Штрауд отпустил машину, посадил Кендру, которую пошатывало на ходу, в лифт и проводил до ее номера. Пытаясь открыть неверной рукой замок, она уронила ключи. Штрауд поднял их, отомкнул замок и распахнул дверь настежь. Кендра задержалась на пороге, часто моргая покрасневшими от усталости веками. До чего же беззащитной она сейчас выглядит, подумал Штрауд.

— У меня большой номер, — проговорила она, — с видом на Гудзон… очень красиво…

И посмотрела прямо ему в глаза. Штрауду пришлось наклониться, чтобы нежным прикосновением прижаться к ее губам. Кендра замерла на мгновение, потом ответила на его поцелуй.

Раздался мелодичный звон, возвещающий, что на их этаж прибыл лифт, из которого вот-вот появятся пассажиры. Кендра решительно втащила его в номер, захлопнула дверь и прильнула к его губам долгим поцелуем.

— Эй, Кендра, — попытался было протестовать Штрауд. — Ты же устала, еле на ногах стоишь, и было бы просто нечестно, если бы я…

— А кто тебя спрашивает? — возразила Кендра и закрыла его рот поцелуем, шустрый язычок сладостно пробежал по его зубам и небу.

— Ого, полегче, детка. — У Штрауда перехватило дыхание, вкус ее губ, аромат льнувшего к нему упругого тела кружил голову.

— Болтаешь много, Абрахам Штрауд, — упрекнула его Кендра, расстегивая на нем рубашку и впиваясь пальцами во вздувшиеся на его груди мышцы. Штрауд поднял ее на руки и понес в спальню.

— Сейчас уложу тебя в кровать, — шепнул он.

— Как раз то, что надо. — Кендра опять поцеловала его в уголок губ, и последние остатки самообладания покинули Штрауда.

Он опрокинул Кендру на кровать и встал над ней на колени. Она потянула с его плеч распахнутую рубашку, а Штрауд, путаясь в петлях, начал торопливо расстегивать пуговки ее блузки.

Штрауда охватило жгучее желание спрятаться под этой белоснежной кожей, укрыться от всего дурного в этом мире, найти убежище от зла — пусть даже всего на одну ночь. Запустив пальцы в его волосы, Кендра крепко прижала голову Штрауда между грудями, тело ее под ним вздрагивало и трепетало.

— Не могу без тебя, — повторяла и повторяла Кендра, и скоро обжигающий шепот Штрауда слился с ее всхлипываниями в этом простом и вечном заклинании.

Потом, когда все кончилось, она заснула легким безмятежным сном. Штрауд вытянулся на спине, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок, откуда медленно вращающиеся лопасти вентилятора овевали их разгоряченные тела прохладой, и в их мелькании ему не виделись ни призраки, ни наводящие ужас образы. Он видел только тихую темноту и едва угадывающееся в ней движение и, прислушиваясь к ее чистому ровному дыханию и умиротворенному стуку сердца под его ладонью, чувствовал лишь исходящие от Кендры тепло и покой. Впервые на его памяти за последние годы кто-то оградил его от неотвязных кошмаров.

Доктора Леонарда впору было связывать. Он требовал, чтобы его выпустили. Он требовал новостей и исчерпывающей информации. Он требовал встречи с Вишневски, Он требовал встречи со Штраудом. Все эти требования он без устали выкрикивал пронзительным голосом и в тот момент, когда к нему в палату вошел Штрауд, обрадованный, что видит прежнего Леонарда.

— Сэмюэл, до чего же чудесно, что вы опять с нами! — приветствовал он очевидно выздоровевшего археолога.

— Заберите же меня отсюда наконец, Эйб, — ответствовал Леонард.

— Сейчас устроим. Доктор Клайн как раз улаживает необходимые формальности.

— Где моя одежда?

— Я тут захватил кое-что из вашей квартиры, — успокоил его Вишневски, входя в палату.

— Артур! Как же я рад вас видеть! Скорее бы за работу. — Леопард порывисто обнял старого друга.

— Одевайтесь. Сейчас мы вытащим вас отсюда, — заверил его Виш. — Чертовски рад встрече, Сэм.

Внизу их ждала Кендра Клайн, которая уже покончила с бюрократической процедурой выписки Леопарда и теперь, поспешив ему навстречу, торжественно объявила, что он свободен.

— Да уж, — покачал тот головой, — Вырвался из ада. Однако, по его собственному признанию, вспомнить о том времени, когда находился в коме, ничего не мог, кроме ужасно гнетущего и всепоглощающего чувства полного бессилия, оцепенения и беспомощности перед чужой волей.

Штрауд подтвердил, что ему также знакомо это ощущение, и Кендра Клайн искоса бросила на него быстрый взгляд, пытаясь догадаться, что он имеет в виду. Она и Штрауд все утро избегали говорить о том, что произошло между ними предыдущей ночью.

Вишневски тем временем стащил со столика дежурной сестры стоявшие там цветы и стал раздавать их по одному всем встречным пациентам. Помимо этого, в его поведении ничто более не напоминало о недавнем «сумасшествии». Каждого пациента он одаривал цветком, широкой жизнерадостной улыбкой, а также интересовался их самочувствием таким гулким басом, что на них стали оглядываться.

Штрауд же вкратце ввел Леонарда в курс событий, завершив свой рассказ сообщением о том, что они все с нетерпением ждут, когда Леонард сможет приступить к исследованию пергамента и костей, обнаруженных на мертвом корабле.

—  — Уж не хотите ли вы, чтобы я вернулся в этот… в эту дыру? буквально задрожав, ужаснулся Леонард, — Так вот что вы мне приготовили! Ничего у вас из этого не получится! Я в эту… па этот корабль больше ни ногой, так и знайте!

— Однако, старина! — оставив наконец больных в покое, обернулся к нему Вишневски. — Весь город, все его жители рассчитывают на нас…

— Героя из меня не выйдет, Саймон. Из вас тоже!

— Но мы должны сделать все, что в наших силах…

— Оно может опять настичь нас в любое время… в любую минуту! — уже почти истерически взвизгнул Леонард.

— Ладно, успокойтесь, — вмешался Штрауд.

— Вас никто не заставит никуда идти, доктор Леонард, — также поспешила па помощь встревоженная Кендра. — Вам и так досталось.

— И не говорите! — согласился Леонард. — Шутка ли, в аду побывать!

— Но в лабораторию, по крайней мере, зайти-то вы можете? — кипятился Вишневски. — Хотя бы взглянуть на те предметы, что мы вынесли с корабля?

Больно прикусив губу, Леонард в нерешительности обвел их затравленным взглядом.

— Ладно… хорошо. Но к тому месту я и близко не подойду!

— Договорились, — решительно заявил Штрауд. Вишневски невнятно выругался и, не оглядываясь, зашагал к ожидавшему их автомобилю; он даже не пытался скрыть своего разочарования и недовольства Леонардом.

— Пойдемте, доктор Леонард, — предложил Эйб Штрауд, тронув ученого за локоть, и тот, молча кивнув, послушно последовал за Штраудом.

— Я немного задержусь, — окликнула Штрауда Кендра Клайн. — Мне надо еще навести здесь порядок и передать дела моим сменщикам.

— Да… конечно, — согласился Штрауд. — Кстати… насчет прошлой ночи…

— Что? — смущенно опустила глаза Кендра.

— Я очень надеюсь, что не в последний раз… — неловко проговорил Штрауд.

— Я тоже. — Кендра вскинула на него сияющие серые глаза и ласково улыбнулась, Коньком доктора Сэмюела Леонарда была филология: древние письмена, иероглифы и символы. Он разгадал и раскрыл больше тайн прошлых цивилизаций, чем кто-либо из живущих на планете ученых. Вишневски бережно принес пергамент, разглаженный на сгибах и запрессованный в защитную пластиковую оболочку и выглядевший как какая-то причудливая карта искателей арабских сокровищ. Вся поверхность пергамента желтовато-серого, как у камня, цвета была от кромки до кромки и от самого верха до самого низа покрыта затейливыми этрускскими знаками.

Вишневски поделился с Леонардом своими догадками относительно значения загадочных букв и цифр, попросив, правда, учитывать при этом его ограниченные познания в области древней письменности. Однако высказал мнение, что цифры 500000, похоже, обозначают число человеческих жизней, которые должны быть принесены в жертву Владыке, некоему существу из тьмы потустороннего мира, которое грозило уничтожить все живое в Этрурии, если его алчный голод не будет утолен.

Высказавшись, Вишневски поместил пергамент под огромное увеличительное стекло диаметром не менее двух футов.

Штрауд молча наблюдал за обоими учеными, и поначалу казалось, что Леонард не только не слушает объяснений Вишневски, но и вообще не замечает его присутствия. Не отрывая глаз от пергамента, Леонард вдруг рассеянно произнес:

— Вы сами не понимаете, о чем говорите, Виш. Занимайтесь-ка лучше своими костями.

Подобная резкость была необычна для Леонарда. Погрузившись в рассматривание пергамента, он предупредил, что могут пройти часы и даже дни, пока он не разберется, что значит каждое слово. Леонард призвал их к терпению.

— В таких делах нельзя торопиться. Поспешишь — и придешь к неверному толкованию, ошибочным предположениям, то есть построишь гипотезу па полном заблуждении…

— Даже так? — язвительно переспросил Виш, по Штрауд предостерегающе поднял руку, дав ему знак оставить Леонарда в покое. Леонард тем временем впал в своего рода исследовательский транс, столь хорошо знакомый Вишу, так что последний понимающе кивнул седовласой головой и предоставил Леонарда самому себе.

Леопард с головой ушел в работу, а Штрауд с Вишневски тихо переговаривались, присев за кофейный столик, на котором лежали вынесенные ими из котлована кости. Штрауд рассказал археологу об успехах, достигнутых Кендрой Клайн в лечении тех пациентов, которые, по счастью, страдали легкой формой «сверхъестественного гриппа. Виш, не скрывая своего изумления, вникал в мельчайшие подробности, перебивая и переспрашивая Штрауда чуть ли не на каждом слове. Особенно он заинтересовался веществом, которое выделялось из ушей, ноздрей и рта больных.

— Но ведь и с вами в «Бельвю» было то же самое? — осторожно напомнил Штрауд. — Я имею в виду эти выделения…

— Испражнения, я бы сказал, — сухо попросил Вишневски и резко оборвал разговор.

Часы тянулись томительно медленно. Штрауд помогал Вишневски составить подробнейшее описание костей, а не проронивший ни слова Леонард углубился в чтение пергамента, покрывая несчетные листки пространными заметками. Судя по срывавшимся с его губ нечленораздельным восклицаниям, документ его буквально заворожил.

Дважды ученых отрывали от работы телефонные звонки Натана, который хотел знать, как продвигаются их дела. В первый раз Штрауд коротко изложил комиссару только то, что сам посчитал нужным. Во второй беседе он сообщил Натану о предположении Виша о 500000 жертвоприношений. Комиссар яростно хмыкнул и спросил:

— Даже так? А мы, значит, будем сидеть сложа руки и смотреть, как сотни тысяч людей погибают от этой болезни? И ничего не предпринимать?

— Но доктор Клайн уже докладывала вам о выздоровлении Леонарда и объяснила значение этого факта.

— Да, однако, если это… эта штука в котловане требует пятьсот тысяч человеческих жизней, какое вы можете предложить противоядие? Да его просто в природе не существует! А если оно… она не получит того, что хочет… тогда что?

Поколебавшись, Штрауд все же решился:

— Тогда весь город станет жертвой, мы так считаем. Пока что перед нами встало столько неразрешенных вопросов, сколько…

— Слышать даже не хочу, Штрауд! — взорвался комиссар. — Какие там еще вопросы! Мне нужны результаты. Вы обещали, что как только я освобожу Вишневски…

— Ничего я не обещал! Мы здесь бьемся над этим день и ночь без передышки, делаем все, что в наших силах…

— Штрауд, весь удар я принимаю на себя, чтобы вы, ученые, могли спокойно работать. Вы себе даже не представляете, как на меня давят и чего мне стоит вас от этого оградить. Так что давайте не ходить вокруг да около. Есть у нас шанс одолеть это… эту штуку или нет?

— Есть, есть, по нам нужно время, чтобы…

— А вот времени у нас нет, Штрауд! Эпидемия уже перекинулась на собак, кошек и крыс! Они набрасываются на людей и распространяют заразу!

Штрауд вспомнил объяснения Кендры Клайн относительно механизма передачи инфекции. Заражение животных казалось ему совершенно логичным.

— Комиссар Натан, обещаю вам. Как только мы найдем какую-нибудь защиту от этой штуки…

— Ну, ладно, ладно… Хотя я совсем не уверен, что такое средство вообще существует. Пятьсот тысяч! Боже! Но известно ли вам, Штрауд, что в нашем городе найдутся ведь типы, которые охотно принесут в жертву даже большее число людей, чтобы спасти собственную шкуру? Так что давайте придержим эту вашу информацию, вы меня поняли? Я как только представлю себе заголовки в газетах…

— Хорошо, договорились, — согласился Штрауд, и в этот момент Леонард возбужденным восклицанием подозвал своих коллег.

— Есть… Нашел! — выдохнул он, когда они подошли к нему.

— Нам, возможно, придется отдать то, что… оно требует, — начал Леонард. — Но полностью доверять нам… оно не намерено.

Штрауд и Вишневски переглянулись в полном недоумении.

— А как-нибудь повразумительнее нельзя, Сэмюел? — осторожно поинтересовался Вишневски.

— Вы ошиблись, что ему нужно пятьсот тысяч, Виш.

— Ну, уж в цифрах-то этрускских я достаточно хорошо разбираюсь, Сэм, и… — запротестовал Вишневски, — Да, вы угадали, что… оно требует именно столько жертвоприношений. Но цифра эта далеко не совпадает с числом тех, кого оно заразило этой… болезнью… с тем, чтобы ими управлять.

— Так чего же… оно хочет? — все еще не понимая, спросил Штрауд. — Что вы пытаетесь нам сказать, доктор Леопард?

Леонард поднялся на ноги, с трудом разгибая спину, онемевшую от многочасового бдения над пергаментом. Молча прошелся по лаборатории, потом коротко бросил:

— Все эти зомби — только его армия.

— Армия? — вырвалось у Штрауда.

— Солдаты, выполняющие его приказы. Они станут им, оно станет ими. Они пришли в этот мир вместо него, потому что само оно ни в какой иной форме не может покинуть свое узилище в земле. Этрускский летописец указывает, что даже ветер пагубен для него, если оно выходит на поверхность земли в жаркий день…

— И дождь тоже, — угрюмо закончил за него Штрауд.

— Верно… Откуда вы знаете? — удивился Леонард. Штрауд рассказал ему и Вишневски об экспериментах Кендры Клайн с веществом, извергнутым Леонардом и Вайцелем.

— Подумать только, что эта мерзость проникла в мое тело, — содрогнулся от отвращения Леонард.

— Продолжайте, Сэм, — нетерпеливо потребовал Виш. — Что еще вы там прочитали? Каким образом оно собирается заполучить свои жертвы, если, как вы говорите, ими станут вовсе не зомби? Тогда кто же?

— Все остальные. Зомби нужны ему для того, чтобы взять всех нас в кольцо и силой загнать в котлован, на корабль… желательно живыми.

Штрауд сразу вспомнил всех зомби, которые пытались напасть на него. Особенно ярко — безумца с кувалдой.

Леонард продолжал свои объяснения, указав в один из моментов пальцем на пергаменте затейливо начертанное слово, выглядевшее, как показалось Штрауду, очень похожим на хвостовое перо какой-то диковинной птицы.

— Это создание обладает способностью вносить смятение в рассудок людей и паразитировать в человеческом мозге.

На мгновение Штрауд усомнился, не сошел ли доктор Леонард с ума. Можно ли верить его высокопарным разглагольствованиям?

— Погодите, погодите, доктор Леонард, — остановил он ученого. — Уж не пытаетесь ли вы утверждать, что этруски постигли физиологический механизм той силы, которую дьявол применял против них и которую сейчас обрушивает на нас? Что они были способны разобраться…

— Совершенно очевидно, что автор этого документа разобрался, — перебил его Леонард, раздраженно тыча пальцем в лежащий под увеличительным стеклом пергамент. Штрауд озадаченно вглядывался в него некоторое время, и вдруг в глаза ему бросилось одно слово:

* * *

Значение этого самого последнего слова на сплошь исписанном пергаменте почему-то казалось Штрауду знакомым, хотя он и сам не смог бы объяснить, откуда он его знает. Штрауд попросил Леонарда сделать перевод.

— Имя автора, — лаконично объяснил тот. — Прорицатель, предсказатель… Что-то в этом роде.

— Вот оно что!

— Подписи на подобных документах встречаются не часто, — добавил Виш.

— И как оно звучит, это имя?

— Взгляните сюда, — предложил Леонард, поднимая лист бумаги, на котором он записал перевод:

ЭШРУАД Штрауд ошеломленно смотрел на внезапно заплясавшие у пего перед глазами буквы, складывающиеся в слово «Эшруад».

— Вы уверены? Здесь нет никакой ошибки?

— А имя-то, похоже, вам что-то говорит, — уличил его Леонард.

— Еще бы! Вайцель произнес его перед смертью. Меня назвал Эшруадом. И вы тоже, доктор Вишневски, когда я в первый раз пришел к вам в палату. Не припоминаете?

— Нет! Абсолютно, — решительно затряс головой Вишневски.

— Похоже, имя это означает что-то очень важное. А здесь не говорится, что наш Эшруад поделывал во время их эпидемии?

— Он упоминает о своем отчаянии, никто не захотел к нему прислушаться. Судя по всему, Эшруад был алхимиком, — ответил Леонард.

— Ну, а о самом монстре? — нетерпеливо спросил Вишневски.

— Ужасное чудовище, пишет он, невыносимое человеческому взору. Эшруад называет его Уббррокксс. Описывает пожирателем всего живого… высасывающим жизнь из всего живого… дьявольской силой… вырвавшейся на волю… необузданной и ничему и никому не подвластной… сеющей заразу, болезни и порчу…

— Похоже на нашу мерзость, — констатировал Вишневски.

— Вылитая копия, — поддержал его Штрауд.

— Но вот сам Эшруад… Что-то очень знакомое, — задумчиво проговорил Леопард. — Надо посмотреть мои старые записи. Если мне не изменяет память, он был прорицателем, пророком. Сведения о нем крайне скудны. Только последние археологические находки в Тоскане смогли пролить кое-какой свет на его личность.

— Из всей этрускской письменности сохранились лишь надгробные надписи, — добавил Виш. — И в этом смысле наш пергамент просто бесценен.

Нервным движением распустив узел галстука, Леонард отметил:

— До самого последнего времени мы почти ничего не могли расшифровать, кроме нескольких слов. Алфавит представляет собой смесь римского, финикийского и еще какого-то неизвестного нам — очень вероятно, языка этрускских предков. Они торговали с греками и финикиянами, и от последних-то нам и известно большинство того, что мы знаем об этрусках.

— В данный момент для нас самое главное разобраться с монстром, — решительно пресек лекцию Леонарда Виш. — Экскурсами в историю мы сможем заняться в другое время. В пергаменте говорится о том, как уничтожить чудовище?

— Эшруаду это не удалось.

— Оно и видно.

— В семьсот девяносто третьем году до нашей эры эта… оно унесло пятьсот тысяч жизней. Ничто не смогло его остановить.

— В точности как я сказал. Пятьсот тысяч, — торжествующе вставил Вишневски.

— Э, нет! Зомби не в счет. Они остались нести бремя вины за тысячи погубленных жизней других. Ведь это они — пораженные недугом — сгоняли здоровых к месту жертвоприношения. А когда чудовище насытилось, Эшруад сумел убедить свой народ, что от него необходимо избавиться. Осуществили они это, используя труд главным образом рабов. Дело в том, что у монстра наступил своего рода период спячки, во время которого Эшруад и заточил его па корабле. Его, облепленного комьями той же самой земли, в которой он обитал, поместили в трюм и отправили в открытое море, что по тем временам было равнозначно космосу. И только много месяцев спустя, далеко за морями, дьявольское создание вместе с костями принесенных ему в жертву людей было погребено вместе с кораблем.

— Далеко за морями… То есть здесь, на нашем острове. — Штрауд зашагал по лаборатории, погрузившись в мысли о том, не является ли все происходящее неким эсхатологическим ритуалом превращения, перехода из одного состояния в другое, «концом света». Каждая религия предсказывает его наступление, последнюю главу в истории, заключительное действие в грандиозном спектакле человечества на земной сцепе А для такого случая, мелькнуло в голове у Штрауда, 500000 жизней может оказаться слишком недорогой ценой. Унылое молчание, в котором пребывали Вишневски и Леонард, подсказало Штрауду, что их тревожат те же самые раздумья.

— А хватит ли ему на этот раз пятьсот тысяч жизней? — словно читая мысли Штрауда, вслух подумал Вишневски.

Вся троица археологов вновь обратила все свое внимание на причудливые этрускские письмена, будто надеясь в послании из древности найти ответ на страшный вопрос.

— Несомненно, что мы не можем прибегнуть к опыту Эшруада, — горячась, заявил Леонард. — Да вы что? Отдать этой… этому сотни тысяч человеческих жизней и молиться в надежде, что оно снова впадет в спячку? А потом попытаться от него избавиться? Отправить его куда-нибудь… в космос или… утопить в морской пучине?

— Нет, его надо хранить в земле, — предупредил Штрауд.

— Что?

— Мы сами не знаем, какого дьявола выпустим на волю, если эта… если… оно войдет в соприкосновение с соленой водой… что с ним произойдет в космическом вакууме. И если эксперименты доктора Кендры Клайн позволяют прийти к каким-либо выводам, то один из них заключается в том, что… его… это… надо держать подальше от воды. Вода заставляет его… образовываться… появляться в воздухе.

— Ну и что вы тогда предлагаете? — Леонард уже начинал кипятиться.

— Эшруад замуровал корабль в каменной гробнице, — напомнил Штрауд, — на месте, которое в его времена оставалось необитаемой землей.

— Весьма разумно, с точки зрения защиты окружающей среды, — хмыкнул Вишневски.

— Единственное, что он мог придумать по тем временам, — парировал Штрауд. — Нам же со всей нашей современной техникой придется изобрести кое-что получше и понадежнее.

— А пока мы изобретаем, — желчно заявил Вишневски, — оно уже очнулось и давным-давно проголодалось. И требует пищи…

— ..которой должны стать все мы, — кивнул Штрауд, — если не найдем какой-нибудь способ его одолеть, — Эшруаду это не удалось.

— Ну, ладно, мне тут еще кое-что осталось расшифровать, — решительно вмешался Леонард. — Просто захотелось поделиться с вами тем, что уже удалось узнать.

— Блестящая работа, Сэмюел, — похвалил его Вишневски.

— По-настоящему блестящая, — поддержал его Штрауд.

Леонард вновь углубился в изучение пергамента. Явно встревоженный Вишневски отвел Штрауда в сторону и свистящим шепотом спросил:

— Как по-вашему, поверят нам люди вроде Натана, Перкинса или этого Билла Лими? Удастся нам убедить их, пока не будет слишком поздно?

— Виш, друг мой, возможно, уже сейчас слишком поздно. Если верно то, что говорит Сэм, вся эта коматозная армия скоро очнется и восстанет против всех остальных, и нам останется лишь уничтожить их либо они уничтожат нас.

— Вы только представьте себе чувствующее злобное и жестокое существо, наделенное силой и властью облагать человеческий род подобной данью!

— Чувствующее, да. Злобное и жестокое, конечно, в высшей степени. Но страшнее всего то, Виш, что оно натравит нас друг на друга. То, что оно питается человеческими жизнями, есть всего лишь верхушка айсберга. Оно ведь приведет в действие зло, которое будет на протяжении грядущих столетий разъедать все человечество, — и вот это делает его силой просто сатанинской.

— Мы должны найти какие-то способы борьбы с ним.

— Полностью с вами согласен.

— Противоядие доктора Клайн, то, что помогло Леонарду… Возможно, оно…

— Боюсь, что нет. Доктор Клайн рассказывала мне, что оно действует только в мизерном числе случаев. Ведь большинство людей поражено недугом настолько глубоко, что противоядие оказывается неэффективным. Похоже, оно помогает лишь в случаях легкой формы заболевания.

— Значит, все эти коматозные пациенты, все эти безумцы, рыскающие волчьими стаями по городу… Боже, да это же закваска в процессе брожения, и когда она перебродит…

— Тогда город рухнет, как карточный домик, потому что люди поднимутся против людей, и начнется обряд жертвоприношения.