1

После просмотра фильма в кинотеатре «Цяньшань» Очкарик немного возбудился, ему хотелось побыстрее вернуться в квартирку, которую они снимали с Ли Сыцзян, и заняться любовью. Ли Сыцзян сердито посмотрела на Очкарика своими маленькими глазками и повела его в книжный магазин А-Син. Понятное дело, название магазина написал Ли Сюэвэнь, в иероглифах чувствовался его характер и небрежность. Большие и черные иероглифы даже ночью были хорошо видны. А-Син выпячивала большой живот и шаркала ногами, перемещаясь, как неуклюжий пингвин. Из одного угла книжного в другой всего-то десять шагов, но А-Син семенила и, покачиваясь, делала все двадцать, при этом одной рукой без конца поглаживала выпирающий живот, успокаивая еще не родившегося малыша.

– Похоже, они закрываются.

– А-Син, когда ты станешь мамочкой? – хихикнула Ли Сыцзян, поглаживая живот А-Син.

– Доктора говорят, что еще тринадцать дней. Вы уже строите планы? – Лицо А-Син тоже пополнело, румянец заливал щеки, правда, появились крошечные веснушки.

Ли Сыцзян посмотрела на Очкарика, ее маленькие глазки превратились в щелочки.

– Скоро все будет! – Очкарик интуитивно уловил суть вопроса, но сказал полуправду.

– Смотрите книги, не торопитесь, вы самые последние посетители.

А-Син присела, поглаживая живот и ковыряя ногтем в щели между зубами, а потом беззаботно уставилась в окошко, рассматривая прохожих.

Очкарик крутился в отделе романов уся, подержал роман Цзинь Юна, потом томик Гу Луна, очарованный настолько, что не мог выпустить книги из рук.

– Ой, иди-ка сюда. Посмотри!

Ли Сыцзян взяла с полки «Энциклопедию беременности», которая была как минимум в два раза толще романа Цзинь Юна «Фехтовальщик». На обложке молодая и красивая беременная ослепительно улыбалась.

– Хочу купить вот эту! – радостно сообщила Ли Сыцзян.

Очкарик перевернул книгу и глянул на ценник. Тридцать два юаня!

– Очень дорогая! Да и рано пока. Непременно нужно покупать? Посоветуешься с А-Син и У Ин, этого мало? – Очкарик повернулся и взглянул на «Фехтовальщика», мысли его витали в другом месте.

– Нет, с этой книгой я столько всего узнаю, а постоянно спрашивать кого-то – хлопот не оберешься. – Ли Сыцзян впервые проявила настойчивость.

А-Син рассмеялась:

– Покупай, я тебе сделаю двадцатипроцентную скидку, ничего на тебе не заработаю, но зато поддержу.

Очкарик не нашелся, что ответить. Ли Сыцзян сказала А-Син:

– Купим эту и «Фехтовальщика»!

Очкарик остолбенел, а потом усмехнулся:

– Сумма получится о-го-го, похоже, придется не сколько дней питаться овощами и доуфу. Ли Сыцзян, давай «уся» не будем покупать, я лучше мяса поем!

А-Син пощелкала кнопками калькулятора и сообщила:

– Со скидкой пятьдесят юаней.

Ли Сыцзян вытащила из потайного кармашка скомканные купюры, разгладила и отдала А-Син. Очкарик попытался еще раз отговорить ее:

– Давай Цзинь Юна не будем покупать, я его просто полистал.

– Эх ты, нельзя отказывать себе в удовольствии. Я давно приметила, как ты на эту книжку слюнки пускаешь, еще в прошлый раз хотела тебе купить, а мясо никуда от нас не денется, поменьше домой пошлю.

Ли Сыцзян покосилась на него, а Очкарик вдруг обратил внимание, что ее маленькие глазки навевают воспоминания о красавицах древности, и его любовь к Ли Сыцзян стала еще больше.

Вечером они вернулись в съемную комнатенку и при свете лампочки в десять ватт Очкарик вместе с Ли Сыцзян изучал пособие для беременных, причем читал внимательно и с воодушевлением, будто она должна родить завтра, и при этом на него накатило какое-то особенное счастье. Они листали толстую книгу, а меж тем листались и страницы ночи, но стоило им улечься, обнявшись, в постель, как в дверь громко постучали.

– Что случилось? – крикнул Очкарик с напускной смелостью.

– Проверка документов!

– Сыцзян, ну-ка одевайся!

Когда Сыцзян что-то на себя накинула, Очкарик открыл дверь, и внутрь вошли несколько амбалов в камуфляже. У каждого на груди болтался бейджик, но не разобрать было, из какого они отдела, да Ли Сыцзян с Очкариком не осмеливались вчитываться. Один, с виду их главный, встал посередине комнаты, широко расставив ноги, а верзилы в униформе выстроились за его спиной в ряд, ожидая приказа.

– Документы.

Очкарик протянул оба свидетельства о временном проживании и удостоверения личности.

– А доставайте еще сертификат контроля рождаемости для мигрантов, – пробубнил командир, неторопливо изучая бумаги.

– Что? – Очкарик остолбенел и покачал головой.

– А что это за сертификат? – Ли Сыцзян тоже оторопела.

– Он выдается не состоящим в браке парам, – вставил один из «камуфлированных».

Эти парни, словно собаки, тут же принялись разнюхивать обстановку и быстро сомкнули кольцо окружения. Ли Сыцзян показалось, что дышат они так же шумно, как работают вытяжные вентиляторы.

– Нет? – с трудом повторил командир.

– Нет. Мы и не знали, что нужно делать такой сертификат. Завтра сделаем. – Очкарик не понимал, откуда взялись эти парни.

– Увести!

Командир взмахнул рукой, четверо парней в камуфляже метнулись к Ли Сыцзян, заломили ей руки и потащили наружу. На улице их ждал черный тонированный фургон, слышно было, как работает двигатель, спереди и сзади поблескивали габаритные огни.

– Куда вы ее ведете? Куда вы ее ведете? Что вы делаете? – Очкарик схватил командира за локоть.

– В больницу матери и ребенка. Привезите деньги. Ей придется пролежать там три дня.

– Что вы собираетесь сделать? Зачем ей в больницу? Она не больна!

Очкарик в панике кричал, но командир запрыгнул в фургон, и автомобиль в мгновение ока растворился во тьме.

2

Когда Очкарик примчался в больницу, она переливалась огнями, в каждом окошке горел свет. Внутри яблоку негде было упасть, работа кипела, каждый сотрудник выглядел так, будто взвалил на плечи тяжкое бремя. Очкарик сначала растерялся, не знал, куда могли отвести Ли Сыцзян, и не понимал, у кого спросить. Он обежал несколько этажей, сунулся в каждое отделение и в итоге обнаружил, что перед операционной собралась целая толпа, на каждом стуле сидела чья-нибудь задница, при этом никто не выглядел сонным, со всех сторон раздавались громкие голоса, постоянно сновали какие-то люди, словно в госпитале на передовой, обстановка была напряженной, но торжественной. В толпе посетителей и пациенток проплывали врачи в белых халатах с непорочными, как у монахинь, лицами. Очкарик довольно долго бестолково торчал в коридоре, потом решил, что надо все-таки спросить, что происходит, повернул голову и обратился к пожилой женщине, сидевшей рядом на стуле:

– Тетушка, а чего все ждут в такой поздний час? Что там за операции делают?

Женщина взглянула на него и невесело ответила:

– Жду, когда моей невестке трубы перевяжут.

– Перевяжут трубы?

Очкарика словно обухом по голове ударили, он чуть было не свалился со стула, а потом вдруг заметил у стены знакомый шлепанец, поднял, посмотрел – да, это шлепанец Ли Сыцзян. Кровь прилила к лицу Очкарика, он вскочил и со всех ног бросился в операционную, но дверь была заперта с той стороны, и он с размаху ударился о табличку «Посторонним вход воспрещен». Его тут же скрутили два парня в камуфляже.

– Ты что творишь? Будешь буянить – отведем в полицейский участок, – сурово предупредил его один из парней, оттесняя в сторону.

– Я ищу свою подружку. Где она?

Ноги у Очкарика стали ватными и подогнулись, словно он готов бухнуться перед ними на колени.

– Мы не знаем. Не надо шуметь перед операционной.

– Вы не ту схватили! Она еще не рожала, нельзя ей перевязывать трубы! Умоляю вас, врачи! Умоляю, отпустите ее!

Он тряс головой, рыдая навзрыд, хотел высвободиться, прорваться в операционную, стащить Ли Сыцзян с операционного стола, однако ему скрутили руки за спиной, словно арестованному преступнику.

В этот момент со стула поднялась та пожилая женщина с не слишком приветливым выражением лица и спросила у Очкарика:

– Круглолицая такая? Босоногая? Она сопротивлялась не на жизнь, а на смерть, кучу времени ее пытались затащить в операционную, в итоге четверо мужиков занесли за ноги и за руки. Уже, наверное, все и доделали. А вы не женаты? Это наказание за грехи!

Тетка протяжно вздохнула и, по-стариковски кряхтя, вернулась на свое место. Очкарик угомонился, парни в камуфляже ослабили хватку, и он осел на пол, словно ком глины на холодной плитке. Очки слетели, те самые дешевые очки в простой оправе, которые он купил специально для того, чтобы выглядеть солиднее на собеседованиях, их растоптали в толпе. На Очкарика с сожалением уставилось множество недоумевающих глаз…

До начала весенней кампании по стерилизации Цянь Сяохун отправили в больничный пищеблок, проще говоря, на кухню, чтобы приготовить поесть для всей этой толпы пациенток и их родственников. Женщинам после операции нужно усиленное питание, а больница, пользуясь случаем, временно делала пищеблок источником дополнительного дохода, чтобы повысить благосостояние сотрудников и пустить средства на нужды больницы. Главврач Лэй Иган, прежде чем ринуться в бой со скальпелем наперевес, вызвал Цянь Сяохун на серьезный разговор, велел хорошенько присмотреть за кухней, мол, это залог успеха кампании, и миссия работников пищеблока так же почетна и сложна, как и медиков. Чтобы выражаться более внятно, доктор Лэй снял медицинскую маску, оставив ее болтаться на одном ухе, продемонстировав губы, над которыми не росли усы, и гладкое лоснящееся лицо. Ворочая влажным языком, он проговорил:

– Цянь Сяохун, ты сама все видишь, в период кампании по стерилизации рабочих рук катастрофически не хватает, так что приходится брать на себя сразу много обязанностей. Сейчас пищеблок работает в авральном режиме, и мне пришло в голову, что агитационную деятельность можно временно отложить, поэтому я на период кампании отправляю тебя на кухню помогать.

Главврач сформулировал распоряжение так, что работа на кухне не казалась чем-то постыдным и скучное занятие представлялось незаурядным.

– Я сделаю то, что от меня требуется, – ответила Цянь Сяохун.

Ощущение у нее было странное и неприятное, но когда начальник так торжественно просит тебя «помочь», то, независимо от твоего желания или нежелания, надо браться за дело. Затем на разговор Цянь Сяохун вызвал начальник отдела Ся Цзифэн. Приказ о повышении по службе еще официально не спустили, но к Ся Цзифэну уже крепко пристало обращение «начальник отдела». Разговор напоминал предыдущий, как две капли воды. Ся Цзифэн словно бы цитировал Лэй Игана, вот только уровень актерского мастерства не дотягивал, не получалось воспроизвести интонации главврача или же просто не выходило изобразить из себя «главного» в присутствии Цянь Сяохун. Переспав с Цянь Сяохун, он потом жалел, что все случилось так быстро. Назначение Лэй Игана на должность и все дальнейшие события показали, что он слишком поторопился переспать с Цянь Сяохун, это было нерационально, а риск слишком велик, да и Юй Юцин чуть было не поймала его с поличным.

Цянь Сяохун отправилась на кухню. Она мыла овощи и посуду, раскладывала еду по тарелкам, приходя на помощь, если не хватало рук, словно воробушек, порхала туда-сюда. На третий день в обед Цянь Сяохун, закатав рукава, занималась делами: опустив голову, она разливала суп, раскладывала еду, смотрела только на талончики, но не на лица людей, в высшей степени занятая. С трудом удалось справиться с наплывом желающих получить свою порцию. Цянь Сяохун перевела дух, вытерла пот и вдруг увидела, что метрах в трех от окошка раздачи бесцельно бродит Очкарик. Он сжимал в руках талончик, но словно не знал, зачем сюда пришел. Сегодня он был без очков, вялый, будто после бессонной ночи. По его потухшим глазам Цянь Сяохун поняла, что что-то не так, и окликнула его по имени. Он сначала не отозвался, среагировал только с третьего раза и подошел к раздаточному окошку.

– Ты что тут делаешь? Пришел обед взять? Кто-то заболел? – засыпала его вопросами Цянь Сяохун через окошко.

– Цянь Сяохун, это ты. Ли Сыцзян в больнице. Она…

– Что случилось? Она беременна?

– Нет, она…

– Говори давай, что ты мямлишь?!

– А-Хун… Вчера вечером ее стерилизовали…

– Етить-колотить! – Цянь Сяохун выругалась так, как ругались у них в деревне, и швырнула половник в кастрюлю, подняв волны на поверхности мясного бульона, а потом рванула за Очкариком в стационар.

3

В стационаре была тишь да гладь, все спокойно, словно флот во время шторма миновал опасные рифы и наконец устало причалил в порту. Пациентки и их родные тихонько переговаривались и смеялись, обсуждали случившееся и мелкие домашние заботы, проявляли нежные чувства. Время от времен какая-нибудь из женщин начинала стонать, но в этом было больше кокетства, чем настоящей боли, просто напоминание родным и любимым, что ей только что сделали операцию и она жертва. Девяносто процентов пациенток пережили перевязку труб, они лежали на койках, расставленных вдоль и поперек, словно рисовая солома, разбросанная по полю. Цянь Сяохун и Очкарик, будто крестьяне, собирающие рисовые колосья, с трудом пробирались по этому полю, между койками и стеной, между коленками и тапками, к палате Ли Сыцзян. В воздухе витал странный запах, состоявший из множества нот, причем это был не просто запах грязной одежды и грязных тел, разумеется нет, хотя отдельные «ароматы» угадывались, и не просто запах немытых спутанных волос, хотя явственно чувствовался смрад от пота и жира, к ним примешивался кисловатый запах загноившихся ран и резкая вонь от пяток… Цянь Сяохун сдержала рвотный позыв, сглотнула, хотя через некоторое время снова ощутила, как к горлу с еще большей силой подступает комок.

Живые люди, а воняют похуже животных. Дома в свинарнике, когда свиноматка приносила больше десяти поросят, которые ели, пили, ссали и ходили под себя в одном и том же месте, и то разило в десять раз меньше, чем сейчас.

Люди ничтожнее животных. Надо, к примеру, кастрировать хряка, так хозяева и то смотрят, пора ли его кастрировать или нет. Ли Сыцзян всего девятнадцать, а ее уже стерилизовали, как свинью. После аборта Ли Сыцзян очень хотела родить ребенка, для нее это было важнее, чем для рядовой женщины, так что и стерилизация стала куда более страшным ударом.

Ох, Ли Сыцзян, Ли Сыцзян… Цянь Сяохун даже представить себе боялась, как там сейчас подруга. Несколько лет назад в деревне случилось нечто похожее. Люди из комитета по контролю за рождаемостью устроили внезапную облаву, ночью схватили кучу народу. Одна женщина, родившая троих детей, скрылась, и тогда работники комитета схватили какую-то молодую девушку и стерилизовали, то ли по ошибке, то ли со злости, просто стерилизовали и все тут. Бедняжка не могла больше забеременеть, не могла родить еще одного работника, кто ж ее замуж возьмет? Впоследствии девушка покончила жизнь самоубийством, прыгнув в реку. Цянь Сяохун беспокоилась о Ли Сыцзян. И вдруг она увидела подругу, лежавшую на белой кровати. Цянь Сяохун даже сама не поняла, почему из множества кроватей взгляд выхватил именно Ли Сыцзян. Когда в палату вошла Цянь Сяохун, Ли Сыцзян лежала неподвижно, расставив в стороны руки и ноги и глядя в потолок, а по ее щекам бежали слезы.

– Ли Сыцзян, не убивайся так, – увещевала Цянь Сяохун подругу, а заодно сдерживая и свои слезы.

Цянь Сяохун хотела сказать Ли Сыцзян, что нужно крепиться, но поняла, что это хрень собачья. Если бы ее стерилизовали, то она отчаялась бы даже сильнее, она бы сошла с ума и бросалась на людей. Черт побери! Внутри Цянь Сяохун бурлила злость, она сдерживалась, чтобы не начать браниться, поскольку понимала, что сейчас не время, нужно сначала как-то утешить Ли Сыцзян. Та не могла двигаться, не хотела двигаться, просто лежала, лицо ее стало еще худее, это была уже не та девочка, что работала в салоне, с круглым и румяным, словно яблочко, личиком.

Очкарик молча присел на край кровати, ему было даже тяжелее, чем если бы самого кастрировали, он испытывал жгучий стыд оттого, что не смог защитить свою женщину, а еще переживал, что ее стерилизовали, лишив надежды на потомство. Очкарик подержал Ли Сыцзян за руку, погладил ее лоб в надежде прикосновениями вернуть прежнюю Ли Сыцзян. Потухшие большие глаза смотрели на него в упор, в них читалась надежда на чудо, как в сказке. Ли Сыцзян довольно долго лежала, словно деревянная плита, а потом вдруг разрыдалась. Но из-за внутренних ран она испытывала сильную боль, пришлось прекратить плакать, и она мало-помалу снова одеревенела.

В палате стояло шесть коек, здесь было светло и чисто, даже мухи стеснялись задерживаться, быстро описывали дугу и с жужжанием вылетали в окно. По сравнению с толчеей, которую они только что видели, и с палатами на несколько десятков человек, эта была высший класс. Ли Сыцзян получила обслуживание по высшему разряду, без сомнения, это была попытка искупить вину.

На лицах соседок, которым тоже пришлось лечь под нож, читалось сочувствие. Ситуация с Ли Сыцзян послужила им утешением, поскольку они ощутили, что их-то стерилизовали «справедливо», кроме того, после стерилизации сексуальная жизнь представлялась им в оптимистичном свете. Когда они ели яблоки, предложили одно и Цянь Сяохун, но той показалось, что их приветливость не так бесхитростна, как кажется, и вежливо отказалась.

На койке рядом лежала женщина лет тридцати, по виду зажиточная крестьянка, она вольготно раскинулась на кровати и кормила ребенка грудью. Женщина не могла встать, поэтому малыш, словно поросенок, припал к ее телу и тыкался носом в грудь. Куча родных, присматривавших за ней, сновали туда-сюда непрекращающимся потоком.

– Детка, сначала залечи раны, а не то, если инфекция попадет, проблем не оберешься. А когда оклемаешься, подавай на них в суд, требуй компенсации, минимум сто тысяч юаней, ну, на худой конец восемьдесят.

– Ага, обязательно потребуй денег, если родить не можешь, то, считай, жизнь насмарку. Кто ж на тебе, бесплодной, женится, кто тебя в старости будет кормить? – поддакнула ее свекровь, глядя куда-то вдаль с грустным видом. Договорив, пожилая женщина покачала головой, забрала ребенка, чмокнула его пару раз в щечку и принялась играть с ним.

Слова старухи задели Ли Сыцзян за живое, от нахлынувших чувств она разрыдалась.

– Я на тебе женюсь, Сыцзян, не плачь, а то шрамы никогда не заживут! Я на тебе женюсь! – Очкарик неуклюже вытирал слезы Ли Сыцзян, движения были сильными, словно он пытался стереть с ее лица грязные разводы.

Его спокойный тон потряс Цянь Сяохун, внезапно она ощутила, что этот невзрачный паренек излучал сияние, даже комната внезапно озарилась, и стало намного светлее. Цянь Сяохун поддалась чувствам, и слезы брызнули из глаз с новой силой. Вытерев глаза, она потянула за собой Очкарика:

– Пойдем-ка сходим к главврачу.

4

Главврач Лэй был неуловим, поскольку он был в центре развернувшейся кампании, посвятив ей всего себя без остатка. Наконец, когда они постучали в двери его кабинета в четвертый раз, то услышали, как из безусого рта прозвучало сказанное низким голосом заветное «Входите!». На голове его красовалась белая шапочка, на одном ухе болталась маска, он прихлебывал воду из термокружки из нержавеющей стали. При виде Цянь Сяохун и Очкарика Лэй Иган на долю секунды обомлел, на излишне бледном лице явственно читалось удивление, словно на него легла тень.

– Это вы! Садитесь! Что случилось?

Цянь Сяохун глазами подала знак Очкарику, чтобы тот рассказывал.

– Вы! Ее стерилизовали! А мы не женаты! Вы! Это слишком! – Очкарику многое хотелось сказать, но не хватало дыхания сложить слова в нормальные предложения.

Главврач выглядел растерянным.

– Господин Лэй, по ошибке операцию сделали его девушке, ее зовут Ли Сыцзян, она еще не замужем, а ей в больнице перевязали трубы!

– Да. Слышал что-то такое. Но это к нашей больнице не имеет отношения, – первым делом главврач снял с себя ответственность.

– Но ведь это случилось в нашей больнице! Это мы делали стерилизацию! – Видя, что Лэй Иган не придает произошедшему особого значения, Цянь Сяохун ощутила, что внутри потихоньку поднимается волна злости, и уже готова была вспыхнуть.

– Вот что я скажу. Ли Сыцзян выдал за свою жену один местный крестьянин, его супруга родила уже четырех дочерей и всеми средствами пыталась скрыться от властей. Кто мог предположить, что они пойдут на такую уловку? Это настоящая подлость! Но успокойтесь, соответствующие органы найдут виновных, а больница лишь сделала операцию. Если после операции возникнут осложнения, то тогда больница возьмет на себя ответственность.

– Я хочу знать, кто делал операцию Ли Сыцзян.

– Да! Кто делал? – поддакнул Очкарик, словно бы обнаружил зацепку.

– Какая разница? Здесь нет виноватых. Подобное происходит впервые, впредь мы будем внимательнее, – отмахнулся от них Лэй Иган.

– Почему бы вам не признаться, что это вы сделали операцию? Я сходила к Сяо Юаню и проверила. Вы тогда дежурили, и операцию вы делали. В тот день вы провели в общей сложности восемьдесят восемь стерилизаций. Побили рекорд, да? – выложила карты на стол Цянь Сяохун.

За день провести восемьдесят восемь стерилизаций, а потом беззаботно выйти из операционной – в этом был весь Лэй Иган.

Лэй Иган удивился, что Цянь Сяохун запомнила цифры из отчета.

– Неужели вы не слышали, как она кричала? Она еще не рожала! Вы не слышали? Неужели все разом оглохли? Не видели, как она из последних сил сопротивлялась? Так безжалостно ее уничтожили! Да вы хуже ветеринаров!

Очкарик вскочил на ноги, представив, как четыре мясника волокут Ли Сыцзян на операционный стол, а потом этот ветеринар беззаботно орудует скальпелем, и его затрясло от ярости. Но он просто стоял, раскинув руки, и не знал, что же поручить своим огромным рукам.

– Так на операционном столе все плачут и все кричат. После укола анестезии успокаиваются. – Лэй Иган явно был в шоке, он слегка запрокинул голову, но увидел, что Очкарик не собирается предпринимать каких-то действий, и чуть успокоился, а потом продолжил: – Я глубоко сочувствую вам, больница не возьмет с вас оплаты за операцию, лекарства и госпитализацию. Спокойно восстанавливайтесь!

5

На самом деле в разгар кампании те, кто работал, крутились как белка в колесе, а бездельники заскучали. Те, кто работал, постоянно интересовались статистикой проведенных операций всего, за утро и во второй половине дня, интересовались, сколько еще предстоит сделать, у скольких осложнения, как состояние пациенток с осложнениями. Есть ли воспаления, есть ли нагноения, удалось ли взять ситуацию под контроль. Беспрецедентное внимание уделялось вопросам стерилизации, воспроизводства и здоровья пациенток, хотя уделять кому-то внимание таким способом довольно забавно.

Ся Цзифэн был занят множеством важных задач и игнорировал Юй Юцин, а у той в итоге от недостатка внимания аж лицо прыщами покрылось. В общем-то в администрации и в лаборатории дел было меньше всего. Никто не интересовался менструальным циклом Юй Юцин и назначением ее парня, она заскучала и чувствовала себя одинокой. С самого начала девушка разрывалась между Ся Цзифэном и Сяо Юанем, ей нравились положительные стороны обоих и не нравились отрицательные. Жаль, что нельзя сложить их плюсы, тогда получился бы идеальный мужчина.

Утром Цянь Сяохун на кухне мыла овощи и вдруг почувствовала, что с ней что-то не так. Начались критические дни. Она вытерла руки и побежала в общежитие за прокладками, а когда поднималась по лестнице, увидела снизу через лестничные пролеты, как из комнаты Юй Юцин на третьем этаже кто-то вышел. Сначала один мужской ботинок, потом второй, ей было видно спину и затылок, мужчина, покидавший поле боя, явно прощался.

– Хорошо. Иди скорее. Уже пора на дежурство. Не хорошо, если кто-то узнает, – кокетливо ворковала Юй Юцин, потом чмокнула его пару раз, легонько толкнула и закрыла дверь.

Цянь Сяохун тихонько спустилась по лестнице, а потом изобразила, будто только что вошла в здание и между вторым и третьим этажом столкнулась с Сяо Юанем.

– Ой! Доброе утро!

Цянь Сяохун улыбнулась, все поняв без слов, внезапно заметив, что молния на брюках Сяо Юаня застегнута наспех и в ширинке виднеются белые трусы. Они развлекались в рабочее время, а потом Юй Юцин его в спешке выставила, или он сам торопился, сделал вид, что вышел в туалет, а сам сбегал заняться любовью, и времени катастрофически не хватало. Девушка понимающе хихикнула и показала на ширинку, Сяо Юань опустил голову и тут же резким движением застегнул молнию, сказав полушутя:

– Почему ты смотришь куда не положено?

– Я-то думала: вдруг вы специально всем трусы демонстрируете? – Цянь Сяохун легко было общаться с мужчинами, она могла шутить с ними на любые темы и говорить что вздумается. Вот с женщинами, особенно с сотрудницами больницы, совсем другое дело. Взять хотя бы ее взаимоотношения с Юй Юцин – они напоминали недоваренный рис, как ни крути, а на зубах хрустит.

– Ты к себе? А я на работу! – С этими словами Сяо Юань двинулся дальше, а когда проходил мимо девушки на узкой лестнице, то ее грудь задела его руку, вернее сказать, наоборот – его рука скользнула по ее груди.

– Эй! Мне нельзя! У меня эти дни! – пошутила Цянь Сяохун.

Сяо Юань, поспешно глянул на нее, стыдливо улыбнулся и ушел. Цянь Сяохун присела на ступеньки и посмотрела вниз. Оказывается, у Сяо Юаня задница как у женщины – такая же пухлая и аппетитная.

6

Когда Ляо Чжэнху навестил Цянь Сяохун, критические дни уже закончились, но она изобразила, что у нее ломит спину, а Ляо Чжэнху не рискнул к ней приставать. Вообще у него получалось все хуже и хуже, Цянь Сяохун только начинала возбуждаться, а он уже все, причем с каждым разом все быстрее и быстрее. Это было похоже на какое-то неизлечимое заболевание, и Ляо Чжэнху не мог ничего с собой поделать. Чем сильнее он беспокоился, что не может продержаться подольше, тем быстрее наступала развязка. Чем сильнее Цянь Сяохун беспокоилась, что все так быстро заканчивается, и пыталась сосредоточиться на собственном удовольствии, тем меньше была вероятность это удовольствие получить. По прошествии некоторого времени это стало замкнутым кругом. По доброте душевной Цянь Сяохун терпела, однако из-за неудовлетворенности стала нервной, потеряла к Ляо Чжэнху сексуальный интерес, и без того не слишком большой, он стал ей противен. Но если отвлечься от секса, то Цянь Сяохун очень нравилось общаться с Ляо Чжэнху, он всегда делился интересными новостями, готов был дать хороший совет и много чего знал, вот только не ведал, почему его члену хочется, да не можется.

Сегодня Ляо Чжэнху рассказал ей о недавних уголовных делах. Если послушать, то очень похоже на больницу: кроме докторов, здоровых людей вокруг нет, и создается впечатление, что мир сошел с ума – кругом все убивают, палят из пистолетов, развратничают и ходят в игорные дома. Болтая о том и о сем, он гладил грудь Цянь Сяохун, а потом вдруг упомянул об убитой Чжу Лие, перешел на тему человеческих страданий и помрачнел.

Цянь Сяохун ощущала, что ее грудь уже не такая чувствительная, как прежде, поэтому, пока Ляо Чжэнху ласкал ее и так и сяк, она сидела в оцепенении. Потом Ляо Чжэнху принялся елозить своим голым бедром по ее голому бедру, постепенно получая некое подобие удовлетворения, и вдруг он принял озабоченный вид, вздохнул, прекратил этот импровизированный массаж и сообщил:

– Сяохун, я собираюсь жениться!

Цянь Сяохун не шелохнулась.

– Я собираюсь жениться! – повторил он уже громче, а потом зарылся лицом в ее огромную грудь.

В комнате не горел свет, и Ляо Чжэнху различал лишь изгибы тела Цянь Сяохун, она словно заснула. Тогда он отлепился от ее тела и перекатился на другую половину кровати.

– Конечно, женись! Зачем зря расходовать молодую подвижную сперму? После свадьбы будешь складировать ее куда надо. – Оказывается, Цянь Сяохун не спала.

7

Накануне выписки из больницы у Ли Сыцзян внезапно поднялась температура, она чуть было не отправилась регистрироваться к Янь-вану. Врачам пришлось оставить ее в больнице еще на несколько дней понаблюдать. Температура подскочила резко и так же резко снизилась, напугав персонал больницы до полусмерти. Если бы Ли Сыцзян умерла после операции вот так, то все стало бы еще сложнее. Внезапно девушка стала объектом всеобщей заботы: врачи и медсестры по очереди справлялись о ее здоровье, трогали лоб на предмет температуры, узнавали все мельчайшие подробности ее самочувствия, словно бы Ли Сыцзян была их дочерью.

Лэй Иган тоже специально навестил Ли Сыцзян, так сказать, от имени больницы. Вместе с ним пришла целая делегация, за спиной Лэй Игана выстроились по порядку его заместитель, начальник администрации, заведующие отделений и даже особо инициативные врачи. Они по очереди подходили засвидетельствовать свое почтение Ли Сыцзян, словно она была героем, вернувшимся с передовой. Каждый постоял у кровати несколько минут, удостоил ее несколькими проникновенными пожеланиями, а потом все они гуськом исчезли в коридоре, словно ряд священнослужителей в белых одеяниях.

Ли Сыцзян лежала вся всклокоченная, на осунувшемся после температуры лице появилась улыбка, впервые после стерилизации. Ее улыбка так обрадовала Очкарика, что у того губы задрожали и он воскликнул:

– Ли Сыцзян, как здорово, что ты улыбаешься!

Очкарик сжимал вспотевшую ладошку Ли Сыцзян с таким видом, будто никогда ее не отпустит. От Ли Сыцзян уже очень сильно разило потом, запах был как от куска гниющего мяса, но этот кусок мяса снова мог двигаться, и даже пальцы зашевелились. Когда Очкарик сообщил ей, что все расходы берет на себя больница, Ли Сыцзян схватила лекарство и запихнула в рот, расслабившись. Может, она просто уже не чувствовала вкуса лекарств, но даже самые горькие из них казались ей теперь приятными, а когда делали уколы и капельницы, она не выглядела как герой, отправляющийся на верную смерть.

– Сыцзян, когда выпишешься из больницы, тогда придумаем, как поступить. Получим компенсацию и объяснения, – тихо, но решительно сказал Очкарик и вроде как даже потряс кулаком.

Ли Сыцзян покивала, передавая Очкарику все бразды правления, словно он уже стал главой семьи.