Диалектика у Энгельса всем своим существом была обращена к настоящему и будущему, а не к прошлому.

Однако история науки всегда интересовала Энгельса потому, что прошлое науки, давая возможность экстраполировать закономерный процесс ее развития, позволяло понять ее настоящее и заглянуть в ее будущее.

В свое время в области естествознания и диалектического обобщения его достижений Энгельс выдвинул целый ряд интересных идей, и многие его замечательные предсказания блестяще подтвердились в ходе последующего развития естествознания. Об этом и пойдет здесь речь.

 

1. На стыке наук

В первую очередь Энгельс предвидел то, что должно будет произойти © стыковых областях между ранее обособленными науками. Эти области оставались тогда еще не охваченными исследованием. Находясь на диалектических позициях, можно было предвидеть, что процесс научного развития пойдет в сторону освоения этих областей, в сторону образования новых, переходных наук.

В связи с этим следует напомнить об открытии, которое было сделано Энгельсом 30 мая 1873 г. Именно с этого момента Энгельс главное внимание уделил переходам между различными формами движения и, соответственно, между различными смежными науками.

Иначе говоря, с тех пор главное внимание Энгельс сосредоточил на том, что почти полностью выпадало из поля зрения его предшественников и современников, — па тех пограничных областях, где осуществляются стыки и взаимные переходы между различными, дотоле разобщенными формами движения (соответственно, науками) и где должны совершаться диалектические скачки между ними. Именно здесь он предвидел новые, выдающиеся открытия, именно исследования в этих областях да. вали ключ к раскрытию сущности более высоких и более сложных форм движения материи.

Так, впервые стала понятна сущность теплоты только тогда, когда (сначала с помощью механической теории теплоты, а затем — термодинамики и кинетической теории газов) были раскрыты и доказаны связ'ь и переход между теплотой и механическим движением, а именно механическим движением молекул.

Но этим был исслед'ован только один из стыков между отдельными отраслями естествознания. По-прежнему оставались неизученными как область между физикой и химией, так и область между химией и биологией. Мы уже не говорим об участке, находящемся между биологией и историей (человеческим обществом, человеком): здесь вообще отсутствовали какие-либо представления о том, каким образом мог совершиться переход от обезьяны (природы) к человеку (истории). Именно во все эти пустующие области знания, изучение которых должно было раскрыть реальные переходы от одних форм движения к другим и самые «механизмы» таких переходов, и устремилась диалектическая, творческая мысль Энгельса.

Именно здесь он и сделал свои наиболее важные предсказания, подтвержденные всем последующим ходом развития естествознания.

Прежде всего следует назвать предвидение общих путей развития естествознания, важнейших его тенденций и перспектив, раскрываемых с помощью диалектического метода. Речь идет в первую очередь о слиянии двух главных тенденций научного движения, действующих внутри естествознания, — тенденций к дифференциации наук и к их интеграции. В XIX столетии обе эти противоположные тенденции как бы сосуществовали рядом друг с другом, причем вторая была призівана компенсировать последствия, вызванные первой. Но Энгельс, по сути дела, предвидел более глубокое единство и взаимопроникновение обеих тенденций; ведь если прогресс естествознания будет состоять в том, что будут заполняться прежние разрывы между основными науками в результате возникновения новых (междисциплинарных) научных отраслей, то продолжающаяся дифференциация наук в дальнейшем приведет не к разобщению наук, как Раньше, не к углублению их взаимных расхождений, а как раз наоборот — к их цементированию, к их связыванию между собой, короче говоря, к их интеграции.

Так это и происходит со все нарастающей силой в современном естествознании, подтверждая этим один из фактических научных прогнозов Энгельса.

В этой связи надо рассматривать предвидение Энгельсом конкретной области взаимных переходов между физикой и химией, которое оправдалось позднейшим созданием физической химии с ее теорией электролитической диссоциации.

В этой области, где соприкасаются между собой физика и химия, Энгельс, по сути дела, предвидел появление целой новой науки, которая призвана изучать взаимные переходы между обеими названными формами движения.

В 1882 г. в статье «Электричество», а затем в заметке «Электрохимия» Энгельс развил и подробно обосновал наличие взаимосвязи между химическими и физическими явлениями. Раньше при рассмотрении химических процессов, возникавших под действием электрической искры, физики обычно заявляли, что это касается скорее химии, а химики в том же случае кивали на физиков.

«Таким образом, и те и другие заявляют о своей некомпетентности в месте соприкосновения науки о молекулах и науки об атомах, между тем как именно здесь надо ожидать наибольших результатов»[1], — предсказывал Энгельс.

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 607.

Это предсказание полностью оправдалось уже при жизни Энгельса. В 1885—1887 гг. Сванте Аррениус создал теорию электролитической диссоциации, которая объясняла химические явления электрическими процессами и свойствами водных растворов электролитов.

Центральным понятием этой теории стал ион — осколок молекулы, несущий дискретный электрический заряд—положительный (в случае катиона) или отрицательный (в случае аниона). Понятие «ион» как раз и выражало связь химии с электричеством.

Спустя двадцать лет В. И. Ленин, как бы продолжав развивать идеи Энгельса, писал: «С каждым днем стновится вероятнее, что химическое сродство сводится к электрическим процессам»[1]. Заметим, что слово «сводится» употреблено здесь Лениным в смысле «вызывается» «обусловливается», поскольку выявлено, что сущность химизма кроется в электрических процессах.

[1] В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 18, стр. 265.

Спустя десятилетия, энгельсовское предвидение в определении перспектив развития и физики, и химии, и еще не существовавшей в то время физической химии реализовалось.

На аналогичной методологической основе строилось и другое замечательное предсказание, касающееся области, пограничной между химией и биологией, а именно - биохимии. Здесь вставала проблема искусственного

биосинтеза.

«...Химия подводит к органической жизни, и она продвинулась достаточно далеко вперед, чтобы гарантировать нам, что она одна объяснит нам диалектический переход к организму»[2], — писал Энгельс. Исходя из своего определения сущности жизни как химизма белков, он четко іпредставлял себе тот конкретный путь, каким будет решена данная проблема.

[2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 564.

Это означало, по Энгельсу, что надо изготовить белковые тела из неорганических веществ. Как только будет установлен состав и строение белковых тел, химия сможет приступить к изготовлению живого белка. «Если химии удастся изготовить этот белок в том определенном виде, в котором он, очевидно, возник, в виде так называемой протоплазмы, — ...то диалектический переход будет здесь доказан также и реально, т. е. целиком и полностью»[3].

[3] Там же, стр. 571.

Касаясь реальной истории природы на нашей планете, Энгельс указывает на то, что когда температура уже не превышала тех границ, внутри которых белок является жизнеспособным, при наличии прочих благоприятных предварительных химических условий образовалась живая протоплазма. В чем заключаются эти предварительные условия, добавляет Энгельс, мы в настоящее время еще не знаем.

Именно эта тема станет ведущей в совершенно новых областях научного знания, возникших на стыке между химией и биологией. В целом, идя по этому принципиальному пути, который почти 100 лет назад был прозорливо предначертан Энгельсом, эти науки вплотную подошли теперь к решению проблемы искусственного биосинтеза.

На рубеже XIX и XX столетий возникла биохимия, давшая толчок для появления биофизики и биоорганической химии. Вместе с биокибернетикой они привели к созданию молекулярной биологии, изучающей явления и сущность жизни на молекулярном уровне. Искусственный синтез живого еще не осуществлен, но открытие нуклеиновых кислот и изучение их роли в процессах жизнедеятельности (обмена, наследственности и др.) чрезвычайно приблизили его решение. Вместе с тем они внесли значительные коррективы в определение сущности жизни.

В итоге сегодня жизнь должна определяться как химизм уже не одних только белков, но и шире — биополимеров, куда входят, кроме белков, также и нуклеиновые кислоты. Однако основа энгельсозского определения жизни полностью сохранилась.

Что же касается «предварительных условий», при которых образовалась на нашей планете жизнь (живая протоплазма), то гипотетическое их выяснение легло в основу специальной гипотезы о происхождении жизни на Земле, разработанной А. И. Опариным. Он исходил из диалектического предвидения Энгельсом общих путей развития естествознания в решении одной из самых сложных и величественных задач науки.

Предвидя те процессы и открытия, которые должны будут произойти на стыке ранее разобщенных между собой наук, Энгельс выступал категорически против механицизма, за диалектическую связь высшего с низшим.

Как бы предвидя, что в наше время найдутся такие люди, которые будут доказывать на все лады, что, дескать, основа жизни может быть только биологической, но никак не физико-химической, Энгельс указывал на то, что объяснение явлений жизни (а это значит, и раскрытие их сущности) шло вперед в той мере, в какой развивались механика, физика и химия. Однако во времена Энгельса если простейшие явления жизни поддавались объяснению с точки зрения механики, то физико-химическое обоснование прочих явлений жизни все еще находилось почти в самой начальной стадии.

Очевидно, Энгельсу было ясно, что в будущем, особенно когда химия приблизится к осуществлению скачка от неорганического вещества к живому белку, недостающее физико-химическое обоснование жизни будет найдено и будет раскрыта природа (т. е. сущность) органических форм движения.

Все это отнюдь не означало, по Энгельсу, исчерпания качественной специфики живого и «сведения жизни» к химии, как это утверждали механисты. При наличии физико-химической основы сущности жизни (биологическое движение) вопрос не исчерпывается установлением ее структурной и генетической связи с более низкими (механической, физическими и химической) формами движения.

Установление такой связи абсолютно необходимо для понимания сущности высшей формы движения, но недостаточно для исчерпания ее качественной особенности.

Наличие низших форм движения, из которых исторически (генетически) возникла высшая форма и из которых она (структурно) состоит, не исчерпывает существа высшей формы в каждом рассматриваемом случае. «Мы, — предсказывал Энгельс, — несомненно, «сведем» когда-нибудь экспериментальным путем мышление к молекулярным и химическим движениям в мозгу; но разве этим исчерпывается сущность мышления?»[1],

[1] К. Маркс и Ф. Э нгельс. Соч., т. 20, стр. 563.

Велики успехи учения о высшей нервной деятельности, химии и электрофизиологии мозговых процессов, анатомии мозга, а также психологии и кибернетики с ее методом моделирования психических процессов, протекающих в мозгу. Все яснее становится, что мышление имеет в качестве своей материальной основы физические и химические процессы, совершающиеся в веществе мозга, но оно не «сводится» к ним (как думали механисты), т. е. не исчерпывается ими в качественном отношении.

 

2. Материальные носители

В XIX в. химия достигла границы собственного предмета — атомов и химических элементов, — и своими средствами эту границу она перешагнуть не могла.

Физика же еще только набирала силы для осуществления такой задачи. Между тем многие ученые считали, что атомы вообще представляют собой последние, абсолютно простые и неделимые частицы материи, дальше которых (вообще идти невозможно, ибо они, дескать, неделимы и в принципе неразложимы никакими способами.

Опираясь на мнение передовых ученых своего времени, Энгельс смело отстаивал мысль о том, что это не так.

Он указывал на то, что «атомы, отнюдь «е являются чем-то простым, не являются вообще мельчайшими известными нам частицами вещества». Многие химики склоняются «к мнению, что атомы обладают сложным составом, большинство физиков утверждает, что мировой эфир (понятие «эфир» отброшено современной наукой — Б. К.), являющийся носителем светового и теплового излучения, состоит тоже из дискретных частиц, столь малых, однако, что они относятся к химическим атомам и физическим молекулам так, как эти последние к механическим массам...»[1].

[1] К. Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 20, стр. 585.

Энгельс категорически отвергал механистическую идею о существовании каких-либо абсолютно неизменных, «последних» частиц материи, из которых, как из первоначальных кирпичиков, построен якобы весь мир. «Новая атомистика, — писал он, — отличается от всех прежних тем, что она... не утверждает, будто материя только дискретна, а признает, что дискретные части различных ступеней (атомы эфира, химические атомы, массы, небесные тела) являются различными узловыми точками, которые обусловливают различные качественные формы существования всеобщей материи вплоть до такой формы, где отсутствует тяжесть и тде имеется только отталкивание»[2].

[2] Там же, стр. 608—609.

С тех пор, когда были написаны эти вещие слова, были открыты делимость и разложимость атомов, о чем свидетельствовало прежде всего явление радиоактивности, т. е. самопроизвольного распада химических элементов (а значит и их атомов). Далее физика открыла множество частиц, более мелких, нежели атомы, причем среди них 'были и структурные частицы самого атома (атомные ядра и электроны) и целая плеяда элементарных частиц, простейшие из которых (фотоны — «частицы» света — и нейтрино различных разновидностей) действительно оказались лишенными массы (в смысле отсутствия собственной массы, или массы покоя), а потому представлявшими собой только то, что Энгельс называл «отталкиванием» (как известно, он ставил знак равенства между отталкиванием и энергией). Но, разумеется, отсутствие массы покоя не означало, что эти частицы лишены материальности.

Особый интерес представляет предвидение Энгельсом электрона, которое логически вытекало из предвидения сложного строения атомов и их делимости. Вместе с тем оно касалс;ь и непосредственно всего учения об электричестве. Сопоставляя состояние названного учения в начале 80-х годов прошлого века с состоянием химии в это же время, Энгельс констатировал состояние разброда в современном учении об электричестве, делавшее пока невозможным установление какой-нибудь всеобъемлющей теории; это, главным образом, и обусловливало господство їв этой области односторонней эмпирии.

Напротив, в химии, «благодаря дальтоновскому открытию атомных весов, мы находим порядок, относительную устойчивость однажды достигнутых результатов и систематический, почти планомерный натиск на еще не завоеванные области, сравнимый с правильной осадой какой-нибудь крепости»[1]. Так писал Энгельс, имея в виду открытие Дальтоном материального носителя химических процессов — атома как дискретной частицы материи, что определило весь последующий прогресс химической науки. И вот Энгельс предсказывает, что и в области электричества еще только предстоит сделать открытие, подобное открытию Дальтона, открытие, дающее всей науке средоточие, а исследованию — прочную основу. Должен быть найден материальный носитель электрических процессов, а учение об электричестве должно быть создано на основе такой же идеи дискретности, на какой со времени Дальтона строится химия.

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 433.

Но так как атом и молекулу, а тем более частицу электричества нельзя увидеть непосредственно даже в микроскоп, то открыть их можно было только с помощью теоретического мышления. Поэтому для того чтобы вывести учение об электричестве из тупика, в который оно зашло в результате господства узкого эмпиризма, нужно было широко открыть двери для теоретического мышления, обобщающего данные экспериментального исследования, а вместе с ним — и для диалектики, с помощью которой можно было бы проникнуть в сущность уже изученных электрических явлений.

Энгельс ставит вопрос о выяснении того, «что является собственно вещественным субстратом электрического движения, что собственно за вещь вызывает своим движением электрические явления»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 439.

Решением этого вопроса и вместе с тем полным подтверждением высказанного Энгельсом прогноза относительно природы электрических процессов явилось открытие в 1897 г. (через два года после смерти Энгельса) электрона Дж. Дж. Томсоном. Произошло событие, аналогичное в принципе открытию Дальтоном химической атомистики: в учение об электричестве вошла идея дискретности, вызвавшая революцию в физике. А спустя еще немного, благодаря теории квантов, созданной в 1900 г. Максом Планком и развитой дальше Альбертом Эйнштейном, который в 1905 г. ввел понятие фотона (светового «атома»), эта идея вошла и в учение о свете.

 

3. Пути естествознания

Анализируя общие пути развития современного ему естествознания, Энгельс, по сути дела, сумел наметить и дальнейшие перспективы его развития.

Замечательно прежде всего то, что в условиях XIX в. Энгельс как бы предчувствовал приближение того глубокого «кризисного» процесса в естествознании, который начался уже после его смерти и который Ленин назвал «кризисом физики», «кризисом естествознания». Этот «кризис» носил философский характер. Его суть состояла в том, как показал Ленин, что под влиянием начавшейся крутой ломки старых понятий и принципов науки, совершавшейся в условиях усилившегося наступления реакционной философии на материализм, некоторые естествоиспытатели скатились на позиции идеализма и агностицизма. Этот уклон к идеализму, вызванный «новейшей революцией в естествознании», и привел в начале нашего века к кризису физики и всего естествознания.

Ленин указывает две гносеологические причины этого «кризиса», выступавшего в виде так называемого «физического» идеализма: первая — завоевание физики духом математики, вторая — релятивизм, признание относительности нашего познания, которое при незнании диалектики неминуемо ведет к идеализму и агностицизму.

Энгельс фактически предвидел оба эти гносеологических фактора, которые во второй половине XIX столетия существовали только в виде зародышей и получили развитие лишь позднее, на самом рубеже XIX и XX вв. и особенно в начале XX в.

В отношении первого из них Энгельс писал, что математика при всей своей абстрактности имеет реальные связи с действительным миром, так что существуют прямые аналогии между ее операциями, ее понятиями, с одной стороны, и процессами действительного мира — с другой. «Но как только математики укроются в свою неприступную твердыню абстракции, так называемую чистую математику, все эти аналогии забываются; бесконечное становится чем-то совершенно таинственным, и тот способ, каким с ним оперируют їв анализе, начинает казаться чем-то совершенно непонятным, противоречащим всякому опыту и всякому смыслу... Они забывают, что вся так называемая чистая математика занимается абстракциями, что все ее величины суть, строго говоря, воображаемые величины и что все абстракции, доведенные до крайности, превращаются в бессмыслицу или в свою противоположность»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 586.

Конечно, процесс математизации любой отрасли естественнонаучного знания представляет собой огромный прогресс науки. Проникновение математики во все без исключения естественные науки всегда вызывало в них большие положительные сдвиги и в большей мере ускоряло их развитие. Но вместе с тем математизация, при тенденции некоторых математиков отрывать свою науку и ее построения от реального мира и в условиях методологического кризиса естествознания, порождала и отрицательные їв философском отношении явления, о которых Энгельс писал в 1885 г. Так Энгельс предвидел будущий кризис естествознания уже на основании первых его признаков.

Относительно второго фактора уместно привести следующее высказывание Энгельса: «Количество и смена вытесняющих друг друга гипотез, — писал он, — при отсутствии у естествоиспытателей логической и диалектической подготовки, легко вызывают у них представление о том, будто мы не способны познать сущность вещей»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 555.

Смена гипотез и теорий, коренная ломка понятий и принципов — все это свидетельствует об относительности нашего познания, и сам по себе такой вывод не содержит в себе ничего предосудительного. Напротив, он прямо диктуется диалектикой. Но при незнании диалектики самими учеными, при отсутствии у них диалектической подготовки такой вывод толкает их на неверное обобщение, что относительность наших знаний свидетельствует, дескать, о том, что в них нет ничего объективного или что мы бессильны познать сущность вещей. Таким образом, через односторонне понятый релятивизм начинают просачиваться в естествознание субъективистские и агностические воззрения.

Главный вопрос, всегда интересовавший Энгельса и привлекавший к себе его пристальное внимание, — вопрос о связи между философией и естествознанием — получил развитие в наше івремя в соответствии с тем, как это и предвидел Энгельс. Выходом из противоречий, в которых запутывалось естествознание во второй половине XIX в., был отказ от метафизики и переход на позиции диалектики в понимании коренных проблем современного естествознания. В этом, собственно говоря, и заключался философский смысл «новейшей революции в естествознании», о которой іписал В. И. Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» и в других своих философских трудах.

В начале нашего века диалектика врывалась в естествознание стихийно, а потому и непоследовательно.

Сами ученые, вводя ее в науку своими новыми открытиями, новыми теориями и представлениями, нередко отступали от нее їв сторону метафизики. Между тем только диалектика могла указать выход естествоиспытателям из всех противоречий и трудностей, с которыми столкнулась их наука. В соответствии с этим и выход из «кризиса», согласно Ленину, состоял в том, чтобы самим ученым овладеть методом материалистической диалектики, сознательно встать на ее позиции. Иначе неизбежна в данных условиях путаница, приводящая к скатыванию части естествоиспытателей в идеализм и агностицизм. Но именно о таком овладении диалектикой со стороны самих естествоиспытателей и писал всегда Энгельс. Он подчеркивал, что дело не в том, чтобы внести диалектические законы в природу извне, а в том, чтобы отыскать их в ней и вывести их из нее. Наука о природе развивается очень быстро, и Энгельс приходит к выводу, что проделанный им, но не законченный еще труд (имеется в виду «Диалектика природы») может утратить свое значение, так как ученые в конце концов признают диалектику, и не будет нужды убеждать их в ее необходимости. «Но может статься, что прогресс теоретического естествознания сделает мой труд, в большей его части или целиком, излишним, так как революция, к которой теоретическое естествознание вынуждается простой необходимостью систематизировать массу накопляющихся чисто эмпирических открытий, должна даже самого упрямого эмпирика все более и более подводить к осознанию диалектического характера процессов природы»[1].

[1] К.Маркс и Ф. Энгельс Соч., т. 20, стр. 13.

Современная наука пошла по пути, предначертанному Энгельсом, и, к счастью, его опасения, что прогресс науки обесценит его работу над «Диалектикой природы», не оправдались. Напротив, чем дальше идет развитие науки, чем все более и более головокружительные перспективы раскрывает оно перед мысленным взором современного человека, чем значительнее совершаемые каждодневно научные открытия, тем с большей силой обнаруживается то самое главное, что отличает истинную, развитую науку от науки слабой, неразвитой: ее прогностическая способность. Другими словами, — способность ученого, опираясь на точный анализ современной ему науки и тенденцией ее нынешнего развития, предвидеть ее дальнейшее движение в будущем и сообразно с зтиійг направлять научное исследование сегодня. В этом отношении труды Энгельса дают замечательные образцы, свидетельствующие о том, с каким непревзойденным мастерством, в совершенстве владея диалектикой, Энгельс делал свои предвидения в области естествознания и чрезвычайно точно и глубоко, по-научному обосновывал их. Если много частностей, которые содержались в его трудах, отражая уровень развития естествознания в конце прошлого века, неизбежно утратили свое значение и сохранили ныне только чисто исторический интерес, то мастерское умение Энгельса с трамплина настоящего проникать далеко своим мысленным взором в будущее полиостью сохранило сегодня всю свою злободневность и стало, пожалуй, еще актуальнее, нежели во времена самого Энгельса. Именно этому мастерству, этому замечательному умению конкретно, творчески оперировать диалектикой из области естествознания и надо учиться современным естествоиспытателям и философам у Энгельса.

Энгельс был не только ученым-мыслителем. Он был коммунистом, одним из основоположников научного социализма.

Говоря о том времени, когда победит социализм, Энгельс предсказывал: «Лишь сознательная организация общественного производства с планомерным производством и планомерным распределением может поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще. Историческое развитие делает такую организацию с каждым днем все более необходимой и с каждым днем все более возможной. От нее начнет авое летосчисление новая историческая эпоха, в которой сами люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, и в частности естествознание, сделают такие успехи, что это совершенно затмит все сделанное до сих пор»[1].

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 359.

В нашу эпоху, спустя более полувека после победы социалистической революции в России, мы видим, как оправдываются и эти предвидения Энгельса. Завоевание космоса, мирное использование атомной энергии, создание лазеров, многие другие выдающиеся открытия и изобретения свидетельствуют о том, что вещие слова Энгельса о бурном развитии естествознания при социализме стали явью.