Стараниями миссис Мактавиш весть о замужестве Эммы распространилась по городу почти мгновенно. Вернувшись из замка, она поделилась сведениями о состоявшейся там свадебной церемонии и чересчур интимном поцелуе, которым обменялись основные действующие лица, со всеми, кто попадался ей на пути. Вскоре в городе не осталось ни души, которая не знала бы, что вдова Честертон наконец вышла замуж и причитавшиеся ей десять тысяч фунтов не достанутся ни одному из местных мужчин — что, с точки зрения горожан, было бы только справедливо, — а какому-то незнакомцу.

Впрочем, для кого как. Конечно, граф Денем был чужаком на острове. Но был ли он незнакомцем для Эммы? Поговаривали, будто граф приходился родственником покойному мужу миссис Честертон. Но хотя между ними имелось определенное сходство, трудно было представить двух более разных людей. Стюарт Честертон был беден и отличался редким благочестием. Лорд Денем уже успел изрядно шокировать жителей острова тем, что нанял катафалк Мерфи за безумную цену в два соверена в день, а потом вызвал на дуэль — подумать только! — барона Маккрея.

И как будто этого было недостаточно, имелся еще один весьма любопытный факт, который миссис Мактавиш излагала, понизив голос и бросая по сторонам настороженные взгляды, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, хотя к концу дня в городе не осталось человека, не посвященного в тайну, которой она считала своим долгом поделиться: граф Денем не ночевал в своей комнате в гостинице. Мерфи высадил его у дома вдовы Честертон прошлым вечером, а вернулся, чтобы забрать его, только на следующее утро, как и было велено.

Иными словами, лорд Денем и вдова Честертон провели ночь вместе. Причем до того, как сочетались браком.

Чему, с точки зрения женской части населения острова, было только одно объяснение: лорд Денем и Эмма были любовниками задолго до того, как она вышла замуж за его кузена и приехала на остров.

Существовали и другие доводы в пользу этой версии. Разве Эмма не явилась в некотором смысле разочарованием в качестве жены викария? О, разумеется, она старательно выполняла свои обязанности: навещала больных и немощных, пекла пироги для церковных праздников, помогала жене священника украшать церковь для торжественных событий.

Все это так, но часто ли она посещала службы, которые проводил ее муж? Только раз в день. Может, этого и достаточно для обычного прихожанина, но ни в коей мере не отвечало высоким религиозным требованиям ее мужа.

Однако именно школа, на преподавании в которой Эмма настояла после смерти местного учителя, вызывала наибольшее недоумение. Чтобы женщина преподавала? И ладно бы еще после смерти мужа. В конце концов, можно понять желание вдовы, особенно бездетной, смягчить горечь потери, погрузившись с головой в работу. Но Эмма начала строить планы насчет школы задолго до смерти мужа… и, по слухам, вопреки его желанию. Не говоря уже о том, что в ее школе мальчики и девочки сидели вперемежку, разделенные по возрасту и способностям, а не на разных сторонах комнаты — порядок, которого мистер Честертон никогда бы не одобрил.

Именно последнее обстоятельство заставило большинство горожан, включая жену преподобного Пека, которая не так давно разрешилась младенцем и была слишком занята, чтобы образумить юную супругу бывшего помощника своего мужа, умыть руки во всем, что касалось Эммы. Хотя, надо отметить, никто не запретил своему ребенку посещать школу миссис Честертон, а многие даже открыто хвастались успехами своих чад, достигнутыми под ее руководством.

Но все это, разумеется, происходило до прибытия на остров графа Денема, красавца и богача, который не только, как выяснилось, знал Эмму еще по Лондону, но и буквально выхватил ее — и ее десять тысяч фунтов — из-под носа честных парней, претендовавших на ее руку.

И чем прикажете это объяснить, как не тем, что Эмма и лорд Денем некогда любили друг друга, но были разлучены жестокой судьбой, что заставило безутешную Эмму выйти замуж за бедного кузена графа, а самого графа, по словам Мэри, служанки из гостиницы, которая обожала романы, броситься в объятия парижской красотки? А когда, по словам все той же мечтательно вздыхавшей Мэри, граф услышал, что Эмма наконец-то свободна, он явился на остров, чтобы забрать ее домой. Что произошло с парижской красоткой, история умалчивала.

К ужину все население острова приняло эту версию в качестве объяснения волнующих событий дня. За исключением двух человек. Первым был барон, который ни на секунду не поверил, что Эмма может быть влюблена в кого-либо, кроме него. А вторым была его сестра, которая не верила, что Джеймс мог влюбиться в кого-нибудь, кроме нее.

То, что ее знакомство с графом Денемом длилось всего один день, достопочтенную мисс Фиону Бейн нисколько не смущало. Ибо она считала себя первой красавицей на острове. Оспорить этот титул могли только невеста ее брата, ныне исчезнувшая в неизвестном направлении — и скатертью дорога! — и Эмма, худая как щепка, пожилая вдова, как может видеть каждый, у кого есть глаза. Просто немыслимо, чтобы такой блестящий и привлекательный джентльмен, как граф Денем, мог влюбиться в кого-нибудь, кроме нее, Фионы. А потому трогательная история о воссоединении влюбленных, выдуманная Мэри, привела ее в ярость. Тем более что в ней не было ни слова правды. Фиона присутствовала на свадьбе и была свидетельницей явного нежелания этой дурочки, как она про себя называла Эмму, выходить замуж за графа. Какая чудовищная несправедливость! Разве она, Фиона, не ждала всю свою жизнь, когда такой человек, как Джеймс Марбери, постучится в ее дверь? Разве ее сердце не екнуло, когда нынче утром это наконец случилось? Разве в те первые мгновения, когда он стоял в парадном зале замка, она не представляла себе их совместное счастливое будущее где-нибудь далеко от этого захолустья, где она родилась и которое успела возненавидеть?

Выслушав Мэри, пересказавшую ей все городские сплетни, Фиона с чувством глубокой обиды застегнула плащ и с ожесточением завязала ленты шляпки. Эмма Честертон, ныне леди Денем, всегда казалась ей странной и зловредной особой. Иначе разве выбрала бы она в закадычные подруги Клару Маклеллан, а не ее, Фиону? Хотя, справедливости ради, надо признать, что это Клара липла к Эмме, а не наоборот. Но Эмма в отличие от Фионы даже не пыталась отделаться от назойливой девицы. Конечно, Клара считалась невестой ее брата. Но у нее не было ни капли голубой крови, между тем как Фиона могла проследить свою родословную вплоть до четырнадцатого столетия.

Но разве это имело хоть какое-нибудь значение для Эммы Честертон? Да никакого. Сколько раз Фиона натыкалась на них с Кларой, шептавшихся в укромных уголках замка? Сколько раз в своих одиноких прогулках она наблюдала, как эти двое прохаживаются под ручку и Эмма, склонив голову, внимает глупой болтовне Клары. Один Бог знает, что та могла рассказывать жене викария. Наверное, о том, как плохо к ней относятся в замке Маккрей и как она ненавидит Фиону.

Как будто Фиона виновата в том, что помнит о своем благородном происхождении, даже если ее братец забыл об этом. В конце концов, все знают, что отец Клары — заурядный торговец.

Фиона готова была поспорить, что Эмма прекрасно знает о случившемся с Кларой в ту ночь, когда та исчезла. Возможно, она даже знает, куда делась Клара. И два против одного, что Эмма подбила эту глупую девчонку сбежать со Стивенсом, камердинером Джеффри. Как будто сама Фиона не положила на него глаз! Конечно, он не мог похвастаться знатным происхождением — что правда, то правда. Зато какие у него были глаза! Черные и сверкающие. В какой-то степени Фиона даже понимала Клару, не устоявшую перед Стивенсом, хотя ее предательство и жестоко оскорбило Джеффри.

И потом, Фиона не настолько глупа, чтобы бросаться на шею какому-то камердинеру. Нет, она бережет себя для такого человека, как лорд Денем.

Но теперь, стараниями Эммы, ее единственный шанс на удачный брак пошел прахом. Точно так же как Эмма, подружившись с Кларой, лишила Фиону единственного шанса на настоящую дружбу. В общем, Эмма, с тех пор как появилась на острове, только и делала, что отравляла жизнь ей, Фионе.

И как только могут эти глупые женщины — миссис Мактавиш и даже миссис Пек — отзываться о ней хорошо? Чего только Фиона не наслушалась: как она ухаживала за больными во время эпидемии тифа, как она добра с детьми и какая она душевная — всегда найдет время, чтобы выслушать человека и посочувствовать ему. И так далее и тому подобное.

Ну, для нее, предположим, миссис Честертон никогда не находила времени. Не то чтобы она просила ее об этом, но, учитывая, что Фиона — единственная благородная особа в округе, Эмма могла бы приложить некоторые усилия, чтобы лучше с ней познакомиться. И совершенно напрасно Клара упрекала ее, Фиону, в заносчивости. Никакая это не заносчивость, а всего лишь вполне естественная сдержанность — качество, которым должна обладать каждая уважающая себя женщина и которое так ценят мужчины.

Но увести у нее из-под носа лорда Денема? Нет, это уже переходит всякие границы. На сей раз Эмма зашла слишком далеко, и Фиона собиралась довести это до ее сведения. Джеймса Марбери, конечно, этим не вернешь. Он потерян для нее навеки. Но поставить на место эту выскочку Эмму Честертон она пока еще в состоянии.

Когда она направилась к маяку, уже спустился вечер, но это не слишком волновало Фиону. Что ж, ее брату придется подождать ужина, если только он не пожелает поесть в одиночестве. Конечно, он разозлится, но когда, спрашивается, после исчезновения Клары он не злился? И как будто он и так не пребывает в самом отвратительном настроении, какое Фионе приходилось видеть… Зачем еще ей сбегать из дома и отсиживаться в гостинице, как не для того, чтобы скрыться от его гнева, вызванного потерей единственной вещи, которой он стремился завладеть все последние месяцы, — пресловутых десяти тысяч фунтов вдовы Честертон?

Впрочем, кто-кто, а Фиона нисколько не винила брата в том, что он впал в ярость. По справедливости деньги вдовы Честертон должны были принадлежать ему. Точно так же, как неотразимый и изысканный граф Денем по справедливости должен был принадлежать ей.

О чем Фиона и собиралась сообщить Эмме, не тратя лишних слов.

Но если достопочтенная мисс Фиона Бейн ожидала, переступая порог школы, наши новобрачную в приподнятом настроении, которое будет так приятно испортить, она ошибалась. Эмма сидела на скамье рядом с привычной стопкой грифельных досок, обратив взор к высоким окнам, но, похоже, не видела пламеневшего там розового заката. На ее прелестном лице, которое Фиона предпочитала называть смазливым, застыло выражение беспросветного уныния. Мисс Бейн ощутила вспышку восторга, согревшую ее душу.

— Ну, миссис Честертон, — громко проговорила она, захлопнув за собой дверь. — Или мне следовало сказать леди Денем? Поздравляю, о вас судачит весь город. Хотя не думаю, что вас интересует, что говорят о вас люди.

Эмма повернула голову и взглянула на посетительницу. Ее глаза, обычно приветливые, смотрели настороженно.

— Нет, — сказала она. — Но, полагаю, вы все равно мне расскажете.

Фиона невесело рассмеялась.

— Вы совершенно правы. На вашем месте я бы распрощалась с этой школой. Не думаю, что вам позволят и дальше здесь преподавать. После сегодняшнего скандала, естественно, вызванного вашим поведением.

Эмма, к разочарованию Фионы. даже не моргнула глазом. Она обвела комнату взглядом, посмотрела на скамьи и грифельные доски и сказала с некоторым удивлением:

— Пожалуй, вы правы.

Фиона всегда считала Эмму странной: кем еще надо быть, чтобы по собственной воле выйти замуж за нищего викария и последовать за ним на край света? Но теперь у нее возникло подозрение, что у той и вправду не все в порядке с головой. По всем правилам Эмме следовало задрать нос и злорадствовать. В конце концов, она победила в их негласном соперничестве и выберется из этого проклятого места намного раньше Фионы.

И тем не менее она казалась такой… такой подавленной. Подавленной и испуганной.

Фиона, ужаснувшись, что готова посочувствовать — подумать только! — своему заклятому врагу, усилила натиск.

— Так в чем же дело? — ядовито осведомилась она. — Только не говорите, что вас действительно волнуют разговоры миссис Мактавиш и всего этого выводка старых склочниц.

Вместо ответа Эмма повесила голову, и мисс Бейн пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее исполненный отчаяния голос:

— Что я наделала!

Нет, это никуда не годится. Как, скажите на милость, испортить настроение человеку, который и так уже пребывает в унынии? Да и с чего ей так расстраиваться? Разве она не заполучила самого красивого — и самого богатого — мужчину из всех, кого Фионе приходилось встречать? Просто невероятно!

Но Фиона не знала — а Эмма не собиралась ее в это посвящать, — что, хотя Эмма и вышла замуж за необычайно привлекательного и состоятельного человека, это всего лишь деловое соглашение, заключенное ради того, чтобы она могла получить положенные ей десять тысяч фунтов, а Джеймс Марбери мог искупить вину за то, как обошелся со своим кузеном.

Узнай об этом Фиона, она тут же помчалась бы к судье и выложила бы ему все обстоятельства дела, включая предполагаемое расторжение брака, чего, как нетрудно догадаться, судья никогда бы не одобрил и нашел бы способ задержать выплату денег.

А Эмма очень нуждалась в этих деньгах. Теперь, когда они оказались в пределах досягаемости, ей пришло в голову множество замечательных вещей, которые можно было сделать с их помощью. Послать Джона Макадамса в колледж. Построить настоящую школу и нанять настоящего учителя для местных ребятишек. И потом, оставался Фергюс. Насколько Эмме было известно, его глаза никогда не показывали настоящему врачу, и кто знает, может, существует способ восстановить его зрение.

С другой стороны, Эмма сознавала, что теперь, когда она стала предметом пересудов, маловероятно, что ей позволят учить детей и дальше. И как будто этого мало, Эмме не давали покоя постыдные воспоминания о ее поведении этим утром, когда лорд Денем поцеловал ее. Есть ли на свете еще хоть одна женщина, которая с таким распутным самозабвением отдавалась бы поцелую? Наверное, нет. Она вела себя как законченная дурочка, настоящая Мария Магдалина. Что мог подумать о ней Джеймс? А ведь прошло всего лишь полгода, как она похоронила мужа, его собственного кузена… и не кого-нибудь, а викария!

Но достопочтенную мисс Фиону Бейн меньше всего волновали переживания Эммы. В эту минуту она могла думать только о том, что десять тысяч фунтов, вместо того чтобы достаться ее брату, который мог бы уделить малую толику и ей, скажем, на новую шляпку, достались человеку, который совершенно в них не нуждается и, вне всякого сомнения, может обеспечить Эмму шляпками, не говоря уже о веерах, на десятилетия вперед. Тогда как она, Фиона, годами не могла себе позволить даже новую ленту для волос!

Охваченная праведным негодованием, она открыла рот, чтобы сказать Эмме какую-нибудь гадость, вроде: «Могли бы по крайней мере подождать, пока остынет тело», — или что-нибудь еще, не менее неприятное.

Но не успела она вымолвить и слова, как дверь позади нее распахнулась, впустив в комнату порыв свежего морского воздуха.

Ядовитая реплика, повисшая у Фионы на кончике языка, тихо скончалась в ту самую секунду, когда она обернулась. Ибо на пороге, заслоняя своими широкими плечами почти весь дверной проем, стоял граф собственной персоной, такой же неотразимый, как несколько часов назад, когда она его в последний раз видела.

— Мисс Бейн, — сказал он довольно любезно, кивнув Фионе. Затем его светло-ореховые глаза скользнули мимо нее, словно, как не без досады отметила Фиона, она не была самой хорошенькой девушкой в комнате. — Эмма, если ты готова, — проговорил он, — я хотел бы отвезти тебя домой.

Ах, с какой истинно мужской мощью прозвучали эти слова! У Фионы даже мурашки пробежали по спине. Как бы ей хотелось, чтобы этот высокий, красивый граф ворвался к ней в комнату, чтобы сообщить, что пришел отвезти ее, Фиону, домой! Уж она-то не стала бы заливаться краской, как Эмма.

— Я еще не закончила, — произнесла новобрачная вежливым, но прохладным тоном, не имевшим ничего общего с глубоким унынием, читавшимся на ее лице и в голосе всего лишь несколько секунд назад, — проверять работы учеников.

Лорд Денем вместо того, чтобы пнуть ногой ближайшую скамью, как, Фиона не сомневалась, поступил бы любой из местных мужчин, если бы с ним разговаривали подобным тоном, всего лишь закрыл дверь и прислонился к ней спиной, скрестив на груди руки.

— В таком случае я подожду, — сказал он с едва заметной улыбкой, — пока ты закончишь.

Эмма, вместо того чтобы отшвырнуть свои дурацкие грифельные доски и броситься в объятия графа, как поступила бы на ее месте Фиона, взяла следующую доску и погрузилась в ее изучение.

Чаша терпения достопочтенной мисс Фионы Бейн переполнилась. Она всегда считала, что Эмма поступила очень глупо, выйдя замуж за Стюарта Честертона. При всей своей бесспорной привлекательности Стюарт, на вкус Фионы, слишком много разглагольствовал на религиозные темы. К тому же он был простым викарием. Какая женщина в здравом уме выйдет замуж за викария? Даже преподобный Пек ждал, пока получит собственный приход, прежде чем жениться на благонравной, но невыносимо нудной миссис Пек.

Впрочем, теперь Эмме удалось подцепить мужчину не только блестящего и знатного, но и, по-видимому, равнодушного к религии. Подумать только, ей никогда больше не придется вышивать подушки для благотворительных базаров, если она того не пожелает!

И как она себя ведет? Как будто ее муж какое-то чудовище. Как будто… как будто тот вздор, который несла Мэри, правда. Будто бы эти двое действительно знали друг друга в прошлой жизни. С той лишь разницей, что они были не любовниками, а… врагами.

Но это же просто смешно! Как можно испытывать что-либо, кроме обожания, по отношению к графу Денему — с его светло-бежевыми бриджами, высокими крахмальными воротничками и правильной английской речью без намека на шотландский выговор. Выговор, который Фиона глубоко презирала и проводила немало часов перед зеркалом, пытаясь от него избавиться.

Нет, она Просто не в силах стоять и смотреть на эту вопиющую несправедливость. Это разбивает ее сердце. Какая досада! По всем канонам, человеческим и Божьим, Эмма, имевшая дерзость предпочесть ее обществу, как с горечью припомнила Фиона, компанию этой проныры Клары Маклеллан, не должна была отхватить такой куш. Существуй на свете элементарная справедливость, ей бы это с рук не сошло.

Лорд Денем придержал для нее дверь. Фиона вышла наружу и, вдохнув свежий вечерний воздух, ощутила очередной укол сожаления. Ибо, проходя мимо графа, она уловила слабый, но безошибочный запах мыла.

Подумать только, он даже принимает ванну!

И ее ревность к Эмме Ван Корт Честертон Марбери стала поистине бесконечной.