеть все это еще разок.

Эдвард все шел и шел по оврагу с довольной улыбкой на лице.

— И это все, Алистер?

— Черт возьми! Знаешь, не только это. Ты посмотри на нее. Я знаю, что ты глазел на нее прошлым вечером, но ты по-настоящему взгляни на нее. Девушка красива и с мозгами… черт, она даже меня рассмешила, а я чертовски редко смеюсь с женщинами, разве только над ними. Такие, как Пегги, встречаются очень редко, Эдди. Если ее сестра была чем-то вроде нее, то твой братец не промах.

Спустившись на дно оврага, Эдвард оглянулся на своего компаньона, который преодолел всего лишь две трети пути. Он больше не улыбался.

— Не знай я, что это ты, Алистер, то принял бы это за речь влюбленного.

Алистер ухватился рукой за молодое, напрочь лишенное листьев деревце, поскольку последние несколько футов спуска он проехал на заду. Поднявшись, он стряхнул с себя снег, дыхание белыми клубами вырывалось из посиневших от холода губ.

— Протри глаза, Роулингз, — задыхаясь, проговорил он. — Мы сейчас говорим о тебе, а не обо мне. Арабелла поймала меня сегодня ни свет ни заря и пожаловалась, что ты отказался навестить ее, как обычно, в полночь. Леди даже смогла выдавить из себя одну или две слезинки. Она пыталась меня убедить, что ты и девушка, скажем так, ближе, чем полагается родственникам…

— Что за чертовщину ты несешь! — Эдвард вскочил на каменистый, покрытый льдом выступ на стенке оврага и бросил яростный взгляд в сторону замка. — Проклятие! Я с самого начала должен был знать, что лучше не связываться с Арабеллой.

Картрайт прислонился спиной к валуну и выглядел скорее несчастным, чем заинтересованным.

— Да. Она говорила, что видела вас двоих ночью на галерее, когда вы целовались как безумные…

— Дьявол! — Эдвард чувствовал, что вот-вот взорвется от злости. — При всем том, что я…

— Конечно же, я ей и не собирался верить. — Алистер воткнул в сугроб свое ружье и скрестил руки на груди. — До сих пор. — Он крикнул с искренним возмущением: — Ну как ты мог, Роулингз? Девушка в доме меньше двух недель, а ты уже тут как тут, чтобы погубить ее? Хоть капля порядочности в тебе есть? Ради всего святого, она же твоя свояченица!

— Я ничего не мог с собой поделать. — Эдвард сел в снег, уставившись на замерзший ручеек, который весной превратится в приятно журчащую речушку. — Ты же ничего не знаешь. Я говорю, она постоянно выводит меня из себя…

— Черта с два я поверю! Хочешь сказать, что великий Эдвард Роулингз нашел в этой розовощекой крошке достойного соперника? Да ей едва ли исполнилось двадцать лет, и выглядит она этакой недотрогой, как классная дама!

Эдвард цинично хмыкнул.

— Ты полагаешь, что нет? — вскинул брови Алистер. Эдвард прошелся взад и вперед по дну оврага, затем резко повернулся к приятелю:

— Нет, черт тебя побери! К сожалению, она еще большая недотрога, чем классная дама. Ведет себя прямо как монашенка. По крайней мере, пытается ею быть. Но я говорю тебе, Алистер, под этим фасадом недотроги… — Он умолк на полуслове. Что он делает? Это вовсе не для посторонних ушей.

Однако любопытство Алистера Картрайта было уже разбужено.

— А ты-то, — спросил он с наигранным безразличием, — откуда это знаешь?

Эдвард застонал. Он никогда не умел хранить что-либо в тайне.

— Да потому, что Арабелла, будь проклята эта чертова шпионка, говорила правду — я прошлой ночью целовал девушку на галерее!

Алистер потряс головой:

— Мерзавец!

— Чего Арабелла уж точно не видела и не могла доложить тебе, — после поцелуя девушка провела такой полновесный хук справа, что я едва смог побриться сегодня утром.

От хохота Алистер переломился пополам и обхватил колени.

— Нет, нет, скажи, что это неправда! Эдвард Роулингз получил отставку! Не думал я, что доживу до такого.

— Теперь понимаешь, что я имел в виду, когда говорил, что она выводит меня из себя? Клянусь, эта девушка то зазывно смотрит на меня из-под своих темных длинных ресниц, то бьет по физиономии. Или еще хуже — говорит, что считает меня неженкой! Я спрашиваю тебя, Картрайт, я хоть отдаленно похож на какого-нибудь пижона? Похож? Можно меня — меня! — назвать женственным?!

Алистер покатился со смеху и не мог ответить.

— Я даже представить себе не могу, что на уме у этой девушки. — Эдвард опять заходил взад и вперед. — Я был сама любезность, сама предупредительность, посылал ей цветы и книги. Я даже купил своему сорванцу-племяннику жеребца больше чем за пятьсот фунтов, полагая, что хоть это ее порадует. И что получил в итоге? Пощечину!

— А чего ты ожидал, Эдвард? — Алистер вытер выступившие на глазах слезы. — Налицо образец девушки редкой силы духа и красоты, к тому же Пегги Макдугал шотландка и дочь священника. Друг мой, она и не подумает ложиться с тобой в постель, пока не получит кольца на безымянный пальчик левой руки.

Эдвард хмыкнул:

— Она говорит, что не признает замужества. Говорит, что оно веками делало женщину рабыней…

— Нет! — вновь затрясся от хохота Алистер. — Ты шутишь?

— Я в жизни не был настроен так серьезно.

— Ах вон оно что! — Алистер покачал головой. — Она бросила перчатку. У тебя нет другого выхода, кроме как принять вызов. Хотя, если честно, мне кажется, ты не вполне для этого созрел.

— А ты, видно, созрел? — Эдвард воинственно взглянул на друга.

— Я-то смог бы сорвать поцелуй и не получить при этом по физиономии.

Эдвард сделал большой шаг и встал перед весельчаком. Рука, которую он положил на плечо Алистера Картрайта, была и без того тяжела, а Эдвард еще и надавил на нее, чтобы донести до старого приятеля всю серьезность своих намерений.

— Тебе лучше держаться подальше от нее, Картрайт, — размеренно проговорил Эдвард. — Если я хоть раз застану тебя рядом с ней, то позабочусь, чтобы на охоте с тобой случилось неприятное, но неизбежное происшествие, после которого ты проваляешься в постели до конца сезона. Ты меня понял, старина?

Алистер перестал смеяться. Но и Эдвард перестал напевать свою песенку.

— Понял, — угрюмо ответил Алистер. — И нечего так на меня давить. Я все прекрасно понял.

Неожиданно Эдвард убрал руку с его плеча. Повернувшись на каблуках, он слепо побрел к дальнему краю оврага, его челюсти были крепко сжаты. Что это с ним? Алистер его самый близкий друг, одна из немногих человеческих особей, присутствие которых он мог выносить более часа за один раз. И вдруг начал ему угрожать…

— Но я все же скажу, а ты запомни, Роулингз, — я противник всей этой затеи. — Картрайт поднялся на ноги и поправил на плечах свой тяжелый плащ. — Я не хочу, чтобы эту девушку обижали.

Эдвард, вздрогнув, обернулся:

— А почему ты решил, что я собираюсь ее обидеть?

— Ради всего святого, Роулингз. Ведь не зря тебя все считают разрушителем сердец.

Эдвард невесело усмехнулся:

— Обо мне так говорят?

— Да, — сказал Алистер и желчно добавил: — Если не хуже.

Улыбка Эдварда стала шире.

— Ну и ладно.