ПРОЛОГ

1992 год

(Манхэттен, холодной ночью 13 апреля)

Саймон Альберт Вайцель никак не мог сообразить, что он делает среди ночи здесь, на самом краю бездонного котлована, вырытого компанией «Гордон консолидэйтед энтерпрайзиз». Он не помнил, как добирался сюда: автобусом ли, электричкой, не мог припомнить мигающих огоньков светофоров или каких-нибудь других подробностей поездки. Вспомнил лишь звуки, звуки, которые он слышал день за днем, неделю за неделей на протяжении вот уже второго месяца… Звуки, которые стоили ему работы и рассудка.

Звуки эти Вайцель начал слышать сразу после того, как снесли старую гостиницу «Марамар» и отрыли па ее месте небывало глубокий котлован под фундамент небоскреба «Гордон тауэрз». Они напоминали придушенные невнятные голоса, переходящие порой в плач и стенания. Голоса молили Вайцеля о сочувствии, но говорили на языке, которого он не знал и не понимал. Стенания доносились откуда-то из глубины земли. Да, либо именно так, либо он действительно сошел с ума, и голоса звучат только в его свихнувшемся мозгу.

Как бы то ни было, он прибыл сюда так же послушно, как бездушный зомби, рабски покорный воле своего хозяина.

— Господи, что я здесь делаю? — спросил Вайцель бездонную пустоту грязной шахты, обрывающейся прямо у стен взметнувшихся ввысь небоскребов. — Что мне опять здесь понадобилось?

В звуках, которые он слышал, было что-то отдаленно похожее на гул наэлектризованного пульса Манхэттена, который своим зловещим и раскатистым о-м-м-м-м-м-м-м-м колотился у него в ушах.

Вайцель всю жизнь ужасно страшился оглохнуть, но теперь частенько задумывался, а не проколоть ли ему себе барабанные перепонки и погрузиться в блаженную глухоту, чтобы избавиться от этих колдовских звуков, вздымающихся из-под земли и глушащих стук сердца огромного города и его собственного.

Вайцель замер на самом краю стройки, каждый нерв натянут в каком-то жутком предчувствии, беспричинной ярости и безысходном отчаянии одновременно, горючая смесь эмоций, смертельно опасная для его и без того высокого кровяного давления. Его врач уже предупредил: хватит, Вайцель, нельзя так… Подумай об Иде… о себе, наконец… Хватит ходить туда и смотреть, смотреть, смотреть и ждать, когда невесть что произойдет. Ты себя просто убьешь.

И все же Вайцеля, словно наркомана, вновь и вновь тянуло на стройку — еще раз проникнуться ее о-м-м-м-м-м-м-м, звуками, которые никто, кроме него, не воспринимал, голосом, который никто, кроме него, не слышал. Но оно-то происходило здесь, никем не замеченное, в самом центре города Нью-Йорка, это древнее чудо, которое глупцы, подобно роботам снующие вокруг опор еще одного очередного небоскреба, не могли воспринимать. Только он, Саймон Вайцель, был способен на это.

А началось все 14 марта, когда он во время обеденного перерыва в бюро путешествий, где работал, решил немного прогуляться и наткнулся на эту стройку. Как и многие другие в этот томительно унылый и скучный день, он остановился полюбопытствовать, как идет сооружение высочайшего, по утверждению архитекторов, здания в мире, комплекса из двух одинаковых башен, где один из самых богатых на земле людей решил разместить и сдавать в аренду административные помещения. Говорили, что для обеспечения сейсмостойкости этому невероятно высокому зданию, этому чудищу, принадлежащему сэру Артуру Томасу Гордону III, требуется утопить опоры в землю на такую глубину, какой еще никогда и нигде не достигали. На самом верхнем этаже сэр Артур повелел устроить себе личные апартаменты, чтобы было где передохнуть после его нескончаемых путешествий по континентам.

Вайцель да и остальные тоже были поражены размерами этой отвесно исчезающей в земле пещеристой шахты, пронзившей самое сердце Манхэттена. Ему вдруг подумалось, что чудовищное оскорбление, которое нанесли вырывшие ее люди острову, может стать последней каплей — и случится что-то непоправимо ужасное. Мимолетная эта, казалось, мысль возвращалась снова и снова и все не давала ему покоя, заставляя Вайцеля вновь и вновь возвращаться на стройку и часами вглядываться в невообразимую пропасть, которую выгрызали и выгрызали неутомимые машины. Подсматривал он через щелки в ограде, воздвигнутой вокруг стройки неодолимой баррикадой из прочного дерева и металла.

Это занятие, словно наваждение, поглотило его целиком. Босс уволил Вайцеля после того, как его опоздания и отлучки превратились в прогулы, длившиеся по несколько дней кряду.

Дома жена без устали долбила и долбила одно и то же, требуя прекратить пустую болтовню о какой-то там дырке в земле, а дети и внуки и вовсе пропускали речи Вайцеля мимо ушей, считая его тревогу и беспокойство глупым чудачеством. Так что вскоре Вайцель стал проводить на стройке все больше и больше времени — так долго, что к нему там уже привыкли, а со многими рабочими он даже познакомился лично. В какой-то момент он начал взывать к ним, предупреждая, чтобы они не смели более углубляться в землю ни на шаг В ответ строители только смеялись.

А в один прекрасный день Вайцель отыскал спуск в шахту. Он и сам не смог бы объяснить, зачем перелез через турникет после того, как запустили очередную смену рабочих. Вайцель не сделал и нескольких шагов, как его схватили и передали в руки подоспевших полицейских, тут же его и забравших. Стыд, раскаяние и угрызения совести были почти непереносимы для человека, всю жизнь отличавшегося законопослушанием и видевшего полицейский участок до этого случая только по телевизору и в кино.

Вайцель решил обсудить все, что с ним творилось, со своим врачом и впервые признался постороннему человеку, что слышит доносящиеся из котлована странные звуки.

— Шум тяжелых машин, вот и все, — авторитетно объяснил Сидней Байен, его врач и давний друг.

— Нет, ничего похожего на механические звуки, — настаивал Саймон.

— Эхо от металлической обшивки, говорю тебе, сваебойное оборудование и все такое, Саймон. Послушай…

— Нет, нет и нет. Потому что…

— Саймон, тебе ведь приходилось лежать тихой, абсолютно безмолвной ночью в постели и смотреть телевизор? Приходилось. И приходилось продолжать слышать голоса после того, как его выключил. А шум ночного дома слышать приходилось? Как вибрирует его наэлектризованный пульс? Приходилось. Вот и это та же самая штука с твоей шахтой, поверь мне, Саймон…

— Какого черта, Сид! Да ведь звуки идут не откуда-то снаружи. Они во мне!

— То есть как в тебе?

— В голове у меня, Сид… в голове… И все пытаются сказать мне что-то… может быть, предупредить? Не знаю, не знаю. А иногда стою я там, и кажется, что слышу два голоса… один уговаривает меня, второй предостерегает…

— От чего предостерегает-то? И что уговаривает сделать?

— Сам не знаю, не понимаю я их… Если бы я только… — Вайцель смолк на полуслове.

Наступило долгое молчание, потом Сидней старательно закашлялся, бережно и обдуманно подбирая слова.

— Вот что, Саймон. Есть у меня один приятель, тоже врач. Я бы очень хотел, чтобы ты с ним повидался.

— В психушке, что ли?

— Да, он психиатр.

— Считаешь, я действительно спятил, Сид? — Тон, каким был задан вопрос, таивший в себе одновременно и жажду исцеления, и надежду на него, убедил Сида, что Вайцель сейчас говорит совершенно искренне. — Если я схожу с ума, Сид, то я хочу, чтобы мне об этом прямо сказали, а еще больше хочу, чтобы мне сказали, что делать.

— Значит, пойдешь к доктору Марченду?

— Пойду, но должен признаться, с деньгами у меня туговато.

— Для меня Марченд сделает скидку, так что не тревожься.

От доктора Марченда, однако, Вайцель получил тот же самый совет, что не раз слышал от жены: держись подальше от источника беспокойства. Даже близко не подходи к этому котловану. Но вот он снова здесь, и не знает даже, как попал сюда — на такси, на электричке, пешком? Не помнит и того, как уходил из дома. Вокруг непроглядная тьма, часы показывают три часа ночи. Объяснить, зачем он сюда пришел, Вайцель не мог, но чувствовал, что, как и раньше, что-то заставило его вернуться на стройку, только на этот раз она была совершено безлюдной.

Вайцель нашел проход, поминутно озираясь в страхе перед теми, кто охраняет строительную площадку. В нескольких сотнях ярдов от него светилось оконце трейлера, в котором уютно устроился сторож, несомненно, с чашкой горячего кофе или какао: ночь выдалась довольно прохладной, если не сказать морозной. Но Вайцель не замечал ни сводившей ноги боли, ни своих бессмысленных поступков, ни холода — он карабкался через ограду. Какая-то могущественная сила привела его сюда из дома в Бруклине. Сила эта была такой мощи, что целиком овладела его разумом, заставила его подняться с постели и одеться — заметила ли Ида мой уход? — повлекла его через весь город и теперь толкала через пружинящую и вздрагивающую колючую проволоку, всю сплошь заляпанную фирменными знаками «Гордон», выглядевшими еще более не подвластными времени, нежели сама ограда. Какая-то неодолимая сила тянула Вайцеля вниз, в шахту.

Вайцель подчинился, почему-то твердо зная, что у него нет выбора. Что бы там ни было, он должен пройти через это. Помочь ему никто в оставшемся за проволокой мире ничем не может. Направляясь к самому нижнему уровню стройки, Вайцель проходил мимо недвижных машин, безмолвно застывших тут и там, словно огромные спящие быки; минуя уровень за уровнем, он недоумевал, что заставляет людей так упрямо вгрызаться все глубже и глубже в землю. Должно быть, архитекторы потребовали утопить опоры где-нибудь футов на шестьсот пятьдесят, не меньше. Куда ниже канализационных труб и линий подземки, ниже даже туннелей, соединяющих Манхэттен с материком.

Вайцеля плотно обступила глухая тьма, но где-то вдалеке он разглядел мерцание странного зеленого пламени. Вот оно, сказал он себе… Вот он, источник всех моих бед, страданий и скорби… Вайцель услышал о-м-м-м-м-м-м-м, голос здешней жизни, словно пульсирующий электроток, который однажды насквозь пронзит все здание, что эти глупцы собираются выстроить над этой… над этим… этим. В голове у него раздались голоса, яростно схватившиеся за право диктовать ему свою волю.

«О-о-о-о-о-о-о-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м, прочь… беги… нет… останься… про-о-о-чь… впер-р-р-р-ред — прочь»…

Голоса вконец сбили Вайцеля с толку, он уже не соображал, что должен делать, чего нельзя делать… Но одно он понимал ясно — есть только один способ разгадать тайну, сгубившую его жизнь. Собрав в кулак всю волю и решительность, столь типичные для его далеких предков, Вайцель двинулся вперед к зеленому сиянию на дне шахты. По пути ему пришлось обходить уже забитые в основание бетонные сваи.

Когда он достиг света, тот внезапно исчез, словно его и не было, оставив Вайцеля в полной темноте. Саймон замер, не в силах побороть колотившую его дрожь, объятый беспричинным ужасом… Прижав к лицу носовой платок, он судорожно пытался унять тошноту от невесть откуда нахлынувшего неописуемо омерзительного запаха, и вдруг свет снова вспыхнул, залив все пространство вокруг него и проникая сквозь одежду в каждую его пору, во все его естество.

В голове у него раздался смешок, сначала добродушный, потом дурманящий, дразнящий и соблазнительно ободряющий смешок, какой издает утоливший похоть женолюб. Смех звучал в нем и с хрипом рвался из его горла. Все громче и громче до наглой пронзительности, и тело Вайцеля засветилось в пещере зеленой лампадой, и вдруг раздался чей-то крик, но голос кричал не в нем, а откуда-то со стороны и неумолимо приближался. Это был сторож, изрыгавший грубую брань:

— Опять ты, старый болван! Полицию я уже вызвал, и на этот раз ты влип крепко! Дурень ты старый! Пристрелить бы тебя на этом самом месте!

И тут Вайцель на глазах у сторожа рухнул на землю. Направив на него слепящий луч мощного фонаря, сторож изумленно воскликнул:

— Какого черта… Эй, ты чего?

И в тот же миг уловил, как какая-то тень шмыгнула прочь от лежавшего бесформенной грудой Вайцеля и метнулась в темный угол туннеля, где стала зарываться в землю, как крыса.

Сторож пытался поймать ее в луч фонаря, но каждый раз существо ловко уворачивалось — и внезапно пропало, как провалилось, под землей.

— Что за черт… Это еще что за фиговина? — удивился вслух сторож и тут заметил, что Вайцель с трудом приходит в себя. Он подошел к стонущему старику и грубо поднял его на ноги. — Ну, пошли, чокнутый. А то в полиции тебя заждались.

Вайцель стоял молча, с неподвижно застывшим лицом, пустые мертвые глаза неотрывно смотрели прямо перед собой. Заглянув в них, сторож в мимолетном испуге отшатнулся, потом его осенила догадка:

— Надрался в стельку, а? — но, не учуяв запаха перегара, попробовал найти другое объяснение:

— Снотворного перебрал или чего скушал?

Вайцель по-прежнему безмолвствовал и двигался только тогда, когда сторож его подталкивал. Так они сделали несколько шагов, и сторож только сейчас заметил, что его обволакивает чудной зеленый туман, светящийся словно бы изнутри.

Да что за черт? — поинтересовался пораженный сторож, от неожиданности выпустив Вайцеля и не заметив даже, что тот тут же обмяк и опустился на землю. Опустив глаза, сторож увидел у своих ног какую-то забавную двухголовую шестиногую зверюшку наподобие грызуна, которая, похоже, и источала зеленое сияние. Остолбеневший сторож услышал в самой глубине мозговых извилин голос этого существа, вещавшего, что в свое время его, сторожа, призовут к действию, но сейчас все его силы, вся энергия нужны тому, кто у его ног. Взметнувшись с земли, оно обвилось вокруг ноги сторожа и принялось всасывать его в себя, но не кровь или жизненные соки, а душу его и разум…

 

Глава 1

Назлетт ас-Самман, Египет, в тот же день

Условия для работы были отвратительные, теснота и грязища, лачуга из тесаного камня, принадлежавшая в прошлом одному из горожан, которому не повезло обосноваться прямо на месте раскопок. Здесь, похоже, собралась вся пыль, копившаяся тысячелетиями, к тому же ветер задувал в лачугу песок через множество щелей, через дверь и через единственное крошечное оконце, неуклюже прорубленное в неуклюже сложенной стене. Абрахам Хэйл Штрауд и другие сотрудники археологической экспедиции, работавшие в этом секторе раскопа, делали свое кропотливое и тонкое дело при свете переносных прожекторов, питание для которых давал привезенный ими с собой генератор. Прожектора освещали их рабочее место и беспощадно высвечивали неприкрытую тоску и скудость окружающей среды. То есть до того, что можно было разглядеть блох, копошащихся в песке, который забил все щели в полу и стенах. Груды самых разнообразных обломков, громоздившихся в соседней комнате, комфорта тоже не добавляли, а землекопы целыми днями напролет свозили и свозили в хлипких скрипучих тачках все новые и новые порции исторического хлама — и так до тех пор, пока археологи не наткнулись на долгожданную находку.

Легкие Штрауда были уже давно забиты пылью и песком, а голова — мыслями о недавнем замечательном открытии самого потаенного, самого хранимого и самого драгоценного сокровища из сокровищ Хеопса. В данный момент, однако, голова у него кружилась, сильно подташнивало, сказывалось, видимо, переутомление последних дней. Если он сейчас не даст себе какую-то передышку, то просто свалится, глупо же доводить себя до такого состояния. И все же его не отпускало чувство смутного беспокойства и настороженности, будто какая-то могущественная и не подвластная ему сила могла в любую минуту вырвать у него плоды многодневного напряженного труда прямо из рук.

Находка, которую они сделали здесь, у подножья великих пирамид, была, пожалуй, самой значительной и важной со времен вскрытия гробницы Тутанхамона. Штрауд весьма гордился своей причастностью к новому археологическому подвигу, который, несомненно, прикует внимание всего мира к Хеопсу, предку Тутанхамона. Восхищение, которое Штрауд испытал при виде коллекции человеческих черепов, высеченных из хрусталя и других минералов, побудило его обзвонить коллег по всему миру и информировать их о том, что обнаружено веское доказательство связи между строителями пирамид в Египте и в Центральной Америке, поскольку вплоть до сегодняшнего дня считалось, что центральноамериканцы были единственными обладателями таинственных хрустальных черепов, которые, по мнению некоторых, служили своего рода антеннами для улавливания и передачи психической энергии.

Конечно, еще предстояли годы изучения, составления документации и каталогов, все эти тяготы научной работы, но Штрауд, однако, осознавал, что впредь его ни на один день даже близко не подпустят к сокровищам Хеопса. И потому вместе с доктором Аллулу Мамдаудом и доктором Ранджаной Патель, замечательными археологами из Каирского института египетских древностей, Эйб Штрауд бешено работал в течение последних семидесяти двух часов, торопясь закончить реферат о «Склепе Черепов», огромной и роскошной коллекции человеческих черепов, изготовленных из хрусталя, оникса, золота, серебра, базальта и других минералов, — коллекции, заполнившей одно из немалых подземных помещений гробницы.

Эта часть пирамиды Хеопса сразу привлекла особое внимание Штрауда потому, что изысканно орнаментированные черепа говорили с ним. Он слышал голоса жизней — прошлых, настоящих и будущих, — звучащие из черепов, видел жизнь в радужно мерцающих глазах, изготовленных из драгоценных камней, и в лазоревой прозрачности целиком хрустальных. Этого, конечно, просто не могло быть, ни тогда, ни теперь! Не было и не дошло до наших дней такой технологии, которая позволяла бы достичь подобного эффекта. Тем не менее он все же держит их в руках…

Всматриваясь в глубину одного из хрустальных черепов, Штрауд видел и ощущал время Хеопса, чье двадцатитрехлетнее правление закончилось в 2528 году до нашей эры. Не меньшее восхищение вызывали и базальтовые черепа. Базальт известен как крайне трудно поддающийся обработке камень, обычно применявшийся для покрытия полов в храмах.

А сейчас вот они, черепа из базальта и хрусталя, здесь, в руках Абрахама… извлеченные из усыпальницы Хеопса, чья пирамида остается величайшей из всех когда-либо воздвигнутых. Как попали все эти черепа к фараону? Собирал ли он их в коллекцию? И повелел ли похоронить ее вместе с собой? Была ли для этого какая-то особая причина?

Погребальная церемония в те времена представляла собой сложный и детально разработанный обряд, призванный гарантировать, что ни фараон, ни Египет никогда не умрут. Путь в вечность начинался в расположенном неподалеку Долинном храме, куда тело фараона доставлялось для ритуального очищения и бальзамирования составом, рецепт которого современная наука так и не смогла восстановить и повторить. Для заключительной церемонии тело фараона несли длинной извилистой тропой в погребальный храм рядом с пирамидой.

Открытие в марте 1990 года Долинного храма Хеопса у подножия пирамид в Назлетт ас-Саммане подтвердило теоретические выкладки о планировке плато Гиза. Именно здесь Хеопс, его сын и внук соорудили свои три пирамиды и памятники.

Назлетт ас-Самман расположен у подножия плато, и десятилетиями считалось, что нечистоты и сточные воды из деревни служат главной причиной разрушения лежащего прямо напротив нее знаменитого сфинкса.

При финансовом содействии и участии Соединенных Штатов было предпринято строительство современной канализации, за которым пристально и неусыпно надзирали египтяне, бесхитростно объясняя свою бдительность близостью памятников старины и возможностью обнаружения редких древностей.

И действительно, почти сразу после начала земляных работ стали попадаться огромные гранитные и известняковые блоки, кремневые ножи, римские кирпичные стены и другие реликвии. К середине первого месяца их число заметно увеличилось, и в конце концов настала очередь самого важного и значительного открытия — полоски базальтовых плит общей длиной в пятьдесят девять футов. Доктор Мамдауд без колебаний определил в них часть пола Долинного храма Хеопса, а доктор Патель немедленно и решительно его поддержала. Базальтом выстилали полы только для фараонов и только в святых местах.

Тут уж Египетская организация по охране древностей не стала терять времени: моментально прибрала к рукам руководство раскопками, вмешиваясь в самые пустячные мелочи. Ко времени прибытия Штрауда Мамдауд и Патель были фактически отстранены от дел, хотя и оставались на месте раскопок — отчасти по причине личного интереса, а также в качестве посредников между местными властями и работавшими там американцами. Когда одному из них пришлось срочно уехать, музей древностей Чикагского университета предложил Штрауду занять его место. Он, не раздумывая, ухватился за столь редкостную счастливую возможность, отказавшись ради этого даже от поездки в Россию.

Прибыл Штрауд к месту раскопок в самом конце июля прошлого года и к настоящему моменту уже почти девять месяцев трудился здесь как каторжник под неослабным и бдительным надзором египтян.

Только одного этого было достаточно, чтобы довести кого угодно до умопомешательства, но Штрауду помогал вдохновляющий пример его коллег доктора Мамдауда и доктора Патель, которые каждый по-своему, но одинаково стойко отражали все попытки покушения на их душевное равновесие, никогда не теряя из виду главную свою цель. Штрауд понимал, что американцу гораздо труднее, нежели им, работать в таких условиях, когда тебе исправно платят за твои знания и опыт, но советы и особенно мотивы твои ежеминутно ставят под сомнение. Спору нет, в прошлом археологи вдоволь пограбили Египет, и если у Египта сейчас и оставалось еще что-либо, помимо грандиозных сооружений фараонов, так это крепкая и недобрая память.

Вновь обнаруженные развалины располагались примерно в пятнадцати футах ниже уровня улицы и частично были затоплены нечистотами и сточными водами, которые надлежало откачать и переместить куда-то в другое подходящее место. Раскопки шли медленно — поначалу из-за этого обстоятельства, а потом в основном из-за потрясающей бюрократической волокиты, не говоря уже о том, что велись они в самом центре многолюдного египетского города, где одновременно работали еще две археологические экспедиции, начавшие ранее поиски древностей римской эпохи. Работать приходилось буквально в нескольких футах от порогов жилых домов. Археологам приходилось мириться и с вездесущей детворой, и с проезжающими повозками, и с бродящими где им заблагорассудится высокомерными ослами, и с озлобленными и подозрительными местными жителями, опасающимися того, что власти могут в любую минуту согнать их с обжитых мест и начать копать землю прямо под их домами.

К моменту приезда Штрауда один жилой дом уже действительно конфисковали, на очереди был второй.

Инциденты подобного рода создавали такую напряженность и осложнения, с какими Штрауду, привыкшему к типичной для раскопок в сельской местности почти идиллической атмосфере, сталкиваться еще не приходилось. Направляясь в Египет, он даже предвкушал романтическую жизнь в палатке среди бескрайних песков, открытую всем ветрам. А попал в тесный и грязный проулок, будивший в нем самые худшие воспоминания о Чикаго, где он некогда лет тринадцать прослужил полисменом и достиг звания детектива, после чего вернулся к своей незабвенной первой любви — археологии и получил ученую степень в Чикагском университете.

Оборудование полевой лаборатории Штрауда состояло из любезно предоставленной в его распоряжение тусклой лампы на хлипком дощатом столе.

Сама мумия Хеопса, как и большинство прочих наиболее ценных реликвий, бережно почищенных, изученных и классифицированных археологами, были давно помещены в надежное место из «соображений безопасности». Подобные меры предосторожности в настоящее время в общем-то были оправданны, поскольку местные жители все громче заявляли о своих правах и требовали, чтобы усопших оставили в покое и неприкосновенности. Давали знать о себе и глубоко укоренившиеся суеверия, и Штрауд, приходя по утрам на свое рабочее место, частенько обнаруживал на двери зловещие символы, начертанные еще липнущей к пальцам кровью.

Вот в этой своей лаборатории Абрахам Хэйл Штрауд и трудился сейчас всю ночь напролет, пытаясь как можно подробнее задокументировать редкости, обнаруженные в результате величайшей, возможно, археологической находки века. Он не позволял себе отрываться от работы даже для того, чтобы наспех глотнуть горячего кофе, поскольку знал, что его дальнейшее пребывание в Египте местные власти не находят более ни необходимым, ни желательным. Штрауд вновь и вновь медленно и плавно поворачивал в своих мускулистых ручищах вырезанный из оникса череп, примерно девяти сантиметров в диаметре и не более стольких же фунтов весом. Он завороженно всматривался в пламенеющие раскаленными угольками глаза из рубинов, словно дразнящие его своей непроницаемой тайной. Находка эта, конечно, была самой важной в ходе раскопок в Назлетт ас-Саммане, но лично для Штрауда изящные очертания, лучащиеся мудрым бесстрастием и загадочностью, являли в себе величайшее чудо из всех земных чудес. Ради этого стоило находиться здесь, среди ужасающей грязищи и неописуемого очарования, отчего Штрауд, не успев прокашляться от пыли, задыхался в немом восхищении.

Хотя его коллеги Патель и Мамдауд работали рядом, Штрауд, подняв в ладонях другой череп, изумительное творение из хрусталя, знал, что они не разглядят в нем того, что видел он. В глубине души Штрауд сильно сомневался, что на всем свете найдутся два человека, которые увидели бы одно и то же в этом хрустальном черепе, каким-то странным образом излучающем на подсознательном уровне хранимые в нем знания, а может быть и устремления, сомнения и страхи души человеческой. Что именно, сказать точно было затруднительно. И вдруг бессчетное множество пляшущих в глубине черепа бликов сложилось на глазах у Штрауда в фигуру незнакомца, человека, стоящего на краю бездонного котлована. А еще Штрауд разглядел переливающийся зеленый свет, исходящий из земли и неумолимо обволакивающий незнакомца с ног до головы. Он терялся в догадках, кто этот человек, и тут незнакомец обернулся и заглянул из прозрачности хрусталя прямо в глаза Штрауда. Взгляд его не выражал ничего — тусклая незрячая пустота, и Штрауд почувствовал в незнакомце заблудшую душу… нечто вроде зомби. А потом рядом с ним оказался другой человек — и тоже с пустыми, ничего не выражающими глазами. Затем они оба исчезли. Все это произошло в какое-то мгновение ока.

Штрауд не понимал, что он увидел и что это могло значить. Но твердо осознавал, что заносить подобное событие в журнал научных наблюдений нельзя. И хотя Штрауд впервые видел двух незнакомцев именно в этом черепе, лицо первого человека он вдруг вспомнил, ему было откуда-то даже известно, что зовут его Вайцель. Тем не менее ни внешность человека, ни его имя Штрауду ничего не говорили, и все же что-то в нем самом и в том, как он двигался, как смотрел, но не видел, взметнуло в душе Штрауда смятение и тревогу — столь сильные, что, вместо того чтобы отправиться перекусить и спать, Штрауд продолжал работать в надежде, что это поможет ему справиться с паникой, уже почти бесконтрольно овладевавшей его рассудком.

Его коллеги, особенно необыкновенно чуткая и тонко чувствующая доктор Патель, сразу заметили перемену в его настроении. Они, однако, посчитали, что причиной тому является некоторый страх перед местными жителями и вполне обоснованные опасения за собственную жизнь. Мамдауд и Патель, вероятно, ломали себе голову, зачем ему, американцу, и к тому же очень богатому американцу, понадобилось добровольно заточить себя в ссылку столь далеко от родной земли.

— Доктор Штрауд, вам надо отдохнуть, — решительно заявила Ранджана Патель, вынудив его оторвать взгляд от хрустального черепа и посмотреть в ее черные, как маслины, глаза. Ранджана была миниатюрной женщиной средних лет, не сходящая с ее лица благожелательная ободряющая улыбка сразу располагала к ней и очень ее красила. — Вы утомлены.

В глубине комнаты стояло несколько раскладушек, но Штрауд вполне мог бы отправиться в «Хилтон» на другом конце города, где он снимал номер, которым, правда, за все время его пребывания здесь пользоваться доводилось очень редко.

— Да, может, вы и правы, — согласился Штрауд. — Думаю, не вредно немного передохнуть.

— Работа от вас никуда не убежит, заверяю вас, — улыбнулся доктор Мамдауд, великолепно сложенный, с рельефными мышцами араб, отличавшийся от большинства своих соотечественников необычно светлой кожей. Египтяне относились к нему весьма пренебрежительно и даже грубо, поскольку считали его «американцем» за то, что он выступил инициатором и организатором финансовой помощи Соединенных Штатов в сооружении канализационной сети в Назлетт ас-Саммане. В связи с чем египтяне доверяли Мамдауду ничуть не больше, нежели Штрауду или другим работавшим с ними американцам. Мало того, даже в полуденный египетский зной доктор Мамдауд носил неизменные полуботинки нестерпимого блеска, отутюженный пиджак и тщательно вывязанный галстук. Местные жители считали его абсолютно сумасшедшим.

Обернувшись с порога, Штрауд пообещал:

— Скоро вернусь.

Через час после душа, бритья и легкого завтрака у себя в номере Штрауд понял, что к месту раскопок не вернется уже никогда. Раздался стук в дверь, и в номер ворвались вооруженные люди, египетская полиция.

Пока одни настороженно держали его на мушке, другие учинили обыск, надеясь, видимо, обнаружить краденые древности. Некоторые из тех, кто работал на раскопках до Штрауда, похитили немало ценного: ножи, фигурки из камня, ювелирные украшения — во всяком случае, так заявляли египтяне. Его внезапный уход из лачуги на месте раскопок, похоже, сильно насторожил и встревожил какое-то высокое начальство, предположил Штрауд. Ну, пусть себе ищут. Полицейские искали с огромным тщанием и рвением, постепенно доводя Штрауда до белого каления. Когда же они начали разбрасывать его вещи просто уже для собственного удовольствия, он взорвался.

— Эй, нельзя ли полегче! — возопил Штрауд полицейскому, швырнувшему на пол битком набитый бумагами чемоданчик.

— Ой, а это что, капитан! — радостно пропищал молоденький полицейский, держа на ладони узкий браслет, инкрустированный драгоценными камнями.

Штрауд мгновенно осознал, что ему расставили нехитрую ловушку: вещица была явно не из гробницы Хеопса.

— Ладно, я вижу, ваши боссы хотят убрать меня из экспедиции.

— Вы попали в большую беду, доктор Штрауд, — посочувствовал ему капитан с довольной улыбкой, открывшей очаровательную ямочку на щеке. — Я бы сказал, в очень большую беду.

— И что вам от меня нужно?

— Вы бы избавили наше государство от лишних хлопот, доктор Штрауд, если бы ближайшим рейсом вылетели на родину.

— Так я и думал.

— Мы, конечно, проводим вас в аэропорт, — заверил его капитан и приказал полицейским выйти из номера. — И конечно, дадим вам время переодеться и собрать вещи.

— Вы столь любезны, не знаю, как вас и благодарить, — язвительно усмехнулся Штрауд, озирая невообразимый кавардак в номере.

— А не стоит благодарности, — учтиво ответствовал капитан и вышел. Но не прошло и нескольких минут, как он нетерпеливым стуком в дверь стал торопить Штрауда.

Штрауд наспех собрался, безуспешно попробовал дозвониться до Мамдауда или Патель и отправился под конвоем в полицейском автомобиле в аэропорт. По дороге он узнал из переговоров полицейских по рации, что их полевая лаборатория оказалась в гуще уличных беспорядков и стычек жителей с полицией. Оттуда поступали сообщения о беспорядочной стрельбе, уже были раненые. Штрауд принялся мысленно молиться за Патель, за Мамдауда… и за чудесные черепа из коллекции Хеопса.

В самолете, уносившем его в Нью-Йорк, Штрауд откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и начал проваливаться в сон. В памяти всплыло лицо незнакомца, человека по имени Вайцель. Лицо… Только лицо… Застывшая, ничего не выражающая маска… но где-то в глубине под этой бесстрастной и бессмысленной маской спрятанные, но рвущиеся наружу… жажда или неодолимое стремление быть уничтоженным. Но сам же источник такого стремления и восставал против жажды смерти. Эта двойственная природа жгучего желания жить и не менее страстного желания умереть являли собой могучую жизненную силу. Силу, конечно, странную, может быть даже противоестественную. Но, как бы то ни было, и ощутимая жалкая печаль этого человека, и сила, хранящая его в живых, казались покрытыми тайной, которую Штрауду никогда не разгадать, потому что картину, мелькнувшую перед его мысленным взором, стерло долгожданное забвение и крепкий сон.

Во сне Штрауду снилась нормальная жизнь — жизнь, не омраченная проклятьем Штраудов. Как и его прадед Иезекииль, и его дед Аннаниас, Эйб Штрауд обладал неподвластной разуму и часто раздражавшей способностью предвидения. Штрауд даже «увидел» ужасную гибель своих родителей в автомобильной аварии, но, к несчастью, слишком поздно, чтобы ее предотвратить. Еще ребенком он предвидел авиакатастрофы, знал номер злополучного рейса и название авиакомпании, его выполнявшей… Несколько раз он тщетно пытался предупредить о грозящей беде, но всякий раз от него просто отмахивались.

Настоящим провидцем, однако, он стал лишь после того, как много позже, на войне, сам ощутил прикосновение смерти, и боровшиеся за его жизнь хирурги прочно залатали его череп стальной пластинкой. Она, похоже, усилила и обострила его генетический «дар» или «проклятье», передававшиеся от поколения к поколению, а порой действовала как радар, улавливающий волны психической энергии или ауры, исходящие из любого места на земном шаре. В Эндоувере, штат Иллинойс, где он родился и вырос, ему привиделся мальчонка, ставший жертвой вампира-людоеда, которого местные жители называли «Эндоуверским Ужасом». Его психоантенна приняла кошмарные картины убийств в небольшом мичиганском городишке, где оборотень, впоследствии перебравшийся в Чикаго, живьем пожирал людей. В обоих случаях предпринятые Штраудом расследования позволили обнаружить целые колонии сверхъестественных, вероятно, созданий, сначала вампиров в Эндоувере, а потом оборотней в Мичигане.

До того как стать археологом и обосноваться в родовом поместье Штраудов в Эндоувере, Штрауд успел послужить морским пехотинцем во Вьетнаме и полисменом в Чикаго. Все то, что он испытал, оказавшись во время боя во Вьетнаме на волосок от гибели, стальная пластинка, вживленная в госпитале Управления по делам ветеранов войны, его наследственность — все это вместе взятое превратили его жизнь в «проклятье». Будто стальная пластинка каким-то электромагнетическим зарядом активизировала уже данное ему от природы. Без пластинки, например, считал Штрауд, он не смог бы «принимать» голоса своих умерших деда и прадеда, как это с ним порой случалось.

В годы его службы полисменом в Чикаго газеты «Трибьюн» и «Сан-Тайме» окрестили его «психодетективом». Штрауду, правда, очень быстро надоело, что все, даже его товарищи по полицейскому участку, относятся к нему как к звезде балагана уродов.

Крупный, широкоплечий, в отменном здравии и прекрасной спортивной форме, Штрауд высился, словно каланча, среди окружающих, и это, наряду с его «даром», пугало более мелкий люд. В результате нашлось бы совсем мало тех, кого он мог бы назвать друзьями, а самого Штрауда жизнь научила опасаться тех, кто слишком рьяно домогался его дружбы.

В своих снах он иногда видел тонкую металлическую скобу в стальной пластине, которая, по мнению одного из специалистов госпиталя Управления по делам ветеранов войны в пригороде Чикаго, давила на нервный центр мозга. Это был тот самый участок, что становится наиболее активным во время «быстрого сна».

Там, в госпитале Управления, Штрауд на некоторое время стал живой лабораторией для бесчисленных психиатров изо всех уголков страны, но потом его терпение лопнуло, и он решил отказаться от уготованной ему врачами роли. Не дожидаясь повторной неудачной операции, которую так жаждали учинить ему хирурги-мясники в попытке подправить свою собственную халтуру, он тайком сбежал из госпиталя.

Как бы то ни было, ни плохо поставленная пластинка, ни ее давление на мозг, ни связанные с этим «припадки» не помешали Штрауду год спустя весьма успешно закончить Полицейскую академию. Тринадцать лет прослужил он полисменом, и большую часть из них — детективом. Но на протяжении всей своей карьеры сыщика Штрауду никогда не удавалось представить себе все детали места преступления так ясно и отчетливо, как он видел сейчас неотвязный образ незнакомца, человека по имени Саймон Альберт Вайцель. Необыкновенно резко, ясно и четко, словно с помощью современнейшей техники с высочайшей разрешающей способностью, ему предстали мельчайшие черточки отталкивающего лица, пустые невидящие глаза, зеленоватая аура, загадочно дрожавшая там, где он стоял на краю бездонного котлована, разверзшегося прямо у его ног, словно зев самой преисподней. Там, в глубине, таился мир заблудших душ, и вот Вайцель судорожным движением автомата склоняется все ниже и ниже над этой жуткой пастью, и рука Штрауда метнулась во сне схватить, не пустить этого человека, но пальцы прошли сквозь него, как через пар… И как пар, исчез и сам дурной сон.

Это оставило его в покое. Образ незнакомца оставил его в покое. Штрауд ужасно устал, и тревожные сны были ему совсем ни к чему. И доставшееся по наследству проклятье тоже было совсем ни к чему. Но, чтобы избавиться от проклятья, нужно избавиться от собственной головы.

Его спящее «я» приказало ему сосредоточить все внимание на изумительной и умиротворяющей красоте египетских реликвий, которые он помог найти и классифицировать, и Штрауд выбрал себе во сне хрустальный череп. И на него снизошел тихий покой, который молил он во сне.

 

Глава 2

Разбудил Штрауда голос пилота, предложившего пассажирам пристегнуть ремни и рассказавшего о мрачных видах на погоду в районе посадки, лежавшем под плотным слоем облаков, который снижавшийся самолет и пронзал, приближаясь к аэропорту имени Кеннеди. Проходившая мимо стюардесса получила наконец возможность проявить заботу о нем, укоризненно сообщив, что обед Штрауд проспал.

— Надеюсь, не очень помешал вам накормить моих соседей, — извиняющимся тоном сказал ей Штрауд.

— Вы остаетесь в Нью-Йорке? — в свою очередь поинтересовалась стюардесса, встряхнув задорной рыжей челкой над огромными карими глазами на личике пай-девочки.

— Нет, лечу до Чикаго.

— Вот как… прекрасно, я тоже.

— Значит, еще увидимся, — пообещал ей Штрауд. Когда самолет выскочил из облаков, Штрауд увидел под ним лоснящиеся мокрые улицы города, раскрашенные серым и синим. Дождь, видно, шел здесь уже давно, и гигантский Нью-Йорк, едва различимый в пасмурном свете, вяло сочившемся из унылых облаков, словно бы съежился под нудно моросящими каплями.

Сгрудившиеся выше и вокруг самолета облака отражали огни города, образуя па фоне вечернего неба причудливые фигуры, напоминающие греческие скульптуры.

После посадки Штрауд терпеливо дождался, когда выйдут почти все пассажиры, взял дорожную сумку и направился к трапу с единственным желанием добраться до комнаты отдыха, где бы он мог ополоснуть лицо и наскоро побриться. В запасе у него было два часа, которые Штрауд не знал, чем занять. Полистаю «Нью-Йорк таймс», мысленно прикидывал он, может, поищу в киосках что-нибудь новенькое Стива Робертсона, любимого моего автора, потому что он всегда пишет о чикагской полиции.

Целиком погруженный в планы, как убить время, поскольку он всегда старался не терять зря ни минуты, Штрауд только на трапе заметил, что его встречают полисмены в форме. Господи, мелькнуло у него в голове, неужели из-за того инцидента в Египте. Он сразу представил себе международный скандал в связи с его фактической высылкой из зарубежной страны.

— Доктор Штрауд? Вы доктор Абрахам Штрауд? озабоченно обратился к нему один из полисменов.

— Ну, я Штрауд. В чем дело?

— Пройдемте с нами, сэр.

— Это еще куда? — Краешком глаза Штрауд увидел рыженькую стюардессу, с любопытством наблюдавшую эту сцену и вообразившую, конечно, самое худшее.

— С вами кое-кто хочет встретиться, сэр, да вот они здесь, рядом, — сообщил ему полисмен, приглашая к окну крытого трапа.

Глазам Штрауда представилась целая кавалькада полицейских мотоциклов вокруг лимузина явно официального вида. Многоопытный Штрауд безошибочно распознал большое начальство, но вот два человека, стоявшие под дождем у лимузина и напряженно всматривавшиеся в него из-под мокрых зонтиков, ни на начальство, ни, тем более, на полицейское начальство похожи отнюдь не были.

— И кто же хочет со мной встретиться?

— Комиссар полиции и его помощник, — нетерпеливо пояснил второй полисмен. — Сказали, что очень срочно. Может, уже пойдем?

— Сам комиссар полиции? — удивился Штрауд. Комиссар, вне всяких сомнений, находился в салоне лимузина, где было тепло и сухо. А вот двое встречающих в вымокших до колен брюках, отметил про себя Штрауд, одеты с типичной для ученых небрежностью. Один, очевидно, долго пытался завязать на себе галстук, но это ему так и не удалось, похоже, он то ли так и не научился этого делать, то ли совершенно забыл полученные в юности уроки. Второй же щеголял просто вопиющим сочетанием темно-синего в полоску пиджака с коричневыми холщовыми портами.

Полисмены вывели Штрауда через служебный выход, при этом один из них сообщил, что о багаже он может не беспокоиться, его сейчас доставят в целости и сохранности. Навстречу им бросились оба встречавших ученого вида, одновременно протягивая Штрауду руки и в унисон выражая необыкновенную радость по поводу его благополучного прибытия.

— Но как вы узнали, что я прилетаю именно этим рейсом? — полюбопытствовал Штрауд.

— А вы разве не получили нашу телеграмму? Мы же телеграфировали вам в Египет с просьбой прибыть ближайшим самолетом, — ответил высокий худощавый человек по правую от Штрауда руку.

— Нет, не получил. Мне пришлось вылететь… несколько неожиданно.

Один из встречавших был хрупкий, костлявый и седовласый коротышка. Второй, примерно того же возраста или чуть постарше, был высок, на лице его щетинились неряшливые усы, взращенные, вероятно, в порядке компенсации нехватки волос на голове. Те редкие седые прядки, что у него там остались, были старательно уложены в противоестественный зачес в безнадежной попытке прикрыть подвергшийся опустошению район. Зато на затылке у него топорщилась взлохмаченная грива, давно не знавшая ножниц. Высокий нервным жестом сорвал с себя очки и представился:

— Я доктор Сэмюел Леонард из Американского музея…

— А я Вишневски, — перебил его коротышка раскатистым басом. — Спасибо, что прилетели.

— Честно говоря, у меня не было выбора, — признался Штрауд, только теперь понимая, с кем имеет дело. — Леонард? Вишневски? Как же, как же… Читал ваши книги…

— Вот и хорошо!

— ..об этрускских находках.

— Правильно, — подтвердил Вишневски. — Я хранитель Нью-Йоркского музея древностей.

— Да, конечно, я знаю. Доктор Артур Вишневски, — заверил его Штрауд. — Я просто потрясен… Рад познакомиться с вами, джентльмены.

— И мы, мы тоже! — воскликнул Леонард.

— Вы уж, пожалуйста, зовите меня Виш, — попросил Вишневски. — Меня все так зовут, для удобства.

— Да, но в чем все-таки дело? — недоумевал Штрауд. — Вы-то зачем здесь? Да еще и с комиссаром полиции?

— Видите ли, в двух словах не объяснишь, а мы держим вас под дождем. Давайте лучше пойдем в машину, — предложил тот, кто называл себя Вишем.

Когда они приблизились к лимузину, оттуда выпрыгнул пижон в шикарной тройке.

— Джентльмены! — саркастически произнес он. — Заставляете ждать комиссара полиции.

Появившийся тем временем с другой стороны лимузина шофер открыл багажник и принялся укладывать багаж Штрауда.

— Позвольте представиться: Лойд Перкинс, помощник комиссара полиции, — обратился к Штрауду пижон в тройке, — Буду рад помочь вам, пока вы в Нью-Йорке…

— Комиссар полицейского управления Нью-Йорка — это, значит, Джеймс Натан, правильно? — перебил его Штрауд.

— Правильно. Пожалуйте в машину, доктор Штрауд.

— Да, пожалуйста, только я не уверен, что смогу как-нибудь помочь Нью-Йорку.

— Согласен с вами на все сто, — заверил его помощник, — но кто я такой?

— Да, именно, кто вы такой, мистер Перкинс? — возопил Вишневски.

— Отлично сказано, — одобрил его Леонард. Леонард, Вишневски и Штрауд уселись в лимузин, но когда туда же просунул голову Перкинс, грузный здоровяк, который был комиссаром полиции крупнейшего в стране города, распорядился:

— Перкинс, поедете в машине сопровождения. Мне надо потолковать с этими джентльменами.

Перкинс выглядел весьма уязвленным, но тем не менее безмолвно прикрыл дверцу машины и удалился. Джеймс Натан поинтересовался:

— Как долетели, доктор?

— Прекрасно, спасибо. Выспался, чудесно отдохнул.

— Вот и хорошо, что отдохнули. Силы вам еще понадобятся, — пообещал комиссар. — Хотите чего-нибудь выпить?

— Вы бы лучше мне объяснили, что вообще происходит.

Натан издал короткий смешок, прозвучавший довольно деланно и фальшиво.

— Ах да, конечно. Доктор Леонард и доктор Вишневски введут вас в курс дела. Я же признаюсь только, что наводил о вас справки в полицейском управлении Чикаго и лично у тамошнего комиссара, и, судя по тому, что мне сообщили, никому, кроме вас, не справиться с этим… н-да… с этой вспышкой…

— Вспышкой?

— Что-то вроде заклятья, — угрюмо обронил Леонард.

— Помните, когда вскрыли гробницу Тутанхамона, а потом все, кто был причастен к этой находке, умерли при загадочных обстоятельствах?

— Заклятье? — переспросил Штрауд. — Здесь, в Нью-Йорке?

— Боюсь, что так, — подтвердил Леонард, успевший налить себе хорошую порцию бурбона. — Мы с Вишем всю ночь занимались этой штукой.

— Но что же это все-таки за штука?

— Несколько месяцев назад на Манхэттене началось строительство нового здания, — издалека начал Натан.

— Самого большого здания на всей земле, — уточнил Виш.

Леонард, морщась и тряся головой после доброго глотка бурбона, язвительно добавил:

— Еще один храм из стекла и стали во славу человечества.

— Ну, ладно, как бы там ни было, — продолжал Вишневски, — фундамент и опоры пришлось утапливать на такую глубину, какой в этом городе еще никогда не достигали.

Хотя Штрауд впервые слышал от них об этом грандиозном строительстве, он тут же сообразил:

— Попалась какая-то находка?

— Более чем, Штрауд, более чем! — воскликнул Виш с горящими возбуждением глазами. — Открытие, Штрауд, невероятное открытие! Мы нашли корабль, но не простой корабль, Штрауд, очень и очень не простой корабль!

— Погребенный в земле корабль? На Манхэттене? — изумился Штрауд.

— Именно, Штрауд, именно! Но только корабль, какого еще никто нигде и никогда не находил. Этрускский корабль!

Что, в свою очередь, конечно, объясняло присутствие двух высших авторитетов в области этрускской цивилизации.

— Нет, это просто замечательно, фантастика какая-то! — не унимался Виш.

— Но это еще не все, Штрауд, — вдруг дрогнувшим голосом произнес Леонард.

— Имеете в виду заклятье, что вы упоминали? Леонард молча кивнул и сделал еще глоток бурбона.

— Давайте рассказывайте, — поторопил его Штрауд.

— Заклятье это, вероятно, охраняет корабль… Мы пока не уверены, — с сомнением в голосе объяснил Виш, сплетая пухлые пальцы. — А может быть, у него и другое предназначение…

— Да какое еще другое? — взорвался Леонард. — Священный корабль, вот и…

— Предположения, доктор, одни только предположения! — перебил его Виш. — А нам нужно нечто более веское, нежели догадки.

— Тогда скажите, для чего еще могло понадобиться заклятье!

— Джентльмены! — воззвал к ученым мужам Натан, пытаясь унять вспыхнувшую перепалку. — Вы еще никого не убедили, что заклятье вообще существует, а что касается меня, то мне вовсе не улыбается стать мишенью для политиканов или посмешищем в прессе, так что уж, пожалуйста…

— А прессе уже известна ситуация? — встрепенулся Штрауд.

— О, только то, что на стройке обнаружена некая археологическая редкость и что там происходят какие-то таинственные события.

— Какие же, например? — захотел уточнить Штрауд.

— Мы вам предоставим всю необходимую информацию. Похоже, первыми на эту штуку наткнулись сторож и какой-то старик и крепко за это пострадали.

— Что значит пострадали?

— Оба госпитализированы в состоянии, напоминающем то ли сон, то ли кому, — объяснил Леонард, пристально разглядывая остатки бурбона на дне стакана, который он задумчиво поворачивал в ладонях.

— Оба — вылитые зомби, — вставил Виш. — Мы предполагаем — но это только наши догадки, — что, когда строители повредили склеп, где был замурован корабль, что-то такое просочилось наружу.

— Просочилось?

— Споры, возможно, микробы, — заявил Леонард. — Мы пока ни в чем не уверены, но, по крайней мере, хотя бы можем работать на основе такого предположения.

— Вообще говоря, — поддержал его Виш, — из замурованных склепов нередко вырываются смертоносные газы, микробы или споры. Пришли же, в конце концов, к выводу, что именно смертоносные споры погубили всех, кто работал в гробнице Тутанхамона. Конечно, мы и сейчас не можем исключать подобную возможность, так что я распорядился, чтобы мои лаборанты вели поиски в этом направлении.

— Надеюсь, приняты все необходимые меры предосторожности? — забеспокоился Штрауд.

— Уж будьте уверены.

— Может, поедем прямо на стройку?

— Мы догадывались, что именно это вы и предложите. А слайды потом посмотрите.

Штрауд и Виш целиком ушли в беседу, словно забыв о двух других спутниках.

— У вас и фотографии есть?

— И фотографии и кинопленка.

— А к составлению карты приступили?

— Да, но продвигается дело крайне медленно. Добровольцев у нас совсем мало. Пресса подняла шум вокруг «заклятья зомби», а семьи двух пострадавших подали в суд на строительную компанию, как будто им это поможет.

— Людей у вас, значит, не хватает?

— Говорю же вам, Штрауд, даже лаборанты боятся этой штуки. Если это инфекция, то любой из нас может заразиться.

— Но почему такой скептицизм? Вы что, сомневаетесь в том, что это инфекция?

— А я от рождения скептик. Сила привычки, профессиональная черта. Каким образом, скажите мне, этрускский корабль попал в Америку? Зачем приплыл сюда? Нам не известно. Знаем только, что корабль относился ко временам, предшествовавшим греческой и римской культуре. Его что, пустили дрейфовать с телом короля на борту? Нет, нет и нет, поскольку корабль был намеренно доставлен именно сюда и замурован в каменном склепе глубоко под землей на острове, который, как предполагалось, останется необитаемым. Но зачем? И как? Кому принадлежал корабль? Почему его погребли здесь, а не в Этрурии?

— Зачем? Я вам рассказал все, что мы знаем, и вы, наверное, уже сами поняли, что мы не знаем ничего.

Штрауд перебрал в памяти все, что ему было известно об Этрурии. Происхождение народа, известного как этруски, до сих пор остается невыясненным. Никаких памятников этрускской письменности или литературы не сохранилось, но зато нет недостатка в гипотезах по поводу этой загадочной расы, которая смело сражалась с Грецией и Римом и не раз преподносила народам этих двух великих цивилизаций уроки военного искусства и государственной мудрости. Изучение этрусков, если здесь можно употребить это слово, началось с упоминаний о них, обнаруженных в древних записях и документах, оставленных римлянами и греками, которые поведали о местности, называемой Этрурия, древней и могущественной стране на Апеннинском полуострове…

— В пору наивысшего расцвета могущества этрусков, где-то между седьмым и пятым веком до нашей эры, Этрурия занимала всю территорию современной Италии от Альп до Тибра, — произнес Вишневски, словно прочитав мысли Штрауда. — А Этрурия как название происходит из латинского варианта греческого Тиррения, или Тирсения, древние римляне же называли этих стройных и мускулистых людей с оливковой кожей туски.

— Современная Тоскана, — вставил Леонард.

— Некоторый свет на историю этрусков помогли пролить археологические открытия на побережье Тосканы, — продолжал Леонард.

— Первые поселения, Ветулония и Тарквиния, относятся аж к девятому веку до нашей эры, — вторил ему Виш.

— А об их религии есть что-нибудь новенькое? — поинтересовался Штрауд.

— До нас дошли имена некоторых богов, но, что каждый из них олицетворяет, остается неизвестным. Многие были, видимо, заимствованы у народов древней Месопотамии, — ответил Леонард.

Виш внушительно прочистил горло и добавил:

— Определенные позднеримские авторы были убеждены — или отчаянно пытались убедить самих себя, — что целый ряд божеств этрусков соответствует их собственным, таким как Юпитер, Юнона и Минерва. У этрусков соответственно Тинис, Юни и Менрва.

— Тинис — это Юпитер, — догадался Штрауд, — Юни, конечно, Юнона, ну, а уж Менрва — это точно Минерва.

— Одни догадки, и больше ничего, — вздохнул Вишневски. — Сетландс, по мнению римлян, стал Вулканом, Фуфланс — Бахусом, а Турмс — Меркурием.

— Ката был богом Солнца, а Тив — богиней Луны, — продолжил этот список Леонард. — Тезан же был богом зари.

— Ну и, конечно, Аполлон у этрусков звался Аплу, а Венера — Туран, — внес и свой вклад Виш.

— Ох, ребята, может, хватит! — взмолился комиссар Натан.

— В любом случае, — не унимался Виш, не обращая никакого внимания па Натана, — над всеми этими божествами главенствовала целая группа безымянных, но могучих сил, олицетворяющих Рок, Судьбу, и, вероятнее всего, они-то и были самыми первыми хтоническими богами.

— А это еще что за чертовщина? — уже раздраженно вмешался Натан.

Судя по звукам, проникающим в наглухо закрытый салон лимузина, шум уличного движения был просто оглушительным. Штрауд заметил, что они уже приближаются к Манхэттену.

— То есть мы можем считать их изначальными владыками преисподней? — решил проверить он свою догадку.

— О да! Самыми первыми известными нам божествами потустороннего и подземного мира, — согласился с ним Леопард. — Изначальное Зло.

— Первозданное Зло, я бы сказал, — предложил свою версию Виш.

— Нам известно, что этруски практиковали ворожбу и прорицание; нам известно, что они практиковали жертвоприношения подземным божествам; нам известно, что они предсказывали будущее по расположению брошенных в яму костей, нам известно, что они убивали животных, а иногда и людей, чтобы их внутренностями ублажить лишаев и тварей.

— Тварей? Лишаев? — уже в полной растерянности переспросил Натан.

— Да, создания, населяющие подземный мир, комиссар, — нетерпеливо объяснил ему Виш. — Так вот, Штрауд, этот корабль… эта находка…

— Ну?

— Мы видели лишь бимс носовой части, но, даже судя по нему, размеры корабля огромны… невероятно огромны, два-три городских квартала в длину, к тому же он замурован в каменную пирамиду. Над носовой частью пирамида во время строительных работ была повреждена, но все еще находится глубоко под землей. И все же у нас нет сомнений, что корабль этот этрускского происхождения, а значит, он пересек Атлантику, после чего был умышленно замурован и погребен под землей какой-то несчетной армией людей. Просто фантастика… За пределами человеческого понимания…

— И к тому же еще это заклятье, — добавил Леонард. — Главное, у нас нет никакой возможности поднять эту штуку на поверхность…

— Да вы что, снести несколько кварталов небоскребов! — взорвался Натан. — Не может быть и речи. У вас есть месяц, джентльмены, а потом, согласно имеющемуся у меня приказу, строительство будет возобновлено. А что касается заклятья и этой парочки в больнице… Так вот, мою контору привлекли к этому делу, Штрауд, потому, что число жертв возросло до четырех.

— Четырех?! — растерянно уставились на комиссара Леонард и Вишневски.

— У двух полисменов, которые доставили сторожа и старика в больницу, через некоторое время появились необычные симптомы. Они… чахнут па глазах .. Их организм не принимает никакую пищу, даже при искусственном кормлении… Так мне, во всяком случае, докладывали.

— Похоже на какую-то разновидность чумной бактерии, — задумчиво констатировал Штрауд.

— И поэтому мы вызвали специалиста из Атлантского эпидемиологического центра. Вы с ней познакомитесь в больнице, — сообщил Джеймс Натан. — Ну, а что касается вас, Штрауд, то вы, безусловно, привлечете массу внимания, а мне лично кажется, что это в данном деле совсем ни к чему, но нам настоятельно рекомендовали именно вас, и именно вас требуют Вишневски с Леонардом. Никто, однако, не удосужился поинтересоваться у вас, готовы ли вы подвергать себя подобной опасности?

Штрауд задумался лишь на мгновение и тут же заявил:

— Да меня теперь все ваше управление не удержит, комиссар.

— Ну, тогда удачи вам. Вот мы и прибыли.

Лимузин затормозил у ограды, за которой раскинулась гигантская стройка. Выбравшись из машины, Штрауд почувствовал, как по спине мохнатыми лапами тарантула пробежали мурашки. Он явственно ощутил, что воздух здесь пронизан злой силой, лишь едва усмиренной заунывно моросящим дождем, который превратил дно котлована в сплошное грязное месиво.

Доктор Вишневски пригласил Штрауда следовать за ним, и все вместе они вошли в стоявший неподалеку большой белый автобус. Там им предложили защитную одежду. Ослепительно-белые комбинезоны, шлемы, полностью закрывающие голову и лицо, космические сапоги, совсем не похожие на те, что доводилось носить Штрауду в Египте. Таким образом, были предприняты все мыслимые меры предосторожности против вируса, возможно, обитающего в глубине шахты, на корабле, который приплыл из Этрурии где-то между седьмым и пятым веком до нашей эры.

Натягивая на себя с помощью техников все это обмундирование, Штрауд обратил внимание, что каждая вещь точно соответствует его размерам. К защитному костюму полагался также вместительный кислородный баллон со шлангом и штуцером-загубником и микрофон.

— Вижу, вы обо всем подумали, — бросил он доктору Вишневски. — Даже мой размер брюк узнали.

— Естественно.

— И обуви тоже, надеюсь?

— Я знаю все о тех, с кем работаю.

— Все?

— Доктор Кэйдж подробно и полно меня информировал.

— А Леонард знает?

— У нас с ним нет секретов друг от друга.

Интересно, подумал Штрауд, до какой степени был откровенен доктор Кэйдж. Рассказал он им о «повреждении», которое получил Штрауд во Вьетнаме? А может быть, если бы им стало известно о стальной пластинке, скреплявшей его череп, о «припадках», которые накатывали на него в моменты душевного напряжения, о «призраках» у него в голове, может быть, его бы здесь и не было.

— А что знает Натан?

— Чертовски мало, к сожалению. Как и все, впрочем, остальные политиканы.

— Да нет, обо мне, имею в виду.

— И о вас тоже, Штрауд. Скорее всего, только то, что читал в газетах.

Но ведь Натан упомянул, что наводил справки у комиссара полиции Чикаго, у этого типа, который звал Штрауда на помощь, когда ему было нужно, и тут же забывал о нем, как только Штрауд выполнял его просьбы. А вдруг Натан сделан из того же теста, мелькнула у Штрауда в голове подозрительная мысль.

— Готовы, доктор Штрауд? — окликнул его Леонард.

— Всегда готов!

— Тогда мы сейчас сделаем первый шаг в нашем невероятном путешествии.

— За нами будет следить телекамера, — сообщил Виш, указывая на маленький электронный «глаз», размером не более фишки для покера, укрепленный на маковке его шлема.

— У нас у каждого есть такое устройство?

— Да, так что мы будем под постоянным контролем.

— А подступы к кораблю есть? Как далеко докопались ваши люди?

— Честно говоря, никаких раскопок по-настоящему не велось. Просто что-то вроде лаза или норы между кораблем и стеной склепа. Проникнем внутрь, а там посмотрим.

— Как по-вашему, эти костюмы смогут нас защитить?

— Если это микроб, да. А если заклятье? Кто знает?

 

Глава 3

Узкие норы, чуть шире сусличьих, прорытые в песке и грязи и окольцованные рыхлыми валиками выброшенной наверх земли, сразу бросились в глаза Штрауду. Он показал их Леонарду и Вишневски, пока они, одолев грубо сколоченную и внезапно обрывавшуюся лестницу, наполовину спускались, наполовину скатывались в жерло шахты. Сверху за ними наблюдали Натан и кучка теснившихся вокруг него людей, в том числе и какие-то типы в котелках. Один из них, в костюме и при галстуке, имел особенно важный вид. Судя по жестам, он яростно препирался с Натаном, но голоса их сюда уже не доносились.

— Строительный босс? — спросил Штрауд у Виша.

— Берите выше, — ответил тот. — Сам! Гордон собственной персоной…

— Переполошился за свои денежки, — добавил Леонард. — Крайне расстроен задержкой. Хочет взорвать здесь все, завалить землей… Все, как обычно…

— Болван, каких поискать, — поддержал его Виш. — Да что с него взять. Британец, сами понимаете.

— А не упоминал ли кто-нибудь из пострадавших чего-либо примечательного — до того, как впал в кому? — поинтересовался Штрауд.

— Старик этот, Вайцель…

— Так его зовут Вайцель? — поразился Штрауд, сразу вспомнив странный сон, приснившийся ему в самолете.

— Да, Вайцель. Так вот он рассказывал родным и коллегам, как что-то в шахте — что именно, никто так и не знает — тянуло и тянуло его сюда, заставляло вновь и вновь возвращаться на стройку, пока он всем не надоел. Так что, когда его поймали в котловане, то сразу вызвали полицию, и таким вот образом дело и попало в руки Натана и его управления.

Леонард обратился к техникам, следившим за ними по мониторам в походной лаборатории, развернутой в белом автобусе.

— Мы стоим на пороге. Над моей головой вы можете видеть носовую, как мы предполагаем, часть корабля, едва различимую под покрывающим его слоем грязи.

— Судя по размерам бимсов, вы можете легко прикинуть размеры корабля, — обратил их внимание Виш.

— Действительно огромный, — согласился Штрауд.

— Насколько нам известно, столь крупного судна еще не находили, и никто не поверил бы, что такой гигантский корабль можно было построить в пятом веке до нашей эры, — заметил Леонард, с трудом протискиваясь в узкую темную щель между стеной склепа и корабельным корпусом.

Штрауд подумал, что почерневший, острый как бритва нос корабля выглядит устрашающе зловеще, на какое-то мгновение ему показалось, что в самих извилинах его мозга послышался свистящий шепот, приказывавший бежать прочь. Не без труда ему удалось взять себя в руки. Его спутники продвигались вперед, свет их мощных фонарей дрожащими бликами скользил по корпусу огромного корабля. Штрауд же время от времени направлял луч своего фонаря на стену, сложенную из скрепленного известковым раствором камня. Ее поверхность была покрыта зеленой плесенью и лишаями.

— Сырости здесь хватает. Для такой влажности корпус сохранился в отличном состоянии, — заметил он. — Несомненно, каменный склеп дал трещины и изломы из-за всех этих строительных работ, что велись здесь последние десять лет, — подумал вслух Виш.

— Теперь поосторожнее, эй, вы, оба, — предупредил их идущий впереди Леонард. — Тут поломанные доски, смотрите не порвите костюмы.

— Ни одного гвоздя! — восхитился Виш, разглядывая прогнившие доски, на которые указывал Леонард — Все на деревянных шпильках Потрясающе — Боюсь, мы пришли, — огорченно произнес Леонард, останавливаясь перед многотонным завалом, образованным обрушившейся между бортом корабля и стеной склепа землей. — Дальше придется копать, устроить туннели, что ли…

— На это у нас нет времени, — возразил Вишневски. — Придется проломить корабельный борт Может, вот в этом месте, где уже образовалась щель. Если расшатаем и выдерем несколько досок, то сможем пролезть внутрь. Может, нам повезет, и обшивка выдержит. Тогда хотя бы что-нибудь узнаем о корабле, пока Гордон с Натаном не похоронили его навеки.

— Считаете, другого способа нет? — озабоченно спросил Леонард, отводя Виша в сторонку. Некоторое время они горячо обсуждали ситуацию яростным шепотом, Штрауд же подошел поближе к корабельному борту, покрытому грязью, которая веками проникала сквозь трещины в склепе, укрывавшем, по мнению Вишневски, весь корабль от носа до кормы.

Какими же должны были быть эти люди, что построили корабль таких размеров, задолго до времен Христа доплыли на нем до Американского континента, отрыли столь невероятной глубины котлован и погребли в нем корабль, накрыв его каменной пирамидой?

Штрауд был одновременно потрясен и восхищен подобным фактом многовековой давности. В голове роились тысячи порожденных им мучительных вопросов, но все они сводились к одному — почему… зачем?

Леонард и Вишневски все еще продолжали ожесточенно спорить.

— Должен быть какой-то путь проникнуть внутрь, не разрушая обшивки, — настаивал Леонард.

— Время, Леонард, время. Потеряем массу времени, а такой роскоши мы себе позволить не можем, — возражал Вишневски. — А что будет с теми бедолагами, которых точит заклятье? Вам что, находка важнее их жизней? Мы должны рассуждать реалистически…

— Рядом с этим вы смеете говорить о реалистичности?! — возмутился Леонард, всплескивая руками.

— Штрауд, ну хоть вы образумьте этого глупца. Объясните ему, что произойдет, если мы не возьмем инициативу в свои руки. Вам же приходилось сталкиваться с такими типами, как Гордон!

— Да, главным образом в Египте.

— Так скажите же ему, что я прав. Мы просто обязаны проникнуть на корабль — и прямо сейчас, — С учетом лимита отпущенного нам времени ваши доводы весьма разумны, доктор, — поддержал его Штрауд.

— Ну, теперь согласны, Леонард?

— Согласен, — коротко бросил тот.

— Как только окажемся внутри, попрошу быть предельно осторожными… — начал было Виш, но его внезапно перебил Штрауд:

— Тихо! Вы слышали?

Спутники уставились на него удивленными глазами.

— Показалось, что что-то услышал. Вишневски без промедления запросил техников на поверхности, не зарегистрировала ли что-либо их Сверхчувствительная аппаратура. Голос сверху подтвердил:

— Да, есть. Отмечена легкая вибрация. Возможно, вам небезопасно…

И в это мгновение все остальные звуки поглотил оглушительный протяжный стон, словно рвался наружу скопившийся под землей газ. Дрогнули и затряслись стены склепа, под ногами пол заходил ходуном, огромный корабль издал скрип, похожий на истошный вой смертельно раненого зверя… и так же внезапно, как началось, все стихло. И только Штрауд продолжал еще ощущать пронзающий мозг вибрирующий звук.

— Господи, спаси и помилуй, — пролепетал Леонард.

— Что случилось? Что это было? — растерянно спрашивал Виш. — Землетрясение?

Штрауду показалось, что боковым зрением он уловил какое-то мимолетное движение, однако, повернув голову, ничего не увидел. Он колебался, не решаясь сказать об этом своим спутникам, и в то же время понимал, что и промолчать не имеет права.

— Что-то пробежало вон там, в тени, — наконец собрался он с духом.

— Что? Животное?

— Неужто крыса? Терпеть не могу крыс! — заявил Леонард.

— Да нет, не уверен… Для крысы уж очень крупновато.

— Проверим?

— Отставить, — послышалась команда с поверхности. — Запись с камеры Штрауда подтверждает, что это была крыса.

— А что я говорил? — удрученно проговорил Леонард. — У меня нюх на крыс, на проклятых.

— Нам нужны кирки, — сообщил Виш наверх. — Пусть кто-нибудь оденется в защитный костюм и доставит нам их сюда.

— Вы думаете, разумно продолжать наши попытки, когда земля дрожит под ногами, Виш? — с сомнением заметил Штрауд.

— Иногда приходится полагаться на судьбу, старина.

— Да, это так.

— Не забывайте, время работает против нас, доктор Штрауд.

— Тогда идем.

— Нет, но кто бы мог подумать? — не переставал удивляться Штрауд. — Корабль, столько времени погребенный в недрах Манхэттена!

— Вы, значит, не читали наших рефератов о «Тигре» и других находках, — укоризненно обронил Леонард.

— Нет… Боюсь, я с ними не знаком, — несколько смутился Штрауд.

— У нас на эту работу ушло много долгих мучительных лет, — заметил Леонард, одновременно усиленно дергая носом, чтобы поправить сползшие очки. Под прозрачной маской шлема эта попытка выглядела необыкновенно комично.

Вишневски и Леонард добились широкой известности восстановлением и изучением множества судов, найденных под землей и на морском дне. Они нашли способ обработки дерева, позволяющий защитить его от разрушения. На эту работу уходили годы и годы, поскольку дерево выдерживалось в наэлектризованной пресной воде, а потом еще следовало заполнить все крошечные отверстия, проделанные червями и временем, специальным отверждающим составом, и только после этого начиналось восстановление и сборка судна в первоначальной форме.

— О чем это вы говорите, доктор Леонард? Что еще за «Тигр»?

— Объясните ему, Виш.

— Это не первый корабль, обнаруженный на Манхэттене, — начал Вишневски. — Отнюдь не первый.

— Были и другие? — Штрауда это сообщение поразило.

В ожидании посланца с поверхности они стояли у носа корабля и продолжали беседу.

— Нет, конечно, ничего похожего на этот, но тоже достаточно старые суда, датируемые началом тысяча шестисотых годов.

— Понятно.

— Хотя далеко не таких размеров, — подчеркнул доктор Леонард, все еще изумленно и даже с некоторой опаской поглядывая на гигантский нос корабля.

— На южной оконечности острова во время сооружения станции «Кортленд-стрит» междугородной скоростной линии, например, рабочие нашли несколько галер.

— А «Тигр», о котором вы спрашивали, был голландской постройки. Совершенно иная конструкция, — заметил Леонард.

— Согласно дошедшим до нас сведениям, «Тигр» загорелся и затонул у берегов реки Гудзон в тысяча шестьсот тринадцатом году.

— А эта наша стройка больше напоминает историю с сооружением банка «Доллар драйдок сэйвингз», — вмешался Леонард. — Тогда они предложили выстроить административное здание-башню на углу Брод-стрит и Перл-стрит…

— Прямо напротив таверны «Франсис»…

— Где Вашингтон прощался со своими офицерами в тысяча семьсот восемьдесят третьем году, — не сдержал улыбки Штрауд. — Знаю этот район. Местоположение двух первых городских ратуш.

— С тысяча шестьсот сорок второго по тысяча шестьсот девяносто седьмой год, — выудил из бездонной памяти даты Леонард.

— И там же таверна «Инглиш лавлейс», которую заставили отдать под административные помещения, находившиеся там между тысяча шестьсот семидесятым и тысяча семьсот шестым годами, — оставил за собой последнее слово Вишневски.

— Ну, ладно. Так вот, в прежние времена голландские строители использовали устаревшие суда при сооружении дамб. Они, видите ли, наращивали берег острова подобно тому, как делали у себя в Голландии. Многие последние находки свидетельствуют, что суда умышленно топили, с тем чтобы потом между ними, как между стенками, насыпать землю.

— Пускали на дно, как выражаются моряки, — авторитетно заявил Виш. — В восемьдесят втором году мы раскопали на Уотер-стрит изумительное торговое судно. Датируется тысяча семьсот сорок пятым годом.

— Носовая его часть выставлена в Морском музее в Ньюпорт-ньюз, штат Виргиния…

— А корма и часть правого борта так и остались погребенными под Фронт-стрит, — горестно вздохнул Виш. — Между перекрестками на Флейгер-стрит и Джон-стрит.

— Вы сами принимали участие в раскопках, джентльмены?

— Еще бы! Конечно.

— Анализ деревянных частей позволил нам утверждать, что судно было построено в добрых старых английских традициях местными корабельными плотниками из леса, добытого в районе Чесапикского залива, — с хвастливой гордостью выпалил Леонард.

— Его корпус был весь источен сверлящими червями, — не остался в долгу Виш, — что свидетельствует о том, что оно длительное время плавало в водах Вест-Индии.

— Но как же вам удалось приостановить строительство на такой срок, чтобы успеть… — недоумевал Штрауд.

— К счастью, с недавних пор все строительные работы в Нижнем Манхэттене производятся в соответствии с законом о городской окружающей среде от тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, которым мы и размахивали и тыкали, где только могли.

— Закон требует, чтобы заказчики типа Гордона до получения разрешений на строительство и эксплуатацию городских сооружений проводили предварительные археологические и прочие сопутствующие изыскания в сфере окружающей среды, — пояснил Штрауду Леонард.

— Но беда в том, что Гордон крепко напортачил, наняв для этого дела дилетантов, ну а политиканов просто купил.

— Да где же, наконец, эти чертовы кирки? — не вытерпел долгого ожидания Штрауд.

— Одно, однако, совершенно ясно — этот вот корабль раза в два, а может быть, и в три больше «Тигра». — Вишневски, приблизившись к носу корабля, дотронулся до него осторожным, ласкающим движением одетой в перчатку ладони, от которого тем не менее к его ногам посыпались трухлявые прогнившие щепки.

— Поосторожнее там, Вишневски, — предостерег своего коллегу и друга Леонард, но тот, казалось, не слышал его, погрузившись в свои мысли, на лице застыло жутковатое безумное выражение, и очнулся Виш лишь при звуке приближающихся шагов и позвякивания металлических инструментов.

Вместе с лопатами и кирками им были доставлены несколько палочек динамита, которые Виш тут же и категорически отверг и отослал обратно.

— Мы здесь не для того, чтобы уничтожить корабль и самих себя заодно, — сурово заявил он по рации техникам на поверхности.

Штрауд поудобнее перехватил кирку и нанес первый удар остро заточенным концом. Лезвие легко вонзалось в дряхлую губчатую древесину, и вскоре вся троица, отложив кирки, принялась работать просто руками. Им предстояло проделать отверстие такого размера, чтобы мог пролезть человек, и темная дыра в борту корабля все расширялась и расширялась, зияя, словно разверстая пасть, алчущая проглотить их со всеми потрохами. Ученым приходилось внимательно следить, чтобы ненароком не порвать защитные костюмы об острые щепки. Самая большая опасность заключалась сейчас в том, что они могли заразиться той же неведомой болезнью, от которой находившиеся в бессознательном состоянии старик Вайцель, сторож и два полисмена чахли на больничных койках.

По возвращении на поверхность их ждал иррадиционный душ, который уничтожит любые бактерии или споры, попавшие на их одежду. Передвижной дезинфекционный и дезактивационный пункт был оборудован под землей неподалеку от входа в шахту.

Трое ученых вглядывались в открывшуюся им черную бездну. Корпус судна, днище, трюм. Интересно, подумалось Штрауду, сохранился ли там груз. Найдут ли они клад, небывалые сокровища? Он лично вполне удовлетворился бы этрускской керамикой, амфорами, какими-нибудь орудиями труда и тому подобным. Леонард направил свет фонаря в проделанное ими отверстие, откуда било омерзительное зловоние. Мощный луч выхватывал тюки, ящики и бочонки, наполненные, вероятно, сгнившим зерном и протухшей рыбой в давно окаменевшем рассоле и еще чем-то, своим удушливым запахом тлена напоминавшим Штрауду вонь разлагающейся плоти, столь хорошо и печально знакомую ему по Вьетнаму.

— Что за черт? — Леонард напряженно всматривался куда-то через плечо Штрауда. — Никакая это не крыса!

— Что там? Что вы увидели?

— По-моему, то же самое, что и вы раньше… Только не крысу… Похоже, что у этой ног побольше четырех…

Штрауд направился в указанном Леонардом направлении, но ничего там не встретил. Тогда он стал методично и медленно обшаривать темноту лучом фонаря, и вдруг яркое пятно света выхватило на земле следы, точнее, глубокие царапины от когтей, словно здесь проползла какая-то огромная многоножка.

— Взгляните сюда, доктор Вишневски, — озадаченно предложил он.

Вишневски послушно наклонился над цепочкой следов.

— Как вы думаете, что за существо могло их оставить?

— Такого я еще не видывал.

— Леонард, идите сюда! Леонард, где вы? Куда он подевался?

Они встревоженно озирались вокруг, но Леопарда нигде не было. Не дожидаясь своих спутников, он исчез в трюме корабля. Вишневски метнулся за ним, успев поймать лучом фонаря его удаляющуюся фигуру. Штрауд схватил единственную оставшуюся кирку — вторую унес с собой Леонард.

Штрауд догнал Вишневски в тот момент, когда свет фонаря заплясал на спине Леонарда, увлеченно крушившего оказавшуюся перед ним переборку. Давалось ему это легко, и когда Леонард в очередной раз занес над головой кирку вместе с пронзенной ею большой костью, переборка неожиданно рухнула, и посыпавшаяся из-за нее лавина человеческих костей погребла под собой пронзительно вскрикнувшего ученого.

Штрауд и Виш бросились на помощь, пытаясь вытащить его из-под груды костей.

— Помог-и-и-и-ите!

Трюм отозвался раскатистым эхом, и в тот же момент Штрауд увидел, как что-то прыгнуло на спину Вишневски. Мохнатое, многоногое, с полыхающими во тьме красными глазами, длинные острые когти и зубы яростно скребут плотную ткань защитного костюма. Штрауд размахнулся и мощным ударом кулака сбросил тварь со спины Вишневски, перчатка от соприкосновения с нею пыхнула светящимся дымком Штрауд без промедления нанес удар киркой, но тварь увернулась и проворно скользнула в темноту. Вторая такая же тварь, резво проскакав по костям, вцепилась в шлем Леонарда. Виш выхватил из кучи здоровенную берцовую кость и изо всех сил ткнул ею в тварь, расплющив ее о переборку. Третья тварь вскочила Штрауду на плечо и рвала зубами ворот костюма, добираясь до горла. Штрауд с отвращением сжал ее тощую шею и, держа на вытянутой руке, вонзил в нее кирку. Тварь взорвалась языком ослепительного пламени, которое не жгло ничего, кроме нее самой, и перепуганный Штрауд бросил ее на землю. Ни капли крови — только вспыхнувшее и тут же потухшее пламя да кучка пепла, напоминавшая очертания только что нападавшего на него живого существа.

— Господи Иисусе! — Виш расшвыривал тяжеленные кости и черепа, помогая Леонарду выбраться на волю.

— Эй, наверху! Вы видели? Вы нас видите? — тщетно взывал Штрауд, не получая ответа. — Связь прервана! Надо уходить отсюда, доктор Вишневски. Отступаем!

— Согласен, — откликнулся тот. — Доблесть начинается с мудрости. Возвращаемся!

Леонард успел немного прийти в себя, и они стали подниматься наверх тем же путем, что пришли. Вокруг них стоял неумолчный скребущий крысиный шум, издаваемый когтями подземных созданий, нападение которых они только что отразили. Штрауд опасался, что перед полчищами этих тварей они окажутся беззащитными, а при мысли о том, что те несколько самых смелых, что отважились вступить в схватку с людьми, порвали на них костюмы и подвергли угрозе заражения смертоносным микробом, таившимся здесь среди трупов буквально тысяч и тысяч древних предков, его охватил настоящий страх.

— Что это за мерзость такая? — спросил на ходу Леонард.

— Черти какие-нибудь, — с трудом переводя дыхание, предположил Виш. — Младшие демоны на побегушках у более могущественного дьявола.

— Демоны! — всхлипнул от удивления Леонард. — Демоны, охраняющие древний корабль от всякого, кто посмеет только приблизиться… А мы-то полезли внутрь, переборки стали ломать… О, Боже!

— Да поскорее же, вы! — воззвал Штрауд, оглядываясь через плечо в темноту, где мелькали тысячи пар горящих красных глаз. От их количества и беспрерывного мельтешений кружилась голова, и за каждой парой глаз была обезьяно-крыса с шестью лапами, жуткими когтями и скрежещущими зубами. Неужели эти демоны питались людьми, чьи кости обнаружили ученые? Кто был в этой принесенной в жертву команде корабля, навечно погребенного в земле?

Штрауд, прикрывавший их отступление и готовый отпугнуть красноглазых преследователей, заметил, что Виш крепко прижимает к груди несколько захваченных с собой костей, а Леонард стиснул в кулаке что-то похожее на свиток пергамента. Защитные костюмы на всех троих были в многочисленных рваных прорехах. В трюме этого диковинного корабля, населенного призраками и духами, они потеряли два фонаря и кирку.

Во время короткой передышки неподалеку от выхода из туннеля они провели летучее совещание и договорились, что будут объяснять все с ними случившееся обвалом земли в склепе. Рассказывать в данный момент об исходящей из корабля демонической силе, могущественной настолько, чтобы воздействовать на человеческий разум, они посчитали преждевременным. Штрауда, однако, очень тревожило то обстоятельство, что природа неведомых тварей и контакт ученых с ними порождали вполне реальную возможность того, что они все умрут, унеся с собой в могилу всю полученную информацию. Неужели они, как и другие жертвы, превратятся теперь в ходячие трупы? Ведь еще до их спуска в шахту по городу пошли слухи о том, что больницы быстро заполняются все новыми пострадавшими от неизвестной болезни. Если так, то они просто обязаны как можно скорее изложить собранные сведения в письменной форме.

Штрауд, однако, пока не замечал в себе никаких признаков физического недомогания или ослабления умственных способностей. И все же, как в случае с Вайцелем, недуг мог подкрасться постепенно и медленно, исподволь овладевая его разумом. Одной только мысли об этом было достаточно, чтобы испугать даже Абрахама Штрауда.

— Если я превращусь в зомби, позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы прекратить мое существование, — сухо и непререкаемо обратился он к двум своим коллегам по пути к дезинфекционной камере, куда они направлялись под восторженные крики собравшейся на поверхности толпы.

Виш и Леонард согласились, но только при условии, что он окажет им такую же услугу.

Дождь все еще продолжал моросить, и серенькая кисея влаги, опускаясь на защитные костюмы ученых, тут же по каким-то непонятным причинам испарялась туманным облачком, резко пахнувшим серой.

Виш так и не расставался с унесенными с корабля костями, и кости также исходили каким-то таинственно противоестественным паром. Заметив это, Леопард поспешно сунул за отворот защитного костюма свиток пергамента, чтобы уберечь его от дождя и не дать изойти зловонным дымом.

В дезинфекционную камеру им пришлось заходить по одному, поскольку размерами она была не больше телефонной будки. Первым, бережно обнимая охапку костей, вошел Виш. Иррадиационный душ длился недолго и оказался совершенно безболезненным, по другую сторону кабины доктора Вишневского ожидал лаборант со сменой одежды, поскольку защитный костюм после обработки надлежало упрятать в установленный в камере плотно закрываемый ящик. Вслед за Вишем, уже без умолку сыпавшим возбужденной скороговоркой по другую сторону дезинфекционной камеры, под иррадиационный душ встал Леонард. Борясь с вдруг нахлынувшей усталостью, Штрауд с вожделением думал о самом обыкновенном душе, мечтал о быстрых струйках простой теплой воды и терпеливо ждал, когда Леонард закончит процедуру. Однако тот все не появлялся — даже после того, как лаборант распахнул выходную дверь. Из камеры его пришлось выносить на руках. Потрясенный Вишневски застывшими в ужасе глазами смотрел, как Леонарда укладывают на носилки. Штрауд, набрав полную грудь воздуха, шагнул в кабину.

Там он, согласно инструкции, снял защитный костюм и повесил его на специальную вешалку. В кабине был также предусмотрен «рукав», через который костюм после бомбардировки излучением следовало отправить в предназначенный для использованной одежды ящик. Штрауд начал чувствовать себя словно засунутое в микроволновую печь лакомое блюдо — хитроумное устройство беспощадно выжигало бактерии на его кожном покрове, в порах и волосах, оставляя слой белой пыли — мертвые клетки — на всем теле. Поеживаясь от зудящего жжения, он смахнул запорошившую глаза белую пудру обсыпанной белой пудрой ладонью. Мозг его разрядами молнии пронзала неописуемо страшная боль.

Команда, которая следила с поверхности за их попыткой проникнуть на корабль, была, видимо, серьезно встревожена перерывом в связи и решила поэтому исключить даже малейший риск. Через дезинфекционную камеру должны были пройти не только сами ученые, но и все принесенные ими из-под земли предметы: пергамент Леонарда, кости, захваченные Вишневски, и кирка Штрауда.

И даже стальная пластинка в моей голове, подумал Штрауд, когда радиоактивное излучение начало волнами колотить, распирать ему череп. Несколько минут назад он страшно испугался за Леонарда, сейчас он стал бояться за самого себя. Череп его вдруг взорвался сиянием, столь брызжуще ярким, что ослепленный Штрауд провалился в черную бездну беспамятства и потерял сознание. Открывший выходную дверь лаборант едва успел подхватить рухнувшего ему на руки Штрауда. Тот, с омертвевшим лицом и выпученными глазами, выглядел вылитым зомби.

Вишневски, взглянув на него, внезапно вздрогнул, прижатый к груди ворох костей разлетелся в разные стороны. Вцепившись в выпавшую из рук Штрауда кирку, Виш в неистовой ярости занес ее над головой, целя Штрауду прямо в сердце, — но подоспевший полицейский успел заученным ударом резиновой дубинки послать его в глубокий нокаут.

Все трое ученых, дерзнувших проникнуть на погребенный под землей корабль призраков, пали жертвой охранявшего его заклятья.

 

Глава 4

Несмотря на очевидную дородность и кажущуюся неповоротливость, движения сэра Артура Томаса Гордона отличались неожиданной быстротой. В одно мгновение он пробежал от своего лимузина до автомобиля комиссара Джеймса Натана, где последний отчаянно пытался разобраться во внезапно возникшей критической ситуации. Посвященный в рыцари королевой Англии, сам пробивший себе дорогу в жизни и добившийся нынешнего положения после того, как его лихой папаша промотал все фамильное состояние. Гордон не привык пасовать ни перед кем, кто бы там ни был. Он проник в ближайшее окружение Натана, подкупив помощника комиссара Перкинса, осведомлявшего его о каждом шаге Натана, и теперь Гордон задумал использовать обращение за помощью к этому шарлатану Штрауду против самого комиссара. Для достижения своих целей Гордон уже испробовал все обычные средства — обзвонил чуть ли не каждое официальное лицо города, включая мэра. И теперь вот должен был торчать здесь и наблюдать за всей этой комедией, а работы на стройке тем временем приостановились Бог знает на сколько дней. Убытки ему грозили астрономические.

— Ну, что, Натан? Может быть, все-таки прислушаетесь к разумным доводам? Смотрите, чего вы добились своим водевилем. Смех один! Теперь, надеюсь, с вас хватит?

— Помолчите, Гордон!

— Помолчать? Мне? Я должен еще и молчать?

— Вы что, не слышали, что я сказал? Со всех сторон к комиссару полиции и пытавшемуся испепелить его взглядом сэру Артуру тянулись телеобъективы и микрофоны взбудораженных репортеров. Последние осыпали их градом вопросов;

— Что собираетесь предпринять, сэр Артур?

— Кроме группы Штрауда, кто-нибудь еще изъявлял желание спуститься в шахту?

— Теперь вы взорвете всю стройку?

— Комиссар Наган! Уступит город требованиям сэра Артура?

— Уберите от меня этих чертовых репортеров! — рявкнул комиссар своим полицейским.

Те, выстроившись в цепь, стали оттеснять журналистов, уже переключивших все свое внимание на Штрауда, Вишневски и Леонарда, которых одетые в защитные костюмы лаборанты везли на каталках к машинам «скорой помощи». Еще один лаборант зашел в дезинфекционную камеру и вынес оттуда снятую тремя археологами защитную одежду. Прорехи на ней были видны невооруженным глазом, и Натан, подозвав к себе лаборанта, лично осмотрел повреждения на костюмах. Выглядели они так, словно были оставлены острыми зубами каких-то животных — то ли землеройками, то ли норками.

— Что за мерзость там завелась? — громким шепотом обратился Натан к патрульному полисмену, своему одногодку и старому другу, Гарри Бейкеру. Гарри никогда не предпринимал ни малейшей попытки продвинуться по служебной лестнице, во-первых, потому, что ему страшно нравилась его работа, а главным образом, из-за того, что он, как огня, боялся ответственности и связанных с ней забот и хлопот. Очень умная позиция, неоднократно одобрял его Натан с некоторой даже завистью. Гарри обернулся к комиссару и с недоуменным и растерянным видом ответил вопросом на вопрос:

— Слушай, Джимми, а что вообще здесь происходит?

— Я и сам хотел бы знать, Гарри… Очень хотел бы, — сокрушенно покачал головой Натан и громко окликнул застывших в выжидательной позе санитаров.

— Давайте, давайте, быстренько доставьте этих троих в больницу Святого Стефана, проверьте там, чтобы они обязательно попали к доктору Клайн. Она из эпидемиологического центра.

Сейчас, стоя рядом с Гарри под дождем, в темноте, прорезаемой лишь лучами полицейских прожекторов, внутри установленного патрульными ограждения, перекрывшего улицы, Натан ощутил прилив энергии. Все как в доброе старое время. Будто он вновь стал обычным детективом. Натан ужасно тосковал по оперативной работе, ему до смерти надоело иметь дело с такими субъектами, как Гордон. И не меньше надоело отношение к нему окружающих, изо всех сил старающихся перещеголять друг друга в подобострастии и подхалимстве. Вот чего старина Гарри никогда не умел делать. Все-таки славно, что есть еще люди, которые никогда себе не изменяют…

Неизвестно откуда появившийся Лойд Перкинс угодливо семенил рядом, суетливо пытаясь накрыть Натана просторным зонтом. Натан, раздраженно отпихнув помощника, процедил сквозь зубы:

— Да перестаньте же путаться под ногами, Лойд. Но тут на его пути встал стеной Артур Гордон, вид у него был весьма воинственный, в уголках рта пузыристой пеной закипала слюна.

— Я сию же минуту приказываю моим людям немедленно приступить к работе! — выпалил он.

— Ну уж нет, не выйдет, Гордон. Вновь подскочивший к комиссару Лойд Перкинс страстно зашептал прямо ему в ухо:

— А может, пусть делает что хочет… Ему же хуже будет…

— Заткнетесь вы когда-нибудь, Лойд? — свирепо рявкнул Джеймс Натан и нарочито слащаво обратился к Гордону:

— А теперь послушайте меня, Гордон, дружище, и слушайте хорошенько, потому что повторять я не намерен…

— Да вы хоть представляете, с кем разговариваете? — возмущенно перебил его Гордон.

— С ослом королевским, с болваном толстозадым, вот с…

— А сами-то вы кто такой?!

— Я-то шеф полиции города Нью-Йорка! Теперь поняли, черт бы вас побрал?

Гордона нескрываемо трясло от злости. Он не привык к подобному обращению. На какое-то мгновение показалось, что он вот-вот взорвется.

— Вы не смеете со мной так разговаривать!

— Все? — расхохотался ему в лицо Натан. — Слушайте, тупица вы толстозадый, ни ваши деньги, ни ваше влияние не могут изменить того факта, что здесь приказываю только я.

— Я ведь легко могу устроить так, что вы, мистер, быстренько полетите со своей должности, будьте уверены!

— Да пошли вы к черту, Гордон! Ни этот город, ни решения, от которых зависит судьба его жителей, не в вашей власти, и уж сделайте мне одолжение, если только вы или кто-нибудь из ваших людей подойдет к этому треклятому котловану…

— То что?

Натан вцепился в лацканы шикарного пиджака Гордона и опрокинул его спиной на мокрый капот черного лимузина.

— Тогда я отволоку тебя в суд, и уж там ты у меня покрутишь своим толстым задом, как на сковородке, — низко склонившись над поверженным противником, прорычал комиссар. — Понял меня, англичашка паршивый?

Перкинс цеплялся за Натана, пытаясь оттащить его от Гордона. Наконец, комиссар, тяжело дыша, выпустил беспомощно барахтавшегося финансиста и отвернулся. Рабочие Гордона наблюдали за этой сценой с самым заинтересованным вниманием, явно надеясь, что их босс теперь уж получит давно заслуженную трепку.

Перкинс поднял из грязи шляпу Гордона и услужливо протянул ее хозяину. Натан резким тоном подозвал его к себе и забрался в свой автомобиль. Перкинс уселся напротив, горестно качая головой и не смея поднять глаз на комиссара. Натан приказал водителю ехать в больницу Святого Стефана.

Лимузин медленно покатил сквозь строй неохотно расступающихся репортеров и многочисленных зевак.

— Выпьете, комиссар? — нерешительно спросил Перкинс, открывая встроенный в салоне автомобиля бар.

— Нет, и вам запрещаю, Лойд. Вы по-прежнему полисмен, кем бы вы там еще ни стали, и находитесь при исполнении служебных обязанностей.

Перкинс стиснул горлышко бутылки, потом, взяв себя в руки, осторожно поставил ее обратно в бар.

— А вы здорово поставили Гордона на место, комиссар.

— А как насчет вас, Перкинс? Ваше-то где место, а?

— Что вы этим хотите сказать?

— А я этим хочу сказать то, что заметил, как вы пляшете вокруг Гордона. Видно, платит он вам неплохо, а, Лойд?

— Постойте, постойте, комиссар…

— Вот что я вам скажу, Лойд. Мы с вами еще потолкуем… потом… когда покончим со всей этой заварухой…

Больница Святого Стефана располагалась в самом центре Манхэттена и, помимо этого преимущества, славилась самым лучшим и современным оборудованием, медицинской техникой и особо — травматологическим отделением. Поэтому она-то и была выбрана эпидемиологическим центром в качестве базовой для группы его специалистов, направленных для изучения редкой и необычной болезни, которая приводила в кому все новых и новых жителей Нью-Йорка. Возглавляла группу доктор Кендра Клайн, которая в Нью-Йорке остановилась в отеле «Бельвю», что для врача на этой земле само по себе служит лучшей рекомендацией. Она углубленно работала в области биологии клетки и вирусологии и совершенно отгородилась от светской, как принято называть, жизни. В тридцать шесть лет у Кендры Клайн не было ни мужа, ни детей, да и перспектив на появление того либо других не намечалось, что куда больше удручало ее родных и друзей, нежели ее саму. Всю страсть души Кендра отдавала работе, и, когда ее назначили в эпидемиологический центр Атланты, она сочла, что мечта всей ее жизни исполнилась.

Она уже не раз выезжала во многие районы страны, где отмечались вспышки инфекций, в том числе «болезни легионеров» и абсолютно новой разновидности ветряной оспы, пришлось ей проводить и широкие региональные исследования распространения гонконгского вируса. Однако руководить группой Кендре довелось впервые, и сейчас она пребывала в крайней тревоге, так как с подобным тому, что происходило в Нью-Йорке, ей на протяжении всей врачебной карьеры сталкиваться еще ни разу не приходилось. Кендра и представить себе не могла, что думает ее начальство в Атланте, читая доклады, которые она ежедневно передавала туда по телефаксу Исправно снабжала она центр и образцами крови и серозной жидкости, которые в герметичной металлической упаковке доставлялись в Атланту реактивными самолетами ВВС США. Доктор Клайн также подготовила все необходимое для отправки образцов патологоанатомических исследований, поскольку была уверена, что в течение ближайших нескольких часов скончаются один или более из ее пациентов Сейчас ей сообщили, что ожидаются еще три пострадавших, двое в коме и один в шоке. Это была группа археологов в полном составе, отважившихся проникнуть к источнику всех нынешних бед, откуда, по-видимому, и распространялась неведомая болезнь. Доктор Клайн пыталась лично пробиться к очагу инфекции, но наткнулась на решительный запрет властей, и с тех пор между ними шла необъявленная война. Доктору Клайн были крайне необходимы образцы непосредственно с места происшествия, и ради них она была готова идти на любой риск. И если власти не пойдут навстречу ее требованиям, она со своими помощниками Томом и Марком все равно проберется туда под покровом ночной темноты. Сейчас, однако, главную заботу составляла подготовка к приему новых пациентов. Только за последние четыре часа в эту и другие больницы по всему городу поступило множество пострадавших; что бы ни представляла из себя эта страшная зараза, она за короткое время успела собрать обильный урожай.

— Читали про этого парня Штрауда? — спросил Кендру ее помощник Марк Уильямс, с которым они несли сейчас свою аппаратуру в приемный покой.

— Что-то читала, в «Нэшнл инкуаирер», по-моему…

— А они не из слабонервных, Штрауд и эти двое.

— Похоже, что так.

Они вошли в приемный покой как раз в тот момент, когда один из пациентов спрыгнул со стола, изрыгая брань и угрозы. Размахивая непонятно как попавшим ему в руки скальпелем, он пронзительными воплями отгонял от себя наседавших на него чертей. Кендра поначалу приняла его за наркомана, но потом узнала в нем человека, которого недавно видела на экране телевизора. Это был один из археологов, спускавшихся в котлован. Она находился в сознании, но совершенно бессвязная речь выдавала, что он утратил рассудок и был очень опасен.

Кендра услышала, что комиссар Джеймс Натан, тщетно пытавшийся утихомирить разъяренного пациента, называет его доктором Вишневски. Тот же сделал неуклюжий выпад скальпелем, ухитрившись тем не менее располосовать комиссару пальто. Двое полисменов сумели наконец скрутить и свалить Вишневски на пол.

— Меня принесли в жертву! Они принесли меня в жертву дьяволу! Мерзавцы! Все негодяи! Прочь! Прогоните их! Вот они! Вот они по мне ползают!

— Да вколите же ему успокаивающее! — взмолился Натан, пытаясь перекричать истошные вопли Вишневски — Нет! Никаких успокаивающих! — решительно вмешалась Кендра — Наденьте на него смирительную рубашку! Только никаких лекарств!

Марк руководил непростой процедурой, в ходе которой и потом, уже будучи облаченным в смирительную рубашку, доктор Вишневски плевал в окружающих и не оставлял попыток укусить кого-нибудь из них.

Натан поспешно попятился от него и признался доктору Клайн:

— Подумать только, что это тот самый доктор Вишневски, которого мы так хорошо знали и любили. Кошмар какой-то… Да еще и Штрауда пытался убить киркой… К счастью…

— Это и есть Штрауд? — спросила Кендра, переводя взгляд на крупную фигуру Абрахама Штрауда, неподвижно, как труп, распростертого на каталке рядом с доктором Леонардом, также застывшим в зловещем безмолвии. — Не уверена, что не предпочла бы видеть их в состоянии Вишневски, нежели вот… такими. Смотреть больше не могу, как эта… эта… болезнь превращает сильных и здоровых мужчин в безвольные и беспомощные существа.

— Да уж, Виша таким не назовешь… Это точно.

— Мне нужно посмотреть электрокардиограмму и энцефалограмму Вишневски, взять на анализ кровь, мочу и серозную жидкость… Попробую определить, что с ним стряслось.

— А какие-нибудь специальные тесты на отклонения в психике вы провести можете?

— Боюсь, что нет.

— Тогда, скорее всего, все ваши анализы дадут нуль без палочки.

Кендра нахмурилась и крепко потерла затылок.

— Вы даже не представляете, как забиты все наши изоляторы. Число заболеваний растет — и все более быстрыми темпами. Так что мы должны все проверить, испробовать всевозможные методы… Что вновь возвращает нас к необходимости получить образцы воздуха, воды и почвы из котлована. Вы что-нибудь предприняли в этом направлении?

— Конечно. Еще до того, как они спустились. Мой помощник должен был передать их вашим людям.

— Отлично. Возможно, теперь мы получим кое-какие ответы.

— Вы уж постарайтесь. А что касается Вишневски, то он, конечно, по-настоящему опасен. Сначала Штрауда пытался убить, теперь вот меня. Похоже, ему все время мерещится что-то…

— Да, я обратила внимание. Типичное бредовое состояние.

— Как только вы закончите с вашими анализами, мы переведем его в специально оборудованный номер в «Бельвю». Я позабочусь, чтобы все было в лучшем виде.

— Хорошо… если так нужно. И большое спасибо за образцы.

— Ну, это-то как раз было легче всего.

— Да, я застала по телевизору кусочек вашей… беседы с Гордоном.

— И не говорите! Мэр Лими еще задаст мне за это.

— Ну, ладно. Еще раз спасибо, пора приниматься за дело.

Кендра тут же распорядилась отвезти Штрауда и Леонарда в изолятор и подключить аппаратуру. Натан смотрел вслед удалявшейся по коридору доктору Клайн и думал о том, сколько же в этой темноволосой женщине твердости, выдержки и красоты. Она тем временем продолжала энергично командовать:

— Времени в обрез! Немедленно в изолятор! И помните о мерах предосторожности, ребята! Давайте, давайте!

У Натана накопилась тысяча вопросов к безмолвным Штрауду и Леонарду и еще тысяча вопросов к бушующему Вишневски… ни на один из которых, как он предполагал, ответа не будет.

Комиссар повернулся и решительно вышел из больницы. Усевшись в ожидающий его лимузин, налил себе и залпом проглотил хорошую порцию неразбавленного виски. Взял телефонную трубку и набрал служебный номер мэра. В этот самый момент, как всегда некстати, объявился Перкинс, и Натан шуганул своего помощника грубоватым окриком:

— Оставайтесь там, Лойд. У меня секретный разговор.

Этот удар он должен был принять на себя один, без посторонних ушей.

— Думаю, наши новости вам известны? — спросил он мэра Билла Лими.

Лими, хитрый ирландец и прирожденный политикан до мозга костей, был, как обычно, сдержан и уклончив.

— Что говорят врачи из эпидемиологического центра? Нашли что-нибудь?

— Они делают все, что могут, Билл.

— Должен сказать, Джим, что, с моей точки зрения, ты и твои друзья археологи выглядели сегодня малость глуповато и очень смешно.

— Вот спасибо так спасибо, Билл. До самой смерти не забуду.

— Зачем ты затеял свару с Гордоном, да еще перед телекамерой, Джимми? Такие вещи никогда еще никому не помогали.

— Мэр… Билл, Вишневски обезумел, Леонард и Эйб Штрауд в коме. Что будет твориться в городе, если Гордон усугубит ситуацию?

— Гордон пользуется сильным влиянием в этом городе, Джимми. Я тебя не раз предупреждал.

— Настолько сильным, мистер мэр, чтобы удалить меня с поля?

— Какого черта, Джим, мы здесь не в футбол играем.

— Да, сэр. Скорее в «Монополию», я угадал… сэр? Мэр долго молчал.

— Нам придется разрешить людям Гордона возобновить работу. Речь идет о множестве рабочих мест, Джимми.

— Если оставить все как есть, Билл, на каждого рабочего Гордона придется по такому бедолаге, как Штрауд и Леонард, которые будут в отключке прикованы к больничной койке.

— Ну, не надо, Джим, пожалуйста. Ты же сам знаешь, что человек в коме не может голосовать.

— Хотя если найти способ доставить его к избирательной урне…

Мэр добродушно рассмеялся.

— Ну, ладно, Джим. Давай приезжай ко мне. Гордон явится с минуты на минуту, и я собрал муниципальный совет на экстренное заседание, куда пригласил и всех своих консультантов. Попробуем как-нибудь уладить это дело.

— Ах, ну да, конечно… уладить.

— А вот этого не надо, Джим. Мне Гордон нравится не больше, чем тебе, поверь мне. Но только, Джим, ты и сам знаешь, как проигрывают выборы из-за самых обычных пустяков, вроде опозданий поездов или плохой погоды, как будто мы ею можем управлять… И эта… эта эпидемия лишь еще одна такая же не зависящая от нас неожиданность…

— Да, ведь в этом же году предстоят выборы, что может быть важнее!

— Если меня скинут, Джим, то и тебе не удержаться. Так что избавь меня, пожалуйста, от высокопарной чепухи.

— Да, сэр.

— И захвати с собой Перкинса.

Едва сдерживая себя, Джеймс Натан некоторое время молчал, до боли стиснув зубы, потом ровным бесстрастным голосом произнес:

— Мы сию же минуту выезжаем, ваша честь.

— Вот и молодец, Джим… Пока.

 

Глава 5

Абрахам Штрауд очнулся от нестерпимой боли в затекшей шее и спине и прислушался к тихому жужжанию электрокардиографа. Они с аппаратом находились в больничном изоляторе, где в два ряда по тринадцать коек лежало двадцать шесть неподвижных тел.

Штрауд присмотрелся к соседу справа. Застывший и бледный, он напоминал труп. На мгновение Штрауду показалось, что он попал в морг, но ровный гул электрокардиографов, тут и там установленных у коек зомби, успокоил его. Слева от себя Штрауд вдруг узнал профиль человека, которого видел в Египте в хрустальном черепе. Саймон Альберт Вайцель. От неожиданности Штрауд даже сел в койке, обнаружив при этом, что весь опутан проводами и трубками, соединяющими его с хитроумными приборами и капельницами. Пластиковые мешки на последних напоминали нависших над ним с обеих сторон невиданных летучих мышей.

В полной растерянности Штрауд пытался собраться с мыслями, гадая, что привело его сюда к полумертвым жертвам этого… этой штуки в котловане.

Ясно, что на него плохо подействовало пребывание в дезинфекционной камере. Ослепительно сверкающее сияние, ударившее в стальную пластинку в черепе Штрауда, привело его в ступор. А окружающие посчитали, что его постигла несчастная участь других пострадавших, что он заразился той смертельной болезнью, которую распространяет это нечто, притаившееся на мертвом корабле.

Озираясь по сторонам, Штрауд заметил, что только его кардиограф регистрировал более или менее нормальную работу сердца — на остальных экранах светились почти идеальные прямые линии. Он сорвал с себя провода, тянущиеся к аппарату, и зеленая осциллограмма исчезла. Штрауд освободился также от трубок капельниц и спустил ноги на пол, оказавшись лицом к Вайцелю. Он подошел к нему, к этой первой жертве неведомого, терзаемый множеством неразрешимых ответов.

— Так это вы, — прошелестел Штрауд, с трудом проталкивая слова через пересохшее и саднящее горло.

Вайцель лежал словно окаменевший, не реагируя на его голос. Веки его были плотно сомкнуты — как, впрочем, и у всех других пациентов в изоляторе. Очевидно, сестра прошла вдоль рядов безмолвно застывших тел и одетой в перчатку рукой закрыла им глаза. Штрауд вспомнил это ощущение, кто-то и ему опустил веки, пока он лежал в таком состоянии. К счастью, не совсем в таком, как оказалось.

— Что с вами случилось, Вайцель? И что сейчас происходит?

Глаза Вайцеля открылись так стремительно и неожиданно, что Штрауд отпрянул. Но недостаточно быстро, и левая рука Вайцеля взметнулась вверх, ледяные пальцы мертвой хваткой вцепились в горло Штрауда.

За стеклом, отделявшим изолятор от соседнего помещения, повскакали со своих мест и засуетились какие-то люди. Штрауд, едва дыша, позвал на помощь, и кто-то в белом халате закричал ему по внутренней связи:

— Вы только что очнулись! Успокойтесь, все в порядке, успокойтесь же! Что это вы там вытворяете со своим соседом? Сейчас же отпустите его!

Теперь уже и правая рука Вайцеля тянулась к горлу Штрауда, тело старика извивалось и содрогалось, толчками отрываясь от койки, белки глубоко закатившихся под лоб глаз окрасились в жуткий зелено-синий оттенок с металлическим отливом.

Штрауду наконец удалось оторвать душившую его руку от горла, кашляя и хватая ртом воздух, он продолжал звать на помощь. Сводившая тело Вайцеля судорога перекинулась на его лицо, исказив его в страшную гримасу, и тут откуда-то из его груди послышался голос.

Губы Вайцеля оставались неподвижными, как у мертвеца, но голос рвался из его тела сотрясшими его каждый раз пузырями, подобно икоте, по губам Вайцеля побежала омерзительная бурая жидкость. Противоестественный голос звучал из самой глубины его грудной клетки. Но голос не принадлежал Вайцелю. Штрауд почему-то твердо знал это, хотя и никогда раньше не встречался с этим стариком, ничего человеческого в доносившемся до Штрауда голосе не было. Он исходил из корабля и через тело Вайцеля грозил Штрауду. Желаемый эффект был достигнут — Абрахам был действительно потрясен, волосы на голове встали дыбом, по всему телу бежали мурашки.

— Прочь с моей дороги, Эшруад!

— Боже! выдохнул Штрауд, изо всех сил пытаясь взять себя в руки. — Кто ты?

— Изыди. Эшруад!

— Меня зовут Штрауд!

— Тебе не обмануть меня, Эшруад.

— Кто ты, кто?

— Прочь с дороги! Беги, Эшруад, беги!

— Да кто же ты, черт побери?

— Тот, кому принадлежит живое.

— Живое?

— Живое есть моя пища.

— Кто ты?

— Тот, кто отнимает жизнь у живого.

— Ты дьявол? Сатана?

Тело Вайцеля затряслось в раскатах злорадного хохота. Гнусные гортанные звуки которого исторгли вспенившуюся бурую жидкость, которая сначала струйками потекла по губам старика, а потом вдруг забила фонтаном. Штрауд успел отскочить, и ядовитый поток не попал в него, залив простыни койки, на которой он до того лежал, и запятнав пол омерзительными лужицами. Бурая слизь, соприкасаясь с воздухом, выделяла газ, распространявший резкое зловоние. Она подобно кислоте разъедала простыни и линолеум пола и источала острый тошнотворный запах земли, древней и глубинной земли, разлагающейся тины, гниющего болота и серы.

В изолятор уже спешили врачи в защитных костюмах, и Штрауд, прижав Вайцеля к койке, прорычал:

— Кто же ты, черт бы тебя побрал? Кто ты, говори!

В ответ у него в мозгу прошелестело:

— Я все и каждый… легионы… армии… Я все и каждый…

— Сукин сын! — Вне себя от ярости Штрауд сдавил хрустнувшее под его пальцами горло Вайцеля.

Врачи едва оторвали Штрауда от задушенного им Вайцеля. В ходе скоротечной схватки Штрауд вместе с парой санитаров очутился на полу. Остальные внезапно замерли, в ужасе уставившись на Вайцеля. Тело старика оторвалось от койки, паря в воздухе, конвульсивно дернулось и рухнуло на простыни. Идеальная прямая на экране кардиографа свидетельствовала, что он мертв.

— Проклятье! Проклятье! Проклятье! — отчаянно прокричал из-под одного из защитных шлемов женский голос. Врач подошла к Штрауду и всхлипнула:

— Какого черта вы здесь натворили!

— Вы же слышали голос, — недоумевал Штрауд. — Сами же видели…

— Ничего мы не слышали.

— И ничего не видели, — добавил кто-то из врачей.

— Но только что со мной говорил голос из тела этого старика.

— Галлюцинации, — облегченно констатировал один из врачей. — Такое нередко случается при выходе из комы, доктор Клайн.

— Доктор Штрауд, — успокаиваясь, обратилась она к нему. — Я доктор Кендра Клайн из эпидемиологического центра Атланты. Вам, возможно, буде г интересно узнать, сэр, что вы единственный из всех пациентов, кто пришел в себя. А вот Саймон Вайцель, как вы можете убедиться, взглянув на ленты мониторов, так и не приходил в сознание ни на секунду, а потому вы и не могли с ним беседовать.

— Но я вовсе не с Вайцелем говорил.

— Вы успокоились, доктор Штрауд? Как по-вашему, санитарам можно вас отпустить?

— Да, конечно. Сделайте одолжение, дайте мне встать.

Поднявшись на ноги, Штрауд указал па перепачканные простыни и напоминающие цветом табачную жижу пятна на полу.

— Пусть ваши лаборанты определят состав этого вещества, доктор Клайн, только будьте с ним очень осторожны.

— А что это такое? — поинтересовался один из врачей.

— Вайцель изрыгнул перед смертью. Какая-то эктоплазма, вероятно.

— И вы хотите, чтобы мы вам поверили? — усмехнулась доктор Клайн.

Штрауд посмотрел прямо в ее глубокие и пытливые серые глаза, спрятанные за толстым стеклом защитной маски. Красивая женщина, мысленно отметил он.

— Можете верить или не верить, дело ваше. Но одно я вам гарантирую, доктор Клайн.

— Что именно?

— Вы не найдете другого объяснения тому, как это сюда попало. Ладно, а теперь я пошел.

— Не думаете же вы, доктор Штрауд, что мы вас отпустим без обследования.

Штрауд вновь пристально взглянул ей в глаза.

— Обследование? У меня нет времени побыть для вас подопытным кроликом, доктор Клайн.

— Но мы вас можем и удержать здесь, если придется.

— Правда? И каким же, интересно, образом?

— С помощью моих людей. Дюжие санитары угрожающе шагнули к Штрауду, окружая его плотным кольцом.

— Ну, ладно, ладно, — сдался он. — Но только анализы крови и серозной жидкости, и на этом все… Мне надо поторопиться в музей, помочь доктору Вишневски и док гору Леонарду, если мы действительно хотим справиться с этим… с этой… штукой.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости относительно доктора Вишневски и доктора Леонарда… — нерешительно начала Кендра Клайн.

— Нет, о Господи, нет! — перебил ее Штрауд, он даже не хотел этого слышать. — Скажите, что они живы!

— Доктор Леонард находится здесь. — Кендра указала на недвижимое тело на последней из тринадцати коек, стоящих вдоль стены стерильно чистого изолятора. — В глубочайшей коме, как и вы совсем недавно. Мы можем лишь надеяться…

— А доктор Вишневски?

Она тяжело вздохнула, даже толстое стекло маски не могло скрыть огорченного и озабоченного выражения ее лица.

— Доктор Вишневски взят под стражу и…

— Под стражу?!

— Дерзкое нападение, — объяснил стоявший рядом врач.

— Вишневски? Не может быть! Это же безумие! Доктор Клайн увещевающим тоном произнесла:

— Он пытался убить вас киркой. Говорю же вам, что эта инфекция, какого бы происхождения она ни была…

Не дослушав, Штрауд подошел к Леонарду. Глядя на распростертое тело несчастного, он спросил:

— А где держат Вишневски?

— «Бельвю», под замком в специально оборудованной палате для буйных.

Штрауд перевел дыхание, пытаясь предугадать все далеко идущие последствия их вторжения в котлован. Там, должно быть, полно спор этой… этого создания, а похожие на крыс маленькие дряни позаботились о том, чтобы заразные бактерии монстра проникли сквозь защитную одежду в их тела.

— Мы должны узнать, что вывело вас из комы, доктор Штрауд. Чтобы помочь страждущим, число которых удваивается и утраивается с каждым часом.

— Ну уж, полегче… Я ведь не ниспослан вам за ваши молитвы…

— Это-то очевидно! Но инфекция стремительно распространяется…

— Сколько же я был без сознания?

— Шестнадцать часов.

— О, Господи! Мне нужно идти.

— Вы нам нужны здесь, доктор Штрауд.

— Нет, я нужен там, в котловане.

— Вы что, с ума сошли? Вам к нему и близко подходить нельзя, во всяком случае, пока мы не установим возбудителя эпидемии.

— Ах, возбудителя… А что, если я скажу вам, что медицинское обследование его не найдет, доктор? Допустим, что этот эпизод выходит за пределы нашей человеческой медицины и техники, а? Допустим, я скажу вам, что он сверхъестественного происхождения, тогда что?

— Тогда я должна попросить вас оставаться под нашим наблюдением. Этот… эта штука лишила Вишневски рассудка. И может случиться, что вы совладали только с комой, но не с безумием.

— Хорошо, — уступил Штрауд. — Начинайте ваше обследование, только поскорее. Но потом я уйду, а сейчас ради Бога выпустите меня из этого лагеря смерти… и еще, сделайте все возможное, чтобы помочь доктору Леонарду.

— Спасибо, что согласились, — обрадовалась Кендра Клайн и распорядилась, чтобы соседнюю палату немедленно приготовили для проведения обследования. — Возможно, доктор Штрауд, в вашей крови содержатся защитные антитела, которые и побороли болезнь, и если так, то мы должны выделить их и применить для лечения других пострадавших. Вам самому известны какие-либо особенности вашей крови или химического строения организма? Это помогло бы нам сэкономить время.

— Сделайте рентгеноскопию моего черепа, если хотите, — нехотя ответил он.

— Что?

— Единственное мое отличие от всех остальных людей здесь в том, что у меня в черепе металлическая заплата.

— Стальная пластинка?

— Да.

— Вьетнам?

— Опять угадали, доктор.

Штрауд видел, что ей ужасно хочется потереть подбородок, чтобы собраться с мыслями, но защитный шлем не позволяет даже дотронуться до изумительно чистой матовой кожи.

— Так вы думаете, что металл каким-то образом защитил вас Создает своеобразный иммунитет?

— Этого я не знаю. Мне известно только одно — после того, как вшили эту пластинку, у меня стали случаться «припадки». Не думаю, однако, чтобы пластинка обладала какими-либо иммунными свойствами против коматозного состояния, в котором остаются все другие пациенты.

В глубине души, однако, Штрауд не был убежден в этом. Очень может быть, что пластинка спасла его каким-либо косвенным образом. Возможно, наступившая у него потеря сознания послужила своего рода коротким замыканием, которое и лишило эту… это существо возможности повергнуть Штрауда в постоянную кому, как это ему удалось с другими.

— Что-то не похоже, чтобы вы сами были в этом твердо уверены, доктор Штрауд, — уловив, видимо, колеблющиеся нотки в его тоне, заметила Кендра Клайн.

— Не думаю, что пластинка сама по себе обладает каким-то присущими только ей свойствами для защиты от ., этой штуки. Впрочем, это легко проверить, а подопытных кроликов у вас полна палата. Пластинка изготовлена из самого обычного сплава, который используется в медицине для латания проломленных черепов.

— Мы приготовим из этого сплава суспензию и попробуем небольшими дозами вводить в кровь.

— Кому? Начните с доктора Леонарда, — попросил Штрауд.

— Но эксперимент может оказаться опасным…

— Я обещал Леопарду еще до того, как это случилось. Если только будет хотя бы один шанс…

— Хорошо, согласна.

Впервые за все это время Штрауд увидел, как смягчилось выражение ее лица. У этой женщины, решил он про себя, сильный характер и острый ум. Нью-Йорку здорово повезло, что именно ее прислали сюда на помощь.

— А пока мы тем не менее хотели бы провести самое широкое обследование вашего организма, обратив особое внимание на состав крови и серозной жидкости, доктор Штрауд, — твердо стояла на своем Кендра Клайн.

— Но вы лишь зря потеряете время, — запротестовал он, — я совсем не тот человек, кто вам нужен.

— Доктор, каково бы ни было происхождение того, с чем мы столкнулись, оно передается от пострадавшего здоровому человеку весьма просто и быстро: через кожный покров, через поры — и распространяется по всему городу со стремительностью лесного пожара.

— Тогда пусть ваши лаборанты займутся этой бурой жидкостью, что изрыгнул Вайцель. Определите ее состав и свойства…

— И что, по-вашему, нам может дать исследование рвотной массы, доктор Штрауд?

— Но ведь не каждый же день вам приходится наблюдать, когда тело находящегося в коме пациента парит над койкой?

— Допускаю, здесь еще много непонятного. Однако когда имеешь дело с неизвестной болезнью… Возможно, когда мы выделим ее возбудитель, то сможем объяснить…

— Но вы видели, как тело поднялось в воздух?

— Да, — нерешительно призналась доктор Клайн.

— Спасибо, что хотя бы это подтверждаете.

— Пройдемте со мной, доктор Шграуд. — Кендра приглашающим жестом протянула ему обтянутую белой перчаткой руку. — Ну, пожалуйста.

— Только при одном условии.

— Слушаю.

— Распорядитесь, чтобы кто-нибудь немедленно сообщил комиссару Джеймсу Натану о моем… выздоровлении.

— Хорошо, — согласилась Кендра Клайн.

Штрауд терпеливо переносил одно исследование за другим: кровь, серозная жидкость, моча, кожный покров, рентгеноскопия тела и черепа — полный набор. И все это время он слышал внутри себя голос, уже ставший ему хорошо знакомым, голос его покойного деда. Поначалу он звучал едва различимо, где-то в самых далеких глубинах его мозга. Голос убеждал его, что нельзя терять ни минуты.

— Ну вот, все ваши исследования позади, но вам ведь не удалось обнаружить ни у меня в крови, ни в иммунной системе ничего необычного, что могло бы помочь вашим несчастным пациентам, — заявил он доктору Клайн, торопливо натягивая на себя рубашку.

Она дождалась, когда выйдет находившийся здесь же, в процедурном кабинете, ее коллега, и только тогда произнесла своим чудесным и звучным грудным голосом:

— К настоящему моменту, доктор Штрауд, мы не обнаружили никаких признаков того, что вы являетесь носителем какой-либо инфекции, правда, у нас пока нет результатов некоторых анализов.

— А что я вам говорил?

— Но мы же имеем дело с чем-то совершенно неизвестным, даже невероятным — инфекционная кома! — Ее блестящие серые глаза сузились, выдавая смятение и растерянность.

— Ну вот, наконец, — обрадованно усмехнулся Штрауд.

— Что наконец? — не поняла Кендра.

— Наконец мы хотя бы в чем-то достигли согласия.

Она молча кивнула, глядя на него так, будто видит впервые в жизни.

— А я ведь читала кое-что про вас, доктор Штрауд.

— Ничего хорошего, думаю.

— Напротив. Ладно, как бы то ни было, не задержитесь ли вы еще на некоторое время с тем, чтобы мы…

Штрауд решительно замотал головой еще до того, как она закончила фразу.

— Пусть ваши люди найдут себе другую подушечку для иголок, доктор Клайн, а с меня хватит.

— Но послушайте, Штрауд… Он осторожно обошел ее и решительно направился к двери.

— Здесь я свое дело сделал, как и обещал вам… Правда, мы только время потеряли… Мне надо разыскать доктора Вишневски.

Кендра остановила его уже на пороге.

— Пожалуйста, пойдемте ко мне в кабинет и поговорим, доктор Штрауд.

— О чем?

— Хотя бы о докторе Вишневски.

Он прошел вслед за Кендрой через просторный холл в кабинет, предоставленный ей на время работы в больнице. Она пригласила Штрауда сесть. Он отказался, оставшись стоять. Кендра устроилась за своим столом, дыхание ее было неровным и затрудненным, а весь внешний вид выдавал крайнюю усталость.

— Темпы распространения эпидемии не падают, Штрауд, — начала она.

— Знаю, доктор.

— Нам нужна ваша помощь, Штрауд. Если только стальная пластинка помогла вам не впасть в кому на столь же длительное время, как остальным, то, возможно, нам удастся узнать что-либо в результате…

— Но вы же не можете вшить стальную пластинку каждому вашему пациенту. После того, как умер Вайцель, их ведь осталось человек двадцать пять…

— Их сотни, доктор Штрауд.

— Сотни?

— В каждой больнице, по всему городу.

— Действительно, настоящая эпидемия…

— Именно это я и пытаюсь вам объяснить. Теперь, может быть, прислушаетесь к моим доводам?

— Не уговаривайте. То есть… Поймите, мне надо найти доктора Вишневски. Вдруг я что-нибудь могу для него сделать.

— Доктору Вишневски вы ничем не поможете, а здесь еще есть вероятность, что вы…

— Вы только даром тратите драгоценное время на обследование моего организма. Я отнюдь не противоядие против этой… штуки! Как вы не понимаете? А что касается доктора Вишневски, сама мысль, что он мог напасть на человека… Совершенно немыслимо, на него это просто не похоже!

— Да, но тем не менее это произошло. А вы не допускаете, что в его случае болезнь проявила себя в абсолютно иной форме? Он ведь, в отличие от вас и Леонарда, ни секунды не находился в коматозном состоянии.

— Ну, я-то просто-напросто потерял сознание, только и всего.

— А раньше с вами такое случалось?

— Да, после войны.

— Понятно. Значит, просто какое-то совпадение, и мы по ошибке поместили вас в изолятор вместе с остальными.

Штрауд помолчал, меряя шагами небольшой кабинет.

— Так, значит, одной стороной этой… этого… является безумие, наводимое из котлована, — что проявилось в странном поведении Виша. В моем случае что-то… нечто дьявольское говорило со мной через Вайцеля, а…

— А вы упрямец, Штрауд. Так и цепляетесь за свою версию. Неужели вы действительно верите, что здесь действует какая-то сверхъестественная сила? Что в злой участи наших несчастных пациенюв повинна какая-то сверхъестественная энергия…

— Да кто знает? Вы собственными глазами видели, как тело парило над койкой. Но вы просто еще не сталкивались со сверхъестественными явлениями, и такого опыта, как у меня, у вас не г. А я видел и сражался с вампирами, доктор Клайн, и с оборотнями тоже. Да, с оборотнями! А теперь еще и это…

— И вы хотите, чтобы я вам поверила?

— Это уж как вам угодно. — Он задумался и продолжал, как бы говоря сам с собой:

— Это нечто каким-то образом овладело рассудком Вишневски.

— Он пытался убить вас киркой, Штрауд, а вы еще строите теории типа «черт попутал», чтобы его защитить?

— Вишневски просто не может убить человека.

— Но все же пытался — и на глазах у множества свидетелей.

— Значит, в него вселилась какая-то злая сила, что-то овладело его рассудком…

— Что бы это ни было, оно поражает мозг и напрочь его блокирует. Просто ужас.

— Да, для такого человека, как Леонард, например, это означает смерть.

— Кстати, я очень внимательно следила за его состоянием по показаниям приборов, Штрауд. И время от времени отмечала проявление некоторых колебаний и отклонений, похожих на ваш случай.

— Правда? И что они означают?

— Во всяком случае, их можно истолковать как своего рода внутреннюю борьбу, словно доктор Леонард не сдается болезни так же легко, как остальные.

— Так это же Леонард! На вид он, может быть, и не так силен, но что касается его ума и рассудка… Тут уж с ним никому не сравниться.

— Отклонения в электрокардиограмме регистрируются с момента его поступления в больницу. Мы собираемся попробовать суспензию из этого вашего сплава, прямую инъекцию в кровеносную систему… под тщательным наблюдением, конечно. Знаете, из-за этого я чувствую себя механиком каким-то, ремонтирующим робота… Но все наши пациенты… что ж, судя по их состоянию, они ничем не лучше роботов.

— Удалось что-нибудь выяснить из анализа субстанции, что ваши люди собрали с пола у койки Вайцеля?

— Странная комбинация минеральных веществ, щелочей, серы, метана. По результатам анализов крови пациентов мы установили, что все они страдают респираторным алкалозисом…

— Это еще что такое?

— Низкое содержание углекислоты и очень повышенная щелочность крови.

— Щелочи… сера… метан… Слушайте, доктор, но разве возможно, чтобы они обусловливали инфекционный характер заболевания?

— Насколько я знаю, нет.

— И все же Вайцель изрыгнул эту дрянь.

— Мы пытались применить лечение кислотными препаратами, чтобы восстановить баланс между кислотами и щелочами в организме, но оно не помогло. Возможно, в сочетании с металлом…

— Обычные способы лечения не помогут, — убежденно заявил Штрауд. Он поднял термос и налил чашку кофе, жестом предложив и Кендре, но та отказалась. Штрауд наконец тоже сел и принялся с наслаждением прихлебывать горячий ароматный напиток.

— Мы должны испробовать все возможности, — ответила Кендра Клайн.

— Это верно, — кивнул в знак согласия Штрауд. — Вы ведь не первый раз сталкиваетесь с эпидемией?

— Да что вы! Довелось поработать в развивающихся странах, где рахит и полиомиелит остаются ужасной проблемой. В эпидемиологическом центре я недавно.

— Но надолго.

— Я бы не стала так уверенно утверждать. По крайней мере, сейчас.

— А еще что-нибудь необычное обнаружили в той дряни, которой Вайцель в меня плевал?

Доктор Кендра Клайн укоризненно покачала головой.

— Это могли быть судороги, доктор Штрауд, непроизвольное сокращение мышц, но плевать Вайцель был не в состоянии. Ни в вас, ни в кого-либо другого.

— Можно подумать, что я сам подложил эту мерзость, доктор Клайн.

— Уверена, что вы ничего подобного не делали.

— Итак, еще что-нибудь обнаружили?

— Трехокись серы.

— Ничего мне не говорит.

— Дымит на воздухе и бурно реагирует при соприкосновении с водой.

Штрауд сразу вспомнил странный туман, исходивший от их тел, когда они поднялись из котлована на открытый воздух под моросящий дождь. Доктор Клайн тем временем продолжала рассказывать, произнеся какое-то слово, которое он не совсем понял и не был уверен, что сможет повторить. Он не без усилия заставил себя выговорить громоздкий набор звуков:

— А что представляет из себя этот сульфонетилметан?

— Наркотик. Очень сильного действия, особенно в такой концентрации. Одного его достаточно, чтобы превратить человека в зомби.

— Однако анализы крови не установили его присутствия?

— В том-то и дело, что нет… Просто удивительно… если он действительно появился из организма Вайцеля. Тогда остается лишь предположить, что он находился там как гормон, в особом вырабатывающем его органе.

На долгую минуту взгляды их скрестились, но оба не произнесли ни слова.

Кендра наконец отвела глаза и продолжала:

— Мы также обнаружили повышенное содержание янтарной кислоты, холина и…

— Договаривайте.

— Мефитис, зловонный газ.

— И что это нам дает?

— Крайне мало… За исключением того, что упомянутый газ не должен был бы присутствовать в больничной палате… или в организме пациентов.

— А что такое холин и эта… как там ее… кислота?

— В человеческом организме они входят в сукцинихолин, обычное химическое вещество. Распадается на составные части после смерти.

— Похоже, что вам под микроскоп попала какая-то гадость из могилы, доктор.

— А вы не спешите с выводами. Подобный препарат в тщательно выверенных дозах применяется для расслабления мышечной ткани при хирургических операциях в брюшной полости. Так что его присутствие в больничной палате ничем уж особенным не примечательно.

— Даже при данных конкретных обстоятельствах? Когда его обнаруживают в жидкости, исторгнутой пациентом, предположительно находящимся в коме?

Доктор Клайн опустила глаза.

— Неужели вы рассчитываете, что я и мои коллеги поверим, что здесь мы столкнулись с проявлением какой-то демонической одержимости?

— Да нет, от вас, медиков, такого ждать не приходится. А теперь, если позволите, я пошел.

— Доктор Штрауд! Пожалуйста, скажите мне вот еще что. Вы помните какие-либо ваши ощущения, пока вы находились без сознания?

— Со временем, может быть, и вспомню, но сейчас… Извините. Иногда у меня бывает полная потеря сознания, абсолютное беспамятство, когда я не могу буквально ничего припомнить. Иногда потом приходят какие-то обрывочные воспоминания…

— Больше ничего не можете мне рассказать?

— Очень сожалею.

— А как насчет гипноза? Может быть, согласитесь на один сеанс?

— На один? Вы когда-нибудь слышали, доктор Клайн, чтобы обследование под гипнозом проводилось в один лишь сеанс? — усмехнулся Штрауд. — Все, мне пора. Удивительно, что Натан до сих пор не прислал за мной машину.

Штрауд залпом допил кофе, поднялся и искательным тоном попросил:

— Пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы помочь доктору Леонарду.

— Обещаю.

— А вообще от Натана что-нибудь слышно? Мне надо увидеться с доктором Вишневски, и Натан, вероятно, единственный, кто может это организовать.

Кендра устало откинулась па спинку кресла. Штрауд заметил, как что-то неуловимое мелькнуло в ее серых глазах, что-то глубоко потаенное, и на мгновение задумался о прошлом этой женщины, о том, что привело ее сюда, в Нью-Йорк, в такое время. Она в этот момент, видимо, подумала то же самое о нем Наконец Кендра смущенно проговорила:

— Боюсь, комиссар Натан еще не знает, что вы… пришли в себя, доктор Штрауд…

— Как?! Но мы же договорились! — растерялся Штрауд.

— Мой секретарь часами пытался с ним связаться, но…

— Но что?

— Но комиссара просто невозможно поймать и…

— Что и, доктор? У нас был уговор. А вы его нарушили. О, черт! Да вы просто обманом задержали меня здесь, а теперь только ищете отговорки, чтобы вообще не выпускать!

— Неужели вам безразлично, что здесь у нас происходит? Неужели вам не понятно, что это единственный разумный путь найти способ борьбы с болезнью? Мне казалось, что вы человек рассудительный…

— Иногда бывает, доктор, но порой это только мешает.

— Тогда подумайте еще об одном. — Она выскочила из кресла и удержала его на пороге. — Вы с большой долей вероятности можете оказаться переносчиком инфекции. И через контакты с окружающими подвергнете их опасности заболевания этим неизвестным недугом.

Штрауд глубоко вздохнул, понимая, что она права.

— Что ж, придется рискнуть.

— Да неужели совесть вам позволит… Скрепя сердце Штрауд захлопнул дверь прямо перед ее носом. Ему нужно спешить к Натану. Он, должно быть, совсем отчаялся, когда кома лишила его помощи Штрауда и Леонарда, а безумие — Вишневски, — и это в то время, когда число пострадавших быстро росло, но никто не знал, что происходит.

Штрауд постарался ускользнуть из больницы, не привлекая к себе внимания особенно неутомимо дежуривших репортеров. Нашел служебный лифт и вышел через заднюю дверь. Теперь он должен добраться до Вишневски.

 

Глава 6

Из ближайшей телефонной будки Штрауд попытался вызвать такси, но ему ответили, что машину смогут подать не раньше чем через час-два, да и то без гарантии. Все такси в городе разъехались по вызовам, и когда Штрауд оказался на улице, то сразу понял почему. Повсюду завывали сирены. Каждый медик, каждый полисмен, каждый добропорядочный житель Нью-Йорка — все были мобилизованы на борьбу с эпидемией, санитарные машины с ревом пробивали себе дорогу на забитых людьми улицах. Паника царила небывалая. Кое-где отмечались случаи грабежей и мародерства, а следы неведомой болезни встречались на каждом шагу. Число заразившихся ею людей было столь велико, что многие просто валялись в канавах, переулках и на улицах, а еще здоровые боялись к ним прикасаться. Все жертвы напасти были похожи на зомби: вытаращенные глаза и вышедшие из подчинения тела. Они лежали в самых разнообразных застывших позах, где их застала злая сила, сковавшая мышцы и разум.

Пробегавший по улице человек столкнулся со Штраудом лицом к лицу, по щекам его катились слезы.

— Их слишком много! Боже, сколько же их! Что… что я могу поделать? Как им помочь? — прорыдал он и, спотыкаясь, бросился прочь.

Каким бы сумасшедшим он ни казался, у этого случайного прохожего были все основания для отчаяния. Штрауду стало ясно, что город охвачен безудержным безумием. Шел открытый грабеж магазинов, подростки хватали видеоаппаратуру, проигрыватели, магнитофоны, граждане постарше предпочитали ювелирные изделия. Полиция совершенно очевидно была не способна принимать меры по локализации эпидемии и одновременно унять мародеров.

Повсюду, куда бы ни обращал свой взор Штрауд, он видел последствия нашествия этого духа, вселившегося в город, и все это из-за проклятого корабля и неуемного стремления Гордона выстроить небоскреб, подобного которому мир еще не знал. Штрауд не сомневался, что корабль был погребен под землей именно для того, чтобы его никто не потревожил. Но теперь, когда это случилось, что может их ждать? Как бороться со злым духом, который, воздействуя на химические вещества в организме людей, овладевает их разумом и превращает в покорных безропотных рабов?

Штрауд заметил пару перепуганных ребятишек, которые, держась за руки, брели неровными шажками, то и дело шарахаясь в сторону от всего, что двигалось. Завидев его, дети попятились, и Штрауд крикнул им, что его бояться не надо, но они, даже не слушая его, уже во всю мочь пустились наутек. Он все же крикнул им вслед, моля Бога, чтобы они послушались:

— Бегите в церковь, в любую больницу или в хоспис!

Под душераздирающий вой сирен Штрауд пробирался к деловому району Манхэттена, к Первому полицейскому плацу, где он надеялся отыскать Натана. Дозвониться до комиссара он так и не смог.

Внезапно из переулка за его спиной выскочил обезумевший крепыш, яростно размахивающий кувалдой. Штрауд почувствовал его приближение лишь за несколько мгновений до того, как тот обрушил на него свое страшное оружие. Штрауд увернулся и нанес ему короткий прямой удар в живот. Нападавший, похоже, даже не заметил сокрушительного боксерского удара, и по его пустым глазам и мертвенной бледности кожи Штрауд понял, что имеет дело с жертвой неведомого недуга. Тот же самый неестественный зеленоватый отлив на белках глаз, который он наблюдал у Вайцеля. Как бы то ни было, безумец жаждал уничтожить Абрахама Штрауда. Вот только почему? Штрауд сумел перехватить рукоять кувалды, он дергал и выкручивал ее, но зомби удерживал орудие убийства с невероятной силой. Штрауду ничего не оставалось делать, как прибегнуть к жестокому удару коленом в пах. Раз за разом применял он этот коварный прием, но противник, казалось, даже не ощущал боли. Более того, силы его прибывали в то время, как Штрауд чувствовал, что быстро слабеет. Рукоять кувалды медленно, но неумолимо выскальзывала из его немеющей ладони. Еще мгновение — и кувалда раздробит Штрауду череп вместе со стальной пластинкой и всем прочим… И тут Штрауд заметил приближавшийся на предельной скорости автомобиль.

Вцепившись свободной рукой нападавшему в горло, Штрауд стал теснить его к мостовой, лихорадочно сообразив, что расчет его должен быть точен до долей секунды. Зацепив стопой щиколотку противника, он выпустил рукоять кувалды и горло зомби и обеими руками изо всех сил толкнул того под мчащуюся машину. Страшный удар о решетку капота, и тело нападавшего исчезло под кузовом. Штрауду показалось, что сквозь протестующий скрежет шин и вопль автомобильного сигнала до него донесся вырвавшийся из мертвого тела голос: «Эшруад… Эшруад…» Смертоносная кувалда отлетела далеко через улицу и лежала в канаве.

К ней подошел еще один зомби, судорожным механическим движением согнулся в поясе и поднял, удобнее перехватывая рукоять. Из подъездов, из-за мусорных баков высыпали новые и новые зомби, которые, размахивая бутылками, железными прутьями, кирпичами — что попало под руку, — начали медленно и угрожающе обступать Штрауда.

Из сумевшего наконец затормозить автомобиля выскочил какой-то человек, который неожиданно окликнул Штрауда по имени:

— А вот и вы, Штрауд! Садитесь в машину! Это был Лойд Перкинс, помощник комиссара Натана.

— В больнице сказали, что вы ушли. Не очень умно с вашей стороны разгуливать по городу пешком, — упрекнул он Штрауда.

— Давайте поскорее сматываться отсюда, Лойд! — Штрауд поспешно забрался на сиденье рядом с водителем. Перкинс включил заднюю передачу и чуть ли не полквартала волочил автомобилем сбитое тело. Потом медленно объехал его и утопил педаль газа. Оглянувшись, Штрауд увидел, как собиравшиеся убить его зомби, сгрудившись в толпу, тупо смотрят на распростертые у их ног останки.

— С того часа, как вы поднялись на поверхность из котлована, — сообщил Перкинс, — у комиссара идет совещание за совещанием. Должен сказать вам, Штрауд, что все — я имею в виду население города — сошли с ума, одни из-за этой… штуки, другие — просто от страха.

— Считаете, что мы допустили ошибку, спустившись в котлован, Лойд?

— Не думаю, что это могло бы что-нибудь изменить. Комиссар, кстати, постоянно следил за вашим состоянием. За состоянием Леонарда и Вишневски тоже…

— Как там доктор Вишневски? — нетерпеливо перебил его Штрауд.

— Сейчас в безопасности. В палате для буйных в «Бельвю».

— Бедняга, — горестно вздохнул Штрауд и услышал исходящий из стальной пластинки у него в голове голос, взывающий к нему безотлагательно найти Вишневски.

— В данный момент, откровенно говоря, нам не до Вишневски, — раздраженно буркнул Перкинс. — Весь город будто спятил.

— Отвезите меня в «Бельвю». Мне надо срочно повидать Вишневски.

— Мне велено доставить вас к Натану, к нему мы и едем.

— Сначала в «Бельвю», а…

Перкинс вытянул из внутреннего кармана пиджака смит-вессон 38-го калибра и многозначительно положил к себе на колени.

— Доктор Штрауд, — неприязненно произнес он. — В Чикаго вы, может, и авторитет, но у нас здесь Нью-Йорк. Мы едем к комиссару.

Перкинс провел Штрауда в зал заседаний, где Натан обсуждал положение дел с мэром и членами муниципального совета. Последовали короткие представления, и тут Штрауд увидел среди присутствующих доктора Кендру Клайн. Джеймс Натан сообщил собравшимся, что доктор Штрауд является одним из трех археологов, которые спускались в котлован для осмотра затонувшего корабля.

— Но он единственный, кто вышел из комы, причиненной этим… этой болезнью, — добавил Натан. — Если у вас есть какие-либо вопросы, доктор Клайн, думаю, ответит вам подробнее.

— Надо ли понимать, что вы обладаете врожденным иммунитетом против этой болезни? — спросил мэр, высокий мужчина с редеющими волосами и растущим брюшком. Вид у него постоянно был такой, будто он играет в покер с шулерами и заранее знает, что его обчистят.

— Я не был в коме, мэр, — уклончиво ответил Штрауд. — Всего лишь потерял сознание. Доктор Клайн может подтвердить.

Кендра Клайн поджала губы и кивнула:

— По всем нашим данным, это именно так.

— Значит, даже при контакте вы не заразились этой… болезнью?

— Нет, сэр.

— А вот Леонард заболел, и доктор Вишневски тоже…

— В случае с Вишневски, — уточнил Натан, — болезнь проявилась в форме безумия.

— Мне рассказали, что он пытался убить меня киркой, — вмешался Штрауд. — Но это был не доктор Вишневски.

— Есть множество очевидцев, — предостерегающим тоном вставил Перкинс.

— После того как я вышел из того состояния, которое доктор Клайн приняла за кому, — возразил Штрауд, — меня еще дважды пытались убить эти… эти управляемые люди. Доктор Вишневски действовал не в припадке безумия, а по приказу. Нечто управляет всеми этими событиями.

Заявление Штрауда вызвало тревожный шумок в зале. Мэр встал и принялся расхаживать вдоль длинного стола.

— Скажите, доктор Штрауд, у вас есть какие-нибудь догадки, что может представлять из себя это нечто?

— Могу только предположить, сэр, что это выходит за рамки нашего обычного понимания… На доктора Леонарда рассчитывать мы не можем… Так что без помощи Вишневски… Я совсем не уверен, что мы сумеем разобраться, с чем столкнулись, пока не станет слишком поздно.

— Так что вы предлагаете, доктор?

— Во-первых, я бы хотел, чтобы доктора Вишневски освободили под мою ответственность. Во-вторых, чтобы нам вернули для всестороннего изучения все предметы, которые мы принесли из котлована, и…

— Вы просите нас выпустить человека, который вас чуть не убил? — изумился один из сидевших за столом, но мэр повелительным жестом руки призвал его к молчанию.

— Продолжайте, доктор, — предложил он Штрауду.

— Под моим руководством и присмотром доктор Вишневски может помочь осуществить наш первоначальный план нормализации создавшейся ситуации.

— Ив чем же он заключается, сэр?

— Первое и самое главное, мы должны знать противника. Нам нужно понять, что означает этот корабль… как он попал сюда, зачем и почему… Необходимо понять, что означают эти… кости в его трюме.

— Те, что вы вынесли на поверхность? — спросил Наган. — Да самые обыкновенные человеческие кости…

— Вот именно.

— Нет, мне это очень не нравится, — запротестовал вице-мэр, тот самый, которому мэр не дал договорить несколько минут назад. — А предположим, что Вишневски опять попытается прикончить Штрауда и на этот раз преуспеет? И предположим, что об этом прознают газеты и…

— Да пошли вы к черту со своими газетами, Деннис, — рявкнул мэр. — Вы что, не понимаете, что идет… война, настоящая война. Мы вызвали Национальную гвардию, ввели военное положение и комендантский час.

Лицо мэра побагровело, но он усилием воли взял себя в руки.

— Штрауда нам рекомендовали Леонард и Вишневски, и, несмотря на то, что некоторые из нас могли читать или слышать о докторе Штрауде, он сейчас для нас единственная надежда. Ракетный залп по кораблю не поможет нам подавить эпидемию и рассудок девяти сотням или уже тысяче людей, пострадавших от этой напасти, не вернет.

— Значит, вы принимаете мои предложения, сэр? — обрадовался Натан. — Предоставим доктору Штрауду полную свободу действий?

— До определенного предела, Натан… и вы, Штрауд… до определенного предела… Нам нужны результаты, и быстро. Мы должны продемонстрировать общественности, что не сидим сложа руки, а энергично боремся с этой… штукой. В этом вам, доктор Штрауд, всю посильную помощь окажет доктор Клайн.

— Что?! — переспросила застигнутая врасплох Кендра Клайн. — Послушайте, мэр Лими! Я ведь не состою на службе у Нью-Йорка… И к тому же нужна в больнице Святого Стефана. Меня там ждут пациенты, результаты анализов, опыты, наконец…

— Доктор Уоллес уже направил вам на смену двух ваших коллег, — твердо заявил мэр Билл Лими. — Мы должны действовать наступательно и по всем возможным направлениям, доктор Клайн. Поэтому попрошу, во-первых, наблюдать за состоянием доктора Вишневски и, во-вторых, оказывать всяческое содействие Штрауду. Вы меня поняли?

Кендра согласно кивнула, но внутри у нее, понял Штрауд, все так и кипело от возмущения.

— Сделаю все, что в моих силах, но за последствия не отвечаю, — упрямо проговорила Кендра.

— Ну, ладно… вот и хорошо. — Лими с облегчением перевел дыхание. — Виш мой старый и близкий друг. Думаю, вам, Натан, и вам, Штрауд, пора навестить его.

Охваченный все растущим и растущим отчаянием, Артур Вишневски без устали бился головой в мягкую обшивку двери узилища, куда его ввергли проклятые демоны. Его обуревал страх перед их возвращением, страх перед тем, что они с ним сделают, когда вернутся, страх, что они пожрут его тело… так ужасен и зловещ был вид этих крабоподобных тварей… а во что превратился Штрауд — нечто такое отталкивающее, что нестерпимое омерзение стиснуло сердце Вишневски и заставило его схватить кирку, чтобы искромсать в куски это чудовище, Штрауда… Как только Штрауд попадется ему на глаза, Вишневски непременно его убьет.

Теперь он знал, что такое на самом деле Штрауд, известно стало и его настоящее имя — Эшруад, а Эшруад должен быть уничтожен. Вишневски не знал, что означает имя Эшруад, но для него оно олицетворяло врожденное зло. Прежде он никогда не слышал этого имени, но что-то в его мозгу вдруг вспыхнуло непримиримой ненавистью к тому, что скрывалось под маской Штрауда.

Он неумолчно вопил, требуя привести к нему Штрауда. Даже со связанными руками он найдет способ убить его, как обещал… обещал себе? Нет, не себе, кому-то еще, но кому же… нет, никак не вспомнить…

Вишневски не переставал таранить дверь с той самой минуты, как его бросили в этот застенок. Он почти не помнил пыток, которым подвергали его эти отвратительные и гнусные твари, боли от истязаний он не чувствовал, одно лишь омерзение и ненависть к ним — к ним ко всем, — но особенно к Штрауду. Штрауд был главный колдун, их предводитель.

«Плюй в Эшруада», — требовал без умолку звучавший у него в голове голос.

Но что может сделать его слюна такому кишащему паразитами чудовищу, как Штрауд, с его силищей, с его торчащими, как у дикого кабана, клыками?!

«Плюй!» — приказал голос.

Виш повиновался, заляпав мягкую обивку двери бурой тягучей жижей, от которой потянулось облачко дыма. Дым собирался в палате сизыми слоями, горящие ткань и перья обивки пыхнули черным плотным облаком, и Вишневски зашелся в кашле… В уши ему ворвался оглушительный трезвон колоколов — сработала противопожарная сигнализация. Дверь распахнулась, и в палату ворвались два чудовища, мотая кабаньими головами, они схватили Вишневски своими противными щупальцами.

— Где Штрауд? Приведите Штрауда! — закричал Вишневски, тщетно пытаясь освободиться от мертвой хватки мучителей, тащивших его сквозь удушливый дым прочь из палаты.

«Плюй! Плюй в них!» — потребовал голос. Но тут в его тело вонзилась игла шприца, и через секунду Вишневски, ничего уже не соображая, бессильно упал на колени. Последнее, что он ощутил, — это омерзительные прикосновения щупалец, обхвативших его поперек спеленатого смирительной рубашкой тела и поднявших с пола, в голове вдруг стал нарастать звон колоколов противопожарной сигнализации, заглушивший отдававший ему приказания голос.

Вишневски очнулся в стерильно белой пустой и обшитой мягкой обивкой палате. Неподалеку от него на полу подрагивал огромный шар изрыгнутой им бурой тягучей жидкости. Он чувствовал страшную слабость, голова кружилась, как от дурмана, мысли пришли в полное замешательство и смятение. Вишневски силился вспомнить, кто он, где находится, что с ним случилось, почему опутан смирительной рубашкой…

Но в голове царила абсолютная пустота, и когда он поднял глаза на толстое армированное стекло в двери, то обнаружил стоявших за нею людей, которые глазели на него так, словно он был сумасшедшим.

Он изо всех сил напрягал свою память, но ответов в ней не находил. Кто он? Где находится? Кто его тюремщики?

Вишневски будто наяву ощущал разверзшуюся где-то внутри него бездонную пропасть, и там, в этой пустоте, таилось его сознание и память о событиях, которые привели его в эту палату.

— Где я? — прокричал он уставившимся на него через стекло глазам. Он вскочил и устремился к двери. — Я требую, чтобы вы ответили, кто вы такие и где я нахожусь! Кто здесь у вас главный? Позовите его сюда, я должен с ним поговорить!

Но собравшиеся за дверью продолжали внимательно смотреть на него так, словно наблюдали за каким-то насекомым, забавляясь его бессмысленными суетливыми прыжками, прежде чем раздавить одним движением пальца.

В ярости и отчаянии Вишневски ударился всем своим тщедушным тельцем в дверь, еще и еще, еще и еще, тщетно взывая о помощи… Но никто на его мольбы не откликнулся.

 

Глава 7

В «Бельвю» царил невообразимый хаос. Даже холлы были забиты пострадавшими, которым не хватало коек. Медицинским персоналом начинало овладевать раздражение, естественная жалость ко всем этим зомби вокруг них вытеснялась отвращением, страхом и ненавистью. Врачи и сестры работали день и ночь без передышки и еле держались на ногах. При виде всех этих страданий доктор Клайн ощутила острый приступ гнева, она была убеждена, что должна находиться в своей лаборатории и что с каждой уходящей секундой они теряют все больше и больше шансов помочь несчастным людям. Находиться в компании Натана и Штрауда она считала бессмысленным.

Они стояли у палаты для буйных, где содержался доктор Вишневски.

— Странный он какой-то, — заметил санитар, могучий детина, который, судя по его виду, мог сломать Вишневски пополам и даже не заметить.

— Как он там? — поинтересовался Штрауд.

— Обыкновенно, буйствует… В дверь колотит… кричит, чтобы его выпустили.

— Откройте, — попросил Штрауд.

Санитар отказался, сославшись на то, что у него нет разрешения. Натан ткнул ему под нос полицейский жетон.

— С вашим начальством мы все уладили. Открывайте, мистер Гиллием.

— Мне-то что, как скажете. Пеняйте потом на себя.

— Давайте, давайте, — поторопил его Штрауд, прижимая к груди открытую коробку, в которой он принес кости из котлована, и обратился к своим спутникам:

— А вы все ждите здесь.

— Штрауд, на нем, конечно, смирительная рубашка, но не забывайте, что зубы-то" у него еще остались, — запротестовал Натан и протянул ему свой пистолет. — Вот возьмите-ка.

— Он мне не потребуется, — отказался Штрауд. Перкинс, в свою очередь, отважно предложил сопровождать его в палату.

— Нет, я войду один.

Кендра Клайн на все это сказала:

— Может, это не он, а вы сошли с ума, Штрауд.

— Может, и так, — не стал спорить он. Штрауд протиснулся в узкую щель приоткрытой двери и осторожно прикрыл ее за собой, остальные столпились у окна. Почувствовав присутствие постороннего, Вишневски проворно перекатился с одного бока на другой и сел на стопке матрасов, заменявшей ему кровать. Штрауд обратил внимание, что в палате почти нет металлических предметов, а те, без которых обойтись оказалось невозможным, были обтянуты пухлой мягкой обивкой. Завидев Штрауда, Вишневски склонил голову к плечу и подозрительно прищурился.

— Это я, доктор Вишневски, — обратился он к сумасшедшему.

— Эшруад, — выдохнул Вишневски. — Ты… Ты жив? Штрауд был изумлен и поражен тем фактом, что Виш говорил спокойно и внятно, как любой нормальный человек, но тем не менее назвал его тем же именем, что и до него употреблял демон.

— Да нет же, меня зовут…

— Штрауд… да, Э-эйб… Эйб Штрауд.

— А вас, сэр?

— Вишневски… Но все называют меня Виш.

— Вы помните, что с вами произошло, доктор Вишневски?

— Нет… Проснулся вот здесь… А эти мерзавцы обращаются со мной как со слабоумным. Придушить бы их всех! — Он вскочил на ноги и бросился к двери, за стеклом которой маячили лица наблюдавших за ними людей. — Мне до смерти надоело, что со мной обращаются как с мухой в банке, слышите, вы там!

Не дождавшись ответа, Вишневски с неожиданной силой пнул дверь и презрительно бросил:

— Просто негодяи!

— А это помните? — спросил Штрауд. Вишневски, туго спеленутый смирительной рубашкой, неуклюже опустился на колени и заглянул в коробку с костями, где лежал также свиток пергамента, вынесенный с корабля Леонардом.

— О, Господи!.. Ну, да, конечно… мы… мы были на корабле!

— Правильно, — подбодрил его Штрауд. — А дальше?

— А когда вернулись… Вышли на поверхность… Шел дождь… Вокруг нас стал подниматься зловонный туман…

— А еще что-нибудь помните?

— Больше ничего… кроме… кроме дезинфекции…

— А после нее?

— Леонарда унесли на носилках.

— Еще что?

— Вы… Вы упали.

— Точно.

— Больше ничего не помню.

— А кирку?

— Какую кирку?

— Вы подобрали кирку… Вишневски покачал головой.

— Нет, этого я не помню.

— Занесли ее надо мной…

— Да что вы, Эйб! Ничего такого не помню. Штрауд попробовал зайти с другой стороны.

— Доктор Вишневски!

— Слушаю вас.

— Почему вы назвали меня Эшруадом? Вишневски смотрел на Штрауда непонимающими глазами.

— Неужели? Эшруадом, вы говорите?

— Что означает это имя, вы знаете?

— Я… Мне нужно посмотреть… в книгах… Пойдемте ко мне в лабораторию, Штрауд… Вы… вы можете вывести меня отсюда?

Штрауд начал развязывать на нем смирительную рубаху. За дверью поднялся встревоженный шум и суета. Штрауд же опасался, что Вишневски — или сидевший в нем демон — попытается убить своего освободителя, и тогда собравшиеся за дверью ворвутся в палату и впопыхах убьют Вишневски. Штрауд даже поежился от мысли, что жизнь этого человека сейчас у него в руках. Он ломал голову, как избавить Вишневски от заклятья дьявольского корабля.

— Доктор Вишневски, — воззвал он, — вы должны собрать все силы, чтобы одолеть эту… штуку. Соберите все силы до последнего и боритесь, черт бы вас побрал!

— Что я и делал! Боже, как я боролся, Штрауд. Все это время здесь, в полном одиночестве, поговорить даже не с кем… Пустота, ничего, кроме звука собственного голоса! Если вы оставите меня здесь, я действительно сойду с ума, клянусь вам, Штрауд!

Штрауд распустил последнюю завязку на смирительной рубашке, и заломленные за спину руки Вишневски бессильно повисли вдоль тела. Вишневски не сводил глаз с коробки.

— И кроме того, Штрауд, у нас с вами столько работы, не будем терять времени!

— Вот теперь вы дело говорите, доктор, — одобрил его Штрауд.

— Леонард… Что с Леонардом?

— Боюсь, что нам придется обходиться без него, Виш.

Вишневски скорбно уронил голову и, помолчав, тихо проговорил:

— Славный был человек…

— Да нет, он просто в коме, доктор, — поправил его Штрауд.

— Все равно, что смерть для такого человека. По ведь вы… вы же вышли из комы, Штрауд! Может, еще есть надежда?

— Надежда умирает последней, сэр.

— Ладно, Штрауд… Выведите меня отсюда!

— Для того и пришел.

Былая улыбка тронула губы Вишневски, но сквозила в ней непривычная печаль и усталость.

— К тому же я чертовски проголодался, — признался Виш.

Штрауд внимательно посматривал на Вишневски, с головой ушедшего в работу. Каким бы сумасшедшим он ни казался медикам в «Бельвю», Штрауд находил его сдержанным и суховатым, несколько, правда, растерянным и сбитым с толку тем, что его то и дело покидает способность ясно и четко восстанавливать в памяти недавние события, из-за чего Виш обрушивал на Штрауда тысячи вопросов сразу… Но даже в состоянии такого «безумия» мозг Вишневски функционировал блестяще. Работали они в лаборатории Вишневски, помещавшейся в Музее древности, где ученого окружали предметы, знакомые ему на протяжении всей сознательной жизни. Еще ребенком Вишневски неодолимо тянуло к знаниям, как беспробудного пьяницу к вину. Школу он закончил в четырнадцать лет, в семнадцать стал выпускником колледжа. Ученую степень доктора философии получил уже «в зрелом» возрасте, т.е. когда ему исполнился двадцать один год. С той поры занимал ряд должностей в различных музеях и колледжах по всей стране. Специализировался он на американской, греческой и этрускской археологии раннего периода. Виш принимал участие в раскопках па территории современной Тосканы, написал несколько обширных трудов по этому предмету и собрал крупнейшую частную коллекцию документов, относящихся к этрускам, которую завещал передать после своей смерти музею.

Леонард подключился к его работе по изучению этрусков во время раскопок в Тоскане, и с тех пор они стали настолько близкими друзьями, что и водой не разольешь. Теперь Вишневски переживал за Леонарда и частенько отрывался от работы, озираясь по сторонам, словно в надежде, что он вот-вот появится.

— Знаете, мы с ним вроде старой супружеской пары, — признался он Штрауду. — Вот только я не осознавал, как много у нас общего, пока его не стало…

— Не надо так говорить. Ведь этого еще не случилось… пока… И не случится, если мы найдем разгадку этой тайны, доктор Вишневски, — уговаривал его Штрауд.

— Да… Конечно… Сейчас, когда жертвой стал Леонард… это касается меня лично. Странно, раньше мне казалось, что меня очень трогает судьба несчастных, пораженных этим… недугом, но только теперь я страдаю по-настоящему… Ну, за дело!

И он опять с головой погрузился в работу. В окружении этрускских реликвий из его коллекции, научных журналов, книг, фотографий с места раскопок в Тоскане Виш быстро пришел к твердому убеждению, что лишь работа поможет ему сохранить рассудок. Он кропотливо изучал предметы, вынесенные ими с проклятого корабля, и с помощью Штрауда приступил к методичным попыткам точно установить, с чем они столкнулись. В первую очередь он провел много долгих часов за исследованием костей, с тем чтобы определить возраст и сравнительные физические данные этруска, жившего на земле еще до Христа.

С наружной стороны у дверей лаборатории несли караул вооруженные полицейские. Формально они считались конвоирами «сумасшедшего» ученого, условно отпущенного на волю в связи с чрезвычайным характером ситуации, но Штрауд также инструктировал их быть готовыми отразить нападение сил, которые в любой момент могут прорваться извне и поставить под угрозу важнейшую работу, осуществляемую в стенах лаборатории. Уж слишком часто дьявольская сила начала заставать Штрауда врасплох, исподтишка подкрадываясь к нему и выслеживая с помощью какой-то телепатии, которая оставалась за пределами его понимания. В больнице Святого Стефана она для атаки на него использовала Вайцеля, на улице бросила против Штрауда ходячих мертвецов, а еще раньше, на стройке, — Вишневски. Получалось, что кто-то или что-то наводит зомби на Штрауда, и он резонно опасался, что они могут внезапно объявиться и в лаборатории.

И еще Штрауд никак не мог забыть предпринятой Вишневски попытки покушения на его жизнь и потому и работавшему с ним рядом ученому полностью не доверял. Окончательно ли Виш избавился от коварной напасти? Или его держат про запас в заговоре против Штрауда?

Фу, глупость какая, подумал Штрауд. Все происходящее гораздо шире, нежели какой-то тривиальный заговор против него — одного человека. Эта… штука нацелилась на них на всех, и Штрауд просто оказался в особенно уязвимом положении. Все, что случилось с ним, может произойти с любым другим… Вишневски, будто прочитав его мысли, пристально взглянул ему в глаза, но вслух произнес, видимо, совсем не то, что подумал:

— Переживаете за Леонарда, Эйб?

— Да… очень.

— Шансов у него не так уж много, признайтесь — В настоящее время он по-прежнему в коме, но врачи делают все, что в их силах.

— Но почему же меня пощадили, Штрауд? И вас? Почему Леонард, а не мы?

— Ну, вы по природе своей боец, а что касается меня…

— Леонард тоже боец. Так что это не объяснение.

— Твердость духа, трезвость ума, сила воли? Сам не знаю, в чем причина. Мне говорили, что вы подожгли свою первую палату в «Бельвю», хотя руки у вас были связаны, да и спичек не было… Как вам это удалось?

Вишневски и сам терялся в догадках. Его только постоянно тревожило смутное ощущение, что он не должен доверять Штрауду, что в этом человеке кроется нечто странное и страшное и что он обязан не спускать с него глаз.

Штрауд взглянул на часы. Шесть часов вечера. Два дня назад он сошел с трапа самолета в аэропорту имени Кеннеди. Время работало против них.

Сэмюел Леонард, доктор философии, куратор раздела археологии Американского музея в Нью-Йорке по-прежнему пребывал без сознания в больнице Святого Стефана, где группа врачей из эпидемиологического центра во главе с доктором Кендрой Клайн неотрывно следила за его состоянием по показаниям приборов Клайн стала проявлять особый интерес к Леонарду после того, как ее помощник Марк Уильямс сообщил, что его электрокардиограмма регистрирует интересные отклонения, указывающие, что организм борется за возвращение к сознанию. С этой минуты наблюдение за Леонардом усилили, но в течение дня никаких дальнейших изменений отмечено не было.

Доктор Клайн терпеливо оставалась со Штраудом и Вишневски, но когда оба целиком ушли в свою возню с какими-то грязными костями и насквозь пропыленными фолиантами, она уговорила Натана позволить ей вернуться в больницу, чтобы надлежащим образом подготовить передачу дел своим коллегам, прибывающим ей на смену утром следующего дня.

Ее беспокоило, как долго сможет Леонард только собственными силами бороться с недугом, и она ломала голову над тем, как ему помочь. Она пригласила двух специалистов-невропатологов, которые согласились с ее предположением, что в организме Леонарда происходит, как они выразились, «перетягивание каната» между сознанием и беспамятством. Кендра понимала, что надо действовать, что-то предпринимать, и срочно. Она хотела дать ему столь необходимые дополнительные жизненные силы. Но это, однако, могло стоить ей работы, причем в любом случае, окажется ли она права или ошибается.

Времени на то, чтобы проверять и перепроверять полученную ее людьми сыворотку, не было. Не было его и для того, чтобы получить требуемые разрешения и согласие бесчисленных лиц и организаций, даже от ближайших родственников Леонарда. По мнению невропатолога, Леонард сможет продержаться еще не более часа.

— Но препарат может его и убить, — догадавшись, какая в ней происходит борьба, предостерег Кендру Марк Уильямс, когда они снова остались одни.

— Он и без того умирает, Марк. А нам необходимо испытать сыворотку… Ведь остальные… остальные просто мумии какие-то. Они уже сдались. Леонард же, по крайней мере, хочет жить и еще борется.

— Я лично никогда не вводил человеку такую дозу стимуляторов, — осторожно заметил Марк.

— И не будете. Это сделаю я.

— Но, доктор Клайн… — запротестовал было Марк.

Но Кендра уже надевала защитный костюм, без которого входить в изолятор запрещалось.

— Да неужели вы сами не понимаете, Марк? У нас просто нет выбора. В городе уже тысячи людей, находящихся в том же состоянии, что и Леонард. Надо что-то делать.

— По крайней мере, следовало бы заручиться разрешением эпидемиологического центра, — посоветовал Марк.

— Да они же понятия не имеют, с чем мы здесь столкнулись.

Отправленные нами материалы совсем сбили их с толку.

— Тогда, может, посоветуемся с Джеймсом Натаном?

— Ладно, будь по-вашему. Попробуйте дозвониться до него, Марк, не теряйте времени.

— Но вы ведь меня дождетесь? — попросил Кендру Марк и поспешил через холл к телефону.

Ждать Марка она не стала. Закончив с переодеванием, Кендра наполнила шприц сывороткой и по внутренней связи попросила дежурную бригаду, следившую за мониторами, открыть тамбур. Войдя в него, она выждала несколько минут, пока специальной обработкой уничтожались могущие оказаться на ней микробы, а затем открыла последнюю стеклянную дверь и направилась к неподвижно лежащему Леонарду.

— Ну, как дела у доктора Леонарда, Энн? — поинтересовалась она у своей помощницы, наблюдавшей показания приборов.

— Ничего нового… Все по-прежнему, доктор. Кендра машинально кивнула за толстым стеклом маски, закрывавшей ее лицо вплоть до плотно обтягивающего голову капюшона. Она приближалась к Леонарду, пряча от окружающих шприц в опущенной вдоль тела руке. На память ей вдруг пришли слова Штрауда, которому она позвонила в Музей древностей за несколько минут до разговора с Марком.

— У Леонарда в городе есть кто-нибудь из близких? — спросила она Штрауда.

После долгой паузы Штрауд дрогнувшим голосом проговорил:

— О, Боже, нет… Неужели мы его потеряли?

— Нет, нет… Не в этом дело…

— Еще нет, хотите сказать?

— Я просто хотела узнать, есть ли у него кто-нибудь из близких, кто…

— Виш вот говорит мне, что у Леонарда никого нет.

— Пока он держится… Борется из последних сил. — Кендра вкратце рассказала Штрауду об отмеченных на электрокардиограмме изменениях.

— С виду он кажется хрупким, но разум и дух у него необыкновенной силы, — заметил Штрауд.

— В нашем случае это может оказаться решающим фактором.

— Вы что-то хотите мне сказать, доктор? — насторожился Штрауд.

— Да нет… В общем нет, ничего.

— Чувствую, вы что-то пытаетесь мне сказать, — упорствовал он.

— Правда, ничего… Просто подумалось…

— Леонард достоин любого риска, доктор Клайн. Он нужен нам, и я знаю, что, если бы он мог говорить, он потребовал бы от вас использовать все возможные шансы.

— Вы ничего не понимаете… Нет, этого я не могу! На этой фразе Кендра, словно испугавшись самой себя, бросила тогда трубку. А сейчас стоит над беспомощным телом человека, некогда полным жизни.

Дрожащей рукой она подняла шприц. Глубоко вздохнула, пытаясь унять колотившую ее дрожь. И в этот момент ее отвлек громкий голос Марка, заставив обернуться к уставившимся на нее во все глаза людям за стеклянной дверью:

— Доктор Клайн! Будем делать все, как следует в нормальной обстановке. Натан ввел военное положение, просил передать, что городские власти берут па себя всю ответственность за любые эксперименты, которые мы пожелаем здесь проводить.

Впервые с той минуты, когда она приняла решение и начала одевать защитный костюм, Кендра вздохнула легко и свободно, напрягшиеся до онемения мышцы расслабились.

— Слава Богу! — воскликнула она.

— Богу-богу-богу-богу-богу-богу! — — забубнил один из коматозных пациентов, поднимаясь с койки и срывая оплетавшие его тело трубки и провода. Уставив на Кендру жуткие белки закатившихся под лоб глаз, он судорожными шагами направился к Кендре.

— Уходите, доктор Клайн! Быстро! — донеслись до нее из-за двери всполошенные крики.

Кендра попятилась к двери, не оборачиваясь, толкнула ее рукой, а перешедший на бег зомби вдруг резко остановился у тела Леонарда и упал на него грудью, словно защищая от нее.

Уже из-за двери Кендра увидела, как, дернувшись несколько раз, зомби сполз на пол, Леопард же оставался на койке в полной неподвижности. Зубчики на его электрокардиограмме становились все ниже и слабее.

— Нельзя терять ни секунды, Марк! Всем приготовиться! — встревоженным голосом распорядилась Кендра. — Том, немедленно одеваться!

Ее помощник Том Логан застыл будто окаменевший, и Марку пришлось крепко встряхнуть его, чтобы привести в чувство.

— Приготовить изолятор номер два! Быстро!

 

Глава 8

Как и любая другая лечебница в городе, больница Святого Стефана была переполнена, но пострадавшие от неведомой болезни все продолжали и продолжали поступать. Эксперимент на Леонарде должен был стать пробным камнем. Врачи знали, что, судя по показаниям приборов, организм его проявил необыкновенную сопротивляемость, а разум отчаянно боролся за возвращение в реальность. С большинством других, пораженных загадочным недугом, все было по-другому. Таким образом, даже если они найдут исцеляющее средство для Леонарда, маловероятно, что оно окажется столь же эффективным и в отношении других. Но во всяком случае эксперимент станет хотя бы первым шагом, найденным с помощью химии ответом на головоломку, которую им задало присутствие каким-то образом проникших в человеческий организм продуктов трупного разложения.

А если врачи смогут еще усовершенствовать полученный ими стимулятор, то, может быть, им удастся вывести и других пациентов из поглотившей их черной бездны.

У них все было готово — кроме разве того, что Леонард еще оставался в первом изоляторе, куда после нападения зомби на Кендру никто не решался входить.

По карточке, укрепленной на его мониторе, доктор Клайн узнала, что атаковал ее некто Фрэнк Дональдсен. Сейчас он лежал без признаков жизни. Раньше они всей своей группой бросились бы к нему на помощь, но теперь их остановили сообщения из других больниц, предупреждавшие, что подобные пациенты впадают в опасное буйство.

— Нам надо как-то убрать Леонарда оттуда, — решительно заявила Кендра. — Марк, Том, вы со мной?

Втроем они вошли в изолятор и, торопливо освободив тормозные колодки на колесах койки, покатили ее вместе с мониторами через автоматически открывающуюся дверь в изолятор номер два. Марк метнулся назад и, склонившись над Фрэнком Дональдсеном, попытался нащупать пульс. Потом поднял взгляд на наблюдавших за ним коллег и отрицательно покачал головой, давая понять, чтобы они больше не опасались и что Дональдсен уже никогда и никому не причинит ни малейшего вреда.

Том спросил у Кендры, не хочет ли она, чтобы инъекцию делал он.

— Ну уж нет, — решительно отвергла Кендра этот великодушный жест. — Нет, это моя работа.

Она прекрасно знала, что, даже несмотря на все заверения Натана, отвечать в конечном итоге придется лишь ей одной.

Том отошел и перевел взгляд на Марка, который, пыхтя, волочил труп Дональдсена в соседнее помещение, где того ждало вскрытие.

— Том, — позвал Марк, — подсоби-ка малость! Том молча вернулся в изолятор номер один. Подходя к Леонарду, Кендра услышала свистящее шипение, словно через одну из трубок, тянувшихся к телу Леонарда, вырывался воздух. Но шипение, быстро усиливаясь, достигло такой пронзительной громкости, что она испугалась, что вот-вот оглохнет.

— Что это? — тревожно окликнула она сидевших за стеной у мониторов врачей.

При звуке ее голоса Марк и Том, заворачивавшие в первом изоляторе тело Дональдсена в черный пластик, оторвались от этого угрюмого занятия и разом оглянулись, уставившись на нее удивленными глазами. За стеклом палаты, где была установлена аппаратура, Энн и другие также в недоумении пожимали плечами, хором заверяя, что ничего не слышали.

— В ушах, наверное, звенит от усталости, — предположила Кендра.

— Давайте я вас сменю, доктор Клайн, — настаивал Том.

— Нет, не надо… Все в порядке, — отказалась Кендра, успокаиваясь, поскольку шипение прекратилось.

Взяв безжизненную руку Леонарда, она нащупала пульс, лихорадочно учащенный и все убыстряющийся у нее под пальцами. Кендра строго упрекнула Энн за то, что та не сообщила ей об этом, на что Энн обиженно ответила, что монитор ничего подобного не показывает. Кендра потрясенно подумала, неужели начались галлюцинации, может быть, действительно лучше перепоручить сделать инъекцию Тому или Марку… Оглянувшись через плечо, она наткнулась на встревоженные взгляды своих коллег. У них мелькнула та же самая мысль, поняла Кендра. Они все уверены, что она сама заразилась страшной болезнью и переживает ее первую стадию.

— Не приближайся ко мне, — раздался жуткий голос, заполнивший всю палату.

— А теперь, черт побери, вы слышали? Марк? Энн? Том? — спросила она их по внутренней связи.

— Что? — хором ответили они.

— Голос!

— Какой голос?! Мы ничего не слышали, доктор Клайн.

Они уставились на нее так, будто впервые увидели. Марк снова предложил сменить ее, ведь он, наверное, сможет справиться с такой нехитрой операцией, как укол, не хуже нее.

— Нет, нет… Не надо… Все в порядке… — опять отказалась Кендра.

Энн по ту сторону стеклянной перегородки неодобрительно хмыкнула и нахмурилась.

Кендра склонилась над Леонардом, и его веки внезапно поднялись, открывая зеленоватый отлив закатившихся под лоб глаз. Губы его задвигались двумя бесцветными червями, будто кто-то дергал их за ниточку. Откуда-то изнутри послышались гортанные звуки, словно басовитое бульканье кипящей лавы.

— Ну, и сейчас ничего не слышите?

— Слышим, — подтвердил Марк. — Какие-то шумы проходят.

— Ага, а голос тот мне просто почудился, — язвительно усмехнулась Кендра, и тело Леонарда затряслось судорожными толчками, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

— У него наступает шок! Как у Вайцеля перед смертью, — крикнула она в микрофон и вонзила иглу шприца в тощую руку Леонарда. В тот же самый момент он другой рукой вцепился в закрывавшую лицо Кендры маску, обрызгав все стекло зловонной бурой слюной.

Леонард безостановочно выкрикивал одну и ту же фразу то по-испански, то на арабском, иврите, китайском, английском:

— Я убью тебя! — но в исходившем из него звеневшем яростью голосе не было ничего человеческого.

Леонард колотился в судороге, которая буквально подняла его тело над койкой. Обвисли вырванные трубки капельниц, звякнул опрокинутый поднос, кольцами опустились оборванные провода датчиков, погас экран электрокардиографа, но сам пациент был весьма жив и активен, пинками отбрасывая мешавшие ему предметы, размахивая руками, он набросился на Кендру, свалив ее на пол. В изолятор ворвались Марк и Том. Но, чтобы удержать Леонарда, им пришлось усесться на него обоим. Перепуганная Кендра Клайн с трудом поднялась на ноги.

— Где я? Кто вы такие? Да отпустите же меня, пожалуйста, — вдруг услышали они с пола голос.

— Доктор Леонард… — Кендра опустилась на колени и, протиснувшись между Марком и Томом, все еще сидевшим верхом на поверженном пленнике, склонилась над археологом.

Из его ушей, ноздрей, рта, пузырясь, стекала бурая слизь. То же самое тягучее бурое вещество, которым исходил умирающий Вайцель.

— Ради всего святого, скажите, где я? — вновь спросил он, глядя на нее ясными чистыми глазами.

— Я доктор Кендра Клайн. Вы находились в коме, а теперь вернулись к нам. Отпустите же его, Том, Марк. Помогите встать. О, Боже! Мы ведь нащупали противоядие!

Доктор Леонард, иссохший и изможденный, был крайне слаб — в отличие от Штрауда, который очнулся бодрым, полным сил и энергии.

— Марк, соберите это вещество, пусть посмотрят под микроскопом, но только предельно осторожно!

Тома она попросила подкрепить силы Леонарда, после чего ему предстояло пройти обследования по той же программе, что и Штрауд.

— Абрахам Штрауд тоже был в коме? — спросил Леонард, услышав знакомое имя.

Кендра подтвердила только сам этот факт, не вдаваясь в подробности. Да, Штрауд пришел в себя и был признан практически здоровым.

— Я сейчас же позвоню ему и обрадую, что с вами все в порядке, доктор Леонард, — пообещала она. — И еще, сэр, вот в эту минуту вы, может быть, спасли жизнь многих других людей. Мы вовсе не были уверены, что наша сыворотка подействует.

Он кивнул и молча смотрел ей вслед, оставленный на попечение человека, одетого в странный, будто у космонавта, костюм.

Во время скучной процедуры дезинфекции Кендра Клайн думала о том, что, вероятно, именно дезинфекция спасла Штрауда и других, но все же обычных мер, видимо, недостаточно для борьбы со страшной болезнью. Теперь она уже не была даже уверена, что имеет дело с болезнью. При каких же это болезнях пациенты кричат и бранятся на разных языках, интересно… И не странно ли, что ее случай с Леонардом почти до мельчайших деталей похож на то, что произошло между Штраудом и Вайцелем. Штрауд, например, утверждал, что, хотя Вайцель говорил с ним, на самом деле это был не Вайцель. Нечто говорило через Вайцеля. В точности как у нее с Леонардом, и никто, кроме нее, этого голоса не слышал…

— У нас прекрасные новости, доктор Вишневски! — Штрауд торопливо передал ему рассказ Кендры Клайн о выздоровлении Леонарда.

Вишневски, который до той минуты не отрывался от работы, расслабленно откинулся на спинку кресла и облегченно вздохнул.

— Слава Богу! Я уж начал думать, что мы навсегда потеряли нашего дорогого друга.

— Вам, наверное, пора немного отдохнуть, доктор. Вишневски не стал спорить.

— Да, сейчас нужна ясная голова…

— С чем бы мы ни столкнулись, доктор Вишневски, это очень грозная и могущественная сила.

— Вековое зло, — задумчиво подтвердил Вишневски. — Изначальное зло, источник всех наших бед и несчастий, Штрауд.

— Сатана?

— Сатана, если угодно… Имен ему столько же, сколько есть на пашей планете рас и религий. Этруски, скорее всего, называли его по-своему, но как именно? Этого мне в письменных источниках обнаружить пока не удалось.

— А что вы скажете о костях?

— Останки тех, кто был принесен в жертву этому злому духу.

— Откуда такая уверенность?

Вишневски поднял одну из костей. Это была большеберцовая кость, на нижней части бросались в глаза уродливые наросты. Постукивая по ним пальцем, Вишневски отметил:

— Весьма типично и показательно для всех костей, которые мы обнаружили на корабле. Видите следы переломов? Избитых и искалеченных людей загнали на корабль и оставили там без пищи умирать голодной смертью, поскольку их все равно предполагалось скормить этой… этому омерзительному божеству.

— Тогда эти знаки на пергаменте, похоже, обозначают цифры… число принесенных в жертву?

— Когда вернется Леонард, он расшифрует эти знаки. Я лично согласился бы с вашим мнением.

— Эта… это нечто каким-то образом проникает в мозг человека, превращает его в ходячего мертвеца, заставляет покорно поклоняться себе и безропотно приносить себя на его алтарь, после чего пожирает…

— Да, насколько я понимаю. Хотя без Леонарда… Видите ли, он намного лучше разбирается в таких вещах.

— Все, доктор. Пора отдыхать. Вы и так сегодня сделали более чем достаточно.

— А все же потрясающая новость. Насчет Леонарда. Я уже боялся самого худшего.

— Да и я тоже.

— А знаете, Штрауд, я ведь видел.

— Что?

— Видел его облик. Вот что лишило меня рассудка.

— Вы видели? Где, как?

— Когда вы выпали из дезинфекционной камеры. И тут я увидел его. Оно улеглось рядом, нашептывая вам на ухо — невыразимо ужасное, отталкивающее создание, и я… не выдержал, во мне… что-то… сломалось.

Штрауд понял, что Виш потому и схватился за кирку, что увидел дьявола. Что Вишневски собирался убить не Штрауда, а это жуткое создание, которое как-то сумело вызвать в мозгу Виша жуткий образ, наложить его на Штрауда и вынудить замороченного археолога нанести ему смертельный удар. И если бы это удалось ему до конца, Виш убил бы Штрауда. Это нечто, вне всяких сомнений, жаждало смерти Штрауда.

Кабинет доктора Вишневски в музее на это время стал им и домом, для чего в их распоряжение были предоставлены два обитых черной кожей дивана, кофеварка, крошечный холодильник и умывальник.

Остановившись в раздумье у своего дивана, Вишневски произнес:

— Если бы вы бросили меня в том застенке, Штрауд, я бы так и оставался сумасшедшим…

В этот момент зазвонил телефон. Это был Натан, которого интересовало, как идут дела. Штрауд сообщил ему о выздоровлении Леонарда, а других новостей на данный момент у них не было. Он едва успел положить трубку, как телефон вновь разразился заливистой трелью. Звонила Кендра Клайн. Голос ее звучал очень странно, в нем чувствовалась какая-то тревога и подавленность.

— Мне нужно… Я должна увидеться с вами. Сможете приехать?

— А где вы? Уже почти два часа ночи…

— В больнице, у себя в лаборатории. Пожалуйста, приезжайте, очень важно и неотложно. Скорее, пожалуйста.

— Сейчас тут кое-что улажу и буду у вас, Кендра.

— Скорее… пожалуйста… скорее.

— У вас все в порядке?

— Нет… не все…

— Выезжаю. Держитесь!

Штрауд торопливо сообщил Вишневски о неожиданных обстоятельствах.

— Что-нибудь неладно с Леонардом? — забеспокоился тот.

— Да нет! Она ни словом не упомянула о Леонарде. Здесь что-то совсем другое, — солгал Штрауд. Он и сам не знал, что случилось, но тревожить Вишневски не хотел. — Ложитесь спать, а я постараюсь вернуться как можно быстрее.

— За меня не волнуйтесь, Штрауд. Езжайте… Делайте все, что нужно.

— У вас за дверью охрана, так что, если вам что-нибудь понадобится, Виш…

— Поезжайте же, ради Бога, Эйб… Не тратьте время!

Штрауд молча кивнул и чуть ли не бегом бросился из кабинета, по-настоящему напуганный странным тоном, так явственно звучавшим в голосе Кендры Клайн.

В больницу Штрауд отправился на полицейском автомобиле, и когда он попросил шофера прибавить газу, тот включил сирену. Через двадцать минут после звонка Кендры он прибыл на место. Кендра ждала его в своей лаборатории, и Штрауду пришлось натянуть на себя защитный костюм. Закончив с переодеванием, он вошел в изолятор, где Кендра объяснила ему, что она подвергла исследованию образец органического вещества, исторгнутого доктором Леонардом, когда тот выходил из комы. Образец этот находился сейчас под микроскопом, и Кендра хотела, чтобы Штрауд сам взглянул на него. Выглядела она при этом очень взволнованной и возбужденной.

Штрауда страшно стеснял защитный костюм, а уж пользоваться сравнительным микроскопом, когда лицо закрывает маска из толстенного стекла, оказалось делом и вовсе не легким. Тем не менее Штрауд разглядел в обоих окулярах мельтешение необыкновенно кипучей жизни, но ничего особенного не заметил. Он поднял голову от прибора и осторожно спросил:

— Ну и что? На что я смотрю-то?

— Неужели вы не видите это… этих?

— Вижу. Самые обыкновенные бактерии, одноклеточные животные организмы. С чего вы так расстроились?

— Какого черта! — Она отодвинула Штрауда от микроскопа и приникла к окулярам. — Как же вы не увидели все эти души? Вы же, говорят, провидец, предсказатель, гениальный парапсихолог, доктор Штрауд. И не видите того, что у вас прямо перед глазами?

Кендра, не владея собой, перешла на истерический крик.

— Вы как себя чувствуете? — вкрадчиво спросил ее Штрауд.

— Не смейте обращаться со мной как с ребенком или с дурочкой!

— Кендра, тут что-то неладно.

— Это я и без вас знаю! — Она подтолкнула его к микроскопу. — Смотрите еще. Напрягитесь. Смотрите внимательно. И шевелите мозгами!

Штрауд не увидел под микроскопом ничего нового, но тем не менее спокойно и очень ровным голосом поинтересовался:

— Откуда это у вас?

— Вещество слева из Вайцеля. Штрауд обратил внимание, что оно ничем не отличается от образца под правым окуляром.

— А справа — из Леонарда.

— Из Леонарда?

— Да, да! Из доктора Леонарда. Из его уха! Он просто истекал этой дрянью.

У Штрауда перехватило дыхание, он понял, что на самом деле вещество исторг дьявол.

— Глаза-то хоть видите? — настаивала Кендра.

— Глаза? — Штрауд пожал плечами, недоумевая, о чем она говорит.

— Глаза, глаза… Рты… Носы, уши… Искаженные мукой лица? Кишат в хитросплетениях водоворота этого микроскопического мирка!

Когда же ей в последний раз удалось хотя бы немного поспать? — мелькнула в голове у Штрауда тревожная мысль. Ведь у нее, похоже, начались галлюцинации.

— Когда я смотрю в микроскоп, — не сдавалась Кендра, — передо мной открывается дантовский ад. Значит, либо я заразилась и схожу с ума, либо… ваша теория сверхъестественной силы… верна и находит подтверждение…

Штрауд заботливо обнял ее за плечи.

— Вам надо немного отдохнуть. Пойдемте отсюда. Я провожу вас домой.

— Но сначала я должна показать вам еще кое-что. Кендра повела плечом, освобождаясь от его руки, и подошла к столу, где на горелке стояла прозрачная реторта. Она нагрела находящуюся в ней бурую жижу, и в реторте тут же вскипели и закрутились пузырьки газа, стремившегося вырваться наружу. Штрауд увидел, как причудливые завитки образуют появляющиеся и моментально исчезающие затейливые формы. Ему показалось, что он видит человеческую руку, но на ее месте возникло что-то, напоминающее глаз, потом замелькали, сменяя друг друга часть головы, ступня, подбородок…

— Ну как? Теперь увидели? — упорствовала Кендра.

— Что-то такое вроде есть…

— Но это еще не все, — торжествующе заявила Кендра, выключая горелку, пузырьки газа улеглись, и жижа вернулась к своему первоначальному состоянию. — Идите сюда!

Она провела его к задернутому шторкой окну, которое на самом деле оказалось смотровым стеклом, открывающимся в камеру, выгороженную в изоляторе. Там на стальной плите лежала кучка того же самого вещества.

— Следите, только внимательно, — предупредила его Кендра и нажала на кнопку.

С потолка камеры на бурую жижу брызнули капли воды. Плита окуталась облачком пара, превратившимся в желтый туман. И в этом тумане стали появляться какие-то формы… души, как она их называла.

— Не знаю, что это такое, только при нагревании или соединении с водой оно начинает обретать в воздухе некие формы. С влагой проникает в кожу, через поры добирается до нервных окончаний и по нервной системе попадает в мозг.

— Так-так, трехокись серы, сульфонетилметан, наркотик этот ваш…

— И еще мефитис.

— Мефитис? А что это за штука?

— Зловонный ядовитый газ, исходящий из земли.

— Вроде метана, только с запахом, да?

— И достаточно ядовитый, чтобы нарушить происходящие в нервной системе процессы.

— Тогда просто чудо, что мы живыми выбрались из котлована.

— Вас спасла защитная одежда и то, что вы дышали чистым кислородом. Ни вы сами, ни ваши коллеги не получили той дозы, которая столь губительно действует па остальных. Причем это нечто передается от человека человеку. Мы еще не изучили тайну механизма заражения, но, судя по данным проведенных опытов, инфицированные больные при вполне нормальной температуре тела взращивают в своем организме целые колонии бактерий, а вокруг них самих возникает пелена невидимого нам газа. Болезнь эта передается через дыхание, даже через пот. Так что мы все под угрозой…

— Но как же я не заразился от Вайцеля? Невероятно!

— Я тоже об этом много думала, — призналась Кендра.

— Ну? Какие выводы?

— Может быть, вам повезло… А может быть, Вайцель просто истратил так много энергии, пытаясь задушить вас, что он… это… эта штука внутри него… сама себя израсходовала… Возможно, он и плевал-то в вас в последней надежде заразить.

— Так, значит, теперь вы готовы поверить, что что-то внутри Вайцеля говорило со мной?

— Да… теперь верю…

Она выключила воду, и вскоре желтый туман и возникавшие в нем кошмарные формы рассеялись.

— Но почему? Из-за того, что вы здесь увидели?

— Поэтому тоже… Но также и после того, что произошло с Леонардом буквально перед тем, как я ввела ему противоядие.

— Так расскажите же мне! — воскликнул Штрауд.

— Но прежде взгляните еще раз в микроскоп. Штрауд повиновался, и на этот раз увидел, что ее так напугало. Образец, полученный от Вайцеля, кишел амебами и бактериями, но под правым окуляром они же приобрели черты, странно похожие на человеческие конечности и глаза. От неожиданности Штрауд даже отпрянул от микроскопа.

— Теперь убедились, — грустно констатировала Кендра.

— Надо, конечно, приглядеться, но… Да, я видел их!

— Как пришпиленные булавками человеческие души.

— И кто-то очень хочет, чтобы мы все попали в его частный ад.

Кендра принялась было наводить порядок в лаборатории, выключая светильники, убирая инструменты, накрывая приборы, но тут появился Марк в защитном костюме и взялся закончить за нее эту «нудную», как он выразился, работу. Она не стала возражать, предупредив только о необходимости осторожного обращения с тягучей жижей, исторгнутой двумя человеческими существами, одним умершим и вторым — оставшимся в живых. Потом Штрауд и Кендра прошли дезинфекцию и вскоре очутились за стенами изолятора. По внутренней связи Кендра еще раз попросила Марка:

— Будьте там крайне осторожны. Эта штука смертельна.

— Идите себе спокойно, — добродушно посоветовал в ответ Марк.

— Итак, — обратилась Кендра к Штрауду, — ваше предложение проводить меня домой остается в силе?

— Безусловно, а по дороге расскажете мне поподробнее о Леонарде. Думаю, сегодня мне не удастся с ним повидаться, хотя бы на несколько минут, а?

— Он может еще оставаться источником инфекции. Мы тщательно следим за его состоянием, и встреча с вами может серьезно осложнить нашу работу. Потерпите до завтра.

— Ладно, тогда расскажите, что там у вас такое произошло с Леонардом, из-за чего вы стали понимать, почему я подвергся нападению со стороны Вайцеля.

— Да, и мне бы тоже очень хотелось это обсудить.

— У меня машина внизу ждет.

Кендра попрощалась с коллегами, предупредив несколько уязвленным тоном, что завтра прибудет ее замена.

— Вы уж тут встретьте их поласковее. Они оба специалисты высшего класса по бактериологическим и вирусным инфекциям.

Коллеги принялись наперебой благодарить ее за совместную работу и рассыпались в наилучших пожеланиях. Все без исключения требовали, чтобы она хорошенько выспалась. Потом они уселись на заднее сиденье полицейского автомобиля, который помчался к ее отелю. По дороге, перемежая свое повествование протяжными зевками, Кендра рассказала все, что случилось за какие-то мгновения до того, как Леонарду была введена доза противоядия. Штрауд с неподдельным интересом выслушал ее историю и по окончании произнес только одно слово:

— Мефистофель.

— Да нет же, мефитис, я же ясно сказала, мефитис, — поправила его Кендра.

— А я вспоминаю средневековую легенду о дьяволе, купившем душу Фауста, — объяснил он.

— А-а, — сонно протянула Кендра.

— И тот же дьявол дал имя пьесе Марло.

— Гете, — опять поправила Штрауда Кендра.

— И Марло тоже.

— Сказки все это, литература, — пренебрежительно фыркнула Кендра.

— А меня всегда интересовало, почему и Марло и Гете дали дьяволу одно и то же имя, причем он говорил, если нужно, по-немецки, а когда требуется, то и по-английски…

— Литературные персонажи… Вымышленные они все, — упрямо пробормотала Кендра, с трудом сопротивляясь зевоте.

— Или мы так всегда думали. Но вот недавно я узнал, что Дракула был не таким уж вымышленным персонажем. Подумать только… Кто бы мог представить себе всего несколько дней назад, что под самым большим в стране городом, в недрах Манхэттена, лежит этрускский корабль?

— Ага… точно. — Кендра засыпала.

— Допустим на минуту, что некая чертовщина, нечто адского происхождения действительно посетило Гете и Марло и называло себя Мефистофелем? Могло такое создание существовать еще с незапамятных времен? Тот же Мефистофель? Живущий еще с эпохи этрусков?

Кендра внезапно вздрогнула и рванулась с сиденья. Не успела она закрыть глаза, как ей вновь привиделись плененные человеческие души, и это потрясло ее с новой силой.

Штрауд обнял ее за плечи и привлек к себе, Кендра не сопротивлялась.

— Но что нам делать, Штрауд? Что?

— То же, что и делали. Бороться. Изо всех сил.

— А если этого будет недостаточно? Что, если мы не…

— Тихо, успокойтесь. Даже по сравнению с сегодняшним утром мы здорово продвинулись. Ваша сыворотка спасла Леонарда. Возможно, она и других спасет.

— Леонард — боец… А множество других просто сдались.

— Но мы-то не сдадимся!

Кендра поерзала, устраиваясь поуютнее в его объятиях, и, тихо всхлипывая, положила голову на его плечо.

— Ну, ну, успокойтесь. Вам просто надо немного отдохнуть.

— Не бросай меня сегодня, — шепотом попросила Кендра.

— Хорошо, — пообещал ей Штрауд. — Я с тобой.

 

Глава 9

Штрауд отпустил машину, посадил Кендру, которую пошатывало на ходу, в лифт и проводил до ее номера. Пытаясь открыть неверной рукой замок, она уронила ключи. Штрауд поднял их, отомкнул замок и распахнул дверь настежь. Кендра задержалась на пороге, часто моргая покрасневшими от усталости веками. До чего же беззащитной она сейчас выглядит, подумал Штрауд.

— У меня большой номер, — проговорила она, — с видом на Гудзон… очень красиво…

И посмотрела прямо ему в глаза. Штрауду пришлось наклониться, чтобы нежным прикосновением прижаться к ее губам. Кендра замерла на мгновение, потом ответила на его поцелуй.

Раздался мелодичный звон, возвещающий, что на их этаж прибыл лифт, из которого вот-вот появятся пассажиры. Кендра решительно втащила его в номер, захлопнула дверь и прильнула к его губам долгим поцелуем.

— Эй, Кендра, — попытался было протестовать Штрауд. — Ты же устала, еле на ногах стоишь, и было бы просто нечестно, если бы я…

— А кто тебя спрашивает? — возразила Кендра и закрыла его рот поцелуем, шустрый язычок сладостно пробежал по его зубам и небу.

— Ого, полегче, детка. — У Штрауда перехватило дыхание, вкус ее губ, аромат льнувшего к нему упругого тела кружил голову.

— Болтаешь много, Абрахам Штрауд, — упрекнула его Кендра, расстегивая на нем рубашку и впиваясь пальцами во вздувшиеся на его груди мышцы. Штрауд поднял ее на руки и понес в спальню.

— Сейчас уложу тебя в кровать, — шепнул он.

— Как раз то, что надо. — Кендра опять поцеловала его в уголок губ, и последние остатки самообладания покинули Штрауда.

Он опрокинул Кендру на кровать и встал над ней на колени. Она потянула с его плеч распахнутую рубашку, а Штрауд, путаясь в петлях, начал торопливо расстегивать пуговки ее блузки.

Штрауда охватило жгучее желание спрятаться под этой белоснежной кожей, укрыться от всего дурного в этом мире, найти убежище от зла — пусть даже всего на одну ночь. Запустив пальцы в его волосы, Кендра крепко прижала голову Штрауда между грудями, тело ее под ним вздрагивало и трепетало.

— Не могу без тебя, — повторяла и повторяла Кендра, и скоро обжигающий шепот Штрауда слился с ее всхлипываниями в этом простом и вечном заклинании.

Потом, когда все кончилось, она заснула легким безмятежным сном. Штрауд вытянулся на спине, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, откуда медленно вращающиеся лопасти вентилятора овевали их разгоряченные тела прохладой, и в их мелькании ему не виделись ни призраки, ни наводящие ужас образы. Он видел только тихую темноту и едва угадывающееся в ней движение и, прислушиваясь к ее чистому ровному дыханию и умиротворенному стуку сердца под его ладонью, чувствовал лишь исходящие от Кендры тепло и покой. Впервые на его памяти за последние годы кто-то оградил его от неотвязных кошмаров.

Доктора Леонарда впору было связывать. Он требовал, чтобы его выпустили. Он требовал новостей и исчерпывающей информации. Он требовал встречи с Вишневски, Он требовал встречи со Штраудом. Все эти требования он без устали выкрикивал пронзительным голосом и в тот момент, когда к нему в палату вошел Штрауд, обрадованный, что видит прежнего Леонарда.

— Сэмюэл, до чего же чудесно, что вы опять с нами! — приветствовал он очевидно выздоровевшего археолога.

— Заберите же меня отсюда наконец, Эйб, — ответствовал Леонард.

— Сейчас устроим. Доктор Клайн как раз улаживает необходимые формальности.

— Где моя одежда?

— Я тут захватил кое-что из вашей квартиры, — успокоил его Вишневски, входя в палату.

— Артур! Как же я рад вас видеть! Скорее бы за работу. — Леопард порывисто обнял старого друга.

— Одевайтесь. Сейчас мы вытащим вас отсюда, — заверил его Виш. — Чертовски рад встрече, Сэм.

Внизу их ждала Кендра Клайн, которая уже покончила с бюрократической процедурой выписки Леопарда и теперь, поспешив ему навстречу, торжественно объявила, что он свободен.

— Да уж, — покачал тот головой, — Вырвался из ада. Однако, по его собственному признанию, вспомнить о том времени, когда находился в коме, ничего не мог, кроме ужасно гнетущего и всепоглощающего чувства полного бессилия, оцепенения и беспомощности перед чужой волей.

Штрауд подтвердил, что ему также знакомо это ощущение, и Кендра Клайн искоса бросила на него быстрый взгляд, пытаясь догадаться, что он имеет в виду. Она и Штрауд все утро избегали говорить о том, что произошло между ними предыдущей ночью.

Вишневски тем временем стащил со столика дежурной сестры стоявшие там цветы и стал раздавать их по одному всем встречным пациентам. Помимо этого, в его поведении ничто более не напоминало о недавнем «сумасшествии». Каждого пациента он одаривал цветком, широкой жизнерадостной улыбкой, а также интересовался их самочувствием таким гулким басом, что на них стали оглядываться.

Штрауд же вкратце ввел Леонарда в курс событий, завершив свой рассказ сообщением о том, что они все с нетерпением ждут, когда Леонард сможет приступить к исследованию пергамента и костей, обнаруженных на мертвом корабле.

—  — Уж не хотите ли вы, чтобы я вернулся в этот… в эту дыру? буквально задрожав, ужаснулся Леонард, — Так вот что вы мне приготовили! Ничего у вас из этого не получится! Я в эту… па этот корабль больше ни ногой, так и знайте!

— Однако, старина! — оставив наконец больных в покое, обернулся к нему Вишневски. — Весь город, все его жители рассчитывают на нас…

— Героя из меня не выйдет, Саймон. Из вас тоже!

— Но мы должны сделать все, что в наших силах…

— Оно может опять настичь нас в любое время… в любую минуту! — уже почти истерически взвизгнул Леонард.

— Ладно, успокойтесь, — вмешался Штрауд.

— Вас никто не заставит никуда идти, доктор Леонард, — также поспешила па помощь встревоженная Кендра. — Вам и так досталось.

— И не говорите! — согласился Леонард. — Шутка ли, в аду побывать!

— Но в лабораторию, по крайней мере, зайти-то вы можете? — кипятился Вишневски. — Хотя бы взглянуть на те предметы, что мы вынесли с корабля?

Больно прикусив губу, Леонард в нерешительности обвел их затравленным взглядом.

— Ладно… хорошо. Но к тому месту я и близко не подойду!

— Договорились, — решительно заявил Штрауд. Вишневски невнятно выругался и, не оглядываясь, зашагал к ожидавшему их автомобилю; он даже не пытался скрыть своего разочарования и недовольства Леонардом.

— Пойдемте, доктор Леонард, — предложил Эйб Штрауд, тронув ученого за локоть, и тот, молча кивнув, послушно последовал за Штраудом.

— Я немного задержусь, — окликнула Штрауда Кендра Клайн. — Мне надо еще навести здесь порядок и передать дела моим сменщикам.

— Да… конечно, — согласился Штрауд. — Кстати… насчет прошлой ночи…

— Что? — смущенно опустила глаза Кендра.

— Я очень надеюсь, что не в последний раз… — неловко проговорил Штрауд.

— Я тоже. — Кендра вскинула на него сияющие серые глаза и ласково улыбнулась, Коньком доктора Сэмюела Леонарда была филология: древние письмена, иероглифы и символы. Он разгадал и раскрыл больше тайн прошлых цивилизаций, чем кто-либо из живущих на планете ученых. Вишневски бережно принес пергамент, разглаженный на сгибах и запрессованный в защитную пластиковую оболочку и выглядевший как какая-то причудливая карта искателей арабских сокровищ. Вся поверхность пергамента желтовато-серого, как у камня, цвета была от кромки до кромки и от самого верха до самого низа покрыта затейливыми этрускскими знаками.

Вишневски поделился с Леонардом своими догадками относительно значения загадочных букв и цифр, попросив, правда, учитывать при этом его ограниченные познания в области древней письменности. Однако высказал мнение, что цифры 500000, похоже, обозначают число человеческих жизней, которые должны быть принесены в жертву Владыке, некоему существу из тьмы потустороннего мира, которое грозило уничтожить все живое в Этрурии, если его алчный голод не будет утолен.

Высказавшись, Вишневски поместил пергамент под огромное увеличительное стекло диаметром не менее двух футов.

Штрауд молча наблюдал за обоими учеными, и поначалу казалось, что Леонард не только не слушает объяснений Вишневски, но и вообще не замечает его присутствия. Не отрывая глаз от пергамента, Леонард вдруг рассеянно произнес:

— Вы сами не понимаете, о чем говорите, Виш. Занимайтесь-ка лучше своими костями.

Подобная резкость была необычна для Леонарда. Погрузившись в рассматривание пергамента, он предупредил, что могут пройти часы и даже дни, пока он не разберется, что значит каждое слово. Леонард призвал их к терпению.

— В таких делах нельзя торопиться. Поспешишь — и придешь к неверному толкованию, ошибочным предположениям, то есть построишь гипотезу па полном заблуждении…

— Даже так? — язвительно переспросил Виш, по Штрауд предостерегающе поднял руку, дав ему знак оставить Леонарда в покое. Леонард тем временем впал в своего рода исследовательский транс, столь хорошо знакомый Вишу, так что последний понимающе кивнул седовласой головой и предоставил Леонарда самому себе.

Леопард с головой ушел в работу, а Штрауд с Вишневски тихо переговаривались, присев за кофейный столик, на котором лежали вынесенные ими из котлована кости. Штрауд рассказал археологу об успехах, достигнутых Кендрой Клайн в лечении тех пациентов, которые, по счастью, страдали легкой формой «сверхъестественного гриппа. Виш, не скрывая своего изумления, вникал в мельчайшие подробности, перебивая и переспрашивая Штрауда чуть ли не на каждом слове. Особенно он заинтересовался веществом, которое выделялось из ушей, ноздрей и рта больных.

— Но ведь и с вами в «Бельвю» было то же самое? — осторожно напомнил Штрауд. — Я имею в виду эти выделения…

— Испражнения, я бы сказал, — сухо попросил Вишневски и резко оборвал разговор.

Часы тянулись томительно медленно. Штрауд помогал Вишневски составить подробнейшее описание костей, а не проронивший ни слова Леонард углубился в чтение пергамента, покрывая несчетные листки пространными заметками. Судя по срывавшимся с его губ нечленораздельным восклицаниям, документ его буквально заворожил.

Дважды ученых отрывали от работы телефонные звонки Натана, который хотел знать, как продвигаются их дела. В первый раз Штрауд коротко изложил комиссару только то, что сам посчитал нужным. Во второй беседе он сообщил Натану о предположении Виша о 500000 жертвоприношений. Комиссар яростно хмыкнул и спросил:

— Даже так? А мы, значит, будем сидеть сложа руки и смотреть, как сотни тысяч людей погибают от этой болезни? И ничего не предпринимать?

— Но доктор Клайн уже докладывала вам о выздоровлении Леонарда и объяснила значение этого факта.

— Да, однако, если это… эта штука в котловане требует пятьсот тысяч человеческих жизней, какое вы можете предложить противоядие? Да его просто в природе не существует! А если оно… она не получит того, что хочет… тогда что?

Поколебавшись, Штрауд все же решился:

— Тогда весь город станет жертвой, мы так считаем. Пока что перед нами встало столько неразрешенных вопросов, сколько…

— Слышать даже не хочу, Штрауд! — взорвался комиссар. — Какие там еще вопросы! Мне нужны результаты. Вы обещали, что как только я освобожу Вишневски…

— Ничего я не обещал! Мы здесь бьемся над этим день и ночь без передышки, делаем все, что в наших силах…

— Штрауд, весь удар я принимаю на себя, чтобы вы, ученые, могли спокойно работать. Вы себе даже не представляете, как на меня давят и чего мне стоит вас от этого оградить. Так что давайте не ходить вокруг да около. Есть у нас шанс одолеть это… эту штуку или нет?

— Есть, есть, по нам нужно время, чтобы…

— А вот времени у нас нет, Штрауд! Эпидемия уже перекинулась на собак, кошек и крыс! Они набрасываются на людей и распространяют заразу!

Штрауд вспомнил объяснения Кендры Клайн относительно механизма передачи инфекции. Заражение животных казалось ему совершенно логичным.

— Комиссар Натан, обещаю вам. Как только мы найдем какую-нибудь защиту от этой штуки…

— Ну, ладно, ладно… Хотя я совсем не уверен, что такое средство вообще существует. Пятьсот тысяч! Боже! Но известно ли вам, Штрауд, что в нашем городе найдутся ведь типы, которые охотно принесут в жертву даже большее число людей, чтобы спасти собственную шкуру? Так что давайте придержим эту вашу информацию, вы меня поняли? Я как только представлю себе заголовки в газетах…

— Хорошо, договорились, — согласился Штрауд, и в этот момент Леонард возбужденным восклицанием подозвал своих коллег.

— Есть… Нашел! — выдохнул он, когда они подошли к нему.

— Нам, возможно, придется отдать то, что… оно требует, — начал Леонард. — Но полностью доверять нам… оно не намерено.

Штрауд и Вишневски переглянулись в полном недоумении.

— А как-нибудь повразумительнее нельзя, Сэмюел? — осторожно поинтересовался Вишневски.

— Вы ошиблись, что ему нужно пятьсот тысяч, Виш.

— Ну, уж в цифрах-то этрускских я достаточно хорошо разбираюсь, Сэм, и… — запротестовал Вишневски, — Да, вы угадали, что… оно требует именно столько жертвоприношений. Но цифра эта далеко не совпадает с числом тех, кого оно заразило этой… болезнью… с тем, чтобы ими управлять.

— Так чего же… оно хочет? — все еще не понимая, спросил Штрауд. — Что вы пытаетесь нам сказать, доктор Леопард?

Леонард поднялся на ноги, с трудом разгибая спину, онемевшую от многочасового бдения над пергаментом. Молча прошелся по лаборатории, потом коротко бросил:

— Все эти зомби — только его армия.

— Армия? — вырвалось у Штрауда.

— Солдаты, выполняющие его приказы. Они станут им, оно станет ими. Они пришли в этот мир вместо него, потому что само оно ни в какой иной форме не может покинуть свое узилище в земле. Этрускский летописец указывает, что даже ветер пагубен для него, если оно выходит на поверхность земли в жаркий день…

— И дождь тоже, — угрюмо закончил за него Штрауд.

— Верно… Откуда вы знаете? — удивился Леонард. Штрауд рассказал ему и Вишневски об экспериментах Кендры Клайн с веществом, извергнутым Леонардом и Вайцелем.

— Подумать только, что эта мерзость проникла в мое тело, — содрогнулся от отвращения Леонард.

— Продолжайте, Сэм, — нетерпеливо потребовал Виш. — Что еще вы там прочитали? Каким образом оно собирается заполучить свои жертвы, если, как вы говорите, ими станут вовсе не зомби? Тогда кто же?

— Все остальные. Зомби нужны ему для того, чтобы взять всех нас в кольцо и силой загнать в котлован, на корабль… желательно живыми.

Штрауд сразу вспомнил всех зомби, которые пытались напасть на него. Особенно ярко — безумца с кувалдой.

Леонард продолжал свои объяснения, указав в один из моментов пальцем на пергаменте затейливо начертанное слово, выглядевшее, как показалось Штрауду, очень похожим на хвостовое перо какой-то диковинной птицы.

— Это создание обладает способностью вносить смятение в рассудок людей и паразитировать в человеческом мозге.

На мгновение Штрауд усомнился, не сошел ли доктор Леонард с ума. Можно ли верить его высокопарным разглагольствованиям?

— Погодите, погодите, доктор Леонард, — остановил он ученого. — Уж не пытаетесь ли вы утверждать, что этруски постигли физиологический механизм той силы, которую дьявол применял против них и которую сейчас обрушивает на нас? Что они были способны разобраться…

— Совершенно очевидно, что автор этого документа разобрался, — перебил его Леонард, раздраженно тыча пальцем в лежащий под увеличительным стеклом пергамент. Штрауд озадаченно вглядывался в него некоторое время, и вдруг в глаза ему бросилось одно слово:

* * *

Значение этого самого последнего слова на сплошь исписанном пергаменте почему-то казалось Штрауду знакомым, хотя он и сам не смог бы объяснить, откуда он его знает. Штрауд попросил Леонарда сделать перевод.

— Имя автора, — лаконично объяснил тот. — Прорицатель, предсказатель… Что-то в этом роде.

— Вот оно что!

— Подписи на подобных документах встречаются не часто, — добавил Виш.

— И как оно звучит, это имя?

— Взгляните сюда, — предложил Леонард, поднимая лист бумаги, на котором он записал перевод:

ЭШРУАД Штрауд ошеломленно смотрел на внезапно заплясавшие у пего перед глазами буквы, складывающиеся в слово «Эшруад».

— Вы уверены? Здесь нет никакой ошибки?

— А имя-то, похоже, вам что-то говорит, — уличил его Леонард.

— Еще бы! Вайцель произнес его перед смертью. Меня назвал Эшруадом. И вы тоже, доктор Вишневски, когда я в первый раз пришел к вам в палату. Не припоминаете?

— Нет! Абсолютно, — решительно затряс головой Вишневски.

— Похоже, имя это означает что-то очень важное. А здесь не говорится, что наш Эшруад поделывал во время их эпидемии?

— Он упоминает о своем отчаянии, никто не захотел к нему прислушаться. Судя по всему, Эшруад был алхимиком, — ответил Леонард.

— Ну, а о самом монстре? — нетерпеливо спросил Вишневски.

— Ужасное чудовище, пишет он, невыносимое человеческому взору. Эшруад называет его Уббррокксс. Описывает пожирателем всего живого… высасывающим жизнь из всего живого… дьявольской силой… вырвавшейся на волю… необузданной и ничему и никому не подвластной… сеющей заразу, болезни и порчу…

— Похоже на нашу мерзость, — констатировал Вишневски.

— Вылитая копия, — поддержал его Штрауд.

— Но вот сам Эшруад… Что-то очень знакомое, — задумчиво проговорил Леопард. — Надо посмотреть мои старые записи. Если мне не изменяет память, он был прорицателем, пророком. Сведения о нем крайне скудны. Только последние археологические находки в Тоскане смогли пролить кое-какой свет на его личность.

— Из всей этрускской письменности сохранились лишь надгробные надписи, — добавил Виш. — И в этом смысле наш пергамент просто бесценен.

Нервным движением распустив узел галстука, Леонард отметил:

— До самого последнего времени мы почти ничего не могли расшифровать, кроме нескольких слов. Алфавит представляет собой смесь римского, финикийского и еще какого-то неизвестного нам — очень вероятно, языка этрускских предков. Они торговали с греками и финикиянами, и от последних-то нам и известно большинство того, что мы знаем об этрусках.

— В данный момент для нас самое главное разобраться с монстром, — решительно пресек лекцию Леонарда Виш. — Экскурсами в историю мы сможем заняться в другое время. В пергаменте говорится о том, как уничтожить чудовище?

— Эшруаду это не удалось.

— Оно и видно.

— В семьсот девяносто третьем году до нашей эры эта… оно унесло пятьсот тысяч жизней. Ничто не смогло его остановить.

— В точности как я сказал. Пятьсот тысяч, — торжествующе вставил Вишневски.

— Э, нет! Зомби не в счет. Они остались нести бремя вины за тысячи погубленных жизней других. Ведь это они — пораженные недугом — сгоняли здоровых к месту жертвоприношения. А когда чудовище насытилось, Эшруад сумел убедить свой народ, что от него необходимо избавиться. Осуществили они это, используя труд главным образом рабов. Дело в том, что у монстра наступил своего рода период спячки, во время которого Эшруад и заточил его па корабле. Его, облепленного комьями той же самой земли, в которой он обитал, поместили в трюм и отправили в открытое море, что по тем временам было равнозначно космосу. И только много месяцев спустя, далеко за морями, дьявольское создание вместе с костями принесенных ему в жертву людей было погребено вместе с кораблем.

— Далеко за морями… То есть здесь, на нашем острове. — Штрауд зашагал по лаборатории, погрузившись в мысли о том, не является ли все происходящее неким эсхатологическим ритуалом превращения, перехода из одного состояния в другое, «концом света». Каждая религия предсказывает его наступление, последнюю главу в истории, заключительное действие в грандиозном спектакле человечества на земной сцепе А для такого случая, мелькнуло в голове у Штрауда, 500000 жизней может оказаться слишком недорогой ценой. Унылое молчание, в котором пребывали Вишневски и Леонард, подсказало Штрауду, что их тревожат те же самые раздумья.

— А хватит ли ему на этот раз пятьсот тысяч жизней? — словно читая мысли Штрауда, вслух подумал Вишневски.

Вся троица археологов вновь обратила все свое внимание на причудливые этрускские письмена, будто надеясь в послании из древности найти ответ на страшный вопрос.

— Несомненно, что мы не можем прибегнуть к опыту Эшруада, — горячась, заявил Леонард. — Да вы что? Отдать этой… этому сотни тысяч человеческих жизней и молиться в надежде, что оно снова впадет в спячку? А потом попытаться от него избавиться? Отправить его куда-нибудь… в космос или… утопить в морской пучине?

— Нет, его надо хранить в земле, — предупредил Штрауд.

— Что?

— Мы сами не знаем, какого дьявола выпустим на волю, если эта… если… оно войдет в соприкосновение с соленой водой… что с ним произойдет в космическом вакууме. И если эксперименты доктора Кендры Клайн позволяют прийти к каким-либо выводам, то один из них заключается в том, что… его… это… надо держать подальше от воды. Вода заставляет его… образовываться… появляться в воздухе.

— Ну и что вы тогда предлагаете? — Леонард уже начинал кипятиться.

— Эшруад замуровал корабль в каменной гробнице, — напомнил Штрауд, — на месте, которое в его времена оставалось необитаемой землей.

— Весьма разумно, с точки зрения защиты окружающей среды, — хмыкнул Вишневски.

— Единственное, что он мог придумать по тем временам, — парировал Штрауд. — Нам же со всей нашей современной техникой придется изобрести кое-что получше и понадежнее.

— А пока мы изобретаем, — желчно заявил Вишневски, — оно уже очнулось и давным-давно проголодалось. И требует пищи…

— ..которой должны стать все мы, — кивнул Штрауд, — если не найдем какой-нибудь способ его одолеть, — Эшруаду это не удалось.

— Ну, ладно, мне тут еще кое-что осталось расшифровать, — решительно вмешался Леонард. — Просто захотелось поделиться с вами тем, что уже удалось узнать.

— Блестящая работа, Сэмюел, — похвалил его Вишневски.

— По-настоящему блестящая, — поддержал его Штрауд.

Леонард вновь углубился в изучение пергамента. Явно встревоженный Вишневски отвел Штрауда в сторону и свистящим шепотом спросил:

— Как по-вашему, поверят нам люди вроде Натана, Перкинса или этого Билла Лими? Удастся нам убедить их, пока не будет слишком поздно?

— Виш, друг мой, возможно, уже сейчас слишком поздно. Если верно то, что говорит Сэм, вся эта коматозная армия скоро очнется и восстанет против всех остальных, и нам останется лишь уничтожить их либо они уничтожат нас.

— Вы только представьте себе чувствующее злобное и жестокое существо, наделенное силой и властью облагать человеческий род подобной данью!

— Чувствующее, да. Злобное и жестокое, конечно, в высшей степени. Но страшнее всего то, Виш, что оно натравит нас друг на друга. То, что оно питается человеческими жизнями, есть всего лишь верхушка айсберга. Оно ведь приведет в действие зло, которое будет на протяжении грядущих столетий разъедать все человечество, — и вот это делает его силой просто сатанинской.

— Мы должны найти какие-то способы борьбы с ним.

— Полностью с вами согласен.

— Противоядие доктора Клайн, то, что помогло Леонарду… Возможно, оно…

— Боюсь, что нет. Доктор Клайн рассказывала мне, что оно действует только в мизерном числе случаев. Ведь большинство людей поражено недугом настолько глубоко, что противоядие оказывается неэффективным. Похоже, оно помогает лишь в случаях легкой формы заболевания.

— Значит, все эти коматозные пациенты, все эти безумцы, рыскающие волчьими стаями по городу… Боже, да это же закваска в процессе брожения, и когда она перебродит…

— Тогда город рухнет, как карточный домик, потому что люди поднимутся против людей, и начнется обряд жертвоприношения.

 

Глава 10

В больнице Святого Стефана в самом центре Манхэттена доктор Кендра Клайн и ее помощники без устали бились над противоядием, пытаясь получить такую формулу, которая не вызывала бы у жертв эпидемии катастрофических приступов, чаще всего приводивших к смертельному исходу. Леонард стал редким исключением. Кендра предполагала, что защитная одежда и чистый кислород, которым дышали Штрауд и Вишневски, помогли в значительной степени ослабить губительные последствия неведомого недуга. На сегодняшний день случаи выздоровления можно было пересчитать по пальцам. Инфицированные больные просто никак не реагировали на лечение, разве что умирали — и по больнице стала ходить мрачная шутка, что подобный результат, возможно, и не так уж плох, учитывая, что альтернативой ему было буквально растительное существование пациентов.

Тем не менее все находящееся в больнице медицинское оборудование работало с запредельными перегрузками, немыслимыми в нормальных условиях. До погрузившейся в невеселые раздумья в своей лаборатории Кендры Клайн донесся смутный шум, суетливый перестук торопливых шагов, возбужденные возгласы. Тревожно загудел зуммер внутренней связи. Ее вызывал Марк, выкрикнувший победным голосом:

— Мы здесь кое-что наблюдаем, доктор Клайн. Нет, это надо видеть!

— Что случилось? Что там у вас происходит?

— Они приходят в себя, все сразу, без нашей помощи!

— Коматозные пациенты?

— Да!

— Все?

— Да! Скорее!

Динамик донес до нее невнятный гул слитных радостных восклицаний, на мгновение покрывший голос Марка. А Кендру вдруг окатило ледяной волной беспричинного страха, больно сжавшего сердце. Будто что-то по ту сторону разума вонзилось в него острыми когтями, пытаясь вырвать рассудок. Она всей кожей ощутила его близкое присутствие, как если бы оказалась в струе холодного воздуха, бьющей из кондиционера. Словно нечто, замурованное в стене, яростно скребется в попытке вырваться наружу… или проникнуть в ее, Кендры, естество.

И одновременно Кендра ощутила внезапно наступившую зловещую тишину. Она бросилась в лабораторию, где были установлены контрольные пульты. Пробившись к стеклу, отделявшему ее от изолятора, Кендра застыла в немом изумлении. По ту сторону стеклянной перегородки бродили зомби. И то, что поначалу ее коллеги восприняли как потрясающий, небывалый в медицине феномен, на ее глазах становилось ужасающим кошмаром. Люди, чьи конечности вновь обрели способность двигаться, вырвали из приборов и капельниц провода и трубки и, волоча их за собой по полу, расхаживали, ничего не чувствуя, ничего не соображая, ничего не видя, по изолятору, тараща на живых свои закаченные под лоб глаза, мерцающие тусклым зеленоватым отливом. Радость коллег Кендры Клайн почти сразу сменилась пугающим осознанием того, что у этих зомби восстановилась деятельность мышц, но не мозга. Медики поняли, что их пациенты превратились в марионеток, послушными телами которых управляют ниточки, собранные в невидимых руках.

Ходячие мертвецы, как по команде, воздели руки и одновременно обрушили кулаки на толстую стеклянную перегородку, которая отозвалась протяжным гулким дребезгом, но выдержала. И тогда они ударили в стекло во второй раз, в третий, в четвертый… Скованные ужасом санитары, сестры и врачи безмолвно следили за яростным штурмом.

Бросившись на перегородку в пятый раз, зомби таранили ее не только кулаками, но и головами, обливаясь кровью в неукротимом стремлении вырваться наружу. Стекло пошло паутиной трещин, и Кендра последним усилием воли сбросила с себя оцепенение беспомощности.

— Марк, к телефону! — выкрикнула она. — Зовите па помощь!

— Кого звать-то? Санитары и близко не подступятся к этим ребятам!

Том, прижимая к уху телефонную трубку, воскликнул:

— То же самое творится на каждом этаже, во всех палатах.

— Что?

— Все коматозные пациенты уходят из больницы!

Стекло гудело от беспрерывных ударов и начало постепенно осыпаться осколками. Тех, кто пытался приостановить хлынувший через рухнувшую перегородку поток оживших мертвецов, зомби хватали нечеловечески сильными руками и, подняв над головами, несли над толпой. Марк и Том в отчаянии безысходности швыряли толстые регистрационные журналы и стулья в передовую цепь, чтобы хоть как-то задержать ее неумолимое продвижение и дать возможность остальным медикам скрыться. В какой-то момент Марк, больно ухватив Кендру Клайн за плечо, изловчился вытолкнуть ее за дверь.

Когда всем медикам удалось выскользнуть в коридор, они заперли за собой дверь, но тут же толстая филенка задрожала под натиском толпы зомби. Они вновь и вновь бросались на нее, не останавливаясь ни на секунду.

— Надо звонить Штрауду, — выкрикнула на бегу Кендра, устремляясь к себе в лабораторию. Но и там она застала разъяренных зомби, которые нашли-таки еще один выход из изолятора, проломив его стену телами убитых медиков, которые они использовали вместо тарана. Она бросилась прочь из лаборатории, и навстречу ей через выбитую дверь изолятора ринулась толпа зомби, топтавших ногами окровавленные и изувеченные трупы мужчин и женщин, которыми они, как бревнами, в щепки разметали дверные створки.

Зомби заполонили коридоры, лестничные марши, протискивались сквозь двери, и впереди них бежали в беспомощной растерянности санитары, сестры, врачи…

Под одним из столов Кендра обнаружила скорчившуюся па полу сестру, которая истерически сообщила ей, что дозвонилась в полицию, но там ей ответили, что подобное столпотворение происходит по всему Нью-Йорку, в каждой больнице и клинике, куда поступали пораженные недугом пациенты, и что больные бегут на улицы, убивая на своем пути все живое без разбора.

Из окон были видны захлестывающие улицы потоки зомби, устремившихся в одном и только им известном направлении.

— Как будто армия ничего не соображающих насекомых, — всхлипнула медсестра, приникшая к окну на двадцать девятом этаже.

— Куда же они идут? — недоумевала другая. И в этот момент Кендру осенила догадка, куда направляются зомби. Их целью была шахта на стройке компании «Гордон консолидэйтед интерпрайзиз». Гордон собирался пустить бульдозеры и засыпать котлован, по у того, неведомого, затаившегося в земле, были другие планы.

Кендра метнулась к телефону и набрала номер Штрауда в Музее древностей. Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она не услышала в трубке голос Вишневски. В ответ на ее просьбу позвать к телефону Штрауда Виш строптиво заявил, что Штрауд только-только выкроил несколько минут, чтобы вздремнуть.

— Так разбудите его, черт побери! У меня важное дело, доктор.

— Что там у вас стряслось?

— Да позовите же Штрауда! Прошла, казалось, еще вечность, прежде чем Штрауд взял трубку.

— У нас здесь творится что-то ужасное, Штрауд! — выкрикнула Кендра.

— Что там еще?

— Наши коматозные пациенты. Они все встали па ноги… — Кендра уже не владела собой.

— Ага! — обрадовался Штрауд. — Значит, противоядие действует!

— Да нет же! Нет! Они… напали на нас!

— Как напали?

— Все сразу! Толпами. Они превратились в… зомби, Штрауд, и то же самое происходи г по всему городу, и…

— Спокойно, спокойно…

— ..и они все идут к котловану, к этой проклятой гордоновской дыре.

— Боже, значит, все-таки это случилось…

— Что? — растерялась Кендра. — Так вы ожидали чего-то подобного?

— Да нет, во всяком случае, не так скоро. Это… эта штука, выходит, невероятно могущественна.

— Надо предупредить людей Гордона, сообщить Натану…

— Каких еще людей Гордона?

— Да как же вы не понимаете, все это вызвано возвращением рабочих на стройку…

— Но мы же договорились с мэром, что…

— А они все переиграли. Ты заперся у себя в музее и ничего не знаешь. Теперь всем заправляет Гордон.

— Проклятье! Этот придурок и ускорил кризис, черт бы его побрал.

— Гордон собирается пустить бульдозеры и засыпать котлован, чтобы…

— ..похоронить эту штуку? О, черт, неужели эти глупцы не понимают, что ее… его в котловане уже нет! Оно среди нас. В нас самих! Засыпать котлован — все равно что похоронить нас. А куда же Натан смотрит?

— Не знаю… Там распоряжается Гордон.

— А ты где находишься?

— В больнице. Собиралась ехать к тебе, но…

— У тебя все в порядке?

— В порядке?! Мои пациенты расхаживают как зомби, Эйб, и ты еще спра…

— Я спрашиваю, ты жива, здорова? Физически?

— Да, но…

— Тогда сделай, как я скажу.

— Все что угодно.

— Тот состав, что ты приготовила для Леонарда. Он, возможно, наша последняя надежда. Найдешь способ доставить как можно больше этого концентрата па стройку?

— Да, но… зачем?

— Думаю, придется его использовать, Кендра.

— Использовать?

— Последнее, что нам осталось. Эти зомби, как ты их называешь, стремятся нас уничтожить, Кендра. Не спрашивай, откуда мне это известно, времени на объяснения нет. Поверь мне на слово.

— Но ведь надо придумать еще какой-то способ вводить наше противоядие — или теперь мы будем считать его ядом?

— Боюсь, что для тех, то идет к котловану, оно будет ядом. И еще… Подумай хорошенько, как подвергнуть инъекциям сотни, буквально сотни людей… Так что жду тебя на стройке с инструментами и полезными идеями.

Кендра включила внутреннюю связь, собрала всех оставшихся из своей группы и торопливо проинструктировала их. Вызвала добровольцев сопровождать ее на стройку с затребованными Штраудом препаратами и инструментами. Откликнулись только Марк и Том.

— Ладно, — устало кивнула она. — Нам понадобится вся защитная одежда, какую удастся собрать. Все имеющиеся шприцы и духовые ружья. И все до последней капли так называемое противоядие. Тех, кто остается здесь, прошу заняться получением возможно большего количества препарата. Он может оказаться единственным средством против зомби. И не надо смотреть на меня с таким удивлением и осуждением. Я знаю, что эти зомби некогда были людьми, но сейчас они ради своих целей убьют любого из вас без всяких колебаний. Так что делайте, как вам сказано.

Вскоре после того, как Том Логан и Марк Уильямс загрузили обнаруженный на автостоянке фургон медицинской помощи всем, что сумели собрать, они втроем уже мчались к стройке Гордона, к жуткому котловану, где их ждал Абрахам Штрауд.

Абрахам Штрауд отчаянно и почти столь же безуспешно пытался остановить стальные громады машин, изготовившихся засыпать котлован на стройке Гордона и похоронить таинственный этрускский корабль. Однако полицейские, которым было приказано не подпускать невиданную и быстро растущую толпу зомби и безумцев, окруживших строительную площадку, моментально и без разговоров скрутили Штрауда и поволокли его от рычащих бульдозеров к Джеймсу Натану. Но и комиссару полиции уже надоело слушать разные байки. Не дав Штрауду даже раскрыть рта, он рявкнул:

— Хватит болтать! Пора что-то делать!

— Вслепую? И натворить глупостей?

— А мне без разницы, лишь бы управиться с этой… с этим… а, черт, да с чем бы там ни было!

Ярость комиссара отражала чувства, охватившие почти всех жителей Нью-Йорка. Злой дух уже посеял среди них раскол и распри, науськивал их друг против друга, разделяя неосознанной враждой, словно остро заточенным лезвием. Штрауд не уступал.

— Но нам понадобится доступ к проклятой шахте, комиссар, к кораблю. Послушайте же меня, Натан. Ведь мы так близко от цели!

— Ну, не совсем, — язвительно вмешался начальственного вида строитель, стоявший рядом с Натаном. Почти величественным и в то же время подобострастным жестом он указал в небо:

— А вот и сэр Артур!

Над их головами показался быстро снижающийся вертолет с сине-белыми полосами и опознавательными знаками компании Гордона на фюзеляже. Начальственного вида строитель, видимо прораб, мечтательно пообещал:

— Ну, сейчас он задаст вам жару за то, что котлован еще не засыпали…

— Да плевать я хотел па вашего босса, Макмастерс! — Комиссар повысил голос так, чтобы все окружающие услышали и поняли, что он сам себе начальник, а не послушная кукла в руках Гордона.

Штрауд не оставлял попыток убедить Натана:

— Мы должны иметь возможность вернуться в шахту.

— И вы сами пошли бы туда, Штрауд? Штрауд твердо посмотрел в глаза Натану.

— Непременно, зная, что у нас есть шанс одолеть эту мерзость.

— А если не одолеете?

— Что ж, придется рискнуть.

Наступила зловещая пауза, в которой отчетливо слышался стрекот снижающегося вертолета и завывание двигателей санитарных машин, пробивавшихся сквозь толпу к воротам.

— Мы должны войти в шахту точно в том же самом месте, что и первый раз.

— Это еще почему?

— Сам не знаю, — пожал плечами Штрауд.

— Опять эти ваши ощущения?

А Штрауд действительно не мог объяснить, но лишь остро ощущал всю важность того, чтобы шахта оставалась открытой. Как только ее засыпят, страшный недуг, неумолимо поражающий тысячи и тысячи людей, начнет распространяться (Штрауд почему-то был уверен в этом) со все возрастающей скоростью и во все больших масштабах, и конца этому не будет.

Вокруг, по всей протяженности ограды, теснилась армия зомби, вперивших в них незрячие глаза. Их плотно сомкнутые ряды все пополнялись и пополнялись, грозя в любой момент взорваться яростью уничтожения против любого, кто не принадлежал к их числу.

Они застыли в абсолютной неподвижности, совсем как каменные изваяния солдат, некогда стороживших Великую Китайскую стену. Над громадной толпой зомби вдруг поднялся зловещий протяжный стон, от которого у сгрудившихся вокруг Натана и Штрауда людей волосы вставали дыбом. О-м-м-м-м-м-м — у-у-у-у-у-у, о-м-м-м-м-м-м — У-У-У-У-У-У о-м-м-м-м-м-м — у-у-у-у-у-у… Снова и снова, от края до края проносилось это завывание, заглушившее булькающее тарахтение лопастей приземлившегося вертолета.

— Теперь понимаете, что я имею в виду, Натан? — выкрикнул Штрауд, все еще надеясь убедить комиссара в бессмысленности попыток разрушить шахту ракетным залпом или замуровать ее бетоном. — Этой ., этого нечто там, внутри, уже нет! Оно здесь, рядом с нами. Мы сами и есть оно!

Натан ошеломленно качал головой при виде бессчетного множества зомби, запрудивших улицы его города. Явно потрясенный, он вопросительно взглянул на Штрауда.

— Что будем делать?

— Ну, наконец-то, — облегченно выдохнул Штрауд. — Прикажите остановить бульдозеры.

Бульдозеристы, однако, заслышав стон зомби, уже сами стали опасливо тормозить медленное движение неуклюжих махин. Негромкое, казалось, завывание было столь зловещим и пронизывающим, что проникало даже в кабины гусеничных тракторов, перекрывая стоявший там грохот мощных двигателей. Натан послал своих людей распорядиться, чтобы бульдозеристы заглушили моторы. В этот момент подоспел Гордон, высокий внушительного вида джентльмен с отливающей серебром шевелюрой.

— Что все это значит, Натан? А ну-ка быстренько очистить площадку! Уберите толпу, живо! Чем вообще занимаются здесь ваши люди? — Гордон заметил, как полицейские жестами командуют бульдозеристам покинуть машины, и это окончательно вывело его из себя. — Черт бы вас побрал, Натан! Я только что от вашего босса, мы с ним обо всем договорились. Понятно вам? О, черт!

— Если мы замуруем шахту, это только усугубит ситуацию, Гордон, — рявкнул Натан не менее зло и громко. — Я делаю то, что рекомендует группа научных консультантов. А если это мэру не по душе, то пусть меня уволит! А до того вы, Гордон, не путайтесь у меня под ногами. Сейчас здесь распоряжается полиция.

— Ну, это мы еще посмотрим! — с побелевшим от злобы лицом процедил сквозь зубы Гордон.

Он бросился прочь, видимо, в поисках телефона. Вне себя от ярости, Гордон, казалось, не замечал, что он, как и остальные, окружен сотнями тысяч потенциально опасных людей, пораженных злым духом, просочившимся из корабля. На долю секунды Штрауд задумался, как бы поступил в такой момент Эшруад, который, несомненно, тоже столкнулся в том далеком 793 году до нашей эры с невежеством, страхом и ненавистью его собственного народа. Но тут он увидел спешивших к нему Кендру и ее помощников, раздававших на бегу шприцы, наполненные противоядием.

— Вот, комиссар, единственное наше оружие. Прикажите вашим людям применить его в случае необходимости.

— О, Господи Боже ты мой! Но они же полисмены! Если эти… ну, как их… люди… нападут, они предпочтут револьверы.

— Послушайте же! Теперь мы знаем кое-что о том, с чем имеем дело, Натан. Обычное оружие так же не способно уничтожить… это, как и бульдозеры.

— Ну, хорошо… хорошо! — Натан поднес к губам мегафон и распорядился, чтобы полицейские вооружались тем, что раздают врачи. — Применяйте шприцы вместо оружия, если кто-либо из этих… больных людей попытается на вас напасть. Да у нас па них па всех и пуль все равно не хватит.

— Пара выстрелов, и они разбегутся врассыпную! — задиристо выкрикнул бравый полисмен.

— Применять шприцы! — громыхнул в мегафон комиссар.

Один из зомби в этот момент перелез через ограду, упал, рывками поднялся на ноги и двинулся дальше, но на его пути встал полисмен, который, боясь прикоснуться к больному, с размаху коротким справа всадил в пего шприц. Но через ограду, которая дрожала, шаталась, а местами уже клонилась к земле, карабкались десятки других. Первый зомби сразу же после инъекции забился в судорогах и рвотных спазмах, упав, он катался по истоптанной глине, пока невидимые руки не подняли его в воздух и не шмякнули об землю уже бездыханным.

— Боже, они прорвались! — в панике взвизгнул кто-то.

Натан машинально поднял мегафон и стал зачем-то кричать что-то увещевающее и предостерегающее в ничего не соображающую и ничего не слышащую массу человеческих тел, по-муравьиному облепивших колючую проволоку.

— Бесполезно! — сдался он, увидев, как рухнула еще одна секция ограды.

Раздались беспорядочные выстрелы, перепуганные полисмены открыли огонь по обступившей их толпе. Некоторые пули достигли цели, другие не возымели никакого действия.

— Надо уходить отсюда! — воззвал Натан, видя, как зомби теснят полисменов от котлована.

— Оно защищает свою территорию, — догадался Штрауд. — Все это слишком преждевременно. Оно… каким-то образом поняло, что кое-кто из нас хочет отрезать его от зомби, и вот вам! Оно вызвало зомби на охрану котлована. А завтра они начнут сгонять людей на корабль.

Рядом с ними оказалась Кендра, запас шприцев иссяк неожиданно быстро.

— Так с чем же мы все-таки имеем дело, доктор Штрауд? — взмолился Натан. — Какого черта вы там наисследовали, если мы ничего не знаем?

— Мы все ближе и ближе к полному пониманию. Мы найдем его уязвимое место, на это нужно какое-то время. А сейчас, если хотим остаться в живых, пора уходить. Кендра, к вертолету, быстро!

— Вот, Эйб, возьми. — Кендра сунула ему в руки духовое ружье. — Осталось еще три стрелки.

Штрауд, убедившись, что Кендра оставила себе такое же оружие, с радостью принял изящное ружьецо.

Человеческое стадо внезапно поглотило и скрыло от их глаз полисменов Натана и строителей Гордона. Выстрелы звучали все реже и реже. Жертв было много с обеих сторон, но подавляющее превосходство в численности решило исход сражения еще до его начала. Штрауду пришлось силой оттаскивать Натана, который расстрелял последнюю обойму в кишевших перед ними зомби. Кендра метко поразила стрелкой из духового ружья одного, тянувшего к ней исхудавшую, отталкивающе костлявую руку с зажатым в ней пустым шприцем.

— Хватит воевать! Давай в вертолет! — приказал ей Штрауд и, ухватив Кендру за рукав, увлек за собой. Натан следовал за ними по пятам. Бурлящая толпа угрожающе приближалась, и Штрауд, обернувшись, трижды быстро спустил курок, сразив трех вырвавшихся вперед зомби. Они рухнули на землю, дергаясь в страшных корчах, и у Штрауда мучительно сжалось сердце. Но не успел он пожалеть этих бедняг, как остальные зомби, даже не заметив, прошли по ним необузданным стадом, втаптывая в глину истерзанные останки и стремясь настичь Штрауда и других «живых» людей.

Таковых, однако, нигде больше не было видно, лишь стоявший неподалеку вертолет и его пилот являли собой последнюю надежду на спасение. Кареты «скорой помощи» и полицейские автомобили скрылись из виду под грудами отвратительно шевелящихся тел. Пилот, нервными движениями одергивая на себе куртку коричневой кожи и беспрерывно поправляя фуражку, крикнул, чтобы они поторопились. В уши Штрауду ударил пронзительный вопль Гордона, сметенного сотрясающим почву топотом людского стада.

Натан прыгнул в кабину вертолета и втащил за собой Кендру. Штрауд же остановился в шаге от него и, набрав полную грудь воздуха, выкрикнул одно только слово: «Эшруад» — и это возымело зримое действие на зомби, явно замедливших свое, казалось, неудержимое продвижение к ним.

— Да скорее же ты! — умоляюще воскликнула Кендра, и Штрауд впрыгнул в кабину уже оторвавшегося от земли вертолета.

— О, Боже, смотрите!

— Иисус Христос! — вырвалось у Натана. Под ними тягуче колыхающийся поток человекоподобных автоматов заливал всю строительную площадку. Он захлестнул полисменов Натана, строителей в защитных касках, убил Гордона и двух помощников Кендры. На заднем сиденье тихо всхлипывала Кендра, сидевший рядом с ней Натан перезарядил пистолет и прицелился было через открытую дверцу вертолета, но спохватился, поняв, что никакой пальбой тут уже не поможешь.

Повсюду, куда только хватало глаз, вокруг котлована толпились в покорном ожидании зомби. Теперь они станут охранять корабль и нести на него других — таких, как люди в вертолете, — нести этому нечто, притаившемуся па корабле, где оно будет безмятежно насыщаться так долго, как пожелает.

Штрауд не сомневался, что подобная смерть будет куда страшнее и мучительнее, нежели гибель от рук оборотня или даже долгая агония жертвы вампира. Было в этом… создании что-то такое омерзительное, зловещее и жестокое, с чем Штрауду никогда прежде сталкиваться не доводилось.

— А что за слово вы им крикнули? — поинтересовался пилот, представившийся им Лютером Стоуксом.

— Имя одно, — коротко бросил Штрауд.

— А чего они тогда тормознули? — не унимался любознательный Лютер Стоукс.

Натан резко подался вперед, боясь не расслышать ответ Штрауда. Выглядело это так, словно комиссар стал относиться к Штрауду с подозрением.

— Эшруад… Это имя Леонард обнаружил в письменах на пергаменте… Древнее имя…

— А мне послышалось, что вы выкрикнули свое имя, Штрауд, — с сомнением в голосе пробормотал Натан.

На мгновение у Штрауда мелькнула мысль о том, как схожи эти два имени, но тут он перехватил затравленный взгляд Кендры. Она забилась в уголок заднего сиденья — покрасневшие и опухшие веки, по щекам катятся слезы, все тело бьет нервная дрожь. Там, далеко внизу, море человекоподобных роботов накрыло санитарные машины, на которых она с Марком и Томом примчалась прямо к месту их гибели. В сумраке наступающей ночи открывавшаяся под ними картина выглядела миллионоголовым муравейником, алчно шевелящимся над живой добычей.

Зоркие глаза Штрауда разглядели процессию, направляющуюся к шахте и кораблю и несущую над своими головами тела «живых» людей, возможно, и Гордона в том числе, неведомому существу, скрывающемуся в непроглядной тьме своей норы.

— И все же нам придется возвращаться в котлован, — произнес он. — Нужно только время… еще немного времени…

Натан внезапно резко выпрямился и замер в напряженной позе.

— Время? Времени-то у нас как раз не осталось, доктор Штрауд. Это… эта штука сосет жизнь из нашего города. А вы мне помешали! Если бы мы похоронили ее… его там, внизу, может быть, тогда… возможно, мы еще бы и…

— Чепуха, комиссар! Все ведь не так легко и просто. Оно требует пятьсот тысяч жизней ваших граждан, не забыли? И к тому же ничуть нам не доверяет, вот оно само и вышло за нами. Неужели непонятно?

— Пятьсот тысяч? — не веря своим ушам, задохнулась Кендра.

— А может, и больше, — безжалостно ответил Штрауд. — Да оглянитесь же вокруг себя. Оно готовит массовую бойню, и все жертвы должны быть доставлены в его логово.

— Господи, Штрауд, откуда вам все это известно?

— Письмена… Те предметы, что мы вынесли на поверхность… Археологические свидетельства. Мы знаем даже, как этруски звали его: Уббррокксс. Теперь, вы, может быть, послушаете меня, комиссар?

— Да что там еще слушать!

— Это наш единственный шанс, Натан.

— А почему я вам должен верить?

— Я единственный, кто вышел из шахты целым и невредимым и кого оно поэтому боится.

— Ладно, пусть так. — Натан отвел глаза. — Что требуется от меня и моего управления?

— Помощь. — Штрауд посмотрел вниз на толчею несметного множества человеческих тел. — Помощь от вас требуется, комиссар.

Пилот заложил крутой вираж вправо, и стройка исчезла из виду. Мысли Штрауда вернулись к несчастным душам, попавшим в расставленную ловушку и используемым злой силой в своих низких целях. Он снял наушники и закрыл глаза, забывшись на несколько мгновений под монотонное хлюпанье лопастей над их головами. Вскоре, однако, он вновь надел наушники, собираясь сказать пилоту, куда их доставить.

— Я насыщусь твоей душой, Эшруад, — прошелестел у него в наушниках тихий, но внятный шепот. Говорить должен был кто-то из находившихся в вертолете, но голос, демонический голос, от которого кровь стыла в жилах, был тот же самый, что Штрауд слышал из тела Вайцеля.

Город под ними раскинулся невероятных размеров цирковой ареной, залитой лучами пульсирующего света и электрическими вспышками огней, автомобили сновали во всех направлениях будто в бесконечной безумной гонке. Огни мелькали со всех сторон, неприступными скалами высились монолиты небоскребов, образующих горные кряжи и ущелья. Далеко внизу мосты и каналы пересекались между собой, словно набрякшие вены на натруженной человеческой руке. Внезапно вертолет вошел в крутое пике, и сероватая рябь Гудзона стремительно рванулась их поглотить. В глаза Штрауду бросились лесные заросли Центрального парка, и, не раздумывая больше ни секунды, он ухватил ручку управления в попытке выправить полет винтокрылой машины.

Пилот, однако, вцепившись в ручку мертвой хваткой, не уступал. И когда он в пылу борьбы повернул голову, Штрауд отпрянул. Глаза Лютера Стоукса полыхали яростным и одновременно ледяным зеленым пламенем, пламенем жажды уничтожить Штрауда.

— Штрауд! Вы слышите меня, Штрауд! — звал его Натан.

Штрауд успел только мельком увидеть растерянных Кендру и комиссара, прижатых к спинке заднего сиденья немыслимым виражом.

— Падаешь! Падаешь! — торжествующе крикнул злорадный демонический голос неподвижными губами Стоукса.

Штрауд, которому доводилось пилотировать вертолеты во время войны, изо всех сил пытался вырвать ручку управления из словно прикипевших к пей пальцев Стоукса, в ушах у него гремел победный дьявольский хохот. Штрауд крикнул Кендре, чтобы она стреляла в Стоукса из духового ружья, потом воззвал к Натану:

— Стреляйте в пилота! Да застрелите же вы его! Ни Кендра, ни Натан не могли среагировать на его призывы: вертолет бешено вращался, превратив кабину в центрифугу. Страшная центробежная сила придавила их всех к сиденьям, Натану и Кендре, несмотря на все усилия, никак не удавалось поднять оружие и поймать цель на мушку.

Штрауд бросил тогда ручку управления, подтянул колени к подбородку и, стремительно распрямив ноги, нанес ступнями сокрушительный удар в голову Стоукса. Тот, вскинув руки, упал спиной в дверцу, замок в ней протестующе скрежетнул и сломался. Штрауд успел выправить вертолет, но пилот уже вновь тянулся к ручке управления, и в этот момент Натан выстрелил в него прямо через спинку сиденья. Пронзившая грудь Стоукса пуля 38-го калибра лишь на мгновение потрясла пилота, а потом он с прежней силой принялся вырывать у Штрауда ручку управления.

Вертолет продолжал свое беспорядочное головокружительное вращение, лопасти его, задевая стены небоскребов, сыпали брызгами каменной крошки. Неимоверным усилием Штрауд отвернул машину в более безопасное пространство над рекой.

Руки Стоукса, однако, наливались неодолимой дьявольской силой, и Штрауд только сейчас понял, какой колоссальной энергией обладает таинственный монстр на мертвом корабле, если даже на таком расстоянии решился вступить с ним в схватку. Мысль эта его ошеломила. Тем не менее он должен, должен, должен благополучно посадить вертолет.

— Кендра! — уже с отчаянием в голосе вновь выкрикнул Штрауд, и, наконец, послышался мягкий хлопок ее духового ружья, посвист вырвавшейся из него стрелки.

Стоукс издал леденящий душу вопль, а Штрауд, не теряя ни секунды, осыпал его градом ударов, пилот выпал из кабины, но в последнее мгновение изловчился уцепиться за распахнувшуюся дверцу. Вертолет резко накренился, и Стоукс разразился нечеловеческим хохотом.

— Па-а-адае-е-ешь! — затянул жутким голосом пилот, но тут пальцы его разжались, и он рухнул с высоты шестидесяти — семидесяти футов, разлетевшись по асфальту тротуара как перезревший арбуз.

Штрауду пришлось вступить в настоящую схватку с вертолетом, который продолжал головокружительное вращение, как будто им тоже овладел дьявол.

Штрауд изо всех сил удерживал пляшущую ручку управления, бицепсы вздулись под трещавшими по швам рукавами. Ему нужно было набрать высоту, но вертолет не подчинялся, словно вселившаяся в него демоническая сила вынуждала его рухнуть с небес и прекратить этот сумасшедший танец.

— Штрауд! Господи, Штрауд, — кричала Кендра, закрывая глаза, чтобы не видеть мелькающих со всех сторон кирпичных стен.

А Штрауд молился про себя и тянул, тянул, тянул непокорную ручку управления, и вертолет на секунду завис в воздухе, давая короткую передышку в сатанинском падении к самоуничтожению. Штрауд последним усилием рванул на себя ручку, вертолет послушался и стал потихоньку набирать высоту, выше, выше… Выровняв машину, Штрауд смог наконец оглядеться: футах в пятидесяти под ними мелькали деревья Центрального парка. Он никак не мог сообразить, как они здесь очутились.

— Что вообще происходит? — с трудом переводя дыхание, спросил Натан.

— Стоуксом овладела эта штука в котловане!

— Но каким образом? Как ей это удается?

— А как она превращает тысячи людей в зомби?

— Да, но почему оно тебя преследует, Эйб? — Кендра провела рукой по лицу, пытаясь успокоиться.

— Ну, знаешь… Если бы я мог ответить на этот вопрос, то, наверное…

— Как будто ему нужен именно ты, — настаивала Кендра.

— Да, в компании со мной, видимо, небезопасно.

— Это уж точно, — буркнул Натан.

— Слава Богу, что ты умеешь управлять вертолетом, — вздохнула Кендра.

— Но оно этого не знало. — Штрауд заложил крутой вираж, и Кендра опасливо ахнула.

— Спокойно, спокойно… Как по-вашему, комиссар, вы сможете получить разрешение на посадку на Первом полицейском плацу?

— Нет проблем. Дайте-ка микрофон.

Все еще тяжело дыша и не выпуская из руки тяжелого пистолета 38-го калибра, Натан по рации запросил и немедленно получил разрешение на посадку на влажно поблескивающей прямо перед ними крыше небоскреба. Сейчас она им всем казалась бетонным раем.

 

Глава 11

Штрауд, Кендра Клайн и Джеймс Натан были глубоко потрясены всем пережитым, они не могли избавиться от тяжелых и горьких мыслей о тех, кого потеряли. Натан намеревался вызвать Национальную гвардию и армию, вернуться на стройку и уничтожить всех зомби: мужчин, женщин, детей… Ему это казалось единственным выходом. Штрауд призывал его к выдержке и умолял дать ему время.

— Хотя бы немного времени, чтобы определить истинную природу нашего противника, — убеждал он комиссара.

— Нет у нас времени! — упорствовал Натан.

— Да что же это такое! — взорвался Штрауд. — Вы впутали меня в это дело, так, по крайней мере, прислушайтесь к моему мнению, черт побери!

Ему уже приходилось сталкиваться с людьми подобного склада в Чикаго, где менее года назад оборотень-людоед терроризировал городские улицы. Натан знал о громком успехе Штрауда в расследовании этого необычного дела, наверняка доходили до него и слухи о многих других запутанных и странных преступлениях, которые раскрыл Штрауд.

Натан обернулся и взглянул в глаза Штрауда, его широкие могучие плечи опустились, будто придавленные растерянностью и отчаянием. Он бросил вопросительный взгляд в сторону Кендры Клайн в поисках сочувствия и поддержки, которых она ему сейчас предложить не могла. Кендра продолжала пребывать в полубессознательном состоянии, в которое ее привела гибель коллег прямо у нее на глазах. Ее бил нервный озноб, и Штрауд раздобыл и набросил ей на плечи плед, сунул в руки чашку дымящегося обжигающего кофе.

— Вы уже один раз послушали Гордона, — упрямо стоял на своем Штрауд. — Сами видите, что из этого вышло. Теперь, ради Бога, попробуйте сделать по-моему.

— Но отвечать перед людьми придется все-таки мне, — явно сдаваясь, нерешительно заметил Натан. — Что вы намерены предпринять, Штрауд?

— Я намерен повести экспедицию на корабль и встретиться с этим монстром на его территории.

— Это безумие, — возразил Натан. — Какие гарантии, что вы выйдете из этого живым?

— Слабые, а может быть, и вообще никаких… Но… это… что бы оно из себя ни представляло… Сам не знаю почему, но у меня такое чувство, что оно охотится за мной. И пока оно диктует свои условия. Думаю, настала пора изменить ход событий. Но сначала я должен заручиться помощью Вишневски и Леонарда, чтобы узнать как можно больше об этой злой силе. Это-то, надеюсь, понятно?

— А до тех пор? — грохнул кулаком в стол Натан. — Как насчет зомби у котлована? С ними-то как нам справиться?

Штрауд не знал, что ответить комиссару. Он понимал, что для решения проблемы он должен собрать максимум информации, тщательно изучить все сведения, которые ему могут предоставить Вишневски и Леонард.

Назойливо зажужжал зуммер внутренней связи, и дежурный сержант со своего поста у входной двери возбужденным голосом выкрикнул:

— Комиссар, немедленно покиньте здание!

— Кэйси? Это вы, Кэйси? Что там у вас стряслось?

— Нас атакуют! Зомби, сотни и сотни. Лезут во все двери, в окна…

Голос в динамике смолк, вместо него послышался треск беспорядочной пальбы. Натан уставился в глаза Штрауду пронзительным взглядом.

— Они и сюда за вами явились, Штрауд! Им нужны вы, именно вы! О, черт бы их всех побрал… А что, если просто скормить вас этим тварям, тогда, может быть, эта… штука оставит нас в покое!

— Может быть… А может, и нет, Натан. Они смотрели друг другу в глаза, и твердый холодный взгляд Штрауда ясно говорил комиссару, что Штрауд не собирается добровольно приносить себя в жертву ради Натана или кого-либо другого.

— А может быть, я единственная надежда вашего города, Натан, — спокойно произнес Штрауд. — Подумайте над этим. Почему оно выбрало именно меня, а не другого? Потому что оно знает что-то такое, что вам неизвестно…

— Что, например? Что оно знает, Штрауд? — Правая рука комиссара украдкой медленно поползла к наплечной кобуре.

— А знает оно достаточно много, чтобы меня бояться. Оно знает, что у меня находится ключ к его тайне и что я со временем эту тайну раскрою — если, конечно, мне дадут время.

— Они уже здесь, у нашего порога! — раздраженно напомнил комиссар.

— Тогда давайте уходить отсюда! — встревоженно воскликнула Кендра, сбрасывая с плеч мешающий ей плед. — Делайте, что вам говорит Штрауд, комиссар! Помогите ему добраться до музея.

Натан же, судя по всему, уступать не собирался. С решительным видом он потянул из кобуры пистолет. Из-за двери доносились выкрики, стоны и выстрелы, зомби были уже совсем близко.

— Выведите нас на крышу, к вертолету, — потребовала Кендра.

Натан все еще колебался.

— Если я погибну, у Нью-Йорка не останется никаких шансов, и даже армия вам не поможет, — холодно заверил Штрауд Натана.

Пистолет заметно подрагивал в руке комиссара, крупные капли пота обильно заливали его лоб и катились по мясистым щекам.

— Пошли! — решился наконец он и рывком распахнул дверь.

Лестничная площадка была усеяна трупами полисменов и зомби. Натан выстрелил несколько раз в карабкающихся по ступеням зомби и махнул рукой, указывая направление;

— Сюда, быстро!

Комиссар повел их к служебной лестнице, но, когда они выскочили за дверь, оказалось, что площадки этажом ниже и выше забиты рвущимися к ним зомби. Они устремились сверху и снизу к живым людям, каким-то образом узнав, что среди них находится Абрахам Штрауд.

— К лифтам! Бежим к лифтам! — выкрикнул Натан и бросился по галерее, нависшей над вестибюлем, где уже стихла стрельба и шевелилась толпа зомби. Они начали окружать людей со всех сторон, и Натан понял, что стрелять в эту неотвратимо надвигающую стену тел бессмысленно. Кендра и Штрауд в отчаянии колотили в дверь шахты, словно желая поторопить поднимающийся лифт, но, видимо, было уже поздно.

Зомби подступали с обеих сторон галереи, оставив им единственный выход — прыгнуть вниз в пугающе безмолвную орду, затопившую весь вестибюль… Но и это, конечно, был не выход.

Раздался мелодичный звон, и они метнулись к подошедшему лифту, но кабина его была переполнена зомби, угрожающе двинувшимися им навстречу. Подошел еще один лифт, и из распахнувшихся его дверей показались, толкая друг друга, фигуры новых преследователей.

— Мы погибли, Штрауд, — произнес Натан. — По-моему, лучше выбрать быструю и легкую смерть.

Комиссар поднял пистолет и взвел большим пальцем курок.

— Эшшшшшру-у-у-ад! — хором взвыли зомби. Несколько из них взялись за руки и внезапно растворились в студенистой массе бурой жижи, которая приняла зыбко колышущуюся отталкивающую форму какого-то жуткого существа, из пустых его глазниц выскакивали пятнистые бурые змеи, чудовищная пасть разверзлась, как врата ада.

— Эшшшшшру-у-у-ад! — прорычало оно. — Теперь ты видишь, что я могу уничтожить тебя в любое время — в любую минуту!

— Так кончай нас, ты, урод поганый!

Натан направил пистолет на Кендру, он не мог допустить, чтобы она стала жертвой тошнотворной толпы зомби или кошмарного монстра, образовавшегося из их тел.

— Не-е-е-е-е-е-е-е-ет, Эшруад, — заколыхалось существо. — Я хочу, чтобы ты сам ко мне явился… и привел своих друзей.

Чудовище разразилось издевательски гнусным сатанинским хохотом. Зомби тем временем застыли в неподвижных позах, как каменные изваяния, и, кажется, даже не дышали. Кроме тех нескольких, из которых формировалось искусственное подобие демона. Они слились в жуткого подергивающего множеством щупалец монстра с огромными зияющими впадинами глазниц, из которых молниями вылетали змеи и тут же исчезали в бурой клейкой жиже, заменявшей чудовищу кожу. Ее поверхность лоснилась омерзительной слизью, и Кендра, не в силах вынести этого зрелища, спрятала лицо на груди Натана. Части тел зомби, соединившихся в воссоздании образа монстра, руки и ноги, уши и глаза, виднелись как бы по отдельности в медленном круговороте внутри отталкивающей жижи, которая их каким-то образом поглотила всех целиком.

— Это еще что за чертовщина, Штрауд? И почему она называет вас Эшруадом? — Натан окинул его подозрительным взглядом.

— Это проявление того существа в котловане. Не само существо, а лишь его образ. Оно издевается над нами.

— Над нами или только над вами?

— Оно играет с нами, — твердо заявил Штрауд. — Это дьявольское отродье играет с нами, как кошка с мышью. Оно могло бы просто позволить зомби убить нас на месте сию же секунду…

— А почему же оно это не делает?

— Потому что ему что-то от меня нужно.

— Что? Что ему нужно?

— Сам не знаю, черт бы его побрал. Пока, во всяком случае. — Штрауд почувствовал, что демоническое создание хочет, чтобы он вернулся к нему, к месту его обитания и там встретился с ним лицом к лицу, один на один, что создание это каким-то образом знает об особом даре Штрауда в борьбе со злом… И зло, можно сказать, бросило ему перчатку.

Но как могут Натан или даже Кендра понять и поверить в это?

Подошел еще один лифт, двери его распахнулись, и зомби расступились, показывая, что кабина пуста. Штрауд моментально понял их маневр и решительно распорядился:

— Кендра! Натан! Оба в лифт, быстро! Скорее! Они без колебаний бросились в кабину. Штрауд, осторожно пятясь, зашел туда последним. Дверные створки сомкнулись, скрыв от их глаз бледнеющие и как бы растворяющиеся формы ужасного монстра, на которого и смотреть более секунды было нестерпимо страшно.

— На крышу этим лифтом попадем? — спросил Штрауд комиссара.

— Не доезжая одного этажа. Оттуда придется подняться пешком по лестнице, — объяснил возбужденный Натан, все еще сжимая в руке пистолет. — Но почему, Штрауд? Объясните мне, почему оно пощадило вас, и меня, и доктора Клайн?

— Если бы я только мог ответить…

— И почему она называет тебя Эшруадом? — Голос Кендры пресекался от волнения и только что пережитого ужаса.

Двери лифта открылись в пустой коридор и смотровую вышку. Штрауд увидел табличку, указывающую путь на крышу, и беспрепятственно повел их к спасению.

Но Кендра внезапно остановилась и упрямо потребовала, чтобы он ответил на ее вопрос.

— Сейчас на это нет времени, — взмолился Штрауд.

— Ничего, найдется. Я хочу знать, что означает слово «Эшруад».

— Все объясню в музее. Обещаю.

В этот момент вмешался Натан, которому также не терпелось получить разъяснения. Он грубо схватил Штрауда за плечо и рывком повернул к себе лицом, будто собираясь нанести удар, и Штрауд инстинктивно сбросил его руку, не обращая внимания на угрожающе наставленный пистолет.

— Нет, отвечайте, Штрауд! Чем это вы так защищены от этой… от этого чудища? И объясните, почему бы мне просто не продырявить вас парой пуль? Уж очень я подозреваю, что вы заодно с этим треклятым… с этой сверхъестественной тварью.

Штрауд вне себя от гнева ухватил лацканы пиджака Натана и что есть силы грохнул комиссара спиной в стену. Кендра цеплялась за Штрауда, пытаясь оттащить его от ошеломленного Натана, не выронившего тем не менее своего пистолета. Штрауд усилием воли взял себя в руки и отпустил побледневшего комиссара.

Штрауд толкнул стеклянную дверь и выскочил на крышу, где привольно гулявший ветер тут же попытался сорвать волосы с его головы. Кендру Штрауд буквально тащил за руку. Обернувшись, Штрауд выкрикнул через плечо:

— Черт бы вас побрал, комиссар! Я и сам многого не понимаю. Поэтому-то мне и необходима помощь. Мне нужны Вишневски, Леонард и время!

— Но почему оно оставило нас в живых? — не унимался Натан, бегом догоняя Штрауда и Кендру.

Сегодня на его глазах погибло много достойных людей, и комиссар недоумевал, почему его нет среди мертвых.

— Думаю, оно хочет, чтобы я сам явился к нему, по своей воле принес себя в жертву. И когда я приду, оно еще со мной позабавится.

— Позабавится? — переспросил комиссар.

— Да. Оно же играет с нами со всеми, Натан… играет нашими жизнями… пробует, сколько с нас надо снять лоска цивилизованности, чтобы мы поднялись друг против друга.

— Но ему нужны вы, Штрауд. И когда вы явитесь к нему, станет ли это концом кошмара?

— Неужели вы действительно верите, что сможете выторговать что-то у самого дьявола, Натан?

— Да нет, не думаю… — запнулся комиссар. — Хотя…

— Никаких «хотя» быть не может. Когда я отправлюсь приносить себя в жертву, я очень надеюсь, что буду вооружен куда большим знанием, нежели сейчас.

Штрауд сел на место пилота в вертолете Гордона и пристегнулся ремнем. Кто-то из полицейских техников позаботился заправить винтокрылую машину. Все остальные полицейские вертолеты были подняты в воздух па патрулирование.

Натан помог Кендре забраться в кабину, где она села рядом со Штраудом, и прощально помахал им рукой.

— Летим с нами, — напрягая голос, пригласила комиссара Кендра.

— Нет, я нужен здесь. Будем держать связь.

— Поосторожнее тут, — предостерег его Штрауд.

— Вы тоже, Штрауд. Удачи вам! Вы уж извините меня… за… за…

— Да что уж там… — Штрауд запустил двигатель, и лопасти вертолета вступили в схватку с порывистым ветром. Когда вертолет оторвался от бетона крыши и начал плавно набирать высоту, прямо перед глазами Штрауда всплыл жуткий образ монстра со скользящими из черных впадин глазниц змеями… Выругавшись сквозь стиснутые зубы, Штрауд толкнул ручку управления и направил вертолет сквозь заслонившую небо омерзительную картину, рассекая ее неистово вращающимися лопастями.

Кендра Клайн не отрывала глаз от маленькой фигурки Натана, быстро уплывавшей назад и вниз. Внутренне она все еще содрогалась от недавнего прикосновения холодного ствола пистолета к ее виску. И все же она, конечно, предпочла бы быструю смерть от пули тому, что могла бы сотворить с ней толпа зомби. Как и у Натана, у нее тоже появилось какое-то странное чувство к Штрауду, будто он стал другим — и все из-за того, что злой дух, возникший из котлована, выделил Штрауда из всех остальных… Злой дух, обладавший таким могуществом, что был способен добиться от них всего, чего пожелает.

Штрауд ощутил на себе ее пристальный взгляд. До него дошло, что Кендра не видела образ монстра в ночном небе, что это пугающее зрелище предназначалось лишь ему одному. Он понимал, почему Натан мог воспринимать его как угрозу себе и окружающим, но вот как успокоить Кендру, в которой, он видел, просыпается тот же страх перед ним, придумать не мог.

— У тебя нет причин меня бояться, Кендра, — ласково обратился он к ней.

Грудь Кендры ходила ходуном, она жадно глотала воздух, пытаясь справиться с охватившими ее смятением и тревогой.

— Я… я знаю, — пробормотала она, но голос ее предательски дрогнул.

Штрауд накрыл ладонью ее руку, но Кендра медленно убрала ее.

— Помни только, Кендра, что бы ни случилось, все, что я делаю, я делаю ради всех. Я никогда не пойду на сделку с этой тварью — ни ради своей жизни, ни ради даже твоей… Ни ради ничьей отдельной жизни…

— По-моему, я тебя., понимаю, — шепнула Кендра и отвернулась, уставившись во тьму ночного неба.

Штрауд развернул вертолет, оглядывая окрестности в поисках крыши Музея древностей.

Пока Штрауд осторожно снижался над необъятной поверхностью крыши, ориентируясь по уличным огням, но более всего рассчитывая на интуицию, Кендра перебирала в памяти события последних нескольких дней, но события эти, поступки людей, их слова и фразы сливались в какую-то смутную пелену, похожую на опускающийся на город ночной туман. Пласты его клубились и колыхались в воздухе беспрерывным кружением — совсем как ее мысли. Неужели Штрауд так разительно отличается от остальных людей, что этот злой дух из котлована выбрал его для своей дьявольской игры? Что он за человек, этот Штрауд, думала Кендра, вглядываясь в черную бездну под вертолетом. Ей на миг показалось, что Штрауд увлекает ее вместе с собой прямо в Дантов ад, где им уготовано место где-то между шестым и седьмым кругами. Сомнительную же честь оказал он ей, мелькнуло у Кендры в голове, сделав своим соратником в таинственной темной схватке. Она, однако, так устала от тягостных дум, что почти обрадовалась, когда Штрауд окликнул ее и предложил выходить.

Монотонный и такой убаюкивающий гул двигателя вертолета привел Кендру в странное забытье, в сонное оцепенение, столь далекое от совсем недавнего безумного круговорота событий. Штрауд, только что шумный, исполыхавший яростным гневом, тоже притих, успокоившись, он стал ласков, внимателен и заботлив. И все же он был сама тайна, человек, у которого, кажется, было более чем одно прошлое, человек, исполненный жизни и жизненных сил, подобно греку, без устали танцующему на песках вечности, или лихому казаку, исполняющему умопомрачительную джигитовку на мчащемся во весь опор скакуне.

Окрестности музея были завалены мусором и какими-то белыми, беспрерывно перемещающимися предметами, которые на первый взгляд казались вполне безобидными, но обретали зловещий вид, если долго смотреть на них, не моргая. Перекатывающиеся стаканы из закусочной «Макдональдс», треплющиеся на ветру газетные листы и бумажные обертки от сандвичей превращались в привидения, бродившие по призрачному ландшафту, который при свете для представлял из себя всего-навсего кустарники, деревья и газоны, что окружали Музей древности. Там, глубоко, в самих его недрах, Леонард и Вишневски при свете настольных ламп упорно бились над поисками ответов на вопросы, которые они сами даже не знали, как поставить.

Кендра скорее угадала, чем услышала щелчок замка на привязном ремне, потом почувствовала, как ее обвили и подняли с сиденья теплые сильные руки Штрауда. Ей стало необыкновенно уютно и покойно, все ее естество молило о благодатном забвении сна, и Штрауд, прижав к груди удобно свернувшуюся в его объятиях Кендру, баюкал ее на ходу, как маленькое дитя. Непростой он, непонятный человек, подумала еще напоследок Кендра, отдавшись наконец сиюминутному безмятежному покою, освободившему ее душу от сомнений и страхов.

 

Глава 12

Обоих археологов Эйб Штрауд нашел в лаборатории за письменным столом среди объедков сандвичей и недопитых бутылок «кока-колы». Штрауд спросил, как идут дела, и увлеченные работой ученые, несколько испуганные его неожиданным появлением, разом вскинули головы и удивленно уставились на коллегу. Ни довольно шумной посадки вертолета на крышу музея, ни звука шагов Штрауда и Кендры они даже не слышали.

— По-моему, мы кое-что нашли… — уклончиво сообщил Вишневски. — Но на все нужно время, Эйб. И терпение… Терпение всегда вознаграждается.

Штрауд крепко помял ладонями плечи и шею, прогоняя тупую боль в голове.

— Беда лишь в том, доктор, что у нас с вами на этот раз весьма нетерпеливая аудитория… И что намного хуже, еще более нетерпеливый демон, — Штрауд попытался заглянуть через их плечи в лежавшие на столе бумаги. — Расскажите, что удалось отыскать…

— Позвоню в больницу, — крикнула ему Кендра из кабинета Виша.

Штрауд поморщился. Он надеялся, что она немного поспит. Как она еще на ногах держится, удивился он про себя, но постарался прогнать эти мысли и обратил все внимание на Виша и Леонарда.

Из кабинета Вишневски Кендра связалась по телефону со своими коллегами в больнице.

— Нам понадобится от вас как можно больше биохимического оружия, Карл, — на этих словах Кендры в кабинет заглянул возбужденный Штрауд.

— Виш нашел в научной литературе кое-что весьма интересное, я бы сказал, поразительное. Зайдешь к нам?

— Через минуту.

Вскоре Кендра присоединилась к археологам, и Виш, жестом пригласив ее присесть, продолжал:

— Всего лишь примитивный рисунок… Обнаруженное в пещере изображение чудища с кривыми клыками и выползающими из глаз змеями… Но художник упомянул его имя — Уббррокксс… Более того, то же самое имя Леонард нашел в пергаменте, вынесенном с корабля.

— Уббррокксс, — повторил Штрауд странное имя несколько раз.

— Смотри, накличешь, — остановила его Кендра.

— Так вот, значит… — замялся Виш, ощутив некоторую напряженность между Кендрой и Штраудом. — Эйб рассказал нам, что произошло в здании управления полиции. По всей вероятности, если мы в ближайшее время не явимся к этой… к этому нечто, оно само явится к нам. Верно, Штрауд?

— Я лично в этом убежден.

— Но чем был этот… Уббррокксс для этрусков? — спросила Кендра, зрачки ее расширились, выдавая скрытый страх. — Каким-то божеством?

— Темным божеством. Властелин ада, вроде нашего Сатаны, — объяснил Леонард, без нужды протирая безукоризненно чистые линзы очков. — Вот здесь у нас фотография рисунка, найденного несколько лет назад на стене одной из пещер в Тоскане.

— О, Господи! — всхлипнула Кендра. — Это же… это же…

— Да, точно, — кивнул Штрауд. — То, что мы видели.

— И я его видел, — угрюмо подтвердил Виш. — В тот день, когда замахнулся киркой на вас, Штрауд. Тогда он каким-то образом стал вами, а вы им, все у меня в голове смешалось. Как только посмотрел на фотографию, сразу все вспомнил. Оно вспрыгнуло вам на спину, когда вы, Штрауд, потеряли сознание. Я схватил кирку, чтобы убить его, но оно уже… слилось, что ли, с вашей плотью, и я заколебался… ну, а потом…

— Жуткая штука… Ужас какой-то, — поежился Леонард.

— То, что Штрауд потерял сознание, как раз и спасло его, — проговорила Кендра, стараясь поймать и понять какую-то ускользающую мысль, но про себя решила, что ей во всем этом никогда не разобраться.

— Ну, что ж, хорошо, — воскликнул Штрауд, крепко обнимая Кендру за плечи. — Даже отлично!

— Да что же тут хорошего? — удивился Виш. — У нас только и есть, что грубый рисунок.

— Зато мы теперь знаем, как его зовут и как оно выглядит.

— Не заблуждайтесь, Штрауд. Даже и не воображайте, что вы знаете, как оно выглядит, — возразил Леонард. — Рисунок очень примитивен, к тому же, если вы на самом деле увидите это… эту штуку, его страшная уродливость вас моментально ослепит. Во всяком случае, так сказано в письменах. Скорее всего этот рисунок выполнен художником со слов слепца.

— Возможно, им был ваш кудесник, Леонард, — заметил Вишневски.

— Что еще за кудесник? — заинтересовалась Кендра.

— Автор записи на пергаменте. Очень умный и проницательный человек.

— И о чем он вам поведал? — спросил Штрауд.

— Наше чудище может принимать множество обличий, управлять другими существами, в том числе и людьми.

— И создавать зомби, — буркнул Виш.

— Автор говорит, что подлинная натура этой твари столь ужасна и отвратительна, что сжигает человеческие сердца и души.

— А чего еще ждать от исчадия ада? — вставил Вишневски.

— Значит, оно меняет свои обличья, ну, вроде хамелеона… — задумчиво протянул Штрауд.

— Но не в обычном смысле, — поправил его Леонард. — Оно вселяется в другие существа и искажает их облик, некоторых по своей прихоти превращает в упырей, других — в псов или крыс… По крайней мере, так считал этрускский автор записи на пергаменте.

Леонард отложил очки и потер покрасневшие воспаленные от переутомления глаза.

— Значит, оно может вселиться во все, во все? — решила уточнить Кендра. — В насекомых, например, в крыс…

— В червей, в их личинки, в гусениц… — добавил Виш.

— В этом смысле оно может принять любые обличья, какие пожелает, теперь понимаете, Штрауд? — загорячился Леонард.

— Да, теперь начинаю понимать… Полагаю, оно может также принять и весьма приятный облик?

— Совершенно верно. Леонард просто забыл об этом упомянуть. И он также подозревает, что демон потребует не 500000 душ, Штрауд, а пять миллионов.

— Сколько? — не поверил своим ушам Штрауд.

— Точно, — обернулся к нему Леонард. — На этот раз ему нужны пять миллионов человеческих душ.

Кендра повторила головокружительное число шепотом, который в наступившей тишине прозвучал неожиданно громко.

— Но я же сам видел цифры. Вы тогда, Виш, сказали, что они обозначают 500000, — Штрауд потыкал пальцем в этрускские значки на пергаменте.

— Да, не спорю… Но математические вычисления, произведенные с помощью Эшруада…

— Ого! Эшруад? Вы сказали, Эшруад? — воскликнула Кендра, услышав знакомое имя в новом контексте.

— Да, Эшруад. Автор записи на пергаменте, здесь стоит его подпись, — объяснил Штрауд, показывая Кендре слово, написанное этрускскими буквами.

— Тогда, значит, эта… штука… думает, что ты и есть…

— Да, что я Эшруад, — закончил за нее Штрауд.

— И это может оказаться нашим преимуществом, — заметил Виш.

— Какие там могут быть преимущества перед такой силищей? — усомнился Леонард. — Как бы там ни было, Эшруад предсказал, что если демон вновь поднимет свою мерзкую голову, то число жертв возрастет до пяти миллионов. Вроде предупреждения почти в самом конце документа.

— К слову сказать, над очень похожим документом, обнаруженным в Тоскане два года назад доктором Юрием Юлининским, просто посмеялись как над мистической тарабарщиной…

— Господи! — Кендра никак не могла справиться вдруг задрожавшими руками с падающими на глаза длинными прядями волос. — Но… это же… это… похоже на… сатану!

— Он самый и есть! — заверил ее Вишневски. — Или очень близкий родственник падшего ангела.

— Да, очень может быть, что это именно тот, кого мы обычно зовем сатаной, — согласился Леонард. — Изначальное, высшее и верховное Зло на нашей планете. И с нашей стороны, Штрауд, просто глупо даже думать о том, что мы можем ему противостоять.

В лаборатории наступила зябкая тишина, которую наконец нарушил Виш.

— Только подумать, что сатана — наш, нью-йоркский парень…

— О, ради Бога, Вишневски! Как вы еще можете шутить! — воскликнул Леонард и в раздражении швырнул какой-то толстый фолиант на пол.

— Да ладно вам, — добродушно возразил Виш. — Я ведь тоже покопался в кое-каких материалах… И обнаружил несколько интересных фактов. Так что, Штрауд, мы с вами сможем продолжить и без участия нашего дорогого Леонарда… если придется, конечно.

Виш протянул Штрауду археологический журнал с фотографиями раскопок в Тоскане и увеличительное стекло.

— Повнимательнее приглядитесь к пергаменту в руках Юлининского.

— Похоже… похоже на копию того, что есть у нас. Штрауд был знаком с работами великого русского археолога. Тоскана, судя по всему, вовсе не относилась к сфере его интересов. Однако, как подчеркивал в статье сам ученый, его неодолимо потянуло к этому месту — словно по велению какого-то мистического голоса.

— Уж не хотите ли вы сказать, что Эшруад знал, что со временем этот злой дух вновь объявится на земле? — усомнился Штрауд.

— Да, именно так он и пишет.

— Поразительно… Как же он смог это предсказать…

— Более того, он предсказал, что это произойдет в самой гуще жилищ миллионов людей, среди гигантских башен, цепляющих облака, — а ведь это наши небоскребы, Штрауд… И что человек, летающий во чреве машины, вступит в схватку с чудовищем.

— А это уж ты и твой вертолет, Эйб! — воскликнула Кендра.

— Так и написано?! — изумился Штрауд.

— Да, — кивнул Виш. — Должен отметить, что этот злой дух появляется из того же самого источника, что и все остальные, — из вечной реки зла, что течет под ногами у всех нас, — и время от времени поражает целые народы.

— Так как же мы осмелимся противостоять ему, Штрауд? Может, соизволите объяснить? — вмешался обиженно молчавший до того Леонард.

— Коллеги доктора Клайн работают над — как это у вас там называется, Кендра? — ну, над чем-то вроде биохимического средства против этой штуки.

— Но пока нам известно только, что оно действует на зомби, — предупредила Кендра. — А вот как будет с самим источником, никто не знает… Но в любом случае мы готовим стрелки, а также аэрозоль из этого вещества.

— Ну, видите, мы же не совсем безоружны! — как можно убедительнее заметил Штрауд.

— Меня мучают… какие-то страхи, — почти шепотом признался Леонард.

— Но у нас есть оружие, — продолжал бодриться Штрауд. — Доктор Клайн нам кое-что приготовила.

— Используя все данные и опыт, полученные при вашем оживлении, доктор Леонард, — пустилась в объяснения Кендра, — мы разработали некий биохимический снаряд, начиненный стимуляторами, которые поставили вас на ноги. Мы как раз испытывали препарат на коматозных пациентах, но в это время они стали на нас нападать. Тогда мы решили увеличить дозу и получили… убийственный яд.

— Валит с ног на месте, — вставил Штрауд.

— То есть тот же самый препарат, который вывел меня из комы, теперь используется, чтобы убивать других пострадавших от недуга? — недоверчиво переспросил Леонард. — Но это само по себе безумие, доктор Клайн.

— У нас не было выхода. Зомби вышли на улицы, — встал на защиту Кендры Штрауд. — Они напали на нас и, если бы мы не защищались, давно бы уже спустили в шахту.

Виш и Леонард обменялись встревоженными взглядами. Виш, поколебавшись, сказал:

— Даже если нам удастся проникнуть в котлован, этого демона ничем не одолеть, ничем.

— Выживают самые приспособленные, — философски заметил Леонард. — Вопрос в том, кто выживет, мы или… оно?

— Вам может показаться смешным, но я никогда не считал себя приспособившимся настолько, чтобы быть готовым к употреблению в пищу, — язвительно парировал Вишневски. — И сейчас не считаю.

— Похоже, многое зависит от силы воли, от силы духа и рассудка, доктор, — серьезным тоном обратилась к нему Кендра. — В некотором смысле, можно сказать, выживет самый приспособившийся разум и рассудок… независимо от наличия стальной пластинки.

Штрауд понимающе усмехнулся.

— Пора выработать стратегию наших действий, братцы. Кому-то из нас придется опять спуститься в котлован и, преодолевая ужаснейшие препятствия, полагаться только на силу духа и разума.

Жестокая правда, откровенно высказанная Штраудом, погрузила всех на некоторое время в гнетущее молчание.

— Ох, кстати, Штрауд, чуть не забыл, — воскликнул не очень кстати Виш. — Вам ведь тут кое-что пришло на адрес музея.

— Ну да?

— Посылка, — объявил Виш.

— Из Каира, — уточнил Леонард.

— Из Каира в Иллинойсе? — Это было в общем-то недалеко от Эндоувера, где жил Штрауд.

— Да нет же, старина! Из Египта!

— Из Египта? Нет, правда? Да где же посылка?

— Интересный такой ящик. Мы сами сгораем от любопытства.

Виш принес посылку — крепко сколоченный и тщательно упакованный ящик размером примерно два фута на три. Они потратили не менее десяти минут, чтобы добраться до содержимого. Удалив мягкие прокладки, Штрауд наконец взял в руки хрустальный череп. К нему была приложена записка от его египетского коллеги, доктора Мамдауда:

Дорогой Абрахам!

Узнал о беде в Нью-Йорке и Вашей роли в событиях. Содержимое может помочь пониманию, оказать поддержку и помощь. Мы молимся за Вас и надеемся, что Вы примете наш дар. Такой человек, как Вы, употребит его с пользой и во благо. Мне захотелось, нет, я был обязан сделать это для Вас.

Мамдауд.

Штрауд был изумлен и ошеломлен.

— Вы можете себе представить, как он рисковал, чтобы достать для нас это чудо? Скоро вернусь. — И Штрауд поспешил прочь, бережно прижимая к груди свое сокровище.

Остальные молча смотрели ему вслед.

Тем временем на строительной площадке Гордона зомби принялись строиться ряд за рядом в непреодолимое кольцо окаменевших часовых. Отряды специального назначения и все полицейские без различия чинов и должностей были стянуты к месту событий, куда продолжали прибывать все новые и новые инфицированные горожане, многие из которых вступали в стычки с полицией. Все уже знали, что комиссар Джеймс Натан и горстка других находившихся с ним людей чудом спаслись от обезумевшей толпы и что более сотни строителей, медиков и полисменов осталось в западне, окруженные плотным кольцом зомби, которые игнорировали все приказы полиции.

Всякий раз, когда полисмены предпринимали попытку приблизиться к котловану, стена зомби вокруг котлована и строительной площадки становилась все монолитнее и несокрушимее. Натан, если признаться, не знал, как с ними справиться, но после всего пережитого наиболее соблазнительным казалось открыть по зомби беглый огонь. В данную же минуту на стройке царила полная тишина. Эти зомби, мелькнула у комиссара мысль, стоят как утес. Даже если Штрауд и его коллеги решатся попробовать спуститься в котлован, им никогда не пройти эту армию стражей.

Город был закрыт наглухо: власти ввели карантин и военное положение. Губернатор штата направил туда пять тысяч солдат. Армия и ВМС США были приведены в боевую готовность. Прервалось авиационное, железнодорожное и автомобильное сообщение с Нью-Йорком. Бдительно охранялось побережье, поскольку существовало опасение, что болезнь может перекинуться в другие города, округа и штаты. Под усиленную охрану были взяты все туннели и пограничные пункты. Те, кто остались в Нью-Йорке, оказались в ловушке лицом к лицу с толпами зомби и той участью, которая их ожидала.

— На такие дела я не подписывался, — вызывающе заявил один из национальных гвардейцев своему напарнику из полиции.

Гарри Бейкер оглядел парня с головы до ног. Очки в темной оправе, сразу видно, кучу денег стоят, массивный «ролекс» на запястье. На гражданке небось подвизается бухгалтером или адвокатом, подумал Гарри, а по годам-то совсем сопляк. Интересно, хотя бы эту ночь сумеет он продержаться? Сам Гарри успел и повоевать, и три года повкалывать санитаром в «Скорой помощи», а теперь вот уже шестнадцать лет трубил в полиции города Нью-Йорка. И до сегодняшнего дня считал, что повидал все на свете.

Начальство мудро придало в пару каждому такому салаге, как вот этот пацан с «ролексом», бывалого полисмена, и сейчас Гарри по-братски делил с ним наспех оборудованное укрытие, громко называемое в отчетах «бункером». Юнец уже успел похвастать фотографиями своего младенца девяти месяцев от роду, своей кошки и своей жены — в таком именно порядке. После чего им обоим оставалось только разглядывать неподвижную толпу словно окаменевших мужчин, женщин и детей, стоящих стеной вокруг строительной площадки. Ну в точности каменные идолы, мелькнула у Гарри мысль. И от этой мысли его охватила зябкая дрожь — такая, что не проходит даже под горячим душем.

Люди, которых толпа зомби взяла заложниками, были скорее всего уже мертвы; никакие попытки полиции вступить в переговоры со стадом глухонемых существ результатов не давали.

Уж очень все это похоже на последние минуты перед боем, подумалось Гарри, сейчас наверняка начнется. И началось.

Началось все со зловещего ху-м-м-м-м-м-м-м-м, которое одновременно и в унисон затянули тысячи людей. Будто у них на всех одна душа, мелькнула у Гарри мысль. Ничего подобного он еще в своей жизни не встречал. Единственное, с чем можно было сравнить происходящее, — это с «волной», которую устраивают азартные болельщики во время захватывающего футбольного матча. Но там люди чувствуют локоть друг друга и прекрасно осознают, что делают. Здесь же в неосознанном, бездумном, но согласованном наступлении муравьиного множества на вооруженных солдат и полисменов крылось что-то другое.

— Что будем делать? — испуганно дернул Гарри за рукав национальный гвардеец.

— Что начальство прикажет, — одернул его Гарри.

Стрельба началась без всяких приказов. Гарри про себя решил, что огонь открыл какой-нибудь желторотый необстрелянный гвардеец, но это уже не имело никакого значения, поскольку теперь палили все без остановки. Стрельба взбодрила Гарри, все эти часы изнывавшего от томительного ожидания, но на птенца с «ролексом» произвела прямо противоположное действие. Он скорчился в «бункере», бессвязно лепеча что-то о том, что всего шестнадцать часов назад жил себе поживал в родной Алабаме с родной женой и младенцем, и какого черта он впутался в эти чертовы нью-йоркские дела, черт бы их всех побрал…

Гарри разрядил магазин в приближающихся зомби и нырнул в укрытие.

— Тебе оружие для чего дали? — дернул он хнычущего сопляка за плечо. — А ну-ка, огонь!

Толпа ходячих мертвецов наступала и наступала, топча упавших и сметая на своем пути воздвигнутые полисменами барьеры и баррикады. Некоторые из зомби брали убитых на руки и прикрывались ими вместо щитов. Зомби ни на шаг не замедляли своего продвижения, стремясь добраться до «живого» — и кое-где это им удавалось.

Оборонявшимся подбросили несколько огнеметов. Когда некоторые из убитых — те, кому пули попали в живот, — неожиданно поднялись на ноги и бросились к гвардейцам и полисменам, огнеметчики принялись за работу. Палящие струи огня ударили в вырвавшихся из общей цепи зомби, но те прорывались сквозь огненные брызги и, сцепившись с солдатами, падали вместе с ними на землю, объятые клубами дыма и весело потрескивающими языками пламени. Оборонявшиеся солдаты, полисмены и гвардейцы, сгибаясь в надсадном кашле, начали задыхаться в едком дыму, столбами поднимающемся над горящими зомби, их ряды дрогнули и попятились.

Гарри Бейкер, ощущая резкий привкус серы в воздухе, понял, что зомби стараются пополнить таким образом свои ряды за счет солдат и полиции. Черные пласты удушливого дыма были насквозь пропитаны заразой, которую несли в себе зомби. Гарри вспомнил, что читал об этом в листовке, распространенной эпидемиологическим центром. Теперь зараза эта кишела в воздухе, и оборонявшиеся вовсю ею дышали.

Высунув голову из укрытия, Гарри Бейкер заметил, что зомби, выхватывая то тут, то там из цепи оборонявшихся пленников, торопливо передавали их над своими головами из рук в руки — туда, к котловану… видно, чтобы скормить притаившейся там штуке.

— Так, я смываюсь, — крикнул Гарри напарнику, разрядив еще один магазин в бегущих к ним зомби.

— Да, надо отступать, — согласился гвардеец.

— Отступать? Черта с два! Все, с меня хватит! Я вообще сматываюсь, вчистую, понял? И если у тебя башка еще варит, сделаешь то же самое!

— Бросаешь свой пост? — возмутился гвардеец.

— Очнись, солдатик! В таком дерьме купаться я не нанимался.

Бруствер из мешков с песком, за которым они прятались, внезапно разлетелся, и к ним потянулись жадные руки семидесяти, восьмидесяти, девяноста разъяренных тварей. Гарри и гвардеец взвизгнули, но их вопли потонули в мощном протяжном у-м-м-м-м-м-м-м-м, исторгаемом тысячами и тысячами глоток зомби. Гарри вырвал из рук оцепеневшего гвардейца автоматическую винтовку и стрелял, стрелял, стрелял до тех пор, пока их обоих не погребла груда шевелящихся бесчувственных тел. Гарри почувствовал, как его подняли и начали передавать над головами… Рядом с ним также по воздуху плыло к котловану и к этой чертовой штуке тело гвардейца, который потерял очки и только жалобно поскуливал сдавленным от ужаса голосом, взывая о помощи. Гарри украдкой вытянул из-за голенища четырехдюймовый нож, чуть не выронил — зомби беспечно швыряли его над собой, как мячик, — но удержал и до боли стиснул рукоять в кулаке. Дождавшись, когда в один из моментов гвардеец оказался совсем рядом, он зачем-то выкрикнул: «Это тебе, малыш!» — и изо всей силы полоснул того по горлу, горячая кровь хлынула на головы зомби… А те, похоже, даже не заметили этого, как, впрочем, не замечали ничего вокруг себя. Гарри приставил лезвие к своему горлу, там, где набухла сонная артерия, но рука его дрогнула, и он понял, что убить себя не может. Секундное замешательство — и от страшного удара головой о металлическую опору у него потемнело в глазах. Нож выпал из сразу отнявшейся руки.

Гарри уже не видел множество других людей, которых, как и его самого, гигантская толпа подняла над своими головами. Немыслимое число жертв, передаваемых из рук в руки к котловану, можно было по-настоящему оценить лишь с высоты птичьего полета, откуда установленная на вертолете телекамера передавала отталкивающее зрелище до тех пор, пока объятый ужасом и омерзением оператор не зашелся в рвотных судорогах.

Однако оставался еще один наблюдатель, ясно и четко видевший всю эту страшную картину. Абрахам Штрауд не мог оторвать от нее глаз, вглядываясь в хрустальный череп, который он держал на вытянутой руке, укрывшись в одиночестве при свете свечей в одной из укромных комнат музея.

— Боже… О, Боже! — простонал Штрауд, бессильный облегчить кошмарную участь Гарри Бейкера и других несчастных людей, ибо хрустальный череп теперь начал показывать, что случилось с теми, кого зомби бросили в чрево дьявольского корабля.

 

Глава 13

Штрауду пришлось собрать в кулак всю решимость, все без остатка душевные и физические силы. Он едва не выронил хрустальный череп, увидев, каким мукам и истязаниям подвергаются во тьме шахты жертвы Уббррокксса. Не видя ничего, кроме глаз Уббррокксса, несчастные превращались в ничтожные, жалкие, трепещущие существа, ибо в глазах Уббррокксса им открывалась сущность этого исчадия ада, а сущность его была куда ужаснее всего в нем остального. Вызывала она не столько физическое отвращение и страх, сколько эфемерный ужас беспомощности, непроглядности и нескончаемого отчаяния, порожденных ощущением абсолютной безысходности, полной, вечной и бесповоротной… ощущением, как из тебя уходит душа, ибо Уббррокксс, насытившись твоим телом, медленно пожирал твою душу.

Большинство жертв почти сразу переставало кричать, поскольку кошмарное создание первым делом принималось за голосовой аппарат, обрекая людей на немоту. Потом оно постепенно переходило к другим органам чувств, оставляя человеку лишь нервы, глаза и мозг, поглощая его по частям — подобно тому, как хищная птица кусок за куском рвет острыми когтями свою добычу.

После того, как человеческая плоть умирала медленной смертью, монстр, насыщаясь новообретенной душой, овладевал духом и разумом человека — почти так же, как зомби. С одной лишь разницей — у людей в шахте не было никакой надежды на спасение. Толпам зомби, тем, кто по случайности остался в живых, будут в конце концов возвращены их души — если сбудется древнее предсказание. } — Как же одолеть эту мерзость? — произнес вслух Штрауд, сжимая в ладонях хрустальный череп.

В этот момент дверь распахнулась, и в полутемную комнату заглянула Кендра Клайн, недоуменно уставившаяся на исходившее из черепа сияние и с трудом узнавая в обнаженном человеке, сидевшем на полу в «позе лотоса», Абрахама Штрауда.

Хрустальный череп в руках Штрауда померк, и он резко обернулся, вперив в Кендру гневный взгляд.

— Вон отсюда! — незнакомым голосом громыхнул Штрауд. — Закрой дверь и не появляйся, пока не позову! Кендра испуганно попятилась и, не издав ни звука, безропотно притворила дверь.

Штрауд принялся молиться, чтобы ему вновь явился дух, таившийся в хрустальном черепе. Теперь, после вторжения Кендры, на то, чтобы его вызвать, могут уйти многие часы.

— Ты суть Эшруад, — раздался из хрустального черепа умиротворяющий голос. — Эшруад суть ты. Оно знает это, а ныне и ты посвящен в тайну.

— Эшруад, — негромко произнес Штрауд. — Штрауд… Эшруад… Штрауд… Эшруад…

От многократного повторения сочетание этих слов зазвучало как заклинание, и вскоре хрустальный череп вновь замерцал загадочным светом.

— Есть один только путь, — вещал голос из хрустального черепа.

— Слава Богу!

— Ты должен сразиться с ним там, на корабле.

— Кто ты? — спросил Штрауд. — Почему я тебе должен верить? Сражаться с ним на корабле будет просто самоубийством для всех нас.

— Если не сделаешь этого, вам уготована ужасная участь, Штрауд. Доверься мне.

— Но почему? Почему я должен верить духу черепа?

— Не духу, но духам…. Ибо нас множество здесь в заточении…

Штрауд вспомнил, как демон грозил, что он есть легионы, что он — все и каждый. Сходство было пугающим, но только не голос. Голос, который говорил с ним через Вайцеля, гнусавил дьявольской издевкой, голос же из черепа звучал отчаянной скорбью.

— Я суть ты, — произнес голос.

Штрауд в смятении и растерянности замотал головой. Такое мог сказать призрак его деда, однако голос был совсем не его.

— Не понимаю, — вырвалось у Штрауда.

— Я есмь Эшруад.

— Этруск?

— Следуй моим повелениям.

Штрауда охватило ощущение, что он как-то связан с духом хрустального черепа и что отнюдь не случайно Мамдауд почувствовал себя обязанным передать сокровище во владение Штрауда. Штрауд даже задумался, а не была ли его поездка в Египет каким-то образом «предопределена» Эшруадом, который в своем потустороннем мире духов знал о том, что древний корабль будет раскопан еще задолго до того, как это стало известно Штрауду и всем остальным.

— Ты возьмешь меня с собой под землю, — произнес мерцающий в свете свечей хрустальный череп. — Ты должен сделать это.

Да, но каким образом, мелькнуло в голове у Штрауда. Как они пройдут сквозь армию стражей? Может быть, ему, взяв череп, попытаться отправиться туда одному и как-то обмануть или отпугнуть зомби?

— Пока я с тобой, они пропустят тебя, Штрауд, — проговорил череп.

Так, значит, он способен проникнуть в мой разум, читать мои мысли, ахнул про себя Штрауд. На мгновение он засомневался, а не злодейский ли это трюк сатанинской силы. Штрауд вспомнил, как она в попытке убить его использовала телесную оболочку Вайцеля, вспомнил занесенную над своей головой кувалду, вспомнил, как зомби напали на него, Кендру и Натана.

— Доверься мне Штрауд, как я верю тебе.

— Как нам уничтожить Уббррокксса?

— Уббррокксс подавится хрусталем.

— Подавится? Но что станет с тобой?

— Я обрету упокоение. Я и еще пятьсот тысяч душ, заточенных в хрустальном черепе.

— Пятьсот тысяч?

— Наши души вселяют в хрусталь жизнь и энергию.

Штрауд содрогнулся от этого признания.

— Вы… Так это вы принесли остальных в жертву Уббрроккссу?

— И обрекли себя на вечный позор и проклятье. Штрауду показалось, что теперь наконец он начинает понимать этрускского прорицателя.

Когда Штрауд вернулся к своим коллегам, Кендра говорила по телефону, видимо, с кем-то в больнице. Они все еще искали какой-либо медицинский препарат против напасти, и в данный момент обсуждали что-то мудреное, связанное с химией мозгового вещества. Штрауд подошел к Вишу и Леонарду, все еще прижимая к груди хрустальный череп. Оба археолога не могли оторвать глаз от серебристого мерцания огоньков, пробегающих в хрустальной прозрачности черепа подобно электрическим вспышкам синапсов в человеческом мозгу. Зрелище их одновременно пугало и завораживало.

— Мне нужно знать все, что у вас есть о человеке по имени Эшруад, Вишневски, — потребовал Штрауд.

— Я передам вам все материалы…

— Немедленно!

— Хорошо, немедленно.

— А как насчет этого черепа? — спросил Леонард. — В чем тут дело?

— Это-то я и пытаюсь узнать. Он может оказаться нашим могучим оружием… или погибелью. Кендра положила трубку и сообщила:

— Те, кто остался из моей группы в больнице, при вскрытиях зомби обнаружили невероятно высокое содержание серотонина в их веществе мозга. Это оказывает на психику человека столь сильное действие, как никакой другой известный нам наркотик. У нас есть препараты для снижения уровня серотонина, но затевать химическую войну в человеческой голове — вещь крайне рискованная. Лекарство может оказаться столь же опасным, как и сам недуг.

— Используйте все, что можете, доктор Клайн, — попросил ее Штрауд. — Когда мы спустимся в котлован, нам пригодится любое средство, какое только у нас будет.

— Без меня, — неожиданно, но категорически заявил Леонард. — Я туда не вернусь. Если вы настолько глупы или безумны…

— Как вам угодно, — сухо перебил его Штрауд. — Я должен еще кое-что поискать в книгах.

Он отошел к Вишу, который собрал ему требуемые фолианты и научные журналы. Штрауд, сгорбив спину, углубился в их чтение, хрустальный череп у его локтя тоже словно бы читал вместе с ним, прозрачные его глаза посверкивали при свете настольной лампы. Затаившему дыхание Вишу показалось, то он заметил какое-то движение внутри хрустального черепа, какие-то неясные формы и образы, но, возможно, это была просто игра отраженного света.

Через час все собираемся для обсуждения стратегии борьбы с дьявольским отродьем, — предупредил Штрауд Виша. — Передайте остальным. Нельзя больше терять время.

— Будет исполнено, доктор Штрауд. — Виш осторожно, без стука прикрыл за собой дверь.

Штрауд собрал своих коллег в кабинете Вишневски, обставленном темной мебелью и заваленном книгами. Он рассказал, что поведал ему хрустальный череп.

— Этруски не смогли уничтожить или даже обуздать злого духа. Припертые к стене, как мы сейчас, они уступили его требованиям — как и мы в данный момент.

— Но мы не уступали его требованиям! — возмущенно запротестовал Вишневски.

— Вы нет. И доктор Леонард тоже. А вот все люди в котловане сдались.

— Но они были бессильны что-либо сделать, — возразила Кендра. — Они же… Ими же овладел этот… эта штука!

— У каждого, подчеркиваю, у каждого из них был выбор, — поправил Штрауд Кендру. — Они могли этого не знать, а могли и просто испугаться. Но каждый из этих зомби мог или умереть, или служить дьяволу. Вот такой им был предоставлен выбор. Но если они предпочли служение дьяволу, они должны его насытить.

— И все это вы узнали, созерцая череп? — подозрительно спросил Леонард.

— Зомби принесут в жертву всех нас — в точности, как вы говорили, доктор Леонард. Не зомби предназначены в агнцы на заклание — но все мы, все, в кого еще не вселился этот монстр. Он станет пожирать нашу боль, наш страх, наши чувства и саму нашу сущность. Он не любит употреблять в пищу бездушных и бесчувственных роботов, в которых он превратил остальных. Они, в отличие от нас, не способны испытывать ужас и страдания. Он создал орду зомби лишь для того, чтобы собрать причитающуюся ему дань… и увеличил оброк, как вы справедливо указывали, до пяти миллионов душ.

— Откуда же такая уверенность? — потребовала объяснений Кендра, чуть ли не вплотную подойдя к Штрауду и глядя ему прямо в глаза. — А вдруг это уловка… этот… дух черепа. А вдруг его наслал на нас этот… это нечто в котловане?

— Да, дух черепа связан с демоном. В черепе томятся заблудшие души тех, кто столько веков назад приговорили других к пыткам и мукам в лапах демона, и души эти принадлежат мужчинам, женщинам и детям, которые в эпоху этрусков принесли в жертву этому отродью своих братьев, сестер и матерей. А говорил со мной из черепа голос человека по имени Эшруад.

— Прорицатель? — встрепенулся Вишневски. — Тот самый, о ком так часто упоминается в письменах?

— Уверяю вас, мы совсем не случайно нашли его пергамент на корабле. — Штрауд в возбуждении расхаживал по кабинету. — Дьявольская сила из котлована не раз принимала меня за Эшруада. Он был магом и целителем, конечно, своего времени. Занимался тем, что мы сейчас назвали бы алхимией и колдовством. Это он открыл способ придавать чистому хрусталю форму черепа — технология, кстати, и по сей день нам не только не известная, но и считающаяся в принципе невозможной. Он же изготавливал черепа, чтобы хранить так души подобных себе людей, правда, с двойственной целью.

Виш, Леонард и Кендра слушали его с неослабным вниманием.

— Во-первых, череп служит приютом для человеческих душ, терзаемых такими угрызениями совести и раскаянием, каких не вместить нигде более во вселенной. Во-вторых, череп служит для приема и передачи информации через толщу истории.

Виш перевел дыхание и задумчиво произнес:

— А я-то думал, что Эшруад некто вроде Распутина или Мерлина…

— Он принес в жертву множество жизней, пытаясь проникнуть в тайны вселенной, в тайны мироздания, — объяснил Штрауд. — Однако одна из загадок оказалась куда более ужасной, чем он поначалу мог подозревать. Скорее всего, он был первым на земле хирургом, первым человеком, который вскрыл труп, чтобы познать тайны человеческого тела. А поскольку он еще занимался и оккультизмом, это привело его к Уббрроккссу.

— Так он что, злодей? — удивилась Кендра.

— Он, во всяком случае, считает себя таковым.

— Подождите, подождите, — вмешался Вишневски. — Как у ученых у нас крайне мало оснований давать моральные оценки…

— Он сам себе вынес приговор, — сурово возразил Штрауд.

— На веки вечные заточил себя в кристалл черепа, — понимающе кивнул Вишневски. — Переселение души?

— Что-то вроде того. Но он взял с собой и души тех, кто покорился дьявольскому отродью и выбрал участь зомби.

— Но как сам Эшруад попал под власть демона?

— Эта проклятая тварь обладает невероятным могуществом, коварством и хитростью. Всей истории я не знаю, но там замешана женщина.

— Ах, ну да, конечно, во всем виновата Ева, — возмутилась Кендра.

— Эшруад винит только себя и слабость своего народа.

— Значит, сейчас эта штука в котловане принимает вас за Эшруада? — спросил Леонард.

— Да, и в этом наше преимущество. К тому же мы знаем имя этой мерзости и у нас есть хрустальный череп.

— Не очень-то много… — с сомнением протянул Леонард.

— Нам придется поверить, что Эшруад знает, что делает, — коротко ответил Штрауд.

— Довериться голосу из хрустального черепа, которого никто, кроме вас, не слышит? Я бы предпочла антисеротониновые препараты, если не возражаете, доктор Штрауд, — официально, почти враждебно обронила Кендра Клайн.

Штрауд твердо посмотрел ей в глаза и увидел в них откровенное смятение, неуверенность и испуг.

— Да, безусловно, — вяло согласился он с ней. — Конечно, мы должны также полагаться и на наши собственные средства… Вне всяких сомнений.

Леонард затравленно забился в угол, леденящий страх перед возвращением в котлован больно раздирал его сердце. Виш тоже явно страшился подобной перспективы, но тем не менее подошел к Леонарду и тихо, но решительно произнес:

— Нам от этого никуда не спрятаться, Сэмюел… И вы это знаете.

 

Глава 14

Эйб Штрауд ждал их в вертолете на крыше музея. Оттуда они перелетели в больницу, где предстояло загрузить защитные костюмы, духовые ружья, стрелки и необходимые медикаменты Одному из врачей, «просто гению», по выражению Кендры, удалось приготовить противоядие в форме аэрозоли, и теперь ее спешно заправляли в баллоны распылителей, которые участники предстоящего спуска в котлован понесут на своих спинах. Все это время Штрауд не расставался с хрустальным черепом, чуть ли не ежеминутно поглядывая, не засветилась ли вновь его блестящая поверхность.

— Но как же мы пройдем сквозь армию зомби, которые только и ждут, чтобы разорвать нас на куски? — спросила его Кендра. — Ты хоть видел по телевизору видеозапись того, что произошло на этой чертовой стройке? Она провела его в холл, где на экране телевизора вновь и вновь повторялись кошмарные кадры, будто даже бездушная электроника не могла поверить в реальность сцен, которые она передавала. Общие планы, снятые с вертолета, наглядно демонстрировали масштабы постигшего город ужаса. Стадо зомби словно слилось в одного зверя, согласно и послушно действуя как множество щупалец затаившегося в его гуще отродья, щупалец, которые одновременно его и охраняли и насыщали. В полумраке оно казалось каким-то фантастическим ненасытным обжорой, разлегшимся на дне океана раскинувшим во все стороны цепкие присоски, алчущие пищи. Самое ужасающее зрелище представляли собой тела живых людей, плывущие над головами зомби от краев толпы к центру и стремительно низвергающиеся вниз, в жадное чрево исчадия ада.

— О, Господи! Пора с этим кончать! — с болью выкрикнул Штрауд, только сейчас заметив рядом с собой Леонарда и Виша, застывших в безмолвном оцепенении ужаса от мелькающих на экране телевизора страшных картин.

— Но как же мы туда пройдем? — задал Виш почти тот же самый вопрос, что и Кендра.

Леонарда же увиденное привело в такой шок, что он беспрерывно повторял невнятным шепотом:

— Боже мой… Боже мой… Боже .

— Пройдем, — уверенно заявил Штрауд. — Они нас пропустят. Оно подумает, что мы явились по своей воле, а это как раз то, чего оно хочет. Оно вообразит, что мы, как в свое время Эшруад, добровольно приносим себя в жертву.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — коротко бросил Штрауд и обратился к Кендре:

— Ты остаешься здесь. Тебе нет никакой не обходи…

— Ну уж нет! Я с вами… и будь что будет.

— Не вижу в этом никакого смысла, Кендра.

— Пусть останется доктор Леонард. Ему явно не по себе…

— Да, мне страшно, — перебил ее Леонард. — Но уж не настолько, чтобы я послал вас вместо себя.

— Штрауд прав. Мы трое уже сталкивались с этим отродьем. И остались невредимыми, продемонстрировав ему силу нашего духа, — вмешался Вишневски. — Повторяю, доктор Штрауд прав. Если мы хотим победить, нам нужно проявить твердость и мужество.

— Мы уже спускались в котлован. — Штрауд протянул к ней руки умоляющим жестом. — Кендра, пойми, мы уже меченые, но ты-то ведь нет. Мы просто должны вернуться на корабль. У нас нет выбора. Даже у Леонарда, если он хочет полностью и навсегда покончить с этой мерзостью и спасти от нее свою душу.

Леонард покорно кивал головой, как человек, который, получив весть о смерти сына, всем сердцем отвергает горестный факт, но умом понимает, что это уже ничему не поможет.

— Да, это так, — с трудом выговорил он наконец. — Оно было во мне и делало со мной все, что пожелает..

Леонарду вспомнилась непроглядная тьма, объявшая его душу, попавшую в когти злой силе. Ему вспомнилась бездонная бездна, куда он был низвергнут, ощущение полной беспомощности и бессилия . Как насекомое, пришпиленное булавкой к стене.

Вишневски тоже заново переживал ужас своего состояния, когда нечто закравшееся в его телесную оболочку овладело его рассудком.

— Мы должны вернуться в шахту , и прикончить его, — тихо, но твердо произнес Виш.

— В противном случае оно само вернется и прикончит всех нас, — подхватил Штрауд.

— Там, внизу, вам потребуется медицинская помощь, — упорствовала Кендра. — И никто лучше меня не знает устройства защитных костюмов.

— Говорю же тебе, что это очень опасно, Кендра. Кендра метнула в Штрауда гневный взгляд — А я не нуждаюсь в вашем покровительстве, доктор Штрауд, или, если уж на то пошло, в вашем согласии или разрешении. Вам нужен мой препарат, а без меня ни одна ампула не покинет больницу.

Кендра торжествующе потрясала перед их лицами духовым ружьем и темным сосудом с препаратом, созданным ее группой для борьбы с зомби.

Штрауд бросил взгляд на часы. Время бежало стремительно быстро, и с каждой минутой там, в котловане, гибли все новые и новые люди. Он отчаянно боялся за Кендру. Она даже представить себе не могла, что ее ждет., и если с ней что-нибудь случится…

— Довольно, Штрауд! — раздраженно воскликнула Кендра. — Пошли!

Вишневски мрачно хмурился, а Леонард осторожно произнес:

— Ее помощь может оказаться весьма ценной, доктор Штрауд… А нам потребуется вся возможная помощь.

Штрауд понял, что остался в меньшинстве.

— Ну, ладно, ладно… — сдался он. — Только от меня ни на шаг, понятно, Кендра?

— Понятно, — все еще враждебно бросила она.

— Может, пойдем уже, а? — предложил Виш.

— Пока я не сломался, — добавил Леонард. Штрауд распорядился немедленно погрузить в вертолет все необходимое снаряжение.

С вертолета, зависшего над строительной площадкой, Штрауд и его коллеги с ужасом и трепетом перед неодолимой силой, исходящей из котлована, наблюдали, как несчетная армия зомби без устали сбрасывала и сбрасывала безвинных людей в ненасытную пропасть.

— Садимся! — выкрикнул Штрауд — Это безумие! — откликнулся Леонард с заднего сиденья, где он устроился рядом с Вишневски.

— Череп нас защитит! — попытался подбодрить его Штрауд. — Доктор Леонард, вам не вернуться в нормальное состояние, пока вы не встретитесь с этим отродьем лицом к лицу!

— Но я могу умереть еще раньше, чем излечусь от страха, Штрауд.

Вишневски принялся успокаивать своего друга. Кендра Клайн поглядывала то на хрустальный череп, укрепленный на самом виду с внешней стороны фюзеляжа, то на творившийся внизу ужас. Неожиданно внутри черепа замерцало сияние, которое по мере приближения к котловану становилось все ярче и ярче. И вдруг ослепительный луч ударил из черепа прямо в толпу зомби, которые начали замедлять свои суетливые движения и наконец замерли в неподвижности.

— Вижу, но глазам своим не верю, — призналась Кендра, оборачиваясь к Штрауду.

— Пока все идет хорошо! — ответил Штрауд, сажая вертолет в самую гущу толпы. Теперь они были окружены тысячами и тысячами зомби. — Они нас пропустят! — Штрауд изо всех сил старался вселить уверенность в своих коллег, которые без энтузиазма расстегивали привязные ремни, готовясь покинуть иллюзорную безопасность стеклянного фонаря кабины.

— А мы можем быть в этом уверены? — опасливо спросил Виш.

— Да, но только скорее! — Штрауд начал выбираться из вертолета, крепко сжимая в одной руке хрустальный череп, а в другой — защитный шлем. Ступив на землю, они все надели и пристегнули свое снаряжение, а зомби безмолвно таращили на них свои выпученные глаза, исходящие зловещим зеленоватым отливом. Они представляли собой невообразимо разношерстное сборище людей всех возрастов, одежда на них была порвана и перепачкана, а на многих и запятнана присохшей кровью. Кендра заставляла себя не смотреть по сторонам, а целиком сосредоточиться на Штрауде и хрустальном черепе. Так же поступал, похоже, и Виш, вцепившийся в рукав Леонарда и не отпускавший его от себя ни на шаг.

Зомби, образовавшие последнюю цепь у ведущего к кораблю прохода, при их приближении расступились безропотно и послушно, словно автоматы.

— Весьма любезно с их стороны, — пошутил Штрауд.

— Слишком любезно, — поежилась Кендра.

— А что помешает этим тварям замуровать нас в шахте один на один со злым духом? — вдруг вздрогнул Леонард. — Да ничто! Ничто их не удержит. Ну, нет! Я возвращаюсь.

Вырвавшись от Вишневски, Леонард метнулся к вертолету. Штрауд бросился за ним, и зомби угрожающе обступили их стеной. Толпа затянула свое зловещее завывание… Штрауд воздел хрустальный череп высоко над головой. Вбирая в себя зеленоватое мерцание глаз зомби, череп отражал его ослепительным лучом, под сверканием которого зомби вместо «у-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м» завели протяжное «Э-ш-ш-ш-ру-у-у-у-у-у-а-а-а-а-а-а-а-ад» и опять расступились перед испуганными учеными.

— Теперь они нас не выпустят, Леонард, — надрывался, чтобы перекричать душераздирающий вой, Штрауд. — У нас только один путь из этого ада — вниз, в самое логово, чтобы взять эту проклятую тварь за горло.

По пути к разверстым перед ним вратам ада Виш и Кендра поддерживали вконец сломленного и пошатывающегося Леонарда под руки. Кендру мучили мысли о том, что злой дух, возможно, куда хитрее и коварнее, нежели они предполагали, и что Штрауд все еще остается в его власти и просто заманивает их в адскую тьму. Штрауд, будто прочитав ее мысли, бросил на нее быстрый взгляд через плечо и проговорил:

— Доверься мне, Кендра… Прошу тебя, верь мне…

— Я стараюсь, Эйб… Изо всех сил стараюсь…

…Свет в хрустальном черепе померк, как только они приблизились к самому склепу. Отсюда просматривалась носовая часть корабля, и Виш провел подрагивающей ладонью, защищенной плотной перчаткой, по окаменелому дереву.

— Куда сейчас, Штрауд? — спросил он.

— В самый центр корпуса, но добраться туда будет трудновато. Могут встретиться самые неожиданные препятствия.

— Препятствия? — переспросил Леонард.

— По крайней мере, те же, что и в первый раз.

— Но почему же? — удивилась Кендра, которую Штрауд и его коллеги познакомили с подробностями их первого столкновения со сверхъестественными силами, обитающими на корабле. Эта же информация была записана на видеокассету и оставлена комиссару Натану на тот случай, если они не вернутся.

— Да, Эйб, зачем же нам препятствовать, если только что оно заставило зомби нас пропустить?

— Потому, что ему нужен хрустальный череп и Эшруад, но заполучить их оно хочет на своих условиях… А здесь, внизу, условия диктует именно оно… Мы должны быть готовы ко всему.

— Мы готовы, — решительно заявил Виш, весьма неуклюже потрясая духовым ружьем.

Кендра крепче сжала штуцер распылителя и пробормотала:

— Я только молю Бога, чтобы это подействовало. Штрауд, а вслед за ним и Вишневски с Леонардом обратили внимание, что со времени их первого посещения проход в склеп и к кораблю был значительно расширен, видимо, армией рабочих зомби. Их взору открылась целая система пересекающихся и параллельных туннелей, идущая, судя по всему, вокруг корабля. Стены их сочились влагой. Целый лабиринт тьмы, ниша за нишей, набитые скелетами и замурованные полупрозрачным, похожим на воск веществом, что в целом напоминало соты в каком-то чудовищно жутком улье. Штрауд передал череп Кендре и вскрыл одну из ячеек. Там были свалены друг на друга пять трупов — нет, не трупов даже, потому что они каким-то образом выглядели не совсем мертвыми. Большинство было страшно изувечено, с некоторых содрана кожа, вырваны куски тела, некоторых, похоже, забили до полусмерти. Это были жертвы, которые наскучили монстру, и он отложил их про запас. Чудовище с помощью зомби запасало человеческие тела, чтобы вернуться к ним позднее на второе и на третье пиршество. Пожирая их тела, догадался Штрауд, оно высасывало из них их разум и души.

Штрауд избавил Кендру и других своих спутников от зрелища беспомощных, искалеченных людей, оставленных монстром на хранение в тесных ячейках, заполненных студенисто вздрагивающей бурой жижей. Штрауд понимал, что они, конечно, могут рассмотреть сквозь воскоподобное вещество какие-то странные силуэты, расслышать нечленораздельное лепетание людей, у которых вырваны языки. И потому поспешно и решительно увлек своих спутников вглубь туннеля. У них был лишь один путь избавить этих несчастных и весь город, весь мир от страданий и ужаса.

— Нам надо пробраться на корабль, — обратился Штрауд к своим коллегам.

— Легко сказать, — неестественно спокойным голосом возразил Виш. — Посмотрите-ка!

Они увидели гигантское кошмарное существо, перекрывавшее единственно доступный им проход к кораблю, тот, что они использовали в первый раз. У него не было видимого или четко различимого лица, но зато необыкновенно длинные верхние конечности свисали до того, что у человека можно было бы назвать коленями. Оно напоминало зверя, может быть, даже медведя — за исключением того, что у него не было ни пасти, ни глаз, и тем не менее они ощутили на себе его тяжелый парализующий взгляд… Оно протянуло к Леонарду удлиняющееся прямо на глазах щупальце, и Леонард, отпрыгнув с пронзительным воплем, бросился бежать.

— Стреляйте же! — скомандовал Штрауд, и они все открыли огонь, а Кендра ударила в чудище тугой струей из баллона с аэрозолью.

— Сюда! За мной! — донесся откуда-то из глубины туннеля голос Леонарда.

— Ни с места! — приказал Штрауд.

Однако Виш метнулся на голос Леонарда, опасаясь, что тот один пропадет в кромешной тьме. Прямо перед лицом Кендры мелькнуло омерзительное щупальце, и она, не помня себя, нажала на клапан штуцера и принялась поливать чудовищное отродье аэрозолью. Раздался душераздирающий визг, казалось, на тысячи голосов, Штрауд схватил Кендру за руку и оттолкнул в туннель вслед за Леонардом и Вишневски.

— Уходим! — выкрикнул в микрофон Штрауд, и Кендра безропотно нырнула в туннель, прислушиваясь к звуку шагов Виша.

Штрауд пятился, подняв череп над головой и направляя его в сторону преследующего их чудовища. Внезапно он заметил, что вокруг его ног снуют мелкие существа, мохнатые и с множеством острых зубов. Штрауд расшвырял их ногами, а последнего раздавил подошвой, услышав противный хруст… И тут же выпустил из духового ружья несколько стрелок в могучую уродливую фигуру, угрожающе раскачивающуюся уже прямо перед ним в пелене зеленоватого тумана.

— Беги, Эйб! Скорее! — позвала его Кендра, и Штрауд, даже не оглядываясь, бросился прочь.

Штрауд поначалу хотел взять корабль штурмом, силой преодолеть первое же препятствие и утвердить за собой право проникнуть в трюм самым, как казалось, простым и легким путем. Но хрустальный Череп почему-то вел себя необычно спокойно, свет внутри его едва виднелся, словно Эшруад бросил их на произвол судьбы. К тому же Штрауда огорчило и разочаровало поведение Виша и Леонарда. Одна лишь Кендра не потеряла самообладания, столкнувшись с подземным ужасом.

Кендра опустилась на колени рядом с упавшим Леонардом, который часто и тяжело дышал. Легкие его приняли избыток чистого кислорода, и наступила гипервентиляция. Виш, не зная чем помочь Другу, бормотал какие-то сочувственные слова. Заметив появившегося из тени Штрауда, он упрекнул его:

— Не надо было заставлять Сэма возвращаться, Штрауд. Видите, что получилось.

Эйб Штрауд оставил его слова без внимания. С трудом переводя дыхание, он напряженно всматривался в темноту казавшегося нескончаемым лабиринта.

— Так где же ваш приятель из черепа? — язвительно поинтересовался Виш. — Где этот ваш Эшруад?

— Э-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-р-р-р-р-р-р-р-у-а-а-а-а-а-д!!! — громоподобным эхом откликнулись стены лабиринта. Это был зловещий голос самого Уббррокксса. В ту же секунду Штрауд уловил какое-то движение в глубине туннеля прямо перед ними. Монстр отрядил против них армию новых ужасов. Враг знал в подземном лабиринте каждый закоулок.

— Неужели вы не понимаете, почему они медлят? И что мешает им уничтожить нас здесь и сейчас? — начал раздражаться Штрауд. — Только череп, уверяю вас.

— В таком случае мы должны сберечь его даже ценой собственной жизни! — воскликнула Кендра.

Штрауд сделал несколько шагов в сторону от остальных и оказался в какой-то выемке почти круглой формы. Здесь он дал волю своим чувствам. Он вглядывался в еле-еле светящийся череп и разочарованно недоумевал: куда же подевалось все его могущество, где же Эшруад?

Обернувшись через плечо на своих коллег, Штрауд заметил, что стены вокруг них начали обильно сочиться бурой слизистой жижей.

— Уходите оттуда! — предостерегающе крикнул он. — Все уходите, и немедленно!

Кендра, вскинув голову на его голос, тоже увидела омерзительную жижу, быстро стекающую по стенам, а кое-где и бьющую уже фонтанчиками, брызги химического оружия подземного отродья, попав на костюм и сапоги Леонарда, оставили на них тлеющие пятна. Пока Кендра и Виш поднимали Леонарда на ноги, поспешивший к ним на помощь Штрауд, набрав полные ладони комьев земли, пытался затереть дымящуюся слизь на костюме и сапогах археолога, при прикосновении к ней его защитные перчатки тоже задымили.

Хрустальный череп Штрауд положил в сумку, предусмотрительно повещенную через плечо на тот случай, если придется освободить обе руки, И вот Кендра увидела, как из земли у ног Штрауда штопором вывернулось гнусное червеобразное существо с крысиными глазками, у него вдруг выросли отталкивающе похожие на человеческие ручки, которыми оно и потянулось к хрустальному черепу в сумке. От омерзения и страха Кендра непроизвольно завизжала, но, видя, что тварь вот-вот схватит череп, нажала на спусковой крючок духового ружья… Ампула с антисеротониновым препаратом впилась в невиданное создание, и оно взорвалось клубком пламени прямо у ступни Штрауда, распространяя едкое зловоние. Вывинтившиеся из-под земли ему подобные бросились врассыпную подальше от четырех человеческих существ.

— За каким чертом мы полезли сюда! Это же надо быть просто сумасшедшим! — всхлипнула на грани истерики Кендра.

Штрауд бесцеремонно схватил ее за плечи и грубо встряхнул, — Возьми себя в руки, Кендра! Ну же! Нам нельзя терять присутствия духа и мужества! Это относится ко всем нам! Слышите, доктор Леонард? Ко всем!

— Оно будет нас мучить… и издеваться над нами… и забавляться с нами, как… как… с жалкими мышами… — потрясенно проговорил Виш. — Мы для него лишь жалкие ничтожные мыши в его лабиринте.

— Мы должны верить в наше оружие, в самих себя, верить друг в друга и в… в Эшруада, — твердо заявил Штрауд.

— А что нам еще остается? Вернуться тем путем, каким пришли, мы не можем, — с трудом поднимаясь на ноги, сказал Леонард. — На поверхности нас скормят чертовым зомби. Заложат нас к этим беднягам в соты, как свинину про запас. Мы должны поступать, как говорит Штрауд. Нам остается только пройти через все до конца.

— Вот теперь рассуждаете вполне разумно, доктор Леонард, — одобрил Штрауд. — Еще несколько минут, братцы, и в путь!

— Как костюм? — забеспокоилась Кендра, рассматривая пятна ожогов, оставленных бурой жижей. Никаких прорех или других повреждений она пока не обнаружила, но ее беспокоило, что продолжающаяся в ткани защитной одежды химическая реакция может в конце концов ее проесть.

— Нам надо отыскать дорогу к кораблю и пробраться в его трюм, — заметил Штрауд. — Мы должны проникнуть в самое его логово. Мы должны пронести туда хрустальный череп и схватиться с этим отродьем.

— Трудная задача, — прокомментировал Леонард. — Но у нас нет выбора. Ведите нас, Штрауд.

— Но вы уверены, Эйб? — вмешался Артур Вишневски. — Вы уверены, что он нам поможет? Череп, имею в виду.

Нет… Такой уверенности у Штрауда не было. Но всю свою жизнь он знал, что наступает момент, когда человеку может помочь только вера и мужество. И Штрауд решительно зашагал вперед, оставив вопрос Вишневски без ответа.

 

Глава 15

Туннели, образовавшие затейливое хитросплетение ходов, тупиков и закоулков, были прорыты армией зомби с одной целью — запутать дерзких пришельцев. Зомби поработали на славу, ибо довольно скоро Штрауд и его спутники поняли, что ходят кругами. Подземный лабиринт заманивал их и издевался над ними, чуть ли не на каждом шагу им встречались страшные следы забав Уббррокксса: зверски разорванные на куски тела беспощадно убитых им людей. Дьявольское отродье оставляло своим жертвам возможность побега, но ясно давало понять, что надеяться на спасение бессмысленно.

— В какой же стороне находится корабль? — забеспокоился Виш. — Вы уверены, что мы не сбились с пути?

— Общее направление, думаю, мы взяли правильно, — ответил Штрауд. — Но здесь столько ложных ходов, что я просто теряюсь…

Штрауд чувствовал себя словно белка в колесе. Они, по-видимому, уже пару раз обошли весь корабль кругом.

— Сделаем привал, — устало предложила Кендра, Все дружно согласились. Штрауд уединился в тесной пещере, заявив, что попробует посоветоваться с хрустальным черепом.

Остальные ждали его, и медленно тянувшееся время казалось им вечностью. Теряющей остатки терпения Кендре на какой-то момент даже показалось, что Штрауд их просто бросил. Она собралась было пойти и позвать его: но тут же вспомнила, в какую ярость пришел Штрауд, когда она невольно помешала его общению с черепом, или, как он утверждал, с душой Эшруада.

И все же Кендра наконец решилась и поднялась на ноги. Тут же что-то вцепилось ей в щиколотку, и она взмыла в воздух, повиснув вниз головой. До боли вывернув шею, Кендра увидела над собой черную дыру, в которую ее тянуло что-то похожее на причудливое переплетение длинных узловатых корней. Вне себя от страха и отвращения Кендра взвизгнула, и Вишневски повис на ней, обхватив руками поперек туловища и пронзительными воплями призывая Леонарда на помощь.

Оцепеневший от ужаса Леонард только моргал, в неподвижности уставившись на щупальца, хлыстами резавшие воздух в попытке ухватить Виша и его самого — Стреляйте же! — в отчаянии приказал Вишневски.

Леонард нажал на клапан штуцера, баллон плеснул тугой струей аэрозоли, паучья лапа успела оплести его ногу, и Леонард пронзил стрелкой из духового ружья щетинистое щупальце, обвившее его голень.

У Кендры и Виша хватило самообладания также применить свое оружие.

Химический препарат по-прежнему действовал безотказно. Паукообразная тварь, появившаяся из свода туннеля и напавшая на них, издала душераздирающий предсмертный вой, Кендра тяжело рухнула на землю, сбив с ног Виша. Леонард же продолжал поливать клубок щупалец аэрозолью, и тварь на их глазах начала распадаться на куски, одни из них падали на землю, другие, мучительно дергаясь, втягивались обратно в дыру.

В эту минуту к месту схватки подошел Штрауд и сразу открыл пальбу по исчезавшему во тьме многоногому монстру. Потом он бросился к Кендре и помог ей встать. Вся дрожа, она истерически всхлипывала:

— Где же ты был? Куда ты к черту подевался? Штрауд пытался обнять и успокоить ее, а Кендра возмущенно отталкивала его от себя. В неуклюжих защитных костюмах, громоздких шлемах, с кислородными баллонами и распылителями за спиной выглядели они в этот момент весьма нелепой парочкой.

Виш и Леонард тем временем внимательно рассматривали свод туннеля.

— Штрауд, взгляните-ка сюда! — окликнул его Виш.

Чудовищная тварь почти вся исчезла в пламени химической реакции, но одна ее часть осталась невредимой, и теперь, слабея, упрямо уползала по земляному своду. Штрауд брезгливо взял ее перчаткой и поднес к свету фонаря. Маленькое, будто гном, но омерзительно зловещего вида существо с ручками и ножками, с мохнатым, кишащим паразитами тельцем, с горящими угольно-черными глазками и необыкновенно острыми зубами. Ими оно сейчас и скрежетало в невероятной злобе, пытаясь с рычанием прогрызть Штрауду перчатку.

— Та тварь покрупнее состояла из сотен, а то и тысяч таких чертовых вошек, — догадался Штрауд. — Это ведь те же самые дряни, что напали на нас во время первого спуска к кораблю, джентльмены. И то чудовище, которое перекрыло нам проход к кораблю, тоже было образовано ими.

— Они, вероятно, переплетаются телами, чтобы принять требуемую форму, — предположил Виш.

— Фу, гадость какая, — вздрогнул Леонард.

— Наш противник подбрасывает подкрепление, — заметил Штрауд, стиснув в кулаке несколько раз дернувшийся и затихший мохнатый комок.

Он забросил раздавленную злобную тварь в дыру на своде, оставленную ей подобными, которые, как теперь стало ясно, преследовали их по всему пути до этого места.

— Направьте, пожалуйста, свои фонари сюда, — попросил Штрауд, указывая на черный провал в своде, — Ничего удивительного, что мы не смогли найти корабль. Мы же оказались под ним. Сами не замечая, шли и шли под уклон, забираясь все ниже и ниже.

— И расходуя драгоценный кислород впустую, — напомнила Кендра.

Они оказались в тупике — если, конечно, не найдут какой-то способ проникнуть на корабль.

— Чертов корабль прямо над нашими головами, — сказал Штрауд, задумчиво разглядывая свод туннеля и зиящую в нем дыру.

— Оно забавляется с нами как хочет, — возмутился Виш. — Испытывает, на что мы способны.

— Да, но забавляться с нами здесь, внизу, ему уже, видно, наскучило, и оно зовет нас к себе на корабль, — будто размышляя вслух, проговорил Леонард. — Вот только почему?

— Череп. Череп ему нужен куда больше, чем мы сами, — объяснил Штрауд.

Они все разом обернулись к нему. В голосе Штрауда звучала какая-то новая решимость и уверенность.

Кендра задала вопрос, который у всех вертелся на языке:

— Ты опять говорил с черепом?

— Не очень долго… Похоже, здесь, глубоко под землей, энергия черепа ослабевает. Ее высасывает этот… эта штука, только прибавляя себе силы.

— Тогда, может, не надо было брать его с собой? — переполошилась Кендра.

— Нет, мы поступили правильно. А теперь, наверное, вам лучше подождать здесь, — предложил Штрауд. — Дальше я пойду один.

— Мы тут все заодно, Штрауд! — даже вскрикнул от негодования Вишневски.

— И зашли достаточно далеко, — поддержал его Леонард.

— Вы у меня смельчаки, — одобрил их Штрауд. — А ты как, Кендра?

— Неужели ты мог вообразить, что я останусь здесь одна?

— Тогда вперед. Нам нужно подняться наверх через эту дыру.

— Я первый! — вызвался Леонард. — Сброшу вам оттуда веревку.

Штрауд молча кивнул и помог Леонарду взобраться ему на плечи. Довольно быстро тот протиснулся в лаз на своде туннеля и спустил им веревку, другой конец которой закрепил за большой обломок камня. Виш неожиданно ловко и проворно вскарабкался по веревке, за ним последовала Кендра и, наконец, Штрауд.

Как только они поднялись на следующий уровень подземного лабиринта, свет в хрустальном черепе стал ярче. Они все сразу заметили эту вспышку. И Кендра, поежившись под странным взглядом его прозрачных глаз, вновь подумала, не следует ли им больше всего опасаться самого черепа.

На поверхности комиссар Джеймс Натан и его люди заняли наблюдательные посты на крышах окрестных зданий. Несмотря на расстояние, перемена в поведении толпы зомби, наступившая с прибытием Штрауда, бросалась в глаза. Мысль о том, что этот один-единственный человек, Штрауд, каким-то образом способен влиять на бессчетное множество оживших мертвецов, казалась невероятной и просто пугающей. Сейчас все это стадо бесчувственных и бездумных полутрупов застыло на месте в самых различных позах, будто в ожидании команды из котлована — или от Штрауда.

Натан уже не знал, кому и чему верить. По всему периметру строительной площадки стояли войска. Новое пополнение в живой силе и боевой технике. Вскоре здесь, на поверхности, война будет продолжена. Если зомби не отступятся сами, вооруженные силы США принудят их к этому.

Натан уже переговорил с командиром армейских подразделений. Разговаривал он и с мэром, а Билл Лими, в свою очередь, звонил в Вашингтон и обсудил ситуацию с президентом.

Пока все высказались за то, чтобы дать Абрахаму Штрауду шанс. Если его попытка окажется безуспешной, в дело вступят солдаты и сметут с лица земли всех мужчин, женщин и детей, которые охраняли источник зла и доставляли ему пропитание.

Натан неоднократно, но тщетно пытался связаться по рации с группой Штрауда. Непрерывно шли какие-то непонятные помехи, а сам Штрауд, похоже, и не пытался вызвать комиссара на связь. Нервы Натана с каждой уходящей минутой сдавали все больше. А чертовы зомби оставались торчать у него перед глазами все в той же таившей в себе смертельную угрозу неподвижности, застыв в нелепых позах, словно вырезанные из фанеры силуэты, по которым Натан стрелял в тире.

И в комиссаре крепла и крепла уверенность, что у него даже не дрогнет рука сбросить на них хорошую бомбу.

Но сейчас там, в самом центре этого дьявольского реактора нечистой силы, находилась группа Штрауда, и Натан ломал голову, как ему поступить.

Комиссар снова включил рацию. Сквозь треск разрядов статического электричества до него донесся слышный голос. Похоже вроде на Штрауда.

— Как у вас там дела? — прокричал в микрофон комиссар.

— Штрауд твой враг, — вдруг внятно прошелестел голос. — Не верь ему.

— Кто это? Кто говорит? — насторожился Натан.

— Имя мое тебе не важно, — произнес запинающийся шепот. — Не верь Штрауду.

— А ну, назовись сию же секунду! — грозно скомандовал комиссар.

Но голос умолк. Натан, надсаживая глотку, вызывал Штрауда, и неожиданно голос Штрауда проговорил громко и разборчиво:

— У нас тут кое-какие трудности.

— Кто-нибудь ранен?

— Все целы, идем дальше.

— Где вы находитесь? Уже проникли па корабль?

— Пока нет.

— Что?! Вы же там больше часа возитесь!

— На пути встретились некоторые препятствия.

— Как далеко вы от цели?

— А в чем дело? У вас наверху возникли проблемы?

— Прибыли войска, у ребят чешутся руки, рвутся пострелять, и я их прекрасно понимаю.

— Дайте нам время, комиссар, — неуверенным голосом попросил Штрауд. — Мы приближаемся к цели, но…

— У вас есть время до рассвета, Штрауд.

— Только до рассвета?

— Три часа, Штрауд, ни минутой больше. Потом тяжелая артиллерия откроет огонь.

— Я не могу обещать, что к этому времени мы успеем выбраться…

— А я не могу обещать, что это кого-нибудь остановит, Штрауд. Слишком много людей потеряли своих родных и друзей. Они ждут от нас действий, а не беготни за призраками на каком-то закопанном под городом корабле.

— Тогда мы за разговорами теряем время. Конец связи, — объявил Штрауд.

Натан насупился. Он надеялся, что ему удастся убедить этого болвана немедленно вывести группу на поверхность. Но Штрауд ведь упрямец, каких поискать. И либо храбрец, либо сумасшедший, одно из двух. Как бы то ни было, Натан начинал искренне восхищаться этим человеком.

Эйб Штрауд щелкнул выключателем рации, единственного, что связывало их с внешним миром, и сообщил своим спутникам, что в их распоряжении осталось менее трех часов, прежде чем войска сровняют стройку с землей.

— Глупость и невежество неодолимы, — грустно констатировал Штрауд. — Они там все воображают, что с напастью можно покончить, просто разбомбив строительную площадку. Но мы-то знаем, что это не так.

Теперь и они все ощутили то, что Штрауд чувствовал с самого начала. Здесь, в подземелье, они не одни. Они не могли видеть, но безошибочно чувствовали явственное присутствие Уббррокксса. Словно пыхнуло жаром из добела раскаленной печи. Ведь, чтобы ощутить жар, вовсе не обязательно залезать в печь.

И спертый воздух в туннеле быстро нагревался. Внутри их защитных костюмов температура скачками поднималась до девяноста, девяноста пяти, ста градусов… Кендра первой обратила внимание на показания термометра и поинтересовалась ощущениями своих спутников.

Они все задыхались от жары. Туннель, в который они только что свернули, встретил их огнедышащим потоком раскаленного воздуха. Штрауд распорядился, чтобы все встали в кружок и обнялись за плечи.

Его спутники в растерянности и недоумении безропотно повиновались. Штрауд предупредил:

— Из круга никому не выходить! Держаться друг за друга!

Знойный вихрь налетел и закружил вокруг них, опаляя жаркой ненавистью, дышащей из корабля.

В самый центр образованного их телами живого кольца Штрауд протянул хрустальный череп, который вмиг обратился в ледяную глыбу, исходящую мерзлым паром. На этот раз не только со Штраудом, но со всеми с ними череп повел безмолвный разговор… На их глазах хрустальное чудо сражалось с палящим вихрем. Штрауд узнал от черепа, почему живое кольцо их тел обрело такую магическую силу и неприступность: оно оградило в себе добро и не подпускало к нему злые силы. Кружок обнявшихся за плечи людей стал церковью, приютившей братство верующих.

В этом подземном мире обитало, рассказал череп, множество самых разнообразных отвратительных существ, многие из которых населяли его уже с незапамятных времен. Эйб узнал также всю свою родословную, узнал о своем особом генетическом строении — о «даре», только усиленном вживленной в его череп стальной пластинкой. Поведал ему череп и о том, что лишь он один способен найти, распознать и уничтожить затаившееся на корабле отродье и что он, Штрауд, действительно является… отдаленным отпрыском храброго и любознательного Эшруада…

…Эйб почувствовал запах гари и, опустив глаза, заметил, что их защитная одежда тлеет и дымит, готовая вот-вот вспыхнуть. Внезапно воздух начал стремительно остывать.

— Так вы любите прохла-а-а-ду-у-у-у? — издевательски захохотал гнусный голос, сотрясая стены туннеля.

И на них обрушился пронизывающий холод.

— Теснее кружок, всем положить руки на хрусталь! — крикнул Штрауд.

Хрустальный череп под их ладонями исходил живым теплом, потом нагрелся так, что его стало невозможно держать, и Штрауд склонился, чтобы положить его на землю. Его спутники вместе с ним тоже присели на корточки, не чувствуя внутри живого кольца жгучего мороза, хотя костюмы их сразу покрылись ледяной коркой.

— Оно расходует на эти игры огромную энергию, — с удовлетворением заметил Штрауд.

— Но и наш череп тоже, — удрученно возразил Виш.

И вдруг вьюга стихла, как не было. От нее осталось лишь пугающее воспоминание и звонко опадавшие с оттаивающих костюмов сосульки. Хрустальный череп также вернулся к нормальному состоянию.

— Невероятно, — ошеломленно пробормотал Леонард. — Просто немыслимо…

По туннелю тягуче потек не похожий ни на что земное омерзительный запах. Зловоние было столь сильным, что они учуяли его даже под своими защитными шлемами.

— Это еще что за пакость? — удивился Вишневски. Леонард же, словно внезапно онемев, показывал дрожащим костлявым пальцем прямо перед собой. Штрауд перевел взгляд и увидел там постоянно мучивший его кошмар: нескольких вампиров, которых он год назад собственноручно убил в Эндоувере. Они шли прямо на него, не тронутые могильной землей, неся в себе колья, которыми он сам пронзил их сердца. Штрауд вздрогнул, разглядев копошившихся в их ранах червей, а вампиры растянули бескровные губы в жуткой улыбке, приглашающе обнажив длинные сверкающие клыки.

Леонард же видел нечто совсем другое — ползучих паукообразных тварей. Виш бессвязно выкрикивал что-то о невыразимо страшных существах, слепленных из беспорядочно нагроможденных друг на друга частей человеческого тела. Над Кендрой же нависло гигантское насекомое, напоминающее богомола. Все они подступали к Штрауду и его спутникам, окружая их плотным кольцом.

— Оно насылает на нас наши кошмары! — догадался Штрауд. — Оно рыщет в наших головах в поисках наших страхов!

Штрауд, видимо, оказался прав, поскольку в эту секунду один из вампиров превратился перед его глазами в оборотня-людоеда, с которым Штрауд однажды вступил в схватку в чаще лесов Мичигана.

— Возьмите себя в руки, братцы! — воззвал Штрауд. — Не вспоминайте о своих страхах!

Химический препарат не оказывал никакого действия на монстров, продолжавших теснить их по туннелю к тому лазу, который вновь приведет их под днище корабля, где ослабнет энергия черепа. Штрауда поразила та точность, с которой Уббррокксс воспроизвел образы жутких существ, хранившиеся в его подсознании, — вплоть до тошнотворного жеста вампира, вытягивающего губы трубочкой, чтобы только поцеловать его в шейку… вплоть до тягучей слюны, тянущейся из алчной пасти оборотня… До Штрауда донеслись истошные вопли его друзей, потерявших голову от ужаса.

Штрауд вскинул штуцер распылителя и принялся поливать наступающих монстров аэрозолью. Она, однако, не оказывала на них никакого действия.

— Что же делать? — отчаянно вскрикнула Кендра, сражавшаяся со своим чудовищем футах в четырех-пяти от него. По возгласам Виша и Леонарда было понятно, что их оружие тоже бессильно.

Хрустальный череп выплыл из сумки Штрауда и повис в воздухе. Из него вырвался какой-то странный луч и озарил нападавших монстров, превратив их в зыбко дрожащую дымку наподобие голографического изображения. Штрауд ткнул рукой в скакнувшего к нему вампира, и ладонь его пронзила того, как облачко пара. Чудовища продолжали свои угрожающие прыжки и выпады, но теперь они уже представали столь же безвредными, как на киноэкране. Штрауду и его спутникам открылось, что их преследовали их же собственные видения, и они дружно от души рассмеялись над своими страхами, беспечно шагая сквозь призрачные образы.

— Оно, представляете, собиралось пожрать нас всех целиком, — поделилась с Леонардом Кендра тем, что привиделось ее глазам.

Штрауд бережно взял в ладони парящий в воздухе хрустальный череп. Теперь он больше всего боялся потерять Эшруада, он ни за что не принесет в жертву демону череп и скрытую в нем силу. А вдруг, овладев им, дьявол обретет гиперсверхъестественную силу, нечто вроде сверхпроводимости психической энергии в подземном мире? И не может ли средство против Уббррокксса в этом смысле оказаться опаснее самой болезни? Заточенный в хрустале дух Эшруада ничего об этом не говорил, но мысль о подобной возможности сейчас потрясла Штрауда. И в этот момент у него в голове ясно раздался голос Эшруада:

— Я пришел не приумножить силы врага моего, но уничтожить его.

— Но как? Ведь, поглощая твою энергию, оно лишь становится сильнее!

Спутники Штрауда обернулись посмотреть, с кем это он разговаривает. И в этот момент в тени совсем рядом со Штраудом появилась огромных размеров гарпия, будто слетевшая со страниц древней книги. Но, может быть, и не гарпия, а гигантский стервятник… Хотя у этого отродья были горящие ненавистью круглые глаза и курносая, как смерть, морда летучей мыши, крылья образовывала кожистая перепонка между неимоверной длины когтями, а все тело было покрыто редкими крысиными волосами.

Тварь беззвучно упала в косом пике, нацелившись на череп, и сбитый с ног Штрауд кувырком покатился по могильной земле туннеля. Хрустальный череп выскользнул из его ладоней и воспарил под свод лабиринта. Гарпия неуклюже, но стремительно взмыла за ним, растопырив жуткие когтистые лапы. Череп метался во тьме, как крошечный НЛО, искусно уворачиваясь от хищных когтей. Пока Виш и Леонард, кряхтя и подбадривая друг друга, поднимали с земли ошеломленного Штрауда, Кендра метко попала в гарпию стрелкой из духового ружья, та сорвалась в беспорядочный штопор, издавая душераздирающие вопли. Врезавшись в стену, тварь вспыхнула яркими языками пламени. И в этом огне Уббррокксс явил Штрауду и его спутникам свои глаза, приковавшие их к месту и требующие, чтобы они убирались тем же путем, что и пришли, оставив хрустальный череп в его владении. Из глазниц Уббррокксса бурым дождем сыпались змеи.

От этого леденящего сердце зрелища они попятились не дыша и готовые броситься прочь без оглядки. Но, когда пламя угасло, смельчаки увидели в стене, там, где взорвалась гарпия, довольно большой лаз, обрамленный деревянными досками. Штрауд, заботливо уложив хрустальный череп в сумку, подошел к пролому и потрогал пальцем прогнившее дерево.

— Вот он, корабль. Мы нашли его!

 

Глава 16

Возвращение из беспамятства пришло к Штрауду теплым и живым видением овеваемой знойными ветрами жемчужины, купающейся в лучах щедрого солнца среди песков пустыни у самого моря. Картина была столь реальна и так непохожа на придавивший их сырой и темный туннель под Манхэттеном, что Штрауд был не в силах отвести от нее взора. И чем сильнее Штрауду хотелось рассмотреть ее поподробнее, тем быстрее приближался к нему открывшийся его глазам ландшафт. Штрауд ощутил себя находящимся в двух мирах и в двух временах одновременно…

Возникшая в его мозгу картина, очаровательная, словно плывущий по волнам серебряного моря сказочный цветок, заворожила его, притягивала, как свет — ночного мотылька. Инстинктивно Штрауд опасался, что это очередной трюк, еще одна уловка дьявольского отродья, однако видение было столь красочным и исполненным очарования, что он не нашел в себе сил сопротивляться ему… и рассеялось облако пыли, взметенное порывом ветра, и исходящая животворным светом жемчужина превратилась в сияющий город у моря… древний город из далекого времени, город изумительной красоты, все сильнее и сильнее притягивающий к себе Штрауда…

А он тем временем оставался в неподвижности на том самом месте, где упал, ясно осознавая присутствие трех своих друзей, почему-то вдруг необыкновенно встревоженных его состоянием, присутствие трех спутников, с которыми он делил тяготы путешествия по другой земле и в другом времени и которые рассчитывали, что он, сильный и отважный, останется с ними и защитит их. Но не ощущал заботливых прикосновений рук Виша и Кендры, и даже не знал, что они помогают ему сесть, ибо он, пленник игры своего воображения, наполовину существовал уже в другом, неведомом и недоступном им мире… Он не был более узником мрачной норы под огромным городом, где демон рвался к его горлу, он не был более разящим мечом крестового похода, он не был более даже щитом, способным охранить тех, кого он позвал за собой.

Какая-то часть рассудка Штрауда еще помнила это и отчаянно цеплялась за явь, не позволяя ему низринуться в чрево вселившегося в него исчадия ада. Мысленно Штрауд изо всех сил сражался с ним, корчась и извиваясь в муках, ибо сопротивление дьяволу несло ему невыразимую боль страшных воспоминаний. Но он все же боролся, не желая бросать в беде Кендру и других своих друзей. Ведь вместе с ними придет конец и ему самому. Явится демон, а он, забившись в свою темную норку слабодушия, так и не узнает об этом, пока не станет слишком поздно…

Часть рассудка Штрауда сопротивлялась с мужеством безысходности, но уже было поздно… Видение неодолимо завладело им, и Штрауд впал в оцепенение.

Утратив контроль над своим рассудком, Штрауд ощутил прилив знакомого беспокойства. Все эти годы он прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранять самообладание. Его нечастые и всегда безотчетные приступы беспамятства приводили Штрауда в смятение и оставляли душевные раны. Порой ему, правда, удавалось выходить из них с проблесками новых знаний, но далеко не всегда. Эти приступы отнюдь не были психическими инструментами, которыми он мог манипулировать по своему усмотрению, большинство из них представляло собой «схватки» между его мозгом и прикрывающей его стальной пластинкой, они, как правило, следовали за какими-либо неблагоприятными отклонениями в его физическом состоянии. Он давно пришел к убеждению, что даже незначительное повышение кровяного давления, например, вызывает у него повышение внутричерепного давления — по его мнению, из-за того, что крошечная скобка в стареющем металле пластинки раздражающе вонзалась в кору мозга. Штрауду нравилось сравнивать это явление со смещенным позвоночным диском, ущемляющим нерв, только в его случае диск был рукотворный, а нерв представлял собой центральные проводящие пути к мозгу.

— Покорись мне, — услышал Штрауд повеление разверзшейся в нем черной бездны, и говорила она умиротворяющим голосом, знакомым ему с пеленок, голосом Аннаниаса, его деда. Голос этот был либо знаком, что он должен покориться, либо хитрой уловкой демона. Но где это все с ним происходит? Тело его недвижно привалилось к холодной стене туннеля, а разум улетел далеко в прошлое, за три тысячи лет отсюда, во времена безмятежного покоя, благоденствия и процветания для народа Этрурии. Повсюду слышались нежные звуки похожих на флейты инструментов, они плыли даже над шумом и гамом рыночных рядов, тянувшихся вдоль морского берега, в их сладостную мелодию гармонично вплетались звонкий перестук из лавок ремесленников и голосистая скороговорка истово торгующихся купцов Многолюдное место, бурлящее жизнью, город, что привлекал корабли со всех концов известного людям света, главная точка на земле, по которой сверяли время и от которой отсчитывали расстояние и определяли свое местоположение Над городом на высоком плато стоял массивный храм, уходящий от своего подножья спиралями сверкающего камня на высоту семидесяти футов В лучах яркого солнца он словно бы светился изнутри, как искусно обработанный лунный камень С высоты окружающих гор, нависших над храмом, он мог показаться чужестранцам, проходящим со своими караванами, крепостью, воздвигнутой для защиты города, где в узких и грязных проулках мальчишкой играл Эшруад. Эшруад родился с даром провидения, и еще в младенческом возрасте ему привиделся этот храм Но он был сыном пастуха, едва ли способным, по обычным представлениям, даже мечтать о постройке подобного сооружения, однако тем не менее он с ранних лет твердо знал, что храм будет воздвигнут и что главная роль и заслуга в этом будут принадлежать ему В юности Эшруад прилежно впитывал знания, передаваемые ему матерью и бабушкой, которые умели применять с медицинскими целями толченые минералы, высушенные корни и травы От отца же он унаследовал то, что в народе называют «третьим глазом», способность проникать мысленным взором в человеческие души и в будущее Именно таким образом он «увидел» храм на том самом месте, где он стоял сейчас, и предугадал, что займет в этом храме место кудесника и мудреца. Трудился он поначалу в полном согласии с религиозной верхушкой и использовал свои чары для исцеления страждущих и избавления от засух и саранчи.

Одеяния Эшруад носил скромные, но всегда опрятные. Молился богине исцеления, и, по мере того как его талант становился все могущественнее, его стали посещать прозрения будущего всего человечества. Прорицания Эшруада о том, что люди будут летать по воздуху во чреве огромных механических птиц, о городах, что размерами и величием затмят их священный храм, о башнях, которые пронзят небеса, и о летучих кораблях, что однажды достигнут луны и звезд, многим казались несбыточными сказочными выдумками. Убоявшись Эшруада и его предвидений, косная религиозная верхушка ополчилась на мудреца, на два лагеря раскололся и город, и весь народ.

Насчитывавший более ста помещений, храм представлял собой настоящий лабиринт, по которому беспрерывным потоком тянулись паломники, жаждущие прикоснуться к целительной силе храма, воздвигнутого во славу богини Эслии, одаряющей земли плодородием, а людей — добрым здравием Паломники несли с собой вылепленные из глины фигурки людей, изображающие либо их самих, либо престарелых или больных родственников и друзей. День за днем целые их процессии шли и шли к храму, порой подолгу и терпеливо ожидая у его ворот встречи с Эшруадом и новым поколением священнослужителей, которые не испытывали страха перед даром кудесника. Эшруад принимал страждущих в своем лазарете и наделял их травными настоями, лекарствами, иногда вскрывал и очищал раны, а то и творил чудеса хирургии, которым научился в своих видениях. Священнослужители же тем временем собирали среди паломников глиняные фигурки и ставили их на несколько дней перед алтарем, после чего переносили на постоянное место в особо отведенном Для них помещении. Сам пациент в свое время отправлялся домой, но фигурка оставалась в храме, чтобы напоминать богине о его болях и недугах.

Богиня же обликом своим являла изумительной красоты деву в просторных одеяниях, окруженную каменными изваяниями львов. По лазуритовому постаменту статуи тянулась надпись на древнем языке этрусков, гласящая, что Элсиа есть королева всех миров Вселенной. Храмовые писцы аккуратно вели летопись деяний храма и его служителей, они же на глиняных дощечках описали и жизнь Эшруада, которого к тому времени его народ стал почитать как живого бога. Рецепты лечения травами, ранее известные одному лишь Эшруаду, были высечены в камне угловатыми письменами, использовавшимися древними этрусками, значками, которые Леонард относил по их природе к клинописи. Штрауд сразу же вспомнил об обнаруженных близ Багдада и Ниппура храмах, которые дали богатейшие собрания образцов шумерской и аккадской письменности на глиняных дощечках. Вспомнил Штрауд и о глиняных фигурках, которые в Мексике и по сей день оставляют в церквах, моля святых об исцелении.

Штрауду было известно, что некоторые способы лечения травами применялись еще в каменном веке, однако общепринятым было считать, что первыми стали систематически практиковать врачевание, особенно хирургию, вавилоняне и египтяне. Теперь же т Штрауду открылось, что это мнение является глубочайшим заблуждением.

Эшруад щедро и бескорыстно делился своими знаниями, помня о грядущих историках, он оставил им рецепты лечения травами самых различных недугов: от глазных болезней до расстройства кишечника, от запоров до лихорадки. Оставил даже рецепты восстановителя для седых волос и средства от облысения. Подробно расписал и ход различных хирургических операций. Завещал Эшруад и тексты магических заклинаний для изгнания злых духов, угрожавших миру и благоденствию в Этрурии, а также мелких бесов, вселявшихся в отдельных людей. Фактически Эшруад одарил современников и потомков всеобъемлющим и законченным медицинским трактатом, в котором пытался внести ясность в сложные, а часто и болезненные взаимоотношения между религиозными целителями, лекарями-травниками и чародеями, сосуществовавшими под крышей одного храма.

К этому времени Эшруад был далеко не единственным кудесником, обитавшим в храме. Там сложилась своя иерархия, существовал совет, и по серьезным вопросам ни один человек, даже сам Эшруад, не имел права единоличного окончательного решения. Этрускский храм отличался демократичностью, терпимостью к инакомыслию, однако одновременно предоставлял и широкое поле деятельности для интриганов. Утром солнечного дня в 793 году до нашей эры Эшруад, как всегда, принимал многочисленных пациентов, и вдруг земля под ногами колыхнулась, храм задрожал. Оказалось, что земля ходит ходуном, как во время землетрясения, и подо всем городом. Но это было не землетрясение. Уббррокксс, древний бог разрушения и погибели, отрицания и отречения, после вековой спячки каким-то образом выбрался на поверхность. Злодейская энергия его высвобождения сотрясла храм с такой силой, что статуя Эслии рухнула со своего постамента, рассыпавшись на куски у лап охранявших ее свирепых каменных львов. Люди, которых Эшруад знал всю свою жизнь, оглохли и онемели и удалились в/пустыню к месту, где земля разверзлась зияющим зевом, и стали молиться исходящему оттуда голосу… И предали забвению все остальное ради нечто затаившегося в земле и требовавшего от людей воздвигнуть храм, где они могли бы ему поклоняться.

Оно требовало также принести ему в жертву 500000 человеческих жизней. И собрало себе армию, а Эшруад укрылся в храме и трудился день и ночь напролет, чтобы с помощью алхимии добыть средство против монстра — пока не осознал, что у него недостанет силы одолеть его, потому что нечто черпало свое могущество в вере — или в неверии — окружающих. К этому времени храм был покинут уже всеми, и Эшруад остался один-единственный человек, не подвластный воле Уббррокксса. И тогда Уббррокксс отрядил покорных привести Эшруада в его логово, чтобы отнять жизнь ничтожного и дерзкого мудреца. Некоторое время Эшруад отбивался от превращенных в зомби людей с помощью изготовленного им магического оружия.

Однако сопротивление его все же было сломлено, и покорные приволокли плененного Эшруада и поставили его перед Уббрроккссом, от мерзкого вида которого Эшруад тут же на месте ослеп. Уббррокксс повелел Эшруаду выстроить храм, где люди могли бы молиться только одному богу, существующему лишь для пожирания их тел и душ, и пригрозил, что если его прихоть не будет исполнена, то в следующее пришествие он насытит утробу пятью миллионами человек.

Эшруад согласился построить храм, смиренно сказав, что он представляет его себе как величайший памятник могуществу своего бога, Уббррокксса.

— Я облегчу твою задачу, — заявил польщенный Уббррокксс этрускскому мудрецу. И демон обратился в камень. Незрячий Эшруад почувствовал, как что-то неуловимо изменилось, и пальцами ощупал выросшую перед ним обжигающе горячую глыбу. Она была каменной копией гигантского ужасного двухголового демона, тулово которого покрывали чешуя и шипы.

Постепенно к Эшруаду вернулось зрение, что он посчитал милостивым даром своего нового бога Уббррокксса. Все люди, в которых вселился демон — среди них были и бывшие враги Эшруада из храма, — в свое время с нечеловеческой жестокостью участвовали в приношении жертв ненасытному монстру. Теперь же они: религиозные пастыри и нищие, купцы и повитухи — очнулись от неведения и бесчувствия, в которые их вверг дьявол, с глаз их спала злая пелена, и им открылся весь нестерпимый ужас того, что они сотворили и что их принудили сотворить.

Но страх все еще властвовал над их душами. Они по-прежнему страшились Уббррокксса и преклоняли колени перед его окаменевшим естеством. Потребовалось целое поколение и огромные усилия Эшруада, чтобы собрать и вселить в сердца людей мужество и волю, необходимые для того, чтобы дерзнуть на осуществление его замысла. И все же Эшруад достиг своей цели. Уббррокксс желал, чтобы вокруг его каменного изваяния был воздвигнут храм. Да будет так.

Храм, однако, был сооружен в виде корабля, и корабль с окаменевшим Уббрроккссом был пущен в океан. Уббррокксса доставили к необитаемой земле, где и погребли вместе с кораблем под грандиозной пирамидой На это ушли годы и годы, но Эшруад, истощив всю свою психическую энергию, сумел проникнуть в суть каменного изваяния, и оно поведало ему, что заключенный в нем бог требует вечного упокоения. Эшруаду удалось убедить в этом и свой народ.

Свершив это, Эшруад, прежде чем бросить последний взгляд на сыновей своих и внуков и отойти в мир иной, должен был исполнить последний долг. В своей, келье алхимика среди руин старого храма он с помощью одного из своих внуков, весьма искусного в обращении с металлами и камнями, изготовил сложные отливочные формы. Их было семь и девять меньшего размера и три крупных — магические числа, обозначающие год, когда Эшруад столкнулся лицом к лицу с Уббрроккссом, 793. Смешав расплавленный хрусталь с песчинками, на которые ступала нога демона, он заполнил подготовленные формы дымящейся тягучей массой. Песчинки, которых касался демон, обеспечат успех его волшебству, в этом Эшруад был уверен…

Прежнее поколение, пережившее лихую пору, те, кто слепо и безропотно насыщали Уббррокксса, стали постепенно вымирать, и Эшруад являлся к смертному одру каждого мужчины, женщины и ребенка, словно сердобольный священник, совершающий последний обряд. Но обряды Эшруада, однако же, обладали могущественной магической силой, которая взывала к богине Эслии помочь ему укрыть души людей, подобных ему самому, — слабых людей, ставших добычей страха и низвергнутых в бездну отречения от веры. А где еще могли приютиться такие души на веки вечные, как не в хрустальных черепах, которые вберут в себя и станут отражать их тяжкие грехи? Но что еще более важно, считал Эшруад, таким образом они, возможно, еще получат шанс па спасение своей души, сразившись с Уббрроккссом в следующий раз, когда он поднимет руку на человечество.

Внук Эшруада, тысячи раз наблюдавший эту церемонию, исполнил данную деду клятву и совершил последний ритуал над бездыханным телом усопшего мудреца. Хрустальный череп в руках юноши на мгновение озарился нестерпимым золотистым пламенем и померк. Дождавшись удобного часа, он тайком спрятал череп в руинах храма.

Шли годы, и люди начали находить черепа и продавать их на забаву королям и фараонам, даже не ведая, что в них томятся души людей и волшебников.

 

Глава 17

Возвращение из беспамятства пришло к Штрауду, будто он вырвался из гигантской черной воронки, кружившей его тело с бешеной скоростью… и через мгновение он очутился в туннеле среди своих спутников. Они хлопотали над ним, устраивая поудобнее у сырой и холодной стены. Штрауд начал часто моргать, и они все с тревогой и надеждой склонились над ним в ожидании. Он открыл глаза: они находились в том же самом месте, где он их покинул.

— Надолго я отключился? — первым делом спросил Штрауд.

— Не больше десяти минут, — успокоила его Кендра. — Как себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо… А ты? Виш, Сэм, вы как?

— Все в порядке.

Эшруад с мудрой точностью выбрал время, подумал Штрауд, глядя на корабельный корпус, на чрево отродья, на храм, ставший обителью дьявола.

— Мы связались с Натаном, — сообщила ему Кендра.

— И конечно, информировали его о моем состоянии, — упрекнул их Штрауд.

— Мы боялись, что вы опять впали в кому, Эйб, — извиняющимся тоном объяснил Виш. — Естественно, нам пришлось сказать ему.

— Ладно, давайте вызывайте его, доложите, что я уже на ногах. — С этими словами Штрауд и в самом деле поднялся на ноги, держась за стену.

— Мы так беспокоились, — призналась Кендра.

— Перепугались, — уточнил Леонард.

— Что происходит наверху? — резко меняя тему, спросил Штрауд, ему не хотелось более обсуждать свой «припадок», который остальные могли принять за проявление слабости.

— Натан говорит, что изо всех сил пытается оттянуть тот момент, когда все командование возьмут на себя военные.

— Съемочные группы Си-би-эс и Эн-би-си записали на пленку рытье туннелей, естественно, то, что смогли, — огромные груды выброшенной земли, — добавил Леонард. — Но и этого было достаточно, чтобы привести всех в ужас, Эйб… Всех. Да их и винить нельзя.

Штрауд и сам был поражен сложностью и обилием туннелей, прорытых руками легиона зомби.

Виш наконец связался с Натаном, сообщил, что со Штраудом все в порядке, просто кратковременное… недомогание, как он выразился. Штрауд включил свою рацию и проговорил в микрофон:

— Комиссар, мы собираемся проникнуть через внешнюю обшивку корабля. Мы тут столкнулись… с препятствиями.

— Вас понял, Штрауд. Поторопитесь. У нас наверху народ теряет терпение.

— Мы ждали трудностей, — объяснил Штрауд. — И были правы.

— Туннели?

— Увели нас от корабля. Они этой твари служат вместо рук.

— Тогда сам корабль, значит, ее брюхо?

— Что-то вроде этого.

— А стоит ли вам лезть прямо ей в пасть?

— Вы, комиссар, говорите так, будто у нас есть выбор. Все… это… очень сложно, и можно сказать, что билет на корабль мне был заказан три тысячи лет назад…

Натан неуверенно и нервно хихикнул в микрофон, не совсем понимая, о чем говорит Штрауд. На линии затрещали помехи. Натан напоследок подбодрил смельчаков, сообщив, что они наверху все болеют за них, а он, Натан, если Штрауд выйдет живым, лично угостит его нью-йоркской пиццей под нью-йоркское пивко.

— Ловлю на слове, комиссар. То… ко… айте… ам , время.

— ., то ..вы ..зали?

— Хо… бы… усло… ного… часа…

— Вас понял… о… ассвета… елаю… се., оих… си…ах.

— Спа… о, ко… сэр.

— Эт… вы… арите… еня? Ш…уд, вы либо смельччч…к ..бо .су…асшшшш…ий… вашшшшшпу… ки… тоже… амое… онец… ссс… зи.

Кендра тщательно проверила на каждом защитные костюмы, приборы и прочее снаряжение. Все работало исправно, однако запас кислорода в баллонах был израсходован уже наполовину. На его потреблении сказались физическое напряжение и эмоциональный стресс. Леонард выглядел весьма ослабевшим, и даже Виш расслабленно и безучастно привалился к стене, уставившись на корпус корабля подавленным взглядом.

Штрауда самого охватила невероятная усталость, и он ни в чем не мог винить своих спутников. Он засомневался, а не следовало ли ему пуститься в опасное предприятие в одиночку, но хрустальный череп предупредил, что его миссия требует трех мужчин, отличающихся мужеством и верой. С ним было двое мужчин и женщина, но вот относительно их веры у него возникли кое-какие сомнения, несмотря на проявленное ими неоспоримое мужество.

— Как только вскроем борт корабля, — как можно спокойнее произнес Штрауд, — каждый из вас волен вернуться в любую минуту.

Сказано это было с такой искренней простотой, что остальные лишь молча глядели на него, не находя слов. Теперь Кендра узнала в нем прежнего Штрауда, человека, в объятиях которого провела ночь.

— Это тебе твой череп говорит? — обиженно спросила она.

— Это мне говорит мое сердце.

— Можно только позавидовать. У меня-то сердце трепыхается как пытающийся взлететь куренок, — признался Леонард и как мог постарался выдавить из себя смешок, но зашелся в надсадном кашле.

— А чего мы здесь расселись? — поинтересовался Виш. — Я лично не собираюсь оставлять вас одного, Эйб.

— В том, что вы вернетесь, как только мы пробьем корпус, нет ничего стыдного. До сих пор демон вел свою игру. Теперь мы начинаем играть по нашим правилам.

Кендра пристально разглядывала Штрауда. Он вновь казался отстраненным, ушедшим в себя. Он вступил в какое-то психическое состязание с демоном корабля. Кендра вздрогнула, ей показалось, что эта мысль передалась ей прямо из мозга Штрауда… И Кендра засомневалась, не стали ли они с Вишем и Леонардом просто пешками Эшруада в его колдовской игре.

— Ну, так примемся за дело, доктор Штрауд, — произнесла она вслух.

Перед ними высился борт корабля, гладкий-гладкий, не видно даже стыков между досками обшивки, не на чем даже глаз остановить. Прямо как брюхо кита.

Глаза Кендры привыкли к темноте, а нос — к щекочущему запаху сырости и глины, и ей казалось, что она различает зловоние разлагающейся плоти морского гиганта, что улавливает едва различимое движение его ребер при вдохе и выдохе. А вдруг кит нас всех проглотит, мелькнула у нее странное и страшное опасение.

Штрауд, словно прочитав ее мысли, обернулся и приблизил свой шлем к шлему Кендры так, чтобы она могла ясно видеть за толстым стеклом маски выражение его лица.

— Да, Кендра, — глухо проговорил он. — Отродье превратилось в корабль, корабль превратился в отродье… И как только мы вскроем его брюхо, окажемся в чреве демона…

Его слова и то, как он их произнес, напугало Кендру больше всего, что она уже видела в подземном лабиринте.

— Вы все должны вернуться… Сразу же, как только откроем путь внутрь…

— А как же ты? Пойдешь навстречу своей смерти?

— Будь что будет… От судьбы не убежишь.

Внешний вид бывает весьма обманчив. Борт корабля оказался далеко не таким неприступным и непроницаемым, как выглядел. Дунь — и он задрожит, как карточный домик, тронь — и он рассыплется…

Здесь, в чреве древнего корабля, царствовало разложение. Археологи сразу же заинтересовались древесиной, из которой был изготовлен борт и которая на ощупь казалась окаменелой. Тем не менее внешняя поверхность обшивки была вся сплошь покрыта грибком и грибовидными наростами, которые при малейшем прикосновении так и сыпали спорами.

— Да как же это все еще на куски не развалилось? — даже удивился Штрауд.

— Почва здесь состоит почти из одной чистой глины. Она и замедлила естественное разрушение дерева, — объяснил Виш. — Сама же древесина, если не ошибаюсь, тик…

— Точно, тик, только подумать! — восхитился Леонард.

— Этруски были искусными корабелами, — напомнил Виш.

Они пробрались внутрь корабля, и в тот же момент этрускский череп, который в свое время каким-то образом попал в руки египетского фараона и был погребен вместе с ним, вспыхнул странным оранжево-желтым сиянием. Свет в черепе то разгорался с необыкновенной яркостью, то мерк, снова и снова, будто хрусталь задышал глубоко и часто… И наконец, череп засветился ровным неестественным светом — совсем как современный уличный фонарь.

— Честно говоря, у меня от вашего черепа мурашки бегут не хуже, чем от чертова корабля, — призналась Кендра.

— А ты разве не обратила внимание, что чем ближе мы к источнику зла, тем сильнее становится энергия Эшруада? — спросил Штрауд.

— Нет, меня больше волнует, что наше время истекает.

— Смотрите, смотрите сюда! — окликнул их Виш, указывая на груду терракотовых кувшинов, ковшей, кружек и чаш. — Они помогут нам датировать корабль!

— Очень похожи на керамику, обнаруженную на корабле из Кирены, — заметил Леонард, — где-то около семисотого года до нашей эры.

— Нет уж позвольте, — возразил Виш, — тогда уж скорее…

— У нас нет времени на научные диспуты, джентльмены, — решительно вмешался Штрауд.

— Тогда пожалуйте сюда, — предложил Леонард. Он подвел их к сваленным в кучу топорам, киркам, мотыгам, лопатам, кривым садовым ножам, садовым ножницам, молоткам, ножам, бородкам, напильникам, долотам, буравам и несчетному множеству деревянных гвоздей.

— Подобные инструменты неоспоримо доказывают, что этруски совершенно определенно были независимой державой, Штрауд, — торжествующе заявил Леонард и, достав 35-миллиметровую камеру, которую он ухитрился контрабандой пронести в туннель, принялся щелкать затвором. — Необходимо зафиксировать такую картину!

— Господи! — горестно вздохнул Виш. — Если бы только мы могли сделать все, как положено. Стереофотосъемка, освещение…

— Джентльмены! Это же вам не обычные археологические раскопки! — уже раздражаясь, вновь перебил его Штрауд. — Здесь пристанище прародителя зла. Я, конечно, понимаю ваш профессиональный интерес, но надо же быть реалистами!

— Сделайте как можно больше снимков, Леонард, — словно не слыша его, распорядился Виш и вдруг взорвался:

— С пустыми руками мы отсюда не уйдем, доктор Штрауд!

— Я должен идти к центру корабля, — стоял на своем Штрауд.

Его спутники даже не догадывались о том, что все происходящее каким-то образом предназначалось для воссоединения Штрауда и Эшруада именно в этой временной точке с тем, чтобы они вместе сразились со злым духом корабля, что все происходящее каким-то образом было предопределено еще тогда, когда Эшруад своими чарами заключил свою и тысячи других душ в хрустальном черепе.

— Теперь сфотографируйте отдельно деревянные части, Леонард, — по-прежнему не обращая внимания на Штрауда, попросил Виш.

Штрауд кое-как расчистил кучи хлама, валявшегося на дне корабля, и обнаружил брус корабельного киля толщиной не менее фута. Киль уходил в следующий отсек и терялся в глубине корпуса. Леонард немедленно навел на него объектив камеры.

— Киль, видимо, скрепляет носовую и кормовые части, а уже на него установлены тиковые шпангоуты, — предположил Штрауд, в котором против его воли необоримо просыпался археолог.

Кендра Клайн заглянула в зловещую черную пасть следующего отсека корабля, пытаясь угадать, что их там ждет.

— Верно! — подхватил Виш. — А потом корабелы обшили корпус тиковыми досками на деревянных шипах. Какое мастерство!

— Причем считалось, что подобная технология была известна лишь грекам и римлянам! — вторил Леонард — Тогда можно предположить, что ватерлиния находится примерно на две палубы выше нас.

— Думаю, вы правы, — согласился Виш.

— Ладно, значит, надо подниматься вверх, но вот где корма, где нос… И как далеко мы от центра, вот в чем вопрос, — задумчиво проговорил Штрауд.

— Ну, этого вам никто не скажет.

— Время уходит, Эйб, — нетерпеливо предупредила Кендра. — И почему здесь все… так тихо, спокойно?

— Зализывает раны, наверное, — усмехнулся Штрауд. — Мы во второй раз прорвались на корабль. Вот оно и задумалось.

— Надеюсь, ты не ошибаешься.

— Так, прямо перед собой мы имеем какой-то проход… Но куда он нас заведет?

— Может, еще одна ловушка, — предостерегла Кендра, опасливо всматриваясь в непроглядную тьму лаза.

Штрауд достал гирокомпас.

— Проход идет на север. А если корабль стоит носом на восток, как вы говорили, то нам, чтобы добраться до центра, надо держаться севернее.

— Пошли, — коротко бросил Виш.

Леопард молча кивнул в знак согласия. Штрауд шагнул первым, и почти сразу же луч его фонаря выхватил какие-то знаки на переборке. Они напоминали наскальные рисунки, примитивные, но достаточно различимые: кит, похожее на ящерицу существо и еще какие-то непонятные символы. Штрауд обратил на них внимание своих спутников, и Виш с Леонардом вновь замерли перед ними в неописуемом восхищении. Даже ничего не понимающая Кендра не могла оторвать от них глаз.

* * *

— Кашалот! — выдохнул Леонард, а Виш поддержал его одобрительным кивком головы. Леонард лихорадочно защелкал камерой. Через несколько шагов они обнаружили у себя под ногами груды человеческих костей и черепов. Штрауд отвел Кендру в сторону, а оба ученых низко склонились над жуткой находкой, переговариваясь тихим шепотом.

— Останки древних людей.

— Обратите внимание на суставы, — заметил Виш. — Наши этрускские друзья, и стар и млад, почти поголовно страдали артритом в тяжелой форме. Вероятно, из-за прохладного и влажного климата Этрурии, Из вороха костей Виш выудил длинное ожерелье из старательно просверленных зубов кашалота.

— Что ж, мы узнаем все больше и больше об этих людях, — обронил Леонард, будто ненароком потянув из рук Виша изумительной красоты ожерелье.

Не успел Леонард, однако, налюбоваться на древнее украшение, как Виш непререкаемым жестом собственника отобрал у него редкостную вещицу. Даже сквозь толстое стекло маски было ясно видно раздосадованное выражение на лице Леонарда, с которым он следил, как Виш бережно прячет ожерелье на самое дно своей сумки.

Внезапно кости вокруг них задрожали, затряслись и взмыли в воздух. Будто брошенные невидимой рукой, кости летели в живых людей, дерзнувших ступить на мертвый корабль. Разрезая воздух, кости и черепа били в них с сокрушительной силой, и все четверо поспешно попятились из отсека. Через иллюминатор в переборке они смотрели на бешеную пляску костей, образовавших в воздухе непроходимую стену, своего рода энергетическое поле, вставшее на пути Штрауда и его друзей.

— Что же нам теперь делать? — испуганно спросила Кендра.

— Будем ломать переборку, — решительно заявил разъяренный Штрауд.

Он с разбегу ударил плечом в деревянные доски и тут же исчез в проломе, пробив прогнившее дерево, как лист папиросной бумаги.

Кряхтя, Штрауд поднялся на ноги, весь обсыпанный спорами, взорвавшимися дымными клубами.

— Давайте все-таки пробираться наверх, — предложил Штрауд, пробуя доски палубы над головой. Доски поддались при первых же толчках и рухнули к их ногам. Вместе с ними на смельчаков хлынул водопад разнообразного хлама и мусора, подняв невообразимые тучи пыли, столь плотные, что сквозь них едва пробивался свет от хрустального черепа, который Штрауд поднял над головой и водил кругами наподобие фонаря. Поэтому появление адских тварей стало для них полной неожиданностью. Словно образовавшись из пылевой завесы, на них стремительно летело не менее трех десятков мотыльков размером с хорошего медвежонка каждый. Кровожадно разинув огромные устрашающие жвала, они пытались сорвать с людей защитные маски, растерзать плотную ткань костюмов и добраться до теплой и податливой человеческой плоти. Пронзительный клекот раздирал уши, оглушительно хлопающие крылья вздымали новые облака пыли, так что путники даже потеряли друг друга из виду.

— Штрауд!

— Кендра! Кендра!

— Леонард, где вы?

— Аэрозоль, скорее, стреляйте же! — скомандовала Кендра, нажимая на клапан своего распылителя.

— Берегите костюмы!

— Вот гадина!

Под тугими струями аэрозоли чудовищные создания стали один за другим на лету врезаться в переборки отсека и сыпаться на палубу в беспорядочном мельтешении крыльев. Штрауд на ощупь пробирался сквозь висевшие в воздухе пласты пыли, спор и плесени, больше всего заботясь о том, чтобы не выронить хрустальный череп. Он позвал Кендру, она откликнулась, и через некоторое время блужданий вслепую они нашли друг друга. На их голоса подошли Виш и Леонард.

— У всех все в порядке? — забеспокоилась Кендра.

— Мне порвали костюм, — обиженно пожаловался Леонард.

— Я кое-как залатал ему прореху, но не уверен, что это поможет, — сказал Виш.

— Как самочувствие, доктор Леонард? — уже по-настоящему встревожилась Кендра.

— Ну, если не считать, что от страху у меня все вылетело из головы и ., из другого места… то вроде нормально, — смущенно ответил он.

Кендра внимательно осмотрела защитный костюм Леонарда и успокоила его международным жестом большого пальца, но строго предупредила:

— При первых же малейших признаках одышки…

— Я тут же дам знать, доктор Клайн, — пообещал Леонард.

— Смотрите же.

— Надо подниматься наверх, — решительно заявил Штрауд.

— А доски нас выдержат?

— Хороший вопрос. Может, нам лучше малость прийти в себя? — предложил Виш.

— Ага. Пора передохнуть, — поддержал его Леонард, тут же усаживаясь в кучу мусора и удобно прислоняясь спиной к переборке.

Кендра пристально вглядывалась в Леонарда. Его состояние могло быть вызвано отнюдь не усталостью, а значит, придется стаскивать с него защитный костюм, чтобы сделать инъекцию.

— Все остаются здесь. Я беру череп и иду вперед, — принял решение Штрауд.

— Но подождите же, Штрауд… — запротестовал было Виш.

— Никаких возражений! — перебил его Штрауд. — Теперь это дело Эшруада и того отродья. Вы ждете здесь. Скорее всего оно сосредоточит все свои усилия на мне и черепе, а вас оставит в покое.

Кендра неожиданно даже для себя бросилась Штрауду на грудь.

— Возвращайся к нам, Эйб Штрауд, — всхлипнула она.

Штрауд, стиснув зубы, закинул веревку и удачно захлестнул ею толстый деревянный брус. Выглядел он достаточно внушительно, чтобы выдержать его вес, и Штрауд стал осторожно подтягиваться по веревке все выше и выше, пока благополучно не пролез в пролом верхней палубы. Переведя дыхание, он крикнул вниз своим спутникам:

— Если через час не вернусь, всем покинуть корабль и любым способом выбираться из лабиринта на поверхность.

— Мы не оставим тебя, Эйб! — воскликнула Кендра.

— Делай, что говорят, — строго одернул ее Штрауд — Вы меня слышали, Виш, Леопард?

— Будь по-вашему, — огорченно покорился Виш.

— Свяжитесь с Натаном. Сообщите ему о последних событиях. Попросите еще немного времени, — отдал последние распоряжения Штрауд и взглянул на приборы: запас кислорода быстро иссякал вместе со стремительно убегающими минутами.

— Возьми еще мой распылитель, — попросила Кендра.

— Нет, он вам самим может понадобиться на случай нового нападения, — отказался Штрауд.

— Ты уверен, что поступаешь правильно?

— Абсолютно.

— Но как же так, в одиночку… Ты будешь совсем один… — предприняла еще одну попытку отговорить его Кендра.

— Ну, не совсем. — Штрауд поднял над головой озарившийся оранжевым сиянием хрустальный череп.

Штрауд крался вплотную к борту корабля, где доски казались прочнее, однако все равно спотыкался и оскальзывался на каждом шагу, жалобный скрип настила под ногами предупреждал, что он в любую минуту может провалиться и рухнуть вниз. Вдруг он ощутил во всем теле необыкновенную легкость и с изумлением обнаружил, что его подошвы более не касаются прогнивших досок и он парит над ними, а хрустальный череп Эшруада плывет у самых его ног, сотворяя чудо хождения но воздуху и направляя каждый его шаг.

Штрауд плыл вдоль борта судна, размышляя о своих предках — о деде, великом человеке, хранившем в душе сокровенную тайну: он выслеживал и уничтожал вампиров. Дед Штрауда происходил от фон Хельсинга, смельчака, который убил в жестокой схватке Дракулу и которого мир помнит как вымышленного героя. Однако в семье Штрауда знали правду. Воспоминания эти принесли блаженное успокоение, и голос деда, зазвучавший у него в голове, произнес:

— Верь Эшруаду , ибо он наш.

Штрауд по прошлому опыту знал, что голосу деда можно доверять. Все его внутренние страхи и сомнения относительно хрустального черепа стали рассеиваться, поскольку теперь он осознал, что он, Штрауд, несет в себе гены этруска, приговорившего себя к навечному заключению в черепе. Штрауд припомнил, чему его учил дед, утверждавший, что те явления, которые кажутся невозможными, непонятными и даже немыслимыми — все, что есть деяния сверхъестественных сил, — на самом деле оказываются весьма простыми, более того, «естественными». Иначе, как же еще объяснить переселение человеческих душ, как же еще объяснить тот факт, что человека можно лишить души или заключить ее в хрусталь — участь, постигшая Эшруада? Битва за душу — древнейшая и главнейшая битва, которую издревле ведет человечество.

И эта битва идет сейчас, сию секунду…

Душа Христа вознеслась на крови человека, которым он стал. И в жилах каждого человека бьется его судьба.

Каким-то необъяснимым образом, посредством противоестественной зловредной алхимии в мире объявились темные силы, дразнящие, соблазняющие и раздирающие человеческую душу, и высшей их целью была не бренная плоть и даже не багряная кровь жизни… Похищая плоть и кровь человека, они овладевали его душой. И с каждой новой покоренной душой черное зло набирало силы. Вот чего добивался Уббррокксс, сатанинский дух, злой гений, вобравший в себя естественное и сверхъестественное, неразделимо смешавшиеся в нем, подобно Богу и сатане. И сейчас здесь шла эта битва, в которой схлестнулись Добро и Зло, эволюция и мутация и все, что лежит между ними…

Вдруг подошвы Штрауда вновь коснулись твердой поверхности, которая тем не менее оказалась весьма зыбкой. Ибо ступил он на какие-то хрупкие обломки, с треском выскальзывающие из-под его ног при каждом шаге. Гигантское кладбище человеческих костей, заполнивших трюм дьявольского корабля до самого дна. Истлевшие скелеты. 500000 скелетов. От неверного движения обутой в сапог ноги Штрауда кости посыпались с вершины этой скорбной горы в черную тьму, казавшуюся дорогой в ад. И Штрауду пришлось карабкаться по этой ходившей ходуном жуткой массе на четвереньках. Он не мог представить себе, сколько ему еще предстоит так ползти, а время его стремительно истекало…

Но он должен во что бы то ни стало отыскать своего врага, врага всего рода человеческого. Но где? И хватит ли ему сил? Хватит ли мужества, даже если он найдет верную дорогу? И что самое важное, понял ли он до конца и осознал всю чудовищность злой силы, подстерегающей его где-то в этом непроглядном мраке? Но почему именно он, Штрауд? Только потому, что он Штрауд? Значит, быть такой личностью, как Штрауд, сводится всего-навсего к его «дару» или «проклятью»? А что, если он потерпит поражение? Как бы все обернулось, если бы Леонард и Вишневски не сняли его с самолета и он благополучно прибыл бы к себе домой в Эндоувер, Иллинойс, а оттуда направился в очередную увлекательную археологическую экспедицию куда-нибудь на другой конец света, оставив Нью-Йорк на растерзание злому божеству Эшруада?

Как же запутанно и причудливо складывается жизнь — словно река, прихотливо пробивающая в земле свои затейливые извивы. При этой мысли Эйб Штрауд ощутил себя ничтожной песчинкой, над которой могучим потоком летит время.

— Эшруад тебя не спасет. — прошелестел у него в ушах шепот Уббррокксса, шепот, от которого тем не менее содрогнулся весь корабельный корпус. — Теперь ты мой… Как некогда он стал моим…

— Никогда! — выкрикнул Штрауд таким отчаянным голосом, что с бортов посыпались труха и щепки. — Никогда, слышишь, ты, нечисть!

— Укрепи свою веру, Штрауд, — раздался из хрустального черепа голос Эшруада. — Доверься мне, и никому больше. Не верь даже глазам своим. Когда-то я поверил своим глазам и потерял и их, и свою душу.

— Ты… ослеп? — Штрауд содрогнулся при этой мысли.

— Те, кто томятся в черепе, все слепые глупцы., глупцы, что не хотели видеть в жизни и остались незрячими в смерти.

— Значит, я должен довериться слепому глупцу?

— Да.

Штрауд пытался разгадать, что хочет ему сказать Эшруад. Их беседы здесь, на корабле, по большей части велись каким-то шифром, состоящим из полуправды и намеков, поскольку хрустальный череп предупредил его, что враг подслушивает каждое их слово, более того, даже самая современная аппаратура, при помощи которой Штрауд и его друзья общались между собой и с теми, кто остался на поверхности, ему не помеха. Добытые таким образом сведения Уббррокксс использует против Штрауда.

— Тебе, возможно, придется пожертвовать женщиной, — вновь сказал ему Эшруад, и Штрауд вновь заявил, что не в силах этого сделать.

— Ты должен… ради победы, — настаивал Эшруад — Ты должен одолеть злую силу, Штрауд.

Внутренний монолог то затихал, то возобновлялся в его голове, словно накатывающие на берег морские волны, и его постоянно сопровождал какой-то призвук, будто отраженное стальной пластинкой в черепе Штрауда эхо. Это был Уббррокксс или его часть, которой он вторгался в мозг Штрауда, охотясь за его мыслями, чаяниями, страхами, муками и страданиями. Уббррокксс рыскал в его памяти, крадя воспоминания, приятные и горькие, гордые и постыдные. Штрауд ощущал его присутствие внутри своей головы, но, предупрежденный о том, что такое произойдет, был готов ко всем соблазнам, подстерегающим его душу. И Штрауд препоясал чресла, готовый к любым испытаниям.

Мысль о том, что Эшруад знает о каждом шаге, который собирается предпринять демон, могла бы заронить в душу Штрауда серьезные подозрения, если бы этруск не поделился с ним кошмаром, который постоянно преследовал его: что Уббррокксс на веки вечные будет продолжать пожирать человеческие души во все возрастающем числе.

Оказалось, что и Эшруада и Штрауда терзает один и тот же кошмар, и по этой причине Штрауд решил душой и телом довериться древнему мудрецу. Но отдать Кендру сатанинскому отродью. Штрауд по-прежнему сомневался, достанет ли ему духу пойти на это.

— Ты должен, — прошелестел у него в ушах голос Эшруада, теперь столь же требовательный, как у демона. — У тебя нет выхода.

 

Глава 18

Зловещая тишина и покой, воцарившиеся на стройке, где, застыв в самых разных позах, против них в полной неподвижности стояли 500000 зомби, вызывали у комиссара Натана смутное беспокойство и тревогу. Некоторые его ближайшие помощники считали, что сейчас самое время для атаки, их горячо поддерживали вояки, но комиссар был исполнен решимости сдержать данное Штрауду обещание. Однако сдерживать других ему становилось все труднее и труднее, особенно после того, как связь со Штраудом прервалась более чем на час.

Затем на связь вышла Кендра Клайн, которая ввела комиссара в курс последних событий и сообщила, что Штрауд ушел один.

— Как себя чувствует доктор Леонард? — поинтересовался Натан.

— Держится.

— А Вишневски?

— Пока жив, — вмешался Вишневски. — Ноги как ватные, а так нормально. Во что бы то ни стало удержите ваших людей, Натан, вы меня поняли? Здесь, внизу, им не прожить и минуты, сынок.

— А чем там Штрауд думает? Почему он ушел один?

— У него есть свои причины. Сейчас он — единственная наша надежда, — заявил Леонард. — А судя по тому, как здесь все складывается, может быть, и всего рода человеческого. Потому что в будущем это отродье еще вернется, и каждый раз будет все ненасытнее…

— У вас чуть больше часа, чтобы подняться оттуда, понятно? На рассвете армия весь котлован перепашет снарядами.

— Но Штрауд же не успеет! — взмолилась Кендра. Натан покачал головой, словно она могла его видеть, и вздохнул:

— Ни минутой больше. Вам лучше прямо сейчас отправиться в обратный путь.

— Нет, комиссар. Мы останемся до возвращения Штрауда, — возразил Леонард.

— Да не сходите же вы с ума! — взорвался Натан.

— Вы слышали, что сказал доктор Леонард. Если вы намерены похоронить Штрауда в лабиринте, мы предпочитаем погибнуть вместе с ним, — выкрикнула Кендра, очень рассчитывая припугнуть комиссара и выиграть время, столь необходимое Штрауду.

— Вишневски, но вы-то все же не такой идиот, как ваши друзья! — просительно обратился к Вишу Натан.

— Ошибаетесь, комиссар, — язвительно возразил Вишневски. — Я всю жизнь выделялся своим идиотизмом.

Вишневски расхохотался в микрофон, и это было последнее, что услышал комиссар. Смельчаки в подземелье выключили рации. Натан так и кипел от ярости и отчаяния, от ощущения собственной беспомощности у него перед глазами даже поплыли красные круги.

— И вообще, не надо было пускать туда этих дурацких ученых, — заметил капитан Макдональд, командир отряда специального назначения вооруженных сил США, которому не терпелось спустить своих молодцов против треклятых зомби.

— Я знаю одно, Макдональд. У нас с вами уговор, и вы его выполните. С точностью до минуты, — отрезал комиссар.

Натан знал, что попытка выторговать у Макдональда, да и у других, хотя бы еще секунду, была бы бессмысленной. В раздражении комиссар прижал к глазам полевой бинокль и принялся обозревать строительную площадку, где царило затишье перед бурей.

Он вспомнил свою последнюю беседу со Штраудом, и мрачное предчувствие, что он никогда более не услышит его мужественный голос сжало ему сердце. Нет, одернул себя комиссар, нельзя даже мысли допускать, что Штрауд и его спутники обречены на неудачу, что у них не осталось никакой надежды, ибо без этой надежды ни у кого из них нет никакой надежды на надежду… Натан поймал себя на том, что с горя совсем запутался в своих мыслях.

Нью-Йорк был его городом, и в обычную ночь комиссар любовался бы набережной, а может, вывел бы свой катер на ночную прогулку в море и смотрел бы не отрывая глаз на драгоценное ожерелье городских огней, всегда дразняще подмаргивающих тебе… всегда так соблазнительно подмаргивающих тебе, и ночным волнам, и луне на высоком небе… Для большинства людей Нью-Йорк был одним большим дурдомом, взгромоздившимся на плечи Атланту, являвшему собой ушлого торгаша. Для Джеймса Натана Нью-Йорк был грациозной леди, раскинувшейся на бережку так же безмятежно, как бесстрастная богиня, какую можно увидеть в вавилонском храме, всемогущая и вездесущая и — невидимая… не подвластная человеческому взору и за пределами людского понимания. До тех пор, пока ты не навлечешь на себя ее гнев.

Тогда она может быть столь же грозной, опасной и беспощадной, как океан, столь же коварной, как горный ледник, грубой и сухой, теплой и приветливой — в зависимости от ее прихотливого настроения.

Джеймс Натан ощущал пульс чувственного живого существа, каким был для него город Нью-Йорк, и даже со всеми его пороками он ассоциировался в представлении Натана с величественной женщиной, исполненной тайны и неожиданностей… А красоты этого города — этой современной Месопотамии, — где большинство людей рождается, живет и умирает, так никогда его не познав и не поняв до конца. Подобно блохе на теле слона или рачку, мельтешащему вокруг кита. Вечно занятые своими жалкими и ничтожными делишками, ломающие головы над хитроумными планами, преследующими лишь их личную корысть…

Люди… Чего еще от них ждать?

Как бы мне урвать с нее побольше, с этой богини, что зовется Нью-Йорком? Вот все, что их волнует. Урвать, отхватить, хапнуть, оттяпать… Но вот Штрауд, чужак в этом городе, готовый бескорыстно отдать ради него свою жизнь. Чудно…

Натан, плоть от плоти этой богини, что зовется Нью-Йорком, всю свою жизнь ощущал себя в храме, озаренном ее сиянием, — даже тогда, когда мальчишкой ютился со своей матерью в двухкомнатной клетушке и добывал пропитание себе и ей, недужной и запойной алкоголичке. Он вспоминал, как проводил бессонные ночи у грязного оконца, вглядываясь поверх крыши бакалейной лавчонки в каменные монолиты, уходящие в самые небеса и горделиво сверкающие россыпью вызывающе ярких огней. Он смотрел на небоскребы, на многоцветье огней и мечтал, как в один прекрасный день тоже урвет свое у этого города. Всю свою жизнь Натан боролся за это и, кажется, достиг своей цели.

А теперь настала пора платить долги, и его данью городу стал человек по имени Абрахам Штрауд. Над городом Натана нависла смертельная угроза, и комиссару пришлось довериться человеку, который представлял из себя все-таки нечто большее, чем просто человек, человеку, который обладал некоей властью над затаившимся под землей злом. Комиссар устроился в укромном темном уголке бункера, который делил с радистом, и, не без усилия прогнав мысли о покойной матери, принялся, прикрыв глаза, молиться про себя за Штрауда.

Эйб Штрауд решил, что пора связаться с оставшимися спутниками, чтобы удостовериться, что у них все в порядке, и распорядиться, чтобы они начинали подъем на поверхность. Он вызвал Кендру, которая, судя по индикатору его рации, уже в течение некоторого времени сама пыталась выйти на связь со Штраудом.

— Ты почему не отвечаешь, Эйб? Мы тут все издергались… — набросилась было на него с упреками Кендра.

— Ладно, оставим это, — перебил ее Штрауд. — С Натаном говорила?

— Да, но…

— Удалось ему оттянуть время?

— На это лучше не рассчитывать, однако мы заявили, что тебя не оставим.

— Оставите — и сию же минуту. Всем подняться наверх.

— Эйб, как только они увидят нас на поверхности, твоя жизнь кончена! Мы не пойдем на это. Не можем…

И тут рация донесла до Штрауда пронзительные вскрики. Значит, на них опять напали. Штрауд звал и звал Кендру, пытаясь выяснить, что там у них происходит, но рация смолкла: ни криков, ни даже шороха помех, никаких звуков.

Его первым побуждением было броситься назад к ним на помощь, но в этот момент он споткнулся и упал на груду костей. Едва успев вскочить на ноги, он тут же вновь растянулся плашмя на костях, которые затряслись, задвигались под его телом, открывая глубокие дыры, в одну из которых он тут же провалился чуть ли не по пояс.

Штрауд рванулся, чтобы освободиться из плена костей, которые, казалось, стали тянуть его вниз, дергать за сапоги, рвать на нем костюм. Опустив глаза, Штрауд оторопел при виде множества тянувшихся к нему из вороха костей мускулистых ручищ, пытающихся утянуть его вниз и задушить под тленными останками. Он изо всех сил отбивался руками и ногами, но ручищи, похоже, даже не чувствовали его ударов. Штрауд резко повернулся на бок, чтобы освободить штуцер распылителя, но при этом движении стал быстро проваливаться в зыбучую гору костей.

— Эшруад! Эшруад! — отчаянно позвал он на помощь.

Хрустальный череп выплыл из заброшенной за спину Штрауда сумки и воспарил в воздухе, пронзив снопом какого-то излучения кости и цепляющиеся за ноги Штрауда ручищи, которые моментально ослабили свою мертвую хватку. Штрауд с трудом встал на ноги, защитный костюм на нем был изодран в клочья. Ставшее теперь бесполезным, неуклюже громоздкое обмундирование только мешало, и Штрауд принялся лихорадочно срывать с себя висевший лохмотьями костюм. Он купался в потоке излучения, исходившего из висевшего у него прямо над головой хрустального черепа, поняв в какой-то момент, что череп защитит его куда надежнее, нежели синтетическая ткань одежды и скудные остатки кислорода.

Внезапно гора костей осыпалась, и Штрауд оказался по другую сторону завала из остатков дьявольского пиршества, с головокружительной скоростью скользя по ним все ниже и ниже хрустальный череп остался где-то высоко над ним. Больно ударившись наконец со звучным стуком о какую-то твердую поверхность, Штрауд изо всех сил старался не потерять сознания, перед глазами плыли радужные пятна, круги и спирали, он отчаянно моргал и тряс головой, пока к нему не вернулось зрение. Вокруг его тела все еще светилась, сильно, правда, теперь померкшая оранжевая аура, наведенная излучением черепа.

— Эшруад… Эшруад, — слабо простонал Штрауд, но хрустальный череп никак не реагировал…

Штрауд увидел кошмарное создание, которое, все объятое языками пламени, огромными прыжками мчалось прямо на него. Штрауд отпрыгнул назад, испугавшись, что при соприкосновении с ним сам вспыхнет, как спичка. От монстра разило гниющей падалью, оно горело как бы изнутри, словно состояло из газообразного вещества, но тем не менее имело вид иссушенного человеческого тела. Припомнив описание Виша, Штрауд признал в чудище лишая, могущественнейшую разновидность нечисти. Лишай сильно походил на обветшавшую мумию, однако свисавшие с него отвратительные лоскуты и лохмотья некогда были человеческой плотью. Глазницы его были пусты, но в глубине их мертвой черноты пронзительно горели зеленые огоньки. Штрауду стало ясно, что лишай прекрасно видит все даже в непроницаемой темноте. И несмотря на то, что он весь полыхал огнем, веяло от него ледяной поземкой смерти.

Согласно книгам Виша, лишай при жизни был мудрецом или священником, проклятым и обреченным на вечные муки ада. Обрывки одежды, приставшие к его желеобразному несуразному телу, как предполагалось, обладали колдовскими свойствами. В тех же книгах утверждалось: одно лишь прикосновение лишая повергает живого человека в оцепенение, в застывшее изваяние, не способное даже пошевелиться.

Лишай сделал выпад, но Штрауд сумел увернуться, Лишай, не успевший остановить свой стремительный рывок, врезался в ворох костей, и те дружно вспыхнули, словно сноп хорошо просушенной соломы. Данный лишай, видно, исхитрился каким-то образом кардинально изменить свойства своего прикосновения, обратив его из леденящего в воспламеняющее.

Штрауд не знал, что ему предпринять. Лишай, однако, времени на раздумья ему не оставлял и вновь повторил свой маневр. Штрауд нажал клапан штуцера распылителя, успев лишь подумать, что аэрозоль может убить и его самого, лишенного теперь защитной одежды и шлема. Впрочем, сомкнувшееся вокруг него магическое сияние, как он обнаружил, надежно защищало его от ядовитой смеси. Но и пляшущие вокруг лишая язычки огня обезопасили того от аэрозоли, которая просто-напросто испарилась в исходящем от монстра жаре, не успев причинить ему ни малейшего вреда. Его и современные чары не берут, мелькнула у Штрауда мысль. Лишай как-то весь подобрался, напрягся и испустил яркий зеленый луч, который на глазах у Штрауда принял форму драконоподобного змея, гигантского гада, распрямляющего свои кольца в неудержимом рывке к своей жертве. На кошмарной его треугольной голове горели нечеловеческой злобой человеческие глаза, и Штрауд понял, что затаившаяся на корабле дьявольская сила собрала всю свою сверхъестественную энергию с единственной целью — уничтожить Абрахама Штрауда и завладеть хрустальным черепом.

Сотворение змеедракона, выросшего теперь до размеров вертолета, не прошло лишаю даром, полыхающее в нем пламя померкло, а сам он весь как-то съежился.

Штрауд пятился, уворачиваясь от страшной пасти змеедракона, мелькавшей то слева, то справа, Самообладание быстро покидало Штрауда, очутившегося на краю погибели. Краешком глаза он заметил, что лишай коварно обходит его с другой стороны. Оба чудища теснили его к черному провалу туннеля, который приведет Штрауда к неминуемой смерти.

— Эшруад! — выкрикнул Штрауд заветное имя, снова и снова повторял он его, как заклинание, призывая на помощь потерянный во тьме хрустальный череп. И в этот момент за его спиной появился второй лишай, еще более жуткий и омерзительный, нежели первый. Его лохмотья, правда, выглядели не столь отталкивающе и несли на себе следы благородного происхождения. Глазницы второго лишая полыхнули оранжевым пламенем, и в его свете Штрауд заметил, что череп второго лишая гладок и чист, на нем не было ни свисающих лоскутов сморщенной кожи, ни длинных прядей косматых волос, ни приставших комьев могильной земли или пятен тлена.

У окруженного со всех сторон Штрауда упало сердце. И в этот момент второй лишай окликнул его по имени:

— Штрауд, я с тобой. Это я, Эшруад! Штрауд заподозрил было, что это новая зловредная уловка сатанинской силы, но, приглядевшись ко второму лишаю, увидел, что на плечах того вместо издевательски смеющейся мертвой головы покоится изумительной красоты хрустальный череп. Оранжевоглазый лишай дымил так же обильно, как и первый, но исходил не жаром, а леденящими потоками морозного воздуха, и внутри него на месте сердца сиял благородный огонь.

— Защищайся! — громыхнул Эшруад, принявший новый облик, что потребовало всей хранившейся в хрустальном черепе энергии. В руке Эшруада появился меч из сверкающего льда, который он и занес над истлевшим черепом зеленоглазого лишая. Но тот отпрянул, искусно избежав разящего удара, и также поднял руку, из которой внезапно протянулся длинный огненный меч.

Эшруад немедленно повторил выпад, и мечи с лязгом скрестились над их головами, во все стороны брызнули снопы огненных искр и крошево искристого льда.

Окружавшее Штрауда волшебное сияние стало быстро тускнеть, и змеедракон взвился в прыжке. Заслоняя собой всю Вселенную, перед глазами Штрауда разверзлась пасть с неимоверной длины ядовитыми клыками, и вырвавшийся из груди Штрауда вопль ужаса слился с предсмертным воем зеленоглазого лишая. Эшруад пронзил его насквозь и превратил в камень, а змеедракон замертво рухнул на Штрауда и придавил к земле, удушливо воняя вековым гниением и обливая тягучей слизью. От подкатившей к горлу тошноты Штрауд едва не потерял сознание. Не успел он подняться на ноги, как на спину ему прыгнул еще один змеедракон, сбив Штрауда на колени. Этот, оказывается, висел в засаде, уцепившись за балку на потолке. Штрауд ощутил, как чудовищные клыки гигантскими тисками сжали ему горло мертвой хваткой, из-под них брызнула кровь, заливая горячими липкими струями его грудь и спину. Штрауд почувствовал приближение смерти… И тут Эшруад развалил змеедракона надвое своим ледяным мечом.

Штрауд забился в ознобе от жарко растекающегося по всему телу дьявольского яда — теперь он погиб, и нет ему спасения. Он даже не нашел в себе сил, чтобы столкнуть издыхающего монстра, изрыгающего на него в последних судорогах свое нутро. За него это сделал Эшруад, и Штрауд, сам не зная как, отполз подальше от иссохшего и невыносимо омерзительного в этом обличье своего далекого предка, ибо вид Эшруада был куда ужаснее, нежели у сраженного им зеленоглазого лишая. Ибо Эшруад и в самом деле был лишаем, давно покойным и восставшим из мертвых мудрецом. Казалось, здесь среди ужасов, посылаемых его заклятым врагом Уббрроккссом, он только набирается сил. Словно черпает свое новое существование в сатанинской энергии дьявольского отродья — как если бы он был заодно с ним, пытаясь одурачить Штрауда.

— Да, здесь я черпаю силы, но не в демоне, — проникнув в мысли Штрауда, сказал Эшруад, протягивая к нему костлявые руки мертвеца. — Ты привел меня в подземное царство, где я воспрял, чтобы бороться с нашим общим врагом, Штрауд. Ты должен мне верить, ибо, если дрогнешь в своей вере, я не смогу защитить тебя.

Штрауд совсем растерялся, не зная, чему верить… Но ведь Эшруад предупреждал его, что нечто подобное может случиться — Уббррокксс умышленно будил в нем сомнения и подозрения, чтобы не дать им с Эшруадом слить воедино их силы.

Но вот перед ним стоял Эшруад, каким Штрауд его никогда не видел, ледяной меч вновь спрятался в руку, из которой материализовался, истлевшие, но все еще напоминающие о царственном происхождении одеяния просторно свисают с некогда благородной рыцарской фигуры, превратившейся в явившуюся из глубины веков иссохшую мумию.

— У тебя нет причин бояться меня, — с болью почти выкрикнул Эшруад, разгневанный упрямой непонятливостью Штрауда. — Если ты убоишься меня, усомнишься во мне, дьявольский яд тебя одолеет. Не верь глазам своим, Штрауд. Призови на помощь свой разум и волю свою!

Хрустальный череп не раз предупреждал Штрауда не обманываться внешним обликом, и все же он не был готов к появлению Эшруада в обличье вставшего из могилы мертвеца.

Эшруад сделал к нему шаг. Штрауд невольно отпрянул. Туннель заполнился раскатистым хохотом Уббррокксса, который, невидимый им сам, наблюдал эту сцену.

— Ты потерял верного тебе человека, Эшруад, — издевался гнусный голос демона. — Теперь ты остался один.

При звуках этого голоса Штрауд попятился еще дальше в тень, но Эшруад обволок его тело собой. Лишенный плоти скелет заслонил перед глазами Штрауда все остальное, и он почувствовал, как на него накатывает невероятная слабость, в глазах потемнело… Штрауд стремительно скользил в беспамятство, проваливаясь все глубже и глубже в свой, как он осознал в это мгновение, последний и вечный сон — сатанинский яд бросился в его мозг.

— Нет! Нет! Нет! — возопил Эшруад. — Не-е-е-е-е-е-ет!

Корабль содрогнулся от торжествующего хохота Уббррокксса, и весь его корпус заколыхался, словно китовое брюхо.

Эшруад в отчаянии огляделся по сторонам, дрожа так сильно, что лохмотья его погребального одеяния сыпались с него, как увядшие по осени листья. Он возложил руки на тело Штрауда и костлявыми пальцами проник глубоко в его грудную клетку. Скелет Эшруада засветился пульсирующим сиянием, желтым, потом золотистым и, наконец, ослепительно-оранжевым. Со скорбным лицом Эшруад склонился над телом Штрауда и вступил в схватку со смертью.

Кендра сражалась из последних сил. Они накатывали волна за волной, маленькие твари наподобие грызунов, облепившие корабельные переборки, балки над головой, доски настила под ногами, будто полчища ползучих клопов. Их было слишком много, и некоторым, избежавшим струй аэрозоли и пущенных из духовых ружей стрелок, удалось своими кровожадно острыми зубами порвать на них защитную одежду, подвергнув опасности заражения дьявольской инфекцией. Первая атака произошла как раз в тот момент, когда она говорила по рации со Штраудом.

В пылу схватки она потеряла из виду доктора Леонарда и Виша и теперь озиралась, пытаясь разглядеть их в темноте туннеля. Виш, увидев свет ее фонаря, подал голос:

— Эй, сюда! Мы здесь!

Вишневски и Леонард, в отличие от Кендры, догадались сразу отступить в глубину лабиринта. Пробираясь теперь к ним, Кендра заметила многочисленные прорехи на брюках своего защитного костюма, оставленные зубами маленьких тварей, которые были посланы демоном им на муку с тем, чтобы принести еще три жертвы на алтарь властвующего здесь ужаса.

Штрауд остался их единственной надеждой. Однако Кендре никак не удавалось связаться с ним по рации, и от зловещего молчания в наушниках у нее по всему телу побежали мурашки. Хотя сейчас Кендра и сама не смогла бы определить, чем вызван охвативший ее противный мелкий озноб: то ли испугом, то ли вирусом, который, несомненно, уже распространялся по всему ее организму.

— Боже мой, Боже мой, — пробормотал Вишневски, когда Кендра нашла-таки их в темноте и буквально рухнула рядом с ним на сырую землю туннеля. — Леонард совсем плох.

Защитный костюм на Више тоже был изгрызен в лоскуты. Пока их спасало лишь то, что они дышали чистым кислородом — но надолго ли? Баллоны их быстро пустели: сказывалось постоянное нервное напряжение, в котором они пребывали в этой подземной камере пыток и ужасов. Кендра знала, что нормальная частота, дыхания составляет от четырнадцати до шестнадцати вздохов в минуту. Сейчас же ее дыхание, подсчитала про себя Кендра, участилось до тридцати пяти. И это при том, что она не потеряла ни капли крови и не обнаружила на своем теле следов острых, как бритва, зубов напавшей на них нечисти. Мне еще повезло, мелькнула у Кендры мысль, когда она увидела Леонарда, все тело которого было покрыто пятнами крови. Маленькие твари все же добрались до него, и их ядовитые укусы повергли Леонарда в шок. Кендра, подспудно понимая, что все ее попытки помочь ученому бессмысленны, все же обработала ему множественные раны и ввела противоядие, надеясь только, что оно его не убьет. Леонард же, ворочая жуткими белками закатившихся глаз, сразу после инъекции замахал руками, стараясь то сорвать с нее защитную маску, то перехватить кислородный шланг, то просто расцарапать ей лицо скрюченными в когтистую птичью лапу пальцами.

Виш повис на Леонарде, ловя его руки, а тот неожиданно, словно из него вынули скелет, обмяк и рухнул замертво.

— Боже мой, Боже мой, — бессознательно лепетал Вишневски, а в ответ ему по туннелю понеслись нарастающие раскаты мерзкого хохота, все громче и громче, пока Кендре и Вишу не стало казаться, что хохот грохочет отовсюду. И вдруг взрыв этого гнусного хохота сотряс тело Леонарда, которое задвигалось и механическими рывками поднялось на ноги. Леонард подошел к Вишу и, воздев жестом отчаяния руки, взмолился:

— Помогите мне, Виш… помогите… Боже мой… Боже мой… Бо-о-о-о-о-о-о-о-оже мой! — протянул он на пронзительно высокой ноте и зашелся в леденящем душу хохоте.

— Твоего Бога здесь нет! Здесь я твой бог! На колени перед новым богом! — отозвался подземный лабиринт громоподобным Голосом.

Кендра, больно прикусив губу, выпустила в тело Леонарда стрелку из духового ружья.

Потрясенный Вишневски не мог заставить себя даже взглянуть на распростертое у его ног бездыханное тело.

— Теперь наша очередь… — только и сумел выдавить он поспешившей к нему Кендре.

— Нет, мы уходим. Пошли, пошли, доктор Вишневски. — Кендра дергала его за руку, пытаясь привести археолога в себя.

Она повела его туннелем, которым, как ей казалось, они шли сюда с поверхности.

— Нам бы сразу послушаться Штрауда, — сокрушенно вздохнула она. — Что-то никак не могу с ним связаться…

— Но… вы же не думаете… что его… нет в живых? — ужаснулся Вишневски.

А Кендра не смогла заставить себя признаться ему, что она думает.

 

Глава 19

Штрауд находился где-то между тьмой и светом, между жизнью и смертью, но не знал, к чему ближе… Невесомый, он парил среди едких запахов мертвого корабля и его замогильных ужасов. Он чувствовал только, как неведомая сила поднимает его выше и выше и несет прочь. Ноздри ему щекотал запах гари, но кожей он ощущал обжигающее прикосновение льда… Что это, яд змеедракона, растекающийся по его жилам?

Одиннадцатилетнего Штрауда придавило сдвинувшимся от страшного удара сиденьем, автомобиль горел. Отец навалился грудью на руль, жутко ревел автомобильный клаксон. Тело его матери выкинуло из машины, несмотря на пристегнутый ремень безопасности. По дороге юный Штрауд безмятежно спал и проснулся лишь от пронзительных криков родителей. Они возвращались в Чикаго из Эндоувера, где гостили в доме у его деда. Его родители говорили о том, что однажды все же придется принимать у деда все дела в Эндоувере, вступить во владение расположенным там родовым поместьем. И вот они мертвы. А он, прижатый сиденьем, не в силах выбраться из горящего автомобиля, и тело его отца уже лижут языки чадного пламени.

Он рыдал и вопил, рыдал и вопил, вопил, вопил — и тут чьи-то сильные руки бережно потянули его из-под сиденья и вынесли на свежий воздух. Это был подоспевший на помощь полисмен, заметивший черный столб дыма над загоревшейся машиной.

Его взял на воспитание его дед Аннаниас, и только спустя долгое время после гибели деда от рук Эндоуверского Дьявола Штрауд узнал, что его родители тоже были убиты Эндоуверским Дьяволом и что он сам был занесен в список его будущих жертв. Штрауд узнал правду лишь после многих лет скитаний — ему ее рассказал призрак Аннаниаса, несколько раз навещавший его в поместье Штраудов. Он всю свою жизнь верил деду, и ему пришлось принять на веру все, что ему поведал его призрак.

Теперь Штрауд осознал, что должен довериться Эшруаду, что Эшруад — это лишь еще одно проявление Аннаниаса, пришедшее к нему из глубин других поколений и других измерений.

Штрауда охватило сомнение, не пришел ли он к этому осознанию слишком поздно, не погубило ли его колебание в вере их столь многотрудно возникшие узы. Он опасался, не успел ли демон уже уничтожить хрупкое равновесие не следит ли вот в эту самую минуту за его муками и судорогами на медленно вращающемся вертеле. Ибо Штрауда всего объяло таким жаром, будто его сунули на медленный огонь.

Вдруг к горлу Штрауда подкатила тошнота — хороший симптом, признак жизни. Рвотные спазмы сотрясали все его тело с неимоверной силой, норовя, казалось, переломать ему кости. Штрауда охватило ледяное оцепенение, грудь будто налилась свинцом, позвоночник вытянулся, как негнущийся стальной прут… И только желудок болезненно сокращался, извергая омерзительную бурую жижу. Из глаз Штрауда хлынули слезы, и он, давясь и задыхаясь, выплюнул огромный горький комок и на мгновение даже испугался, не Уббррокксс ли это просто вырвал из него все нутро.

Яд змеедракона ослепил Штрауда. Он нестерпимой болью терзал каждую его мышцу, каждую в нем жилку, будто его завязывали сразу в сотню узлов. Это, видимо, результат воздействия стероидов на мышечную ткань, отстраненно поставил диагноз Штрауд. Сократившиеся брюшные стенки, вероятно, стиснули кишечник, и теперь у Штрауда возникло ощущение, словно внутренности его съеживаются и весь он уходит, втягивается сам в себя, все глубже и глубже и глубже, а разум скорчился в тщетной попытке спрятаться от нестерпимой боли…

Оно убивает меня.

Оно везде… вокруг и внутри меня. Оно вертит мною, как куклой, бросая из огня в полымя.

Оно бьет по каждому моему нерву разрядами электрического тока.

Купаюсь в Боли.

Ох, сколько же во мне боли.

Ох, сколько же…

— Ты признаешь меля своим богом, Штрауд? — раздался голос древнего демона А Эшруад, теперь, похоже, совершенно бессильный, отступил куда-то далеко-далеко.

И Штрауд вдруг осознал, что это не он парит и плывет, а его разум отдаляется все дальше и дальше от мудреца из 793 года до нашей эры.

И фоном к его страшным мукам раскатился издевательски торжествующий хохот Уббррокксса. Штрауд слышал взрывы и безумный скрежет костей. Ему казалось, что вокруг него огненными бичами бьют молнии, а может быть, это рвутся брошенные с поверхности бомбы, вяло шевельнулась в его мозгу мысль, неужели я так и останусь навечно погребенным здесь под грудой костей, оставленных исчадием из исчадий ада.

Штрауд отчаянно пытался не потерять сознание и глотнуть хотя бы немного воздуха. Он звал на помощь своего деда, который, казалось, тоже покинул внука, не в силах видеть его смерть. Неужели все это так и кончится — безвестной гибелью в чреве проклятого корабля, приплывшего из далекого прошлого? — Штра-а-а-а-ауд, Штрауд, — позвал его Эшруад И до Штрауда наконец дошло, что Эшруад держит его на руках, окружая их обоих непроницаемым защитным полем. Вокруг них в куски разлетались прогнившие доски, сыпался водопад истлевших костей, но видеть этого своими глазами Штрауд не мог. Эшруад посредством какой-то неведомой телепатии передавал в мозг Штрауда эти картины.

— У нас остался лишь один выход, Штрауд, — произнес древний мудрец. — Ты тяжело ранен, и если не сольешься со мной, то умрешь.

— Слиться с тобой? — Штрауд не понимал, о чем говорит его далекий предок. — В черепе? Томиться там еще тысячу лет и ждать другого случая покончить с Уббрроккссом?

— Нет. Если ты сольешься со мной, я перейду в твою телесную оболочку. Это единственный для нас выход.

— Слиться?

— Ты готов?

Штрауд знал, что у него нет выбора. Он ослеп и уже переставал чувствовать руки и ноги. Так и так он умрет. Эшруад предлагал ему жизнь за жизнь.

— Да, готов.

— Выбор сделан…

Лишенного зрения Штрауда охватило острое отчаяние. Но вдруг он ощутил, как его объяло бушующее пламя. Но не обожгло. Это был ледяной огонь, пробежавший по всему его телу, оживляющий его онемевшие члены и сжигающий в себе яд змеедракона, бывшего еще одним проявлением Уббррокксса.

— Будь проклят, Эшруад! — услышал Штрауд разъяренный рык Уббррокксса, как будто и он тоже был внутри него и вокруг.

Штрауд ощутил, как вместе с ледяным холодом естества Эшруада в него вливается ледяное спокойствие. Он ощутил, как во все его члены, во все тело возвращается кристально чистая сила. Его слепым глазам возвращалось ясное и неимоверно зоркое зрение. Каждым своим нервом, каждой своей частичкой он ощутил проникновение в них могучей силы его предков. У его ног лицом к нему лежал хрустальный череп, выглядевший теперь никчемной ледышкой. Но нигде не было видно Эшруада, ибо он существовал теперь в Штрауде… в его голове, в его сердце, в его мышцах. В мозгу Штрауда теснились души тех, кто вместе с Эшруадом покинул хрустальный череп, и это приводило его в смятение, сбивало с толку, потому что в голове у него гудело от шума, голосов и звуков, Штрауду совершенно не знакомых. Он был потрясен и даже стал побаиваться собственного тела. Впервые в жизни Штрауд порадовался вживленной в его череп стальной пластинке. Он представил себе, в какого бы идиота, шизофреника он мог бы вскоре без нее превратиться при таком множестве душ, наводнивших его разум.

— Надеюсь, ты знаешь, что мы делаем, Эшруад, — сказал он вслух сам себе, ибо теперь он был Эшруадом во плоти, а Эшруад стал им, Штраудом.

— Теперь мы одолеем это зло, Штрауд, — ответил ему Эшруад.

— Истребим?

— Полностью.

— Но как?

— Подними пустой сосуд и возьми его с нами. Штрауд нагнулся поднять хрустальный череп и бережно уложил его в сумку.

— В этой чертовой норе и вы тоже начали сами с собой разговаривать, Штрауд? — Голос Сэма Леонарда потряс и напугал Штрауда, который подумал было, что он доносится из черепа, но, резко обернувшись, увидел выходящего к нему из тени доктора Леонарда.

— А где остальные? Почему вы один?

— Простите, Штрауд… Я пытался спасти их, но… но…

— Что с Кендрой?

— Схвачена демонами.

— Виш?

— Мертв… Он мертв, Штрауд… Я так и знал, что нам не надо идти за вами… Я предупреждал их…

— Возьмите себя в руки, доктор Леонард. — Это уже потребовал Эшруад, а Штрауд молчал, горюя о Кендре.

— Вы сами видели, как ее схватили? Значит, Кендра была жива, когда вы видели ее в последний раз? — Штрауд хотел выяснить подробности. Лихорадочно нащупав выключатель рации, он стал вызывать Кендру на связь.

В наушниках послышались ее душераздирающие вопли и стенания. Кендру истязали.

— Мы должны ей помочь, — решительно заявил Штрауд.

В голове у него раздался голос Эшруада, предостерегавший, что это ловушка. Но Штрауду уже было все равно. Он думал о том, как спасти Кендру от мучительных пыток.

— Надо идти! Сюда! — упрямо воскликнул Штрауд, указывая в темноту перед собой. Но говорил на самом деле и указывал направление Эшруад, а самого Штрауда тянуло броситься в ту сторону, откуда появился Леонард.

— Пойдем моим путем, — настаивал Эшруад. — Насколько я знаю Уббррокксса, женщину мы найдем там. Он использует твою женщину, чтобы заманить тебя. Он знает, что это твое уязвимое место. Не допусти этого, Штрауд.

Леонард с каким-то странным выражением лица прислушивался к беседе Штрауда с самим собой.

Наконец Штрауд решился.

— Идем прямо вперед.

— Но доктор Клайн как раз позади нас, — возразил Леонард.

— Единственный способ помочь ей — это уничтожить Уббррокксса.

— Значит, бросите ее без помощи? Послушайте, как она кричит! Как вы можете это стерпеть? — враждебно выкрикнул Сэм Леонард.

— Где ваше оружие, доктор Леонард?

— Она же зовет на помощь!

— Оружие где, вас спрашивают?

— Да потерял я его, потерял, черт побери… Спасибо, что сам живым выбрался!

— Ладно… Только не отставайте… Вот, возьмите. — Штрауд протянул ему духовое ружье.

— А сами вы как же? Чем будете сражаться?

— Чарами, — коротко бросил Штрауд.

— Ага… Что ж, это утешает.

Штрауд встряхнул распылитель, проверяя, сколько аэрозоли осталось в канистре.

Он уже более не дышал кислородом, запас которого в баллоне иссяк. Леонард, как ни странно, тоже. Оставалось только ждать, когда отравленный воздух убьет Леонарда. Штрауда же пока спасало волшебство Эшруада. Штрауд вместе со следовавшим за ним по пятам Леонардом зашагали вперед, а Эшруад тем временем в его голове обсуждал с другими душами их стратегию. Затем они сердитым шепотом заспорили из-за Леонарда. Что-то насчет его ненадежности. Штрауд получил сигнал избавиться от бедняги.

— Оно использует Леонарда и остальных против тебя, Штрауд. Ты должен быть сильным и бдительным.

Штрауд заверил Эшруада, что их новообретенные сила и обличие помогут ему в этом.

Кендра и доктор Вишневски добрались до носовой части корабля и неширокого лаза, через который недавно проникли в склеп. Как ни странно, но дошли они сюда без каких-либо помех и препятствий. Как будто подземное отродье удовольствовалось жизнью Штрауда, а их жизни ему были не нужны.

Кендра раз за разом пыталась вызвать Штрауда на связь, но в наушниках слышался лишь шорох статического электричества.

— Кислород кончается, — напомнил ей Виш. — У нас нет выбора. Надо спасаться, доктор Клайн.

Едва сдерживая подступающие слезы, Кендра молча кивнула, и они шагнули из затхлости подземного мира в предрассветную сумеречную тишину котлована, где армия по-прежнему недвижных зомби несла свой караул.

Карабкаясь по откосу, они чувствовали на себе взгляд этого легиона нежити, тысячи незрячих глаз вперились в них, словно одно страшное око Уббррокксса. Скрепя сердце Кендра и Виш, лишенные возможности воспользоваться доставившим их сюда вертолетом, осторожно, шаг за шагом продолжали свой долгий путь сквозь пугающе безмолвную армию окаменевших стражей.

— Дорога длиною в тысячу миль, — шепотом произнес Виш.

Проходя сквозь строй безропотно расступающихся зомби, Кендра думала о Штрауде, терзаясь чувством вины за то, что они бросили его в подземном лабиринте, хотя теперь у нее и не оставалось сомнений в том, что его тоже постигла злосчастная участь Леонарда. Вишневски также горевал об оставленных в туннелях друзьях, мучаясь тем, сколь малого они достигли столь дорогой ценой. Он нашел и сжал ладонь Кендры, и они так и шли рука об руку, черпая в этом соприкосновении решимость и поддержку, шли среди тысяч зомби, которые неспешно, словно потревоженные голуби, уступали им дорогу.

Комиссар Натан наблюдал на экране монитора за тем, как Кендра Клайн и Вишневски вышли из подземелья в котлован. Его потрясло, когда он убедился, что в живых остались только они двое. Это означало конец длинной мучительной ночи и наступление длинного мучительного дня.

Комиссар совсем уж было собрался послать вертолет, чтобы подобрать Кендру и Виша, но тут заметил, что они как ни в чем не бывало углубились в толпу зомби и смешались со стражами дьявольского корабля. И Натан понял, что те, кого он принял за оставшихся в живых людей, сами превратились в оживших мертвецов.

Армию теперь не удержать. С первым лучом солнца здесь начнется настоящий ад, и тысячи и тысячи горожан — какими бы больными они ни были — будут превращены в прах, чтобы спасти тех, кто еще не сдался неведомому недугу. Но и это еще спасения отнюдь не гарантировало.

Штрауд и Леонард пробирались темными закоулками корабля, приближаясь к его центральному отсеку, и пронзительные вопли Кендры становились все громче и громче. Повсюду вокруг себя Штрауд ощущал дыхание Уббррокксса, до него теперь дошло, что они и в самом деле оказались в чреве исчадия ада. Прямо перед ними показался какой-то сгусток темноты. Штрауд поднял над головой фонарь и направил туда слабеющий луч света. И увидел крабоподобный студенисто колыхающийся черный силуэт. По монстру суетливо ползали паразиты, которые, непрерывно чавкая и жуя, грызли его лоснящуюся черную шкуру.

— Уббррокксс! — воскликнул Штрауд, нажимая на клапан распылителя. — Стреляйте же, Леонард! Огонь!

Леонард на мгновение замер, а потом рывком поднял духовое ружье, прицелился в Штрауда и выстрелил. Со свистом прорезав воздух, стрелка ударилась в невидимое защитное поле, окружавшее Штрауда, и безвредно упала к его ногам. Штрауд обернулся как раз в тот момент, когда Леонард на его глазах обратился в гигантского кота, изготовившегося к прыжку. Штрауд ударил струей аэрозоли в злобные зеленые глазищи и разинутую клыкастую пасть, и кот покатился по земле, визжа от боли.

— Берегись, Штрауд! — окликнул его Эшруад. Длинные щупальца стиснули обволакивающее Штрауда невидимое поле и неотвратимо потянули его к жутким жвалам крабоподобного чудовища.

Штрауд, едва удерживая в руке штуцер распылителя, выпустил в отродье последние остатки аэрозоли. А монстр подтягивал его все ближе и ближе, и в его пасти перед Штраудом разверзлась бездонная пропасть.

— Рази его, Штрауд, рази! — скомандовал Эшруад. И Штрауд обнаружил, что из его руки вырастает ледяной меч, и принялся рубить им мерзко вздрагивающие щупальца. Из рваных ран демона повалили клубы удушливого сернистого дыма.

Монстр бросился на него с леденящим душу воем, в котором потонули возгласы Эшруада. Штрауд успел инстинктивно отскочить в сторону, и гигантская студенистая масса со страшной силой врезалась в переборку за его спиной, отломав огромный кусок корабельного борта. Чудовище исчезло, будто поглотив самого себя, оставив лишь разбегающихся в разные стороны осиротевших паразитов.

— Ты должен быть начеку, Штрауд, — предупредил его Эшруад. — Ведь никакого Леонарда на самом-то деле не было.

— Еще одна уловка, — догадался Штрауд.

— Оно насылает на тебя эти создания, сотворенные из частей его самого. Например, в обличье Леонарда. А сам Леонард скорее всего давно мертв.

— А остальные?

— Думаю, тоже.

— Но как же крики Кендры?

— Не слушай их, Штрауд. Доверься мне.

— Пока вера в тебя и хранит мне жизнь, — проговорил Штрауд, но страх за Кендру не оставлял его.

— Подави страхи свои и чувства, Штрауд.

— Постараюсь, если ты сам сможешь.

— Оно живет на наших страхах и черпает в них новые силы. Оно сделает все, чтобы лишить тебя воли и духа.

— Наверное.

— И использует твою слабость к этой женщине. Штрауд присел перевести дух и обхватил голову руками. Его беспокоили все эти шумевшие в голове чужие голоса. Его терзало беспокойство за судьбу Кендры. А ведь он должен держать себя в руках.

Штрауд включил рацию и попробовал связаться с Натаном. Но слышал только загадочные шорохи и потрескивание. И в этот момент в наушники ворвались душераздирающие вопли Кендры. Она выкрикивала его имя, умоляя спешить на помощь. Штрауд вскочил на ноги. Метнул быстрый взгляд на часы — у него оставалось менее получаса до той минуты, как снаряды сметут стройку с лица земли.

— Это был он, говорю вам, — упорствовала Кендра, поймавшая слабый сигнал рации Штрауда. — Он жив!

— Но мы же не можем вернуться, — возразил Виш, озираясь на застывших вокруг зомби.

— Значит, надо спешить к Натану. Выпросить у него еще немного времени. — Кендра принялась вызывать по рации комиссара, но в эфире слышались одни помехи.

Они преодолели уже половину пути, но по-прежнему опасались возможного нападения зомби. Некоторые из них обращали к ним умоляющие взоры, касались их осторожными просительными движениями рук. Другие стонали, будто взывая спасти их из капкана собственной телесной оболочки. Если бы подземное отродье хотело убить Кендру и Виша, оно бы давно натравило на них армию оживших мертвецов. Но почему-то не делало этого. И Кендра ломала голову в поисках разгадки и в конце концов поделилась своими сомнениями с Вишем.

Тот тоже был в полном недоумении, и тогда Кендра высказала пришедшее ей в голову предположение.

— Думаю, оно собирает всю свою энергию для… для схватки со Штраудом и духом хрустального черепа. А если так, то это еще одно подтверждение того, что Штрауд все еще жив и что сражение в подземелье продолжается.

— Да… вполне возможно, — согласился Виш.

— Надо спешить к Натану, — повторила Кендра.

— Да, скорее… скорее!

И они заторопились вверх по склону под странный таинственный стук сердца подземного лабиринта, который все нарастал, и нарастал, и нарастал, пока не содрогнулись сами их души.

 

Глава 20

Доносившиеся из темноты отчаянные вопли Кендры пронизали сердце Штрауда острой болью. Эшруад тщетно пытался удержать его, убедить не обращать внимания на жалобные стенания и мольбы женщины… Штрауд, не в силах более слушать Эшруада, бросился в запутанный лабиринт, раскинутый для пего демоном. Стены туннелей подпирали обмазанные глиной человеческие кости. Штрауд торопливо пробирался по все более сужающимся лазам, задевая плечами эту страшную обшивку и оставляя на острых зазубринах костей клочки порванного костюма, и очутился в тесном закоулке, где скелеты обросли плотью и обрели жизнь. Отовсюду к нему тянулись руки, словно узники в застенках жаждали просто дотронуться до живого человеческого тела.

Штрауд прорвался сквозь частокол хватающих его рук и оказался перед уходящей ввысь каменной лестницей. Кендра вновь издала исполненный муки и боли стон, и Штрауд, не помня себя, запрыгал по ступеням. Камни, однако, под весом его тела, обрушились вниз, увлекая его вместе с собой. Не успел Штрауд подняться на ноги, как в голову ему полетели огромные каменные глыбы.

Сотворенное Эшруадом защитное поле выдержало сокрушительные удары. Штрауд обратился к волшебной силе Эшруада и взмыл в воздух в высоком прыжке… Как ангел, мелькнула у него в голове мысль, как ангел-мститель.

— Отпусти женщину, Уббррокксс! Возьми меня, но отпусти женщину, — крикнул он в сомкнувшуюся над ним тьму. Вдали, в глубине туннеля, уходящего, казалось, в вечность, мелькнул тлеющий зеленый огонек, вспыхнувший языками пламени.

— Тебе нужна женщина… так приди за ней, — прокатился громовой голос Уббррокксса, в котором слышалась явная издевка.

Эшруад умолял Штрауда одуматься:

— Еще одна жертва не поможет покончить с этой злой силой, Штрауд!

Из записи на пергаменте, со слов самого Эшруада, расшифрованных Леонардом и Вишневски, Штрауд знал, что должен добраться до центра корабля. Он, прищурив глаза, всматривался в полыхающую перед ним огненную трубу.

— Но вот же оно… это место, где он обитает, Эшруад!

И Эшруад не нашелся, что возразить.

Штрауд понял, что через мгновение они с Эшруадом окажутся лицом к лицу с подлинным демоном…

Не с его мелкими подручными, не с паукообразными тварями или многорукими чудищами, не с другими ужасами, которые Уббррокксс насылал на него вместо себя. Как только Штрауд достигнет центра корабля, Уббрроккссу негде будет спрятаться, укрыться, чтобы менять свои обличья. И эту мысль Штрауду подсказал не Эшруад и не письмена, а лишь спокойная уверенная внутренняя сила, называемая знанием. Оттуда, из самого центра корабля, исходила вся телепатическая энергия монстра, сеющая страх, смятение и панику… И там, в этой камере пыток, была Кендра.

Наступил час поединка между Штраудом и Уббрроккссом, сатаной этрусков Штрауд, однако, ощущал в себе небывалые силы и веру. Он не чувствовал себя одиноким, с ним был Эшруад, защищающий его своими могучими чарами.

Штрауд ступил в темноту нового отсека, и справа от него что-то тяжело скользнуло в воздухе, едва не зацепив голову. Он успел заметить лишь неровно бьющие черные крылья, а потом оно попало в луч его фонаря, и Штрауд увидел, что это огромная летучая мышь, вампир вроде тех, с которыми он сражался в пещерах близ Эндоувера в Иллинойсе. Из тьмы до него доносился тошнотворный пронзительный писк других существ, летящих к нему с отвратительно выпученными незрячими глазками.

— Уббррокксс обращает против тебя твои же страхи, самые потаенные кошмары, что не дают тебе покоя, Штрауд, — вслух уговаривал он сам себя Штрауд изо всех сил пытался взять себя в руки. Но он будто заглянул в могилы множества вампиров, которых собственноручно отправил в вечность, пронзив отравленными кольями. Слева от него раздалось жуткое звериное рычание, и луч его фонаря выхватил скачущую к нему стаю щелкающих кривыми клыками волков-оборотней. Кирак и его банда, кровожадные монстры, которых Штрауд год назад уничтожил в северных лесах Мичигана после того, как прошел по следу одного из них от самого Чикаго. Все здесь, вместе с вампирами… немыслимо, но такие реальные и опасные. Словно по команде, вампиры и оборотни одновременно бросились на Штрауда.

— Уповай на веру в меня! — огненными буквами пронесся у него в мозгу призыв Эшруада.

Созданные воображением Штрауда монстры расплющились о невидимую, но непроницаемую броню, которой окружил его Эшруад.

Тщетно оборотни и вампиры раз за разом набрасывались на броню, пытаясь найти в ней брешь.

— Они бессильны, пока ты веришь в меня, — прошелестел у него в голове шепот Эшруада.

Чудовища неожиданно обратились в людей, и Штрауд постепенно начал узнавать знакомые лица. Теперь Уббррокксс бросил против него образы всех тех, с кем Штрауд когда-либо встречался, безвинных людей, кто прямо или косвенно лишился жизни из-за знакомства с ним. Среди них были Леонард, солдаты-однополчане, полисмены, с которыми он служил в Чикаго, Магаффи, так много помогавший ему в ликвидации колонии вампиров в Эндоувере, отряд наемников, соблазнившихся его деньгами и погибших в схватке со стаей оборотней в Мичигане. Все те, кто сложил головы в крестовых походах Штрауда, смотрели на него просительными глазами и звали к себе. Даже его дед оказался в числе этих призраков.

Сейчас Уббррокксс действовал против него на совершенно другом уровне, но Штрауд оставался непоколебим в своей вере в Эшруада. Он заметил, что среди толпящихся вокруг него и зовущих к себе мертвых нет Вишневски и Кендры, и это укрепило в нем надежду на то, что они целы и невредимы.

— Ну, и долго мы будем на них любоваться? — насмешливо спросил его Эшруад.

Штрауд, словно очнувшись от сна, пошел прямо сквозь стену призраков, так долго населявших его ночные кошмары.

Они умоляюще тянули к нему изможденные тощие руки, но, коснувшись защищающего Штрауда волшебного поля, их ладони и пальцы растворялись в дрожащей дымке. Устремившись вперед, Штрауд выкрикнул:

— Я иду к тебе, Уббррокксс! Меня ничто не остановит… ничто!

Пробираясь узкими туннелями, Штрауд вел безмолвный диалог с Эшруадом.

Зачем ты заключил себя на все эти годы в хрустальный череп?

Чтобы сейчас оказаться здесь…

И снова сразиться с демоном после первого поражения?

Тогда он одолел потому, что мы были слабы и трусливы… но что еще хуже, мы стали безропотными пособниками…

Но только не ты, Все мы.

И сейчас случится то же самое, если мы не покончим со злой силой?

Да.

Тогда мы этого не допустим. Вооруженные тем, что мы узнали об Уббрроккссе… и твоими чарами…

У него тоже могучие силы.

Но у нас есть шанс.

Да.

Потому что оно тебя боится.

Нас оно боится… нас.

Научи, что делать.

В уши Штрауду ворвался страшный крик Кендры. Он даже остановился, всматриваясь в непроглядную тьму черного корабля, по которому перекатывались жалобные стенания Кендры.

— Боже, я не вынесу этого! — скрипнул он зубами.

Забудь о ней.

Не могу.

Должен.

Научи, что делать!

Штрауд вслушивался в голос Эшруада, шелестевший у него в мозгу, тихим звоном отражающийся от стальной пластинки, вживленной в его череп. И, напрягая изо всех сил зрение, пытался разглядеть хоть что-нибудь в непроглядной черноте трюма, откуда продолжали нестись стоны и крики. Жуткие, рвущие нервы крики, похожие на истошный вой рыси, истязаемой стальными зубьями капкана. У Штрауда сжалось сердце, когда он представил, какие боль и мука терзают Кендру Клайн.

Кендра Клайн и доктор Вишневски осторожно пробирались между недвижными зомби. Приблизившись к последней их цепи, образующей стену из человеческой плоти, они сразу заметили, что здесь, в отдалении от корабля, зомби ведут себя по-другому. Некоторые из них потерянно бродили и даже обращались друг к другу с какими-то невнятными вопросами, выдававшими удивление и недоумение. Многие не могли понять, как они очутились в котловане, и пребывали в полном смятении, беспомощно озираясь по сторонам. Кое-кто из зомби бросился бежать в поисках укрытия, и солдаты открыли по ним огонь. Стрельбу, правда, немедленно прекратил чей-то властный голос по другую сторону устроенных войсками баррикад, перед которыми оказались Кендра и Виш.

— Господи, еще и нас пристрелят, — испугался Виш.

Кендра в который уже раз попыталась связаться с Натаном по рации, и, к счастью, эфир сейчас был чист. Ей ответил радист.

— Позовите комиссара, срочно! — распорядилась она.

— Кто на связи?

— Доктор Клайн и доктор Вишневски.

— Кроме шуток?

— Мы вышли из шахты.

— Вот это да! А мы считали, что вы уже…

— Да позовите же Натана, наконец! — не вытерпела Кендра.

— Ладно, ладно… сейчас. Конец связи. Однако их еще несколько минут продержали у баррикады, перед которой, отпихивая друг друга локтями, толпились еще не совсем пришедшие в себя люди.

Наконец над всеми ними разнесся усиленный мегафоном голос Натана:

— Пропустите этих людей! Всех! Дайте им пройти!

Длинной цепочкой, подобно настрадавшимся беженцам, бывшие зомби спешили прочь от шахты, источника всех их бед и несчастий. Как только Виш и Кендра перебрались через баррикаду, Натан тут же оттащил их в сторону.

— А мы думали, вы тоже превратились в зомби! — радостно выпалил он. — Слава Богу, ошиблись. А этих-то как вам удалось привести в чувство?

— Это не мы, — возразил Виш.

— Но тогда… что это все значит? — удивился комиссар.

— Есть только одно объяснение, — заявил Виш.

— Смотрите же, сколько их сразу приходит в себя, — продолжал недоумевать Натан.

— Пока, правда, только по краям котлована, — отметила Кендра, — но это отличный признак, просто чудесный!

— Какой там еще признак? — не понял Натан.

— Все это значит, что Штрауду удалось здорово ослабить нечто, которое управляет всеми этими людьми.

— Вы хотите сказать, что Штрауд еще жив и задал трепку этой… этому…

— Жив, конечно. Мы пытались выйти на связь, но эфир был забит помехами.

— А Штрауд? С ним вы связывались?

Кендра колебалась всего лишь мгновение, а потом, не моргнув глазом, солгала:

— Да. Говорю же вам, что он жив. Сами видите, что он сделал с этим отродьем.

— А эти… ну, что очнулись… Они не заразны?

— Нет. Распорядитесь, чтобы их пропустили, — потребовала Кендра.

— Это еще больше ослабит отродье в лабиринте, — добавил Виш, который уже отыскал более или менее подходящее местечко и растянулся прямо на земле, на него вдруг навалились усталость и горе утраты лучшего друга, Леонарда.

Над горизонтом, показался краешек солнечного диска, и Натан поспешно поднес к губам мощный мегафон. Зычным голосом он призвал всех к спокойствию, объявил, что Штрауду удалось сотворить маленькое чудо и что только благодаря его усилиям там, под землей, стоявшие во внешних цепях зомби смогли избавиться от настигшего их заклятья.

— Пропускайте таких людей, — еще раз приказал он солдатам и полисменам. — Подготовьте санитарные машины и вызовите транспорт, чтобы эвакуировать их отсюда!

Процесс пошел, солдаты и полисмены устраивали проходы в заграждениях и помогали очнувшимся, но все еще сбитым с толку людям, которые стремились как можно скорее покинуть проклятое место. На полной скорости отъезжали в один миг переполнившиеся санитарные машины, те, кому не досталось в них места, выстраивались в длинные очереди за горячим кофе и армейскими одеялами.

Однако живая стена стражей по-прежнему выглядела весьма внушительной и многочисленной, хотя тут и там отдельные зомби стали покидать свои посты. Спотыкаясь, они торопились к баррикадам, где тесно облепившие их люди теперь встречали каждого новоприбывшего бурными восторженными криками.

— А где сейчас Штрауд? — вдруг поинтересовался Натан, которому вот-вот предстоял малоприятный разговор с армейским начальством.

— Он в самом центре корабля, откуда и исходит злая сила, — объяснил Вишневски.

— А доктор Леонард? Он с ним?

— Да, — поспешно вмешалась Кендра. — Доктор Леонард остался с доктором Штраудом.

— Несмотря на помехи, нам удалось получить сообщение, что он присоединился к Штрауду, — очень сообразительно поддержал эту ложь Вишневски.

Кендра и Виш надеялись, что если власти будут считать, что двое оставшихся в шахте людей все еще живы, то крепко подумают, прежде чем открыть по строительной площадке огонь из тяжелых гаубиц.

— Мы просто от них отстали, — продолжала Кендра. — Пришлось отбиваться от всяких тварей, каких вы себе и вообразить не сможете.

— Они нам все костюмы порвали в клочья, а вот они мы, живые и здоровые, — похвастался Виш. — Еще одно доказательство успеха Штрауда.

— Прошу вас, дайте ему еще немного времени, пожалуйста, ну что вам стоит, — взмолилась Кендра.

Натан кивнул в знак согласия, но вояки, состроив озабоченные мины, упрямо качали головами, обмениваясь многозначительными взглядами. Один из них с важным видом заявил:

— Н-да, знаете ли, вопрос этот требуется обсудить, посоветоваться…

— Тогда обсудите еще кое-что! — взорвалась Кендра.

— Что!

Виш предостерегающим жестом положил ей руку на плечо, но Кендра резким движением сбросила его ладонь и выкрикнула:

— Если Абрахам Штрауд добьется успеха и каждая газета в нашей стране узнает об этом, уж я позабочусь, а вы, дурачье, в последнюю минуту убьете его, чтобы присвоить себе всю славу, то я не знаю, что с вами сделаю!

Вояки, разом исполнив поворот через левое плечо, на негнущихся ногах оскорбленно замаршировали прочь, а Виш и Натан, окинув Кендру укоризненным взглядом, поспешили вслед за ними в попытке как-то их успокоить и выторговать для Эйба Штрауда хотя бы еще один час.

 

Глава 21

Штрауд не испытывал ни малейшей боли, ни утомления — настолько сильны были чары Эшруада. Они шли и шли странным узким туннелем, сотворенным для них Уббрроккссом, но за все это время так и не приблизились к цели ни на шаг: зеленоватый свет маячил перед их глазами так же далеко в конце туннеля, как и в тот момент, когда они в него вошли. Штрауду туннель теперь представлялся какой-то подземной червоточиной без начала и без конца, из которой выход могут найти только те, кому известны правила ее прохождения. У Штрауда появилось ощущение, будто он попал в бутылку, а демон, плотно заткнув ее пробкой, с любопытством разглядывает, кого же это он поймал. Словно оказался в сплошной белизне тумана — только здесь властвовал черный цвет.

Внезапно Эшруад во весь голос позвал через Штрауда Уббррокксса:

— Возьми меня! Возьми меня! Возьми меня!

Снова и снова выкрикивал он короткую фразу, как заклинание. И словно по мановению волшебной палочки прилетевшие из глубины веков мольбы Эшруада принять его в жертву изменили окружавшую их картину. Исчез бесконечный туннель, погасло недостижимое зеленоватое мерцание, и появилась жарко тлеющая груда какой-то омерзительной массы, над которой повисли Вишневски и Кендра Клайн, их обнаженная плоть пузырилась лопающимися волдырями… Поджариваемые заживо, они издавали душераздирающие вопли ужаса и боли.

— Вот так я и тебе отплачу, Эшруад, — раскатисто громыхнул демон, чье тулово жгло подвешенных над ним людей. — Ты так же предвкушаешь этот момент, как и я?

И вокруг них все содрогнулось от дьявольского хриплого хохота.

При виде раскаленной, похожей на лаву, массы у Штрауда натянулся каждый нерв, он чувствовал, как исходящий от нее жар быстро нагревает волшебную броню, сотворенную Эшруадом.

И еще Штрауд стал ощущать — буквально ощущать — нестерпимую боль, терзающую Кендру. Он ощущал эту ее муку каждой частичкой своего существа. Лавоподобная масса пузырчато вздымалась и опадала, посылая при каждом вздохе океанскую волну палящего, вулканического жара.

— Ты долго искал меня, Эшруад, — тем же глумливым топом продолжал Уббррокксс. — Но то, что для тебя тысячи лет… для меня мгновения, за которые изжарится вот это человеческое существо.

Уббррокксс коснулся своим расплавленным огненным пальцем Вишневски, и все тело того вспыхнуло и разгорелось смоляным факелом. У Штрауда стало темнеть в глазах. Смотреть на отталкивающую мерзость монстра было пыткой, ибо внутри его тулова плавали полупереваренные части человеческих тел. Демон, эта акула подземного мира, заглатывал свои жертвы целиком, а потом воссоздавал из них любые формы по своей прихоти и управлял ими на расстоянии.

— О, Боже, я снова слепну, — простонал Штрауд.

— Не смотри на него! — раздался у него в голове приказ Эшруада.

Но демон, однако, услышал их оба голоса и замедлил свое продвижение к Кендре.

— Вперед! Вперед! — воскликнул Эшруад. Штрауд рванулся к полыхавшему перед ним желеобразному огню, сверху на него дождем посыпались гады, ящеры, пауки и крысы, они отскакивали от нагревавшейся докрасна волшебной брони. Штрауд встал перед демоном, броня вокруг него засветилась, поединок психических энергий между Эшруадом и Уббрроккссом раскалил ее добела. Штрауд почувствовал, как горит его собственная плоть, и в этот момент защищающая его волшебная оболочка начала вращаться все быстрее и быстрее — вот уже с такой скоростью, что стала похожа на сверкающий в темноте огромный бриллиант.

— Возьми меня всего, могучий Уббррокксс! — воззвал голос Эшруада. — Поглоти целиком!

Губчатое тулово колыхнулось всей своей палящей лавоподобной массой и дернулось было к Штрауду, но тут же Уббррокксс в нерешительности замер, не понимая, что происходит у него перед глазами.

Штрауд же почувствовал, что его буквально раздирает надвое… Без боли, без крови от него отделилось существо, похожее на него как две капли воды, и во тьме засияли два вращающихся с бешеной скоростью бриллиантовых огня: он, Штрауд, и он, Эшруад.

Уббррокксс не двигался, нерешительно выжидая в полном смятении и растерянности.

Пока все идет хорошо, мелькнуло в голове у Штрауда.

— Давай, подходи! — вызывающе крикнул он. Но и Эшруад, оказывается, одновременно с ним выкрикнул те же самые слова. Здесь, в непроницаемой тьме заклятой шахты, они со Штраудом стали зеркальным отражением друг друга, что совсем сбило с толку огненного демона, обжигающего их волшебную броню своим жарким дыханием.

Внезапно Уббррокксс обрушил на них всю свою противно колышущуюся палящую массу, сбив их с ног, как жалкие кегли, волшебная броня вокруг них не устояла перед страшной силой этого натиска. Штрауд сразу почувствовал себя совершенно беззащитным, а Уббррокксс, словно растягивая удовольствие и издеваясь над его беспомощностью, испустил из себя огненную струю, которая ударила в Кендру, тут же вспыхнувшую ярким пламенем!

Не владея собой, Штрауд с диким воплем бросился на Уббррокксса, который, как и предсказывал Эшруад, заживо сжег женщину у него на глазах. Второй же Штрауд хладнокровно поднял руку, из нее вырос неимоверной длины меч, как у рыцаря, готового поразить дракона. Меч отделился от руки Эшруада и стал расти в размерах, превращаясь в гигантское стальное зеркало. И впервые Уббррокксс увидел в нем себя, и исторг поток огня, чтобы испепелить сотворенное древним чародеем стальное чудо, показавшее все его уродство и мерзость.

Но река огня превратилась в реку света, который, отразившись в стальном зеркале, ударил в Уббррокксса, слепя и обжигая дьявольское отродье. Огненное тулово его начало взрываться и распадаться на куски, которые, разлетаясь в разные стороны, зажигательными бомбами свистели мимо головы Штрауда.

Штрауд достал из сумки хрустальный череп и вознес его высоко над головой, направив на дьявольское отродье. И тут же почувствовал в руках резкий, как удар тока, толчок, когда хрусталь вобрал в себя и отразил светом исторгаемый демоном огонь. Началась схватка трех источников света и энергии, образовавших сверхъестественный импульсный повторитель. Замысел Эшруада заключался в том, чтобы преобразовать энергетическое поле, в котором демон черпал злую силу, заместить его своим и таким образом полностью нейтрализовать. Его расчеты и вера в триангуляцию их трех энергетических полей допускали, конечно, колоссальный риск, но сейчас выпал тот случай, когда любой риск был оправдан.

Штрауд совершенно ослеп. Все его тело пронизывали невероятной силы заряды светового, теплового и энергетического излучения, исторгаемого огнедышащей горой, каковая была Уббрроккссом, и вбираемого в себя хрустальным черепом, который, по всем человеческим понятиям, давно уже должен был взорваться от перенасыщения. Могучая сила, отраженная стальным зеркалом в самую сущность Уббррокксса и вновь излучаемая ею в хрустальный череп, сбивала с ног. Штрауд упал на колени, поток энергии согнул его пополам, сжимавшие череп ладони жгло так, будто они вмерзли в лед… Сам же хрустальный череп превратился в жуткую голову великана-людоеда, но Штрауд из рук его не выпускал.

Не слышалось более ни глумливого хохота, ни пронзительных воплей, которыми так услаждал себя демон. Не слышалось более страшных звуков ни раздираемого на куски человеческого тела, ни лопающихся на горящей человеческой плоти волдырей, ибо всю свою энергию Уббррокксс сейчас направлял плотным, как луч лазера, пучком в глаза хрустального черепа. А тот вбирал ее в себя подобно аккумулятору, и Уббррокксс это, видимо, почувствовал… От перенапряжения он стал даже скрипуче и жалобно попискивать, словно оголодавший птенец.

Штрауд ощутил, как кожа у него на лице и руках вздувается волдырями от ожогов, и понял, что сильно обгорел, но это принесло ему даже радость и облегчение. Радость и облегчение от того, что к телу возвращается утраченная на какое-то время чувствительность. Вот только зрение не восстанавливалось, и Штрауд мог видеть только эфемерными «глазами» Эшруада…

Эшруад, вернувшийся в обличье лишая, приблизился к нему и осторожно взял прикипевший к ладоням Штрауда хрустальный череп.

— Я тоже должен уйти, — произнес Эшруад. Глазами Эшруада Штрауд смотрел на губчатые кучи разлагающейся жижи, вяло подергивающейся на том месте, где только что неистовствовал Уббррокксс. Исчезли распятые на стенах дымящиеся скелеты, исчезли сковывавшие их раскаленные цепи… Ничто даже не напоминало о том, что Кендра и Вишневски подвергались здесь нечеловеческой пытке огнем. Остались лишь колышущийся, бледнеющий и медленно растворяющийся силуэт Эшруада, хрустальный череп в его руках и нестерпимый огонь внутри черепа — ослепительные электрические импульсы, космические метеоры в миниатюре.

— Теперь все новые битвы с богом зла, — проговорил Эшруад, — будут происходить только внутри черепа.

— Подожди! — взмолился ослепший Штрауд. Спотыкаясь, он на ощупь рванулся к Эшруаду, но, оказалось, совсем в другую сторону… Дух Эшруада исчез в хрустальном черепе, и тот упал на дощатый настил корабельного трюма и подкатился к ногам Штрауда. Эшруад покинул его… может быть, навсегда. Штрауд нащупал и поднял хрустальный череп, который спас их всех — всех, кроме Леонарда, Вишневски и Кендры, милой, дорогой Кендры… Штрауд был готов пожертвовать собой ради их спасения, но демон этого не захотел. Уббрроккссу были нужны они все — и больше всех Эшруад. Демон жаждал поглотить хрустальный череп и завладеть заключенной в нем энергией.

Не пожелай больше, чем можешь, мысленно посоветовал Штрауд Уббрроккссу, где бы сейчас ни находилось это навечно проклятое отродье.

— Береги себя, Эшруад… — вслух произнес он.

Ослепший Штрауд на ощупь Пытался выбраться из корабля, больно натыкаясь на острые выступы, спотыкаясь на прогнивших досках, блуждая в отсеках погребенного под землей корабля… Слепой в непроглядной тьме корабельного трюма.

Тогда он вспомнил о рации. Прижав хрустальный череп к груди, он принялся вызывать Джеймса Натана. Так досаждавшие прежде помехи в эфире, похоже, создавались демоном, потому что сейчас Штрауд установил связь с первой же попытки. Но еще до того, как Натан успел взять микрофон, в наушниках раздался взволнованный и счастливый женский голос.

— Эйб! Эйб, ты жив! Жив! — Кендра от радости не находила слов.

— А ты как? Уже на поверхности?

— Да! Мы с Вишневски повернули назад, когда…

— А я уже думал, что вас нет в живых. То есть я думал, что видел, как вы погибли. Полная иллюзия… обман зрения…

— Слава Богу, ты жив!

Теперь Натану, видимо, все же удалось вырвать микрофон у Кендры.

— Штрауд, это просто чудо! Тут все наши зомби…

— Все очнулись и освободились от заклятья, я знаю… знаю…

— Благодаря вам.

— Мне нужна помощь. Сможете организовать?

— Уже выходим!

Кендра вновь добралась до микрофона.

— Тебе одному там, наверное, страшно одиноко… Как… как же тебе это удалось, Эйб?

— Об этом потом… Кендра, я… я… ослеп!

— Что у тебя с глазами?

— Обгорел сильно… Ничего не вижу… Спотыкаюсь тут обо все…

— Оставайся на месте! Я иду к тебе со спасателями. Скоро будем!

Штрауд испуганно вскрикнул, чтобы она не смела больше даже ногой ступать на проклятый корабль, но Кендра, видимо, уже убежала, а вместо нее с ним заговорил Вишневски:

— Держитесь, Эйб, держитесь. Оставайтесь на месте. Будете бродить на ощупь среди хлама, так, не дай Бог, убьет вас еще чем-нибудь… И после всего, что вы пережили…

— Да, было бы страшно смешно после всего получить по голове какой-нибудь паршивой деревяшкой или задохнуться под кучей костей.

— А что с… вашим… ну, как бы это…

— Хрустальный череп у меня. Слава Богу и благодарение Мамдауду из Египта, что он оказался здесь с нами…

— Бедняга Леонард… Никак из головы не идет…

— Да… Жалко… Очень.

Штрауд заслышал звук шагов приближающихся спасателей и поблагодарил Виша за то, что тот помог ему скоротать время за разговором.

— А вы что, темноты стали бояться? — пошутил Вишневски.

— Нет. Сейчас я боюсь… слепоты.

— Слушайте, Штрауд, а как вы думаете, не предпринять ли нам кое-какое нормальное археологическое обследование корабля? — словно мимоходом поинтересовался Вишневски. — Теперь, когда пропал этот ваш чертов демон?

— Не будите спящих демонов, Виш, вот что я вам скажу.

В этот момент подошли спасатели, и Кендра тут же бросилась ему на грудь. Натан, выждав какое-то пристойное, по его мнению, время, бездушно разомкнул их объятия и, взяв Штрауда под руку, повел к выходу. Довольно долго им пришлось поблуждать по кораблю и хитроумному сплетению туннелей, и когда Штрауд впервые за многие часы вдохнул глоток свежего воздуха, то едва не разрыдался. Сколько же раз ему казалось, что он так и останется навечно погребенным в дьявольском склепе!

Кендра так и льнула к нему, а он крепко прижимал к груди хрустальный череп, и когда Штрауда чуть ли не насильно затаскивали в санитарную машину, успел взять с нее клятвенное обещание: она лично проследит за тем, чтобы череп поместили в абсолютно безопасное — он сказал «неприступное» — место. Но Кендра, однако, решительно уселась в машину рядом с носилками, заявив, что Штрауду так легко от нее не отделаться. Не в состоянии видеть, как сильно изранено его тело, Штрауд тем не менее уловил реакцию Кендры, рассмотревшей его при свете дня. К тому же до него донеслись обрывки разговора врачей, связавшихся по рации с больницей, что-то там об ожогах второй и третьей степени, поразивших две трети кожного покрова.. Штрауд начал было думать о том, что Кендра, видимо, опасается, что он умрет, но тут его подхватила легкая веселая лодочка, которая, плавно покачиваясь, унесла его в беспамятство.

Три месяца спустя Врачи сняли повязку с глаз Абрахама Штрауда неделю назад. И хотя он с некоторым разочарованием обнаружил, что пока может лишь различать отдельные предметы — и то в черных очках, в нем быстро окрепла уверенность, что теперь зрение восстановится полностью. На этой неделе сняли также повязки и с некоторых обожженных участков кожи. Сейчас тело Штрауда было сплошь покрыто затейливым скрещением многочисленных шрамов самой разнообразной формы, множество из которых остались ему на память еще о стычках с обитателями мрака, не говоря уж о войне. В общем иногда Штрауд казался себе человеком, который решил покрыть себя татуировкой с ног до головы — с той лишь разницей, что Штрауда так разукрасили отнюдь не по его воле.

Руки, ноги, однако, у него были целы и невредимы и действовали вполне прилично, да и с ума он не сошел, хотя некоторые в последнем сильно сомневались, особенно хорошенькие медсестры.

Кендра, не щадя себя, выхаживала Штрауда в самый тяжелый период и довела себя до такого изнеможения, что стала слезлива и раздражительна. Она и сейчас навещала его каждый божий день, забыв о своей карьере и тем самым глубоко огорчив Штрауда. Ради него она забросила все свои дела, считая, что она не может вернуться в эпидемиологический центр, пока не будет уверена, что он пошел на поправку. В какой-то момент Штрауд даже начал задумываться, не жениться ли ему на ней, но даже самый осторожный и тонкий намек на подобную возможность страшно перепугал Кендру. Теперь она срочно собиралась к себе в Джорджию, чтобы вернуться к привычной жизни и почти забытой ради него карьере. Кендра просто не могла представить себя ждущей Штрауда всю ночь напролет, пока он сражается с очередным привидением или с какой-нибудь тварью еще похуже. Подобно большинству других людей, знавших либо читавших об обстоятельствах, связанных с немыслимым нашествием нежити, скармливавшей в Нью-Йорке живых людей разверзшейся в земле пропасти, Кендра ломала голову над тем, как ей воспринимать Абрахама Штрауда, что думать о нем, о его странном хрустальном черепе… И даже сейчас сам факт, что он остался в живых, вызывал у нее скорее отвращение и страх, нежели уважение и любовь.

Да Штрауд, вообще говоря, и винить ее в том не хотел и не мог. Ну, что за жизнь, прямо скажем, с человеком, которого все эти газетенки прозвали современным «охотником на вампиров»?

Вишневски явился навестить его, как на первое в жизни свидание, — с шоколадом и цветами. Штрауд в подробностях рассказал Вишу о событиях, которые привели к избавлению от демона, — историю, которую Кендра и слышать не пожелала. Штрауд же был бесконечно рад поделиться своими переживаниями, выговориться, но Вишневски отнесся к его рассказу несколько странно и под конец встречи обращался со Штраудом так, будто у того какая-то опасная заразная болезнь. Со временем, уговаривал себя Штрауд, Виш преодолеет эти понятные, в общем-то, чувства и еще навестит его вновь, но у старого археолога вдруг обнаружилась куча неотложных дел в Музее древностей, и в больницу он больше не заходил.

Неожиданный визит комиссара Натана поначалу протекал трудно и напряженно, поскольку Штрауд предполагал, что полиции требуется от него всего-навсего какая-либо удобная полуправда, подходящее объяснение, позволившее бы скрыть истину и замять события, которые могли бы иметь последствия куда более кошмарные, нежели сам постигший город ужас. Натан, однако, удивил Штрауда не только своим появлением, но и тем, что дотошно и въедливо выпытывал у него все до мельчайших подробностей о том, что произошло в недрах Манхэттена.

— Думаю, вы не заплачете, когда я уберусь из Нью-Йорка, — мрачно закончил свой рассказ Штрауд. — Похоже, все только этого и ждут не дождутся.

— Напротив, Штрауд, — с искренней горячностью возразил Натан. — Если вам только что-нибудь понадобится, все что угодно, я в полном вашем распоряжении. Вы подарили этому городу вторую жизнь, и я этого никогда не забуду, никогда!

Эту песенку Штрауд слышал и раньше, скажем, от комиссара полиции Чикаго. Очень возможно, подумал он, что завтра Натан открестится даже от знакомства со мной.

Однако буквально назавтра же, выступая по телевидению, Натан защищал Штрауда, которого бульварная пресса клеймила как современного Распутина за то, что он околдовал представителей городских властей, позволивших ему на несколько дней превратить город в объект своих шарлатанских упражнений в черной магии. Натан прямо объявил на всю страну, что такие смельчаки, как Абрахам Штрауд, представляют собой редчайшую редкость, ибо готовы пожертвовать собой ради других совершенно чужих им людей. Другие совершенно чужие им люди после этой передачи вовсю потешались и над Штраудом, и над Натаном.

Официальное расследование по делу, получившему кодовое название «Болезнь зомби», шло полным ходом и, по самым скромным оценкам, должно было продолжаться до бесконечности. Штрауд получил повестку с вызовом в комиссию по расследованию, созданную в основном записными политиканами, озабоченными прежде всего тем, чтобы их продувные физиономии как можно чаще появлялись на телеэкране, а давно навязшие в зубах имена — на газетных страницах.

Штрауд предстал перед высокой комиссией в инвалидной коляске и массивных черных очках и безукоризненно исполнил роль слепого, терпеливо переносящего невыносимую физическую боль, что, как он надеялся, оградит его от назойливого внимания прессы и публики. На заданные ему вопросы он тем не менее отвечал очень вежливо и кратко, прекрасно зная заранее, что мало кто из собравшихся стремится докопаться до истины. Никто особенно не жаждал услышать горькую правду о людях, ставших добровольными пособниками неведомого демона и приносивших ему в жертву своих собратьев. Он просто вновь и вновь обращался к испытанным и хорошо зарекомендовавшим себя на практике фразочкам типа: «Достаточно сказать, что мы имеем дело со сверхъестественными факторами, выходящими за пределы человеческого понимания».

В большинстве своем общество от него отвернулось, хотя некоторые, по общепринятому мнению, «сомнительные» круги считали Штрауда настоящим героем и приглашали выступать на всех мероприятиях, так или иначе связанных с психологией. В конце концов, Штрауд укрылся в четырех стенах больничной палаты, чувствуя себя Квазимодой, но только без колокола, в который можно было бы ударить. Во многих редакционных статьях газет его недвусмысленно называли своеобразным уродом. Короче говоря, это была популярность того самого рода, с которой ему уже доводилось сталкиваться в прошлом и по причине которой он предпочитал археологическим раскопкам на Американском континенте дальние и длительные экспедиции — вроде той, что он предпринял в Египте.

Как ни странно, но из-за рубежа он получал куда больше доброжелательных писем, нежели от соотечественников. Пришла даже телеграмма от Мамдауда, который, кажется, лучше всех понимал, что пришлось пережить Штрауду. Большинство же местных доброжелателей не умели скрыть корыстных мотивов: Штрауда засыпали тысячами требований немедленно прибыть в то или иное облюбованное нечистой силой место в Америке и изгнать злой дух, всячески вредящий населению или отдельным семьям.

Ох уж мне эта Америка, перенаселенная привидениями Америка, сетовал про себя Штрауд, непочатый край работы для охотников за призраками… Но ведь он никакой не охотник за призраками и не ловец вампиров. Он честный археолог и располагает неопровержимыми доказательствами того, что упорным трудом кое-чего достиг в этой области. Однако пресса представляла его в образе, искаженном до неузнаваемости — причем порой до такой степени, что даже у самого Штрауда начинали возникать подозрения относительно собственной личности.

Ему надо затаиться где-нибудь в более безопасном месте. Он должен вернуться домой, в Эндоувер, Иллинойс. И там, в старинном поместье — на самом деле населенном привидениями, в том числе и его деда, — спокойно разобраться в своих чувствах. Все чаще и чаще Штрауд стал задумываться о том, что, в конце концов, самые лучшие его друзья, возможно, действительно среди мертвых: его дед, родители, Эшруад…

Они-то уж не усомнятся в нем и осмеянию не подвергнут. Только они понимали его. Штрауд потянулся к хрустальному черепу, осторожно погладил его гладкую поверхность, вгляделся в искусно вырезанные глаза, вдруг вспыхнувшие в свете луча, упавшего сквозь раздвинутые шторы на окне больничной палаты. Нет, расследование не докопалось до корней зла, не установило его подлинного источника, известного Эшруаду и Штрауду.

Никто из сторонников и обличителей Штрауда понятия не имел о позорном и унизительном оброке человеческими душами, который вымогал Уббррокксс, и о его подручных из рода людского. Похоже, лишь Натан, Кендра, Виш и горстка других до конца осознавали весь ужас того дня, вероломство и страх, живущие в особях той породы, что называется человеком. Ибо не было такого, чего один человек, толкаемый древним этрускским богом зла, не сотворил бы с другим…

И единственная надежда человечества в том, чтобы не выпускать джинна из бутылки или, как в данном случае, Уббррокксса из хрустального черепа… В неумелых руках череп может оказаться настоящим «ящиком Пандоры», из которого на волю вырвутся неведомые и несказанные силы.

Через несколько дней Штрауд, все еще наполовину обмотанный бинтами, сидел в «Боинге-747», на что имелось согласие врачей в Нью-Йорке и Чикаго. Занятый сверх головы Джеймс Натан выкроил все же время, чтобы отвезти его в аэропорт в том же самом лимузине, который в тот первый день доставил Штрауда на строительную площадку Гордона. Комиссар-то и рассказал Штрауду, что хотя Гордон умер, но дело его живет, и комплекс рвется в небо этаж за этажом, работы на стройке постепенно входят в первоначальный график. У Гордона оказалось множество деловых соратников, жаждавших заполучить небоскреб, и они с этой целью сколотили свой общий фонд.

Штрауд был откровенно рад, что возвращается домой, ему не терпелось вновь увидеть просторы эндоуверских степей и свое родовое поместье. Оно для него было настоящим раем, пристанищем, где он мог укрыться от докучливых глаз, что в последнее время, к слову сказать, ему уже не удавалось даже в больнице. Давненько не сиживал он и у безмятежной глади бассейна, не вкушал удовольствия неторопливого вдумчивого разбора поступившей почты, груды которой, несомненно, громоздятся до самой люстры.

Вспоминал он своих людей в поместье: экономку, садовника, дворецкого, конюшего, пилота вертолета… Все это были люди, которых он в свое время спас от черной напасти злого духа. Единственные, кто его не боялся.

Даже стюардесса, что всего несколько дней назад во время полета из Египта в Нью-Йорк заигрывала с ним, теперь делала вид, что не узнает его.

Штрауд подумал, а как она поведет себя, если он пригласит ее провести с ним приятный вечерок, что, скажем, предпримет пилот, если он заглянет в кабину и представится… Штрауд вспомнил интересное замечание Натана:

«Ох уж эти люди, — сокрушенно вздохнул тогда комиссар. — Черт бы их всех побрал. Самих себя боятся, пугаются собственной тени, Штрауд. Ну, можно ли их винить, если они вас боятся? Такого человека, как вы, а? Человека, который схватился со сверхъестественной силой и победил? И вы можете винить этих людей, черт бы их всех побрал?»

— Нет, — едва слышно прошептал сейчас, откинувшись на спинку кресла, Штрауд. — Винить людей я не смею…

Что касается Кендры, то она твердо обещала держать с ним связь и, более того, в самое ближайшее время навестить его в Эндоувере. Штрауд знал, что она не похожа на других. Он был уверен, что она сдержит свое обещание, и скоро, очень скоро, они вновь сольются в сладостных объятиях. В данный же момент в его объятиях пребывала дорожная сумка, которую он трепетно прижимал к груди, не выпуская ни на мгновение, а в сумке покоился хрустальный череп, «сверхъестественный» дар, вселявший в него там, в частном аду дьявольского отродья, уверенность в своем бессмертии. Через его жилы прошла энергия Эшруада, и часть этой энергии все еще оставалась в нем — как остается в порах кожи соль от морских брызг после прогулки по палубе судна. Штрауд также обладал теперь новыми знаниями о своей родословной, и в целом общение с Эшруадом повлияло на него благотворно: он стал добрее и лучше.

— Я… тогда… не знала, что вы тот самый Абрахам Штрауд, — смущенно запинаясь, пролепетала стюардесса, которая торжественно принесла ему одному целый чайник — она, видимо, запомнила, как он любит чай. — Может быть, когда прилетим в Чикаго… вы… я… может…

— Предлагаю поужинать, шоу посмотрим, — подхватил Штрауд, ничем не выдавая удивления этой неожиданной в ней перемене.

— Да, да… С удовольствием!

— Не боитесь, значит, жизни, полной опасностей и риска?

— А вы меня испытайте, — задорно ответила стюардесса.

Штрауд улыбнулся про себя, наблюдая за красоткой, вернувшейся к исполнению служебных обязанностей. Когда она не улыбалась, вид у нее был весьма хмурый и недовольный, но улыбка… улыбка освещала все ее лицо, которое в такие моменты могло соперничать с красотой луны. Н-да, может, он ее и недооценил… а что, если она подослана к нему египтянами, пытающимися во что бы то ни стало вернуть себе хрустальный череп, тщательно завернутый в мягкую ткань и бережно упрятанный на самое дно дорожной сумки? В аэропорту во время проверки багажа изображение черепа на экране металлоискателя уже возбудило нездоровое любопытство, но Натан быстро успокоил контролеров, шепнув им пару слов по секрету. Место хрустальному черепу — в поместье Штраудов, рядом со Штраудом, рядом с обитавшими в поместье призраками… под портретом его деда.

Однако Мамдауд уже телеграфировал ему, что египетское правительство убеждено, что «пропавший» хрустальный череп принадлежит Египту, и начало розыск драгоценной реликвии по всему свету. Череп был украден мелкими воришками из развалин древнего этрускского храма, переходил из рук в руки и поменял множество хозяев — и только после этого попал во дворец фараона. Так что Штрауд только вернул по праву принадлежащее ему наследство, а египетское правительство пусть… в общем, Бог с ним, с правительством.

Но кто знает, сколько египтян летит сейчас с ним в одном самолете…

КОНЕЦ