— Эмма! — воскликнула вдовствующая графиня Денем, широко раскинув руки. — О, дорогая!

И Эмма очутилась в объятиях, таких крепких, что испугалась за свои ребра. Приветствие леди Денем никак нельзя было назвать сдержанным.

В этом смысле они с сыном не имели ничего общего. Невысокая и плотная, с довольно обыкновенным лицом, но признанный знаток моды и тонкая ценительница прекрасного, леди Денем была одной из самых популярных аристократических особ в Лондоне, причем не только за умение принять гостей, но и за исключительно добрый нрав.

И прием, оказанный Эмме, служил лишним тому подтверждением. Разомкнув наконец прямо-таки удушающие объятия, леди Денем подвергла гостью самому пристальному осмотру.

— Она слишком худая, — объявила она, критически глядя на Эмму в простом платье из шотландки и шляпке в тон, не соответствовавшим ни времени года, ни моде. — Тебе так не кажется, Джеймс? Чем ты там питалась, Эмма? Воздухом? Ты тоненькая как тростинка. Ну ничего. Кухарка живо нарастит жир на твои косточки. Подожди, пока ты попробуешь ее… но Бог мой, а это кто такой? — Леди Денем умолкла, только сейчас заметив мальчика, наполовину скрытого юбка ми Эммы.

Фергюс, выглядывавший из-за Эммы, робко отозвался, комкая в руках кепку:

— Фергюс Макферсон, мэм.

Леди Денем, ничуть не удивленная тем, что ее сын привез с собой не только вдову своего кузена, но и маленького полуслепого оборвыша, протянула мальчику пухлую руку:

— Приятно познакомиться, мистер Макферсон. — Фергюс, хотя и польщенный, уткнулся в юбку Эммы, но не от природной застенчивости. Эмма могла поручиться, что Фергюс Макферсон никогда в своей жизни не испытывал смущения. Просто он немного оробел, ослепленный особняком на Парк-лейн, с его высокими потолками, лакеями в ливреях, сверкающими мраморными полами и картинами в золоченых рамах. По сравнению с крытой соломой хижиной, в которой он родился и вырос, дом матери Джеймса казался дворцом. Даже Эмма, некогда знавшая этот дом как свои пять пальцев, обнаружила, что чуточку подавлена его великолепием. Она вдруг осознала, что давно не находилась в помещении, где было достаточно тепло, чтобы не мерзнуть, а оконные стекла были достаточно чистыми, чтобы видеть сквозь них.

Так что Эмма ничуть не винила Фергюса за его поведение. Она и сама охотно бы спрятала лицо, правда, по другой причине. Вот уже несколько дней — с тех пор, как она проснулась в гостинице миссис Мактавиш и поняла, что наделала, ей хотелось только одного: залезть под одеяло с головой и остаться там навеки.

Спала со своим мужем. Вот что она наделала. И хотя с точки зрения общепринятой морали ее грех не относился к числу серьезных, для нее самой он был поистине непростительным. Потому что на самом деле Джеймс ей не муж. Ну, в глазах закона он, возможно, и являлся таковым, но Эмма-то знала, что их союз должен был оставаться чисто формальным. Как же тогда понимать случившееся в ту ночь в гостинице? Эмма не знала.

И не смогла получить объяснений от Джеймса. Собственно, с той роковой ночи им не удавалось оставаться наедине дольше, чем на несколько секунд. Утомленная пылкими занятиями любовью, Эмма заснула, а на следующее утро проснулась в одиночестве. И оставалась одна, пока не спустилась вниз, в трактир миссис Мактавиш и не увидела своего мужа — мужа! — за столом в компании не кого-нибудь, а юного Фергюса Макферсона.

Фергюс, как с улыбкой сообщил ей Джеймс, даже не намекнув на бурную ночь, которую они провели вместе, поедет с ними в Лондон, чтобы показаться врачу, известному специалисту по глазным болезням, с которым Джеймс оказался случайно знаком.

Эмма, конечно, удивилась, но не настолько, как можно было ожидать. Она уже начала привыкать к мысли, что Джеймс Марбери, который год назад послал своего кузена в нокдаун, разительно отличается от нынешнего Джеймса Марбери, искренне, без показухи и суеты старавшегося помочь ближнему. Перемена, произошедшая в Джеймсе за то время, пока они не виделись, была неуловимой, но вместе с тем весьма ощутимой.

Чего Эмма не совсем понимала, так это причин, стоявших за этим удивительным фактом. Люди, подобные графу Денему, не меняются, во всяком случае, так радикально. Должно быть, что-то случилось, что-то такое, что заставило Джеймса жениться на нищей вдове и проявлять заботу о мальчишке, страдающем дефектом зрения.

Но что это может быть, Эмма не представляла.

В итоге все трое — Эмма, Джеймс и Фергюс — отправились в Лондон. Однако за весь долгий путь ей так и не представилось возможности остаться наедине с Джеймсом и задать ему сотню вопросов, крутившихся у нее в голове, включая главный из них: что же им теперь делать?

Не думает же он в самом деле, что они могут и дальше вести себя так, словно ничего не случилось? Нет уж, кое-что случилось и, с точки зрения Эммы, весьма важное.

Но возможно, для столь многоопытного мужчины, как Джеймс, происшедшее ничего не значит? Он, во всяком случае, вел себя именно так.

Как это мило, однако! Как мило, что он может спокойно жить дальше, даже не догадываясь, что вполне заурядная в его представлении ночь явилась для Эммы событием, перевернувшим всю ее жизнь.

И как это похоже на мужчин.

Эмма начинала подозревать, что с Джеймсом Марбери действительно что-то неладно. Конечно, они не виделись целый год, но чтобы всего за год превратиться в совершенно другого человека…

В человека, который в эту самую минуту приподнял Фергюса, чтобы тот мог рассмотреть перекрещенные шпаги, принадлежавшие еще деду Джеймса, которые висели над камином в гостиной. Интересно, что же все-таки случилось с Джеймсом, пока ее не было? Потому что человек, трогательно опекавший едва знакомого мальчугана, не мог хладнокровно сбить с ног ее жениха, а затем отправиться к ее тете и дяде, чтобы предупредить их о предполагаемом побеге.

Надо спросить у леди Денем. Да, вот что она сделает. Она спросит леди Денем, как только они останутся вдвоем, не случилось ли с ее сыном чего-нибудь необычного в минувшем году. Может, его сильно ударили по голове? Или произошло что-либо другое, столь же опасное для жизни? Должно же быть что-то, объясняющее его крайне необычное поведение.

А когда она выяснит, в чем дело, то, возможно, поймет, как относиться к тому, что случилось в ту незабываемую ночь. Эмма искренне на это надеялась. Потому что порой она начинала сомневаться, что все это произошло на самом деле. Вполне возможно, что ей приснился сон, странный и, надо признать, восхитительный, но все-таки сон. Ведь с тех пор Джеймс не прикоснулся к ней даже пальцем, не считая, конечно, тех случаев, когда он предлагал ей руку, помогая выйти из кареты, или поддерживал под локоть, подсаживая в экипаж. Вполне возможно, что ничего и не было. Возможно, они вовсе и не занимались любовью во мраке ночи, словно две потерянные души, которые обрели друг друга после долгой разлуки…

Ну да! И возможно, поросята начнут завтра летать.

Хотя, случись это, Эмма не очень бы удивилась. Теперь ее уже ничем не удивишь. Разве думала она, что вернется в Лондон? И что же? Она в Лондоне, в особняке графа Денема, в двух шагах от дома, в котором выросла и из которого была изгнана за то, что вышла замуж за человека, считавшегося неподходящим женихом для одной из семейства Ван Корт. Мало того, она снова замужем… Замужем за человеком, которого когда-то презирала более, чем кого-либо другого во всей вселенной.

Хорошо еще, что последнее обстоятельство — то, что они с Джеймсом поженились, — никому, кроме них, неизвестно.

Но прошло совсем немного времени, и Эмма убедилась, что даже в этом она заблуждалась.

— Эмма! — проникновенно сказала мать Джеймса, взяв ее за руку. Они стояли перед высоким зеркалом в золоченой раме в комнате, где разместили Эмму и куда она удалилась, чтобы привести себя в порядок. — Я так довольна.

Эмма, поправлявшая прическу, которая рассыпалась, как только она сняла шляпку, улыбнулась графине, полагая, что та рада видеть ее после долгого отсутствия.

— Я тоже рада, миледи, — отозвалась Эмма со всей искренностью. Она всегда питала слабость к тетке Стюарта. — Мы так давно не виделись.

Леди Денем опустилась в глубокое, обтянутое парчой кресло — одно из двух парных кресел, стоявших перед огромным мраморным камином, украшавшим дальнюю стену просторной, роскошно обставленной спальни. Джеймс скрылся в своем кабинете, чтобы просмотреть почту, накопившуюся за время его отсутствия, а Фергюса препроводили в детскую, где он с восторженным изумлением обнаружил целую коллекцию игрушек, сохранившихся с детских лет Джеймса. «Для моих внуков», — объяснила леди Денем, почему-то бросив на Эмму многозначительный взгляд.

Впервые после их прибытия женщины остались наедине, и Эмма решила воспользоваться случаем и выяснить, нормально ли чувствовал себя Джеймс в последнее время и не страдает ли он от падения с лошади. Но когда она повернулась к леди Денем, чтобы задать ей вопрос, то с изумлением обнаружила, что та прижимает к глазам кружевной платочек.

Встревоженная, Эмма поспешила к графине и опустилась на колени возле ее кресла.

— Леди Денем! — воскликнула она. — Что случилось? Вы больны? Может, позвать вашу горничную?

— О нет! — Графиня подняла залитое слезами, но улыбающееся лицо. — Я не — больна, детка. Просто… просто я так счастлива, что снова вижу тебя. Конечно, мы расстались не лучшим образом. Но ты должна понять, дорогая, что это случилось только потому… что вы были так молоды! Мысль, что вы решили поселиться в таких диких местах… была просто невыносимой.

— Я понимаю, — тихо сказала Эмма. — Пожалуйста, леди Денем, не расстраивайтесь.

— Онория. — Леди Денем похлопала ее по руке. — Теперь ты должна называть меня по имени, дорогая. И не смей даже думать, что я виню тебя в том, что произошло со Стюартом. Если уж он что-то решал, не было силы, способной его образумить. Мне так жаль, что он умер. Но он умер счастливым, Эмма. Ведь вы были счастливы там, на островах, правда?

Эмма, нервно кусавшая нижнюю губу, поспешно ответила:

— Да, конечно.

— Я так и думала. — Бледно-голубые глаза леди Денем, так не похожие на переменчивые ореховые глаза ее сына, нежно засветились. — А как могло быть иначе? Но должна признаться, Эмма, я рада, что ты вернулась домой.

Эмма растроганно улыбнулась.

— Я тоже, — сказала она. — Хотя и не думала, что буду испытывать что-нибудь подобное. Леди Денем, я хотела спросить… — Заметив укоряющий взгляд пожилой женщины, она поправилась: — Я хотела сказать, Онория. Вы что-нибудь знаете о моей семье? Вышла ли Пенелопа замуж? Как поживают дядя и тетя? Они здоровы?

— Вполне, — сказала леди Денем, промокнув глаза. — Конечно, они рассчитывали на несколько иной союз между нашими семьями, но не думаю, что они были бы счастливее, сложись все иначе. Мы ждем их на ужин сегодня вечером. Надеюсь, ты не возражаешь. Но когда до них дошли новости, невозможно было заставить их ждать более ни дня.

Эмма, пытавшаяся осмыслить сказанное графиней, спросила:

— Вы хотите сказать, что предупредили их о моем приезде?

— Я? Нет, дорогая. Я здесь совершенно ни при чем…

Их прервал стук в дверь. В ответ на Эммино «Войдите!» дверь распахнулась, и два лакея, за которыми следовал дворецкий леди Денем, Бэрроуз, внесли в комнату огромный сундук. Эмма тотчас узнала монограмму, украшавшую одну из его стенок.

— Но это, — сказала она в некотором замешательстве, — сундук лорда Денема.

— Разумеется, миледи, — торжественно произнес Бэрроуз.

Эмма, смущенная обращением «миледи», но полагая, что Бэрроуз, служивший еще деду Джеймса, с годами стал несколько рассеянным, деликатно заметила:

— В таком случае разве не следует отнести его в комнату лорда Денема?

— О Боже! — Графиня поднялась на ноги и бросила на дворецкого виноватый взгляд. — По-видимому, они и вправду хотели сделать нам сюрприз, Бэрроуз.

— Похоже на то, мадам, — отозвался тот, безуспешно пытаясь подавить улыбку.

Эмма, переводившая взгляд с матери Джеймса на дворецкого и обратно, поинтересовалась с растущим подозрением:

— Какой сюрприз?

Но прежде чем кто-либо успел удовлетворить ее любопытство, в коридоре послышались решительные шаги и на пороге комнаты появился Джеймс.

— Вот ты где, — обратился он к матери и протянул ей карточку, напечатанную на плотной кремовой бумаге. — Я получил это чрезвычайно странное послание по почте. Надеюсь, ты объяснишь мне, что это значит?

Леди Денем, выглядевшая так, словно вот-вот взорвется от избытка радости, тем не менее сдержалась и, в свою очередь, осведомилась:

— Это, случайно, не приглашение леди и лорда Картрайтов на бал в твою честь?

Джеймс взглянул на карточку.

— Да, но не только в мою честь.

— Да, — сказала леди Денем. Затем, не в силах больше сдерживаться, выпалила: — Это в честь тебя и… твоей жены! — Она устремила сияющий взгляд на Эмму и своего сына. — О, мои дорогие! Мы все знаем! Мы в курсе вашего маленького секрета! Судья Риордан нам все написал. Поздравляю, мои милые! Мы так счастливы за вас обоих!