В просторном зале шляхетского имения Холодовских, расположенного недалеко от русской границы, за накрытым столом сидело с десяток польских дворян. Вечерело, два лакея разожгли камин и замерли за спинами гостей.

Константин Холодовский, статный молодой усач, временно жил в доме один: его супруга с шестилетней дочерью уехала к родственникам в Киев. И потому обед сегодня был скромный, почти холостяцкий: за столом сидели лишь мужчины - соседи, друзья и кузен хозяина, Александр Линевич. Они тихо вели беседу, явно не предназначенную для чужих ушей.

- Трудно жить стало, панове, - говорил один из гостей, Остап Грохольский, крепкий пожилой шляхтич со свисающими усами и казацким чубом. - Мало того, что с османцами война, так теперь еще и шведы свое урвать захотели.

- Да уж, обложили так обложили, - кивнул хозяин. - К тому же униаты лютуют так, что страшно из дома выйти.

- Брось, Константин, не нам бояться, - засмеялся Линевич. - Столько войн видели, одной-двумя больше - ерунда.

- Я не за себя тревожусь, - парировал Холодовский и повернулся к гостям: - Поверите ли, панове, супругу с дочерью до самого Миргорода пришлось провожать. Да и дальше небезопасно, оставил им охрану.

- Как казаки православие восстановили да со своими землями на Русь переметнулись, так и началось, - вставил Петр Сорока, невысокий вертлявый пан с худым лицом и длинными паучьими пальцами.

- Началось это раньше, когда патриарх Константинопольский приехал и православие восстановил, - возразил Александр. - Вспомните, панове, в первую же ночь униаты на Киево-Братский монастырь напали.

Все согласно закивали, а Линевич встал, неторопливо прошелся по зале и вернулся к столу. Наклонился к гостям и, загибая пальцы, добавил:

- Казаки ушли - раз. Слыхал я, Мельницкие и Гриневичи объявили о переходе со своими землями под руку Москвы - два. Литовская шляхта к царю побежала - три. Да что там мелкие паны, сам Василь Путятин о том же хлопочет! А за ним, небось, и Гуцявичусы потянутся, они ж в сродстве.

Пан Грохольский, задумчиво покрутив в руках серебряный кубок, подался вперед и заговорщицким шепотом сообщил:

- Я тоже решил, панове, на Русь подаваться. А чего? Земля у меня приграничная, язык мы знаем. Все - православные. Зачем нам эти униатские притеснения? Уж лучше к царю-единоверцу. Тем более, на московском троне теперь не какой-нибудь Иоанн-душитель, а человек совершенно другого нрава. Подданным свободы дает, без суда никого не то, что казнить - в монастырь насильно постричь не позволит.

- Я тоже об этом все время думаю, - кивнул хозяин.

- Его величество войной пойдет на вас, - фыркнул Сорока.

- На всех не пойдет. Сейчас православная шляхта начнет массово к Москве перебегать. Многие потому и медлят, что земли их в глубине, а коли приграничные переметнутся, так и они следом, вот увидите.

- Прав пан Сорока, - согласился Грохольский, - быть еще одной войне. Сигизмунд сейчас в растерянности, ибо переход под руку царя начался резко и идет быстро. Да еще шведы с османцами. У короля, поди, и войск-то сейчас нет, чтоб Руси грозить. Но просто так он полстраны на восток не отпустит. Как только в Москве пройдет земский собор о принятии малороссийских земель, король вынужден будет вступить в третью войну. Третью одновременно, панове! Ничего хорошего Польше это не сулит. Эх, умен Петр Федорович, сам вроде не при чем, а все к его выгоде выходит!

Сосед Грохольского справа, Андрий Кошуб, все это время молчавший, оглядел гостей и решительно покачал головой.

- Нет, панове. Не дело нам Речь Посполитую предавать. Когда-то новая родина спасла наших предков от Иоанна-Мучителя. Все мы здесь жили в довольстве, так неужели сейчас отринемся?!

- Пока король относился к нам с уважением, мы были ему верны, - пожал плечами Александр. - Но вы сами, пан Андрий, знаете: он ненавидит православие и лютеранство, всеми силами старается их истребить. Униаты здесь ему помогают, устраивают гонения бесконечные. А мы боремся и терпим, терпим и боремся. Доколе?

Константин, знаком показав лакеям, что можно убирать со стола, тоном радушного хозяина провозгласил:

- Прошу за мной, панове. Третьего дня управляющий мой привез из Парижа прекрасный нюхательный табак.

Гости поднялись и неторопливо направились в другую залу, на ходу пересмеиваясь:

- О, Париж, давно я там не был.

- Говорят, Франция сейчас на небывалом подъеме, надо попросить Людовика о помощи в войне со шведами.

- Ох, нет, пан Владимир, лучше под руку Москвы.