Беседы о диалектике

Кедров Бонифатий Михайлович

Четвертый день

Три стороны всякого развития. Главные законы диалектики

 

 

Беседа 10 (утренняя)

«МЕХАНИЗМ» РАЗВИТИЯ: СКАЧОК И РЕВОЛЮЦИЯ

Сын. Знаешь, отец, я уже начинаю, кажется, понимать, что это такое — диалектика.

Отец. Подожди, не спеши. Я пока только успел подготовить тебя к пониманию самого главного в диалектике — ее основных законов. Мы с тобой подошли к ним и сегодня поговорим по этому поводу.

Сын. Как? Разве до сих пор речь шла о чем-то другом? А я думал, что про главное уже сказано.

Отец. Ты еще много раз сможешь убедиться, что когда знакомишься с какой-нибудь наукой, то никогда не можешь исчерпать ее до конца, даже в ее главной части, в ее основах. Всегда будут вставать все новые и новые важные вопросы этой науки, раскрываться новые существенные стороны изучаемого ею предмета.

Сын. И у диалектики тоже?

Отец. Конечно! Ведь ее предметом является процесс развития, понимаемый в самом глубоком и полном смысле, взятый со всех его сторон, или, как говорят иногда, во всех его аспектах или разрезах. При этом процесс развития рассматривается не ограниченным какой-либо областью действительного мира, но предельно широко, как совершающийся и во внешнем (объективном) мире — природе и обществе, и в его отражении в нашем мышлении (в субъекте).

Сын. Какие же стороны у диалектики можно было бы назвать главными?

Отец. Те, пожалуй, которые схвачены и выражены ее тремя основными законами. Это вовсе не значит, что другие ее стороны, выступающие в виде ее принципов и категории, не являются важными или существенными. Нет, конечно. Но вес они так или иначе охвачены главными законами диалектики, которые как раз и лежат в их основе, а тем самым и в основе всей диалектики.

Сын. Вот ты разъясняешь мне все так подробно, а я все никак не могу точнее представить, о чем все же идет речь.

Отец. Попробую пояснить конкретнее свою мысль. Вот мы с тобой идем уже четвертый день. И если бы тебе пришлось описать наше путешествие, ты начал бы с того, как мы двигались: то быстрее, то медленнее, как совершали переходы и остановки. Потом ты рассказал бы о том, почему, по какой причине, в силу каких обстоятельств мы пустились в это путешествие и что нас все время толкало и двигало вперед. Наконец, оглядываясь назад, ты описал бы весь пройденный нами путь от его исходного пункта до его завершения, иначе говоря, его итог. Вот это и составляет три главные стороны (или аспекта) нашего движения, которые отвечают на три вопроса: как оно совершалось, почему оно совершалось и каков его итог?

Сын. Правда, Отец. Именно так я бы рассказал, что было главным в нашем путешествии. И такой взгляд можно распространить на всякое развитие?

Отец. Правильно. Именно с позиций этих трех сторон или вопросов: как? почему? какой итог? — следует оценить, рассмотреть всякое развитие вообще, где бы оно ни происходило: в природе (неживой и живой), в обществе (истории) или же в нашем собственном мышлении. С ы и. Какие же при этом получатся ответы?

Отец. Ответ на первый вопрос, следовательно, раскрытие первой стороны процесса развития, касается как бы его внутреннего «механизма». Другими словами, речь идет о раскрытии того, каким образом, каким путем совершается развитие. Оно совершается скачками, путем перехода количественных изменений в изменения качественные (количества в качество) и обратно перехода (качества в количество). Этот момент (или сторону) всякого процесса развития вообще выражает первый основной закон диалектики — перехода (или превращения) количественных изменений в качественные и обратно. В такой именно форме, как я скажу дальше, происходит разрешение назревших противоречий. Об ответах на второй (почему?) и третий (каков итог?) вопросы я буду говорить особо, а пока давай займемся подробнее ответом на первый вопрос (как?). Вот в связи с этим я хочу спросить тебя: можешь ли ты сказать, что такое скачок?

Сын. Попробую. Я бы сказал, что это резкий рывок вперед, быстрый прыжок через какое-то препятствие, преодоление его.

Отец. Нет, ты не уловил главного, а именно того, что скачок есть переход от одного качества к другому. При этом он необязательно бывает только вперед по ходу развития, но и назад, вспять. Ведь вода может переходить так же легко и просто из капельно-жидкого состояния в парообразное, как и в обратном направлении, когда пар сгущается (конденсируется) в жидкость. Вот мы с тобой днем видели, что мокрая земля и мокрые деревья высохли на солнце, то есть что находившаяся на них вода испарилась, превратилась в пар. Был ли это скачок?

Сын. Нет, конечно. Ведь испарялась она медленно и постепенно, незаметно для нас. Вот когда она кипит в котелке, то это скачок. А испарение — какой же это скачок?

Отец. Вот ты и сделал ту же ошибку, какую делают, когда не замечают появления кучи при прибавлении по зернышку или ее исчезновения при удалении из нее тоже по зернышку. Ведь жидкая вода — это одно качество, а водяной пар — другое. Сопоставь их рядом одно с другим. Различие между ними всегда резкое, заметное, явное, потому что оно глубокое и коренное, потому что это качественное различие. Скачок и предполагает наличие такой глубокой, качественной разницы между двумя вещами или явлениями или их состояниями: с одной стороны, жидкость, с другой — пар (или газ). Между ними нет ничего среднего в качественном смысле, чего-то такого, что было бы полужидкостью и полупаром одновременно. Качественная граница всегда резкая и заметная, и скачок есть переход через эту границу независимо от того, каким путем или способом он был осуществлен, другими словами, в какой форме он протекал.

Сын. Значит, кипение воды не есть скачок, если оно такой же переход между двумя качествами, как и медленное постепенное испарение воды?

Отец. Напротив, и то и другое есть скачок от одного качества (жидкости) к другому (пару), только протекающий различными способами, различными путями. Скажи, при какой температуре кипит вода?

Сын. При 100° по Цельсию.

Отец. Я не так поставил вопрос, как следовало бы это сделать, а ты неверно на него ответил. Я не указал на внешние условия, при которых вода доводится до кипения, а ты не поправил меня. Зачем ты закрываешь котелок, когда греешь в нем воду на огне?

Сын. Да ведь в открытом котелке она долго не закипит, а то и вовсе испарится.

Отец. А почему не закипит и испарится? Потому что для кипения нужно, чтобы давление собственного водяного пара над поверхностью нагреваемой жидкости стало равно внешнему атмосферному давлению. Если котелок не закрыть крышкой, пар все время будет уходить и его давление не достигнет атмосферного, так что жидкость не сможет закипеть, а будет только испаряться.

Сын. Но как же тогда мне ответить на твой вопрос: при какой температуре кипит вода?

Отец. Она кипит при 100° по Цельсию, когда внешнее воздушное давление равно 760 мм ртутного столба, то есть равно одной атмосфере. Если давление ниже, то вода закипит скорее и при более низкой температуре. Помнишь, я просил тебя не забыть, что на высокой горе вода закипела у тебя быстрее и кипяток был холоднее. Теперь ты знаешь, почему это было так.

Сын. А если внешнее давление будет понижаться все дальше и дальше, то и точка кипения будет все время снижаться? Что же получится, когда мы дойдем до полного отсутствия внешнего давления воздуха, то есть до вакуума?

Отец. Тут надо учесть, что ведь, кроме капельножидкого и парообразного (газообразного), существует и твердое состояние вещества: для воды это лед. При определенной температуре, близкой к 0° по Цельсию, и при определенном давлении (оно очень мало) лед, жидкая вода и водяной пар существуют в равновесии друг с другом. Это так называемая тройная точка. Если же давление станет еще меньше, то жидкая вода вообще существовать не сможет. Это значит, что если при таком низком давлении начать нагревать лед, то он не расплавится, а сразу начнет переходить в пар, испаряться (возгоняться), минуя жидкое состояние. Обратно при охлаждении пар не будет сжижаться, а сразу превратится (сгустится) в твердый лед. Может быть, ты когда-нибудь видел «сухой лед»? Это белая твердая углекислота (двуокись углерода). Ее тройная точка лежит выше нормального атмосферного давления, а потому при обычных условиях (то есть при давлении около одной атмосферы) этот лед не плавится, а дымит и сразу переходит в газообразное состояние (углекислый газ). Если ты возьмешь его кусочек в руки, он испарится, не смачивая твоей кожи. Поэтому его и зовут сухим льдом. Как видишь, пути и способы перехода от одного качества к другому многообразны и их практически существует бесчисленное множество. Стоит измениться условиям протекания данного процесса, как изменятся и форма осуществления данного скачка, способы и пути его реализации.

Сын. А если внешнее давление будет повышаться, что тогда произойдет? Точка кипения тоже повысится?

Отец. Да, повысится, так что скачок, то есть переход от одного качества к другому, будет протекать опять иначе, чем он протекал бы при более низком давлении. Ты теперь видишь, что скачок этот может протекать быстро, бурно и резко, как в случае кипения воды, и медленно, плавно и постепенно, как в случае ее испарения; самый же процесс кипения протекает по- разному, при различной температуре в зависимости от внешнего давления.

Сын. А если повышать давление еще больше, что тогда получится?

Отец. Допустим, что мы нагреваем воду в крепко закрытом сосуде, в котором сделано окошечко, и через это окошечко виден мениск жидкости, то есть ее поверхность, которая отделяет жидкость от пара, находящегося над нею. По мере нагревания вязкость и плотность у жидкости становятся все меньше, а у пара все больше. Наконец наступит момент (в так называемой критической точке), когда их значения, постепенно сближаясь, сравняются у жидкости и пара. Тогда мениск (разделяющая их полоска) внезапно исчезнет и образуется однородная система, не разделенная уже на жидкость и пар. При дальнейшем нагревании получаем газ, который уже невозможно посредством даже самого высокого давления превратить в жидкость, заставить сконденсироваться.

Сын. Почему? Разве не всякий газ можно сжижить, превратить в жидкость?

Отец. Всякий, но только при определенных условиях. Если газ взят при температуре выше своей критической точки, то в этих условиях он не сжижится. Чтобы превратить его в жидкость, недостаточно его сдавить, сблизив этим его молекулы. Нужно еще, чтобы они могли сцепиться между собой и образовали жидкость. Но этому мешает слишком высокая температура. Значит, ее надо снизить ниже определенной границы, а именно ниже критической (для данного вещества) точки. Тогда данное вещество способно будет образовать наряду с одним своим качественным состоянием (газообразным) другое — капельно-жидкое, и только в этом случае сможет осуществиться скачок от одного качества к другому. В противном случае такой скачок был бы невозможен.

Сын. Скажи, отец, а является ли кипение воды самым бурным протеканием скачка от жидкости к пару?

Отец. Нет, самым бурным скачком является взрыв, когда переход от старого качества к новому осуществляется как одноактное событие, как разовый удар. Если жидкость перегреть, то есть нагреть выше той температуры, при которой она может существовать (при данном давлении), то она вся сразу почти мгновенно способна превратиться в пар и тогда происходит взрыв.

Сын. Значит, внезапный взрыв перегретой жидкости и постепенное испарение воды — это две различные формы скачка от жидкости (одного качества) к пару (другому качеству)?

Отец. Да, но помни, что различных форм, то есть путей и способов протекания скачка бесчисленное множество, а взрыв и медленное испарение — это лишь наиболее резко выраженные, крайние из этих форм. Энгельс сравнивал в механике удар и трение: удар — это трение, которое сосредоточено в одном месте и в один момент времени, а трение — это множество маленьких ударов, растянутых в пространстве и во времени. Подобно этому, можно было бы сказать, что испарение есть длинный ряд следующих один за другим маленьких взрывов, когда каждый раз одна молекула воды отрывается от всей остальной массы жидкости и переходит в область пара, а взрыв и кипение суть концентрация всех этих маленьких взрывов в одном месте ив одно время. То же самое можно было бы сказать о том, как работает «урановый котел», где распад ядер урана совершается медленно и постепенно — ядро за ядром, и как происходит атомный взрыв, когда эти распады концентрируются в одном месте и в один момент времени.

Сын. Можно ли в таком случае сказать, что один такой громадный по масштабам скачок, как взрыв, или кипение воды, или же взрыв атомной бомбы, складывается из необъятного множества маленьких скачков, подобных отрыву одной молекулы воды от жидкости или распаду одного ядра тяжелого элемента?

Отец. Ты верно сказал, что скачки могут различаться по своему масштабу — есть крупные скачки и мелкие скачки, причем крупные образуются путем одновременного или последовательного во времени осуществления многочисленного ряда мелких скачков. Поэтому можно сказать так, что крупный скачок состоит из множества мелких скачков. Если эти мелкие скачки соберутся вместе и произойдут одновременно, то получится взрыв; но если они рассредоточатся во времени и пространстве и совершатся постепенно один за другим, то получится тоже скачок, но только протекающий как постепенный переход от одного качества к другому, подобный медленному и постепенному испарению воды.

Сын. Я хочу спросить тебя вот еще о чем: а если водяной пар нагревать еще дальше, выше его критической точки, что будет с ним происходить?

Отец. Ты, наверное, знаешь, что молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Так вот, если сильно нагреть водяной пар, то его молекулы начнут распадаться на их составные части — на водород и кислород. Такая диссоциация' будет продолжаться при повышении температуры до тех пор, пока вся парообразная вода не распадется па свои составные части. Если разделение агрегатного состояния воды на отдельные молекулы есть процесс молекулярно-физический, то распад молекулы воды на ее атомы есть уже процесс химический.

Сын. А эти ее составные части, то есть водород и кислород, не могут распадаться дальше?

Отец. Могут, но по-разному. Например, атом водорода, который состоит из одного протона, играющего роль атомного ядра, и одного электрона, может потерять электрон (ионизироваться). Атом кислорода тоже может терять свои электроны, но может и приобретать чужие. Однако при процессах ионизации (нейтральный атом переходит в электрозаряженный ион) химический элемент сохраняется. Когда же разрушается атомное ядро, то химический элемент сам испытывает качественное изменение: он превращается в другой химический элемент. Так, кислород может превратиться в азот или фтор. Это будет еще более глубокое качественное изменение вещества — ядерно-физическое. Наконец, те частицы, из которых построена атомная оболочка (электроны) и атомное ядро (нуклоны — протоны и нейтроны), также способны взаимопревращаться друг в друга. Эти процессы носят еще более глубокий в качественном отношении характер.

Сын. Но ведь все это — скачки! Как же различать их между собой?

Отец. Ты вот правильно недавно сказал, что скачки могут различаться по масштабу: крупные и мелкие, громадные и миниатюрные. Теперь же надо говорить о различии скачков по их порядку: более низкого порядка, в смысле менее глубокие, и более высокого порядка, в смысле более глубокие.

Сын. Как это понять? Значит, и само качество может быть разного порядка?

Отец. Совершенно верно. Когда мы с тобой говорили о кипении воды, ее испарении и вообще о переходе воды из одного агрегатного состояния в другое, то это все были качественные изменения более низкого порядка, которые происходили в рамках одного и того же качества более высокого порядка, а именно при сохранении воды как качественно определенного химического соединения. Ведь при плавлении льда и кипячении жидкой воды состав молекул воды не менялся. Значит, при качественном изменении более низкого (молекулярно-физического) порядка может не происходить качественного изменения более высокого (химического) порядка. Точно, так же, когда происходит качественное изменение более высокого (химического) порядка, то качество еще более высокого порядка, связанное с сохранением химических элементов, не меняется. Это значит, что химические элементы и их атомы сохраняются как качественно определенные виды вещества, тогда как качества более низкого порядка претерпевают изменения. Словом, скачки могут различаться и по своему масштабу, и по своему порядку, и по форме своего протекания.

Сын. То, что ты мне рассказывал сейчас о скачках, касается только природы или также и общества? Какое своеобразие проявляют скачки в общественной жизни, в человеческой истории?

Отец. Здесь прежде всего важно понятие революции. Это скачок в общественном развитии, но скачок особого рода. Революция, как говорил Ленин, означает такое преобразование, которое ломает старое в самом основном и коренном, а не переделывает его осторожно, медленно, постепенно, стараясь ломать как можно меньше. Другими словами, революция — это коренная или крутая ломка старого, осуществляемая с той целью, чтобы проложить путь для утверждения нового. По самому своему смыслу революция относится к процессам человеческой истории — к развитию общества и его духовной жизни, в том числе к истории науки. В природе революций нет, это понятие социальное. О революциях в науке я говорил тебе уже не раз: коренное разрушение старого птолемеевского (геоцентрического) учения и утверждение на его месте коперииковского (гелиоцентрического) учения было подлинной революцией в науке, так как старое здесь не переделывалось медленно, осторожно и постепенно, а ломалось коренным образом. То же делал и Лавуазье со своими сторонниками, когда сокрушал старую флогистонную теорию в химии и на ее месте утверждал новую кислородную теорию.

Сын. Значит, всякая революция есть скачок, но не всякий скачок есть революция?

Отец. Да, ты правильно заметил, здесь нет тождества. Понятие скачка гораздо шире, чем понятие революции. Революция — это особый тип скачка в развитии человеческого общества.

Сын. А взрывы в обществе могут быть, или же это понятие применимо только к природе, когда говорят, например, о взрыве динамита, атомной бомбы или парового котла?

Отец. Взрыв есть разовый удар, есть скачок, то есть переход от одного качества к другому, осуществляемый в порядке одноактного события. Такие переходы совершаются и в обществе, и потому говорят, например, о революционных взрывах. Такой революционный взрыв произошел во Франции в конце XVIII века, когда была свергнута народом королевская власть. Это событие получило название Великой французской буржуазной революции конца XVIII века. Революционный взрыв произошел в России в 1917 году, когда была свергнута власть капиталистов и утвердилась власть рабочих и крестьян. Это событие известно под именем Великой Октябрьской социалистической революции.

Сын. Ио всегда ли революции в обществе протекают в виде взрыва?

Отец. Нет, не всегда. Они протекают так только тогда, когда совершаются снизу, чтобы свергнуть власть угнетателей, стоящих наверху. Угнетатели используют государство, государственную власть для того, чтобы утвердить и обеспечить свое господство и не дать возможности угнетенным освободиться от гнета. Значит, на пути исторического прогресса возникает серьезное препятствие в виде государства, созданного угнетателями. Вот почему надо одним ударом смести это препятствие, отнять власть у угнетателей, разрушить созданную ими государственную машину. А это все и происходит в виде революционного взрыва. Однако возможен и другой вариант революции, когда она проводится сверху тем классом, который раньше был угнетен, а теперь освободился от гнета и сам стал у власти. В таком случае сама государственная власть может запланировать проведение революции и осуществить ее не в виде разового удара, то есть не в виде взрыва, а постепенно, по мере того как вызревают благоприятные условия, необходимые для ее наиболее успешного проведения.

Сын. Значит, взрыв и постепенность перехода от старого качества к новому можно рассматривать как две различные формы революции в развитии общества?

Отец. Да, но только ты не забывай, что и здесь таких различных форм протекания скачков и революций также имеется бесчисленное множество и что их нельзя свести к этим двум. Ведь и здесь формы скачков и революций-, пути и способы их реализации зависят от условий, в которых совершаются эти скачки и революция. А так как исторические условия (а речь идет сейчас именно об исторических условиях) бесконечно разнообразны и никогда в точности не повторяются в разные эпохи, в разных странах, у разных народов, то и формы скачков и революций в обществе отнюдь не однотипны, не стереотипны. Так, в одних исторических условиях, в то или иное время, в той или иной стране революция протекает как насильственный процесс, как вооруженное восстание, как это было в России в октябре 1917 года. Но возможен и другой случай, когда рабочие и крестьяне возьмут власть в свои руки не в результате вооруженного столкновения, не посредством насилия, а мирным путем. Это происходит тогда, когда господствующие классы оказываются бессильными перед лицом поднявшихся против них угнетенных классов.

Сын. Но я слышал, что истинные революционеры — это те, кто всегда и при всех условиях пользуется только насильственными способами борьбы.

Отец. Ты заблуждаешься. Это догматический взгляд, когда за революционную линию выдают свою неспособность правильно анализировать обстановку и выбирать те формы и способы борьбы, которые отвечают данной обстановке. Ленин говорил, что истина всегда конкретна и что суть марксистской диалектики состоит в том, чтобы уметь конкретно изучать и учитывать конкретную обстановку. Догматики же заявляют наперед, что никакого анализа не требуется и что везде и всегда надо идти напролом, прибегая к насильственной и заговорщической деятельности и навязывая другим народам свое понимание революции и своих методов ее осуществления. Подобный взгляд не имеет ничего общего с диалектикой, а представляет собой чистейшую метафизику, на которую неумно наклеиваются диалектические ярлычки.

Сын. Ты сейчас сказал, что диалектика требует конкретного разбирательства конкретной обстановки. Это для того, чтобы избежать общих, шаблонных ответов, годных якобы на все случаи жизни?

Отец. Ты прав, мой друг, именно шаблоны и трафареты несовместимы с диалектикой. Ведь дело не в том, чтобы на любой вопрос отвечать не задумываясь, держа в руках, как отмычку от всех замков, какую-нибудь формулу диалектики. Допустим, тебя спросят: что такое кипение воды или какой-нибудь жидкости? Ты не задумываясь ответишь, зная наперед свой ответ: это — скачок. Тебя спросят: а революция, скажем Великая английская, или Великая французская, или какая-нибудь другая, — что это такое? Ты опять ответишь: скачок. А рождение живого или смерть — это что? Ответ все тот же: скачок. А взрыв динамита или атомной бомбы? А какая-либо другая химическая или ядерная реакция? И т. д. и т. п. И ты на все эти вопросы будешь не задумываясь давать один и тот же заученный шаблонный ответ: это — скачок. Разве это диалектика? Ты будешь, конечно, прав, что все это примеры скачка, но от твоего ответа ровно ничего не прибавится к знанию того, что такое не скачок вообще, а именно данный скачок, происходящий в процессе развития данного предмета, в данное время, в данном месте, при данных обстоятельствах. А для того чтобы знать, как тебе действовать в данных условиях, надо не отделываться общей пустой фразой: это — скачок, а уметь еще конкретно разобрать, что именно это за скачок, какими путями и почему он протекает именно так, а не иначе, от чего зависит его скорость, его форма и т. д. и т. п. Именно такого умения оперировать еще требует диалектика, именно этого умения нет у догматиков.

Сын. Значит, всегда нужно учитывать конкретные условия, в которых находится интересующая нас вещь или протекает изучаемый нами процесс?

Отец. Безусловно так. Диалектика говорит, что все зависит от условий места, времени и обстоятельств, а потому рассматривать что-либо вне этих условий — значит только заниматься произнесением пустых фраз.

Сын. А не мог бы ты показать, как меняется в зависимости от условий протекание исторических процессов?

Отец. Охотно, и об этом у нас с тобой однажды шла уже речь. Вернемся к этому вопросу еще раз. Рассмотрим крупный скачок — переход человеческого общества от феодализма к социализму (и коммунизму). Всегда ли для такого скачка были открыты одни и те же пути? Нет, в зависимости от исторической эпохи этот вопрос решается по-разному. Возьмем три исторические эпохи: первая — эпоха первых буржуазных революций (XVII и XVIII веков — нидерландская, английская и французская); вторая — эпоха империализма (XX век — три революции в России: в 1905 году и две в 1917 году); третья — эпоха, наступившая после октября 1917 года. В течение первой эпохи переход от феодализма к социализму мог быть осуществлен только через длительный период господства капитализма. Следовательно, между первым скачком (от феодализма к капитализму) и вторым скачком (от капитализма к социализму) должна была лежать полоса капиталистического развития общества, так что буржуазная революция приводила к господству буржуазии. Уже в XIX веке оба этих скачка стали сближаться, но только в XX веке, в условиях империализма, они сблизились настолько, что буржуазная революция в тех странах, где она еще не совершилась до этого, могла и должна была перерасти в революцию социалистическую, свергающую капитализм и утверждающую новый общественный строй — социализм. Потому что в этих условиях буржуазия уже полностью утратила свою былую революционность и перешла в стан реакции и контрреволюции, как это и было в России в начале XX века. Поэтому движущей социальной силой такой революции становилась уже не буржуазия, а пролетариат в союзе с крестьянством, а потому сама буржуазная революция приобретала теперь буржуазно-демократический характер… Наконец, в условиях победы социалистической революции социалистические страны могли оказывать прямую и активную помощь другим странам, стоящим еще на стадии феодализма и даже на еще более низкой стадии родового строя, с тем чтобы дать им возможность подняться сразу к социализму, вообще минуя стадию капитализма. Такое теоретическое положение выдвинул Ленин на II конгрессе Коммунистического Интернационала в 1920 году. Впоследствии оно блестяще подтвердилось на опыте развития таких народов, как монгольский, как наши среднеазиатские народы. Их движение к социализму было осуществлено без прохождения стадии капитализма, во всяком случае, без дальнейшего развития элементов капитализма, которые возникли в этих странах еще до Октябрьской революции 1917 года.

Сын. Меня заинтересовало последнее положение о том, что в условиях победившего социализма для стран, не достигших стадии капитализма, необязательно прохождение этой стадии. Очевидно, как мне кажется, это положение имеет важное значение сегодня для развивающихся стран, освободившихся от колониального гнета.

Отец. Несомненно. После крушения мировой колониальной системы империализма для этих стран и для всего «третьего мира» встал вопрос: каким путем идти дальше? К капитализму — насаждая у себя капиталистические отношения и капиталистический гнет, который некоторые люди лживо именуют «раем», хотя тут больше подходит слово «ад». Или же — к социализму, используя помощь более развитых социалистических стран и не давая у себя развиваться капитализму, изгоняя иностранных капиталистов, беря в свои руки народное хозяйство и природные богатства своей страны. Диалектика, опираясь на которую Ленин выдвинул идею движения таких стран к социализму, минуя капитализм, находит все больше своих последователей.

Сын. А не кажется ли тебе, отец, что, несмотря на глубокое различие в самих явлениях — природных и социальных, есть нечто общее в том, что при определенных условиях переход воды от льда (одного качества) непосредственно к пару (другое качество), минуя капельно-жидкое состояние, до известной степени напоминает возможность в современных исторических условиях осуществить переход общества от феодализма (тоже одно качество) непосредственно к социализму (другому качеству)?

Отец. Конечно, напоминает. И в этом нет ничего странного, так как и там и тут ты замечаешь одну и ту же общую зависимость характера протекающего процесса (скачка) от условий, в которых он протекает. И там и тут ты обнаруживаешь, что стадия развития, которая казалась в прежних условиях обязательной и необходимой, в новых условиях может утратить свою необходимость и даже вовсе сойти со сцены. Диалектика как раз и улавливает общее (общие черты, общие зависимости, общие законы) в различных процессах, протекающих как в природе, так и в обществе, а также и в нашем мышлении. Она лишь требует, не ограничиваясь рассмотрением одного этого общего в его отвлеченном (абстрактном) виде, непременно брать его в единстве с теми частными, конкретными вещами и явлениями, в которых оно, это общее, проступает. В этом требовании диалектики проявляется ее ядро — единство противоположностей, которое в данном случае выступает как единство общего и отдельного. Таков первый основной закон диалектики, закон перехода количественных изменений в качественные и обратно.

Сын. А почему ты добавил: и обратно?

Отец. Потому что отношения между количеством и качеством взаимны: не только количество переходит в качество, но и качество, в свою очередь, переходит в количество.

Сын. Как же это тогда понимать?

Отец. Так, что новое качество, возникшее на месте старого качества, влечет за собой и новые количественные свойства, показатели, отношения. Например, когда в результате постепенного нагревания количество перейдет в качество и вода превратится в пар, то и количественные значения всех физических свойств у воды претерпят изменения — у пара будут они другими по сравнению с жидкостью. Скажем, резко изменятся значения плотности, текучести, вязкости и других свойств. Это их количественное изменение вызвано качественным изменением — переходом от жидкости к пару, а потому оно и характеризуется как обратный переход качества в количество. Точно так же образование нового химического соединения (нового качества) вызывает изменение значений физических и химических свойств. Все это и означает, что не только количественные изменения переходят в качественные (вызывают их), но и обратно: качественные переходят в количественные (обусловливают их)… Однако мы с тобой опять заговорились и не заметили, как за беседой пролетело время. А ведь нам до полудня надо еще пройти порядочный путь. Собирайся и двинемся скорее в дорогу.

 

Беседа 11 (дневная)

«ДВИЖУЩАЯ ПРУЖИНА» РАЗВИТИЯ: ЕГО ВНУТРЕННИЙ СТИМУЛ

Отец. Сейчас, когда мы отдыхаем, я хочу рассказать тебе о самом важном и главном, что есть в диалектике: о ее основных законах. Об одном из них мы уже говорили утром. Ты, конечно, слышал, что такое законы?

Сын. Да. Это самая общая связь вещей и явлений, которым они подчиняются и которым они следуют в своих изменениях, в своем движении.

Отец. Верно, но есть связи, которые действуют в пределах лишь отдельного круга вещей и явлений, например. только механических или только химических, только биологических или только в сфере сознания. Поэтому и соответствующие законы носят тоже такой же узкий характер и действуют они в пределах только данного круга вещей и явлений. Например, закону всемирного тяготения Ньютона подчиняются лишь механические явления, а закону простых кратных отношений — лишь химические процессы. Но есть законы такие широкие, которым подчиняются все явления, происходящие во внешнем мире, то есть в природе и обществе, причем не только там, а также и в нашем мышлении, поскольку в нем отражается внешний мир. Это законы диалектики. Ведь диалектически движется и развивается все на свете — от самого малого до самого великого из того, что мы знаем, и все то, чего мы еще не знаем сегодня, но о чем узнаем завтра. Короче говоря, все, что нас окружает, и все, что происходит внутри нас самих, подчиняется законам диалектики.

Сын. Как же люди узнали об этих законах?

Отец. Посредством обобщения. Путем сравнения и сопоставления, путем анализа выявляются общие черты у всех явлений мира, и это те черты, которые присущи всякому движению или изменению, всякому развитию, еде бы оно ни происходило и с чем бы оно ни совершалось.

Сын. Какие же из этих законов считаются основными, или главными?

Отец. Те, которые касаются главных сторон любого движения или развития и отвечают на три вопроса, о которых я тебе говорил сегодня утром: первый — как оно происходит, второй — почему оно совершается, третий — что получается в итоге его. Второй закон, говорящий о внутреннем источнике всякого движения, о его импульсе, его двигательной силе («движущей пружине»), — это закон единства и борьбы противоположностей, как его называл Ленин, считая его ядром, сутью всей диалектики. Закон этот отвечает на вопрос — почему происходит движение; он гласит, что все развитие, все движение совершается через противоречия, что противоречие движет миром. Энгельс называл его также законом взаимного проникновения противоположностей. Этот закон проявляется в каждый момент и в каждом пункте движения, а потому его можно назвать дифференциальным. Первый же закон говорит о том, как, в каком порядке происходит движение, развитие, как работает его двигательный источник, каков «внутренний механизм», посредством которого совершается развитие, движение по ступенькам — или вверх, или вниз. Это закон перехода количества в качество и обратно, как называл его Энгельс вслед за Гегелем. Ленин характеризовал его как частный случай общего положения о взаимном превращении противоположностей, о переходе всего в свою противоположность (в «свое другое», говоря словами Гегеля). Это закон полудифференциальный, полуинтегральный. Для его раскрытия необходим конечный отрезок пути и времени, в течение которого могут накопиться и суммироваться скрытые количественные изменения, с тем чтобы на известной ступени, суммируясь, эти изменения могли проявить себя как заметное изменение качества. Наконец, третий закон говорит о том пути, который проходит развивающаяся вещь или явление от своего начала до завершения. Так как всякое развитие происходит путем противоречия, то рано или поздно противоположности в ходе их взаимной борьбы как бы превращаются одна в другую; сначала берет верх одна из них, отвергая (отрицая) собой другую противоположность, а потом эта другая вдруг возрождается и отрицает ту, которая поначалу взяла было верх. Однако теперь это второе отрицание совершается не как полное отбрасывание первой противоположности, а как проникновение в нее другой противоположности, следовательно, как их единство. Поэтому ход развития, в том числе и развитие науки, походит на движение вперед и вверх по спирали: начав с определенного пункта, мы переходим на противоположную сторону витка спирали (первое отрицание), а потом в ходе диалектического движения как бы возвращаемся назад, к исходному пункту, но на более высоком уровне (второе отрицание). А закончив виток спирали, мы переходим на следующий, более высокий. Поэтому общая траектория движения носит спиралевидный характер, а лежащий в ее основе третий основной закон диалектики называется законом отрицания отрицания. Он отвечает на вопрос: каков итог развития?

Сын. Значит, второй закон все же главнее других: если переходы противоположностей одних в другие составляют оба других основных закона диалектики, то ведь для того, чтобы такие переходы происходили, нужно прежде всего раздвоение единого на свои противоположные части. А это и есть второй закон диалектики о единстве и борьбе противоположностей. Выходит, таким образом, что он лежит в фундаменте других ее основных законов, а значит, и в фундаменте всей диалектики!

Отец. Ты верно угадал, и твое умозаключение доказывает, что ты уже начинаешь разбираться в диалектике. Ленин писал, что если очень кратко определить, что такое диалектика, то можно сказать, что она есть учение о единстве противоположностей и что этим будет схвачено ее ядро. А ведь надо уметь переходить от кратких выражений к более пространным, а для этого надо их расширять и углублять. Два других основных закона диалектики — первый и третий — как раз и служат образцами такого именно расширения и углубления ее второго закона.

Сын. Расскажи, отец, а как проявляет себя этот второй ее закон в различных областях науки?

Отец. Попробую это тебе изобразить. Но помни, что он везде проявляется по-своему, по-особенному. Приведу тебе пример из школьной алгебры. Ответь: каков будет корень квадратный из четырех?

Сын. Два. Отец, А вот и неправильно: не два, а +2 или —2 одновременно. Ведь и +2 и —2, умноженные на самих себя, то есть возведенные в квадрат, дадут 4. Вот и выходит, что выражение «четыре» словно раздваивается на две противоположности: одну, носящую плюс, то есть имеющую положительное значение, и носящую минус, то есть имеющую отрицательное значение. Или еще: такие операции, как деление и умножение, прямо противоположны одна другой. А ты знаешь, что деление можно представить как умножение: ведь разделить на 2 — это все равно что умножить на 72. Но еще ярче такое единство противоположностей проявляется в высшей математике. Возьми случай равномерного прямолинейного движения: в каждой точке пути в этом случае имеется одна и та же скорость. А если движение совершается по кругу (круговое), то скорость его меняется в каждой точке. Чтобы узнать ее, надо брать все более короткие отрезки пути (дуги), и чем они будут меньше, тем ближе мы подойдем к определению истинной скорости движения. В пределе уменьшения выделяемой нами дуги мы придем к точке и узнаем, какова скорость движения в этой точке. Такой способ в высшей математике носит название дифференциального исчисления. И я потому назвал закон единства и борьбы противоположностей дифференциальным, что он действует и проявляет себя в любой точке пути движения.

Сын. А что будет в этом случае его противоположностью?

Отец. Способ интегрального исчисления, который позволяет суммировать весь пройденный путь, зная скорость этого движения в отдельной точке. Если даны начальный и конечный пункты движения (во времени) в известно дифференциальное выражение для скорости движения, то с помощью интегрального исчисления можно узнать путь, какой пройден в итоге этого движения. Вот почему я и назвал третий основной закон диалектики (отрицание отрицания, или спиралевидный путь развития) интегральным законом.

Сын. Ты говорил сейчас о математике. А как проявляется единство противоположностей в неживой природе?

Отец. Если взять ее всю, во всех ее важнейших проявлениях, то можно сказать, что это единство противоположностей или, как выражался Энгельс, это их взаимное проникновение проявляется как единство и взаимопроникновение притяжения и отталкивания. Однако это общее противоречие, характерное для неживой природы, проявляется по-разному в различных ее областях, у различных форм движения. В механике это противоречие связано с единством действия и противодействия. В физике — с единством положительного и отрицательного электричества: одноименные полюса отталкиваются, разноименные притягиваются. В законе сохранения и превращения энергии (основном законе физики XIX века) выступает единство сохраняемости движения (количественной его стороны) и его изменчивости по форме (качественной стороны). Наконец, в химии притяжение проявляет себя в реакции соединения атомов, а отталкивание — в реакции их диссоциации.

Сын. Ну а в живой природе такие же действуют противоречия, как и в неживой?

Отец. Нет, здесь выступают свои особые противоречия, которых нет в мертвой природе и которые характерны именно для процессов жизнедеятельности. Прежде всего обрати внимание на белки (протеины) как одни из основных веществ — носителей жизни. Они существуют лишь в процессе своего постоянного изменения и самовосстановления. Обмен веществ, обмен энергией у них с внешней средой является условием их собственного существования, в то время как для неживых тел (например, горных пород) такой обмен служит источником их разрушения. Вообще же жизнь и смерть, жизнедеятельность и умирание как противоположности нераздельны. «Жить — значит умирать», — записал Энгельс в своей незаконченной «Диалектике природы». И еще весьма характерное противоречие именно для живой природы: противоречие между изменчивостью и наследственностью. Изменчивость — это подвижное начало, это появление у живых существ изменений в их организмах, в их жизнедеятельности, а наследственность — это консервативное начало, закрепляющее эти изменения в поколениях. Оба начала противоположны друг другу и вместе с тем едины.

Сын. А в обществе, состоящем из враждебных классов — я уже догадываюсь, — борьба противоположностей проявляется в виде классовой борьбы?

Отец. Совершенно верно. Общество едино, но оно расколото на враждебные классы, из которых один класс (господствующий) хочет удержать свою власть, свое господство над другим или другими (подчиненными ему), с тем чтобы продолжать эксплуатировать их. Другие же классы (трудящиеся), прежде всего пролетариат, стремятся свергнуть господство эксплуататоров и освободиться, от эксплуатации. Вот между ними и возникает острая борьба, так как их интересы непримиримы.

Сын. Но, может быть, слово «единство» тут не совсем удачно? Ведь борьба между враждебными классами носит непримиримый характер, а «единство» означает общность интересов!

Отец. Ничего подобного! Только неумные люди могут по-обывательски смешивать ленинское строго научное выражение «единство противоположностей» с обыденным пониманием общности интересов и в этом смысле — их единства. Единство противоположностей означает только то, что некоторое целое, единое внутренне, раздвоено на противоречивые части, сталкивающиеся (борющиеся) друг с другом. Эти противоположности нераздельны, так как они возникли из раздвоения единого на его противоположные стороны. Ведь если бы не было пролетариата, то не было бы и буржуазии, так как некого было бы тогда эксплуатировать. Точно так же без буржуазии не было бы вообще капитализма, следовательно, и пролетариата тоже не было бы в качестве эксплуатируемого класса, продающего свою рабочую силу (то есть не было бы наемного рабства). Без буржуазии пролетариат превращается в свободный рабочий класс, как это ты видишь в странах социализма. Поэтому признание единства противоположностей отнюдь не означает и никак нельзя истолковать в смысле общности классовых интересов враждебных, классов, в духе их примирения.

Сын. А теперь, пожалуйста, расскажи, как действует второй основной закон диалектики в области нашей мысли, нашего познания.

Отец. Мы с тобой уже говорили о том, что наши мысли, наше познание суть отражение того, что происходит в мире вне нас. Поэтому в нашем сознании отражаются и существующие в нем противоречия, подобно тому как вообще субъективная диалектика есть образ или отражение диалектики объективной. Это значит, что мы не должны мыслить противоположные стороны вещей разорванными между собой, резко противопоставляемыми одна другой, как бы мертвыми, застывшими, неподвижными, окаменевшими. Наоборот, мы должны их мыслить живыми, гибкими, подвижными, взаимодействующими между собой, переходящими друг в друга.

Сын. Приведи мне какой-нибудь пример, я тогда лучше усвою твое объяснение.

Отец. Долгое время в науке, то есть в мыслях ученых, господствовал взгляд, что главное свойство у материи — это вес. А вес означает притяжение материальных тел к земле. Но такой взгляд был однобоким, а потому метафизическим. Если есть притяжение, то обязательно должно быть отталкивание. Нельзя построить теорию строения материи на учете только одного свойства притяжения. Поэтому когда были открыты электроны (частицы материи, заряженные отрицательным электричеством) и атомные ядра (заряженные положительным электричеством), то строение атома стало мыслиться на основании учета взаимодействия сил притяжения (электронов к ядру) и сил отталкивания (между электронами). При этом энергия, поглощаемая электроном в виде кванта света (фотона), усиливала отталкивание электрона от ядра, а излучаемая электроном энергия, наоборот, ослабляла его отталкивание от ядра и приближала его к ядру. На этом в свое время была построена датским физиком Нильсом Бором его модель атома. И такая модель явилась на свет на основе того, что мысль физиков правильно для того времени отразила реальные противоречия, существовавшие в мире атомных явлений.

Сын. Выходит, следовательно, что энергия выступает как фактор отталкивания?

Отец. Да. Так ее охарактеризовал и Энгельс, Теперь ты видишь, как в субъективной диалектике отражаются объективные противоречия.

Сын. А не мог бы ты привести случай какого-нибудь более наглядного противоречия, чтобы не прибегать к невидимому миру атомных явлений. Случай, так сказать, из самой обыденной жизни.

Отец. Ну что ж, приведу. Вот когда мы сегодня проходили через деревню, ты приласкал собаку и назвал ее Жучкой, потому, должно быть, что она была похожа на жучка. Я еще спросил тебя: «Откуда ты узнал, как ее зовут?» А ты ответил: «Надо же ее как-нибудь отличить от других собак». Ну а я попросил тебя этот случай запомнить.

Сын. Да, и я запомнил это. Только я никак не пойму, при чем тут диалектика с ее противоречиями?

Отец. Не торопись, сейчас узнаешь. Ответь: можешь ты высказать мысль (суждение или предложение): «Жучка есть собака»?

Сын. Конечно, и в этом нет ничего особенного или нового. Ведь это так просто и всем хорошо известно.

Отец. Нет, постой. К этой очень простой мысли можно подойти двояко. Можно взять ее как готовую, законченную и разрезать на части. Таких частей (и соответственно понятий или слов), из которых она состоит, будет три: подлежащее, или субъект — «Жучка»; сказуемое, или предикат, — «собака» и связка — «есть». Из этих частей, как из кубиков, можно построить домик, прикладывая их внешним образом друг к другу. Так поступает школьная, или формальная, логика. Она как бы анатомирует наши мысли, подобно тому как анатом препарирует тело животного или растение.

Сын. А диалектика поступает иначе?

Отец. Да. Она берет нашу мысль, выраженную в предложении (суждении), не как разрезанную на части, по как живую, целую, как единую и рассматривает ее как раздвоенную на противоречивые стороны, но без их отрыва одна от другой, а в их слитном единстве. Ты вот выразил свою мысль так: «Жучка есть собака». Но что такое «Жучка»? Это нечто отдельное (отдельное понятие), это одна особая собака среди всех остальных, которую ты сегодня встретил и приласкал. А что такое «собака»? Это нечто общее (общее понятие), которым ты охватил не только эту свою Жучку, но и всех собак на свете вообще. Ну а что такое «есть»? Это не просто связка, а отождествление Жучки с собакой. Но ведь «Жучка» (отдельное) и «собака» (общее) суть противоположности, так как отдельное всегда противоположно общему, а общее *— отдельному. Значит, с помощью слова «есть» ты выражаешь единство и даже тождество противоположностей общего и отдельного.

Сын. Как удивительно все это получилось. Я никак не могу прийти в себя от неожиданности. Выходит, что я, не зная еще диалектики, рассуждал уже диалектически и мои самые простые, самые обыденные мысли были диалектическими.

Отец. Что ж тут удивительного? Ведь наши мысли, наши понятия отражают объективный мир, а он во всем, везде и всегда глубоко диалектичен. А потому и наши мысли, наши понятия не могут не носить в себе отраженной ими диалектики. Вот и Ленин, разбирая ту же самую мысль «Жучка есть собака», сказал, что, будучи правильно разобрана, эта мысль свидетельствует о том, что в ее основе лежит противоречие в виде единства противоположностей общего и отдельного и что это доказывает, что всему человеческому мышлению, познанию свойственна диалектика.

Сын. Скажи, отец, все ли противоречия, которые действуют в мире, одинаковы по своему характеру? Ты говорил мне о различии между объективными противоречиями и теми, которые возникают у нас в голове, когда мы неправильно мыслим. А чем различаются между собой различные объективные противоречия и различаются ли они чем-нибудь вообще?

Отец. Различаются, и очень существенно. Вот древние считали, что огонь и вода имеют «души» и эти «души» ненавидят друг друга. Оттого-то капля воды шипит словно от злости, попав на огонь, а огонь словно гасит свою злобу, когда его заливает вода. В чем была ошибка этих взглядов?

Сын. В том, что они приписывали стихиям и силам природы чувства и сознательные поступки людей.

Отец. Правильно. В природе у мертвых ее тел нет ни ненависти, ни любви, ни вражды, ни дружбы, нет никаких разумных действий. Приписывать им то и другое означало бы очеловечивать неживую природу, то есть делать то, что называют антропоморфизмом. Это глубокое заблуждение, в которое впадают иногда наивные люди. Но в природе нет и тех противоречий, в основе которых лежат человеческие отношения, в том числе такие, которые вызваны враждебными отношениями между людьми, между их группами, между классами, между государствами, между целыми мировыми системами. Угнетатель и угнетенный, рабовладелец и раб, капиталист и рабочий находятся в таком враждебном отношении между собой. Такие противоречия, которые возникают между враждебными силами в человеческом обществе, называются антагонистическими или антагонизмами. И главная черта — их непримиримость, невозможность их разрешить, добившись мира и согласия между обеими противоположными сторонами противоречия. Пока существует угнетение человека человеком, нельзя добиться примирения между угнетенными и угнетателями, так как угнетатель всегда всеми силами будет стремиться сохранить свое господство над угнетенным, с тем чтобы иметь возможность угнетать его, а угнетенный тоже всеми силами хочет освободиться от угнетения, сбросить ярмо со своей шеи. Значит, стремления обоих несовместимы друг с другом и в корне непримиримы между собой. Поэтому это противоречие решается по правилу: либо — либо. Либо угнетатель сохранит свое господство, либо угнетенный его сбросит. Здесь нет третьего решения.

Сын. Если так, то как же объяснить возможность длительного мира между странами капитализма и странами социализма? Ведь противоречия между ними, как ты сказал только что, носят антагонистический, то есть непримиримый, характер. Как же они могут мирно уживаться, сосуществовать друг с другом? Я это никак не могу понять.

Отец. Видишь ли, революция, которая свергает капиталистический строй в какой-нибудь стране, вызревает лишь в недрах самой этой страны, а вовсе не приносится в нее извне, из других стран. Нет и не может быть поэтому ни импорта, ни экспорта революций. Мирное сосуществование стран с различным и даже прямо противоположным социально-экономическим строем предполагает отсутствие между ними вооруженных столкновений, войн, но вовсе не означает, что между ними не ведется самой острой идеологической борьбы. Такая борьба неизбежна, но она не должна перерастать в военный конфликт. Отсюда и проистекает самая активная борьба всех народов за всеобщий мир против современных поджигателей новой всемирной бойни, в особенности же против ядерной войны, грозящей уничтожить всю цивилизацию на земле вместе со всем человечеством.

Сын. А разве в природе не встречаются такие же противоречия?

Отец. Нет, по крайней мере, в их развитом, полном виде. В природе действуют противоположности, которые нельзя подвести под категорию враждебных и непримиримых, как враждебны и непримиримы между собой угнетатель и угнетенный в человеческом обществе. Поэтому противоречия в природе не носят характера социального антагонизма. Например, в атоме положительный заряд ядра и отрицательный заряд электронов представляют собой, несомненно, полные противоположности. Но их никак нельзя рассматривать наподобие каких-то враждебных, непримиримых сил. Они в своем взаимодействии образуют атом как единство противоположностей, которое ни в коем случае нельзя сравнивать с взаимоотношением между угнетателем и угнетенными. Это последнее противоречие, будучи антагонизмом, разрешается в конце концов свержением господства угнетателя и ликвидацией угнетения. Противоречие между положительным ядром и отрицательными электронами разрешается же не по правилу либо — либо, третьего не дано, а по правилу и — и: и ядро и электрон, в результате чего в качестве третьего (соединение обеих противоположностей) образуется атом как синтез.

Сын. А в обществе разве только одни антагонизмы существуют, а других противоречий нет?

Отец. Откуда ты это взял? Разве, кроме вражды и ненависти, между людьми нет никаких иных отношений? Враждебность, антагонистичность существуют только между враждебными общественными классами, группами, силами, как это мы видим между угнетенными и угнетателем. А между самими угнетенными ведь другие отношения?

Сын. Конечно, другие. Между ними должны быть дружественные противоречия и отношения.

Отец. Правильно. Именно дружественные и даже братские. Поэтому оба рода противоречий развиваются, двигаются вперед различными путями и разрешаются различными способами.

Сын. И это их различие объясняется тем, что одни из них носят враждебный характер, а другие предполагают дружественные отношения между обеими сторонами?

Отец. Да, ведь если противоречия возможны между враждебными сторонами, будучи непримиримыми, то по мере развития эти противоречия все время будут нарастать, обостряться, становиться все более накаленными, назревшими, требующими своего разрешения.

Сын. И как же они разрешаются?

Отец. Острым столкновением, революцией, уничтожением одной из сторон противоречия, а именно той, которая мешала и препятствовала движению вперед. Антагонистические противоречия разрешаются именно таким образом, поскольку их непримиримость и острота исключают возможность других путей их движения. Революционный скачок и есть разрешение прежних противоречий, возникших в ходе предшествующего развития, и зарождение новых противоречий, которые сложатся позднее в ходе последующего процесса развития.

Сын. А другого рода противоречия, которые не носят антагонистического характера, они, что же, примиряются, будучи противоположны первым (антагонистическим) противоречиям? Или же они разрешаются каким-нибудь иным образом?

Отец. Нет, они не примиряются, а в ходе дальнейшего развития ослабевают, падают, сглаживаются, пропадают, или, как говорят еще, стираются. Значит, они исчезают постепенно, становятся все незаметнее и их разрешение состоит в их неуклонном переходе на нет. Этим, как я скажу дальше, объясняются и различия при протекании скачков, что зависит от того, какие именно противоречия разрешаются — антагонистические или же противоположные им.

Сын. А могут ли оба рода противоречий переходить друг в друга?

Отец. Вполне. Но для этого нужны особые условия, при которых антагонистические противоречия могли бы не обостряться, не нарастать, а ослабевать, приобретать все менее острый характер, подобно тому как это имеет место в обществе, где нет враждебных, антагонистических классов. Или же, напротив, если противоречия, не имевшие антагонистического характера, начнут по каким-либо причинам обостряться. Например, в результате того, что против тех или иных недостатков не ведется борьбы в стране социализма, эти недостатки тогда и начинают приобретать антагонистический характер. Рассматривая закон единства и борьбы противоположностей, внутренний «механизм» развития и в особенности разрешения тех или иных противоречий, мы подходим снова к первому основному закону диалектики, к закону перехода количества в качество и обратно, или закону скачкоообразного развития.

Сын. А можно ли сказать так, что тип скачка зависит не только от условий протекания процесса, но и от природы тех противоречий, которые разрешаются в ходе данного скачка?

Отец. Не только можно, но и, безусловно, нужно. Ведь антагонистические отношения, будучи острыми и непримиримыми, все время усиливаются, обостряются и в момент своего разрешения достигают наивысшего обострения. Поэтому и скачок как способ их разрешения принимает острые формы — взрыва, революции, резкого переворота, крутой ломки. Напротив, в случае противоречий, не носящих антагонистическою характера, мы видим процесс их постепенного стирания, медленного сглаживания, падения. Отсюда и более спокойный, более мягкий способ их разрешения путем скачка в форме постепенного перехода от старого качества к новому… Ну, на этом прервем пока нашу беседу, продолжим ее вечером.

 

Беседа 12 (вечерняя)

«ТРАЕКТОРИЯ» РАЗВИТИЯ: ЕГО СПИРАЛЕВИДНОСТЬ

Отец. Я уже тебе говорил, что первый основной закон диалектики тактически выступает как развитие второго ее закона. То же можно сказать и о третьем ее законе отрицания отрицания, или спиралевидного развития. Чтобы это увидеть, надо поглубже разобраться в характере первого ее закона. У тебя, мой дорогой, не возникло никаких новых вопросов по поводу постепенного перехода путем количественных изменений от старого качества к новому качеству?

Сын. Возникло. Но ведь если количество переходит в качество, а качество — в количество, то нельзя ли сказать, что вообще противоположности переходят друг в друга и что это есть тоже закон диалектики? Ведь количество и качество — это две противоположности.

Отец. Что ж, можно сказать так, что противоположности переходят друг в друга в ходе развития. Сначала сложилось качественное определение вещей и явлений; затем произошло превращение его в свою противоположность — в количественное определение (как безразличное к качеству или как отрицающее качество); после этого совершился возврат снова к учету качественной определенности вещей и явлений, но уже без отбрасывания их количественной определенности, а с ее учетом и сохранением, что и достигалось в мере как единстве качества и количества. Но при этом преодолевался (и в этом смысле отрицался) предыдущий односторонний и отвлеченный чисто количественный подход, при котором отбрасывалось качество. Другими словами, отрицался на этот раз тот чисто количественный подход, который сам был отрицанием первоначального качественного подхода. Так появилось второе (или двойное) отрицание, которое Гегель назвал отрицанием отрицания, как я тебе уже об этом говорил. Так мы с тобой подошли к третьему основному закону диалектики — закону отрицания отрицания.

Сын. Но этот закон, как я его понимаю, состоит в том, что сначала одна противоположность переходит в другую, а затем другая в первую. Не ошибся ли я?

Отец. Нет, мой мальчик, ты верно уловил суть этого закона. Он говорит о том, что всякое развитие идет путем противоречий, путем последовательного перехода противоположностей друг в друга, в результате чего на высшей ступени развития создается впечатление возвращения к старому, к исходному пункту, с чего когда-то началось развитие. Но ведь это только кажется так. Никакого действительно возврата назад, к прошлому и старому, на самом деле нет, а есть только движение вперед. Но так как сначала одна противоположность (я буду называть ее первой) перешла во вторую, а после этого вторая — в первую, то под конец должны были появиться какие-то черты, которые были свойственны начальной стадии развития, когда первая противоположность еще не успела смениться второй (или перейти, превратиться во вторую). Все это и производит на нас впечатление, будто развитие повернуло вспять к чему-то такому, что было уже в прошлом, а теперь повторилось вновь.

Сын. Но разве отрицание отрицания происходит одинаковым образом как и во внешнем мире, то есть как ты говоришь, в природе и обществе, так и в нашем собственном мышлении? Или тут есть какое-то различие?

Отец. Твой вопрос надо уточнить. Повторные отрицания происходят повсюду: это наблюдается и в природе, и в обществе, и в мышлении человека, в науке. Но во внешнем мире они происходят так, что возврат к исходному пункту развития никогда не бывает полным; на более высокой ступени развития всегда появляется что- то новое, чего не было на более низкой его ступени. Напротив, в процессе познания задача всегда встает так, чтобы в конце этого процесса после проведенного анализа можно было бы восстановить как можно полнее и точнее предмет изучения в его исходной целостности. Поэтому и отрицание отрицания здесь, в мышлении, проявляется в наиболее полном виде, так как возврат к исходному пункту развития мысли осуществляется здесь не отчасти, а во всей своей полноте.

Сын. И доказательство — история науки?

Отец. Да, именно она. Она показывает, что сначала предмет изучения предстает перед нами как нечто целое, нерасчлененное, но, чтобы изучить этот предмет, мы должны аналитически разложить его на отдельные его части или стороны и изучить их порознь, как это мы видели с тобой на примере учений о веществе и свете. Но анализ (расчленение целого) есть отрицание целостности предмета, ее нарушение. Когда же эта задача выполнена, начинает отрицаться (в смысле его преодоления) прежний односторонне аналитический подход к изучаемому предмету: то, что развертывалось и разделялось, стало теперь свертываться и сближаться, то, что разъединялось, стало соединяться. В итоге на смену анализу приходит синтез. Синтез есть отрицание анализа, но так как анализ уже был самым первым отрицанием в ходе развития науки, то синтез оказывается вторым отрицанием, или отрицанием отрицания. Так в итоге развития науки раскрывалось единство вещества и света как двух различных физических видов одной и той же материи.

Сын. Скажи, отец, таким же путем познаются сами противоречия в природе?

Отец. Конечно, раз такой общий путь познания, путь движения науки. В самой действительности всегда действуют живые противоречия, каждое из которых представляет единство соответствующих противополжностей. Так, свет по своей структуре включает в себя единство прерывности и непрерывности, корпускул и волн. Подобное же единство присуще и веществу. В ходе познания сначала это противоречие расчленялось на противоположные его стороны и каждая сторона противоречия изучалась не только отдельно, но и в ее противопоставлении его другой стороне: прерывность связывалась с веществом, непрерывность — со светом. Это лишь первое отрицание исходного единства противоположностей. Но затем квантовая механика раскрыла единство обеих противоположностей и в учении о свете, и в учении о веществе. И это стало вторым отрицанием (отрицанием отрицания) и, следовательно, возвратом к исходному противоречию как единству прерывности и непрерывности, корпускулярности и волнообразности в представлении о микромире — о микрочастицах и микропроцессах.

Сын. Когда я слушал твои пояснения, отец, я догадался, что отрицание отрицания означает либо повторение ранее пройденного, но только на какой-то новой основе, либо возвращение к исходному пункту, но тоже на какой-то новой базе. Правильно ли я это понял?

Отец. Да, но только не забывай добавить, что все это происходит в процессе развития. Именно в ходе развития происходит переход развивающейся вещи и развивающегося понятия о вещи в свою противоположность (первое отрицание), а затем снова, но только в другую противополжность (отрицание отрицания), которая неизбежно чем-то напоминает или повторяет исходное положение, с которого началось данное развитие, данный его виток. Одно время этот закон диалектики не признавался и объявлялся несуществующим, якобы выдуманным идеалистом Гегелем. Некие умники решили, что выражение «отрицание отрицания» осталось у Маркса, Энгельса и Ленина как пережиток гегельянства, то есть их преклонения перед диалектикой Гегеля. Это, конечно, не соответствует действительности. В материалистической диалектике ни о каком возврате к старому, к исходному пункту, как это было у Гегеля, не может быть и речи. Поскольку развитие есть прогрессивный, поступательный процесс, в нем нельзя допустить удержание чего-то старого, а тем более возврата к старому, хотя бы частично. Развитие идет только вперед, а не назад, а потому все старое устраняется, преодолевается, сменяется новым, которое борется решительно со старым, но отнюдь не уживается с ним.

Сын. Значит, все, что было в прошлом, должно быть отброшено и ничего из этого прошлого не следует удерживать для настоящего и будущего?

Отец. Ты неправильно понял мою мысль. Я говорил о старом в смысле отжившем, устаревшем, то есть о том, что мешает возникновению и развитию нового. Но ведь в прошлом было много ценного, прекрасного, нестареющего, что удерживается и усваивается новым, передается ему по наследству от прошлого. Вспомни традиции народной культуры, вспомни Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова и других великих писателей и поэтов прошлого. Ведь их творения прямо вошли в современную, самую передовую литературу и культуру. А музыка? А изобразительное искусство? Скульптура? Архитектура? Словом, вся культура прошлых эпох, все лучшее, что было создано человеческим гением в давние времена, сохраняется в нашей сегодняшней культуре как ее золотой фонд. Маркс говорил о детстве человеческого общества, где оно развилось всего прекраснее, — в Древней Греции, и спрашивал: разве оно не должно обладать для нас вечной прелестью как никогда не повторяющаяся ступень? И Ленин всегда подчеркивал, что подлинная пролетарская культура должна впитать в себя все лучшее и ценное, что было создано человечеством в прошлом. Поэтому отрицание в диалектике означает не отбрасывание старого, но преодоление в этом старом всего отмершего, всего, что утратило всякое прогрессивное значение и только мешает новому утвердиться в жизни. И одновременно диалектическое отрицание обязательно предполагает сохранение, удержание всего ценного, положительного, что было в старом и что продолжает иметь прогрессивное значение.

Сын. Значит, у Маркса, Энгельса и Ленина никакого призыва к примирению нового со старым не было, когда они говорили об отрицании отрицания?

Отец. Разумеется, не было и в помине. И о каком-либо возврате к старому в смысле попятного движения или чего-то реакционного тоже не было и тени. Они все время имели в виду поступательное движение, идущее только вперед, но ни в коем случае не назад. Однако такое движение вперед они мыслили идущим не по простой прямой линии, а по спирали, то есть противоречиво, диалектически. Ведь спиралевидное движение происходит тоже поступательно, но прямолинейное движение вверх или вперед органически слито здесь с движением криволинейным, по кривой линии. Оба движения, сливаясь и сочетаясь между собой, и создают то движение по спирали, которое характерно именно для диалектического движения.

Сын. Но как же тогда надо понимать возврат к старому, к исходному пункту в ходе и в итоге такого движения?

Отец. Не к старому, а якобы к старому. Иначе говоря, при движении по спирали проходятся сходные положения, соответствующие в чем-то тем, какие примерно при том же положении на линии развития были пройдены уже ранее. Но тогда они были пройдены на более низком уровне или более низкой базе, а теперь они же проходятся уже на более высоком уровне или базе. Следовательно, при продвижении вперед или вверх (но не назад или вниз) повторяются вновь черты и особенности ранее уже пройденной стадии развития, что и создает впечатление возвращения к старому, прошлому. Ты ведь видел, как в деревне сеют рожь н пшеницу. Колос, выросший из одного зерна, приносит несколько зерен. Значит, было зерно, оно затем подверглось отрицанию (проросло), созрело и дало уже не одно, а много зерен (то есть подверглось вторично отрицанию или отрицанию отрицания), А в итоге получилось то же, что было в начале развития и что служило его исходным пунктом, а именно зерно, но только в увеличенном количестве по сравнению с первоначальным. Значит, здесь имеет место повторение, но на более высоком уровне, имеет место возврат к зерну (исходному пункту), но на расширенной основе. Я подчеркиваю: на расширенной, так как ведь иначе не было бы смысла заниматься сеянием злаков, если в результате получалось бы так на так: сколько посеял — столько же и собрал.

Сын. Это я понял. Собранный урожаи должен быть обязательно больше того, что было посеяно. Самтретей (???) или еще того больше. Только в этом случае есть резон пахать почву н что-то сеять ради сбора урожая. Но у меня все же остается сомнение еще и другого рода. Вот была когда-то на земле одна мертвая природа. Потом появилась жизнь, и это можно было бы считать первым отрицанием. А где же второе? Выходит, что тут нет отрицания. Значит, этот закон не имеет всеобщего характера, следовательно, это вообще не закон, ибо всеобщность есть признак всякого закона. Или скажу иначе: сначала была на земле только природа. Затем как ее отрицание (первое) появился человек. Где же второе отрицание? Опять та же картина: у отрицания отрицания нет признака всеобщности.

Отец. Ты делаешь ошибку: упускаешь из виду процесс развития и забываешь об интегральном характере закона отрицания отрицания, другими словами, о том, что проявляет себя только тогда, когда процесс развития завершился, его цикл достиг относительно конечного пункта. Ты же приводишь возражение, основывающееся на учете заведомо незавершенного цикла развития. Ответь мне: мог бы ты сказать что-либо определенное о законе перехода количества в качество и обратно, если бы остановился на той подготовительной к скачку стадии, когда происходят только скрытые, медленные количественные изменения? Например, когда вода нагревается, но до кипения ей еще далеко?

Сын. Конечно, нет. Для того чтобы этот закон мог себя проявить в полной мере, необходимо, чтобы подготовительный процесс (скажем, постепенное нагревание воды) достиг той точки, где количество переходит в качество (то есть точки кипения воды).

Отец. Совершенно правильно. Так и тут: чтобы обнаружить проявление закона отрицания отрицания, необходимо, чтобы процесс развития завершился, то есть достиг стадии второго отрицания. Если же этого нет, то нельзя и обнаружить данного закона, как нельзя до наступления Момента скачка (того же кипения) утверждать, что количество переходит в качество.

Сын. Теперь у меня к тебе еще один вопрос: скажи, всегда ли между исходным положением и вторым отрицанием имеется только одно (первое) отрицание или же бывает их больше?

Отец. Твой вопрос очень уместен. В самом деле, на месте первого отрицания может оказаться два, три и больше промежуточных отрицаний, пока процесс развития не достигнет второго отрицания (то есть отрицания отрицания). Возьми развитие всего общества. В его начале стоит первобытный коммунизм, или примитивное бесклассовое общество, еще не успевшее дифференцироваться (распасться) на враждебные (антагонистические) классы. Его отрицанием являются все последующие социально-экономические формации (общества) антагонистического характера, состоящие из враждебных классов. Но завершается весь этот длительный исторический процесс отрицанием классового антагонистического общества и переходом всего человечества к коммунизму. Это будет отрицанием отрицания — возвратом якобы к старому (к коммунизму как бесклассовому обществу), но на неизмеримо более высокой базе. Однако после первобытного коммунизма человечество проходит не одну, а по меньшей мере три различные антагонистические формации: рабовладельческий строй, феодализм и капитализм. Каждая последующая из них является отрицанием предыдущей. В результате этого переход от первобытного коммунизма к развитому коммунизму совершается не через два отрицания, а по меньшей мере через четыре отрицания. Следовательно, здесь первое отрицание осуществляется трижды подряд: от первобытного коммунизма к рабовладельческому строю (первый раз), от него к феодализму (второй) и от феодализма к капитализму (третий). Переход же от капитализма к коммунизму составит отрицание отрицания.

Сын. Но все же это многократное отрицание можно свести опять-таки к двум, когда от первобытного бесклассового общества совершается переход к первому классовому (первое отрицание) и от последнего классового снова к бесклассовому, коммунистическому (второе отрицание). Правильно ли я понял тебя?

Отец. Да, правильно. От первобытного бесклассового общества к коммунистическому развитие человечества делает один громадный скачок, который складывается по крайней мере из четырех скачков меньшего масштаба: от первобытного строя к рабовладельческому, от него — к феодальному, а от него — к капиталистическому и, наконец, заключительный скачок от капитализма как последней антагонистической формации к коммунизму. Следовательно, под громадным скачком подразумевается здесь скачок через все антагонистические формации. Обрати внимание на то, что здесь скачки различаются по своему масштабу: громадный скачок складывается из ряда скачков меньшего масштаба.

Сын. И в природе так происходит?

Отец. Да, если ты имеешь, например, воду в качестве химического вещества, то внутри этого качества без его изменения осуществляются при нагревании воды переходы от одного ее агрегатного (физического) состояния к другому: от льда к жидкости, а от нее к пару. Однако при достижении достаточно высокой температуры начинается химический распад воды на ее составные части — диссоциация ее молекул на водород и кислород. Это будет уже большой скачок, когда количество (поглощенного тепла) начинает переходить в качество (распад воды на ее составные части). И этот большой скачок подготовлен рядом скачков меньшего масштаба, происходящих между различными агрегатными состояниями одной и той же воды. Замечательным примером также может служить менделеевская периодическая система элементов. После открытия в конце XIX века благородных, или химически инертных, газов картина рисуется такой: первый период в ней состоит только из двух элементов — вначале стоит химически активный водород, за ним идет химически пассивный гелий. Здесь наблюдается первое отрицание: химическая активность сменяется (отрицается) химической пассивностью. Дальше идет второй период (первый малый) от лития до фтора и далее до неона. Здесь наблюдается отрицание отрицания уже у лития (аналога водорода), где химическая пассивность гелия сменяется вновь химической активностью (литий — первый щелочной металл). Эта активность сохраняется в различных ее проявлениях у последующих элементов того же второго периода вплоть до фтора, а фтор — это тоже аналог водорода. За ним идет новый инертный газ (неон), и вместе с ним происходит отрицание отрицания, и в неоне повторяются свойства гелия. Значит, переход от гелия к неону (то есть от одного инертного газа к другому) совершился в порядке большого скачка, который сложился из восьми малых скачков между отдельными элементами: от скачка при переходе от гелия к литию, от лития к бериллию и т. д. до последнего скачка в этом периоде (от фтора к неону). Значит, первое отрицание осуществляется здесь через семь промежуточных отрицаний, а второе — путем одного перехода от фтора к неону. А дальше все это повторяется, причем в длинных периодах в более сложном и расширенном виде. Но можно все это представить несколько иначе. В периодической системе Менделеева отрицание отрицания ясно выступало еще до открытия инертных газов. Возьмем тот же ряд от лития до фтора. Литий — активный металл, фтор — активный неметалл (металлоид). При движении по ряду от лития к фтору металлические свойства у элементов (членов ряда) постепенно ослабевают, а неметаллические — нарастают. Первым отрицанием здесь будет переход от сильного металла (лития) к сильному неметаллу (фтору), и он совершится через шесть промежуточных, менее крупных отрицаний (например, при переходе от кислорода к фтору). Так как неон еще не был в начале открыт, то за фтором следовал сразу натрий, и переход от фтора к натрию был отрицанием отрицания, то есть отрицанием неметаллических свойств и возвратом вновь к металлическим (у натрия, который повторил свойства лития). С этой точки зрения противоречие между металлическими и неметаллическими свойствами в первом элементе системы (водороде) еще не раскрыто. Обе противоположности в нем как бы сосуществуют: они еще не успели раскрыться, обособиться одна от другой, поэтому-то водород и выступает в зародыше одновременно аналогом обеих противоположностей, представленных литием и фтором.

Сын. Стемнело. Отец, видишь огонек вдали — на середине темной горы? Не знаешь ли, что там?

Отец. Знаю. Это монастырь. Когда ты стоишь внизу и только начинаешь. восхождение на гору, монастырь виден высоко у тебя над головой. Когда же обойдешь гору, поднимаясь на нее, то окажешься у самого монастыря. А потом, чтобы взобраться на ее вершину, ты обогнешь гору еще раз, и тогда монастырь окажется где-то далеко внизу под тобой.

Сын. Да, ведь это получается что-то вроде модели отрицания отрицания: движение по спирали с повторением пройденного, но на более высоком уровне!

Отец. Превосходная мысль, мой мальчик. А теперь пора спать. Как говорят, утро вечера мудренее.